после "народа работающего", "отдыхающего", "лечащегося" и "народа
передвигающегося". Для скептиков замечу, что к "очереди" относятся и любые
другие скопления: митинги, собрания (которые суть очереди за эмоциями и
информацией), а также всевозможные состояния ожидания.
Я приблизился и беспечно побрел вдоль - и там где проходил, люди
прекращали переговариваться, поглядывая искоса и насупленно. Они были
мрачны и невеселостию своей могли затмить самое праздничное настроение
даже того, кто только что облился ледяной водой. Но по мере дальнейшего
продвижения толпа ветлела, обогащалась трупными улыбками на измученных
лицах и победными выкриками: Готов!", и я уже было возрадовался, как
улыбки вновь стали тускнеть и пропадать.
- Та-ак, - протянул я вслух, когда окончательно убедился в том, что
очередь оканчивается посередь улицы спящим стоя юношей с диссидентским
лицом. За ним расстилалась пустующая проезжая часть. Выходило, что очереди
было две?
- А? - встрепенулся он. - Я, я последний. За мной держитесь.
- Передали не занимать! - буркнул стоящий рядом.
- Вставайте, молодой человек, - сказал третий с конца, - нечего
принцу лентяйничать.
- Вы это бросьте! - заметил четвертый. - По Конституции всяк имеет
юридическое право отдыхать отпуск.
Потом сказал пятый. Он такое сказал, что все четверо замолкли, а
юноша опять беспечно задремал.
Так-с, подумал я, дурак дураку рознь, и примостился на цокольный
выступ здания, облокотившись плечом о водосточную трубу. Теперь казалось,
что сижу на берегу реки, а течение жизни несется мимо, прочь.
Сквозь строй мыслей донеслось: "Еще один!" и толпа дружно дрогнула,
чуть поднатужилась и вытолкнула из недр своих очередного счастливчика. Я
немедленно побежал к нему, чтоб догнать и расспросить - но не успел. Он
бесследно исчез - и провалиться мне сквозь землю, если вру. А из
раскрытого окна на втором этаже закричали - я мгновенно узнал голос
принца.
- Федор, мы ко мне поднимайтесь! А ну расступись! - заорал он.
Я протиснулся быстро, как только смог, чтобы не раздражать толпу.
Благодать иметь знакомого. В секунду нашлось и понимание, и
прояснение, и потерянный погост для обеспокоенной души. Оказывается,
накануне по радио было объявлено, что команда помощников принца Ништяка
намерена производить предварительную запись на проведение любых
экспериментов с его участием для упорядочивания использования
экспериментального времени. Желающих объявилось значительно больше, чем
вначале предполагали. Только я вошел, в ужасе прибежала девочка-посыльный
с первого этажа с известием, что последняя цифра перевалила за семьдесят
пятую, и что запись ведется на третий месяц вперед. Внизу были в шоке, в
поисках выхода из ситуации дымились мозги, горели предохранители. Ништяк
предложил по чашечке кофе. Нет, отказался я, уже пил, а помногу его пить
неинтересно и небезвредно. Тогда, сказал он, я подготовился и мы можем
идти продуцировать какой пристало эксперимент. Ну пойдем, сказал я. Пошли,
сказал он и мы пошли. Кстати, заметил принц, сегодня, Федор, вы в моем
официальном распоряжении, но я вас постараюсь не стеснять.
Он снял трубку телефона.
- Але-о! - закричал он. - Это кто? Дайте мне Димитра Очумеева. Что?
А, это мы, Димочка, и есть? Слушай, мы идем на полигон! Присылай
заказчика. Нет, двух не можем. Давай.
Полигон находился в соседнем величавом здании. Мы пробрались туда по
воздушному мосту с парапетом из синтетического аметиста, оправленного в
позолоченные столбики позолоченными львиными головами-шашечками, которые
приятно было трогать. И вот - полигон Испытаний! Вздыбившийся под купол
амфитеатр с рядами пушистых и не очень перьев на дамских шляпках (в
зависимости от дохода мужа или отца), атласных и помятеньких цилиндров,
рукоплескания, глуповатые обсуждения сегодняшнего наряда принца,
обсасывания приторных подкрашенных леденцов, - одним словом зрители! Хлеб,
я знал, имелся у всех, оставались зрелища.
