престол понтифика вступил ловкий ставленник нашей врагини. Его короновал
белой митрой, как и положено, в Мемноне, в Храме Фатума, сам август Виктор
Фортунат. Верховные сановники Империи присутствовали на интронизации. Был и
отец Софии, первый министр. И будто бы он простудился там... Минули дни;
болезнь пристала к слабому; нашлись и те, кто ей помог, болезни... Тит Юстин
слег, а дочь его София посредством изощренной интриги понудила трусливых
олигархов издать рескрипт о возложении на нее, вплоть до выздоровления отца,
обязанностей первого министра. Увы, благородный друг, наша жестокая врагиня
дорвалась до кормила имперской власти, не помешали ей ни собственные
преступления, ни козни неудачливых соперников!.. Среди фанфар врагиня нас не
позабыла -- тебя, меня и сына моего. Она намерена покончить с нами, раз и
навсегда. Второго дня София издала такой декрет: Фламиний Семерин, тот, кто
охотился за нами по ее приказу, назначен в Палаты Цербера72, а на его место
заступила Медея Тамина. Узнай же, благородный друг, кто такая Медея Тамина:
она училась вместе с Софией в Императорском Университете, затем творила
правосудие в судах Святой Курии. Медея Тамина была одним из прокуроров на
процессе против еретиков Ульпинов... И всегда оставалась верна Софии Юстине,
благодетельнице своей! А сказанное означает, что с нами разделаются в
ближайшие недели... если продержимся до конца октября, это будет чудо. Нас
не спасти уже... спасись хотя бы ты! Нет смысла погибать всем вместе, когда
остался выжить шанс...
Варг знал, что скажет дальше Марк Ульпин; как оказалось, Варг ошибся:
сначала еретик сказал иное.
-- Открою тебе тайну твоего спасения, благородный друг. Отец твой Крун
перед кончиной молил Софию пощадить тебя. В это непросто поверить -- ведь
сам отец твой полагал казнить тебя! -- но это истинная правда. В момент
душевного затмения София поклялась ему кровью Фортуната. Можно ли верить
суетной клятве врагини вероломной?.. Не знаю, не знаю... Но у тебя нет
выхода иного, иначе ты умрешь бесцельно и бесславно! Вот он, последний шанс,
твой и ее: отдай ей нас, тех, кто стал причиной твоих бед! Отдай, пока еще
мы живы! Не будет нас -- не сможешь нас отдать... Право, жизни наши, жизни
тех, кто на деле мертв уже, не стоят ничего -- но, отдавая нас Софии, ты
напомнишь ей о священной клятве Круну, и она не станет добивать тебя...
возможно. Прощай, благородный друг. Прощай -- и прости...
Видение померкло; Варг словно провалился в пустоту. Мыслей не было, был
только мрак и безысходное отчаяние, пылавшее в его душе. Причиной отчаяния
являлось то, что в последнем монологе Марка Ульпина ни разу не прозвучало
ставшее уже привычным заклинательное слово "свобода".
Так понял Варг: "свободы" не было уже -- остался только "шанс".
Глава двадцать вторая,
в которой ad interim первый министр Империи посещает место своего
преступления
148-й Год Кракена (1786),
14 октября, Внутреннее море у берега Нарбоннской Галлии, борт линкора
"Мафдет", затем окрестности Нарбонны
Из воспоминаний Софии Юстины
...Я приняла это решение, как только получила ошеломляющее послание от
Варга. Муки совести понуждали меня возвратиться в Нарбонну, меня тянуло
туда, на место моего преступления. Мое положение в Темисии оставалось
достаточно прочным, отец медленно, но верно оправлялся от инфаркта, и я
считала себя обязанной поставить точку в нарбоннском кризисе, пока ключи от
главного кабинета в Малом Квиринале были в моих руках. Я быстро сочинила
тронную речь для императора, завершила неотложные дела, а все иные отнесла
на потом, и рано утром отбыла из космополиса, даже не поставив в известность
своих министров. Разумеется, я сильно рисковала, ведь до девятнадцатого
октября оставались считанные дни; если не вернусь к девятнадцатому, придется
распрощаться с политической карьерой: никогда еще первым министром Империи
не становился человек, дерзнувший опоздать ко дню рождения Божественного
императора! Поэтому в Нарбонну полетели сразу три аэросферы, так, на всякий
случай.
