- Три минутки посидим, - сказал мне принц, разворачивая красочный
журнал "Мир нововведений".
По всей передней стене на двух уровнях шли лозунги. ЕШЬТЕ ОВОЩИ!
ОВОЩИ - ОСНОВА ЖИЗНИ. Плакаты и наставляли по-отечески: В РАСТИТЕЛЬНОЙ
ПИЩЕ КОЛИЧЕСТВО ФЛОГИСТОНОВ МАКСИМАЛЬНО, и подшучивали: КАПУСТА - ЛУЧШАЯ
ПЕЧЕНЬ, применяли и пряник: ВЕГЕТАРИАНЕЦ - ПОЛНОПРАВНЫЙ ХОЗЯИН БУДУЩЕГО, и
кнут: СМЕРТЬ МЯСУ! Под этими призывами (тщетными, как я вывел из нашего
рациона) располагались пояснения в виде красочных картинок: пышущий
здоровьем бордовый арбуз в разрезе, состоявший из невообразимого числа
"флогистонов", напоминающих среднее между семенами и головастиками;
куриный окорочок, который был до того тощий, что все головастики из него
давным-давно эмигрировали.
Тут, наконец, из поварской вышел мальчик-поваренок в белом колпаке и,
привычно лавируя в проходах, приближался к нам. Я наклонился к принцу и
шепнул:
- Помидуровский?
- А? Так точно, Федя. Ну, я тогда пошел, бывай.
Мы крепко пожали друг другу руки и Ништяк с достоинством удалился в
сторону лазейки в стене. Начищенная обувь блестела на свету, обжигая
глаза. Я повернулся к мальчику.
- Добрый день! - еще не подошед, вежливо заметил тот.
- День добрый, - щегольнул я.
Паренек весь скроен был так ладно и аккуратно, что глядеть было
любо-дорого. Он аккуратно переставлял ножки, аккуратно держал личико и
говорил так завораживающе, что содержимое слов скромно отходило за кулисы
и благополучно забывалось - совсем как у некоторых трибунов. Его улыбка...
Вернулся дон Феодосий и с гневом прогнал очарованный глаз души.
- Как вы сказали? - переспросил я. - Не расслышал.
Мальчик повторил. Выходило типа того, что он здесь, де, Юра, но это,
мол, де-юре. А на самом деле - он Вася, елки-палки, Василий Заодно,
практикант Дегустатора, первого заместителя высочайшего придворного Повара
господина Помидура.
- А-а-а... - протянул я. - Ну, пошли?
- Пойдемьте.
Поварская часть столовой не гласно, а перегородкой делилась на две
половины: где готовили, и где отдыхали те, кто готовили. Вот туда мы и
двинулись.
Еще издалека я почувствовал неладное. Кто-то коряво декламировал
прозу.
-...тогда протянул он депешу..." Эй! Вы чево тэм выкручиваете!
Смотрите у мене!.. Эта... "В моем лице не видишь ли изъяна?" - "Вижу,
генерал! Чирьи и рубцы. Былых сражений, видимо, воспоминанья?"
Мы с разбегу ввалились в комнатушку. Я застыл. Там стоял стол,
окруженный печальными ребятами (нельзя, нельзя в столь раннем возрасте
быть такими поникшими), а напротив у окна в незаправленной постели на
груде подушек покоилось нескромных размеров тело. В одной руке оно с
пафосом держало за грифель карандаш, а в другой - раскрытый детектив.
Королевский Дегустатор! Раньше о нем складывали легенды, в которых
быль спешила перерасти небыль и наоборот. Он бывал героем, бывал гением.
Он первым стал кавалером Творческого ордена. Раньше он успевал повсюду. Он
перебрал миллион профессий и везде побеждал; раньше он был гейзером идей и
изобретений - его знали все. Теперь его не любил никто. Может быть просто
помнили - читать детективы и жить с казенного котла смогут многие.
- Вот вы послуш у мэне. Сочиняемс..."По дебрям шныряли будущие
бифштексы и отбивные, а в гнездах парились будущие омлеты". Каково?
Гэниально!
- Гм-гм, - покашлял я, пытаясь привлечь его внимание. Поварята
стояли, потупив глаза.
-... А вот ишо, так скать. "В свете дней прошедших лет сочинил такой
куплет: вот он я, а вот он лес, что расплылся до небес, заслонив и люд и
смрад; всякий рад, а я не рад". Так-то вота.
