этого мы уже не можем спускаться. От этого этапа мы должны исходить, чтобы
двигать революцию вперед. Политическими выводами и революционными
завоеваниями восстания петербургских рабочих мы должны пропитать нашу
агитационную и организационную работу.
Русская революция, которая уже началась, подходит к своему кульминационному
моменту: всенародному восстанию. Организация этого восстания, от которого
зависит судьба революции на ближайшее время, основная задача нашей Партии.
Никто не выполнит этой задачи, кроме нас. Священник Гапон мог появиться
однажды. Для того, чтобы совершить то дело, которое он совершил, нужны были
те исключительные иллюзии, которые его увлекали. Но и он мог оставаться во
главе масс только короткое время. Революционный пролетариат будет всегда
хранить память священника Георгия Гапона. Но его память останется памятью
одинокого, почти легендарного героя, открывшего шлюзы революционной стихии.
Если бы теперь и выступила вторая фигура, равная Гапону по энергии,
революционному энтузиазму и по силе политических иллюзий, ее появление было
бы запоздалым. То, что в Георгии Гапоне было великим, могло бы теперь
оказаться смешным. Второму Гапону нет места, ибо то, что теперь нужно, это
не огненные иллюзии, а ясное революционное сознание, отчетливый план
действий, гибкая революционная организация, способная дать массам лозунг,
вывести их на поле действий, ударить наступление по всей линии и довести
дело до победоносного конца.
Такую организацию может дать только социал-демократия. И никто кроме нее.
Никто не даст массе революционного лозунга, ибо никто вне нашей Партии не
свободен от каких бы то ни было других соображений, кроме интересов
революции. Никто, кроме социал-демократии, не способен организовать
выступление массы, ибо никто не связан с этой массой, кроме нашей Партии.
Наша Партия делала много ошибок, грехов, почти преступлений. Она
колебалась, уклонялась, останавливалась, проявляла нерешительность и
косность. Подчас она тормозила революционное движение.
Но нет революционной партии, кроме социал-демократии!
Наши организации несовершенны. Наша связь с массами недостаточна. Наша
техника примитивна.
Но нет связанной с массами организации, кроме социал-демократии!
Во главе революции идет пролетариат. Во главе пролетариата идет
социал-демократия!
Сделаем все, что можем, товарищи! Вложим всю страсть в наше дело. Ни на
минуту не будем забывать, какая ответственность лежит на нашей Партии:
ответственность перед русской революцией, перед международным социализмом.
Пролетариат всего мира смотрит на нас с ожиданием. Великие перспективы
открывает пред человечеством победоносная русская революция. Товарищи,
выполним наш долг!
Будем собирать наши ряды, товарищи! Будем объединять и объединяться! Будем
готовиться сами и готовить массу к решительным дням восстания! Ничего не
упустим из виду. Ни одной силы не оставим без пользы для дела.
Честно, мужественно и согласно пойдем мы вперед, связанные нерасторжимым
единством, братья по революции!
* * *
"До 9 января" представляет собою перепечатку брошюры, изданной около двух
лет тому назад в Женеве. Первая часть брошюры дает анализ программы и
тактики оппозиционных земцев и демократической интеллигенции; многое из
того, что здесь сказано, звучит теперь трюизмом. Но по существу наша
критика кадетской Думы покоится на тех же началах, что и критика первого
земского совещания в Москве. Нам приходится повторять свои обличения с тем
же упорством, с каким либерализм повторяет свои ошибки. Если наша критика
не убеждает и не исправляет либералов, то она научает кого-то третьего не
верить им.
