корабль.
-- А как же я?
-- Ты можешь вместе с остальными основать колонию, -- дружелюбно
посоветовал он и исчез.
В тот же день Фредриксон, а вместе с ним и "Морской оркестр"
поселились в парке Сюрпризов. На берегу одиноко осталась стоять одна
лишь навигационная каюта. По приказу Самодержца речной пароход
доставили на поляну Развлечений и сделали из всего этого большой
секрет. Восторженные подданные короля с усердием нагородили вокруг
парохода целых восемь стен из булыжника.
Повозка за повозкой доставили сюда необходимое -- инструменты,
тонны шарикоподшипников, пружину из стальной проволоки. Фредриксон
пообещал Самодержцу, что по вторникам и четвергам станет изобретать
всякие забавные штуки для пугания подданных, а в прочие дни будет
заниматься своим собственным летающим речным пароходом.
Обо всем этом я узнал позднее, в ту же минуту чувствовал себя
крайне одиноким и всеми покинутым. Я снова начал сомневаться в
достоинствах Самодержца и не мог больше восхищаться королями. К тому
же я понятия не имел, что означает странное слово "колония". Вконец
расстроенный, я отправился к дому Мюмлы искать утешения.
Мюмла мыла братьев и сестер, поливая их водой из шланга.
-- Привет! -- крикнула она. -- У тебя такой вид, словно ты ел
клюкву без сахара!
-- Я уже больше не искатель приключений, я собираюсь основать
колонию, -- мрачно сообщил я.
-- Вот как! А что это такое? -- спросила Мюмла.
-- Сам не знаю, -- пробормотал я. -- Скорее всего что-то ужасно
глупое. Думаю, что нужно уйти отсюда. Наверное, я уйду с хатифнаттами.
Одинокий и вольный, как морской орел.
-- Тогда и я пойду с тобой, -- заявила Мюмла.
-- Между тобой и Фредриксоном -- большая разница, -- сказал я
тоном, который должен был скрыть мою истинную мысль.
-- Да, конечно! -- весело воскликнула Мюмла. -- Мама! Где ты? Ну
куда она опять подевалась?
-- Привет! -- Голова Мюмлы-мамы показалась над травинкой. -- Ты
всех вымыла?
-- Нет, только половину, -- отвечала дочка. -- Остальные и так
обойдутся. Вот этот тролль просит меня отправиться вместе с ним в
кругосветное путешествие, мы улетим... одинокие, как синицы!
-- Нет! Нет! -- закричал я с вполне понятным беспокойством. -- Я
имел в виду совсем другое!
-- Как орел, -- поправилась Мюмла.
Мюмла-мама очень удивилась:
-- Что ты говоришь! Значит, ты не явишься к ужину?
-- Ах, мама, -- отвечала Мюмла. -- Когда ты в следующий раз
увидишь меня, я буду самая большая мюмла на свете! Так мы сейчас
отправляемся?
-- Пожалуй, уж лучше основать колонию, -- ответил я слабым
голосом.
-- Прекрасно! -- Мюмла согласилась и на колонию. -- Теперь мы --
колонисты! Посмотри-ка на меня, мама! Я ведь настоящая колонистка! Я
переселяюсь из дома!
Дорогие читатели, в ваших собственных интересах я прошу вас,
будьте осторожны с мюмлами. Они интересуются всем и никак не могут
сообразить, что сами-то они вовсе не всем интересны.
Итак, волею судьбы я основал колонию. Мы -- Мюмла, Шнырек, я и
Юксаре -- собрались в заброшенной навигационной каюте Фредриксона.
-- Ну вот, -- сразу же объявила Мюмла. -- Я спросила маму, что
такое колонисты, и она считает: это те, которые живут очень близко
друг от друга, потому что одиночество никому не нравится. А потом все
начинают ужасно ссориться, но все равно это гораздо веселее, чем не
иметь никого, с кем можно поругаться. Мама предостерегала меня.
Ее сообщение было встречено неодобрительным молчанием.
-- Так что же, нам нужно сразу начинать ссориться? -- со страхом
спросил Шнырек. -- Я терпеть не могу ссориться. Извините, но ведь
ссориться ужасно неприятно!
