ПРОЕКТ
ОБЩИЙ ТЕКСТ TEXTSHARE
http://textshare.da.ru http://textshare.tsx.org
textshare@aport.ru
Хотите получать сообщения о появлении новых текстов?
Подпишитесь на почтовую рассылку по адресу http://podpiska.da.ru
Об ошибках в тексте сообщайте по адресу oshibki@aport.ru
- ------------------------------------------------------------------------
Ю.Н.ТЫНЯНОВ
ПУШКИН
Ю.Н.Тынянов. Пушкин.
М., Художественная литература, 1987.
В квадратных скобках [] номер страницы.
Номер страницы предшествует странице.
В фигурных скобках {} текст, выделенный курсивом.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕТСТВО
[3]
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Майор был скуп. Вздохнув, он заперся у себя в комнате и тайком
пересчитал деньги.
Вспомнив, что еще в гвардии остался ему должен товарищ сто двадцать
рублей, он огорчился. Шикнув на запевшую не вовремя канарейку, переоделся,
покрасовался перед зеркалом, обдернулся, взял трость и, выбежав в сени,
сухо сказал казачку:
- Собирайся. Да надень что-нибудь почище.
Потом, засеменив к боковой двери, приоткрыл ее и сказал нежно:
- Я пойду, душа моя.
Ответа не было. На цыпочках пройдя к выходу, майор тихонько открыл
дверь, стараясь, чтоб не скрипела. Казачок шел за ним с баулом.
Дом стоял во дворе, за домом был сад с цветником, липой и песчаными
дорожками. Казачку было ведено гнать оттуда соседских кур.
Дворовый пес, заслышав шаги, пророптал во сне. Майор юркнул в калитку.
Шел он довольно свободно, но было видно, что опасается, как бы не
окликнули.
Он пошел по улице. Немецкая улица, где он жил, была скучна: длинный,
серебристый от многолетних дождей забор, слепой образок на воротах и -
грязь. Дождя давно не было, а грязь все лежала - комьями, обломками,
колеями. Шли какие-то немцы-мастеровые, баба несла гуся. Он не взглянул на
них. Переулками он вышел к Разгуляю - местности, получившей свое название
от славного кабака. Здесь он стал нанимать дрожки, торгуясь с извозчиком,
причем
[4]
лицо его сделалось необыкновенно черствым; извозчика нанял до Покровских
ворот. Кляча потрухивала, а сзади бежал казачок с баулом. У Покровских
ворот майор слез и вышел на бульвар.
Выйдя на бульвар, он преобразился.
В голубом галстуке, под цвет глаз, опираясь на легкую трость, он косил
по сторонам и шел медленно, обмахиваясь шелковым платком, как бы ловя
полуоткрытым ртом прохладу бульвара. Вскоре он купил у девочки сельский
букет. Был июль месяц, и солнце пекло. Казачок шел за ним на большом
расстоянии.
Так он прошел до Мясницких ворот и добрался до Охотного ряда. Шел он
беззаботно, слегка подпрыгивая и беспрестанно озираясь на проходящих
женщин. Казачок, отирая пот рукавом, брел за ним. Он спустился в винный
погреб. Несмотря на ранний час, здесь уже были два знатока, спорившие о
достоинствах бургонского и лафита. Он долго выбирал вино, стараясь выбрать
лучше и дешевле. Выбрав три бутылки, одну Сен-Пере и две лафита, он
небрежно уплатил и, указав на вино казачку, сказал нежно и так, чтоб
слышали окружающие:
- Да ты адрес, дурачок, помнишь? Ну конечно, не помнишь. Повтори же:
рядом с домом графини Головкиной, дом гвардии майора Пуш-ки-на. Там тебе
всякий скажет. Нет, ты, дурак, не запомнишь. Я уж запишу, ты у бутошника
спроси.
И с легким смехом записал.
Казачок бесчувственно смотрел на него и сунул записку в дырявый карман.
2
Гвардии майор, или, вернее, - капитан-поручик, уже год как был в
отставке и служил в кригс-комиссариате, так что и форма его была совсем не
гвардейская, но он все еще называл себя: гвардии майор Пушкин. Время
стояло "хладное", и "дул борей" или "норд" для хороших фамилий, как
говорили для того, чтобы не упоминать имени императора Павла.
