очередь, влияла на них. Лонвеллин надеялся разорвать порочный круг,
добившись излечения значительного числа болящих, причем такого, которое не
смогли бы отрицать даже самые бестолковые и фанатичные аборигены. После
чего мониторам надлежало объявить, что всеми их действиями руководил ни
кто иной, как Лонвеллин. Этлане устыдятся своей ненависти и станут, хотя
бы на какое-то время терпимее к инопланетянам. Лонвеллин рассчитывал, что
сумеет тогда завоевать их доверие и постепенно осуществит свой замысел
превращения Этлы в разумный, счастливый, процветающий мир.
Конвей сказал Стиллмену, что он не эксперт в подобных вопросах, но
ему план представляется толковым.
- Да, - ответил майор, - если сработает.
За день до выхода в расчетную точку капитан пригласил Конвея
заглянуть на пару тройку минут в ходовую рубку. Там как раз производились
вычисления для последнего прыжка. Звездолет пролетал сравнительно близко
от двойной системы, одна звезда которой представляла собой нестабильную
переменную. Потрясенному Конвею подумалось, что такого рода зрелища
заставляют людей ощущать свою слабость и одиночество, побуждают искать
компании и говорить, говорить, чтобы тебя не расплющило всмятку это
грозное величие. Все барьеры рухнули, и нотки, прозвучавшие вдруг в голосе
капитана Вильямсона, подсказали Конвею, что капитан тоже человек и что на
затылке у него тоже растут волосы, которые время от времени встают дыбом.
- Э... Доктор Конвей, - произнес капитан, - мне не хотелось бы, чтобы
вы решили, что я критикую Лонвеллина, тем более, что он был вашим
пациентом и, возможно, вы с ним подружились. Я также не хочу, чтобы у вас
сложилось впечатление, что меня, командира крейсера Федерации, раздражает
положение мальчика на побегушках. Дело в другом...
Вильямсон снял фуражку и разгладил морщинку. Конвей заметил редкие
седые волосы и морщины на лбу, обычно скрытом под козырьком. Капитан надел
фуражку и вновь стал выдержанным и деловитым старшим офицером.
- Буду с вами откровенен, доктор, - продолжал он. - Я бы назвал
Лонвеллина талантливым дилетантом. Такие, как он, постоянно мутят воду,
перебегают дорогу профессионалам, ломают расписания и так далее. В
общем-то, это не страшно, ибо ситуация на Этле требует срочного принятия
мер. Но вот к чему я клоню; мониторы, выполняя задачи разведки,
колонизации и обеспечения порядка, обладают известным опытом в
разгадывании социологических головоломок наподобие этланской, при том,
разумеется, что среди нас не найти ровни Лонвеллину с его способностями.
Да и плана лучше, чем его, у нас в настоящий момент нет...
Интересно, мелькнула у Конвея мысль, капитан рассуждает о чем-то
конкретном или попросту выпускает пар? По прежним встречам с Вильямсоном
Конвей не замечал за ним склонности плакаться кому-либо в жилетку.
- Поскольку в руководстве операцией вы второе лицо после Лонвеллина,
- закончил капитан, - вам, на мой взгляд, следует знать не только то, что
мы делаем, но и то, о чем мы думаем. На Этле действует в два раза больше
наших агентов, чем мы думаем. На Этле действует в два раза больше наших
агентов, чем известно Лонвеллину, и мы сейчас направляем туда
дополнительные силы. Лично я очень уважаю нашего приятеля-долгожителя,
однако не могу отделаться от ощущения, что он не вполне отдает себе отчет
в запутанности ситуации.
Помолчав, Конвей сказал:
- Я удивился тому, что для культурной миссии был выбран такой корабль
как "Веспасиан". По-вашему, ситуация... гм... чревата опасностью?
- Да, - ответил капитан.
