окна.
- Анна? - догадался он. - Знаешь "Баркаролу"? Она поет "Баркаролу". А
где-то далеко ее слушает Пушкин. Я хотел рассказать это Широкову, но не
получилось.
- Она поет, а он где-то далеко слушает... думаешь, это возможно?
Валька понял, что имеет в виду Изабо.
- Думаю, что возможно. Если только она этого хочет. Она может петь...
а может лепить распятие.
Изабо окаменела.
Окаменел и Валька - про распятие он сказал неожиданно для себя.
- Изабелла Альбертовна! - позвали со двора.
Она коротко вздохнула и выбежала из мастерской.
Вальке же совершенно расхотелось лепить. Он чувствовал себя неловко
после этой сцены. Он угадал, угадал - но такие догадки обязывают...
Пытаясь усмирить смятение, Валька прикоснулся пальцами к пластилиновому
распятию.
Он гладил пыльный пластилин и чувствовал, что поза маленького
Спасителя - промежуточный миг движения, а нужен окончательный. Спаситель
замер на первом вздохе воскресшего, а он должен дышать. Валька еще немного
приподнял его скрытое прядью волос лицо, поправил ноги. Теперь Спаситель
отталкивался от невидимого креста перед взлетом. И дышал.
Валька понял, что больше он сегодня уже ничего не сделает - весь ушел
в три движенья большого и указательного пальца. Он вышел из мастерской и
бездумно пошел куда глаза глядят - оказалось, к озеру. Ему захотелось
увидеть это озерцо и непременно - двух уточек, кротко и неторопливо его
пересекающих, и два веера воды, сверкающие вслед за уточками.
Было тихо.
Валька поднялся на холм, увидел озерцо, а поблизости на склоне
мелькнула другая, такая же тонкая и легкая фигурка - кто-то в темно-синей
рубашке с короткими рукавами скользнул меж сосен и даже на миг прижался к
коре щекой. Валька весь подался к тому, исчезнувшему, и ощутил, что это
его удерживает нагретой корой сосна, что это его щеке вдруг стало шершаво
и хорошо.
Мир вокруг онемел и стал как стеклянный.
И Вальке показалось, будто он заключен в сосуд с расписанными изнутри
стенками, а там, за нарисованным озерцом, и за соснами, и за небом -
там-то и есть подлинный мир, откуда идет мощный поток пронизывающей
тишины.
Он бесшумно пошел берегом назад, другой дорогой, и звуки стали
возвращаться к нему, и в ложбинке продолжилась азартнейшая игра в
подкидного дурака, со всевозможными пошлейшими комментариями, и красивая
девушка загорала на холмике, и дети отважно лезли в воду.
Возле дома Карлсона Валька увидел парня. Тот подкрадывался к
мастерской. Местность явно была ему знакома.
Одет был этот разведчик в модные рябые штаны, и вообще все на нем
было неприлично новое, даже бесстыже новое и заграничное - бесстыже
потому, что престижное тряпье нисколько не соответствовало тонкому и
умному лицу, тонкой и уже сутуловатой фигуре. Как человек с таким лицом
мог разжиться этими тряпками - Валька и вообразить не пытался.
Убедившись в чем-то, для него важном, парень решил легализироваться.
- Добрый день! Хозяйка дома? - обратился он к соседкам на грядках.
- Изабелла Альбертовна? - переспросила одна из соседок.
- Гражданка Гронская, - сурово подтвердил парень.
В окне показалась Изабо, воззрилась на пришельца, всплеснула руками и
воскликнула:
- Сынок!..
Валька так и встал.
О сыне он слышал впервые. Хотя теоретически... возраст подходящий...
сходства, правда, ни малейшего, одна масть. Но смоляные волосы и короткая
бородка парня курчавились, был он высок - это верно, и мальчишески тощ -
она тоже не из толстых. Тут сходство и кончалось.
Изабо прыгнула с подоконника прямо в объятия к парню. Первых ее слов
Валька не расслышал.
- Таки-да! - ответил ей парень. - Умудрился! И даже подарок тебе
привез!
Он встряхнул импортный объемистый пакет, на дне которого болталось
что-то тяжелое.
- Таки действительно подарок! - попробовав это на вес, развеселилась
Изабо. - Таки сынок вспомнил свою мамочку! Таки сынок порадовал свою
мамочку!
