не зная об этом, продолжали вопить с высоких трибун о священном долге
имперского правительства возвратить героической герцогине ее варварский
престол. Кримхильду радушно принимали в княжеских дворцах. Газеты ярко
живописали верность герцогини священному Учению Аватаров и языческие
злодейства узурпатора...
София Юстина была довольна: для того на доске и существуют разные
фигуры, чтобы всякая из них исполняла особенную партию.
А что же Варг? О нем аморийцы узнавали только из газет. Даже на Форуме,
этой твердыне вольномыслия, никто не осмеливался выступать в его поддержку.
Варг для Империи был сущий зверь, причем взбесившийся, -- а бешеных зверей
уничтожают.
Могло ли быть иначе? Ведь даже сумасшедшему не придет в голову бросать
дерзкий вызов хозяевам Ойкумены.
Правительство его не замечало. Еще в начале мая первый министр особым
декретом приостановил действие вольфрамовой концессии. Аморийские негоцианты
покинули мятежную страну. Мгновенно замерла торговля. Зато землю Нарбоннии
наводнили имперские лазутчики и диверсанты. Первые занимались саботажем
начинаний Варга, вторые -- загадочными преступниками, "выдававшими себя за
казненных еретиков Ульпинов". У первых получалось лучше, но и Ульпинам
пришлось несладко в этот май, для них он вовсе не был безмятежным.
Если бы имперское правительство возымело желание подавить мятеж, не
прибегая к грубой силе, это нетрудно было сделать. По убеждению самих
Ульпинов, Варг продержался бы не больше года.
Но оскорбленная Империя вожделела проучить смутьянов сейчас и сразу, да
так, чтобы всем прочим бунтарям неповадно стало -- вот, кстати, была первая
причина, зачем мыслители Ульпины присоветовали Варгу отпустить Кримхильду.
К началу июня центр общественной жизни переместился из Темисии в
Элиссу, прежнюю столицу Империи, основанную самим Фортунатом, ныне главный
город провинции Дорида. Поскольку шел Год Кракена, а этот аватар
покровительствовал именно провинции Дорида, очередные Патрисианские игры
происходили в Элиссе. На игры прибыли сам август Виктор V, члены священной
династии, весь двор, большинство князей, причем многие отпрыски княжеских
семей сами участвовали в спортивных состязаниях.
Видных плебеев тоже было много, но на местах зрителей; собственно
Плебейские игры обычно проходили через два месяца после Патрисианских, в
августе.
От праздничной Элиссы мятежную Нарбонну отделяли какие-то девятьсот
герм глади Внутреннего моря -- однако на Патрисианских играх о суетной
политике почти не вспоминали.
Сведущие люди, все как один, предполагали, что основные операции в
Нарбоннской Галлии начнутся сразу по завершении Патрисианских игр.
Софии Юстины тоже не было в столице во время игр. Ее сын Палладий
успешно справился с менингитом, и София, оставив первенца на попечении
любящей бабушки Лукреции Марцеллины, с новыми силами устремилась в пучину
политических бурь.
Первого июня София присутствовала на открытии Патрисианских игр, но уже
второго июня ее аэросфера была над Вавилоном. В столице Месопотамии министр
колоний провела день, затем отправилась в Сузы, персидскую столицу. Ее
усилиями удалось разрешить пограничный конфликт между друзьями Аморийской
империи на Среднем Востоке. После Суз и Вавилона она посетила Тифлис,
Антиохию, Иерусалим, на один день возвратилась в космополис и снова
отправилась в дальний путь, на этот раз на север, в германские государства.
Оттуда аэросфера министра колоний направилась в Италию. В Неаполе София
снова встретилась с наместниками близлежащих земель. Посетив элитную
разведшколу в окрестностях Везувия, она узнала подробности охоты на
Ульпинов. Шефу разведшколы Фламинию Семерину она мягко намекнула, сколь
много грамотных и преданных людей мечтают заместить его должность...
Тринадцатого июня София Юстина прибыла на Сицилию, в город Панорм. Там
ее уже ждали герцогиня Кримхильда и князь Марсий Милиссин.
