навряд ли варвары посмеют хотя бы раз еще нагрянуть.
Если все ж таки нагрянут, спущу на них очередного Гарма или кого-нибудь
из их языческих божков. А припожалуют легионеры -- легионеров встретит сам
Симплициссимус...
Глава шестнадцатая,
или Vixerunt50
В одном София оправдала ожидания Ульпинов, а в другом преподнесла их
молодому другу неприятные сюрпризы.
В ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое апреля под покровом
темноты она покинула Нарбонну. Непосвященные о том узнали рано утром, когда
не обнаружили на рейде порта ставший привычным силуэт фрегата "Пантикапей".
Поздно вечером того же дня фрегат вошел в Неаполитанский залив.
Министра колоний Аморийской империи встречали президенты девяти италийских
республик, три императорских экзарха с Больших Бореад и медиоланский герцог
-- эти правители-федераты были срочно призваны в Неаполь секретной
директивой министра. Всю ночь София не сомкнула глаз. После совещания с
президентами, экзархами и герцогом она встретилась с молодым тевтонским
королем Оттоном VIII, который находился в Неаполе на отдыхе, и
неаполитанским магнатом греческого происхождения Аристидом Фонтакисом --
этот магнат часто выступал неофициальным посредником между имперским
правительством и пиратами Эгейского моря. Еще не наступило утро, а король
Оттон и Аристид Фонтакис спешно покинули Неаполь и направились: первый -- в
свою столицу Вюрцбург, а второй -- на остров Делос, главную базу пиратского
флота.
Двадцать пятого апреля София Юстина посетила имперскую разведшколу в
окрестностях Везувия, пожалуй, самую мощную в этой части света. Шеф
разведшколы генерал-майор Фламиний Семерин был дальновидным человеком, так
сказать, по роду службы. Он не стал выяснять полномочия министра колоний и в
точности исполнил все ее предписания. При этом Фламиний Семерин поклялся
соблюдать чрезвычайную, как во время войны, секретность. Из разведшколы
София проследовала на фрегат, и он немедленно покинул Неаполь.
Как и пророчили Ульпины, в столице Империи затянувшийся вояж министра
колоний представлялся подозрительным многим влиятельным персонам. София
торопилась в Темисию, чтобы их подозрения не переросли в уверенность.
Днем двадцать девятого апреля она уже выступала перед плебейскими
делегатами. Вожди радикальной фракции, оказавшиеся в курсе если не всех, то
большинства проблем нарбоннских галлов, устроили молодой княгине подлинный
разнос, а Кимон Интелик даже потребовал незамедлительной отставки
юстиновского правительства. Княгиня София с присущей ей изобретательностью
отбивала атаки цепных плебеев сенатора Корнелия Марцеллина. Старший Интелик
не подозревал еще, что неделек тот день, когда ему придется, чтобы спасти
сына Андрея, сменить хозяина на хозяйку.
Вечером София Юстина посетила отца, первого министра, и встретилась в
Квиринальском дворце с видными деятелями аристократической фракции, которую
неформально возглавляла. Все встречи она сочла успешными; судя по всему, ее
шансы сменить отца в Малом Квиринале мятеж нарбоннского принца Варга не
только не ослабил, но даже укрепил.
Новые победы над жестокими обстоятельствами дались Софии нелегко. К
концу дня двадцать девятого апреля она едва держалась на ногах и грезила
лишь об одном -- о горячей ванне и теплой постели в фамильном юстиновском
дворце.
Ее надеждам не суждено было осуществиться. Почти у самой ограды
фамильного дворца карету с буквой "J" на дверцах нагнал мобиль специального
министерского курьера. Курьер доставил министру экстренную депешу посла
Луция Руфина. Прочитав ее, София приказала развернуть карету. Через час она
прибыла в Эсквилинский аэропорт. Еще час ушел на подготовку
правительственной аэросферы к полету и улаживание обязательных
формальностей. В начале второго ночи воздушный корабль с министром колоний
на борту гондолы отправился в путь.
