Уильяма Шекспира не существует.
МАРЛО. Ах так? Ну что ж, выведите его наружу, вытряхните из него пыль,
а потом дайте ему высказать мнение.
СТОУН. Я полагаю под целью пьесы ты подразумеваешь свою собственную
цель. А если есть, что-то отдельное от пьесы и называемое целью автора,
пьесе это может только навредить.
ОДРИ. Ну-ну...
МАРЛО. Он хочет сказать... Старина Уильям хочет сказать, что если
комедия - наживка, скрывающая крючок, то мы имеем право соскочить с этого
крючка.
СТОУН. А может, цель в том, чтобы покормить рыбу, а не поймать ее.
МАРЛО озадачен этими словами, но быстро приходит в себя.
МАРЛО. Довольно говорить о пьесах. Посвятим себя поэзии. Пусть театры
остаются закрытыми. Мы обоснуемся здесь, под этой луной, в этой деревенской
ночи, и будем сочинять при свете звезд. Здесь наша Аркадия, наша Академия.
Здесь мы забудем всех, кто пытается вредить нам, кто ставит нам ловушки,
пусть даже ловушки в виде сладчайших земных наслаждений. К черту пьесы!
РОЗАЛИНДА чувствует себя отвергнутой.
РОЗАЛИНДА. Сам ты пошел к черту! Пиши с ним свои стихи в вашей мужской
Аркадии. Пишите своих Леандра и Адониса. Кому вы нужны? Нам вы не нужны. В
"Коммедиа" нам не нужны писатели. Мы берем историю и мы сами сочиняем слова.
Мы - актеры! Мы свободны. И плюем на вас!
У х о д и т.
ОДРИ. Как можно быть такой бессердечной.
СТОУН. Они никогда не свободны.
ОДРИ. Кто "они"?
СТОУН. Актеры. Как могут быть актеры свободны от писателя. Если актеры
сочиняют пьесу, она утрачивает неповторимость. То есть неповторимость того
мира, который открывается лишь одному человеку. Неповторимое - значит
единственное. Это я. Я один.
МАРЛО. И воплощение этого неповторимого мира и есть цель автора?
СТОУН. Нет, это потребность души.
УОЛСИНХЭМ. Объясни разницу.
СТОУН. Первое - это то, что создаю я. Второе - то, что создается ДЛЯ
меня. Первое мне известно. Второе - никогда.
УОЛСИНХЭМ чувствует, что МАРЛО задет этими словами.
УОЛСИНХЭМ. Но разве не могут два человека увидеть одно и то же? Разве
не может мысль одновременно прийти в голову двум людям?
СТОУН. Двум - возможно. Но не трем, не шести, не дюжине.
МАРЛО. Папа Римский сказал бы, что миллионы людей могут видеть и
чувствовать одно и то же.
СТОУН. Это правда. Видеть и чувствовать. Но не создавать.
ОДРИ. Выходит, когда паства преклоняет колена в молитве, ничего не
создается?
УОЛСИНХЭМУ надоели инквизиторские манеры его жены.
УОЛСИНХЭМ. Он говорит о театре, а не... о теологии. Миллион - это
зрители, которые видят одно и то же, но сами создать то, что видят, они не в
состоянии. Я горд, что двое таких людей говорят на такие темы в моем доме.
Спросим себя: зачем нам обсуждать эти темы? Конечно, же не ради собственного
удовольствия, а во имя того, чтобы в этой стране и во славу ее величества
изящные искусства и философия были бы свободны от догм.
МАРЛО. Боже шелудивый, избавь нас от твоих блох!
ФРАЙЗЕР. Всадники!
УОЛСИНХЭМ. Где?
ФРАЙЗЕР. Вон там. Тени на стене.
СТОУН. Их трое.
УОЛСИНХЭМ. Кто-то идет через лужайку.
СТОУН. Розалинда.
МАРЛО. Сейчас будет нам "на бис"!
Входит РОЗАЛИНДА, стараясь сохранять спокойствие.
РОЗАЛИНДА. Кит! У них предписание.
МАРЛО. Что? Они собираются прервать спектакль?
УОЛСИНХЭМ. Кто они такие?
РОЗАЛИНДА. Ее люди. Один в мундире констебля. А у другого на груди
герб.
ФРАЙЗЕР. Должно быть это Маундер. Посланник королевы.
РОЗАЛИНДА (К Марло). Утром ты должен предстать перед ее Советом.
УОЛСИНХЭМ. Я поговорю с ними.
РОЗАЛИНДА. Я сказала, что тебя здесь нет. Пока он будет говорить с
ними, ты сможешь улизнуть. Тристано и Бернардино завтра отправляются в Дувр.
