требовала!
Беззаботность Четвертого его не обманула. Он почувствовал крутой
поворот в разговоре.
- В общем, да, - подумав, сказал Четвертый. - Мне это дело нравится.
Годика через два в ГИТИС буду поступать, на цирковую режиссуру. Буду
режиссером-постановщиком номеров с крупными хищниками. Решено.
- Тоже дело, - сказала Изабо и пошла на кухню - сварить наконец кофе.
Четвертый медленно обошел мастерскую, перетрогал все на полках.
Валька взял полистать для приличия книгу, но на самом деле следил за
Четвертым. И оба молчали, избегая встречи взглядов, пока Изабо не принесла
поднос с тремя чашками и тарелкой печенья.
- Я так понимаю, - сказала она, когда застольная беседа совсем уж не
заладилась, - ты приехал сообщить, что мировой литературе на тебя
рассчитывать не надо?
- Есть кому и без меня ее двигать, - спокойно ответил Четвертый. -
Вон Широков. Наверняка давно сдал книжку в издательство. А Второй,
говорят, вообще свое дело открыл. Сам себя публикует, не иначе. Так что не
пропадет мировая литература. Перестал я понимать, зачем все это нужно.
Пока он говорил, Изабо встала и взяла с полки томик Чесса.
- Держи! - шлепнула она книжку на стол. - Для тебя берегла, не знала
только, куда послать.
- Удалось-таки! - восхитился Четвертый. - Что значит пять лет в
городе не был... Спасибо.
Но к книжке даже не прикоснулся.
- Ты видел Пятого? - спросила Изабо.
- Нет, и наверняка не успею, - решительно ответил Четвертый, и Валька
понял, что он не хочет ничего из своей прежней, домедвежьей жизни. Кроме
Изабо... зачем бы?
- Спешишь к матери? - погрустнела Изабо.
- Я же всего на два дня. Хоть с ней толком наговориться...
Они явственно затосковали оба, и вместе с ними затосковал валька, и
заходил по мастерской, мучаясь и не зная, куда себя девать.
Изабо с Четвертым встали и прощально обнялись.
- Ты здорово изменился, - сказала она.
- Да, отрастил бороду.
Она потрогала эту курчавую бороду кончиками пальцев. Он потерся щекой
об ее руку. Старая игра в мальчика и мамочку еще длилась, хотя мелкими
шажками отступала все дальше и дальше в небытие.
- Вот скажи мне, куда исчезает все то тепло, которое исходит от нас?
- спросила Изабо. - В какое мировое пространство? Может так быть, что оно
хоть кого-нибудь когда-нибудь отогреет?
- Оно рассеется в мировом пространстве, - ответил Четвертый. -
Пространство большое, а тепло маленькое.
- А пять лет назад все было иначе - пространство маленькое, а тепло
большое, - и Изабо, как обычно, фыркнула.
- Пять лет назад мне было восемнадцать. Ну, пойду я, что ли?
- Погоди, я тоже сделаю тебе подарок.
Изабо взяла со стола свой исторический охотничий нож, вытерла его о
штаны и протянула Четвертому.
- Острое дарить не к добру, - предупредил он.
- А что теперь у нас к добру? Бери, бери, пригодится. Будешь им
колбасу резать и меня вспоминать.
Изабо шагнула к Четвертому и они крепко обнялись. Валька понял - в
последний раз.
- А теперь прощайся с Валентином, - потребовала Изабо. - Ну, давай,
давай, прощайся.
- Прощай, Валентин, - помолчав, очень четко сказал Четвертый.
- И ты тоже прощай, - не менее четко ответил Валька.
- Так, - подтвердила Изабо.
Четвертый улыбнулся ей, подхватил свой пакет и вышел.
Наступило молчание.
- Черт, черт, как нелепо все вышло, - вдруг забормотала Изабо. - Не
надо было мне его ни о чем спрашивать! Он же - всей душой ко мне, а я...
- Зачем он приезжал? - недовольно спросил Валька.
- Меня увидеть. Ну, ему было интересно, как мы без него эти пять лет
справлялись. И хотелось показать, что вот он тоже чего-то в жизни
достиг... ну, сложно все это.
- Чего доброго, на днях ваш Третий пожалует, - мрачно предрек Валька.
- Как ты полагаешь?