Семь часов спустя правительственная аэросфера причалила к приемной
мачте линкора "Уаджет", который по-прежнему дрейфовал в пятнадцати гермах от
нарбоннского берега. Огромная плавучая крепость пришла в движение и заняла
место на рейде порта, в двух гермах от берега, и лишь тогда спустила шлюпку.
В десять часов утра (по эталонному имперскому времени, исчисляемому от
Мемнона, было только восемь) София Юстина въехала во дворец герцога.
Она не опоздала.
* * *
Из воспоминаний Софии Юстины
...Тот страшный день, последний день того горячего апреля, мне не
забыть до конца жизни.
Но сначала -- о событиях, случившихся в мое отсутствие.
Мои опасения оправдались: принц Варг, не мудрствуя лукаво,
проигнорировал мольбу несчастного отца. Ответом герцогу стали отчаянные
попытки принца раздуть пламя мятежа. Из замка Эльсинор во все концы
Нарбоннской Галлии он слал свои воззвания. Его рукой водили опытные
демагоги. Неудивительно, что в первые же дни к Эльсинору потянулся всякий
сброд, мечтающий повоевать: рыцари-идеалисты, обнищавшие крестьяне,
городская беднота, служители языческих божков и жрецы-расстриги, но, в
основном, авантюристы всех мастей, искатели добычи. Привычный набор
поборников предателя и бунтовщика!
Без сомнения, принц и его наставники рассчитывали на большее. Они
надеялись призвать подмогу из сочувствующих государств, а также наемников и
пиратов. Я их опередила, обязав наших вассалов, под страхом жестких кар, не
оказывать повстанцам даже символическую поддержку. Что касается пиратов, я
им пообещала, через Аристида Фонтакиса, полный разгром эгейских баз
имперским флотом, если хотя бы один их торговец будет замечен в поставках
оружия принцу Варгу. Впрочем, пираты и сами понимают: одно дело обирать суда
отдельных негоциантов и совсем другое -- помогать заклятым врагам имперского
правительства.
Благодаря моим усилиям позиции герцога Круна укреплялись с каждым днем.
Жители Нарбонны быстро забыли явление призрачного "Донара" и горели желанием
доказать свою преданность законному государю. Дружественные правители
изъявляли Круну военную поддержку. Так, двадцать пятого апреля прибыл отряд
в тысячу ратников из Медиолана, на следующий день Тосканская республика
прислала еще две тысячи солдат, а двадцать седьмого на девяти судах явились
тевтонские рыцари, числом более трех сотен, с конями и в полном
обмундировании. Не остались в стороне и другие архонты, с которыми у меня
состоялся крупный разговор в Неаполе.
К двадцать восьмому апреля герцог Крун имел в своем распоряжении войско
в тысячу двести конников и шесть тысяч пеших ратников. Это не считая наших
легионеров и всей мощи линкора "Уаджет". Принц Варг сумел собрать не более
пятисот рыцарей и двух тысяч пехотинцев. Наблюдая такой поворот событий,
большинство баронов вернулись к герцогу или удерживали нейтралитет; с
принцем остались лишь закоренелые бунтовщики Хримнир, Эльред и Тюр.
К сожалению для нас, у принца имелись двое, стоившие тысячи закованных
в броню рыцарей каждый. Мне пришлось отказаться от намерения покончить с
Ульпинами немедля; в пещере, где они укрылись, их удалось бы достать слишком
дорогой ценой. Я пообещала герцогу, что наши диверсанты покончат с
Ульпинами, как только мятеж Варга будет подавлен.
Утром двадцать девятого апреля войска герцога взяли в кольцо замок
Эльсинор. Мой мужественный друг не собирался прибегать к долгой осаде -- он
провоцировал мятежников на выступление.
Днем состоялся первый бой. Большой отряд мятежников во главе с самим
принцем попытался прорваться в сторону пещеры Гнипахеллир. Очевидно, безумец
спешил к наставникам за очередной порцией "мудрых" советов. Итоги боя вышли
неоднозначными. Со стороны герцога пали около трехсот воинов, принц потерял
не более ста двадцати. Несмотря на это, контратака повстанцев захлебнулась,
и Варгу пришлось искать спасение за стенами Эльсинора.
