на созерцание издели с другой стороны...
Я подумал про себя: "Это халявщики! Люди, вместо того, чтобы делать
просто, делающие сложно. Люди, относящиеся к работе с халтурой, без искры
творчества. Часто другим они кажутся смешными, но до той поры, пока не
приходится расплачиваться".
Вдруг со стороны Комиссии послышались одиночные хлопки, а потом
бурные рукоплескания. Не медля, Изобретатель схватил изобретение за
антенну и с воплем: "Зарезали!" ринулся прочь, но, кажется, с железной
винтовой лестницей ему не удалось справиться и мы ещё долго слышали
дребезжащие металлические раскаты грома.
Глава пятая
Послушайте же теперь о дне, считаемом мной поворотным во всей этой
истории. Ибо именно тогда отверзлись очи и шелк розовый спал наземь,
допрежь обволакивавший ровно коконом пушистым тело мое и душу.
...Стоим это мы в кухне, помню, и кое-кто из приятелей тоже, беседуем
о насущном. Я активно вовлечен в разговор и вдруг получается, что я
замечаю исчезновение моего куратора Князя Гурвица. Это сразу несколько
смущает, потому что с остальными собеседниками меня познакомили только
что, это все хорошие знакомые Гурвица, но не мои. Неторопливый разговор
продолжается, но с каждой минутой мои ответные реплики становятся все
рассеяннее, я думаю о другом и досадно пропускаю очередную смену темы.
Внезапно оказывается, что приятели бурно обсуждают некие неизвестные мне
политические аспекты, и так как я не припоминаю их
предварительнопричинного развития, то понимаю, что попал в полосу
кратковременных выпадений из времени и пространства.
Они ведут себя так, будто ничего не происходит!
Но может так оно и есть? Ведь нечасто услышишь случайно оброненные
признания в непонимании мира (здесь не в счет частные недоразумения) и
наоборот, зачастую раздаются презрительные крики: "Не морочьте голову! Не
толките воду в ступе! Хочешь быть счастливым - будь им!" Нет, видно
принадлежу я к той бедной группе больных, которые из-за нерешительности и
слабости своей не в силах уберечь росток изящества тонкой души, и погибает
он в корчах, зажатый хищными тисками небытия прошлого и небытия будущего.
Именно такие мысли возникают у меня в голове, а затем я фиксирую
взрывоподобное расхождение собеседников по своим делам. Каждый жмет мне
руку, благодарит за красивое знакомство, а сам бочком, бочком и исчезает.
Проходит мгновение и кроме меня остается лишь один-единственный человек.
- Ну а как у тебя-то жизнь? - спрашивает он.
- Да так, - отвечаю, - помаленьку.
И он тоже намеревается исчезнуть, но тут в комнату протискивается
немой юродивый в замызганном, заношенном до лохмотьев драпе, становится на
колени посреди прохода, нарочно загораживая выход, и умоляюще вглядывается
в простодушные наши лица, тщетно силясь что-то произнести. Что ему надо!
Чем мы поможем ему? Иди, иди отсюда! Тот, кто стоит ступенькой ниже -
безумно низок; до тех, кто стоит ступенькой выше - рукой подать. Он -
ниже. Чем мы ему поможем?!
Тогда приятель спрашивает:
- Чего тебе, милый?
Юродивый расцветает в улыбке, радуясь что его заметили наконец и
принимается отчаянно жестикулировать. Но, к сожалению, мы его не понимаем.
- Да ну чего тебе! - спрашивает приятель. - Не знаешь что делать? - и
берет его за рукав, брезгливо подводит к водопроводному крану, до упора
затягивает вентильную головку и восклицает: - Что-то вот воду отключили,
сам не знаю. Не течет и все тут. Ты, милый, сядь рядышком, и как потечет
вода из этой вот трубки, так немедленно сообщи мне или Князю Блюмбелю.
Ясно?
Юродивый тупо вертит башкой, а приятель тем временем живо ретируется.
Остаемся мы вдвоем. Я жду Гурвица, а он садится на пол, по-турецки
скрещивает голени и ждет появления прозрачной струи. Время от времени он
бросает на меня мучительные взгляды и я отвожу глаза, я жду Гурвица. Кто
мне этот нищий и чего ради я должен ему помогать?
