была в Питере, назывался - "Мария". Можно подумать, ты не знала... Вот
Широков точно не знал! - усмехнулся Карлсон. - И Верочке Чесс тоже ни
слова ни сказал. Потому что от них журналу все равно никакого проку бы не
было, это и поэту ясно.
- Я перепечатывала стихи для этого журнала, - сердито возразила
Верочка. - А если вы не могли понять, на какой машинке, так это я объясню.
Я к одной бабушке в гости ходила, а у нее такая симпатичная машинка, прямо
как из музея.
- Еще того не легче... - проворчал Карлсон. - Ладно, я ничего не
слышал... Так вот, на квартире Второго думали проводить обыск. Ну, нашли
бы кое-какую чушь - карикатуры, эпиграммы на вождей, и получилось бы
неприятное, но банальное дело... Перенес бы его ваш Второй даже без
валерьянки. Подставил его именно Михайловский. А не наоборот!
Карлсон насладился потрясенным молчанием тройки безумцев и
постороннего человека, манекена Вальки.
- Второй очень удивился, получив три толстенные папки, - продолжал
Карлсон. - Он прекрасно знал, что написал и что пишет Михайловский. А тот
отдал ему на хранение и журнальные бумажки, и свои рукописи. Он-то думал,
что обыск сперва будут делать у него! А Второй даже не знал, что такое в
этих трех папках... Когда у него спросили, что он знает о "Марии", без
особой надежды спросили...
- Три сафьяновых портфеля... - ни к селу ни к городу сказал Валька.
Он имел в виду те три пропавших без вести портфеля, о которых давным-давно
за чаем толковал ему Широков. Но даже Широков его сейчас не понял, потому
что смотрел в рот Карлсону.
- Очевидно, там была и пропавшая повесть, - заметила Изабо. - И
тексты песен.
- Много там было всякого добра, - согласился Карлсон. - Когда Второй
понял, что за "Марию" возможны крупные неприятности, он, естественно, всю
эту мазню отдал и спасибо сказал, что забрали. А потом пошел к Чессу
разбираться. Потому что у них такого уговора не было, чтобы подпольный
журнал прятать. И еще - он знал, что Чесс за границу намылился, а сам-то
он никуда удирать не собирался. В общем, разборка вышла неприятная...
Карлсон умолк. И прочие тоже молчали. Каждый, видно, выстраивал для
себя ход этой неприятной разборки, завершившейся полетом из окошка.
- Так, значит, не в вызове дело? - осознал Широков.
- Да не уехал бы он ни за что! - воскликнула Верочка. - Ну как он
отсюда уедет?..
- Какие-то вселенские враки... - буркнула Изабо.
- Так что оставьте вы в покое Второго, - сказал наконец Карлсон. -
Дайте человеку спокойно жить и работать. У него не было другого выхода. А
теперь... ну, через пару месяцев... ну, в общем, пусть его спокойно пишет
свои повести! Он ведь хорошо пишет, я сам читал, и рукописи, и
опубликованное...
- Это ты с ним беседовал? - спросила Изабо.
- Я с ним уже потом побеседовал, перед тем, как комиссовался... -
лицо Карлсона стало жестким, внезапно он усмехнулся и фыркнул. - Так что
трогать его искренне вам не советую.
- Какое все-таки свинство... - прошептала Верочка.
- Чего и следовало ожидать, - тупо глядя в пол, ответил ей Широков.
Услышанное настолько его ошарашило, что он как-то незаметно осел в кресло
и наполовину съежился. - Значит, рукописи погибли...
Валька посмотрел на него - и тут увидел между диваном и портьерой
едва обозначенный туманной линией силуэт. Сперва он подумал было, что это
возникает женщина.
Но когда отбросил тень на стенку длинный гриф, Валька понял, что
видит гитару...
Гостиничные обои были казенные - в мелкий цветочек, желтый и голубой.
Оттого и призрак гитары был в такой же цветочек, будто инструмент обтянули
ситцем. Валька даже развеселился - вот получилась бы у Чесса песня о
ситцевой гитаре! Ничего кроме случайного образа еще не было, но Валька
знал, что отсюда и стартует песня. О том, что это невозможно, он не думал
- просто обрадовался идее.