Непосредственного участия в битве герцог Крун не принимал, это я ему
категорически запретила, но руководил войсками с близлежащего холма. Первая
победа -- в сложившихся обстоятельствах я бы не стала называть ее "пирровой"
-- вдохновила его, и герцог объявил, что завтра утром, то есть уже сегодня,
тридцатого апреля, он возьмет Эльсинор штурмом.
Боги рассудили иначе...
На обратном пути в Нарбонну с ним случился удар. По словам очевидцев,
внезапно герцог побледнел, согнулся в седле, стал судорожно глотать ртом
воздух, затем вырвал, забился в корчах и практически сразу же свалился с
лошади. Врачей рядом не было, поскольку этот упрямый варвар не пожелал,
чтобы на схватку с сыном его сопровождали аморийские миссионеры. Какой-то
галльский лекарь оказал герцогу первую помощь. Круна доставили в Нарбонну на
носилках. И тут уже взялись за дело настоящие врачи.
По их словам, тот вечерний удар был самым тяжелым за все время болезни.
Они определили вздутие живота, обильный пот, высокую температуру. Герцога
постоянно рвало, и рвота напоминала кофейную гущу, равно как и испражнения.
Наши врачи давали ему висмут и другие обычные лекарства, но это почти не
помогло. К радикальным мерам тогда не стали прибегать. В конце концов герцог
заснул, а посол Луций Руфин, вняв совету врачей, отправился на линкор
"Уаджет" и по видиконовой связи передал для меня экстренную депешу.
Ни посол, ни я не предполагали, насколько все серьезно. А врачи, если и
предполагали, -- что они могли изменить в тех условиях, в той варварской
стране, где всякий, даже друг Империи, относился к ним с опаской и
предубеждением?..
Ночью приступ повторился. Врачи не отходили от постели герцога. Вместо
того чтобы отдавать все силы на спасение больного, им приходилось заботиться
о конспирации. За стенами палаты, в крепости и в городе, обретались тысячи
свирепых варваров, для которых герцог Крун был важным символом и
единственным связующим звеном. Все уже знали об ударе. Обстановка была
нервозной, но Кримхильде, барону Фальдру и другим советникам герцога удалось
совершить невозможное и несколько успокоить страсти. Они подтвердили приказ
государя о завтрашнем походе и клятвенно заверили, что герцог справился с
болезнью и нынче ночью просто спит.
На самом деле он не спал.
К утру моему другу стало лучше. На рассвете он сам поднялся с ложа,
оделся и вышел на балкон донжона. Все, кто его видел, приветствовали
мужественного государя радостными криками. Герцог сказал, что поход начнется
в десять и что он лично поход этот возглавит. Наши врачи, услыхав такое,
пришли в ужас. По их словам, уже в тот рассветный час герцог едва
переставлял ноги, и остается лишь дивиться могучей воле этого человека...
И вскоре, в семь утра -- моя аэросфера в это время подлетала к линкору
"Уаджет" -- у герцога случился второй удар. На этот раз он потерял сознание.
Обморок был настолько глубоким, что врачам удалось привести моего друга в
чувство лишь полчаса спустя.
...Я увидела его и ужаснулась. Когда от рака крови погибал мой сводный
брат Овидий, и я, девочка, смотрела на брата, мне не было так страшно, как
теперь, когда на моих глазах уходил из жизни этот, в сущности, чужой мне
человек. А то, что герцог умирал, мне стало ясно и без подсказки врачей.
В то жуткое мгновение я не смогла быть сильной. Увидев герцога, я
стыдно разрыдалась, и он -- он, умирающий! -- стал успокаивать меня. Он
говорил, что боль пройдет, что все течет по плану, что мы побеждаем и что в
десять он лично поведет войска в последний бой с мятежным сыном... Он
