Когда она видела меня, она сказала: "Господин Мауер, как
вас зовет ваша маменька?" Я сказал: "Karlchen" *).
-------------
*) Карлуша (нем).
И она сказала: "Karlchen! сядьте подле меня".
Я сел подле ней, и она сказала: "Karlchen! поцелуйте меня".
Я его поцеловал, и он сказал: "Karlchen! я так люблю вас,
что не могу больше терпеть", - и он весь задрожал".
Тут Карл Иваныч сделал продолжительную паузу и, закатив
свои добрые голубые глаза, слегка покачивая головой, принялся
улыбаться так, как улыбаются люди под влиянием приятных
воспоминаний.
"Да, - начал он опять, поправляясь в кресле и запахивая
свой халат, - много я испытал и хорошего и дурного в своей
жизни; но вот мой свидетель, - сказал он, указывая на шитый по
канве образок спасителя, висевший над его кроватью, - никто не
может сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек! Я не
хотел черной неблагодарностью платить за добро, которое мне
сделал господин L..., и решился бежать от него. Вечерком,
когда все шли спать, я написал письмо своему хозяину и положил
его на столе в своей комнате, взял свое платье, три талер
денег и потихоньку вышел на улицу. Никто не видал меня, и я
пошел по дороге".
Глава X. ПРОДОЛЖЕНИЕ
"Я девять лет не видал своей маменьки и не знал, жива ли
она, или кости ее лежат уже в сырой земле. Я пошел в свое
отечество. Когда я пришел в город, я спрашивал, где живет
Густав Мауер, который был арендатором у графа Зомерблат? И мне
сказали:
"Граф Зомерблат умер, и Густав Мауер живет теперь в большой
улице и держит лавку ликер". Я надел свой новый жилет, хороший
сюртук - подарок фабриканта, хорошенько причесал волосы и
пошел в ликерную лавку моего папеньки. Сестра Mariechen сидела
в лавочке и спросила, что мне нужно? Я сказал: "Можно выпить
рюмочку ликер?" - и она сказала: "Vater!"*) молодой человек
просит рюмочку ликер". И папенька сказал: "Подай молодому
человеку рюмочку ликер". Я сел подле столика, пил свою рюмочку
ликер, курил трубочку и смотрел на папеньку, Mariechen и
Johann, который тоже вошел в лавку. Между разговором папенька
сказал мне: "Вы, верно, знаете, молодой человек, где стоит
теперь наше арме". Я сказал: "Я сам иду из арме, и она стоит
подле Wien**)". - "Наш сын, - сказал папенька, - был Soldat, и
вот девять лет он не писал нам и мы не знаем, жив он или умер.
Моя жена всегда плачет об нем..." Я курил свою трубочку и
сказал: "Как звали вашего сына и где он служил? может быть, я
знаю его..." - "Его звали Карл Мауер, и он служил в
австрийских егерях", - сказал мой папенька. "Он высокий ростом
и красивый мужчина, как вы", - сказала сестра Mariechen. Я
сказал: "Я знаю вашего Karl". - "Amalia! - sagte auf einmal
mein Vater***), - подите сюда, здесь есть молодой человек, он
знает нашего Karl". И мое милы маменька выходит из задня
дверью. Я сейчас узнал его. "Вы знаете наша Karl", - он
сказал, посмотрил на мене, и, весь бледны. за...дро...жал!..
"Да, я видел его", - я сказал и не смел поднять глаза на нее;
сердце у меня пригнуть хотело. "Karl мой жив! - сказала
маменька. - Слава богу! Где он, мой милый Karl? Я бы умерла
спокойно, ежели бы еще раз посмотреть на него, на моего
любимого сына; но бог не хочет этого", - и он заплакал... Я не
мог терпейть... "Маменька! - я сказал, - я ваш Карл!" И он
упал мне на рука..."
----------
*)Отец (нем.).
**) Вена.
***) Амалия! - сказал вдруг мой отец (нем.).
Карл Иваныч закрыл глаза, и губы его задрожали. "Mutter! -
sagte ich, - ich bin ihr Sohn, ich bin ihr Karl! und sie
sturzte mir in die Arme", - повторил он, успокоившись немного
и утирая крупные слезы, катившиеся по его щекам. "Но богу не
угодно было, чтобы я кончил дни на своей родине. Мне суждено
было несчастие! das Ungluk verfolgte mih uberall!..*) Я жил на
своей родине только три месяца. В одно воскресенье я был в
кофейном доме, купил кружку пива, курил свою трубочку и
разговаривал с своими знакомыми про Politik, про императора
Франц, про Napoleon, про войну, и каждый говорил свое мнение.
