гравюр Фортуни. С шеи свисала на грудь отлитая в эпоху
Возрождения редкостная медаль, превосходящая размерами все, чем
осмелилась бы украситься любая другая дама.
---------------------------------------------------------------------------
1) пора пить шампанское (фр.)
2) дворецкий (фр.)
---------------------------------------------------------------------------
Поскольку мисс Грие желала слышать каждое слово,
произносимое за ее столом, обитатели Рима давно и вполне
основательно жаловались на царившую за ним тесноту: мы сидели,
прижимаясь друг к другу, будто туристы, решившие наспех
перекусить в Модане. Но то была не единственная условность,
которую нарушала мисс Грие: она обсуждала качество блюд; она
при первой же возможности обрывала беседу с теми, кто сидел от
нее по правую руку, и обращалась к сидевшим по левую; она
непринужденно переговаривалась со слугами; она причудливо
смешивала в разговоре французскую, английскую и итальянскую
речь; наконец, она позволяла себе упоминать о гостях,
приглашенных, но не сумевших прийти. Мне вдруг бросилось в
глаза, что она не притрагивается к подаваемым нам блюдам. Она
начала свою трапезу с небольшой чаши сухариков и грецких
орехов, к которым позже, -- когда мы принялись за фазана
по-суворовски, приправленного трюфелями и гусиной печенкой и
источающего густой темный сок, приобретаемый дичью лишь после
того, как ее отмочат в мадере, -- позже добавилась кашица из
американских злаков, обваренных кипятком и сдобренных маслом.
Не могла она удержаться и от того, чтобы не поддразнивать
гостей на довольно опасный манер: ударившегося в политику
Герцога по поводу его скучных речей; миссис Осборн-Кейди по
поводу карьеры концертирующей пианистки, которой та
пожертвовала ради более нежели заурядных разочарований семейной
жизни. В начале обеда ее беспокойный взгляд на миг остановился
на мне, она уже было забормотала нечто зловещее, но передумала
и велела слуге подложить мне еще oeufs cardinal1, с некоторой
надменностью прибавив, что это единственные oeufs cardinal,
которые можно есть в Европе, что Мими (пожилая княгиня
Галицина) имеет глупость бахвалиться своим поваром, научившимся
ремеслу в вокзальных ресторанах, и так далее, и так далее.
---------------------------------------------------------------------------
1) яйца по-кардинальски, т.е. под красным соусом (фр.)
---------------------------------------------------------------------------
По левую руку от меня сидела девица восходившего к
Меровингам высокого рода, мадемуазель Мари-Астри-Люс де
Морфонтен, дочь Клода-Эльзиара де Морфонтен и Кристины
Мезьер-Берг; ее дед, граф Луи Мезьер-Берг был женат на Ракель
Кранц, дочери великого финансиста Макси Кранца, и в 1870 году
состоял при Ватикане французским послом. Она была необычайно
богата, говорили, что у нее больше акций Суэцкого канала, чем у
Ротшильдов. Высокая, с длинными руками и ногами, костистая, но
почему-то не казавшаяся особенно худощавой. Продолговатое белое
лицо ее, обрамленное двумя длинными сердоликовыми серьгами,
приводило на ум некую символическую фигуру с фриза Джотто, не
уместившуюся в композицию целиком, но словно светящуюся от
всеобъемлющей духовной страсти. Голос ее был хрипловат, в
манерах сквозила восторженность, первые десять минут разговора
она высказывалась невпопад, поскольку мысли ее блуждали где-то
далеко; чувствовалось, впрочем, что они рано или поздно
вернутся. Так и случилось, причем результат оказался весьма
впечатляющим. Она сжато обрисовала мне движение французских
роялистов. По всей видимости, она страстно веровала в цели
этого движения, но ни во что не ставила практикуемые им приемы.
