носорога делает миллионеров мужчинами. Не здесь ли разгадка двух выстрелов
товарища Рыбкина? Осмотрите животное.
Осмотрели. Всю академию наук на ноги подняли. Оказалось, прав был
Сталин на этот раз! Отпилили рог у носорога нензвестные бандиты прямо перед
парадом и демонстрацией! Взяли академики у него кровь, клизму поставилн и
нашли во всем этом деле большую дозу сильнейшего наркотика. Парад военный и
демонстрацию, конечно, провели, но вожди на трибуне были какие-то квелые,
еле руками махали любимым своим и родным советским людям и на Сталина
виновато смотрели. Упустили, мол, зоопарк из поля зрения, извините уж,
ошибку исправим, партсобрание проведем в секции хищных животных, найдем
бандюг. Усилим наблюденне за площадкой молодняка... Найти бандитов, конечно,
не нашли, но Берия быстро замастырил дела на бедных педерастов из театра
оперетты, цирка, консерватории, и на целую толпу пожилых зубных врачей. Они
на вопрос: "Зачем вам столько денег и золота?" - не смогли ответить, и
органы сделали логический вывод: значит, для покупки носорожьего порошка.
Разумеется, врачи раскололись. Их бормашиной пытали. Ты спрашиваешь, Коля,
при чем здесь я? Меня обвинили как соучастника, споившего сторожа Рыбкина, с
целью усыпления его бдительности и в дальнейшем. По своему-то делу я
действительно спаивал, пока не стал своим человеком в зоопарке, но насчет
соучастия в отпиливании рога я решил отмазываться до последнего вздоха.
Принципиально. На рог я не подписывался. Электронная машина мне этого дела
не нагадывала, и в сценарии моем такой сценки тоже нету.
Ну, Коля, тост за того несчастного носорога "Поликарпа". И вернемся к
моему процессу.
Рассказал я сначала, где родился и где крестился.
Старуха-заседательница: Почему, подсудимый, вы - Йорк?
Я: Я полумордва, полуангличанин. И прочитайте начальные буквы моего
имени, отчества и фамилии.
Старуха-заседательница: /написав и прочитав/. Это - распад! Это слово
на букву хэ!
Представитель чукчей /из зала/: Ты почему моржиху не захотел
изнасиловать? /аплодисменты/.
Я: Моржихи мне глубоко несимпатичны и еще по одной причине, о которой
могу сказать только при закрытых дверях.
Прокурор: Перед тем, как включить проектор и ознакомить присутствующих
с киноматериалами дела, я хочу сказать несколько слов о принципиально новом
жанре кино, при рождении которого всем нам выпала присутствовать честь.
Автором сценария выступил сам подсудимый Х.У.Йорк. Разумеется, и
следователи, которым пришлось на некоторое время стать кинодраматургами, и
кинодраматурги, ставшие следователями, внесли некоторые коррективы в
основной преступный замысел подсудимого. Не все в нем было гладко, не все
соответствовало зстетическим нормам ведущего направле ния в искусстве нашего
века - соцреализма. Но творческая группа, преодолев все трудности, выносит
сегодня на суд народа свое произведение. Имена его создателей до времени
останутся неизвестными. Всем им присуждена сталинская премия 1 степени. Да
здравствует лучший друг важнейшего из искусств, мудрый продолжатель дела
Маркса и Чаплина, Энгельса и де Сики, Ленина и Всепудовкина - великий
Сталин! Смерть Голливуду!
Зашевелились, Коля, на окнах черные шторы, погас свет и начался журнал
"Новости дня". Кто-то выплавил первую тонну чугуна... Какой-то колхозник сам
отказался от своих трудодней и весь колхоз призвал поступить так же... К
чабанам в горы пришла мясорубка... Лондон рукоплескал Улановой. Чарли
Чаплина затравил сенатор Маккарти... Советские евреи дружно не хотят
присоединяться к Израилю, А после журнала пошло кино, от которого стало мне
душно... Вольер в зоопарке, вытоптанная животными желтая трава, кормушка,
вроде умывалки в пионерлагере, и рядом с ней мертвая кенгуру... Над трупом
стоят и плачут администрация зоопарка, научные сотрудницы и юннаты... Вдруг
к вольеру с воем сирен подъехали две черные "Волги" и спецмашина. Из нее
выскочили проводники с овчарками и разные спецы с приборами... Из Волги"
вышел в штатском Кидалла, всех стоявших у кенгуру тут же велел взять, и их
затолкали в спецмашину... Пошли крупные планы... Кидалла достает из сумки
бедной Джеммы гранату-лимонку и мужественно вынимает у нее взрыватель. Зал
ахнул и зааплодировал... Голова Джеммы с открытыми глазами... Лапы...