Внезапно громадная двойная звезда исчезла с обзорного экрана, на
котором появилось изображение солнца класса О; в десяти миллионах миль от
него виднелась серебристая искорка - планета назначения. Прежде чем Конвей
успел задать хотя бы один из неожиданно возникших у него вопросов, капитан
Вильямсон сообщил, что корабль вышел из гиперпространства и что теперь, до
посадки, он будет очень занят, а потом вежливо выпроводил Конвея из рубки,
посоветовав на прощание как следует выспаться. Конвей вернулся к себе в
каюту и разделся, причем, как с удовлетворением отметила некая часть его
сознания почти машинально. Вдвоем со Стиллменом они последние несколько
дней носили традиционные этланские костюмы - блузу, килт, пояс с сумкой,
берет и длинный, до икры, кинжал, - и Конвей настолько свыкся со своим
нарядом, что даже обедал в нем в офицерской кают-компании. Разоблачаясь,
он размышлял над словами капитана.
Вильямсон полагал, что ситуация на Этле опасна и усматривал причину
направления туда тяжелого крейсера именно в мнимом сгущении туч. Но в чем
он разглядел эту опасность? Никакой военной угрозы, разумеется, не
существовало. Нападение на корабль Лонвеллина причинило вред разве что
благим намерениям ЭПЛХ. Значит, тут что-то другое. И вдруг Конвея будто
осенило. Империя!..
Упоминание о ней содержалось в отчетах представителей Федерации на
Этле и в Агентурных сведениях, но прямого контакта до сих пор установить
не удалось, что было неудивительно, поскольку, не будь Лонвеллина с его
проектом, разведочные звездолеты мониторов проникли бы в этот сектор
галактики лишь через пятьдесят лет. Об Империи известно было только то,
что ее власть распространяется на Этлу и что раз в десять лет она
присылает на планету медицинскую помощь. Состав помощи и интервалы между
поступлениями очередных ее порций, по мнению Конвея, прекрасно
характеризовали тех, кто отвечал за ее отправку. С медициной в Империи,
вероятно, туго, иначе лекарства, которые они переправляли на Этлу, рано
или поздно справились бы с частью болезней. Похоже, что и с деньгами дела
обстоят не лучше, ибо в противном случае корабли прилетали бы чаще. Скорее
всего, загадочная Империя - ничто иное, как метрополия с немногочисленными
колониями вроде Этлы. Главное, однако, заключается в том, что Империя,
которая регулярно помогает окраинному миру, вряд ли может быть угрозой
Федерации. Пожалуй, отчеты убеждали в обратном. И капитан Вильямсон,
подумал Конвей, укладываясь в постель, волнуется понапрасну.
9
"Веспасиан" сел. На обзорном экране в радиорубке Конвей увидел серую
бетонную площадку около полумили в поперечнике. Растительность и
космодромные постройки скрывались за дымкой испарений. Пыльный бетон
устилала опавшая листва, по очень похожему на земное небу мчались облачка.
Кроме крейсера, на космодроме имелся один-единственный корабль -
космический бот, стоявший поблизости от этланской базы мониторов, группы
пустующих строений, которые власти Этлы сдали Федерации в аренду.
- Вы, конечно, понимаете, доктор, - раздался из-за спины Конвея голос
Вильямсона, - что Лонвеллин не может покинуть свой звездолет и что на
данном этапе физический контакт между ним и нами испортит наши отношения с
аборигенами. Но вот большой экран. Простите...
Послышался щелчок, и взгляду Конвея предстала ходовая рубка корабля
ЭПЛХ вместе с хозяином в натуральную величину.
- Приветствую вас, друг Конвей, - прогудел Лонвеллин. - Рад снова
встретиться с вами.
- Я тоже, сэр, - отозвался Конвей. - Надеюсь, вы в добром здравии?
Его вопрос был не просто проявлением вежливости. Он хотел узнать, не
случилось ли за прошедшее время нового "непонимания" на клеточном уровне
между Лонвеллином и его личным врачом - разумной и организованной колонией
вирусов, которая обитала в теле ЭПЛХ. Врач Лонвеллина как-то устроил в
госпитале настоящий переполох, да такой, что там все еще спорили, куда его
причислить - к врачам или к заболеваниям.