Днем раньше Божественный император пожаловал двадцативосьмилетнему
генерал-майору Марсию Милиссину воинский чин генерал-легата, а первый
министр назначил его руководить операцией "Герцогиня".
* * *
148-й Год Кракена (1786),
14 июня, Внутреннее море у берега Сицилии, борт линкора "Мафдет"
Гигантский флагман медленно плыл по Мессинскому проливу. Стремительный
ветер бил в черные паруса, и могло показаться, что грозный Симплициссимус,
живописанный белыми змейками на этих парусах, извивается в корчах
безудержного гнева. Силовая установка линкора была выключена; корабль
маневрировал против ветра с помощью парусов. В узком проливе меж угрюмых
скал это занятие было небезопасным, но генерал-легат Марсий Милиссин не
сомневался в мастерстве своих капитанов.
Он стоял на носу корабля, там, где начинался бушприт, у бронзовой
фигуры изготовившегося к прыжку свирепого гепарда. Его облачение составлял
новый черный калазирис с пышными золотыми эполетами, петлицами с ликом
воинственного аватара и двумя большими звездами, каждая о двенадцати лучах,
вышитыми на рукавах калазириса. Подставив мужественное лицо ветру, князь
Марсий могучей рукой обнимал плечи княгини Софии. Они были одни на палубе в
это раннее утро. София тоже была в форменной одежде, но не военной, а
цивильной: ее вытканный золотом синий калазирис с тремя большими звездами
обозначал высокий гражданский чин логофета, который обычно присваивался
имперскому министру и в военной иерархии соответствовал званию
генерал-префекта, командующего корпусом. Марсий знал, что тоже станет
генерал-префектом, если выполнит возложенную на него миссию.
Впрочем, честолюбие для этого человека было далеко не главным мотивом
-- главными мотивами были для него желания возлюбленной Софии и священный
долг солдата Империи.
Гигантский корабль едва заметно содрогнулся, провалившись в упругую
волну. София тоже вздрогнула и проговорила:
-- "В страхе великом тогда проходили мы тесным проливом;
Сцилла грозила с одной стороны, а с другой пожирала
Жадно Харибда соленую влагу: когда извергались
Воды из чрева ее, как в котле, на огне раскаленном,
Со свистом кипели они, клокоча и буровясь; и пена
Вихрем взлетала на обе вершины утесов; когда же
Волны соленого моря обратно глотала Харибда,
Внутренность вся открывалась ее: пред зевом ужасно
Волны сшибались, а в недра утробы открытом кипели
Тина и черный песок. Мы, объятые ужасом бледным,
В трепете очи свои на грозящую гибель вперяли.
Тою порой с корабля шестерых, отличавшихся бодрой
Силой товарищей, разом схватя их, похитила Сцилла;
Взор на корабль и на схваченных вдруг обративши, успел я
Только их руки и ноги вверху над своей головою
Мельком приметить: они в высоте призывающим гласом
Имя мое прокричали с последнею скорбию сердца"...
-- Унылый стих, навевающий тоску, -- заметил Марсий. -- У Гомера есть
места получше. Вот, например:
-- "Добрая! Сердце себе не круши неумеренной скорбью.
Против судьбы человек не пошлет меня к Аидесу"...
-- Ради Творца, замолчи! -- простонала София. -- Ты все перепутал! Это
из монолога Гектора перед битвой с Ахиллом... в каковой битве отважный
Гектор пал. О, мой мужественный бог, я не хочу быть твоей Андромахой! Ну
зачем ты вызвался в этот поход?!
-- Мне странно слышать твои слова, звездоокая богиня. Не мой ли долг
расквитаться с варварскими ублюдками за все унижения, которым они тебя
подвергли?! Jus retorsionis naturale59, в конце концов!
София зябко прижалась к могучего торсу возлюбленного.
-- Этого страшусь больше всего на свете. Ненависть затмит тебе
рассудок, а боги карают безрассудных.
-- Не затмит. Мне не впервые бить языческих собак. А тут даже не собаки
-- так, петухи!
