было, не дошло до него. Тогда я по-новой говорю:
- Вернемся к кассе взаимопомощи. Машина, которую вы сочинили, на
основании всех исходных данных о вашей личности смоделировала преступление,
предусмотренное статьями 58, п. 1а; 58 п.10; 58 п. 14; 167 п.2. Вы
обвиняетесь в том, что вступив в 1914 году в преступный сговор с лицом,
впоследствии оказавшимся Григорием Распутиным, систематически развращали
фрейлин двора, участвовали в пикниках с лидерами эсеров, где и обещали
Плеханову портфель министра по делам Австралии и всячески саботировали
производство "Катюш" на заводах Форда в Канзас-Сити. За услуги по сбору
информации о личной жизни Лемешева и Жданова, оказанные папуасской разведке,
вы получили гонорар из кассы взаимопомощи, в чем и расписались. Признаете
себя виновным в предъявленных вам обвинениях и согласны ли с суровым
приговором: высшая мера социальной защиты - расстрел? Ты бы покнокал, Коля,
что стало твориться с Валерием Чкалычем. Нет, он не хипежил, не рыдал, в
обморок не падал, а стал с пеной у рта доказывать, что обвинение внутренне
противоречиво, что оно - плод несовершенного еще алгоритмирования, что наши
полупроводники выходят из строя чаще американских н что с Распутиным он
никогда не был знаком. Но я его, гада, припер-таки к стенке. - Выходит, -
говорю, - вы сконструировали машину для заведомого ошельмования советских
людей, и по вашей вине уже расстреляно 413 851 человек и столько же
находится в живой очереди на ликвидацию? Вот вы тут долдонили: "Что я
сделал? Что я сделал?" А надо было тогда, когда вы решили не ждать милостей
от природы, спросить себя: "Что я делаю? Что я хочу сделать?" Вы знаете, что
вместе с вами на скамье подсудимых будет сидеть сам Андрей Ягуарович
Вышинский по обвинению в заражении рядом венерических болезней работниц
"Трехгорной мануфактуры" и в попытке покушения с помощью негодных средств на
презумпцию невиновности! И партия вам этого не простит!
- Будь проклят миг, когда мама почувствовала во мне физика! Будь
проклят позитивизм! Будь проклята наука! Что я наделал! Дайте мне новую
жизнь, и я с протянутой рукой буду просить по долинам и по взгорьям
милостыню у природы! Дайте мне новую жизнь и скажите, причем здесь я и
папуасская разведка?
- А причем здесь, сука ты ученая, я и кенгуру? - спрашиваю в свою
очередь Валерия Чкалыча, и надоел он мне, рванина, хуже горькой редьки.
Ходит, что-то безумно шепчет и заплевал все фотографии на стенах. А от
Кидаллы ни звука. Кидалла молчит. Включаю "Телефункен", ловлю Лондон и
узнаю, что в данную минуту в Кремле происходит Всесоюзная конференция
карательных органов, на которой доклад о дальнейшей механизации и
автоматизации работы органов делает товарищ Кидалла. Послушали мы через
Лондон и сам доклад. Потом были прения, но их заглушила радиостанция
английской компартии, которая считала, Коля, что наши массовые репрессии не
имеют ничего общего с теорией и практикой социалистической революции, что
приходить от них прогрессивному сознанию в ужас в высшей степени преступно.
Руки, мол, прочь от исторической необходимости, сволочи международной арены!