Подле нас сидел незнакомый господин в сером Uberrock *2), пил
кофе, курил трубочку и ничего не говорил с нами. Er rauchte
sein Pfeifchen und schwieg still. Когда Nachtwachter *3)
прокричал десять часов, я взял свою шляпу, заплатил деньги и
пошел домой. В половине ночи кто-то застучал в двери. Я
проснулся и сказал: "Кто там?" - "Macht auf!" *4). Я сказал:
"Скажите, кто там, и я отворю". Ich sagte: "Sagt, wer ihr
seid, und ich werde aufmachen". - "Macht auf im Namen des
Gesetzes!" *5) - сказал за дверью. И я отворил. Два Soldat с
ружьями стояли за дверью, и в комнату вошел незнакомый человек
в сером Uberrock, который сидел подле нас в кофейном доме. Он
был шпион! Er war ein Spion!.. "Пойдемте со мной!" - сказал
шпион. "Хорошо", - я сказал... Я надел сапоги und Pantalon*6),
надевал подтяжки и ходил по комнате. В сердце у меня кипело; я
сказал: "Он подлец!" Когда я подошел к стенке, где висела моя
шпага, я вдруг схватил ее и сказал: "Ты шпион; защищайся! Du
bist ein Spion; verteidige dich!" Ich gab ein Hieb *7)
направо, ein Hieb налево и один на галава. Шпион упал! Я
схватил чемодан и деньги и прыгнул за окошко. Ich nahm meinen
Mantelsack und Beutel und sprang zum Fenster hinaus. Ich кат
nach Ems *8), там я познакомился с енерал Сазин. Он полюбил
меня, достал у посланника паспорт и взял меня с собой в Россию
учить детей. Когда енерал Сазин умер, ваша маменька позвала
меня к себе. Она сказала: "Карл Иваныч! отдаю вам своих детей,
любите их, и я никогда не оставлю вас, я успокою вашу
старость". Теперь ее не стало, и все забыто. За свою
двадцатилетнюю службу я должен теперь, на старости лет, идти
на улицу искать свой черствый кусок хлеба... Бог сей видит и
сей знает, и на сей его святое воля, только вас жалько мне,
детьи!" - заключил Карл Иваныч, притягивая меня к себе за руку
и целуя в голову.
------------
*1) несчастье повсюду меня преследовало!.. (нем.),
*2) в сюртуке (нем.).
*3) ночной сторож (нем).
*4) Отворите! (нем)
*5) Отворите именем закона! (нем.).
*6) и панталоны (нем.).
*7) Я нанес один удар (нем.)
*8) Я пришел в Эмс (нем).
Глава XI. ЕДИНИЦА
По окончании годичного траура бабушка оправилась несколько
от печали, поразившей ее, и стала изредка принимать гостей, в
особенностей детей - наших сверстников и сверстниц.
В день рождения Любочки, 13 декабря, еще перед обедом
приехали к нам княгиня Корнакова с дочерьми, Валахина с
Сонечкой, Иленька Грап и два меньших брата Ивиных.
Уже звуки говора, смеху и беготни долетали к нам снизу, где
собралось все это общество, но мы не могли присоединиться к
нему прежде окончания утренних классов. На таблице, висевшей в
классной, значилось: Lundi, de 2 а 3, Maitre d'Histoire et de
Geographic*), и вот этого-то Maitre d'Histoire мы должны были
дождаться, выслушать и проводить, прежде чем быть свободными.
Было уже двадцать минут третьего, а учителя истории не было
еще ни слышно, ни видно даже на улице, по которой он должен
был прийти и на которую я смотрел с сильным желанием никогда
не видать его.
---------
*)Понедельник, от 2 до 3 - учитель истории и географии
(фр).
- Кажется, Лебедев нынче не придет, - сказал Володя,
отрываясь на минуту от книги Смарагдова, по которой он готовил
урок.
- Дай бог, дай бог... а то я ровно ничего не знаю. однако,
кажется, вон он идет, - прибавил я печальным голосом.