Зал был забит до отказа. Я долго всматривался и, наконец, заметил
пустующее место в первом партере. Я протиснулся к нему, я неудобно уселся,
и встал, и попросил моих соседей разобрать этот Содом: под ногами мешался
Большой Твердый Чемодан, со спинки свисало два плаща и женская
благоухающая сумочка (пролились духи?), на сиденье лежала свернутая газета
и мелкая разменная монета.
- Хм! - брезгливо заметила дама-соседка по диагонали и захапала
нижний плащ. Остальные владельцы вещей промолчали... и никак себя не
обнаружили.
А представление уже начиналось! Я сгреб все на боковину и поскорее
уселся - на меня уже шикали. Уселся. Остался чемодан. Я уселся.
- Уберите баул, товарищ, - посоветовали слева и мощно двинули Большой
Твердый Чемодан ногой. Я попробовал продвинуть его еще дальше, к правому
соседу, - нет, тяжеловат. Зато двумя ногами... Правый сосед демонстративно
отвернулся, а сам пяткой стал пихать чемодан обратно, медленно, в минуту
по сантиметру. Я подпер ботинком... В минуту по полсантиметра. Подпер
вторым ботинком. Правый поднапрягся, а сам отвернулся еще больше, стал
осматривать декоративную лепку балюстрад балкончиков...
А между тем шоу уже началось.
- Подойдите ближе, - говорил принц заказчику. - Еще ближе, - он
забывал про зал, и только тогда глубокое перевоплощение артиста
проявлялось в нем с максимальной силой. Человек бледнел и смущался. - Да
подойдите же!.. Сейчас вы объясните всем - и мне - свою версию изменения
компонент мира, затем Комиссия рассмотрит право на нравственный допуск
(она же полномочна и досрочно прекратить действие изменений), ну а затем
приступим. Понятно?
- Мне известны правила, - тихо сказал человек.
- Тогда поведайте - о чем вы скорбите в святой тиши и выносите на
хищное человеческое поругание?
- Можно говорить?
- Да.
- Ээ... забыл... сейчас. Так... мм. Гх-гх. Я... значит так! От сахара
портятся зубы и диабет. От соли - болят кости и поясница. От водки -
печень и мозги, а от курева - легкие с бронхиальным деревом. Это я вывел.
А от всего вместе - портится характер и снижается воля. Поэтому, я вывел,
надо запретить - ЗАПРЕТИТЬ. Чтоб законодательно. Вот.
- ...мм... Идея понятна, товарищ. Дамы и господа! Нашелся человек,
требующий навсегда искоренить из нашего рациона вышеперечисленные вещи. И
спрашиваю Комиссию, быть посему?
- "Фи, грубо!" - сказали недалеко от меня. - "Я думала, будет
смешное", - обладатель этого голоса шумно встала и подалась к выходу,
потащив за собою упирающегося мужа.
Комиссия бурно заседала. Мне неинтересно было наблюдать за неслышным
отсюда "мозговым штурмом", и, вообще, выдалась свободная минутка и я
спросил себя: "Какого хрена я здесь делаю во столько-то часов утра,
такого-то числа и такого-то года в неизвестной мне дыре. Я достал записную
книжку и долго-долго-долго грыз старый синий фломастер. "Огого-о", -
кричали вокруг, и "Да!", и "Нет!", и "Долой!", и громко свистели, а в
Комиссии уже дрались. Я закрывал глаза на все то, что и через розовые очки
снисхождения вызывало посасывания под ложечкой, и вспоминал как должно бы
быть, как хотелось бы чтобы было, занося на память в блокнот для
последующего написания Отчета Правительству. Здесь, помечал я, совсем не
чужой мир, как можно подумать вначале, а что-то близкое и родное, и можно
провести множество параллелей, каких бы не провел для других миров. Язык,
устройство общества, люди. Я бы даже подумал, что это боги насмехаются над
нами, заселяя вселенную неточными копиями оригинала или копиями копий. На
этом пути мысль приводит меня вскоре к существованию некоего божеского
производственного процесса. И лишь сакраментальный вопрос: "Зачем это
нужно?" обнажает всю абсурдность этого предположения. Но давайте будем
объективными при сравнении двух миров, потому что те цели, которые мы
ставим перед нашим обществом, и, конкретно, какие каждый из нас находит и
ставит перед собой, и та жизнь которой мы живем, ища путь-дорогу до этой
цели, - для других может оказаться сущим пустяком, или чем-то надуманным.
