план, тут вся душа нашей привилегированной оппозиции. Компромисс вместо
борьбы. Сближение во что бы то ни стало. Отсюда - стремление облегчить
абсолютизму душевную драму этого сближения. Сорганизоваться не на деле
борьбы с царизмом, а на деле услужения ему. Не победить правительство, а
завлечь его. Заслужить его признательность и доверие, стать для него
необходимым, наконец, подкупить его на народные деньги. Тактика, которой
столько же лет, сколько русскому либерализму, и которая не сделалась ни
умнее, ни достойнее с годами!
Русский народ не забудет, что в трудную минуту либералы сделали лишь одно:
попытку купить для себя у народного врага доверие на народные деньги.
С самого начала войны либеральная оппозиция сделала все, чтоб погубить
положение. Но революционная логика событий не знала остановки.
Порт-Артурский флот разбит*24, адмирал Макаров*25 погиб, война
перебросилась на сушу, - Ялу, Кин-Чжоу, Дашичао, Вафангоу, Ляоян, Шахэ*26 -
все это разные имена одного и того же самодержавного позора. Японская армия
разбивала русский абсолютизм не только на водах и полях Восточной Азии, но
и на европейской бирже и в Петербурге.
Положение царского правительства становилось трудным, как никогда.
Деморализация в правительственных рядах делала невозможной
последовательность и твердость во внутренней политике. Колебания, попытки
соглашения и умиротворения становились неизбежны. Смерть Плеве*27 создавала
благоприятный повод для перемены курса.
Место Плеве занял князь Святополк-Мирский*28. Он поставил своей задачей
примирение с либеральной оппозицией и начал умиротворение с того, что
выразил доверие населению России. Это было глупо и нагло. Разве дело в том,
чтоб министр доверял населению? Не наоборот ли? Не министр ли должен
зависеть от доверия населения?
Оппозиция должна была заставить князя Святополка понять это простое
обстоятельство. Вместо этого она начала фабриковать адреса, телеграммы и
статьи признательности и восторга. От имени полутораста-миллионного
населения она благодарила самодержавие, которое заявило, что оно "доверяет"
недоверяющему ему народу.
По либеральной прессе пробегает волна надежды, ожидания и благодарности.
"Русские Ведомости" и "Русь" совместными усилиями стремятся отбить князя*29
у "Гражданина"*30 и "Московских Ведомостей"*31, уездные земства благодарят
и надеются, города надеются и благодарят, а в настоящее время, уже после
того, как политика доверия завершила весь круг своего развития, губернские
земства одно за другим шлют министру запоздалые голоса своего ответного
доверия... Таким путем оппозиция поддерживает внутреннюю сумятицу и
превращает глупый политический анекдот в длительное политическое состояние
мятущейся страны.
И еще раз приходится сделать вывод. Оппозиция, которая не нашлась в столь
благоприятном положении, когда в ней нуждались и пред ней заискивали,
оппозиция, которая на один лишь звук правительственного доверия ответила
доверием с своей стороны, лишила себя самое права на какое бы то ни было
доверие со стороны народа.
Вместе с тем она лишила себя права на уважение со стороны врага.
Правительство, в лице Святополка, обещало земцам дать возможность съехаться
легально, - и не дало. Земцы не протестовали и съехались нелегально. Они
приняли все меры, чтоб сделать свой съезд тайным для народа. Другими
словами, они сделали все, чтоб лишить свой съезд политического значения.
На своем совещании 7-9 ноября*32 земцы - председатели губернских управ и
вообще видные деятели самоуправления - формулировали свои требования.
Земская оппозиция, в лице своих наиболее видных, хотя формально и не
уполномоченных представителей, впервые предъявила народу свою программу.
У сознательных элементов народа есть все основания отнестись к этой
программе с полным вниманием. Чего требуют земцы? Чего - для себя? Чего -
для народа?"
ЧЕГО ТРЕБУЮТ ЗЕМЦЫ?
I. Избирательное право
Земцы хотят конституции. Они требуют, чтоб в законодательстве участвовал
народ через своих представителей. Хотят ли они демократической конституции?
Требуют ли они, чтобы весь народ на равных правах участвовал в
законодательстве? Другими словами: стоят ли земцы за всеобщее, равное и
прямое избирательное право с тайной подачей голосов, обеспечивающей
независимость голосования?
Всеобщее избирательное право не исчерпывает демократической программы, и
признание его еще не делает демократом - как потому, что, при известных
условиях, за это требование может ухватиться и реакционная демагогия, так и
потому, что для революционной демократии всеобщее избирательное право
является не одним из требований, но составной частью целостной программы.
Зато обратное утверждение: без всеобщего избирательного права нет
демократии - безусловно верно.
Посмотрим же, как земский съезд отнесся к этому кардинальному
демократическому требованию. Перечитываем пункт за пунктом все резолюции
съезда - и нигде не находим упоминания о всеобщем избирательном праве. Это
решает для нас вопрос. Мы заключаем: программа земцев не говорит о всеобщем
избирательном праве, значит, земская оппозиция не хочет всеобщего
избирательного права.
Политическое недоверие есть наше право, а вся прошлая история либеральной
оппозиции превращает это право в нашу обязанность!
Земские либералы заинтересованы в своем влиянии, в своей политической
репутации. Они заинтересованы в том, чтобы обезопасить себя от критики и
разоблачений социал-демократии. Они знают, что социал-демократия выдвинула
требование всеобщего избирательного права и что она зорко и недоверчиво
следит за тем, как относятся к этому требованию все другие оппозиционные
партии.
Вот почему земские либералы, еслиб они стояли за всеобщее избирательное
право, должны были бы в собственных политических интересах жирным шрифтом
напечатать его в своей программе. Они этого не сделали. Значит, они не
хотят всеобщего избирательного права.
