- Широков, по-моему, тоже спятил, хоть и не гений. А самое обидное -
через год после смерти Михайловского как закрутилась перестройка! Валяй,
пиши, что душе угодно! Издавай чьи хошь творения! У него уже был один
дохленький сборничек стихов. Верочка, Второй, Широков поднатужились -
записали песни с кассет, он ведь иногда на бумаге даже не писал, прямо пел
на кассету, извлекли все возможное из черновиков, Изабо позвонила каким-то
своим приятелям в издательство, обложку нарисовала, Верочка рукопись
перепечатала, и пошло... Вот эту самую книжку они теперь и получили.
Валька затосковал. Человек, спевший такие хорошие песни, оказалось,
пять лет как мертв.
- А теперь самое пикантное, своего рода детектив, - неожиданно сказал
Карлсон. - Изабо, Верочка и Широков вообразили, во-первых, будто это они
во всем виноваты, не стояли рядом и не держали за шиворот... А во-вторых,
будто это не простое самоубийство, как было признано официально. Вообще я
их понимаю. Когда видишь такую несправедливость судьбы, возникает чисто
физиологическая потребность - найти реального виновника и покарать! А тут
подходящая кандидатура наметилась - Второй.
- Почему вдруг?
- Потому, что в ночь самоубийства он пил коньяк вместе с Чессом. И
последний видел его живым. Второй утверждает, что они простились в
коридоре, он вышел на лестницу и оттуда услышал крик. У Чесса в комнате
было окно от пола до потолка. Опять же, оба были выпивши.
- Но зачем Второму убивать Михайловского? Они же дружили?..
- Дружили. Но Широков тебе и под это базу подведет. Ты еще
наслушаешься жутких рассказов про украденные рукописи, про исчезнувшие
кассеты, про похищенную пьесу, про издательские интриги. Если будешь и
дальше встречаться с этой компанией. У них такой пунктик. Широков вон
пьесу Чесса реконструирует. Чесс, может, просто однажды брякнул - а вот
неплохо бы пьесу написать про этого, Пушкина, что ли, как он там в Сибири
маялся. А они уже целый детектив сочинили про то, как Второй черновики
пьесы утащил. И, главное, работают эти два шизика, Широков и Верочка, в
противофазе! Один угомонится - другой начинает капать Изабо на мозги. В
итоге у нее на свои дела времени и настроения уже не остается. Думаешь,
зачем Верочка тебя искала? Чтобы еще один слушатель был у всех этих
бредней!
- А если не бредни? - и тут Валька вспомнил, что тогда, на диване,
они слушали именно песни Чесса.
- Зуб даю, что Второй в смерти Михайловского виноват так же, как я!
Оказалось, я знал этого Чесса, - спокойно сказал Карлсон. - Истеричка,
царствие ему небесное. Но основания имелись. Крах на всех фронтах. Да еще
Изабо потеряла терпение и выставила его из мастерской - они там со Вторым
напились до поросячьего визга. Второму она оплеуху залепила, а Чессу
сказала, что когда ей понадобится истерика, она сама ее закатит. В этом
смысле она баба правильная - не любит, когда мужики пищат.
- А Второй?
- Второй - без заскоков. Нетрудно догадаться, что за разговор был у
них ночью. Второй совершенно искренне просил его одуматься. Наверно, даже
что-то реальное предлагал. А Чесс завелся - мол, не хочу быть умненьким,
благоразумненьким! И - тудыть, в окошко! Потом из-за этой певчей пташки
целое следствие было, всех таскали. Ну, ничего, разобрались, закрыли дело.
Ты, пойми, это просто поиски несуществующего виновника. Если бы Чесс
выпрыгнул при Верочке - Широков ополчился бы против Верочки.
Валька встал и выглянул в окно. Изабо еще не пришла.
- Будь моя воля, выгнал бы я и Верочку, и Широкова к соответствующей
матери, - сказал Карлсон. - И дал бы Изабо возможность жить и работать
по-человечески.
- А разве она сама не видит, что они ей мешают?
- Видит. Но ей иногда нужна свита - кем командовать. Маленькие
женские радости... Они же ей в рот смотрят - и Верочка, и Широков.
- А с чего она взяла, что мной тоже можно командовать? - подумав,
спросил Валька.