А Валерий Чкалыч между тем, Коля, поехал. Мне его даже жалко стало. Я
ему говорю, что если бы не ты, отрава, то я бы еще ждал и ждал своего часа и
не знал бы, не ведал, что я являюсь убийцей и насильником заключенных
животных. И мне, говорю, в гробу я видал твою тягу просечь тайны материи, не
легче от того, что если б не ты, то другой мудила с залитыми любопытством
глазами, допер бы до создания ЭВМ для МГБ, которая, как ты видишь, дорогой
Валера, и тебя самого жестоко погубила. Погубила, и не видать теперь тебе ни
конторских счетов, ни родного арифмометра, ни тихого чая по вечерам за
чтением разгневанной "Вечерки", не видать тебе ни закрытых симпозиумов, ни
открытых партсобраний, ни вождей первого мая и седьмого ноября, ни сеанса
одновременной игры с Ботвиником и законного морального разложения с субботы
на воскресенье. Раз надоело тебе на пальцах считать, то вот и получай от
своего любимого быстродействующего детища за связь с папуасской разведкой
через кассу взаимопомощи. Получай, пытливый ум, получай! Только я ему это
сказал, Коля, как он вдруг харкнул на "Пашу Ангелину в Грановитых палатах
примеряет корону Екатерины II", потом на "Нет Вадиму Козину!", встал по
стойке смирно, отдал честь полотну "Органы шутят, органы улыбаются" и
говорит:
- Разрешите доложить, товарищ Сталин, что прошу вас разрешить мне
доложить вам о том, что докладывает зам. генерального конструктора Валерий
Карцер. Мною прокляты последние достижения научной мысли на оккупированных
территориях сорваны погоны с шинели Акакия Акакиевича, выше честь нашей
партии и всех к позорному столбу трудовой вахты самокритики. Вынашивал.
Прикидывался. Сливался. Так точно! Жил под личиной! Брал под видом выведения
в НИИ красоты почтовый ящик номер 8 родинок капитализма. Являлся змеей на
груди партии и народа по совместительст ву. Неоднократно втирался и
переходил барьер непроходимости общественных уборных, формулы оставлял,
одновременно сожительствовал. Разрешите забрать пай, а рабочие чертежи
уничтожить. Есть - расстреляться по собственному желанию! Смотрю, Коля,
раздевается мой Валерий Чкалыч до трусиков и встает к стенке. Закрывает
своим телом "Кухарки учатся руководить государством" и акварель "Сливочное
масло - в массы!" и говорит: - Готов к короткому замыканию!
Я понял, что мозга у него пошла сикись накись, как в элек тронной
машине, и сам перетрухнул: пришьет еще Кидалла за вывод из строя важного
государственного преступника-вышака, и тогда ищи гниду в портмоне, где она
сроду не водится.
- Валера, - говорю, - не бэ! Все будет хэ! Попей водички, голубчик,
иди, я тебя спать уложу, извини, что такую злую тебе покупку с кассой
взаимопомощи заделал, но пойми, обидно мне было ждать чуть не двадцать пять
лет своего дела, а вынуть из колоды кенгуру. Меня же, - говорю, -
международного урку, люди за человека считать перестанут.
В общем, успокаивал я его и так и эдак, в рыло двинул, чтоб опомнился,
но где там. Нарезал из "Таймса" полосок, пробил в них дырочки н говорит:
- Разрешите доложить, товарищ Берия! К программированию готова! ЭВМ -
ВЭЧЭКА.
Потом схватил все эти полоски с дырочками, перфокартами они, кажется,
называются, и лег на тахту. Лежит. Белками желтыми ворочает и говорит:
- Мне необходима касторка для экономии машинного времени. Я еще,
товарищи, не экономична. Обслужите меня, Фан Фаныч. Вы же мой
программист-оператор. Кто мог ожидать, ответьте мне, Иосиф Виссарионович,
что я воспроизведу в себе речевое устройство! Внимание! Фиксирую прохождение
перфокарт по схеме. Диоды работают отлично! Готовьтесь к получению
результатов!
Отволок я, Коля, Валерия Чкалыча в сортир, а он оттуда все докладывает
и докладывает:
- Свершилось! Печать - самое сильное и самое острое оружие нашей
партии! Докладывает ЭВМ-ВЭЧЭКА! На основании произведенных расчетов, впервые
в истории можно смело утверждать: всеговно! Говно! Говно! Говно! Я не верю в
существование человека! Его нет! Все говно! Все - назад!
