Одна только невсхожая полоса с бугра в лощину лежит черной заплатой -
десятина бобыля...
У десятины стоит бобыль; ветер треплет непокрытую его голову.
- Эх, - говорит бобыль, - третий год меня мучаешь, проклятая! - Плю-
нул на родную землю и пошел прочь.
Проходит неделя. В четверг после дождя встречает бобыля шабер и гово-
рит ему:
- Ну, брат, и зеленя же у тебя, - все диву даемся, ужо заколосятся...
- Врешь! - сказал бобыль... И побежал на свою десятину.
Видит - выпустили зеленя трубку, распахнули лист, и шумит усатый пше-
ничный колос.
На чудо не надивуется бобыль, а кошки сердце поскребывают: зачем
проклинал родную землю.
Собрал бобыль урожай сам-тридцать; из пудовых снопов наколотил зерна,
и муку смолол, и замесил из первого хлеба квашню, и лег подремать на
лавке...
Ночь осенняя бушевала ледяным дождем, хлопали наотмашь ворота, выл в
трубе ветер.
В полночь поднял бобыль голову и видит - валит из квашни дым. Надув-
шись, слетела покрышка, и поползло через края проклятое тесто, рассыпа-
лось на полу землей...
Смекнул бобыль, что с мукой-то не ладно, повез мешки в город к старо-
му пекарю...
Пекарю муку эту продал, деньги зашил в шапку; потом шапку распорол и
деньги все пропил, и, когда домой собрался, не было у него ни денег и ни
подводы, - один нос разбитый.
Пекарь в то же время замесил из бобылевой муки кренделя, поставил в
печь и когда пришло время, - вытащил на лопате не подрумяненные кренде-
ля, а такие завитуши и шевырюшки, что тут же обеспамятел и послал жену к
дворянину продать муку за сколько даст.
Дворянин сидел в саду, одной рукой держал наливное яблочко, другой
писал записки.
- Что тебе, милая? - сказал дворянин тонким голосом и прищурился.
- Насчет пшеничной муки, - сказала пекарева жена, - старик-то мой
больно плох...
Купил дворянин в долг проклятую муку и пригласил детей дворянских пи-
рожки с вареньем кушать.
Под сиреневым кустом сели дворянские дети, взяли каждый по пирожку и
откусили, а в пирожке лапти - крошеные, старые онучи, щепки, - всякая
дрянь.
Побросали дворянские дети пирожки и подали на дворянина в суд.
Прослышал про все это дело король и сказал:
- Я их всех сам буду судить.
И встали перед светлые его очи: дворянин, пекарь и бобыль... Бобыль
как встал, так и глаза разинул и босой ногой почесал ногу.
Король велел объявить все, как было. Выслушал. Державой и скипетром
потряс и говорит:
- Проклял ты, бобыль, родную землю, и за то тебе будет наказание ве-
ликое.
И приказал мужика отвести вместе с мукой на проклятую десятину, чтобы
всю муку приел... Так и сделали... Посадили бобыля посреди его земли и
ковшом в рот стали муку сыпать. Три раза попросил бобыль водицы, целую
меру приел.
Приел, и распучило. Руки растопырились и одеревенели, через колени на
землю поплыл живот, и полезли из бобыля шипы, а волосы стали дыбом, как
репей.
Кругом бобыля порос густой и непролазный бурьян по всей десятине.
И долго спустя слышали в колючих порослях - жевало и ухало: то, сидя
на земле, ел и проесть не мог проклятую муку проклятый бобыль.
ЗВЕРИНЫЙ ЦАРЬ
У соседа за печкой жил мужичок с локоток.
Помогал соседу кое-чем, понемножку. Плохое житье на чужих хлебах.
Взяла мужика тоска, пошел в клеть; сидит, плачет. Вдруг видит - из
норы в углу высунулась мордочка и повела поросячьим носом.
"Анчутка беспятый", - подумал мужичок и обмер.
Вылез анчутка, ухо наставил и говорит:
- Здравствуй, кум!
"Какой я ему кум", - подумал мужичок и на случай поклонился.
- Окажи, кум, услугу, - говорит анчутка, - достань золы из-под печки;
мне через порог перейти нельзя, а золы надо - тещу лечить, - плоха,
объелась мышами.
Мужичок сбегал, принес золы, анчутка его благодарит:
- За службу всыплю я тебе казны, сколько в шапку влезет.
- На что мне казна, - отвечает мужичок, - вот бы силой поправиться!
- Это дело пустое, попроси звериного царя...
