дворянина и петербургского чиновника! "Демократическая" интеллигенция
предъявляет к вам требование: примиритесь на том "общем", что может
объединять все классы и все сословия. Таким объединительным "общим" может
быть лишь программа самой отсталой части либеральной оппозиции. Как только
вы захотите подняться выше ее политического уровня, окажется, что вы,
подобно реакционерам-охранителям, выдвигаете то, что разделяет, а не то,
что объединяет. Сознательные пролетарии! "Демократия" требует от вас, чтоб
вы, во имя единения, отказались от вашего революционного демократизма.
"Демократия" требует от вас, чтобы вы, во имя солидарности с либеральной
оппозицией, предали дело демократического переворота. Потому что, если что
отличает вас с такой резкостью от всех других "классов и сословий", так это
именно ваша несокрушимая преданность делу демократической революции.
Словами беспощадного негодования вы ответите, товарищи, этим непримиримым
сторонникам оппортунистического примирительства, этим "демократическим"
прихвостням либеральных и полулиберальных купцов, дворян и чиновников.
Вы скажете им: мы, пролетарии, не требуем от либералов, чтоб они отказались
от своих классовых интересов, стали на нашу точку зрения и боролись за нашу
социалистическую программу, - хотя мы и готовы поручиться, что, как только
они это сделают, они раз навсегда вырвут почву из-под нашей политики
выдвигания противоречий.
Мы не обвиняем также и так называемую демократию в том, что она не
становится в ряды партии революционного социализма, - но чего мы от нее
требуем, так это верности собственной программе. И этого нашего требования
она не может снести и бросает нам в ответ обвинение в том, что мы не
способны молчаливо смотреть, как она из-за спины земской оппозиции
замахивается на нашу партию, единственную представительницу честного,
решительного, непримиримого демократизма!
Мы вносим то, что разделяет, а не то, что объединяет? Не наоборот ли, не вы
ли повинны в этом?
Мы, социал-демократы, выступили на поле революционной борьбы в эпоху
полного политического затишья. Мы с самого начала формулировали нашу
революционную демократическую программу. Мы пробуждали массу. Мы собирали
силы. Мы выступили на улицу. Мы наполнили города шумом нашей борьбы. Мы
пробудили студенчество, демократию, либералов... И когда эти пробужденные
нами группы стали вырабатывать свои собственные лозунги и свою тактику, они
обратились к нам с требованием, которое в чистом, незамаскированном виде
звучит так: "Устранитесь, - выбросьте из вашей революционной программы и
революционной тактики то, что отличает вас от нас, - откажитесь от тех
требований, которых не могут принять московский купец и тамбовский
дворянин, - словом, измените тем лозунгам, которые вы выдвинули в то время,
как мы еще мирно почивали, в болоте политического индиферентизма, - от той
тактики, которая составила вашу силу и которая позволила вам совершить
чудо: пробудить нас от нашего позорного политического сна".
Земство не могло притти в движение, не приведя, в свою очередь, в движение
всю ту интеллигенцию, которая наполняет все его поры, которая широким
кольцом окружает его по периферии, которая, наконец, связана с ним узами
крови и узами политических интересов. Земский съезд 6-8 ноября вызвал целый
ряд политических банкетов демократической интеллигенции. Были более, были
менее радикальные банкеты, были более, были менее смелые речи; в одном
случае говорили об активном участии народа в законодательстве, в другом -
требовали ограничения самодержавия и даже доходили до требования
всенародного учредительного собрания. Но не было ни одного банкета, на
котором встал бы либеральный земец или "освобожденец" и сказал: "Господа!
На днях соберутся (или собрались) земцы. Они потребуют конституции. Затем
земцы и думы потребуют - если потребуют - конституции в земствах и думах.