Очерченное контуром пространство сперва как бы полиняло, потом
сделалось темнее и на нем обозначилась тонировка древесины, нарисовались
тени от струн.
Валька знал эту гитару наизусть, как помнят пальцами тело любимой,
знал, где стерся лак и стенка стала шероховатой, знал капризы каждого
колка! Он увидел свою смуглую, свою ненаглядную явственно, она заняла весь
угол, почти не опираясь грифом о стену, как будто подвешенная на невидимой
струне. Он увидел перед глазами гитару - и обрадовался ее присутствию.
- Ну, значит, разбегаемся, что ли? - подвел итог Карлсон. - Будем
считать этот милый вечер недействительным. Деньги на такси есть у всех.
Идем, Изабо. Не расстраивайся. Не женское это дело - дуэли. Впрочем, что
ни делается, все к лучшему. Представь, что это зрел гнойный нарыв. Зрел,
зрел, и вот его прорвало. Больно, конечно, зато дело пойдет на поправку.
Теперь ты понемногу работать начнешь... Не получилось из вас секундантов -
и Слава Богу!
- Ты знала, кто этот человек? - тыча пальцем в Карлсона, вдруг с
глухой яростью спросил Широков.
Скосив на него глаза и фыркнув, Изабо встала и подошла к Вальке.
- Прости, если сумеешь, - сказала она. - Я была в эти дни так
счастлива... Ты и представить не можешь...
- Могу, - ответил Валька.
Тогда она подняла виноватые глаза - и вдруг ее лицо изменилось.
Возник тот диковатый оскал, который иногда заменял ей улыбку.
Если бы этот оскал продлился менее секунды! Но он получился долгим,
лицо отделилось от тела, от стен, повисло в темном пространстве... Шар,
еще один шар, готовый занять место в треугольнике, подумал Валька. Две
женщины, любящая и любимая... И кудрявая девочка, играющая с нарисованным
зайцем! И пластилиновое распятие с воскресшим Христом!
Он быстро выстраивал еще одну сложную систему, еще одну композицию,
на манер своих любимых, стереометрических. Вернее, успевал следить за тем,
как она складывается, и позволял проникать в нее лучам и шарам той
композиции, что досталась от Чесса - черному кавалерийскому пистолету,
толстой книге с портретом Анны. И бликом на еще одном шаре засиял клочок
озера с двумя уточками и двумя веерами воды...
А Изабо все смотрела на него и, очевидно, увидела в его глазах некое
отражение... Потому что лицо ее вдруг прояснилось.
Она не могла сказать вслух того, что подумала, но Валька все-таки это
услышал.
- И все-таки Божий суд! - подумала она.
- Да, - беззвучно ответил он, еще не представляя себе, как это
возможно. Но он уже стоял на бескрайнем льду под белым небом!
Единственное, что чернело - это силуэт человека на том конце дорожки да
тульский пистолет в руке.
Затем Валька посмотрел на Широкова. Непостижимой силой, проснувшейся
в душе и пронизавшей его всего до кончиков ресниц, он заставил того
отвести затравленный взгляд от довольного исходом дела Карлсона.
- Не получилось из нас секундантов... - сказали, чуть потеплев, глаза
Широкова.
- Еще как получилось! - задиристо возразил Валька, тоже одними
глазами. Тяжелый пистолет уже оттягивал руку...
Третьей была Верочка. Она сама ловила Валькин взгляд.
- Хочешь, я прикрою тебя собой? - спросила она.
- Если понадобится... - не стал возражать Валька. Из дуэльного
кодекса он знал, что прикрываются в поле именно пистолетом... кстати,
лежащим на этажерке в мастерской, как раз под крылатым распятием...
Карлсон терпеливо ждал, пока завершится этот многозначительный обмен
взглядами. Он был настолько любезен, что позволил безумцам красиво
распрощаться друг с дружкой, а ведь ему еще предстояло быстренько отвезти
к себе домой Изабо и оставить наедине с бутылкой коньяка - так оно при
любом раскладе было надежнее.