И научил анчутка, как к звериному царю попасть и что говорить нужно.
Мужичок подумал - все равно так-то пропадать, и полез в крысиную но-
ру, как его учили.
Там темно, сыро, мышами пахнет. Полз, полз - конца не видно, и вдруг
полетел вниз, в тартарары. Встал, почесался и видит: вода бежит, и при-
вязана у берега лодочка, - с малое корытце.
Сел мужичок в лодочку, отпихнулся, и завертелся, помчался - держи
шапку.
Над головой совы и мыши летают, из воды высовываются такие хари - во
сне не увидишь.
Наконец загорелся свет, мужичок пригреб к берегу, выпрыгнул на траву
и пошел на ясное место. Видит - высоченное дерево шумит, и под ним, на
семи шкурах, сидит звериный царь.
Вместо рук у царя - лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде -
тысяча глаз.
А кругом - звери, птицы и все, что есть на земле живого - сидят и на
царя посматривают. Увидал мужичка звериный царь и закричал:
- Ты кто такой? Тебе чего надо?
Подошел мужичок, кланяется:
- Силешки бы мне, батюшка, звериный царь...
- Силу или половину?
- Осьмухи хватит.
- Полезай ко мне в брюхо!
И разинул царь рот, без малого - с лукошко. Влез мужичок в звериный
живот, притулился, пуповину нашел, посасывает.
Три дня сосал.
- Теперь вылезай, - зовет зверь, - чай, уж насосался.
Вылез мужичок, да уж не с локоток, а косая сажень в плечах, собольи
брови, черная борода.
- Доволен? - спрашивает царь. - Выйдешь на волю, поклонись чистому
полю, солнцу красному, всякому жуку и скотине.
И дунул. И подхватили мужика четыре ветра, вынесли к мосту, что у
родного села.
Солнце за горку садится, стадо гонят, идут девки... Подбоченился му-
жик и крикнул:
- Эй, Дунька, Акулина, Марья, Василиса, аль не признали?
Девки переглядываются. А мужик тряхнул кудрями.
- Теперь, - говорит, - пир горой, посылай за свахой. Я теперь самого
звериного царя меньшой сын.
Девки так и сели. А мужик выбрал из них самую румяную да на ней и же-
нился.
ХОЗЯИН
В конюшне темно и тепло, жуют сено лошади, стукнет по дереву подкова,
цепь недоуздка зазвенит или скрипнет перегородка - караковый почесался.
В узкое окно влезает круглый месяц. Лошади беспокоятся.
- Опять подглядывает месяц-то, - ржет негромко вороной, - хоть бы ко-
зел пришел, - все не так страшно.
- Козла "хозяин" боится, - сказал караковый, - а месяц сам по себе,
его не напугаешь.
- Куда это козел ушел? - спросила рыжая кобыла.
- На плотину, в воду глядеть.
Кобыла храпнула:
- К чему в воду глядеть? Одни страсти.
- Страшно мне, - зашептал вороной, - месяц в окно лезет. Схватить его
разве зубами?
- Не трогай, - ответил караковый, - захромаешь.
Кобыла жалобно заржала. В конюшне - опять тихо. На сеновале возятся
мыши.
Захрапел вдруг, шарахнулся вороной, копытами затопал.
- Смотрите, смотрите, месяц-то, - зашептал он, - и рога у него, и
глаза.
Дрогнул караковый.
- А борода есть?
- И борода веником.
Караковый захрапел:
- "Хозяин" это, берегись.
Вдруг клубком из окошка скатился в стойло вороному старичок и засме-
ялся, заскрипел.
Вороной стал как вкопанный, мелкой дрожью дрожит.
Рыжая кобыла легла со страха, вытянула шею. Караковый забился в угол.
- Вороненький, соколик, - заскрипел "хозяин", - гривку тебе заплету,
- боишься меня? А зачем козла звал?.. Не зови козла, не пугай меня... -
и, с вывертом, с выщипом, ухватил вороного.
Вороной застонал.
- Стонешь? Не нравится? А мне козлиный дух нравится!.. Идем за мной.
Старичок отворил дверь и вывел за гриву вороного на двор.
- Голову-то не прячь, - скрипнул он и ущипнул за губу.
Вспрыгнул на холку, и помчались в поле. Караковый подбежал к окну.
- Ну и лупят... пыль столбом... под горку закатились. Смотри-ка. На
горку вскакнули, стали; "хозяин" шею ему грызет; лягается вороной; пос-
какали к пруду.
