оружия нашего времени, со временем будут показываться в музеях, как такие же
редкости, как теперь показывают орудия пытки.
По Кросби 5.
В наше время люди уже начинают понимать, что время государства прошло,
и что оно держится только утвердившимся лжеучением, но не могут освободиться
от него, потому что все так или иначе запутаны в нем.
6.
Если государства и были когда-то на что-то нужны, то время это уже
давно прошло, и государства, особенно теперешние, только вредны. Теперешние
государства со своими войсками напоминают того часового, которого, как
рассказывают, еще долго продолжали ставить на место, где когда-то была
скамейка, на которой когда-то имела привычку садиться во время гуляния уже
давно умершая императрица.
V. Законы не исправляют и улучшают, а ухудшают и портят людей
1.
Государство создает преступников быстрее, чем их наказывает. Наши
тюрьмы набиты преступниками, которых развратили государство своими
несправедливыми законами, монополиями и всеми своими учреждениями. Мы
сначала издаем множество законов, порождающих преступления, а потом издаем
еще больше законов для того, чтобы наказать за эти преступления
Тукер 2.
Государство издает столько законов, сколько отношений между людьми,
которые должны быть определены. А так как отношений этих бесчисленное
количество, то законодательство должно действовать непрерывно. Законы,
декреты, эдикты, указы, постановления должны сыпаться градом на несчастный
народ. Так оно и есть. Во Франции конвент в три года, один месяц и четыре
дня издал 11600 законов и декретов; учредительное и законодательное собрание
произвели столько же. Империя и позднейшие правительства работали столь же
успешно. В настоящее время собрание законов содержит их в себе, как говорят,
более 50000; если бы наши законодатели исполняли свой долг, эта огромная
цифра удвоилась бы. Думаете ли вы, что народ и само правительство могут
сохранить какой-нибудь здравый смысл в этой ужасной путанице?
Прудон 3.
Люди старательно вяжут себя так, чтобы один человек или немногие могли
двигать ими всеми; потом веревку от этой самой связанной толпы отдадут кому
попало и удивляются, что им дурно.
4.
Стоит только, отрешившись от принимаемого на веру лжеучения, и
взглянуть на положение человека, живущего в государстве, - к какому бы
самому деспотическому или самому демократическому государству он ни
принадлежал,- чтобы ужаснуться на ту степень рабства, в котором живут
теперь люди, воображая, что они свободны.
Над всяким человеком, где бы он ни родился, существует собрание людей,
совершенно неизвестных ему, которые устанавливают законы его жизни: что он
должен и чего не должен делать; и чем совершеннее государственное
устройство, тем теснее сеть этих законов. Определено, кому и как он должен
присягать, т.е. обещаться исполнять все те законы, которые будут
составляться и провозглашаться, Определено, как и когда он может жениться
(он должен жениться только на одной женщине, но может пользоваться домами
терпимости). Определено, как он может разводиться с женой, как содержать
своих детей, каких считать законными, каких незаконными, и кому и как
наследовать и передавать свое имущество. Определено, за какие нарушения
законов, как и кем он судится и наказуется. Определено, когда он сам должен
явиться в суд в качестве присяжного или свидетеля. Определен возраст, при
котором он может пользоваться трудами помощников, работников и даже число
часов, которое может работать в день его помощник, пища, которую он должен
давать ему. Определено, когда и как он должен прививать предохранительные
болезни своим детям; определены меры, которые он должен принимать и которым
должен подвергаться при такой-то и такой-то болезни, постигшей его или
семейных животных. Определены школы, в которые он должен посылать своих
детей. Определены размеры и прочность дома, который он может строить.
Определено содержание его животных: лошадей, собак; как он может
пользоваться водой и где может ходить без дороги. Определены наказания за
неисполнение всех этих и многих других законов. Нельзя перечислить всех
законов на законах и правил на правилах, которым он должен подчиняться и
незнанием которых (хотя и нельзя их знать) не может отговариваться человек
самого либерального государства.
При этом человек этот поставлен в такое положение, что при всякой
покупке потребляемых им предметов: соли, пива, сукна, железа, керосина, чая,
сахара и многого другого он должен отдавать большую часть своего труда для
каких-то неизвестных ему дел и для уплаты процентов за долги, которые
свершены кем-то во время его дедов и прадедов. Должен отдавать также часть
своего труда и при всяком переезде с места на место, при всяком получении
наследства или какой бы то ни было сделки с ближним. Кроме того, за ту часть
земли, которую он занимает или своим жилищем или обработкой поля, с него
требуют еще более значительную часть его труда. Так что большая часть его
труда, если он живет своим трудом, а не чужим, вместо того, чтобы
употребляться на облегчение или улучшение положения его и положения его
семьи, уходит на эти подати, пошлины, монополии.
Мало и этого: человеку этому в одних, в большинстве государств, велят,
как только он войдет в возраст, поступать на несколько лет в военное самое
жестокое рабство и идти воевать, в других же государствах: в Англии и
Америке, он должен нанимать людей для этого же дела.