- Извините пожалуйста! - уже громко сказал я. Патетический карандаш в
руке его дрогнул. - Меня зовут Феодос Блюмбель и я прилетел...
Вздрогнул сам Дегустатор.
- Хорошо, - проговорил он. - "Повылазили жлобы, здоровенные столбы и
попёрли, и попёрли в кан-це-ля-ри-ю!" Значить, Блюмбель? - переспросил. -
Прэвосходно, прэвосходно! Мне о тебе Помидур тут приходил, орал чего-то,
руками размахивал, скотина... Эй, робяты! - обратился он к
мальчишкам-практикантам. - Там ничего спробовать не надо?
- Нет, - робко ответил кто-то. - Только остывшее суп-пространство с
неравномерным непериодическим распределением твердообразной материи. Если,
правда, подогреть с помощью турбулентной конвекции.
- Не-а, - глухо отозвался Дегустатор и, неожиданно заметив Васю
Заодно, воскликнул: - Васек! А как тамочки с тортом делишечки, э?
Вася погрустнел и ответил:
- Я никак не могу найти коэффициент при минус первом члене
лорановском разложении в ряд функции добротности услада в зависимости от
сахарин-переменной.
Дегустатор зло поднатужился и, оторвавшись от подушек, сел кровати.
- Че вы мене здеся цифрами оперируете, - нахально.(Я, о-прежнему, как
дурак стоял у порога)- У мене... аа... своих хватает покамись, - он
покрутил пальцами у виска и неожиданно обратился ко мне: - Блюмбель,
садись, потолкуем о том, ээ... о сем, - он похлопал ладошкой по одеялу
возле себя, как иногда подзывают собачек. Я подошел чуток и облокотился о
стену. Мне тоже стало грустно.
- И мне, - срыгнув, сказал Дегустатор, - мне теперича, Блюмбель, уже
все отысячечертело. А вот раньше, еще в самобытность мою коммерческим
директором пивзавода... Эх, что за люди теперь пошли! Нисколько не
уважают. А ведь меня выжигали хваленым жэлезом!.. Что? Я что-то
неправильно сказал? - он часто замигал ресницами. - А, извините! Меня
выжигали паленым жэлезом...
- Самокритика, - буркнул один из поварят.
- Что?.. Да, и самокритика. Все в совокупности нещадно подорвало мой
организм, - он полез рукой под подушку, вытащил кусок хлеба и стал
противно жевать.
Мне стало дурно.
- Кухня в нашей жизни занимает важное место, - проговорил этот
гурман, вытаскивая пальцами кусок изо рта. - ...Блюмбель! А ведь чуть не
забыл, зараза, о чем просили! Не представил однополчан моих, - он указал
на перешептывающихся практикантов и стал перечислять, загибая пальцы. -
Эта Зажеватью, эта Зажирни, эта вота братья меж собой: Жрун, Жрунишка и
Пожирушка, а также их Жратишка, дале след Пузонберг, Превкушан и Едокцман,
ну и с ними, само собой, Васек Заодно.
- Наконец-то! - громко воскликнул Вася и взял меня за руку. - Я вас
провожу до гостиницы?
Голова раскалывалась, мои мозги кто-то мешал миксером.
- Если можно, - еле выдавил я.
- Куда вы мои други, в какие края полетели? - закудахтал нам вслед
Дегустатор.
Обратной дороги я не запомнил, да и не смог бы. Вначале я еще слушал
аккуратного Василия, а потом... не помню.
- Забудьте про Порфирия, - говорил он. - Хорошо, что он назвать меня
не забыл - а то бы до вечера мучились. Теперь-то уж все позади. Новый день
- новая песня. Завтра поступаете в ведомство принца; а с нас что возьмешь?
- у нас докука...
Едва забравшись в свой номер, не раздеваясь, я рухнул на кровать.
Глава третья
Так для меня начался третий день. Неужели уж третий!? Значит и время
бежит со скоростью света. Безобразие...
В неловкой позе я лежал, присохнув к дивану: жарища, по онемевшей
щеке ползут вылезшие изо-рта слюни, все плечо в оттисках бугорчатого
петроглифа, - короче, обыкновенные ощущения ожившего мертвеца.