Пальчики на них... ногти круглые ... шерсть серобурая... ноги задние
сильные, стройные... Хвост... Тут я от жалости и омерзения закрыл шнифты.
Открываю. На экране недоеденная репа, кулек пшеницы и две французских бул
ки. Этими гостинцами я подманивал к себе в ночь с 14 июля на 9 января
Джемму... Кидалла перевернул ее и показал четырнадцать ножевых ран в сердце.
Я снова закрыл шнифты. Сволочи, подонки, выродки, потерявшие человеческий
облик! Зачем было убивать невинную Джемму? Зачем так коверкать проклятый
сценарий? Я и без этого взял бы на себя изнасилование еще пяти кенгуру,
удава, крокодила и даже гиены впридачу! Убийства не было в моем сценарии!
Зачем надо было ее убивать? Открыл. На экране - найденные улики: пуговица от
ширинки и автобусный билет. Кидалла вдруг снова чего-то достает из сумки
Джеммы. Детеныш! Детеныш, Коля! Живой! Живой! Шевелится! Весь зал так и
грохнул овацию и я вместе со всеми хлопаю, аж ладошки заболели и рукавом
слезы смахиваю. Живой. Майорша, которая пробы почвы брала и следы замеряла,
расстегивает гимнастерку, вываливает, прелестную совершенно, грудь и
кенгуреныша - к соску. И улыбается, женственно улыбается на весь экран. А
Кидалла отвернулся, чтобы наш народ не видел слез чекиста.
Неожиданно зажгли свет. Это стало плохо, от всего увиденного,
представителю Австралийской компартии. Посерел, держится за сердце, к губам
его микрофон поднесли, и он шепчет на весь зал, а может, и на весь мир:
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Учение Маркса всесильно, потому что
оно верно!" - Ему укол сделали. Оклемался. На меня две колхозницы бросились
в бешенстве. Обе с серпами, и работяга с молотом. Прибили бы, если бы не
конвой, Удержал их, слава Богу, конвой. Снова свет потух. Арест сторожа
Рыбкина. Наконец-то я увидел человека, которого споил и у которого купил все
его боевые ордена на Тишинском рынке. Кемарит себе Рыбкин, прислонившись к
тоже спящему бегемоту, Карабин лежит в пасти у бегемота. Там же недопитая
"Петровская водка" и кулек с закуской. Бегемоты, Коля, как и алкоголики,
спят с открытым ртом. Кидалла Рыбкина разбудил пистолетом. Дулом в ноздре
пощекотал. Зал так и грохнул от хохота. Рыбкин проморгался, к бутылке рукой
потянулся, а Кидалла ему: "Руки вверх!" Рыбкин встает, и до него, видно, не
доходит, как это так "руки вверх". Он правую поднял, а левой к бутылке
тянется. Кидалла его руку сапогом отбил и Рыбкина - в машину. Он, бедняга,
все оглядывался тоскливо, когда шел, на бутылку и закуску в пасти бегемота.
Так и не дошло до него происходящее. Очень я переживал тогда. Затем был
лично мной сочиненный веселый детектив, как искали Фан Фаныча по крохотным
уликам: пуговице от ширинки и автобусному билету с тремя оторванными,
оказывается, цифрами... Опросы кондукторов, водителей автобусов, пассажиров,
продавщиц брюк и костюмов, продавцов "Петровской водки"... Допрос
расколовшегося Рыбкина, который категорически отказался отвечать на вопросы,
пока ему не дали опохмелиться. Молодец! Я один аплодировал этому факту.
Председательница-мышка предупредила, что выведет меня из зала, если буду
мешать простым людям доброй воли смотреть картину и не посмотрит на то, что
я автор сценария...
