нем пожилой фанатик Алик, которого так и звали - Алик с колокольни.
Хозяйство он наладил отменное, даже с герметически закрывающейся
студией для "прямого эфира". А в его фонотеку не брезговали обращаться
профессионалы из городского радиокомитета. На заводе раньше устраивали в
обеденный перерыв радиоконцерты по заявкам, и Алик удовлетворял все вкусы,
от романсовых до хард-роковых. Одновременно с исчезновением экрана
соцсоревнования сгинули и радиопередачи. Но Алик оставался верноподданным
Дениса Григорьевича, и тот, зная это, оказывал ему мелкие услуги, как
второму верноподданному - Вальке.
- Привет! - сказал Алик, когда Валька вошел в "колокольню". - Ну, что
сломалось? Маг? Радио? Утюг?
Он подрабатывал ремонтом, как Валька - оформлением свадебных
альбомов.
- Хуже, - серьезно ответил Валька. - Голова не в порядке. Склероз
буянит. Слышал песню, а что за песня - не могу вспомнить.
- Напой! - потребовал Алик.
- С моим голосом без бутылки не поют, - намекнул Валька.
- С твоим голосом и после цистерны лучше не петь, - съязвил Алик,
добывая из тайничка пиво.
Потом Валька, как умел, исполнил ему кусок куплета про Торкватовы
октавы.
- Понял! - обрадовался Алик. - Это у меня есть!
Он снял с полки бобину и насадил ее на штырь огромного пульта.
Валька прослушал песню два раза, потом потребовал конторскую книгу,
где Алик вел учет своего музыкального хозяйства.
- Ну вот, "Баркарола", - показал Алик пальцем нужную строчку. -
Романс. Слова написал Иван Козлов, был такой слепой поэт в начале прошлого
века. Музыка Глинки. Что тебе еще надо?
- Бумажку. И ручку.
Валька записал и Козлова, и Глинку.
Вечером, когда домашние приклеились к телевизору, он спросил у тещи,
где у нее могут быть всякие древние русские поэты. Она молча махнула рукой
на полку - там стояло штук шесть одинаковых "Антологий" в ожидании
оптового покупателя.
Валька отыскал "Баркаролу", прочитал ее и задумался. Оказалось, что
Глинка использовал только четыре куплета. Самые жизнерадостные.
- Что же, что не видно боле над игривою рекой в светло-убранной
гондоле той красавицы младой, - негромко пропел Валька, - чья улыбка,
облик милый волновали все сердца и пленяли дух унылый исступленного
певца?..
Пелось легко, слова оказались певучие.
- Вот прекрасная выходит на чугунное крыльцо; месяц бледно луч
наводит на печальное лицо; не мила ей прелесть ночи, не манит сребристый
ток, и задумчивые очи смотрят томно на восток...
Валька встрепенулся - он понял, что за женщина тосковала у окна на
его рисунке. Откуда, каким образом он выловил ее в беззаботной "Баркароле"
- он понять не мог. Валька запел дальше - скорее всего, безбожно фальшивя,
но просто читать он был не в состоянии. И пропел до самых последних
строчек, самых неудобных для пения:
- ...О, свободы и любви где же, где певец чудесный? Иль его не сыщет
взор? Иль угас огонь небесный, как блестящий метеор?..
А под стихотворением была дата - 1825 год.
- Та-ак... - протянул Валька.
Валька попытался вспомнить хоть что-нибудь про этот самый древний
год. И оказалось, что в памяти - здоровенная прореха. Вот только
декабристы были, а потом в шестьдесят каком-то отменили крепостное право.
И кто-то с кем-то воевал под Севастополем.
Можно было спросить у Широкова. Он в эту эпоху закопался, он обязан
знать. Но самолюбие не позволило. Гордый Валька решил поставить крест на
Изабо со всей ее сумасшедшей компанией. И знал, что выдержит характер.
Честно говоря, он даже вздохнул с облегчением. Еще немного - и ему
пришлось бы врать семье, объясняя свое субботнее отсутствие леший знает
чем. Врать он не любил, хотя умел, причем получалось естественно.
К концу третьей недели произошло нечто неожиданное.