Ты можешь прикинуться одним из труппы. Тем более, что ты говоришь
по-итальянски.
ОДРИ. У него нет паспорта.
РОЗАЛИНДА. У меня сохранился отцовский паспорт. Никто ничего не
заподозрит. Пусть назовется его именем.
МАРЛО. Я многого пытался достичь в этой жизни, но стать отцом - это
выше моих возможностей. Том, подожди меня. Все Аркадии кончаются тем, что
появляется посланник.
К Стоуну.
Гермес явился за Аполлоном
К Уолсинхэму.
Я не могу встать между тобой и твоим рыцарским долгом. Но сделай так,
чтобы со мной обращались, как с джентельменом.
МАРЛО, УОЛСИНХЭМ, СТОУН и РОЗАЛИНДА уходят. ОДРИ и ФРАЙЗЕР стараются
сдержать радость, говорят тихими голосами.
ОДРИ. Дело сделано!
ФРАЙЗЕР. Я думал, они никогда не приедут.
ОДРИ. Мне хочется петь!
Неожиданно впивается поцелуем в губы Фрайзера.
З а т е м н е н и е.
СЦЕНА 2.
Весминстер. Тюремные решетки.
МАРЛО за столом что-то пишет при свете свечи. Слышен лай и вой собак.
МАРЛО прислушивается.
МАРЛО. Маленькая комната. Рядом с рекой. Так близко, что вода проникает
сквозь камни. Трупный нектар.
Брызгает на носовой платок какой-то жидкостью - видимо, средство против
чумы, - прижимает платок к носу и губам.
Ты слышишь? Собаки Лондона оплакивают своих мертвых. Хозяев и хозяек,
чей прах теперь удобряет розы, посаженные тем, другим божеством. Собаки
обнюхивают трупы хозяев, выбегают на улицу и там умирают. Они лежат
штабелями по всему Лондону. А ОН взирает на все это с небес, и черный плащ
его развивается на ветру... Чем провинились эти люди? Эти простые люди,
рожденные в нищете... Какое страшное зло они совершили? За какое чудовищное
преступление навлекли они на себя смерть, которая не щадит ни старого, ни
малого. Может, где-то в самых потаенных уголках души все они были атеистами?
Что скажешь, Блохастый? Ты тоже предал меня? Иначе я бы не оказался здесь.
Шелудивый хитрец! Я поверяю тебе свою мечту о преображении, молю тебя о
милости, и вот по этой твоей милости я оказываюсь в Вестминстере. Разве
может преображение свершиться в Вестминстере?
Бой часов.
Здесь все происходит наоборот. Здесь золото вдохновения и надежды и
переплавляется в свинец. Итак, что же они собираются сделать со мной?
Оставят сидеть в тюрьме. Ну что ж, по крайней мере в целом виде. В Венеции
преступников топят. Это тоже неплохо. Лучше, чем быть сожженным на костре.
Даже виселица лучше костра. Даже после четвертования, в том, что от тебя
осталось можно распознать некое подобие человеческого существа. Но огонь...
Он уничтожает все связи с жизнью. Есть что-то издевательское в этом черном
обрубке, когда утверждают, что когда-то он был человеческим существом.
Поэтому к сожжению приговаривают за преступные мысли. Никто не боится огня
больше, чем я. Будь я уверен, что меня обвиняют в атеизме, я бы быстренько
признался в измене. За это мне бы грозила всего лишь веревка или удар
кинжала. Когда это было? Вчера? Розалинда рассказывала как однажды она
играла Принцессу Фез. В этой пьесе возлюбленному принцессы вырезают сердце и
дают ему взглянуть на него за мгновение до смерти. Говорят, что один палач в
Тайбэрне умеет проделывать то же самое - вырезает у жертвы сердце так
быстро, что оно еще бьется на его ладони. Это лучше, чем быть сожженным. В
последнее и самое яркое мгновение жизни увидеть перед собой собственное
сердце, свободное, как птица, бьющееся в лучах солнца!
В замке поворачивается ключ. МАРЛО возвращается к своим записям.
ГОЛОС РЭЛИ (за сценой). Дайте ключ. И стойте у дверей.
ГОЛОС ОХРАННИКА (за сценой). Слушаюсь, сэр!
Входит РЭЛИ.
МАРЛО. Уолтер! Я думал, это "ОНИ"...
РЭЛИ. Мальчик мой, "ОНИ" - это я. Ты ведь сам намекал на это в нашу
последнюю встречу. Бог мой, Тамерлан Великий за решеткой!
