жизни, подвергались предварительно обсуждению земцев.
Другие земства ограничились верноподданническим благодарственным восторгом
по поводу царского указа или просьбой по адресу князя Святополка -
"сохранить в душе драгоценный обет доверия".
На этом пока закончилась оппозиционная земская кампания.
"ДЕМОКРАТИЯ"
Мы коснулись поведения реакции и остановились внимательнее на поведении
буржуазно-дворянской оппозиции. Теперь нужно спросить: где была демократия?
Мы имеем в виду не народные массы, не крестьянство и мещанство, которые -
особенно первое - представляют громадный резервуар потенциальной
революционной энергии, но пока еще слишком мало принимают сознательное
участие в политической жизни страны, - мы говорим о тех широких кругах
интеллигенции, которая видит свое призвание в формулировании и
представительстве политических запросов страны. Мы имеем в виду
представителей либеральных профессий, врачей, адвокатов, профессоров,
журналистов, третий элемент земств и дум, статистиков, врачей, агрономов,
учителей и пр., и пр.
Что делала интеллигентная демократия?
Если оставить в стороне революционное студенчество, которое честно
протестовало против войны и, вопреки постыдному совету г. Струве, кричало
не "да здравствует армия!", а "да здравствует революция!", остальная
демократия изнывала от сознания собственного бессилия.
Она видела пред собой альтернативу: либо сближение с земцами, в
политическую силу которых она верит, ценою полного отказа от
демократических требований, - либо приближение к демократической программе
ценою разрыва с наиболее "влиятельной" земской оппозицией. Либо демократизм
без влияния, либо влияние без демократизма. В своей политической
ограниченности она не видела третьего пути: соединения с революционной
массой. Этот путь дает силу и в то же время не только позволяет, но
обязывает развить демократическую программу.
Война застала демократию в состоянии полного бессилия. Она не осмелилась
выступить против "патриотической" вакханалии. Устами г. Струве она кричала:
"да здравствует армия!" и выражала убеждение, что "армия исполнит свой
долг". Она благословляла земцев на поддержку самодержавной авантюры. Она
свела свою оппозицию к возгласу: "долой фон-Плеве!". Она затаила про себя
свой демократизм, свое политическое достоинство, свою честь и свою совесть.
Она шла в хвосте либералов, которые плелись за реакцией.
Война продолжалась. Самодержавие терпело удар за ударом. Над страной черной
тучей висел ужас. В низах накоплялись элементы стихийного взрыва. Земства
не делали ни шагу вперед. И демократия как бы начала приходить к
самосознанию. В "Освобождении" раздаются настойчивые голоса о необходимости
самостоятельной организации на почве "демократической платформы". Раздаются
отдельные голоса против войны. Этот естественный процесс был прерван
убийством Плеве, переменой правительственного курса, вызвавшей необычайно
быстрое повышение политических акций земской оппозиции. Счастье стало
казаться так возможно, так близко...
Земцы выдвинули рассмотренную выше программу, - и демократия с единодушием
и восторгом подняла их на щит.
Она нашла в их резолюциях выражение своих демократических требований и
объявила их решения своими решениями.
"Освобождение" заявляет, что "хотя земский съезд состоял исключительно из
землевладельцев, притом главным образом привилегированного дворянского
сословия, однако же постановления его не только не носят какого-либо
классового или сословного отпечатка*, но, наоборот, проникнуты чисто
демократическим духом" (N 61, стр. 187)*44.
/* Очевидно для того, чтобы особенно ясно показать отсутствие "классового
или сословного отпечатка", земцы, как мы отметили выше, ни единым словом не
упоминают об аграрном и рабочем вопросах. - Какая простота" со стороны
земцев и какой цинизм со стороны "Освобождения"!/
Столь же торжественно возвестило о демократическом духе земств левое крыло
всей нашей либеральной печати.
"Наша Жизнь" на основании ноябрьских резолюций возвещает полное слияние
земско-либерального и демократического течений.
"...давняя и ужасная язва русской жизни, - говорит эта газета, - духовное и
культурное разъединение народа и интеллигенции... может быть выжжена только
героическим средством демократического государственного строительства"...
Земцы поняли это и решительно стали "на общую платформу с демократической
интеллигенцией. Это - историческое событие. Им положено начало
общественно-политическому сотрудничеству, могущее иметь огромное значение в
судьбах нашей страны".
Возникший при министре доверия и им же зарезанный "Сын Отечества"*45,
который начал свою недолгую жизнь с заявления, что "знаменательной
особенностью переживаемого нами исторического момента является радикализм
существующих в стране политических направлений", целиком принимает
программу земского съезда. Газета рекомендует представителям городов
"выступить на тот же славный и верный путь, на который с таким успехом
раньше их выступили уже земские люди, и слово в слово, пункт за пунктом
повторить все то, что так ясно, внятно и вразумительно, что с таким
достоинством и силой уже сказано и говорится представителями земской
России".
Словом, демократия зовет всех и вся сомкнуться вокруг земского знамени. Она
не видит на этом знамени ни одного пятна и ни одной прорехи. И мы
спрашиваем: может ли народ доверять такой демократии?
На том только основании, что в минуту подъема, когда снизу давили, а сверху
слегка "позволили", земцы неотчетливо написали на листе бумаги свою
неотчетливую конституционную программу, на этом только одном основании мы
должны вотировать им доверие, смотреть на их недомолвки, как на
случайности, истолковывать их обиняки в демократическом духе, кричать, что
"сегодня уж нет споров и разномыслий, которые были еще вчера"*? Неужели же
это тактика демократии?
/* "Сын Отечества", N 1, ст. Н. Карышева*46./
Милостивые государи! Это - тактика предателей дела демократии.