И вот люди, поставленные в такое положение не только не видят своего
рабства, но гордятся им, считая себя свободными гражданами великих
государств Британии, Франции, Германии, России, гордятся этим так же, как
лакеи гордятся важностью господ, которым они служат.
5.
Я думаю, что мы прежде всего должны быть людьми, а уже потом
подданными. Нежелательно воспитывать в себе уважение к закону такое же, как
к добру. Закон никогда не делает людей более справедливыми, а, напротив,
вследствие уважения к закону хорошие люди делаются исполнителями
несправедливости.
Торо
6.
Понятно, что коров, лошадей, овец стерегут люди. Люди знают, что нужно
скотине и как лучше пасти ее. Но лошади, коровы, овцы не могут сами пасти
себя, потому что они все одинаковы по своей природе. Так же одинаковы и
люди. Почему же одни люди могут повелевать другими и заставлять их жить так,
как это им кажется лучше? Все люди одинаково разумные существа, и управлять
ими может только то, что выше их. Выше же их только одно: тот дух, который
живет во всех их, то, что мы называем совестью. И потому людям нужно
повиноваться только своей совести, а не людям, которые назовут себя царями,
палатами, конгрессами, сенатами, судами...
7.
Американские индейцы жили так, что у них не было никакой власти,
никаких законов, никакого правительства. Слушались они только заведенного
обычая и своей совести. Те, кто поступали противно обычаю и своей совести,
тех изгоняли из общества, или когда случалось что-нибудь важное, как
убийство, то наказывали убийство те, кто пострадал от него... И среди
американских индейцев было гораздо меньше преступлений, чем среди наших
государств с властями, тюрьмами и судьями. Где будет больше зла: там ли где
нет никаких законов, как было у диких американских индейцев, или там, где их
слишком много? Я думаю, что верно можно сказать, что там где, слишком много
законов. Овцы, наверное, будут счастливее, если они сами будут заботиться о
себе, а не будут отданы на попечение о них волкам.
по Джеферсону
8.
Гораздо естественнее представить себе общество людей, управляемое
разумными, выгодными и признаваемыми всеми правилами, чем те общества, в
которых живут теперь люди, подчиняясь, никто не знает кем установленным
государственным законам.
VI. Оправдание необходимости государственного устройства.
1.
Не утешай себя мыслью, что если ты не видишь тех, которых ты мучаешь и
убиваешь, и если у тебя много товарищей, делающих то же, то ты не мучитель,
не убийца: ты мог бы не быть им до тех пор, пока не знал, откуда те деньги,
которые попадают тебе в руки, но если ты знаешь, то нет тебе оправдания -
не перед людьми (перед людьми во всем и всегда есть оправдание), а перед
твоей совестью.
2.
Говорят, что государственное устройство справедливо, потому что оно
установлено большинством голосов. Но это, во-первых, неверно,-
государственное устройство установлено не большинством голосов, а силой. А
если бы даже оно и было поддерживаемо большинством голосов, то и это не
делало бы его справедливым.
Не только один человек не имеет права распоряжаться многими, но и
многие не имеют права распоряжаться одним.
3.
"Когда среди 100 человек один властвует над 99 - это несправедливо,
это деспотизм; когда 10 властвуют над 90 - это также несправедливо, это
олигархия; когда же 51 властвует над 49 (и то только в воображении - в
сущности же опять 10 или 11 из этих 51) - тогда это совершенно справедливо
- это свобода".
Может ли быть что-нибудь смешнее такого рассуждения, а между тем это
самое рассуждение служит основой деятельности всех улучшателей
государственного устройства.
4.
Цель государства в том, чтобы установить порядок, такой же, какой бы
был среди людей, если бы все люди были руководимы справедливостью. Но если
бы государства и достигли своей цели, то все-таки была бы не только разница,
но полная противоположность между внешней справедливостью, достигнутой
государством, и тем состоянием, в котором были бы люди, руководимые желанием
справедливости. В обществе, руководимом желанием справедливости, никто не
хотел бы творить несправедливостей; в самом же лучшем государственном
устройстве было бы так, что никто не хотел бы терпеть несправедливости, так
что одна и та же цель достигается двумя противоположными средствами. Как
хищный зверь в наморднике столь же безвреден, как и травоядное. Дальше же
этого предела государство не может идти: государство не может даже дать нам
понятия о том, какая бы стала жизнь людей при взаимной благожелательности их
между собою.
по Шопенгауэру
5.
Говорят, что государство всегда было, и что поэтому нельзя жить без
государства. Во-первых, государство не всегда было, а если и было и есть
теперь, то это не показывает того, что оно всегда должно быть.
VII. Христианин не должен принимать участия в делах государства
1.
К правительствам, как к церквам нельзя относиться иначе, как или с
благословением или с омерзением. До тех пор, пока человек не понял того, что
такое правительство, так же, как и того, что такое церковь, он не может
относиться к этим учреждениям иначе, как с благословением. Пока он
руководится ими ему нужно думать, для его самолюбия, что то, чем он
руководится, есть нечто самобытное, великое и святое. Но как только он
понял, что то, чем он руководится не есть нечто самобытное и священное, а