Пока Валька изумлялся совершенно одесскому акценту Изабо, она с этим
парнем звонко расцеловалась.
Глаза у него были темные, южные блестящие глазищи, а у Изабо все-таки
стальные, северные. Узкое лицо, и брови, и высокий лоб - все было
непохоже. И Валька понял, что это еще одна игра Изабо. Играет же она под
настроение в роман с Карлсоном, и играет же она в хозяйку литературного
салона, когда наезжают Верочка с Широковым, почему бы ей не сыграть в
Одессу?
- Таки ты еще не выбрался из своей печальной весовой категории
"разденешь - и заплачешь"? - тряся парня за плечи, шумела Изабо. - За что
только тебя держат эти сумасшедшие Ибрагимовы?
- Ты чего? Я качаюсь! - запротестовал парень и показал, как на
согнутой руке якобы шевелится бицепс. - Рустам заставляет! Сказал, иначе к
мерзавцам не пущу, тебя такого любой барбос заломает, а мерзавцам и вовсе
раз плюнуть! Он из меня настоящего джигита делает!
- Ва! Джыгыт! - Изабо щелкнула парня по носу и с дикой припевкой
"Хоц-тоц-пери-вери-доц, бабушка здорова, хоц-тоц-пери-вери-доц, кушает
компот!" потащила его за руку в мастерскую.
Примерно через минуту она высунулась из окна и спросила у соседок, не
появлялся ли тот молодой балбес, который полчаса назад уходил к озеру.
- Здесь я, - сказал Валька.
- А чего торчишь, как неродной? Иди сюда, с интересным человеком
познакомлю.
Когда Валька вошел в мастерскую, парень как раз выпрастывал из пакета
продолговатый сверток. Он посмотрел на Вальку с интересом, но интерес бы
какой-то странный, тревожный.
- Знакомься, Валентин, это наш Четвертый, - официальным голосом
сказала Изабо. - Молодой и перспективный.
Она взглянула на Четвертого так, как если бы спрашивала - ну, каков?
Одобряешь?
- Ясно, - ответил тот. - Значит, Валентин...
И ответил Изабо взглядом, прозвучавшим как - м-да-а...
- Он самый, - согласился Валька, которому эта немая беседа что-то не
понравилась. - Тоже молодой и перспективный. И так далее!
Тут руки его сами, без всякого приказа, совершил странное движение:
локти растопырились, пальцы растопырились, ладони повернулись вверх - вот
так вот! Это уже было с ним однажды - когда накатило поиздеваться над
Карлсоном. Но прибавилось резкое, даже судорожное движение шеей - голова
набок, подбородок вперед, даже нижняя губа, и та подалась вперед.
Изабо и Четвертый стремительно переглянулись.
- Оба перспективные, - сказала Изабо. - Ну, так кто в этом доме
помирал без кофе?
- Если мне в этом доме не дадут кофе, так я повешаюсь! - радостно
пообещал Четвертый.
- Ты не сделаешь это своей мамочке! - и Изабо удалилась на кухню, а
гость выпутал из бумаги здоровенный старинный пистолет.
- Дуэльный? - первым делом спросил Валька, поднабравшийся аромату
девятнадцатого века.
- Армейский, кавалерийский. Дуэльные были изящнее. А вообще можно
было стреляться и из таких. Гляди...
Четвертый показал выгравированную на меди под самым затвором надпись:
"ТУЛА 1813".
- Видишь, из него еще по французам стреляли...
Изабо выглянула с кухни и увидела пистолет. Как была, с кофемолкой в
руке, она подошла поближе.
- Дуэльный? - с той же непонятной надеждой, что и Валька, спросила
она.
- Да нет же, армейский! - удивленно ответил Четвертый. - Ты лучше
спроси, как он ко мне попал!
- Спер, не иначе, - разглядывая пистолет, брякнула Изабо.
- Выменял на арапник у клоунов! - произвел впечатление Четвертый. -
Ты знаешь, что такое контейнер с клоунским багажом? Там у них только
батьки с мамкой нет, а остальное все есть. Башмаки восьмидесятого размера,
рожи поролоновые, череп там же завалялся, настоящий, между прочим. Я им
арапник сплел, меня джигиты научили, из ремешков. Он им для репризы
понадобился, он щелкает эффектно, если умеешь - не хуже выстрела. Сперва
они деньгами хотели заплатить. Я говорю - пустите в хламе покопаться. Вот
- нашел. Они его тоже у кого-то выменяли, думали - для клоунады
пригодится, а оказалось, не понадобился. Потом мне его ребята починили.