"Обострившееся недовольство, не находящее выхода, - писали мы по поводу
земского съезда и ноябрьских банкетов 1904 г., - обескураженное неизбежным
неуспехом легальной земской кампании, опирающейся на бесплотное
"общественное мнение", без традиций революционной борьбы в прошлом, без
ясных перспектив в будущем, - это общественное недовольство может вылиться
в отчаянный пароксизм террора, при полной сочувственного бессилия
пассивности демократической интеллигенции, при двусмысленной поддержке
задыхающихся от платонического энтузиазма либералов" (стр. 45). Выход из
этого положения, утверждали мы, может создать только революционный
пролетариат. Mutatis mutandis этот анализ и этот прогноз приходится
повторить по отношению к настоящему моменту...
Заключительная часть названной брошюры останавливается на задачах,
выдвинутых январскими событиями в Петербурге. Читатель сам увидит, что из
сказанного нами по этому поводу устарело. Мы же хотим здесь мимоходом
сказать лишь несколько слов об одной из самых странных исторических фигур,
о Георгии Гапоне, так неожиданно поднявшемся на гребне январских событий.
Либеральное общество долго верило, что в личности Гапона скрывалась вся
тайна 9 января. Его противопоставляли социал-демократии, как политического
вождя, который знает секрет обладания массой. Новое выступление
пролетариата связывали с личностью Гапона. Мы не разделяли этих ожиданий.
"Второму Гапону нет места, - писали мы, - ибо то, что теперь нужно, это не
иллюзии, а ясное революционное сознание, отчетливый план действий, гибкая
революционная организация" (стр. 64). Такой организацией явился
впоследствии Совет Рабочих Депутатов.
Но если мы отводили политической роли Гапона совершенно подчиненное место,
то мы, несомненно, переоценивали его личность. В ореоле пастырского гнева с
пасторскими проклятиями на устах он представлялся издали фигурой почти
библейского стиля. Казалось, могучие революционные страсти проснулись в
груди молодого священника петербургской пересыльной тюрьмы. И что же? Когда
догорели огни, Гапон предстал перед всеми полным политическим и
нравственным ничтожеством.
Его позирование перед социалистической Европой, его беспощадно
"революционные" писания из-за границы, наивные и грубые, его приезд в
Россию, конспиративное сношение с правительством, сребренники гр. Витте,
претенциозные и нелепые беседы с сотрудниками консервативных газет,
шумливость и хвастливость - все это окончательно убило представление о
Гапоне 9 января. Нам невольно вспоминаются проницательные слова Виктора
Адлера*75, вождя австрийской социал-демократии, который после получения
первой телеграммы о прибытии Гапона заграницу сказал: "Жаль... для его
исторической памяти было бы лучше, если бы он так же таинственно исчез, как
появился. Осталось бы красивое романтическое предание о священнике, который
открыл шлюзы русской революции... Есть люди, - прибавил он с той тонкой
иронией, которая так характерна для этого замечательного человека, - есть
люди, которых лучше иметь мучениками, чем товарищами по партии"...*.
/* Настоящий отрывок взят нами из предисловия Л. Д. Троцкого к его книге
"Наша революция", вышедшей в 1906 г. (Ред.)/
КАПИТАЛ В ОППОЗИЦИИ
I. Капитал и либеральная программа
Тяжелым ударом для правительственной реакции был тот факт, что
промышленная, торговая и финансовая буржуазия высказалась за конституцию.
Биржевые общества, промышленные съезды, так называемые "совещательные
конторы" и прочие организации капитала вотировали недоверие
самодержавно-полицейской государственности и заговорили языком европейского
либерализма. Городской купец показал, что в деле оппозиции не уступит
"просвещенному помещику". Думы не только присоединялись к земствам, но
подчас становились впереди их; подлинно-купеческая московская дума
выдвинулась в передний ряд.
Озадаченная реакционная пресса на первых порах попыталась представить этот
неожиданный факт купеческой причудой, своего рода разбитием стекол в
государственном заведении отечественной самобытности. Предполагалось, что
купец, успокоившись, снова войдет в прежнюю колею. Но купец не
успокаивался. Суворин*76 укоризненно писал: "и ты, Брут!?"*77 и с
сокрушением вспоминал крылатое слово Пушкина: "все изменилося под нашим
Зодиаком"...