Когда он собрался домой и пулей проскочил проходную, его окликнула
Верочка.
Валька обалдел. В мастерской они хорошо если двумя фразами
обменялись. И Верочка тогда даже смотреть на него не хотела. Что же ее
сюда пригнало? Значит, она расспрашивала о нем Изабо? Или Изабо прислала
ее?
- Здравствуйте, - сказала Верочка. - А мы с Изабо не можем понять,
куда вы пропали.
- Здравствуйте, - без голоса ответил Валька, прокашлялся и соврал, -
да как-то со временем не получалось...
- А сейчас у вас время есть?
Сообразив, сколько его уйдет на дорогу в мастерскую и обратно, Валька
мотнул головой.
- Даже часика не будет? - явно расстроилась Верочка. - Одного
маленького часика?
- Ну, разве что одного...
Валька оглянулся. Недоставало, чтобы заводские девицы увидели, как он
уходит вместе с Верочкой. Непостижимым образом, но дойдет до Татьяны!
- Тогда пойдем! - заторопилась Верочка. - Пока вы не передумали. Я
здесь совсем близко живу.
- А это удобно - ни с того ни с сего в гости? - усомнился Валька.
- Конечно, удобно! Не в кафе же нам идти, я их не люблю. Поговорить
там все равно не удается, накурено, кофе скверный, а пирожные
прошлогодние. Пойдем, я печенье испекла. Мои на неделю уехали в Минск, и
родители, и братик.
Валька заметил, что она уже вывела его к трамвайной остановке, и дал
согласие.
Ему было страшно любопытно, зачем Верочка зазывает его в гости? Изабо
его там ждет, что ли? Или она хочет объясниться? По поручению Изабо и
тайком от Карлсона? Вполне! Значит, выплывут на свет Божий всякие
интересные вещи...
Верочка действительно жила недалеко от завода, возле старого
кладбища, которое городские власти переделали в парк. Место было тихое,
воздух - свежий. Квартира, которую она с родителями и братом занимала на
пятом этаже старого дома, тоже была соответствующая - приятно старомодная.
- Ну, вот тут мы и расположимся, - сказала Верочка, проведя Вальку
через большую кухню и открывая узкую дверь. Там оказалась комнатушка
хорошо если в четыре метра, где уместился только подростковый диванчик.
Над ним висели книжные полки, а на огромном подоконнике, где процветали
всевозможные кактусы, стояла старая пишущая машинка и лежали стопки бумаги
и копирки.
Был и совершенно неожиданный предмет - картонная репродукция на
книжной полке, роскошный гусар при полном гусарском доспехе, то ли Денис,
то ли Евдоким Давыдов, работы Ореста Кипренского. Странно, сабля - вот
она, а пистолетов нет, удивился Валька и сразу же вспомнил, что пистолеты
тогда были здоровенные и на поясе в кобуре их не носили.
Верочка поколдовала у подоконника, и возник откидной столик. Теперь в
комнатушке совсем не осталось места, и Валька оказался вроде как арестован
между спинкой дивана и этим столиком, а сверху его голова чуть ли не
упиралась в полку. Он про себя ругнулся - как будто в комнатах было мало
места!
Верочка вышла на кухню, вернулась и накрыла стол вышитой салфеткой,
расставила тарелки с печеньем и бутербродами, откуда-то мгновенно возникли
чашки с горячим кофе.
- Ешьте, не стесняйтесь, - предложила Верочка, - я же понимаю, что вы
после работы.
Валька вздохнул - все ясно, старая дева, и ни разу не кормила мужика
после работы. А то бы знала, как выглядит настоящий бутерброд, и не лепила
своих крошечных натюрмортов с рулончиками полупрозрачной колбасы и
ромашками из крутого яичка и вареной морковочки.
Он съел штук шесть натюрмортов, тарелку печенья и тогда только понял,
что проголодался. Попросить хотя бы яичницу было неловко. А тут еще
Верочка принесла отцовскую бутылку коньяка. Коньяк оказался грузинский,
марочный, и Валька употребил пятьдесят грамм, а потом еще пятьдесят.