После 7 ноября 1904 года*47 много еще будет впереди решающих моментов в
освободительной борьбе, - и не всегда задача земской оппозиции будет
состоять в одном лишь начертании конституционных резолюций под
неофициальной охраной Святополка-Мирского.
Можем ли мы питать какую-либо уверенность, что земства окажутся в такие
минуты на высоте? Если наша история чему-либо учит нас, если мы не верим в
чудесные превращения, мы ответим: воистину нет! Политика доверия к
демократизму и оппозиционной твердости земств - не наша политика. Нам нужно
теперь же, немедленно, собирать силы, которые мы могли бы вывести на поле
действий и противопоставить всероссийскому земству в тот решительный
момент, когда оно начнет выменивать свою легковесную оппозиционность на
тяжеловесное золото политических привилегий.
А мы, вместо того, чтобы собирать силы вокруг непримиримых лозунгов
демократии, станем сеять доверие к демократизму либеральных верхов, станем
направо и налево клясться, будто земцы обязались бороться за всеобщее
избирательное право, станем внушать мысль, будто "вчера еще были
разногласия, а сегодня их нет"!
Как - нет?
Значит земцы, руководимые г. Шиповым*48, или земцы, руководимые г. Ив.
Петрункевичем, признали, что радикально ликвидировать самодержавное
хозяйство и вбить в русскую землю сваи демократического строя может лишь
народ? Значит земцы отказались от надежды на примирительные шаги монархии?
Значит земцы прекратили свое позорное сотрудничество с абсолютизмом на
поприще военной авантюры? Значит земцы признали, что единственный путь
свободы есть путь революции?
Сознательные элементы народа не только не могут питать политическое доверие
к антиреволюционной цензовой оппозиции, но они ни на минуту не поддадутся
иллюзиям насчет "демократизма" той растерянной и неустойчивой демократии,
которая знает один лозунг, - лозунг слияния с антиреволюционной и
антидемократической земской оппозицией.
Классическим образчиком демократической растерянности, неустойчивости и
неуверенности является резолюция, выработанная собранием киевской
интеллигенции для сведения земского съезда.
"...Собрание остановилось на вопросе: что должен высказать съезд
представителей земских управ относительно необходимых реформ? Собрание
нашло, что съезд этот, представляя собой лиц, собравшихся по собственной
инициативе, не имеет права смотреть на себя, как на выразителя народных
желаний. Поэтому съезд прежде всего обязан заявить правительству, что он
считает себя некомпетентным представить готовый проект реформ, а
рекомендует созвать собрание народных представителей, избранных при помощи
всеобщего (равного?), прямого, тайного голосования. Такого рода
учредительное собрание и должно будет, обсудив современное положение,
предложить (?) свой проект реформ".
Энергично, решительно, ясно, - не правда ли? Но последуем далее.
"Если правительство от созыва подобного собрания откажется, то съезд должен
предъявить известный минимум всеми признанных политических требований...
Одни полагали, что минимум должен состоять в требовании: свободы личности,
совести, печати и слова, свободы собраний и общественных союзов и созыва
законодательного собрания, состоящего из выборных представителей земств и
городов... Другая часть собрания находила такого рода законодательное
собрание не отвечающим принципу всеобщего избирательного права и высказала
опасения, что конституция, построенная на таких началах, надолго отсрочит
возможность введения всеобщего избирательного права. Эта часть собрания
находила более целесообразным для съезда представителей ограничиться
требованием свободы личности, совести, печати и слова, свободы собраний и
общественных союзов... Затем все собрание признало необходимым
восстановление Земского Положения 1864 г."*49...*.
/* Напомним, что это Положение лишает избирательных прав всех тех, у кого
меньше 150 десятин земли или 15.000 рублей валового дохода!/
Таков голос "демократии".
Нужно требовать всенародного учредительного собрания. Если же правительство
не согласится, то можно ограничиться дворянско-купеческим собором.
Запросить всеобщее избирательное право, а сойтись на высоком
сословно-имущественном цензе. Резолюция киевской интеллигенции говорит в
сущности следующее: если самодержавие хочет избавиться от требования
всенародного учредительного собрания, то ему следует только заявить нам в
ответ: на это требование я не соглашаюсь - и мы, с своей стороны,
примиримся (о, разумеется, временно!) на представительстве земств и дум!
Киевское собрание свою резолюцию напечатало. Оно не делало значит из нее
тайны для кн. Святополка-Мирского. Не думает ли в таком случае киевская
интеллигенция, что она дает правительству очень авторитетное указание, как
без лишних хлопот и осложнений сдать в архив требования демократии: нужно
только отказаться от их принятия. Можно ли хоть на минуту сомневаться, что
правительство примет это указание к немедленному руководству? Для того,
чтоб не вступить на рекомендуемый ему легкий путь, самодержавие должно было
бы само ценить всеобщее избирательное право. Другими словами: оно должно
было бы быть демократичнее авторов резолюции. Конечно, это невероятно.
Что же представляет собою в таком случае вся первая часть заявления, так
категорически и ясно отказывающая земцам в праве говорить от имени народа,
так решительно выдвигающая требование всеобщего избирательного права? Ничто
иное, как пустую демократическую фразеологию, с помощью которой киевская
интеллигенция примирялась со своим фактическим отказом от демократических
требований. Но, предав у самого порога политические права народных масс,
киевская "демократия" решительно ничего ценой этого предательства не
приобретает: у нее попрежнему нет ответа на вопрос, - как быть, если
самодержавие, соблазнившись легкой победой над демократическими
требованиями, откажется далее от принятия минимальных конституционных