Полет прошел без осложнений. В полдень моя аэросфера успешно
пришвартовалась к приемной мачте линкора "Мафдет". Несмотря на неожиданность
визита, Марс устроил мне помпезную встречу, пожалуй, даже чересчур. На
палубе линкора выстроилась центурия почетного караула. Сначала мне
почудилось, что Марс каким-то образом, втайне от меня, выписал из метрополии
патрисианских гвардейцев. На самом деле он вырядил в парадные гвардейские
мундиры героев минувшей военной кампании; я поняла это по свежим ранам,
которые только начинали заживать... Очевидно, таким образом Марс собирался
похвастаться передо мной, а заодно продемонстрировать своих лучших солдат,
проливших кровь согласно моей воле. Я почувствовала себя неловко: эти герои,
вероятно, полагают, что я приехала вручать им ордена за мужество и
храбрость!
Мужчины неисправимы, даже -- и в особенности! -- мой воинственный бог.
О, неужели Марс не знает, как я мечтаю броситься в его объятия, прильнуть к
его устам, ощутить прикосновение его сильных рук... я так истосковалась по
ним все эти долгие четыре месяца! А вместо этого он вынуждает пылкую Виртуту
играть докучливую роль властительной Юноны...
Чеканя шаг, он подошел ко мне и отдал честь, как полагается по
протоколу. Он не смог отказать себе в удовольствии проглотить приставку "ad
interim"73 перед словами "первый министр". О, Марс, большой ребенок!
Наша кукла, разумеется, также не упустила возможности поприветствовать
меня. Я попыталась сосчитать, сколько символов герцогской власти она надела,
и поняла, что все. Большая корона, золотая цепь, пурпурный плащ, багряные
сапоги, жезл из слоновой кости -- все это было на ней или при ней и
смотрелось на удивление вульгарно. Лицо Кримхильды было пунцово-розовым, не
то от ветра, не то по причине поразившего мою бедняжку беспокойства.
Взглянув на нее, я ощутила стыд и жгучее желание сорвать с недостойной
возложенные мной регалии. Она усугубила свое положение тем, что попыталась
облобызать мою руку. Пришлось шепнуть ей на ухо по-галльски:
-- Что вы делаете, дорогая?! Немедленно оставьте! Я же не царствующая
особа, как вы, а всего лишь высокопоставленный чиновник на службе
императора!
Наверное, в моих слова бедняжка услышала издевку; ее пунцовое лицо
мгновенно побледнело, и она едва пролепетала слова официального приветствия.
Военный оркестр исполнил государственный гимн, а затем мне пришлось
обратиться к солдатам. Как всегда, когда не могу вознаградить делами,
вознаградила словами -- и, как всегда в подобных случаях, мои слушатели
остались от меня в восторге. Увенчала речь обещанием представить лучших
героев императору для награждения орденами и именным оружием.
После церемонии уединилась с Марсом в его апартаментах на линкоре... я
не желала себя больше сдерживать! Кукла было увязалась за нами, но я
плеснула в нее волной холодного презрения и приказала возвращаться в
Нарбонну, где ждать меня. Смотреть на Кримхильду было больно и жалко; я и не
подозревала, насколько мнительна она. Однако успокаивать не стала -- пусть
мнит, что впала у меня в немилость.
Когда она исчезла, мы с Марсом предались любви. Какое сладостное
счастье забыть себя, свою загадочную личность, и пробудить в себе Женщину! В
те жаркие мгновения презрела собственную власть над миром и отдала себя во
власть любимого мужчины. Он говорил мне сладкие слова, он поглощал меня
неистовыми поцелуями, он наслаждался моим благоухающим телом... я испытывала
неземную усладу, точно сама покинула сей грешный мир и очутилась в
Богоявленном Элизиуме... Это в Элизиуме озаряли мы пространство мелодиями
нашего блаженства, это в Элизиуме, не на земле, извивались наши молодые,
алчущие любви тела, это в Элизиуме мой воинственный бог изливал в меня свой
сладкий нектар!.. Того, что нас услышат, я не боялась, ибо мы были в
Элизиуме, а все остальные -- на грешной земле. И я была не правительница
Империи, и он был не имперский легат -- я, звездоокая его Виртута и он, мой
воинственный Марс, унеслись в поднебесные выси истинного счастья... ради
этого стоило жить и страдать!