-- Никакой король во Франции невозможен, -- воскликнула
она, -- пока в ней не осуществится великое возрождение
католицизма. Без Рима Франции не вернуть былого величия. Мы не
готты, мы латиняне. Это готты насильственно насадили у нас
чуждый нам строй. Со временем мы вновь обретем себя, наших
королей, нашу веру, нашу латинскую суть. Я еще увижу, прежде
чем умру, как Франция обращается к Риму, -- прибавила она,
стискивая перед подбородком ладони.
Я робко ответил в том духе, что и французский, и
итальянский темпераменты представляются мне на редкость
неприспособленными для республиканского строя, после чего она
положила на мой рукав длинную бледную руку и пригласила в конце
недели посетить ее виллу.
-- Там вы познакомитесь с нашими взглядами, -- сказала
она, -- Кардинал тоже приедет.
Я спросил, какой именно. Огорчение, выразившееся на ее
лице, показало мне, что -- по крайности в том кругу, в котором
она вращается, -- число кардиналов равняется не семи десяткам,
а единице.
-- Кардинал Ваини, конечно. Безликих священнослужителей в
Конклаве сейчас на удивление мало, и все же единственный
кардинал, которому присущи оригинальность, ученость и обаяние,
это кардинал Ваини.
Мне так часто приходилось сталкиваться с оригинальностью,
ученостью и обаянием (не говоря уже о благочестии) на низших
ступенях церковной иерархии, что утверждение, будто наверху эти
качества столь редки, меня потрясло.
-- А кроме того, -- прибавила она, -- кто иной так
дружески расположен к Франции, этой мятежной дочери Церкви? Вы
еще не знакомы с Кардиналом? Какими он обладает познаниями! И
вообразите, совсем не желает писать! Я не хочу показаться
непочтительной, но по-моему Его Высокопреосвященство одолела,
как бы это выразить? -- вялость. Весь мир ожидает объяснения
некоторых противоречий в писаниях Святых Отцов, он
единственный, кто способен дать такие объяснения, и тем не
менее он молчит. Мы молимся об этом. Ему по силам вернуть
Церкви почетное место в современной литературе. Быть может, он
в состоянии даже единолично добиться победы дела, которому
каждый из нас предан всей душой.
Я осторожно поинтересовался, что это за дело.
Она взглянула на меня с удивлением.
-- Ну как же, провозглашение божественного права королей
догматом Церкви. Мы надеемся в ближайшие двадцать пять лет
добиться с этой целью созыва Экуменического Совета. Я думала,
вам это известно, собственно говоря, я решила, что вы один из
наших соратников.
Я ответил, что я, во-первых, американец, а во-вторых,
протестант, полагая, что такой ответ избавит меня от
обременительного существования в качестве католика-роялиста.
-- О, -- сказала она, -- среди нас много людей, которых на
поверхностный взгляд наше движения ничем заинтересовать не
может. У нас есть евреи, агностики, художники и, представьте,
даже анархисты.
На этот раз я окончательно уверовал, что сижу рядом с
человеком, страдающим помрачением разума. "Миллионеров в таких
случаях под замок не сажают", -- сказал я себе. Сама идея
попытаться созвать в двадцатом веке совет, способный облечь
коронованных особ сверхъестественной святостью да еще и внести
веру в эту святость в свод убеждений, обязательных для всякого
верующего, представлялась мне не благочестивым мечтанием, но
свидетельством умственного расстройства. В тот вечер мы не
имели возможности вернуться к этой теме, но я несколько раз
замечал, что ее полубезумный взгляд подолгу задерживается на
мне с выражением, подразумевающим знакомство куда более тесное,
чем я согласился бы признать.
-- В одиннадцать часов я пришлю за вами машину, -- сказала
она, вставая из-за стола. -- Приезжайте непременно. Я собираюсь
просить вас об огромной услуге.
По возвращении в гостиную я оказался рядом с Адой Бенони,
дочерью известного сенатора. Выглядевшая слишком юной, чтобы
появляться на вечерах, она тем не менее обладала кроткой
осмотрительной умудренностью хорошо воспитанной итальянской
девушки. Я почти сразу попросил ее рассказать мне о Каббале.