Кольцо вокруг меня все сжималось и сжималось. Восемь миллионов
москвичей уже искали Фан Фаныча по словесному портрету, нарисованному
Рыбкиным под диктовку, разумеется, Кидаллы. Восемь миллионов москвичей,
Коля, одних только москвичей, с утра до вечера страстно вглядывались в лица
друг другу, искали в них мои черты, мои особые приметы. Горькие складки у
губ. Добрые серо-синие глаза, мужественная морщинка на переносице. Красивые,
темнорусые брови. Лысоват. Череп благороден. На левой скуле - пулевой след и
голубые пороховые отметинкн. Нормальный и временами обаятельный мужчина
неопределенного возраста...
Студенты прочесывают леса от Москвы до Владивостока. На станциях и в
аэропортах проверяют ксивы военные патрули...
Сторожа Рыбкина публично лишили трех нашивок за тяжелые ранения, а
медаль "За оборону Сталинграда" оставили по распоряжению самого Гуталина.
Тревожно, через каждые четыре часа гудят заводы и фабрики,
перевыполнившие полугодовые задания.
Кольцо все сжимается и сжимается, но захомутать меня, однако, никак на
могут.
Поисками руководит Кидалла. Он носится в машинах, вертолетах и "мигах",
собирает сотрудников, думает, в кабинете ест, спит, вернее, дремлет с
открытыми глазами и по часу, не отрываясь от микроскопа, анализирует
пуговицу от моей ширинки. Потом докладывает что-то Берии, а тот отдирает
листки от календаря и думает.
А когда, Коля, показали, как на лафете в аэропорт везли убитую Джемму и
вслед ей махали австралийскими и советскими флажками трудящиеся Москвы, как
внесли Джемму на носилках по трапу в лайенер, как летел самолет в Австралию
и простые люди доброй воли смотрели ему вслед гневно и грустно, когда
показали похороны Джеммы в Мельбурне и речь нашего посла нвд ее могилой, а
потом открытие мемориального комплекса работы Вучетича, тогда весь зал
судебного заседания зарыдал, наконец, Коля, и я расстроился тоже. Я,
действительно,переживал эту трагедию по-настоящему. Не может быть, был
единственным человеком в зале так ее переживавшим, но вот что заметил, милый
мой Коля. Я заметил, что начинаю во время картины болеть за чекистов.
Безумный, уродливый и сильнейший эффект важнейшего из искусств - так
извращенно пудрить мозги человека! Да! Да! Да! Я начал именно болеть, именно
желать и метать икру, чтобы Фан Фаныча скорей, падлу такую, схватили и чтобы
не ушел он, паразитина, от возмездия!
Я взволнованно привстаю, когда берут в ресторане "Арагви" прямо из
танго, из объятий партнерши человека, но это опять, к сожалению, оказываюсь
не я. А перед тем, другим, извиняется молоденький лейтенант и просит оркестр
сыграть танго сначала.
Потом пошли кадры, как на Лубянке выстроилась очередь мужчин, у которых
на ширинках не хватало пуговиц. Довольно много оказалось в Москве одиноких
идиотов и мужей невнимательных женщин, что, Коля, на мой взгляд одно и то
же.
Вот показалась на экране одна ласточка! Плачет от страха, отдает
Кидалле мой галстук, на красном фоне золотые короны, и чешет в микрофон,
какой я был зверь и сексуальный маньяк, любивший играть по ночам в длинном
коридоре ласточкиной коммуналки в чехарду. Это, Коля, любимая игра кенгуру и
французских политиков до прихода к власти де Голля.
А вот еще одна ласточка! Как я ее любил! Как я был нежен и щедр! Она
продала меня серьезно и деловито, гневно возвратила органам бриллиантовое
кольцо, норковое манто и книжку стихов Симонова "Друзья и враги". Все
ласточки меня продали. Продали меня также со всеми потрохами и родословной
до пятого колена две моих тетки, кое-кто из барыг, валютчиков, антикваров и
консультантов. И я всецело по ходу просмотра был на их стороне. Про себя
самого я совсем забыл и окончательно перепутал, что сочинил я, а что
лауреаты Сталинской премии. Сижу, смотрю, топочу ногами, аплодирую, ногти
кусаю, где же ты, Фан Фаныч, скрываешься в конце-то концов! Вот уже Кидалла