Мы потеряли счет минутам и часам, а остальные, грешные смертные, не
осмеливались беспокоить нас. За окном угасал день, и с ним уходило наше
счастье... где-то в глубинах сознания нарастало ощущение неотвратной беды, и
я изобретала всяческие уловки, чтобы продлить сказочное путешествие в
Элизиум, я не отпускала моего Марса, сколько могла... И чувствовала, что,
вопреки моим усилиям, мы стремительно проваливаемся вниз, из Элизиума на
враждебную землю, из облаков счастья в пучину безнадежности... в ту бездну,
где я, самая могущественная женщина Ойкумены, принуждена метаться в
невидимых оковах жестоких обстоятельств, условностей, предрассудков -- и
законов, формальных и неписаных, где я сама была вечной рабой взбалмошной,
непредсказуемой госпожи, чье имя Фата...
...Я очнулась посреди ночи. Обнаженный Марс лежал рядом и безмолвно
ласкал меня взглядом, прекрасный, как сам античный бог. Ощущение
ускользающего счастья вновь заполонило меня, я разрыдалась, и Марс принялся
успокаивать меня, шептал слова, которые я обожала... как будто звуки сами по
себе могли вернуть небесное блаженство! Мне захотелось вознаградить его...
но чем могла вознаградить я бога?! Могла дать орден, могла устроить звание
префекта и даже проэдра, могла назначить военным министром... Я все могла,
что может смертное создание, и ничего, над чем обычно властвует богиня.
Я приняла это как данность, и Женщина во мне уснула... счастливая Она
была, я так завидовала Ей! А я, ad interim первый министр и re vera74 раба
Фаты, вновь стала сильной, мудрой и жестокой. Моя душа вернулась в мозг;
мозг, отдохнувший, заработал, как часы; я оделась, Марс оделся тоже, и мы
отправились в сектор анабиоза и рекреации.
Молчаливый дежурный заставил нас переоблачиться в герметичные
скафандры, и мы вошли. Дежурный извлек обе капсулы из холодильных камер.
Морозный пар рассеялся, и сквозь стекло узрела я их закоченевшие лики...
Узнать непросто было их, но я узнала.
-- Это они, -- сказала Марсу я на патрисианском сиа; он кивнул
безмолвно.
Мы выпроводили дежурного и остались в палате вчетвером: я, Марсий и
слуги дьявола.
-- Как это случилось? -- спросила я.
Я знала, разумеется, ответ, но жаждала услышать его снова, здесь и
сейчас: только так могла завершиться неправдоподобная история еретиков
Ульпинов.
-- Узурпатор сдался в плен со всеми уцелевшими сообщниками, -- ответил
Марс. -- Его доставили в Нарбонну, и я встретился с ним. Он попросил о
приватном разговоре. Я согласился. И он поведал мне, что хочет выдать
еретиков. Я усомнился в его искренности. Он убедил меня, не скрою. Я
эстафетой переправил тебе его письмо. А вчера он вывел нас точно на злодеев,
и мы схватили их живыми. Согласно твоему приказу, их тотчас заморозили.
-- Значит, они живы... Послушай, Марс, немедленно сожги их!
-- Без рекреации?
-- Да. Мне не о чем беседовать с еретиками. Сожги их, Марс. Я хочу
забыть о них.
Он понял меня и не стал возражать. Прямо из сектора анабиоза капсулы с
телами злодеев перенесли в корабельный крематорий. Я пожелала присутствовать
на всех этапах, до самого конца. Мне надлежало убедиться, что они мертвы и
больше не восстанут. Я всматривалась в лица заклятых врагов родного мне мира