- Ведьма потому что. Поживешь с мое - научишься в ведьмочек верить.
- Но зачем ей это? - искренне удивился Валка, никогда не мечтавший ни
о какой власти.
- Бабе сорок пять, - ответил Карлсон. - Непохоже? Детей нет, одна
глина с бронзой. Вот и самоутверждается.
Тут в переулок въехала машина, остановилась возле мастерской, и
оттуда вышли двое отлично одетых мужчин и Изабо в старой куртке.
- Ага! - сказал Карлсон. - Извини, друг пернатый, вынужден тебя
временно арестовать. Посиди здесь, пока эти господа не уедут. Ей сейчас не
до тебя.
- Кто это?
- Важные шишки. Они уже сюда наезжали. Тот, который седой, он
владелец галереи, голландец. Хочет купить у Изабо бронзовый торсик. Это бы
неплохо. Ее ведь за рубежом ценят, ей бы работать и работать для вечности,
а она тратит время на какой-то детективный бред.
- Ладно, посидим, - ответил Валька, в какой-то мере польщенный тем,
что вот голландцы приезжают покупать у Гронской шедевры, а он с ней
запросто кофе пьет, да еще командует, чтобы налила вторую чашку.
Карлсон, смоля сигареты, принялся травить байки из времен своей
бурной молодости. Валька отвечал заводскими байками, потому что весь
заводской фольклор он пропустил черед себя, бездельничая на колокольне с
Аликом и его давними приятелями. Ворота Изабо были под прицелом - и вот
Карлсон с Валькой увидели, как она выходит проводить гостей.
Машина отбыла.
- Вперед! - скомандовал Карлсон. - Может, там у нее уже есть что
обмыть!
Изабо встретила их в подозрительно ровном настроении.
- Мужики, я опять разбогатела, - сказала она. - Продам валюту, на три
года жизни хватит, и незачем торчать в мастерской.
- Взяли торсик? - спросил Карлсон.
- Ага, нашлись охотники. А торсик, между нами, так себе, ошибка
молодости.
Изабо подошла к нарам и показала Вальке отполированный женский торс.
- Учись, как не надо работать.
- И скоро его увезут? - спросил Карлсон.
- Месяца через два. Но валюту музей перечислит хорошо если через
полгода. Его же в музей сосватали! Современного европейского искусства!
Ей-Богу! Вот этот ком второсортной бронзы будет представлять местную
скульптуру! Рехнуться можно!
Изабо вроде бы и шутила, а вроде бы ей и не до шуток было. Валька, не
зная, как на это реагировать, озадаченно взглянул на Карлсона и встретил
точно такой же взгляд - Карлсон сам пытался молча с ним посоветоваться.
- Вот Верочка с Широковым обрадуются, - неуверенно сказал Валька.
Изабо невразумительно хмыкнула.
- Ты ждешь их сегодня? - спросил Карлсон. - Если да, то я смываюсь.
Забодали!
- Думаешь, меня не забодали? - спросила Изабо. Вообще-то сама
виновата. Пятый меня раскрутил - я ему эту чертову пьесу разгромила в пух
и прах, причем он, поросенок, сидел и всю мою критику конспектировал! Я
ему прямо сказала - никакая это не пьеса, а говорильня ни о чем. Ну, роман
у Александра Пушкина с Марией Волконской за неимением другой женщины, ну,
тоскует по любимой, оплакивает свою глупость, во всех грехах винит зайца,
который ему вовремя дорогу в декабре не перебежал и с полпути в Петербург
не воротил обратно в Михайловское. И мечтает подраться на дуэли с кем
угодно, лишь бы не тратить без толку свои молодые годы!.. Но слушать об
этом два часа подряд? Я ему сказала - вряд ли Чесс задумывал такое нудное
безобразие. А он мне потом звонит - я, говорит, все переделал по твоим
ценным указаниям! Тему дуэли протащил насквозь, первый акт сократил,
второй - расширил! И тащит мне новый вариант. Опять раскрутил меня, опять
я ему указаний надавала. Он делает еще один вариант! Как будто я знаю, что
хотел всем этим сказать Чесс! Вот такие тортики.
- Давай мы с Валентином встретим его возле бани и скажем, что ты
срочно уехала с голландцами, - предложил Карлсон.