Бу-б-бу-бум,бубумс, - затрещал колокольный звон на грани сознательной
слышимости. Будильник, наверное. Мамочки, каждый день новое - устаешь
удивляться. Иной раз не знаешь что и думать. Бумс-убум! Помилуй мя,
нерадивого за строптивое непослушание.
Плечо?!? Оголенное плечо? Я плохо соображал, но отлично помнил, как
накануне бухнулся спать в верхней одежде. Последняя - это я видел сейчас
собственными глазами - выглаженная свисала со спинки стула. А ну и а что
тут такого. Дуремония!
С трудом встав, я бессильно доплелся до холодильника и сделал хороший
глоток газировки. Ох и сны вы мои соники. После таких сеансов я точно
сомнамбула, и мозги набекрень, и сонно воротит в кювет. Проклятый сладкий
воздух!
Я сделал еще глоток. Стало легче. Потом походил по комнате, пару раз
дрыгнул руками-ногами в качестве разминки. Потом почитал свежую газету.
Потом... Потом... Потом опять повалялся в постели. Наконец, испытанный
метод сработал: естество избавляется от недостатка и пресыщения. Организм
стал отчаянно отказываться от безделья.
Тихо скрипнула дверь - это я выскользнул из номера; пробрался вглубь
прибранного коридора и вниз по черной лестнице, сквозь захламленный
полуподвальный бедлам и через черный ход вырвался на волю. Вздумалось
побродить по городу.
Я не понимал что происходит. Вначале-то (всего два дня назад!)
намеревался быть беспристрастным наблюдателем, приехал ради чистой
исследовательской работы и, естественно, не ожидал такой круговерти, в
которой мне отводилась роль марионетки в руках событий. Это мне ничуть не
нравилось.
Так, погруженный в себя, я обиженно прошагал несколько кварталов, а
микротайфунчики, крошечные ветерочечки обдували со всех сторон, - и не
замечал я, как народу становится все больше и больше, и не проулок это
уже, а проспект, величаво вливающийся в площадь. Бурлящим и бубнящим
течением толпы, словно волной на берег, меня снесло к изящной лавочке.
Сел. И наконец-то оборотился в наблюдателя.
По отмосткам вдоль стен домов, прилегающих к площади, шатались
обросшие щетиной унылые диадохи, пугая редких там прохожих и друг друга
своим видом и численностью. Площадь же шипела, клокотала, пенилась людьми,
вздымаясь до туч по стволам деревьев и памятникам, густела, плотнела и
вдруг схлынула: могучий отлив унес с собой все, что возможно, взамен
оставив миллионы кожурок семечек, окурков и проигравших лотерейных
билетов. Произошло утреннее открытие магазинов. Моему взору предстали
плакаты и огни зазывающей рекламы. "Вы ходите в дезабелье фирмы "Фиговый
лист"? Пылающий неон, бегущие строки, гремящая музыка - настоящее
потрясение для непробудившегося города. Банк "Акула бизнеса". Гостиница
"Логово". Но а уж мелких вывесок больше, чем муравьев в роще. "Кон-дом -
ч.стное концессионное домостроительство. Ставьте на Кон-дом и Вам
покорятся высоты небоскребов".
Какая похабщина, - подумал я. - И это в названиях, где следует быть
ювелиром и микрохирургом. Каждое название надо лелеять, терпеливо растить
и воспитывать, не растрачивая по мелочам. Достойных названий мало, но
чрезвычайно велика в них потребность, и горе осмелившемуся взять одно из
них и употребить не по назначению. Выдумывать все мы мастаки, а поди
выдумай название! Оно должно быть звучным на слух, красивым в написании и
адекватным содержанию. И разве не ясно, что весь наш могучий язык состоит
из одних только названий. Здесь нужна целая наука! Скажем, ономастика.
Я растроганно поднялся и пошел куда глаза глядят. А глаза зорко
вцепились в одно непонятное взгромодье - болтавшийся хвост людей в проулке
между стеной ратуши и задворками королевского дворца, почему-то не
рассосавшееся в миг открытий. Это была очередь.
Дорогие мои, и очереди бывают разными, и тоже табелируются, и
ранжируются. Причем, смотря под каким углом рассматривать. Рассматривать
же их можно по длине, образовываемым очертаниям, внутреннему состоянию и
внешней силе, трансформирующей координаты отдельных их членов, и еще по
много чему. Если хотите, очередь вообще пятое, особое состояние общества,