-- Вовсе нет! -- возразил, подумав, Юксаре. -- Колония -- это
место, где живут в мире и спокойствии и как можно дальше друг от
друга. Иногда случается что-нибудь непредвиденное, но потом снова
наступают мир и спокойствие... Можно, например, жить на яблоне. Песни
и солнечный свет... просыпаешься поздно по утрам, вы понимаете...
Никто не снует возле тебя и не твердит тебе, что надо, не откладывая,
делать и то, и это... В колонии все делается само по себе!
-- Как это само по себе? -- удивился Шнырек.
-- Ясное дело, -- мечтательно продолжал Юксаре. -- Просто нужно
оставить дела в покое. Апельсины растут, цветы распускаются, и время
от времени рождаются на свет новые Юксаре, чтобы есть апельсины и
нюхать цветы. И каждому светит солнце.
-- Нет! Все это никакая не колония! -- воскликнул я. -- Колония
-- это свободное товарищество! Товарищество, которое занимается чем-то
романтическим и немного страшноватым, ну таким, каким никто другой и
заняться не посмеет.
-- Чем же это? -- ахнула Мюмла.
-- Сами увидите, -- загадочно отвечал я. -- В следующую пятницу,
в полночь! Вы сильно удивитесь! Шнырек закричал "ура!", а Мюмла
захлопала.
Но страшная правда заключалась в том, что я не имел ни малейшего
понятия, чем же мне удивить колонистов в полночь следующей пятницы.
Итак, началась наша новая самостоятельная жизнь. Юксаре поселился
на яблоне неподалеку от дома Мюмлы-мамы. А сама Мюмла заявила, что
будет спать каждую ночь на новом месте, чтобы чувствовать себя
независимой, и только Шнырек продолжал жить в своей банке из-под кофе.
Я же остался в навигационной каюте. Она стояла на одиноком утесе
и была похожа скорее всего на выброшенный штормом обломок корабля. Я
отчетливо помню, как стоял и с грустью смотрел на старый ящик с
инструментами, принадлежавший Фредриксону. Хемули из гвардии
Самодержца его забраковали, решив, что он недостаточно хорош для
придворного изобретателя.
И тут я решил: именно сейчас мне нужно придумать что-нибудь не
менее замечательное, чем изобретения Фредриксона. Но как мне
произвести впечатление на своих колонистов? Они ждут не дождутся,
скоро пятница, а я к тому же тишком много болтал о том, какой я
талантливый...
На мгновение мне стало совсем тошно. Я смотрел на волны, бегущие
одна за другой, и мысленно представляют себе, как Фредриксон без
передышки все строит e строит, изобретает и изобретает, а обо мне и
думать забыл.
Мне было почти досадно, что я не родился, как хатифнатт, под
неизвестными блуждающими звездами и не мог, как они, плыть и плыть к
недосягаемому горизонту, молчаливый и равнодушный ко всему, и чтобы
никто не ждал от меня ничего другого.
В этом печальном настроении я пребывал до самого вечера. Наконец,
устав от своего одиночества, я побрел по холмам туда, где подданные
Самодержца продолжали строить свои дурацкие стены и устраивать
пикники. Повсюду горели маленькие костры, взлетали самодельные
фейерверки, и подданные кричали, как всегда, "ура!" своему королю.
Проходя мимо банки Шнырька, я услышал, как он разговаривает сам с
собой. Речь, как мне показалось, шла о форме какой-то пуговицы,
круглой и в то же время продолговатой, если на нее посмотреть с
определенной стороны. Юксаре спал у себя на дереве, а Мюмла бегала
где-то, чтобы показать своей маме, какая она самостоятельная.
Глубоко ощущая собственную никчемность, я направился в парк
Сюрпризов. Там царила полная тишина. Водопады не работали, лампочки не
горели, карусель спала под большим коричневым чехлом. Трон Самодержца
был тоже накрыт чем-то драгоценным, а под троном стояла туманная
сирена. На земле повсюду валялись фантики от конфет.
И тут я услышал стук молотка.
-- Фредриксон! -- завопил я.
Но он не ответил -- продолжал стучать молотком. Тогда я завел
туманную сирену. Минуту спустя в темноте зашевелились уши Фредриксона.
-- Я не могу показать тебе это, пока оно не будет готово, --
сказал Фредриксон. -- Ты пришел слишком рано.