Были бы пули и порох - хоть сейчас к барьеру!
- И чего вдруг решил подарить? - осведомилась Изабо.
- Ты же любишь старинное оружие. Вот - память обо мне останется. Ну,
не французские духи же тебе дарить!..
- Тоже иногда не вредно... - проворчала Изабо.
Пока Четвертый рассказывал про пистолет, Валька приглядывался к нему.
Стало быть, вот он - поэт и циркач, талант из униформы, сгинувший пять лет
назад.
Видимо, из всех друзей Чесса этот ей нравился больше прочих - больше
Пятого, во всяком случае. Валька прямо-таки слышал резкий смех Изабо,
отвечающей лукавому мальчишке на неуклюжий комплимент: "Да я тебе в
мамочки гожусь!", он прямо-таки ощущал, как рождалась эта игра в мамочку и
мальчика, как обрастала всякой чушью, и одесскими штучками в том числе.
Они пошли искать место для пистолета - непременно на стене и
желательно на ковре, хотя такой роскоши в мастерской не водилось. И Валька
съежился, когда, валяя дурака возле этажерки, Четвертый чуть не сбил на
пол пластилиновое распятие.
- Ишь ты! - поразился Четвертый. - А в этом что-то есть...
Не может быть, чтобы он ничего не понял, подумал Валька, у него же
глаза умнейшие! Но он выстроил надежные оборонительные укрепления. И носу
из них не высунет - даже ради Чесса...
- Кстати, я недавно где-то прочитал интересную штуку, - и Четвертый
уважительно прикоснулся кончиками пальцев к распятию. - Оказывается, Иисус
Христос был поэтом! Нет, это не художественный образ, просто все четыре
Евангелия написаны, чтоб не соврать, по гречески, да?
- Не помню, - призналась Изабо, а Валька - тот и не знал.
- Ну так один ученый догадался перевести притчи Христа на арамейский,
он же проповедовал как будто на арамейском? И получились очень четкие
стихи, коротенькие и четкие, вроде эпиграмм! Представляете?
- Иуда, стало быть, донес из зависти и от творческий неполноценности?
- поинтересовалась Изабо. Выманивала, выманивала этого зверька из норки!
Но он пришел с приятельским визитом, не более того. Он не хотел ничего,
что омрачило бы настроение.
- Про Иуду там не было. Неплохая статья, вот забыл, в сборнике была
или в журнале.
- Грамотный! - одобрила Изабо. - Книжки читаешь.
- Рустам дает возможность. Говорит - кому же и учиться, если не тебе,
представляешь? - Четвертый кисло усмехнулся. - Они хотят еще одну единицу
штатную выбить, чтобы был служащий по уходу, а меня - в ассистенты. Буду в
манеж выходить, костюм сошьют. Мерзавцы меня любят. Когда я перед выходом
держу их за кулисами, это целая комедия. Они же узнают музыку и начинают
выделываться - кто во что горазд. Кто вприсядку, кто лапами аплодирует,
кто на одной лапе скачет - ну, сумасшедший дом вывели на прогулку!
Печенье, гады, клянчат. Вот, говорят, лошади - страшные попрошайки. Лошадь
- что! Медведь - всем попрошайкам попрошайка!
Валька вопросительно глянул на Изабо - что же, эта сопля с живыми
медведями возится?
Четвертый перехватил Валькин взгляд.
- Рустам и Раиса Ибр-р-рагимовы! "Медвежья оперетта"! - передразнил
он циркового шпрехшталмейстера. - Слыхали? Аттракцион экстра-класса. За
пять лет побывал в Венгрии, Чехословакии, Бразилии, Перу, Аргентине,
Мексике, Гонконге и Японии!
- Расхвастался, - покачала головой Изабо.
- А разве нечем?
- Ну а что кроме? - в лоб спросила Изабо.
- А что должно быть?
- Значит, только мерзавцы? - в этот вопрос Изабо вложила столько, и
голосом, и взглядом, что Валька весь напрягся. Она уже не намекала -