- Полагаю, что вряд ли. Он там тоже бьется, как рыбка об лед. Ему не
до путешествий. Русская литература и в России-то не кормилица, а за
границей - вообще обуза. Но я слыхала, что писанину не забросил, и на том
спасибо. Смотри! Четвертый книжку не взял!
- Догнать? - не рассчитывая на положительный ответ, ехидно
поинтересовался Валька.
- Нет, - Изабо накрыла книгу рукой. - Зачем же сразу два прощальных
подарка?
Тут Изабо и Валька одновременно вспомнили про пистолет. Он лежал на
белом одноногом столике среди чашек. Они сели за столик и оба уставились
на оружие.
- Подарочки!.. - проворчала Изабо. - Ничего себе прощальные
подарочки!.. Могу теперь кого-нибудь вызвать на дуэль. Знаешь, Валька,
раньше говорили не "вызвать на дуэль", а "позвать на поле", в прошлом веке
и в позапрошлом. Поле, снег, желательно два барабана и вытоптанная
дорожка, чтобы сходиться, остальное - роскошь. Ну и секунданты.
- Да-а... - протянул Валька. - Возьмешь меня в секунданты?
Изабо хмуро глянула на него, встала и, вертя пистолет, ковыряя
пальцем то затвор, то в дуле, принялась ходить по мастерской из угла в
угол.
- Ты сейчас про Чесса подумал? - вдруг спросила она.
- Про Чесса, - признался Валька. - Ну, не может быть, чтобы мы так
никогда не узнали правду...
- Что вы все требуете от меня этой правды? - вдруг ни с того ни с
сего возмутилась Изабо. - Что я вам, Господь Бог? То Верочка устраивает
всякие комедии и маскарады, то Широков по три часа катит бочку на Второго,
то Карлсон - на Широкова! Сколько можно! Дайте мне наконец спокойно
работать! Что я вам - Шерлок Холмс? Доктор Ватсон? Собака Баскервилей?!.
Отвечать Валька не стал. Он чувствовал, что вот сейчас поймет эту
тайнопись судьбы - взаимосвязь между последними событиями, между
недописанной пьесой, лесным озерцом, яростью Изабо и тульским
кавалерийским пистолетом. Книга стихов Чесса как-то сама оказалась в руке.
Валька усмехнулся: у него - книга, у нее - пистолет. А что было у
того опального поэта в остроге без окон? Что ему оставили, кроме двух
женщин - одной в далеком балтийском городе, недоступной, как луна в небе,
и по этой причине все еще любимой, и другой - любовь к ней медленно, но
верно губил острог? И что мог сказать человек, мир которого втиснут в
обтянутую старыми портьерами коробку и замкнут меж двух женских лиц, двух
голосов, поющих впридачу один и тот же романс?
Книга сама раскрылась наугад.
- Меж двух дорог мир так убог, так нестерпим, так нестерпимо строг,
меж двух веков лежит порог, куда ни встань, везде готов тебе упрек, - тихо
подсказал Чесс. - Куда ни кинь, цветет полынь, и желтой одурью забита неба
синь. И не уйти из двух пустынь. Хочешь - кричи, хочешь - умри, сгори,
остынь...
- Ничего себе прощальный подарочек!.. - опять пожаловалась Изабо.
- А ни фига, - беззвучно сказал Валька Чессу. - Если чего-то не
можешь сделать в жизни, очень хочется сделать это на бумаге, ведь так? С
этого мы и начнем...
Изабо подошла к нему и заглянула в книжку.
- Подержи, - попросил Валька, а сам взял у нее пистолет, подкинул,
поймал и почувствовал, как оружие само влечет руку вытянуться, прикрывая
корпус локтем, само устремляется туда, где на другом конце протоптанной в
снегу дорожки зеркальным отражением стоит некто с вытянутой рукой, другую
заложив за спину.
А вокруг - ледяной пейзаж, пейзаж не времени года, а полного
безвременья, бескрайность и безнадежность, которые уже примерещились
однажды. Но на сей раз хоть ясно, кто склонится над тобой и какую вещь
осторожно возьмет из твоей руки.
- Я, кажется, понял... - вдруг охрипнув, сказал Валька. - Пушкин
должен погибнуть на дуэли. Вот чего хотел Чесс!