Потом на банкетах земцы и думцы соберутся вместе с интеллигенцией - вот как
собрались сегодня мы - и опять постановят резолюцию о необходимости
конституции. Правительство ответит на это более или менее торжественным
манифестом, в котором (оратору совсем не нужно было бы быть пророком, чтобы
предвидеть это) будет провозглашена незыблемость самодержавия, земствам
будет предложено вернуться к обычным занятиям, а политические банкеты будут
упомянуты лишь в связи с соответственными уголовными статьями. Что тогда?
Как ответим мы на такое заявление правительства? Другими словами: какова
наша дальнейшая тактика, милостивые государи?"
После этих простых слов в собрании воцарилась бы неловкость,
демократические дети неуверенно взглянули бы на земских отцов, земские отцы
недовольно нахмурили бы брови, - и все немедленно почувствовали бы, что
оратор сделал большую бестактность.
Его бестактность состояла бы в том, что он на либеральном банкете высказал
бы то, что есть. Но такой бестактности наш оратор не совершил, ибо его не
было. Никто из земцев или из услужающих им "освобожденцев"-демократов не
поставил вслух вопроса: что же дальше?
Такую бестактность решились сделать только социалисты-пролетарии.
Они явились в Харькове на заседание Юридического Общества, председатель
которого предлагал отправить министру весенних дел приветственную и
благодарственную телеграмму, и один из них сказал собравшимся, что
единственная весна, которой верит пролетариат и которой только и может
верить демократия, будет принесена революцией. Они явились на заседание
Екатеринодарской думы, где оратор-рабочий сказал: "Погибающее самодержавие
думает бросить вам приманку,... оно надеется обмануть вас и теперь точно
так же, как не раз обманывало! - Но... оно почувствует, что народилась в
России новая сила, с самого начала своего существования явившаяся
непримиримым, смертельным врагом царского деспотизма. Эта сила -
организованный пролетариат... И мы - горсть борцов великой армии труда -
зовем вас с собой. Мы с вами - представители противоположных общественных
классов, но и нас может объединить ненависть к одному и тому же врагу -
самодержавному строю. Мы можем быть союзниками в нашей политической борьбе.
Но для этого вы должны оставить прежний путь смирения, вы должны смело,
открыто присоединиться к нашему требованию: Долой самодержавие! Да
здравствует учредительное собрание, избранное всем народом! Да здравствует
всеобщее, прямое, равное и тайное избирательное право!".
Пролетарии явились на банкет одесской интеллигенции и там их оратор сказал:
"Если вы, граждане, найдете в себе достаточно мужества, чтобы открыто и без
колебаний поддержать наши демократические требования, мы,
пролетарии-социал-демократы, приглашаем вас итти рядом с нами в борьбе с
царизмом. В этой жестокой борьбе мы, социал-демократы, будем до последней
капли крови отстаивать великие принципы свободы, равенства и братства".
Ораторы-пролетарии не боялись поставить открыто вопрос: что делать? - ибо
на этот простой вопрос у них есть простой ответ: нужно бороться, нужно "до
последней капли крови отстаивать великие принципы свободы, равенства и
братства"!
И как бы для того, чтобы показать, что это не фраза в устах пролетариата,
бакинские стачечники*55, эти буревестники надвигающейся всенародной грозы,
оставили на земле десятки убитых и раненых, проливших свою кровь за великие
принципы свободы, равенства и братства!..
И вот, от этого класса, который научает своих детей так бороться и так
умирать, явились представители на либеральные банкеты, на которых так
хорошо говорят о героической борьбе и героической смерти.
Имели они право на внимание?
Либеральная печать много говорила о пропасти между интеллигенцией и
народом. Либеральные ораторы не знают другой клятвы, кроме клятвы именем
народа.
И вот ныне перед ними в лице пролетариата выступает на сцену сам народ. Не
в качестве объекта просветительных начинаний, а в качестве самостоятельной,
за себя ответственной и требовательной политической фигуры.
И что же?
- "Долой отсюда!" кричат либералы, надеявшиеся, что высокий имущественный
ценз (цена либерального обеда от двух до четырех рублей) не позволит
пролетариям перешагнуть пропасть, отделяющую "интеллигенцию" от "народа".