Володя встал и подошел к окну.
- Нет, это не он, это какой-то барин, - сказал он. -
Подождем еще до половины третьего, - прибавил он, потягиваясь
и в то же время почесывая маковку, как он это обыкновенно
делал, на минуту отдыхая от занятий. - Ежели не придет и в
половине третьего, тогда можно будет сказать St.-Jerome'у,
чтобы убрать тетради.
- И охота ему хо-о-о-о-дить, - сказал я, тоже потягиваясь и
потрясая над головой книгу Кайданова, которую держал в обеих
руках.
От нечего делать я раскрыл книгу на том месте, где был
задан урок, и стал прочитывать его. Урок был большой и
трудный, я ничего не знал и видел, что уже никак не успею хоть
что-нибудь запомнить из него, тем более что находился в том
раздраженном состоянии, в котором мысли отказываются
остановиться на каком бы то ни было предмете.
За прошедший урок истории, которая всегда казалась мне
самым скучным, тяжелым предметом, Лебедев жаловался на меня
St.-Jerome'y и в тетради баллов поставл мне два, что считалось
очень дурным. St.-Jerome тогда еще сказал мне, что ежели в
следующий урок я получу меньше трех, то буду строго наказан.
Теперь-то предстоял этот следующий урок, и, признаюсь, я
сильно трусил.
Я так увлекся перечитыванием незнакомого мне урока, что
послышавшийся в передней стук снимания калош внезапно поразил
меня. Едва успел я оглядеться, как в дверях показалось рябое,
отвратительное для меня лицо и слишком знакомая неуклюжая
фигура учителя в синем застегнутом фраке с учеными пуговицами.
Учитель медленно положил шапку на окно, тетради на стол,
раздвинул обеими руками фалды своего фрака (как будто это было
очень нужно) и, отдуваясь, сел на свое место.
- Ну-с, господа, - сказал он, потирая одну о другую свои
потные руки, - пройдемте-с сперва то, что было сказано в
прошедший класс, а потом я постараюсь познакомить вас с
дальнейшими событиями средних веков.
Это значило: сказывайте уроки.
В то время как Володя отвечал ему с свободой и
уверенностью, свойственной тем, кто хорошо знает предмет, я
без всякой цели вышел на лестницу, и так как вниз нельзя мне
было идти, весьма естественно, что я незаметно для самого себя
очутился на площадке. Но только что я хотел поместиться на
обыкновенном посте своих наблюдений - за дверью, как вдруг
Мими, всегда бывшая причиною моих несчастий, наткнулась на
меня. "Вы здесь?" - сказала она, грозно посмотрев на меня,
потом на дверь девичьей и потом опять на меня.
Я чувствовал себя кругом виноватым - и за то, что был не в
классе, и за то, что находился в таком неуказанном месте,
поэтому молчал и, опустив голову, являл в своей особе самое
трогательное выражение раскаяния.
- Нет, это уж ни на что не похоже! - сказала Мими. - Что вы
здесь делали? - Я помолчал. - Нет, это так не останется, -
повторила она, постукивая щиколками пальцев о перила лестницы,
- я все расскажу графине.
Было уже без пяти минут три, когда я вернулся в класс.
Учитель, как будто не замечая ни моего отсутствия, ни моего
присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив
свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел в
другую комнату, чтобы принести билетик, мне пришла отрадная
мысль, что все кончено и про меня забудут.
Но вдруг учитель с злодейской полуулыбкой обратился ко мне.
- Надеюсь, вы выучили свой урок-с, - сказал он, потирая
руки.
- Выучил-с, - отвечал я.
- Потрудитесь мне сказать что-нибудь о крестовом походе
Людовика Святого, - сказал он, покачиваясь на стуле и
задумчиво глядя себе под ноги. - Сначала вы мне скажете о
причинах, побудивших ко, роля французского взять крест, -
сказал он, поднимая брови и указывая пальцем на чернильницу, -
потом объясните мне общие характеристические черты этого
похода, - прибавил он, делая всей кистью движение такое, как
будто хотел поймать что-нибудь, - и наконец влияние этого
похода на европейские государства вообще, - сказал он, ударяя
тетрадями по левой стороне стола, - и на французское
королевство в особенности, - заключил он, ударяя по правой