Поэтому, называя себя гвардейцем в кригс-комиссариатском сертуке,
майор как бы намекал на причины отставки и временность ее. На деле он
должен был выйти в отставку, так же как и брат его Василий Льво-
[5]
вич, потому что для гвардейской жизни не хватало средств, а
кригс-комиссариат давал жалованье.
У него вместе с матерью, братом и сестрами были земли в Нижегородском
краю. Село Болдино было настоящая боярская вотчина, три тысячи душ, да
беда была в том, что в несчастном разделе, девять лет назад, принял
участие и единородный сын отца от первого брака и оттягал большую часть
земли и душ себе и своей матери.
В душе своей Сергей Львович навсегда сохранил с этого времени
опасливость по отношению к родне, а единородного брата изгладил из памяти.
В вотчине Сергей Львович никогда не бывал и болезненно морщился, когда
матушка намекала - не без яду, - что не мешало бы, дескать, заглянуть.
Знал, что числится тысяча душ, никак не меньше, что есть там в селе
мельница на речке, от казны поставлен питейный дом, а кругом густой лес. А
что там в лесу, неясно себе представлял - ягоды, волки. Получая доходы,
всегда им радовался, как кладу или находке, и мгновенно чувствовал себя
богачом. Когда же деньги задерживались, начинал смутно беспокоиться и
тосковать. Гвардейское хозяйство было сквозное, и карманы дырявые.
Между тем, как гвардеец и человек молодой и чувствительный, притом,
как говорили о нем барышни, {бельэспри}(1), Сергей Львович имел постоянный
успех.
Он так тонко объяснялся по-французски, что невольно присвистывал и
гнусавил, говоря по-русски. Зная все новые французские романсы, он питал
интерес и к отечественной словесности. Его удовлетворяла литераторская
вольность и общежительность. Где можно было отдохнуть сердцем? - Среди
литераторов. Сергей Львович отдыхал среди них и никогда не пропускал
случая посетить Николая Михайловича Карамзина, пророка всего изящного.
Нынче он несколько перегорел, охладился, стал более существенен, но был
всегда снисходителен и любезен, мудр. Для Сергея Львовича он был как бы
путеводной звездой. Он жил по-прежнему в доме Плещеева, по Тверской.
Два с половиною года назад Сергей Львович женился. Жена его была
существо необыкновенное. Петербургские гвардейцы звали ее "прекрасная
креол-
- -----------------------------------------
(1) Остроумец (от фр.. bel esprit).
[6]
ка" и "прекрасная африканка", а ее люди, которым она досаждала своими
капризами, звали ее за глаза арапкою.
Она была внучкою арапа, генерал-аншефа, а ранее друга и камердинера
Петра Великого, известного Абрама Петровича. Злодей отец бросил ее с
матерью в самых ранних летах, и она росла как бы сиротою. В судьбе ее,
впрочем, приняли участие ее дядя, генерал-цейхмейстер Аннибал, владевший
прекрасным имением Суйдой, да генерал-майор Аннибал, живший в Псковском
округе. Братья Пушкины, случалось, гащивали у генерал-цейхмейстера, а брат
Василий Львович, занимавшийся стихотворством, даже воспел Суйду и ее
хозяина. Да и отец их, арап, тоже не был камердинером, а скорее всего
другом императора Петра, а если и был, то все же имел чин генерал-аншефа.
Аннибал было гордое имя. Кроме того. Надежда Осиповна была очень хороша.
Влюбившись без памяти, Сергей Львович приволокнулся по всем правилам
хорошего круга и вовсе не рассчитывал жениться. Однако очень скоро просил
руки, все еще не думая, что женится, и неожиданно получил согласие
красавицы.
Несмотря на запутанные семейные обстоятельства, она принесла майору
небольшое сельцо в Псковской губернии; дано было также понять, что после
смерти отца она получит изрядное село по соседству. Отец же ее, хотя и не
был злодей в собственном смысле, но был человек крайнего легкомыслия - он
женился от живой жены на одной псковской прелестнице тогдашних времен,
уловившей его и обобравшей до нитки; притом не только его, но и семью, и
даже брата. Мотовство его было удивительное, он был враг денег и точно все
время летел вниз по откосу, не имея времени остановиться. Когда появлялись
деньги, он тотчас на них покупал золотые и серебряные сервизы для
прелестницы. Дело о двух женах, из которых каждая считала его и другую
жену злодеями, заняло большую часть его жизни; тяжба со второю тянулась и
теперь. Старая прелестница то съезжалась с Осипом Абрамовичем, то уезжала
от него и в обоих случаях требовала денег. Теперь он жил, проводя, по
слухам, дни в удивительных для старика непотребствах, в своем селе
Михайловском. Рядом же с Михайловским было сельцо Кобрино, приданое
молодой африканки.