МАРЛО. Я не узник. Просто... Просто дожидаюсь, когда меня вызовут...
РЭЛИ вполне чувствует эту попытку самообмана.
МАРЛО. Она отпустила тебя?
РЭЛИ. Я выкупил свою свободу. Я пробовал молить ее о помиловании, пару
раз делал это в стихах. Но кончилось все деньгами - это единственная в мире
вещь, к которой она относится серьезно. Особенно, если речь идет о
восьмидесяти тысячах фунтов.
МАРЛО. За эти деньги можно было выкупить всех узников в Англии.
РЭЛИ. Итак, я отпущен условно. Так же, как и ты. Кстати, ты ведь не
знаешь, что ты свободен.
МАРЛО. Как это?
РЭЛИ. Скажи спасибо Тому Уолсинхэму.
МАРЛО. Но я не видел их с тех пор, как...
РЭЛИ. И не увидишь. Том устроил так, что тебя отпустят при условии, что
ты будешь являться сюда каждое утро до тех пор, пока не последуют другие
указания.
МАРЛО. Но я должен увидеться с ними.
РЭЛИ (с интересом). Зачем?
МАРЛО. Чтобы узнать, в чем меня обвиняют и какие против меня улики.
РЭЛИ. Улики против тебя ты сам оставил в комнате Тома Кида. Ты кстати
не помнишь, что это были за бумаги?
МАРЛО понимает, что РЭЛИ пытается выудить из него информацию.
МАРЛО. Ничего особенно. Чуть-чуть богохульства, а в остальном
совершенно безобидные записки. Там нет и намека на атеизм. Какого черта! За
это меня не могут осудить!
РЭЛИ. Тогда зачем так волноваться?
МАРЛО. Потому что они могли что-нибудь подложить. И милейший Том-Содом
подтвердит что все это принадлежит мне.
РЭЛИ. Я как раз собирался отправиться в Дорсет, когда узнал про твой
арест. Я загнал лошадь, чтобы поспеть сюда вовремя. Имей в виду, находясь
здесь, я подвергаю себя огромному риску. Мы оба в опасности, но мы можем
помочь друг другу. Ты прав, полагая, что у них нет ничего серьезного против
тебя. Но то, что у них есть, вполне достаточно, чтобы держать тебя здесь,
пока им не удастся найти что-нибудь более интересное. Что там еще было в
комнате Тома Кида, чего они не смогли обнаружить?
МАРЛО. Пусть Том-Содом тебе ответит.
РЭЛИ. Он и так уже отвечает на кое-какие вопросы. В данный момент его
пытают в Брайдвелле.
МАРЛО. Но ведь он назвал мое имя, чтобы избежать пыток.
РЭЛИ. Ты что, забыл как это делается? Тебе обещают, что тебя не будут
пытать, если ты расскажет все, что знаешь. После того, как ты все рассказал,
тебя начинают пытать - так, на всякий случай: а вдруг ты еще что-нибудь
вспомнишь?
МАРЛО. И что он вспомнил?
РЭЛИ. Ничего. По крайней мере до сегодняшнего вечера. Но ночь длинная.
Они снова обыщут его комнату. На этот раз они разберут ее по кусочкам. Я мог
бы послать своего человека, чтобы он оказался там раньше их, если ты скажешь
мне, где искать.
МАРЛО. Там больше ничего нет.
РЭЛИ. Ты знаешь, что я имею в виду. Записи. Отчет о том, что
происходило в Школе ночи.
МАРЛО. В той самой Школе, про которую ты говорил, что ее никогда не
существовало в природе?
РЭЛИ. Если эти записи не в комнате Кида, тогда где они? Только не в
Скэдберри - это мне доподлинно известно.
МАРЛО. Интересно, откуда? Ты кого-нибудь посылал произвести обыск?
П А У З А .
Мы все поклялись не вести никаких записей. Откуда они могли взяться?
РЭЛИ. Помнишь Чомли? Ричард Чомли... один из твоих новообращенных...
МАРЛО. Наших новообращенных...
РЭЛИ. Он дал показания. Сказал, что посещал твои лекции по эстетике, и
что среди прочих неизвестных в этой аудитории находился я. Он также заявил,
что ты вел записи. ЧТО говорили, КТО говорил. И имена. Вот, что им нужно
прежде всего. Имена! Мое имя!
МАРЛО. Так ты полагаешь, я нарушил клятву? И составил списки всех, кто
присутствовал?
РЭЛИ. Послушай, Кит, на твоем месте я бы согласился выполнить мою
маленькую просьбу, тем более, что это не бесплатно. Плачу тысячу гиней за