-- Я и не думаю глядеть на твое изобретение, -- немного обиделся
я. -- Мне просто хочется поговорить.
-- О чем же? -- удивился он.
Немного помолчав, я спросил:
-- Милый Фредриксон, а что должен делать вольный искатель
приключений?
-- Что ему хочется, -- отвечал Фредриксон. -- Ты что-нибудь еще
хотел сказать? Вообще-то мне немножко некогда.
Приветливо помахав ушами, он скрылся в темноте. Вскоре я снова
услышал, как он заколачивает гвозди. Всю дорогу меня одолевали
совершенно никчемные мысли -- ни одна не могла стать Идеей, мне,
пожалуй, впервые не доставляло никакого удовольствия думать о самом
себе. Я погрузился в состояние глубокой меланхолии. Увы, подобное
случалось, и не раз, со мной и в дальнейшем, когда я видел, что
кто-нибудь делает что-нибудь лучше меня.
Подумав, я все-таки решил, что это, казалось бы, не очень-то
приятное чувство, на самом деле косвенно свидетельствует о моем
скрытом таланте. И еще я заметил: если я впадаю в меланхолию, если
начинаю вздыхать, уставясь в морскую даль, это мне явно доставляет
некоторое удовольствие. Мне становится жалко себя, а это так приятно.
Пребывая в столь нехорошем настроении, я с помощью инструментов
Фредриксона рассеянно начал кое-что переделывать в навигационной
каюте, используя выброшенные на берег обломки реек. Мне казалось, что
для дома она слишком тесная.
Это была печальная, но важная для моего развития неделя. Я
забивал гвозди и размышлял, пилил и размышлял, но ни одной гениальной
идеи не родилось в моей голове.
Ночь со среды на четверг выдалась тихая и светлая. На небе сияла
полная луна. Все замерло. Даже подданным Самодержца надоело кричать
"ура!" и пускать фейерверки. Я достроил лестницу, ведущую на верхний
этаж, и сидел у окна, положив мордочку на лапы. Стояла такая тишина,
что было слышно, как мохнатые ночные бабочки чистят свои крылышки.
И тут я увидел на песчаном берегу маленькое белое существо. При
первом взгляде я решил, что это хатифнатт. Но когда, скользя, оно
приблизилось, шерсть у меня на затылке встала дыбом. Существо было
прозрачное. Сквозь него я отчетливо различал камни, потому что оно
просвечивало насквозь и не имело тени! Если добавить, что это нечто
было закутано во что-то похожее на тончайшую белую занавеску, то
каждому станет яснее ясного, что это было привидение.
Я взволнованно поднялся. Заперта ли входная дверь? Может быть,
привидение захочет пройти сквозь нее... Куда же мне спрятаться?
Заскрипела наружная дверь. Холодный ветерок взметнулся и подул мне в
затылок.
Теперь, вспоминая об этом, я не уверен, что так уж испугался,
наверное, просто решил быть как можно осторожнее. Поэтому я заполз под
кровать и стал ждать. Чуть погодя заскрипела лестница. Один раз
скрипнула, второй... Я знал, что у лестницы девять ступенек (эту
лестницу было ужасно тяжело делать, она была винтовая). Я сосчитал до
девяти. Потом стало совсем тихо, и я подумал: "Теперь Оно стоит за
дверью..."
На этом Муми-папа сделал эффектную паузу.
-- Снифф, -- сказал он, -- подкрути-ка фитиль керосиновой лампы.
Подумать только, когда я читаю про ночь с привидениями, лапы у меня
становятся совершенно мокрыми!
-- Кто-то что-то сказал? -- пробормотал Снифф, проснувшись.
Папа Муми-тролля осуждающе взглянул на Сниффа:
-- Да нет, ничего. Просто я читал свои мемуары.
-- Про привидение -- это хорошо, -- одобрил Муми-тролль. Он лежал,
натянув одеяло до ушей. -- А про печальное настроение, по-моему,
лишнее. Получается слишком длинно.
-- Длинно? -- обиделся папа. -- Что ты называешь длинным? В
мемуарах должно быть описание печальных чувств. Во всех мемуарах это
есть. Я пережил кризис.
-- Что пережил? -- не понял Снифф.