Один из участников съезда черниговский "радикал" г. Хижняков*33, гласный
черниговского земства, доказывал на собрании киевского
литературно-артистического общества*34, что резолюции земского съезда не
противоречат требованию всеобщего избирательного права. Г. Хижняков
рассуждал схоластически. Он забывал или не знал, что кроме формальной
логики есть еще логика политическая, для которой умолчание иногда
равносильно отрицанию. И это лучше всего подтвердил вскоре сам г. Хижняков,
когда подписал резолюцию черниговского земства, требующую созыва не
представителей народа, а представителей земств и дум. Дальше этого не шел в
своих стремлениях и съезд. Неопределенностью формулировки он лишь прикрывал
умеренность и узость своих требований.
Впрочем в резолюциях съезда есть пункт, который дает повод утверждать, что
земцы не только не отвергли всеобщего избирательного права, но и
положительно высказались за него. 7 пункт говорит: "Личные гражданские и
политические права всех граждан России должны быть равны".
Политические права - ведь это права на участие в политической жизни страны,
т.-е. прежде всего избирательные права. Земский съезд решил, что эти права
должны быть равны.
Не прав ли в таком случае другой "радикал", Водовозов*35, который на
упомянутом уже собрании литературно-артистического общества следующим
образом возразил социал-демократу, обвинявшему земцев за их умолчание о
всеобщем голосовании: "Я безусловно протестую против речи недовольного
оратора. Пункт седьмой говорит о равенстве личных общественных и
политических прав. Если бы вы были более знакомы с государственной наукой,
- говорил г. Водовозов, - вы увидели бы, что формула эта разумеет всеобщее,
равное, прямое и тайное избирательное право"!
Г. Водовозов, бесспорно, очень близко знаком с государственной наукой. Но
он делает из своих знаний крайне дурное употребление: он вводит своих
слушателей в обман.
Бесспорно, равенство политических прав, если брать его всерьез, означает,
что избирательные права граждан должны быть равны. Но столь же бесспорно,
что пункт 7 ограничивает это равенство только гражданами, не распространяя
его на гражданок. Или же г. Водовозов скажет, что земцы имеют в виду и
женщин? Нет, он этого не скажет. Таким образом, пункт 7 не означает
всеобщего избирательного права.
Но он не означает также прямого избирательного права. Избирательные права
граждан могут быть равны, но конституция может предоставить им выбирать
выборщиков второй степени, с тем, чтобы те выбирали, в свою очередь,
выборщиков третьей степени, а уж эти последние - "народных представителей".
Эта система убийственна для народа, потому что господствующим классам легче
повлиять на небольшой круг отцеженных выборщиков, чем на народные массы*.
/* Недаром говорят, что г. Витте*36, ожидающий своей "очереди",
подготовляет проект конституции с двухстепенными выборами./
Далее, равенство избирательных прав само по себе ровно ничего не говорит о
тайном голосовании. А между тем эта техническая сторона дела имеет
громадное значение для всех зависимых, подначальных,
экономически-угнетенных слоев народа. И особенно в России с ее вековыми
навыками произвола и рабства. При наших варварских традициях система
открытого голосования может надолго свести к нулю значение всеобщего
избирательного права!
Мы сказали, что из пункта 7 логически вытекает лишь равное избирательное
право для мужчин. Но земцы поторопились показать, что, наперекор указаниям
государственной науки г. Водовозова, они не связывают себя даже и этим
обязательством. Равенство политических прав относится, конечно, не только к
будущему парламенту, но и к земствам и думам. А между тем п. 9 требует
лишь, "чтобы земское представительство было организовано не на сословных
началах и чтобы к участию в земском и городском самоуправлении были
привлечены по возможности (sic!) все наличные силы местного населения".
Таким образом, равенство политических прав будет применяться только "по
возможности". Определенно земцы высказываются лишь против сословного ценза,
но они допускают полную "возможность" ценза имущественного. И уж во всяком
случае нет никакого сомнения в том, что за чертой политического равноправия
окажутся все, кто не отвечает тому или иному цензу оседлости, а этот ценз
по всему характеру своему направлен против пролетариата.
Итак, вопреки заверениям "демократов" из оппортунизма и "демократов" из
политического лицемерия, п. 7 не означает на деле ни всеобщего, ни прямого,
ни равного, ни тайного права голоса. Другими словами, он ничего не
означает. Это политический фальшфейер, который должен обмануть простаков и
послужить орудием обмана в руках оппортунистических развратителей
политического сознания.
Но если бы даже равенство политических прав было так богато значением, как
хочет думать государственная наука г. Водовозова, оставалось бы еще
спросить: вкладывали ли сами земцы в эти слова то содержание, которое
вкладывает "наука"? Конечно, нет. Если бы у них действительно была
демократическая мысль, они бы сумели ее выразить в ясной политической
форме. Недаром же, надеемся, один из секретарей земского съезда, тамбовский
радикал Брюхатов*37, комментирует в демократической "Нашей Жизни"*38 7
пункт в том смысле, что "народ получит всю полноту прав гражданских и
необходимых (sic!) политических"*. Кто компетентен делить политические
права на необходимые и не необходимые, об этом радикальный земец и
демократическая газета хранят сосредоточенное молчание...
/* "Наша Жизнь", N 2./
Тот, кто действительно выдвигает демократические требования, всегда
рассчитывает на массу и к ней апеллирует.
А масса не знает дедукций и софизмов государственного права. Она требует,
чтобы с ней говорили ясно, чтобы вещи называли своими именами, чтобы ее
интересы ограждались точно формулированными гарантиями, а не оставлялись на
усмотрение услужливых истолкователей.
И мы считаем своей политической обязанностью развивать в массе недоверие к