Тишина. Он сопит тяжко, а так тишина. Где же Гурвиц - ах я бедолага!
И тут вдруг так тоскливо вспоминается родная Земля, где в любой момент
купаешься в счастливой общности, где чувствуешь себя своим, и дома, и
принимаешь какими есть эти удивительно близкие семейные мелочи. А ты в это
время чрезвычайно далек, ты силишься открыть для себя мир новых друзей,
освоить второй дом, но это никак не получается. Потому что просто-напросто
ты один и в темноте не замечаешь ступеньки, на которой толпятся остальные,
и не с кем сравниться, и нет руки помощи, и нет ответа к задаче. Ты не
знаешь где та ступенька с остальными: вверху или внизу? Вверх подниматься
невероятно трудно, вниз спускаться довольно легко, но если ты станешь
спускаться, а они наверху - ты пропал, и если станешь медленно
подниматься, а они окажутся внизу - тоже пропал, а твоя преглавная задача
- НЕ ПРОПАСТЬ.
Вдруг я вздрогнул. Это средь тишины звук заработавшего холодильника
вывел из оцепенения. Нога одеревенела. Взглянул на юродивого - сидит.
Тогда я неловко встал, произведя скрипучий стон металлической ножки стула
по бетону, и поразминал ступню. Сидит. Сидит. Гурвица нет. Я обозлился и
вышел из комнаты - на улицу.
А на улице жуть, паника, все с тревогой бегут куда-то, или я снова их
не понял. И тут как дунет мокрый ветер и срывает с меня шляпу, она катится
по лужистому асфальту и тогда я недовольно бегу вслед за ней, а рядом в
том же направлении бегут невзрачные серые плащи, зонты, летят, трепеща
крылышками, грязные бумажки, и все кувырком, вперемежку. Кое-как я догоняю
унесенца, останавливаюсь и как раз тут меня сшибают.
Это уже слишком!
Толпа угрюмо охает и бежит дальше, а я, будто оплеванный, лежу и
намокаю. И только одна девушка (подумать только!) протягивает мне белейшую
ладонь.
- Спасибо, - бормочу, встаю и отряхиваюсь.
- Князь, поспешите укрыться! - и пропадает. Ну и ну!
Ласково манят огни ресторана обещанием тепла. Тяну за ручку витражной
двери и попадаю в открытое море музыки и света.
- Первая дверь по коридору - уборная, - вежливо роняет швейцар.
Чищусь и прихожу в себя. Вторая попытка проникнуть в ресторан
оборачивается успехом. Мягко иду по ковровой дорожке в длинном проходе.
Если, думаю, дойду до пальмы у последнего столика и не растает паршивое
настроение, то... то слаб я все-таки оказался и зря поехал сюда, когда мог
сидеть на своем окладе советника.
- Феодосушка!..
Еще шаг.
- Блюмбель!
Окликнули как стеганули бичом. Не может быть!
- Поль! А ты как здесь очутился! - я подбежал к Дуреману, не веря
своим глазам (впрочем, глазам я и раньше не очень-то доверял), растроганно
пощупал его костюм.
- Ты сядь, не елозь, - притянул он меня к себе. - Не надо привлекать
внимания, люди пришли отдохнуть, люди оборачиваются. Зачем приучать
организмы впрыскивать адреналин в кровь безумными порциями.
- Я соскучился! - сердце стучало как амортизаторы без масла, ноги
подкашивались, я почти упал на стул.
- Выпьешь?
- Поль, я один был, один, я умер, я хочу домой...
- Ничего. Почти всегда это проходит. Выпей. Иллюзии тоже вещь.
Я прижался к нему и повертел рюмку в пальцах. Человек, я знал, был
белой стеной, освещаемой светом тусклых лампад, между которыми и ней
бесились фантомы в дикой первобытной пляске. Каждый из фантомов отбрасывал
на стену тень. Каждая из теней делала человека немножко черным. И я тоже
стена, но я хочу быть небесно белым.