- "А кто тебе, козлиная борода, сплутовать помог?" - обращается реакция к
купцу со старой укоризной городничего. - На кого ты руку подымаешь? - Но, к
счастью или к несчастью, в политике еще скорее, чем в частном обиходе,
старая хлеб-соль забывается. Политические отношения никогда не определяются
чувствами благодарности. Классовый интерес является здесь единственным
господином положения. И само "Новое Время" в своем реакционном стремлении
скомпрометировать либерального купца сделало попытку нащупать классовый
нерв в его либерализме.
"Предприниматели... хорошо понимают, - писал московский корреспондент
Суворина, - что царство денег, буржуазии и полное порабощение народа,
крестьянской массы, как потребителя и как рабочей силы, наступят у нас с
момента ограничения самодержавия и введения западно-европейской
конституции... При конституции, всегда и везде пляшущей по дудке буржуазии,
- говорит автор далее, - правильное и основательное разрешение
крестьянско-земельного вопроса станет немыслимым: капиталу нужен не
обеспеченный землей крестьянин-домохозяин, а безземельный батрак, дешевый
фабричный рабочий. Вот почему новый купец-либерал, помноженный на
прислуживающего ему адвоката-радикала, готов подписаться под какой угодно
петицией, до всеобщей подачи голосов и равноправия евреев включительно".
("Новое Время", NN 10444 и 10464). Мы не станем останавливаться на
реакционной наглости, с которой публицист "Нового Времени" берет под свою
защиту мужика и безземельного рабочего от угрожающего им при конституции
"полного порабощения"... "Новое Время" закрывает свои бесстыжие глаза на
тот факт, что при самодержавном царе рабочий вопрос разрешается массовыми
истреблениями пролетариата, а земельная нужда крестьян повсеместно
удовлетворяется посредством экзекуций и драгонад... Нововременский
публицист прав, однако, в том смысле, что конституционное государство не
только не противоречит интересам капитала, но, наоборот, явилось бы
наиболее полным и непосредственным их выражением.
Развитие капиталистических отношений порождает необходимость в таком
гражданском правопорядке, который облегчал бы подвижность товаров, в том
числе и главного товара - рабочей силы. Рынок безличен, и для того, чтобы
он функционировал плавно, без лишних трений, он нуждается в законе, равном
для всех. Применение закона, дабы последний не оставался пустым звуком,
должно быть поручено самостоятельному, "нелицеприятному" суду.
Таким образом, на почве элементарнейших потребностей купли-продажи, найма
рабочей силы, борьбы за расширение внутреннего рынка торгово-промышленный
капитал неизбежно приходит на известной стадии своего развития к программе
либерального гражданского порядка. Свобода передвижения, уничтожение
сословных ограничений, равноправность, равенство пред судом, гласность -
все эти условия гражданского обихода становятся в такой же мере необходимы
капиталу, как железная дорога, транспортная контора и учреждения кредита.
Прежде чем подойти к вопросу о формах государственной власти,
буржуазно-капиталистический либерализм естественно выдвигает программу
реформ гражданского правопорядка. В течение 80-ых и 90-ых годов, т.-е. в
эпоху крайне интенсивного развития русского капитализма, либеральная пресса
с удивительной неутомимостью и ограниченностью популяризовала отдельные
требования "нормального гражданского правопорядка". Она создала при этом
своего рода культ "эпохи великих реформ", т.-е. того периода, когда
правительство Александра II*78 сделало довольно широкую попытку усвоить
деспотическому государству гражданский правопорядок, выработанный странами
старой капиталистической культуры.
Дальнейшая законодательная деятельность и рядом с нею административная
практика самодержавной бюрократии представляют картину естественных усилий
абсолютизма извергнуть или, обезвредив, ассимилировать все элементы
инородной правовой культуры. Эта борьба абсолютизма за самосохранение, все
более и более враждебная коренным потребностям товарного производства и