- Я совершенно здоров, доктор, - ответил Лонвеллин и, посчитав,
видимо, что с формальностями покончено, перешел прямо к делу. Конвей
заставил себя сосредоточиться.
Ему предстояло координировать работу медиков, а поскольку медицинский
и социологический аспекты этланской проблемы были взаимосвязаны, Лонвеллин
посоветовал Конвею не ограничиваться исключительно врачебной
деятельностью. Судя по последним отчетам, в социологическом плане проблема
продолжает осложняться, поэтому Лонвеллин выразил надежду, что интеллект,
закаленный в столкновениях с трудностями функционирования Космического
госпиталя, сумеет разобраться в здешнем нагромождении несуразностей.
Доктор Конвей, несомненно, сознает напряженность положения и наверняка
рвется в бой...
- Мне нужны сведения о землянине по имени Кларк, агенте в секторе
тридцать пять, - перебил сам себя Лонвеллин, - чтобы я мог верно оценить
его сообщения...
Б разговор вступил капитан Вильямсон. Стиллмен постучал Конвея по
плечу и кивком головы указал на дверь. Двадцать минут спустя они сидели в
крытом кузове грузовика, катившего к периметру. Лоб и ухо Конвея обмотаны
были бинтами, и он чувствовал себя неловко, если не сказать глуповато.
- Когда выедем из космопорта, пересядем к водителю, - проговорил
Стиллмен. - Сегодня этлане, путешествующие с нашими людьми, вовсе не
редкость, но кто-то мог видеть, как мы выходили из корабля, а лишних
подозрений возбуждать не сюит. Мы минуем базу и отправимся прямиком в
город. Я думаю, вам не терпится узреть ваших пациентов.
- Знаете, я догадываюсь, что симптомы психосоматические, -
пробормотал Конвей, - но мои ноги словно оледенели...
Стиллмен засмеялся.
- Не беспокойтесь, доктор, - сказал он. - Транслятор в ухе позволит
вам следить за всем, что происходит вокруг, а говорить вам не придется,
поскольку я объясню, что вас ударили по голове и вы временно потеряли дар
речи. Позднее, когда вы немного освоитесь с языком, я рекомендую вам
притвориться заикой. Подобного рода дефекты обычно извиняют человека за
незнание местной идиомы или за акцент, ибо большой, серьезный недостаток
перекрывает малые. Отнюдь не все наши тайные агенты обладают способностями
к языкам, так что не тушуйтесь. Не задерживайтесь слишком долго в одном
месте, чтобы никто не усмотрел других ваших "странностей", и все будет в
порядке.
Тут водитель крикнул в окошко, что по обочине идет блондинка, рядом с
которой он задержался бы до конца своих дней. Стиллмен продолжил:
- Если не брать в расчет предложения монитора Бриггса, то наилучшую
защиту нам обеспечивает, пожалуй, наш подход к работе, то есть тот факт,
что мы действуем исключительно из благородных побуждений. Если бы мы
злоумышляли против этлан, занимались саботажем или собирали разведданные,
нас, вероятно, давным-давно бы уме поймали. Мы бы постоянно были
настороже, а значит, постоянно фальшивили и совершали бы ошибки.
- Вашими бы устами... - вздохнул Конвей. Но на душе у него полегчало.
Водитель высадил их в центре города, и они отправились на пешую
прогулку. Первое, что бросилось Конвею в глаза, было незначительное
количество высотных домов и новостроек, но он заметил, что даже за
старинными домами тут присматривают, и что у этлан имеется чудесная
привычка украшать дома снаружи цветами. Он глядел на людей и заставлял
себя думать о них как о людях, мужчинах и женщинах, занятых своими
повседневными делами, а не как об инопланетянах. Он видел скрюченные
конечности, костыли, изуродованные болезнями лица, глазом специалиста
определял признаки заболеваний, косивших население Федерации столетие тому
назад. И везде и всюду ему открывалось зрелище, привычное для того, что
когда-нибудь работал или был в больнице: те, кому было легче, бескорыстно
помогали тяжелобольным. Внезапное осознание тою, что он находится не в