И также наоборот, то, что делают другие, мы не всегда оцениваем по высшему
критерию достоинства и зачастую бывает, своими суждениями губим невеликие
ростки нашего же будущего блага, потому что благо производится не только
нами, а всеми сообща. Сам мир устроен так - нет одной универсальной цели,
абсолютно верных троп - их навалом. В крайнем случае, есть оптимальные
ситуационные варианты, но не более того. И это очень правильно, ибо если
бы цель всегда была единственной и абсолютной, как раз тогда то стало бы
незачем жить...
- Хи-хи, - сказал левый сосед, оказывается, подглядывавший через
левое плечо. Я зло убрал записи, сбившись с мыслей.
Забитая до отказа репортерская ложа - словно курятник с подросшими
бройлерами - неистовствовала. В воздухе пахло сенсацией. Председатель
Нравственной Комиссии встал, его тут же стянули обратно за фалды и
обшлаги. Рьяно отталкиваясь от коллег, он вновь выкарабкался и выкрикнул:
"Да..!", его опять стянули, и опять он всех переборол, из последних сил
крича: "Даем допуск!" Драка немедленно прекратилась - нет ничего сильнее
официального слова.
- Хорошо, - ласково проговорил принц Ништяк.
- Здорово! - обрадовался заказчик. - Теща курит, мочи нет.
- Очень хорошо, - еще ласковей сказал принц. Клакеры, если и были,
притихли, ожидая дальнейшего развития событий. - Леди и джентльмены! С
вашего позволения! Тихо же, прошу тишины, товарищи! Начинаю.
У-у-у, загудели в зале, еще не воспринимая для себя всю
трагикомичность происходящего, но уже предчувствуя беду. Принц обратился к
заказчику:
- Королевская Информационная служба - самая королевская в мире, а
посему весь ход, откровенно скажем, нелегкого изменения, мы сможем видеть
на наших экранах.
На сцене и по стенам зала располагалось множество экранов
телевизоров. Они зажглись, высветив сотни кусочков страны: от пьяных сырых
подворотен, до роскошных VIP-клубов. Зона видимости поражала воображение.
Принц как-то полуприсел, расставил руки в стороны. Теперь даже казалось,
что его острая бородка подрагивает, издавая хрустальный звон.
- Передавайте свою волю, - прокричал он заказчику. - Я отфильтрую и
преобразую... Чего хотите?
Тот знал правила игры и задиктовал:
- Ради очищения людей и общества запрещаю: изготавливать сахар,
добывать соль, гнать спиртные напитки, выращивать табак и производить
табачные изделия. Запрещаю продавать все это в магазинах. Особенно
запрещаю курить какую бы то ни было гадость, дыша на честных граждан
прокуренными вратами ада, когда те мечтают принять покой опосля работы...
Принц еще больше присел, нагруженный невидимой тяжестью и тягостно
молчал. Чувствовалось, что что-то происходит. Вдруг я посмотрел на
мониторы.
Кто не видел потока кровавой лавы при извержении вулкана, тот не
сможет себе этого представить. Люди отрывались от телевизионных
приемников, транслировавших ништяковский опыт и, в чем мать родила,
оттирая хлынувшую к голове кровь, падая и поднимаясь, бежали к магазинам,
где начинался "последний день Помпеи". Они вливались в запруженные толпой
проспекты. Им не повезло!! Не пробиться. Первые ряды бросались на наспех
заколачиваемые витрины и витражи. Насмерть перепуганные продавцы кидались
под прилавки и в кабинет директора, а директор, отпихивая бухгалтера, лез
под свой надежный буковый стол, судорожно сжимая в руке дырокол. Толпы