-- Пойми, любимый, это не игра! Да, под твоим началом легион верных
солдат, но... но наше предприятие не обещает быть легкой прогулкой! Там сама
земля враждебна нам...
Князь Марсий недобро ощерился.
-- Скоро эта земля покорится нам!
-- Не обольщайся, воинственный бог. Я знаю, ты возьмешь Нарбонну и
посадишь мою куклу на ее престол. Однако это будет не конец войны, а лишь
начало. Дикари слабы, как ветхий хворост, но, подобно хворосту, легко
воспламеняются... Искра мифической свободы воспламеняет их! И я боюсь, что,
прежде чем сгореть самим, они сожгут наши надежды... мои надежды на тебя,
любимый.
-- Твои волнения напрасны, бесценная моя. Это в политике все сложно, а
война -- это война всего лишь! Чем мучаешься ты? Я перевешаю диких собак
скорее, нежели они, как ты сказала, воспламенятся!
Княгиня София задумчиво покачала головой.
-- Зверей дразнить не стоит. Если начнешь вешать невиновных или, тем
паче, женщин и детей...
-- Женщин? Детей? Что ты такое говоришь?!
-- Я говорю правду, Марс. Будь готов к тому, что против твоих стойких
солдат выйдут крестьянки с вилами и детвора с ножами. Наступит момент, когда
узурпатору будет не на кого больше положиться. И эти женщины с детьми,
возможно, станут грозной силой против твоих легионеров...
-- Воистину, народ безумных дикарей! -- пробурчал Марсий.
-- Вот именно. Поэтому будь осмотрителен, мудр и расчетлив. Зачинщиков
волнений вешай принародно, а остальных смутьянов и сочувствующих им обращай
в рабов и в метрополию немедля отправляй.
-- А как отделить сочувствующих негодяям от безучастных и верных нам?
По карминным устам Софии пробежала улыбка.
-- Эта загадка не для тебя. Условно считай всех варваров сочувствующими
мятежникам. Если восстала деревня -- сожги ее дотла и всех обрати в рабство,
а старосту и прочих главарей повесь прилюдно, как я уже сказала. Если
бунтует город, возьми его и покарай защитников, как будто бунтовали все они.
Однако не забывай использовать услуги эфиальтов и не скупись, оплачивая их.
Твоя задача-максимум -- не посадить Кримхильду на престол, а сломить
дикарский дух нарбоннского народа. Это поистине nervus rerum60! Поэтому не
опасайся внушать варварам страх и ужас. Жги, режь, убивай, угоняй в рабство,
даже пытай, и чем более жестоко, тем больший трепет ты внушишь. Самое
лучшее, если ты предстанешь варварам не как обычный оккупант, а воплощением
воинственного бога, демоном неотвратимого возмездия. Но не переусердствуй:
как только ты увидишь... вернее, я увижу, что мятежная страна покорена, мы
тотчас сменим гнев на милость, и оставшиеся в живых вновь познают
преимущества имперской власти.
Марсий вздохнул и сказал:
-- Как жаль, что ты не можешь подарить мне хотя бы малую частицу своего
ума, любимая. Иной раз, слушая тебя, я изумляюсь, как женщина способна быть
такой безжалостной, а иной раз поражаюсь твоему добросердечию. И ты всегда
знаешь, что, когда и где уместно!
-- Выходит, не всегда, любимый, иначе б не было самой войны... Я
вспомнила песнь Одиссея о Сцилле и Харибде вовсе не случайно, -- София
простерла руку к серым скалам, мимо которых сквозь водовороты пробирался
могучий линкор. -- Я как раз между этими скалами. Не Сцилла меня схватит,
так проглотит Харибда. А может, выплыву, как выплыл Одиссей... Я слишком
далеко заплыла, чтоб поворачивать назад! Сколько людей погибло... никчемных,
в основном, но были среди них и дорогие мне. И сколько еще погибнет... А все
ради чего? Чтобы добыть очередной Юстине пост первого министра?
-- Не говори так, звездоокая богиня, -- прошептал Марсий. -- Все,
павшие ради тебя, не стоят твоего мизинца. Когда-нибудь они бы умерли; разве