Профессор Гредескул*56 не находил "слов для достаточного выражения своего
негодования", когда рабочие разбросали прокламации на заседании
харьковского Юридического Общества, и кричал на всю залу: "если те, которые
это сделали, честные и порядочные люди, пусть они добровольно удалятся". Он
сомневался в том, честные ли, порядочные ли они люди!..
"Это нарушение правил гостеприимства!" - кричал председатель ростовского
либерального банкета, не позволяя прочитать резолюцию рабочих, ждавших
решения ее судьбы на холоде. "Ведь они же на улице, - волновался г.
либерал, - пусть собираются где хотят!" Он знал, что ростовские рабочие
умеют собираться, что за место для своих собраний они платят не рублями, а
кровью.
"Долой отсюда! вон, вон, вон!" - встретили одесские либералы речь одесского
пролетария. "Довольно! Довольно!" - прерывали они его на каждом шагу.
При таких торжественных условиях происходило сближение интеллигенции с
народом.
Каким гневом должно было наполниться сердце революционера-рабочего, какой
горячей волной должна была прилить кровь к его голове, как судорожно должны
были сжаться его кулаки, когда он предстал, как вестник революции, пред
этим образованным и от самовлюбленности пьяным обществом, чтобы напомнить
либералам об их либеральных обязанностях, чтобы поставить демократов пред
лицом их демократической совести, и когда в ответ на первые, еще
неуверенные звуки его голоса - он не привык, господа, к обстановке парадных
обедов! - раздалось из глубины либеральных потрохов: "Долой его! Молчать!
Ату его!" - "Граждане! именем пролетариата, собравшегося у стен этого
здания..." - "Вон, вон, вон! Замолчать! Ату его!"...
"Освобождение" предвидит появление рабочих на земских собраниях, и, порицая
рабочих за их поведение в Харькове и Екатеринодаре, требуя от них
соблюдения порядка собрания и прав председателя, "демократический" орган, с
своей стороны, обещает: "Позволительно думать, что земские люди не
отнесутся ни враждебно, ни даже невнимательно ко всем заявлениям, которые
будут предъявлены к земским собраниям, без нарушения прав и порядка
последних"*.
/* "Освобождение", N 61./
Слышите, пролетарии, ни враждебно, ни даже невнимательно! Вам
"позволительно думать", что, если вы будете вести себя чинно, господа
земские дворяне не отнесутся к вашим заявлениям ни враждебно, ни даже -
слышите: даже - невнимательно!
Я боюсь, товарищи, что вы ответите господам ходатаям за вас пред земскими
дворянами, что вы не нуждаетесь в милостыне либерального внимания, что вы
являетесь не с тем, чтобы просить, а с тем, чтобы требовать и призывать к
ответу, - и когда к предъявленным вами народным требованиям относятся
враждебно или невнимательно, у вас остается еще обязанность: обличить пред
народом. И эту обязанность вы выполните через голову председателя и всего
собрания, со всеми его правами!
Когда немецкие рабочие, еще не имевшие своей самостоятельной партии и
поддерживавшие либеральную буржуазию, обратились в 1862 г. к либеральным
вождям с требованиями: во-первых, ввести в программу всеобщее избирательное
право и, во-вторых, изменить порядок уплаты членских взносов так, чтобы
облегчить рабочим доступ в партийную организацию либералов
(Nationalverein), последние отнеслись к их требованиям довольно
"внимательно", но крайне враждебно: в первом требовании отказали наголо, а
в ответ на второе разъяснили, что "рабочие могут считать себя прирожденными
членами либеральной партии" - и следовательно? и следовательно... могут
оставаться за порогом ее организации.
Либералы считают, что прирожденное право рабочих - драться на баррикадах,
отдавать свою жизнь за дело свободы, но только не нарушать своим появлением
спокойствия либеральных организаций, собраний и банкетов!..