До меня из "Телефункена" бурные апплодисменты доносятся через Лондон со
всесоюзного совещания карательных органов и оттуда же, представь себе, Коля,
звучит голос самого Валерия Чкалыча с комментариями Кидаллы. - Можно смело
сказать, дорогие товарищи и коллеги из стран народной демократии, что
человек-надзиратель ушел в далекое прошлое. Ему на смену пришли последние
достижения научной мысли. Это дало нашим подследственным возможность
полностью самовыражаться, не испытывая пресловутого комплекса застенчивости,
антинародной выдумки Ивана Фрейда, не помнящего родства. Рабочие и инженеры
номерных заводов могут смело гордиться своими золотыми руками, давшими нам
телекамеры и магнитофоны, ЭВМ и усилители внутренних голосов врага! Тут на
хипеж моего Валеры "Все говно! Все - назад!" - снова наложились бурные
продолжительные опровержения французской компартии, и я возьми да гаркни,
раз уж совещание меня слышит:
- Объявляется перерыв. Почтим сутками вставания память товарищей
Дзержинского, Урицкого, Володарского, Менжинского, Ежова, Ягоды и его
верного друга и соратника собаки Ингус! Все - в буфет! И веришь, Коля,
застучали стульями наши куманьки, затопали ногами, им ведь тоже жрать охота
и выпить, но Берия очень так громко, из президиума, наверно, хохотнул и
сказал:
- Как видите, товарищи, наши враги, даже припертые к стенке, не теряют
чувства юмора. Но как указывает лучший и испытанный друг наших органов,
дорогой и любимый Сталин, смеется тот, кто смеется последним!
Тут раздался общий веселый смех, слышу: все встали и запели "У
протокола я и моя Маша". Щелкнуло вдруг в сортире, что-то затрещало,
лязгнуло, зашумела вода, заглянул я туда через минуту... нема Валерия
Чкалыча Карцера.
Теперь он тоже академик, такой красивый, седой, руководит каким-то
центром статистических расчетов, ведет телепередачу "Вчера и сегодня науки",
а тогда я слышал по "Телефункену", как Мексиканская, Гренландская и
Папуасская компартии захлебывались пеной во рту и доказывали, подонки, что
совещания такого быть в Кремле не могло, а оно замастырено отщепенцами,
избежавшими возмездию с радиостанции "Свобода". Инсценируют, так сказать,
историю КПСС, ее злейшие враги.
Ты извини, Коля, я, конечно, растрекался, а ты не любишь политику
хавать, но вот давай сейчас выпьем за тапиров, морских тюленей и
птичку-пеночку, и чтобы под амнистию после смерти какого-нибудь хмыря попали
в первую очередь они, а потом уж мы с тобой, если, не дай Бог, подзалетим по
новой, а уж потом пускай попадают под амнистию академики, писатели,
полководцы и продавщицы пива. Сука гумозная Нюрка у нас на углу каждый раз
грамм пятьдесят лично мне недоливает, и что я ей такого, проститутке,
сделал, не понимаю? И вообще не желаю с той же самой пеной у рта требовать
отстоя пены после долива пива! Может, еще и на колени встать перед вонючей
цистерной? Как им, паскудам, хочется унизить нас с то бой, Коля, даже по
мелочам, по мизеру! Гнилой им член в грызло! Не дождутся они, чтобы старый
международный урка и Коля Паганини требовали отстоя пены после полива пива!
Мы лучше цистерну украдем и гвардейской кантемировской дивизии подарим,
Пускай солдатики пьют и писают. В казарме, Коля, хуже, чем в тюрьме, но
немного лучше, чем в зооперке.
Душа моя, конечно, я опять подзавелся, но как же, скажи, не
подзавестись, если мы проходим по целому ряду сложнейших предварительных
следствий с гордо поднятыми головами, превращаемся в кенгуру, но не продаем
в себе человека, освобождаемся, работаем, хор знает кем, и вдруг - на тебе!
Требуй отстоя! Да я за всю жизнь требовал пару раз только жареного прокурора
по надзору и то зря и по глупости, чего простить себе не могу! Давай-ка,
между прочим, позавтракаем. Эх, Коля! Баланда на свободе называется бульон!
Выпьем за белок, соболей и куниц. Я не могу смотреть, как они мечутся в
клетках. И я тогда метался, вроде соболя, по своей третьей комфортабельной
камере без окон, без дверей и по-новой сейчас забыл, был там потолок или не
был. Мечусь и мечусь, смотрю себе под ноги в одну точку, пишу веселый
сценарий процесса или же стараюсь кемарить, чтобы не видеть картинок и
фотографий, заляпавших все четыре стены сверху донизу. К тому же Кырла Мырла