- Точно, мы его встретим и развернем, - присоединился Валька,
которому все меньше нравилось настроение Изабо.
- Нет, - решила она. - Пусть читает, хрен с ним. Уж если скверно, так
пусть будет скверно до конца.
С тем она и ушла на кухню, и сразу же там затрещала кофемолка.
- Мне это дело не нравится, - сказал Карлсон. - Торсик-то у нее
последний...
- Почему - последний?
- Последняя стоящая работа. Все остальное в музеях, коллекциях и черт
знает где. А он последний оставался непристроенный, понял? Больше ничего
нет. Вот что плохо, друг пернатый...
- Она еще налепит, - сказал Валька и с ужасом обнаружил, что
собственному голосу не хватило энтузиазма.
- Будем надеяться, - Карлсон неожиданно похлопал его по плечу. Из
кухни выглянула Изабо с кофемолкой.
- Кости мне перемываете? - спросила она.
- Королева авантюр и повелительница недоразумений! - провозгласил
Карлсон, лихо раскланиваясь. - Вы нас чувствительно обижаете, ибо...
ибо... проклятый склероз, повелительница!..
- По тебе цирк плачет, - сказала Изабо и вернулась на кухню.
Зазвонил телефон. Карлсон сразу снял трубку.
- Ага, - сказал он. - Ну, ладно. Скажу. Так точно!
- Широков? - спросил Валька.
- Верочка, - ответил Карлсон, чмокая в трубку и кладя ее. - Изабо,
Верочка сегодня не приедет!
- И слава Богу! - отозвалась Изабо.
- Она не отпустит тебя, пока не заявится Широков и не прочитает свой
маразм, - прошептал Карлсон. - Я пошел, а ты имей в виду все, что я тебе
сегодня наговорил, и сделай выводы. Понял?
Тут с Валькой сделалось нечто неожиданное и ему вообще не
свойственное. Он ощутил ярость - такую ярость, что глаза налились холодным
блеском и зубы оскалились.
- Хорошо быть полковником, - глядя в переносицу Карлсону, сказал он.
- Скомандуешь - и все по стойке смирно! Жаль, честь отдать не могу - с
честью напряженка! Да и к пустой голове руку не прикладывают!
Внезапным, каким-то не своим движением он взъерошил себе шевелюру и
раскинул в стороны руки с растопыренными пальцами.
Карлсон сделал шаг назад.
- Ишь! - усмехнулся он. - А зубешки-то прорезались. Я думал - так
размазней и помрешь.
- Не волнуйся, не помру, - обнадежил Валька. - Тут первый этаж, в
окно сигать нету смысла.
И с ужасом ощутил, что это все уже когда-то было - ярость,
растопыренные пальцы, взгляд в сторону открытого окна.
- А это кому как! - возразил Карлсон и с места обеими ногами вскочил
на подоконник. - Алле-ап!
Валька обалдел.
Карлсон ласточкой ринулся в окно. Придя на руки, он сделал кульбит,
ловко вскочил и, повернувшись к окну, встал в боевую стойку.
- В окно сигать тоже надо умеючи, - с необъяснимым презрением сказал
он Вальке. - Вуаля!
После чего Карлсон на одной ноге поскакал через грядки к дыре в
заборе.
Изабо пробежала через всю мастерскую к окну.
- Эй, вернись, безумец! - закричала она. - Я кому говорю?
- Желание дамы - закон! - Карлсон, уже на другой ноге, поскакал
обратно через грядки.
- Он действительно полковник в отставке? - спросил Валька у сердитой
Изабо.
- Если не врет, - ответила она. - А что в десантных войсках служил,
так это уж точно, сам видишь...
Но если тут кто и врал, так не Карлсон, а Валькина память. Он знал,
что Карлсон носил именно полковничьи погоны, он слышал, как к тому
обращались "товарищ полковник", хотя знать было неоткуда и слышать -
негде. И Вальке стало очень смутно от такого необъяснимого знания.
Когда Широков приехал, Изабо встретила его довольно добродушно. Она
усадила всех к белому столику, сервировала кофе, поставила блюдо с
бутербродами.
- Вот, - сказал Широков. - Перед тем, как он от нее удирает, я