В конюшню вошел козел и почесался.
- Гуляешь, - крикнул козлу караковый, - а вороного "хозяин" гоняет.
- Где? - спросил козел басом.
- У пруда.
Опустил козел рога и помчался... Перебежал плотину, стал - кудластый,
и пошел от козла смрад - в пруду вода зашевелилась, и отовсюду, из камы-
шей, из-под ветел, повылезла вся нечисть болотная, поползла по полю, где
вороной под "хозяином" бился.
Заблеял козел. И от этого "хозяин" на лошади, как лист, забился, ноги
поджал.
Подползает нечисть, блеет козел. Побился, покружился "хозяин" и за-
вял, свалился с коня. Ухватили его лапы, потащили в пруд. А вороной, от-
топырив хвост, помчался в конюшню. Прибежал в мыле, закрапал, ухватил
сено зубами, бросил и заржал на всю конюшню:
- И как только я жив остался!
А спустя время пришел козел и лег в сено.
- Ноги у меня отнялись, - стонала рыжая кобыла.
Караковый положил морду на шею вороному, а козел чесался - донимали
его блохи.
СИНИЦА
Утром рано, на заре, до птиц, пробудилась княгиня Наталья. Не приби-
раясь, - только накинула белый опашень, - отомкнула дверь из светлицы и
вышла на мокрое от росы крыльцо.
Ничего не жалел для Натальи, для милой своей хоти, князь Чурил: выст-
роил терем посреди городища, на бугре между старых кленов; поставил на
витых столбах высокое крыльцо, где сидеть было не скучно, украсил его
золотой маковкой, чтобы издалека горела она, как звезда, над княгининой
светлицей.
В тереме зачала Наталья и родила хозяину сына Заряслава. Было ему ны-
не три зимы и три лунных месяца. Любил князь жену и сына и шумного слова
им не сказал во всю бытность.
Городище стояло на речном берегу, обнесенное тыном, рвом и раскатами.
Внутри, дым к дыму - срублены высокие избы. И выше всех - восьмишатровый
красный княгинин терем. Бывало, плывут по реке в дубах торговые люди,
или так - молодцы пограбить, завалятся у гребцов колпаки, глядят: город
не город - диво, - пестро и красно, и терем, и шатры, и башни отражаются
в зеленой воде днепровской, - и начнут пригребаться поближе, покуда не
выйдет на раскат князь Чурил, погрозит кулаком. Ему кричат:
- Ты, рвана шкура, слезай с раската, давай биться!
- И пошлют смеха ради стрелу или две.
Далеко шла слава про князя: сорок воинов стоит у его стремени; одни -
сивые, в рубцах, вислоусые руссы, северные наемники, побывавшие не раз и
под Цареградом; другие - свои, поднепровские, молодец к молодцу, охотни-
ки и зверобои. Богат, хорошо нагорожен город его Крутояр.
Ныне князь отъехал по зверя. В городище бабы остались с ребятами да
старики. Шуму нет, тихо. Княгиня Наталья прислонилась непокрытой головой
к столбу, сидит и слушает. Внизу журавель заскрипел - сонная девка тянет
из колодца воду; собрались воробьи на огороде, зачирикали - собираются
по ягоду; идет поперек улицы собака с мочалой на шее, стала и давай зе-
вать; птицы и птички пробуждаются, не смеют еще петь до солнца, голоса
пробуют, голос подают; заиграл рожок у северных ворот, замычали коровы,
потянуло дымком. И заря за речкой обозначилась сквозь речные туманы
бледными, алыми, водянистыми полосами. Сильная сегодня роса! А уж кукуш-
ка из лесу - ку-ку.
Княгине охоты нет пошевельнуться, точно сон оковал ее. Поднялась ра-
но, сама не знает зачем, и все ей грустно - и глядеть и слушать. Так бы
вот и заплакала. А с чего? Князя ли заждалась? Третий день по лесам ска-
чет. Сына ли жалко - уж очень беленький мальчик. Мило ей все и жалко.
Княгиня в углу крыльца нагнула каменный рукомойник, омыла лицо,
взглянула еще раз на кровли и башенки Крутояра, на реку, проступающую
синей, синей водой из-под тумана, и вошла назад в сонную, теплую светел-
ку.
В колыбели спал княжич, выпростал руки поверх одеяла, дышал ровно,
хорошо, так весь и заливался румянцем.
Княгиня присела на лавку, опустила голову, на колыбель, и слезы поли-
лись у нее. Плачет, и сама шепчет:
