ими,- и если вследствие этого они привыкли повиноваться ему так, чтобы
предоставить ему некоторые выгоды, я не думаю, чтобы это было неразумно.
Но, Боже мой! Как назовем мы то, когда видим, что большое число людей
не только подчиняются, но раболепствуют перед одним человеком или перед
немногими некоторыми людьми,- и раболепствуют так, что не имеют ничего
своего: ни имущества, ни детей, ни даже самой жизни, которые бы они считали
своими, и терпят грабежи, жестокости не от войска, не от варваров, но от
одного человека и не от Геркулеса или Самсона, но от людей большей частью
очень плохих в нравственном отношении. Как назовем мы это? Скажем ли мы, что
такие люди трусы? Если бы два, три, четыре не защитились бы от одного, это
было бы странно, но все-таки возможно, и можно было бы сказать, что это от
недостатка мужества, но если сто тысяч людей , сто тысяч деревень, миллион
людей не нападут на тех немногих, от которых все страдают, будучи их рабами,
то что это за удивительное явление?
А между тем это совершается во всех странах со всеми людьми,-
совершается то, что несколько людей властвуют над стами тысячами деревень и
лишают их свободы; кто бы поверил этому, если бы только слышал, а не видел
это. И если бы это можно было видеть только в чужих и удаленных землях, кто
бы не подумал, что это скорее выдумано, чем справедливо! Ведь тех нескольких
людей, которые угнетают всех, не нужно побеждать, не нужно от них
защищаться,- они всегда побеждены, только бы народ не соглашался на
рабство. Не нужно ничего отнимать у них, нужно только ничего не давать им, и
народ будет свободен, Так что сами народы отдают себя во власть угнетателей,
сами перерезают себе горло. Народ, который может быть свободным, отдает сам
свою свободу, сам надевает себе на шею ярмо, сам не только соглашается со
своим угнетением, но ищет его. Если бы ему стоило чего-нибудь возвращение
своей свободы и он не искал бы ее, этого самого дорогого для человека
естественного права, отличающего человека от животного, то я понимаю, что он
мог бы предпочесть безопасность и удобство жизни борьбе за свободу. Но если
для того, чтобы получить свободу, ему нужно только пожелать ее, то неужели
может быть народ в мире, который бы считал ее купленной слишком дорогой
ценой, раз она может быть приобретена одним желанием свободы.
Бедные, несчастные, бессмысленные народы, упорные в своем зле, слепые к
своему добру, вы позволяете отбирать от вас лучшую часть вашего дохода,
грабить ваши поля, ваши дома; вы живете так, как будто все это принадлежит
не вам, позволяя отнимать у вас вашу совесть, соглашаясь быть убийцами. И
все эти бедствия и разорения, развращения происходят не от врагов, но от
врага, которого вы сами себе создаете. Откуда бы была у этого врага власть
над вами, если бы вы не были укрывателями того вора, который вас грабит,
участниками того убийцы, который вас убивает, если бы вы не были изменниками
самим себе? Вы сеете для того, чтобы они уничтожали бы ваши посевы, вы
наполняете и убираете ваши дома для его грабежей. Вы воспитываете ваших
детей с тем, чтобы он вел их на свои войны, на бойни, чтобы он делал их
исполнителями своих похотей, своих мщений. И от этих ужасов, которых не
перенесли бы и животные, вы можете освободиться, если захотите, даже не
освободиться, но только пожелать этого.
Решитесь не служить ему более и вы свободны одним желанием
освобождения. Я не хочу, чтобы вы нападали на этого врага, но чтобы вы
только перестали поддерживать его, и вы увидите, что он, как огромная
статуя, из-под которой вынули основание, упадет от своей тяжести и
разобьется вдребезги.
Ла-Боэти
3.
Когда посмотришь внимательно на то, чем заняты люди, то нельзя не
удивляться на то, как много тратится жизней для продолжения на земле царства
зла, и как поддерживает это зло больше своего то, что есть отдельные
государства и правительства.
И еще больше удивляешься и огорчаешься, когда подумаешь, что все это не
нужно, что все это зло, которое так благодушно делают сами себе люди,
происходит только от их глупости, только оттого, что они позволяют
нескольким ловким и развращенным людям властвовать над собой.
Патрис Ларокк. 4.
Мы пользуемся благами культуры и цивилизации, но не благами
нравственности, При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье
государств растет вместе с несчастьями людей. Так что невольно задаешь себе
вопрос, не счастливее ли бы мы были в первобытном состоянии, когда у нас не
было культуры и цивилизации, чем в нашем настоящем состоянии?
Нельзя сделать людей счастливыми, не сделав их нравственными.
Кант. 5.
"Я очень сожалею о том, что должен предписывать отобрание произведений
труда, заключение в тюрьму, изгнание, каторгу, казнь, войну, т.е. массовое
убийство. но я обязан поступить так, потому что этого самого требуют от меня
люди, давшие мне власть", говорят правители. "Если я отнимаю у людей
собственность, хватаю их от семьи, запираю, ссылаю, казню, если я убиваю
людей чужого народа, разоряю их, стреляю в городах по женщинам и детям, то я
делаю это не потому, что хочу этого, а только потому, что исполняю волю
власти, которой я обещал повиноваться для блага общего", говорят
подвластные. В этом обман лжеучения государства. Только это укоренившееся
лжеучение дает безумную, ничем не оправдываемую, власть сотням людей над
миллионами и лишает истинной свободы эти миллионы. Не может человек, живущий
в Канаде или в Канзасе, в Богемии, в Малороссии, Нормандии, быть свободен,
пока он считает себя (и часто гордится этим) британским, североамериканским,
австрийским, русским, французским гражданином. Не может и правительство, -
призвание которого состоит в том, чтобы соблюдать единство такого
невозможного и бессмысленного соединения как Россия, Британия, Германия,
Франция - дать своим гражданам настоящую свободу, а не подобие ее, как это
делается при всяких хитроумных конституциях, монархических, республиканских,
или демократических. Главная и едва ли не единственная причина отсутствия
свободы - лжеучение о необходимости государства. Люди могут быть лишены
свободы и при отсутствии государства, но при принадлежности людей к
государству не может быть свободы.
6.
Работнику сам хозяин задал дело. И вдруг, приходит чужой человек и
говорит ему, чтобы он бросил хозяйское дело и делал бы совсем противное
тому, что приказал хозяин, чтобы даже испортил начатое хозяином дело. Не
правда ли, надо, чтобы работник был совсем сумасшедшим человеком для того,
чтобы зная, что он весь во власти хозяина и что хозяин может всякую минуту
потребовать его к себе, чтобы, зная все это, работник соглашался делать все
противное воле хозяина, что велит делать этот чужой человек.
И что же, это самое делает всякий христианин, когда он по приказу
урядника, губернатора, министра, царя, делает дела, противные его совести и
закону Бога: отбирает у бедняков имущество, судит, казнит, воюет.
Почему же он делает все это? А потому, что верит в лжеучение
государства.
7.
Можно понять, почему цари, министры, богачи уверяют себя и других, что
людям нельзя жить без государства. Но для чего стоят за государство бедные,
которым государство ничего не дает, а только мучает? Только оттого, что они
верят в лжеучение государства.
8.
Лжеучение государства вредно уже одним тем, что выдает ложь за истину,
но больше всего вредно тем, что приучает добрых людей делать дела, противные
совести и закону Бога: обирать бедных, судить, казнить, воевать и думать что
все эти дела не дурные.
9.
"Деспотизм, смертная казнь, вооружение всей Европы, угнетенное
положение рабочих и войны,- все это великие бедствия, и правы те, кто
осуждает действия правительств. Но как же жить без правительства",- говорят
люди: "какое имеем мы, люди с ограниченным познаниями и разумом, право,
только потому, что это кажется нам лучшим, уничтожить тот существующий
порядок вещей, посредством которого предки наши достигли настоящей высокой
степени цивилизации и всех ее благ? Уничтожая государство, мы должны же
что-нибудь поставить на его место. Если же нет, то как же рисковать теми
страшными бедствиями, которые неизбежно должны возникнуть, если бы
государство было уничтожено".
Ответ на это лжеучение дает христианское учение в его истинном
значении. Христианское учение отвечает на это лжеучение тем, что оно
переносит вопрос совсем в другую, более существенную и более важную для
жизни каждого отдельного человека область. Христианское учение не предлагает
ничего разрушать и никакого своего устройства заменяющего прежнее.
Христианское учение тем и отличается от всех общественных учений, что оно
говорит не о том или другом устройстве жизни, а о том, в чем заключается зло
и в чем истинное благо жизни для каждого человека, а потому и всех людей. И
путь, которым приобретается это благо, до такой степени ясен, убедителен и
несомненен, что раз человек понял его и потому познал то, в чем зло и в чем
благо его жизни, он уже никак не может сознательно делать то, в чем он видит
зло своей жизни, и не делать то, в чем он видит истинное благо ее, точно так
же, как вода не может не течь книзу или растение не стремиться к свету.
Учение же христианское все только в том, что благо человека в
исполнении той воли, по которой он пришел в этот мир, зло же в нарушении
этой воли. Требования же этой воли так просты и ясны, что их так же
невозможно не понимать, как и превратно перетолковывать. Требования эти в
том, чтобы не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали. Не
хочешь, чтобы тебя заставляли работать на фабрике или рудниках по 10 часов к
ряду, не хочешь, чтобы тебя насиловали и убивали, не делай этого, не
участвуй в таких делах. Все это так просто, ясно и несомненно, что малый
ребенок не может не понять этого, и никакой софист не может опровергнуть.
Вопрос же в том, какая форма жизни сложится вследствие такой
деятельности людей, не существует для христианина.
10.
То, что от государства с его податями, судами, казнями много зла людям,
все видят. Все видят и то, что для того, чтобы освободиться от этого зла,
надо только не поддерживать государство в его злых делах. Отчего же люди не
освобождаются от зла государства, от лжеучения государства? А от лжеучений
одно спасение - истина.
II.Суеверие неравенства, выделяющее людей правительства, как особенных, из
среды всего остального народа.
1.
Люди в наше время так привыкли в тому, что из всех дел, которые
делаются, есть такие, которые им запрещено делать, и такие, которые им
велено делать, как бы это ни было трудно для них, и что если они будут
делать то, что запрещено, и не будут делать того, что повелено, то кто-то за
это накажет их, и им будет от этого худо. Люди так привыкли к этому, что и
не спрашивают, кто те лица, которые запрещают им, и кто будет наказывать за
неисполнение, и покорно исполняют все, что от них требуется.
Людям кажется, что требуют от них всего этого не люди, а какое-то
особое существо, которое они называют начальством, правительством,