- В Сибири? - удивилась Изабо.
- Да нет же! Помнишь зайца? Заяц перебежал ему дорогу, когда он ехал
из Михайловского в Петербург. А он же верил в приметы - и повернул назад!
А потом - все, что с ним было. Ну, как если бы было! Как он остался один.
Как ему позволили жить в Петербурге. Как за ним следили. Как его вечно
подозревали. Как ему на жизнь заработать не давали... ну, все очень
просто! И как он не выдержал, и позвал на поле первую подвернувшуюся
скотину! Ты все еще не понимаешь? А последних уцелевших друзей позвал в
секунданты...
Стоило Вальке войти в свою оформительскую конурку, как захрипела
радиоточка. Валька пожал плечами - передач не было уже несколько месяцев.
Алик с колокольни держался на заводе, как и он сам, непонятно за какие
заслуги.
Под обеденный концерт "По заявкам слушателей", естественно, Вальке
веселее работалось. Денис Григорьевич велел нарезать букв и дал образцы.
Примерно к середине концерта появился и он сам.
- Готово? - спросил он.
- Заканчиваю. Вот это можно забрать, - и Валька дал ему стопку
пластиковых букв для неизвестно каких лозунгов и девизов.
- Ты сейчас никуда не уходи, - предупредил парторг. - Ты мне будешь
нужен. Карикатуры тебе рисовать приходилось?
- В школе, - ответил Валька. - На учителей, а что?
- Я имею в виду - большие, и чтобы похоже?
- Постараюсь.
Вместо того, чтобы уйти, парторг сел на табуретку и молча стал
листать старый журнал "Огонек". Он нервничал. Что-то он сегодня затеял.
Отложив журнал, он встал и выглянул из конурки. Если дойти до двери склада
и подняться на шесть ступенек железной лестницы, то просматривался весь
инструментальный цех. Парторг не поленился, убедился в этом и вернулся.
Стоило ему присесть, как очередная песня кончилась и зазвучал громкий
прокуренный голос Алика.
- Сегодня у нас в студии один из самых уважаемых на заводе людей, -
без всяких предисловий, работая под профессионального диктора, объявил
Алик. - Денис Григорьевич Буденко расскажет нам о последних событиях в
заводоуправлении!
Парторг опять вскочил и вылетел за дверь. Валька остался слушать.
- Я обращаюсь к вам потому, что всему должен быть предел, - весомо и
в меру взволнованно гремел голос парторга. - Все знают, что у наших
соседей, на заводе "Коммунар" недавно провели большое сокращение штатов.
Все знают, что у нас цеха работают четыре дня в неделю. Но мы пошли на
это, чтобы никто из наших товарищей не остался без куска хлеба. Вчера же
стало известно, что большие сокращения ожидаются и у нас. Руководство
завода убеждено, что, прогнав людей, оно спасет завод. Вам с цифрами в
руках докажут, на сколько снизилось производство. Вам будут жаловаться на
поставщиков сырья и на торговые организации! Но посмотрим дальше
собственного носа! Те, кого волевым решением руководства прогонят с
рабочих мест, сядут на жалкое пособие. Продукция нашего завода будет им
уже не по карману. Нашим товарищам с "Коммунара" она уже давно не по
карману. Народ нищает, наши товары лежат на прилавках без спроса! И чем
больше нищих выбросят заводы - тем меньше шансов у заводов получить деньги
за свою продукцию! А это - новая волна увольнений!
А финал речи парторга был неожиданный - он призвал всех и немедленно
на митинг.
Заваривалась какая-то страшноватая каша. Валька выглянул в цех и
увидел парторга на лестнице. Парторг слушал галдеж в инструменталке. И
когда первые энтузиасты потянулись к дверям цеха, он соскочил с лестницы и
чуть не сшиб Вальку.
- Ватман, гуашь, все с собой! - приказал он. - Прямо на месте будешь
писать и рисовать!
Валька схватил рулон бумаги, коробку с красками и понесся следом за
Денисом Григорьевичем.
Митинги всегда проводились на спортплощадке. И обычно народ на них то
сгоняли, то заманивали хитростью, а сейчас, поди ты, люди шли и шли. Лица
были возбужденные и злые.
- Ага! - сказал парторг Вальке. - Посидели на талонах? Не нравится?