Он ждал, пока начнется настоящий разговор, но Верочка чирикала про
кактусы, про альбом импрессионистов, про концерт органной музыки, еще
какие-то девичьи развлечения приплела, и Валька никак не мог взять в толк,
зачем он здесь сидит и что из этой светской беседы должно получиться.
Верочка предложила поставить пластинку со старинной музыкой. Слушать
еще и это у Вальки не было никакого желания, он взял конверт с пластинкой
и сказал что-то этакое, шибко профессиональное, про рисунок.
- А вы интереснее говорите, чем рисуете, - заметила Верочка. - Я
видела у Изабо ваши работы.
Начало было малообещающее.
- Ну и как?
- А вы не обидитесь?
Этот вопрос был сразу и ответом.
- Изабо считает, что вам все-таки стоит поступать в академию. А раз
Изабо взялась вам помочь, то обязательно поможет, - подумав, добавила
Верочка.
- А зачем ей вдруг понадобилась эта благотворительность? - в упор
спросил уязвленный Валька.
Он не ожидал, что так смутит своим вопросом Верочку.
- Изабо - очень добрый, очень чуткий человек, - сказала она после
довольно долгой паузы, в течение которой и глаза опускала, и ладони к
щекам прижимала, сгоняя внезапный румянец. - Она никому в помощи не
откажет. У меня было такое трудное время... со здоровьем стало плохо,
точнее, вышло резкое ухудшение... Вот вы почему-то не спрашиваете, где я
работаю или учусь, а я нигде не работаю и не учусь, потому что не могу.
Деньги себе на пропитание, правда, зарабатываю. Я печатаю на машинке, беру
заказы. Сама решаю, когда мне работать, когда отдыхать. Немножко рисую в
свободное время. Потому я и поселилась в мейдхенциммер, это по-немецки
девичья комната, здесь раньше полагалось спать кухарке, чтобы ночью
печатать, если срочный заказ. Я не хочу мешать своим и братику... Вот так.
А Изабо тогда для меня очень много сделала. У меня не было человека ближе
нее. Если бы не она, я не знаю, что бы со мной стало. Вот так я и живу...
Верочка разволновалась, выскочила на кухню, и Валька услышал, как
льется вода из крана - то ли Верочка просто успокаивалась холодной водой,
то ли запивала таблетку.
- И давно это было? - спросил он, когда девушка вернулась.
- Пять лет назад. Я еще училась в университете. Вот так я и прожила
эти пять лет...
Она показала рукой на книги, на машинку, на кактусы, и тут впервые
посмотрела Вальке в глаза.
- Ладно, - вдруг строго сказала она и села на диван. - Я совсем
разболталась.
И разлила остатки коньяка поровну в Валькину рюмку и свою кофейную
чашку.
- А вам можно? - удивился Валька.
- Мне теперь все можно... На брудершафт?
Он удивился, но поднял рюмку, их руки переплелись, а потом Верочка
быстро поцеловала его в губы и взяла с книжной полки магнитофон.
- Здесь так светло, и здесь покой такой живой, песок здесь мягче и
теплей, чем взгляд людей, - запел высокий мужской голос. - Как сладко
видеть тишину, обняв сосну, как странно, слыша гладь воды, не ждать
беды...
Валька устроился поудобнее.
Он любил эту песню. Два года назад он впервые услышал кассету
безымянного певца в гостях, потом выпросил на денек и переписал.
Понравилось ему в этих песнях под гитару именно то, что голос был не
вылизанный, не зарепетированный, очень выразительный, то отдающий в
хрипотцу, то вибрирующий на высоких нотах. Да и слова...
- Гремит водоворот игры, круша миры, ничтожны правила игры, как
комары. Я - пас мне ставки не к лицу, как шнапс - жрецу. Чудесно видеть
тишину, обняв сосну, - песня окончилась, а Валька вдруг вспомнил крошечное
озерцо по дороге к Изабо, и лодки, и уточек, и камыш, и старые сосны -
действительно, здорово бы обнять сосну, ощущая, что все хорошо, и
выстругать кораблик из коры, как в те времена, когда все действительно
было хорошо, и пустить его в плаванье...
Магнитофон тихо шипел. Верочка сидела, привалившись к спинке дивана и