А Валька сосредоточился на том набирающем объем силуэте, который
только он и видел в углу, между диваном и портьерой.
Этого силуэта недоставало в его выверенной композиции. Валька ощущал,
что именно сегодня свершилось - ему дана власть составлять и раздвигать
шары, заменять их по своему усмотрению! Но ему мало было тех, что
достались по наследству от Чесса. Свою власть и силу он не мог направить
лишь на них...
Гитара была необходима, как кислород. Потому что не один Валька ждал
и требовал сейчас Божьего суда.
За его спиной стоял человек, с которым его намертво сковало случайное
сходство. А у того за спиной - еще один, с таким же роковым сходством,
только не в лице.
Они отдали ему все, что имели.
Началось с прелестной песни, началось с поющей женщины, прекрасной и
безумно в тот миг любимой. И не должно было завершиться полным крахом,
утратой всего на свете! Тот человек, который провалился в неизведанные
глубины прошлого века почти бесследно, тоже ждал и требовал в этот миг
Божьего суда! Не дать ему погибнуть в безвестности, вывести на поле,
протоптать тропу к противнику - это было сейчас в Валькиной власти.
Недоставало смуглой гитары! И недоставало еще одной ниточки, еще
одной тропки между двумя мирами, чтобы по ней переместить шары, изменить
судьбы. Недоставало приказа!
- Вначале было Слово... - сказал иронично-торжественный мужской
голос.
И Валька увидел, как женщина в черном платье с белым кружевным
воротником, с черной косой, уложенной на затылке, и с лицом Верочки
распахивает тяжелую дверь избы и, опустившись на корточки, ставит на
заснеженный порог ручного зайца.
Домашний зверек, оробев, пытается попятиться, но она не пускает.
Холодный ветер относит ей за спину концы бесполезной ажурной шали.
- Беги, заинька, беги, миленький! - шепчет эта женщина. - Пусть все
будет не так! Пусть он воротится домой! Пусть хоть он уцелеет! А я... я уж
как-нибудь... с Божьей помощью... да беги же!..
- Вот! - сказал Валька. - Вот как это начнется!..
И сразу же понял, что - угадал, что - началось!
Это было почище всякого полета, это было прекраснее первой любви и
яростнее последней любви. Глаза Верочки распахнулись ему навстречу - она
поняла!
Лихая тройка на полном разлете сбилась, смялась, натянулись вожжи,
разлетелся снег. По белой равнине пронеслась строчка следов - заяц был уже
неуловим взором...
- Ишь ты! - вдруг изумился Карлсон. - А я и не заметил... Ну, все
декорации припасли, в том числе и гитару!
Вдруг его брови сошлись и он оглядел компанию безумцев с огромным
подозрением.
- Но ее же не было... Я точно помню, что гитары не было! - воскликнул
он. - Откуда взялась гитара? Кто ее сюда притащил? Ее же здесь не было!
Все посмотрели туда, куда он показывал воображаемым пистолетным
дулом.
Действительно, гитара, во всей своей древесной плоти, стояла,
прислоненная к стене, отбрасывала тень и была совершенно материальна.
Но вот с людьми, которые ошалело глядели на нее, сделалось что-то
странное. Вроде волосы у Изабо стали длиннее, почти до плеч, вроде на
плечах у Верочки оказалась сиреневая мохнатая кофта, а Широков почему-то
был в здоровенных очках...
- Какая гитара? Ты о чем? - спросила Изабо, соблюдая полнейшее
спокойствие. - Где ты видишь гитару?
- Вон, в углу, - показал Карлсон.
Изабо пожала плечами, сделав обеспокоенное лицо - мол, что это с
тобой, банный сотрудник?
Тогда Карлсон повернулся к Широкову.
- Вы с Верочкой притащили? - строго спросил он. Но строгость
получилась какая-то странная.
Широков опустил красивые ресницы - он знал, что взглядом не сможет
соврать.
- Ничего мы не притащили, - обиженно ответила за него Верочка. -
Изабо, что это с ним?
Валька понял - и они видят смуглую гитару! И они узнали ее! Значит,
удалось. Ну, Карлсон!..