- Не хочу, - поставил рюмку на стол, - это препятствие на пути к
белизне.
- Ну и зря, - сказал Поль, - жить надо проще.
Я закрыл глаза и с силой потер лицо. Казалось, будто не спал двое
суток. Казалось, будто ускорение 10g рвало и топтало внутренности.
Казалось, будто смерч ввинчивал шурупом в неисчислимую бездну тартара...
- Дос, очнись! - Поль похлопал по щекам.
Я очнулся. Да, надобно проще. Буду проще.
- Почему ты здесь?!
- Ох, мир теснее лампы Алладина. Но ты знаешь, попал я в
пренеприятную историю. То, что я сижу здесь, еще не говорит о том, что вот
мне просто захотелось посидеть в ресторане где-нибудь на другой планете и
сижу; скорее, я бы сказал, мое пространственное местоположение полностью
задали действия других, реально существующих лиц, которые, в свою очередь,
частично обеспечил я сам, движимый жизненным запалом, а остальное - третьи
лица, приводимые к активности еще кем-то. Обобщая, заключаем, что мир
является множеством, всякое подмножество которого детально определяется
остальными членами данного множества. Следовательно, ничто составлено из
всего, все составлено из ничего...
Это меня доконало, ненавижу, когда любовь к мудрости оборачивается
любовью к мудрствованию. Я ему все высказал. И тогда - о, чудо! - все
встало на свои места, все заговорило доступным языком. И вот что я
услышал.
Пока Поль готовил речь ко дню вручения Нобелевской премии, комитет
успел усомниться в верности своего решения и направил на Дуремонию
повторную комиссию для заключительного освидетельствования, сплошь набитую
седовласыми академиками. Волей-неволей, он полетел с ними, а та
осмотрелась и напыщенно заявила что и не планета это вовсе, а другая
сторона Земли. И улетела.
Дуреман остался.
Чтобы выяснить.
Другая сторона Земли! Широко известно, что вероятность появления
кирпича без человека равна нулю, с человеком - единице. Вероятность
появления когда-либо кирпича равна вероятности появления человека, а
вероятность появления последнего стоит в прямой зависимости от вероятности
появления Природы. В последнем случае имеется в виду не обязательно
Человек в теле человеческом.
Честно говоря, что было до Природы я не знаю, как не знаю и то, была
ли она в действительности Первоисточником. Во всяком случае, ее, с хаосом,
богами и фортуной назвали первичным миром. Вселенная породила цивилизации
и людей, все что мы называем жизнью. Это был вторичный мир - мир,
созданный первичным. Мы не утверждаем, что он появился в единственном
числе. Всякое "рождение", о которых идет речь, являло собой долговременный
эволюционный процесс, почти случайный, так как "дети" были
непреднамеренными продуктами жизнедеятельности "родителей", которые и
узнавали-то о их существовании чуть не в последний момент.
Итак, люди появились и, конечно, стали возникать третичные миры,
которых к настоящему моменту известно пока три: техносфера, ноосфера и
фантасфера. Техносфера - это мир, созданный мастерством, руками; ноосфера
- мышлением, разумом; фантасфера - мечтами и мощью воображения Человека.
Первые два стали связующим звеном между Человеком и Природой, а третий
пошел вглубь, чтобы стать по-настоящему "третичным" - третьим шагом
Эволюции. Каждый из миров умел влиять на любой другой и каждый считал себя
единственным, заслуживающим истинное признание. Фантасфера, или как уже
известно, Дуремония стремительно развивалась и вскоре достигла высокой
стадии разумности, когда дуремонцы всерьез задумались о своем
происхождении. Дело казалось прозрачным, но к людям у них возникла
своеобразная неприязнь, какая бывает у детей к родителям, когда они в
мыслях ставят себя выше взрослых, на деле пасуют перед опытом, а в душе
чувствуют себя им обязанными, не имея сил расплатиться. И тут, как назло,
их обнаруживают сами люди. Что делать? Прибывает Блюмбель, а дуремонцы еще
не решили как к нему относиться и тогда каждый, кому поручают быть гидом
при нем, не принимая полноты ответственности, желает поскорее от него