-- О, Каббала это не более чем шутка, -- ответила она. --
Никакой Каббалы на самом деле не существует. Хотя я понимаю,
что вы имеете в виду. -- И глаза девушки тщательно оценили
расстояние между нами и ближайшими к нам группами собеседников.
-- Под Каббалой подразумеваются люди, у которых много общего и
которые всегда держатся один за другого.
-- И все они богаты? -- спросил я.
-- Нет... -- подумав, ответила девушка. -- Нам не следует
говорить так громко. Кардинал Ваини совсем не богат да и
герцогиня д'Аквиланера тоже.
-- В таком случае, все они интеллектуалы?
-- Княгиня д'Эсполи далеко не интеллектуалка.
-- Что же тогда у них общего?
-- Собственно говоря, ничего, кроме... кроме того, что они
презирают большую часть людей -- вас, меня, моего отца и так
далее. У них имеется нечто такое, некий великий дар, он-то их и
объединяет.
-- А вы верите в то, что они действуют заодно, планируя
происходящие то там, то здесь беспорядки?
Лоб девушки собрался морщинами, она слегка порозовела.
-- Нет, я не думаю, что их намерения таковы, -- тихо
сказала она.
-- Но таковы результаты их деятельности? -- настаивал я.
-- Как вам сказать, они просто сидят у себя в Тиволи,
разговаривая о нас, и иногда, сами того не ведая, что-то такое
непонятным образом делают.
-- Вы многих из них знаете?
-- О, всех понемногу, -- быстро ответила девушка. -- Любой
из нас знает их всех. Кроме Кардинала, конечно, с ним мало кто
знаком. И они мне нравятся, каждый из них. Они становятся
дурными людьми лишь когда собираются вместе, -- пояснила она.
-- Мадемуазель де Морфонтен пригласила меня провести конец
недели на ее вилле в Тиволи. Я их там увижу?
-- О да. Это их, как говорится, рассадник.
-- А соваться туда не опасно? Вы можете дать мне какой-то
совет, перед тем как я к ним отправлюсь?
-- Нет.
-- Определенно можете.
-- Ну хорошо, -- сдвигая брови, согласилась она. -- Я
советую вам быть... быть глуповатым. Это непросто. Имейте в
виду, поначалу они будут вести себя очень сердечно. Они сильно
увлекаются людьми, но потом устают от них и отступаются. Бывают
и исключения, время от времени они находят кого-то, подобного
им, и окончательно принимают этого человека, так появляется
новый член Каббалы. В Риме полно людей, прошедших испытание
Каббалой, но не ставших для нее своими. Мисс Грие это в
особенности свойственно. Она ведь познакомилась с вами совсем
недавно, правда?
-- Ну, в общем, да -- сегодня вечером.
-- Так вот, некоторое время она не будет отпускать вас от
себя ни на минуту. Вскоре она подойдет к вам и попросит, чтобы
вы остались на ночной ужин. Ее ночные ужины знамениты.
-- Но я попросту не могу на него остаться. Я пришел к чаю
и меня тут же пригласили на обед. Смешно будет, если я останусь
еще и на ночной...
-- В Риме ничто не смешно. Вы просто проходите испытание,
вот и все. Люди сближаются здесь с великой поспешностью. Это
очень увлекательно. Не пытайтесь противиться. Попытаетесь --
ничего хорошего не получится. Хотите узнать, как я поняла, что
вас выбрали для испытаний? Я вам скажу. Сегодня сюда был
приглашен мой жених, а всего за час до обеда ему принесли на
дом записку с просьбой прийти в следующую пятницу, а сегодня
отправиться в Оперу. Она такие фокусы часто проделывает и
означает это только одно: она нашла новых друзей, которых ей
хочется в этот вечер иметь под рукой. Конечно, второе,
утешительное приглашение, выглядит всегда гораздо сердечнее и
почетнее первого, тем не менее мы на нее рассердились.
-- Да уж представляю себе. Простите, что я оказался