[7]
Императрица Екатерина скончалась. Гвардейские шалости приутихли. У
молодых родилась дочь Ольга. Из Петербурга приехала гостить матушка Марья
Алексеевна. Сергей Львович, увидя себя женатым, вышел в отставку. Ему было
двадцать девять лет. Семейный дом рисовался Сергею Львовичу так: увитый
плющом, с белыми колоннами (пускай деревянными). И это было первое его
смутное недовольство жизнью - он, оказалось, мало смыслил в выборе и
устройстве своего дома и счастья. Дом был наемный, случайный, и житье
сразу же пошло временное. Ни усадьба, ни Москва, окраина - и не дом, а
флигель, который построили на живую нитку английские купцы, под контору.
Нынешний государь был крутого нрава, англичан не любил - они дом продали
чиновнику и уехали. Сергей Львович ненавидел всякие хлопоты. Он сразу снял
дом, благо был дешев.
От холостого житья осталась клетка с попугаем да другая с канарейкой,
но образ жизни круто переменился. Месяц тому назад у него родился сын,
которого он назвал в память своего деда Александром.
Теперь, после крестин, собирался он устроить куртаг(1), как говорили
гвардейцы, - скромную встречу с милыми сердцу, как сказал бы он сейчас.
3
Марья Алексеевна с утра была в хлопотах. Готовясь встретить гостей и
зятеву родню, она беспокоилась, как бы в чем не оплошать. Люди были
столичные, новомодные, а у ней нет этой тонкости в обращении. Зал убирали,
терли мелом фамильные подсвечники, выметали сор из сеней. И сору было
много.
В глубине души она считала основательным местом и вообще основным
местом своей жизни город Липецк, невдалеке от которого была усадьба ее
отца и в котором она живала барышнею. Город был чистый, главные улицы
обсажены дубками и липами. Груш и вишен - горы. Девки в безрукавках,
расшитых сорочках. А липы как раз в такую пору цвели; от них шел густой
приятный дух. Приезжали летом самые лучшие люди, самые нарядные, сановные,
из столиц -
- -----------------------------------------
(1) Прием (от нем. Courtage).
[8]
купаться в липецких грязях. На чугунные заводы посылали самых лучших и
тонких офицеров из столицы с поручениями по артиллерии. И когда она
выходила замуж, ей все завидовали, хоть и притворялись, что равнодушны, и
даже посмеивались, что идет за арапа. Был по морской артиллерии, любезен
до пределов, весь как на пружинах, страстен и на все готов для невесты. А
оказался злодей.
Будучи нагло покинутой с малолеткой дочерью на руках, без всякого
пропитания, поехала она в деревню к родителям; но родитель был уже стар,
арап, вторгшийся в семью, омрачил его жизнь, и он от паралича скончался.
Так арап стал двойным злодеем.
После смерти отца Марья Алексеевна жила со своей матерью и маленькой
дочерью в лютой бедности. Иной раз в доме не было черствого хлеба. Дворня
бегала от них, боясь умереть голодной смертью.
И Марья Алексеевна, которой пришлось потом, ни вдовой, ни мужней
женой, жить с дочкой и в деревне Суйде под Петербургом, на хлебах у
свекра-арапа, и в Петербурге, и теперь в Москве, считала все эти места
непостоянными и неосновательными, не обживала их. Она привыкла
пустодомничать. У свекра-арапа жила она в Суйде на антресолях. В
Петербурге у нее был собственный домик в Преображенском полку. Потом она
этот дом продала и перебралась с Надеждою в Измайловский полк. Ее братья
были офицеры, муж - хоть и злодей - морской артиллерист, и она чувствовала
себя военною дамою. Житье было походное: зорю бьют - вставать, горнист - к
обеду. Мимо окон бряцали сабли, позванивали шпоры. Они с дочерью поздно
вставали и садились у окошек смотреть на прохожих.
