нее, ни понять ее, ни преодолеть.
- Вы про кого это?
- Про них. Да и про нас.
Гусев тоже переступил, вздохнул.
- Вон она, слышите, дышит.
- Кто, - смерть?
- Чорт ее знает кто. Конечно - смерть. - Гусев заговорил словно в
раздумьи. - Я об ней много думал, Мстислав Сергеевич. Лежишь в поле с
винтовкой, дождик, темно, почти что, как здесь. О чем ни думай - все к
смерти вернешься. И видишь себя, - валяешься ты оскаленный, окоченелый,
как обозная лошадь с боку дороги. Не знаю я, что будет после смерти, -
этого не знаю. Это - особенное. Но мне здесь, покуда я живой, нужно
знать: падаль я лошадиная, или я человек? Или это все равно? Или это не
все равно? Когда буду умирать - глаза закачу, зубы стисну, судорогой
сломает, - кончился... в эту минуту - весь свет, все, что я моими глаза-
ми видел - перевернется или не думал, Мстислав Сергеевич. Лежишь в поле
с винтовкой, дождик, темно, почти что, как здесь. О чем ни думай - все к
смерти вернешься. И видишь себя, - валяешься ты оскаленный, окоченелый,
как обозная лошадь с боку дороги. Не знаю я, что будет после смерти, -
этого не знаю. Это - особенное. Но мне здесь, покуда я живой, нужно
знать: падаль я лошадиная, или я человек? Или это все равно? Или это не
все равно? Когда буду умирать - глаза закачу, зубы стисну, судорогой
сломает, - кончился... в эту минуту - весь свет, все, что я моими глаза-
ми видел - перевернется или не перевернется? Вот что страшно, - валяюсь
я мертвый, оскаленный, - это я-то, ведь я себя с трех лет помню, и меня
- нет, а все на свете продолжает итти своим порядком? Это непонятно.
Неправильно. Должно все перевернуться, если я умер. С 914 людей убиваем
и мы привыкли, - что такое человек? приложился в него из винтовки, вот
тебе и человек. Нет, Мстислав Сергеевич, это не так просто. За семь лет
свет разве не перевернулся? Как шубу - кверху мехом - его вывернули. Это
мы когда-нибудь заметим. Так-то. Я знаю - в смертный час мой, - небо
затрещит, разорвется. Убить меня - свет пополам разодрать. Нет, я не па-
даль. Я ночью, раз, на возу лежал, раненый, кверху носом, - поглядываю
на звезды. Тоска, тошно. Вошь, думаю, да я, - не все ли равно. Вше
пить-есть хоч
- Она здесь, - сказал Лось тем же странным голосом.
В это время, издалека, по бесчисленным тоннелям пошел грохот. Задро-
жал карниз под ногами, дрогнула стена. Посыпались в тьму камни. Волны
грохота прокатились и, уходя, затихли. Это был седьмой взрыв. Тускуб
держал свое слово. По отдаленности взрыва можно было определить, что Со-
ацера осталась далеко на западе.
Некоторое время шуршали падающие камешки. Стало тихо, еще тише. Гусев
первый заметил, что прекратились вздохи в глубине. Теперь оттуда шли
странные звуки, - шорох, шипение, казалось - там закипала какая-то мяг-
кая жидкость. Гусев теперь точно обезумел, - раскинул руки по стене и
побежал, вскрикивая, ругаясь, отшвыривая камни.
- Карниз кругом идет. Слышите? Должен быть выход. Чорт, голову рас-
шиб! - Некоторое время он двигался молча, затем проговорил взволнованно,
откуда-то - впереди Лося, продолжавшего неподвижно стоять у стены: -
Мстислав Сергеевич... ручка... включатель.
Раздался визжащий, ржавый скрип. Ослепительный желтоватый свет вспых-
нул под низким, кирпичным куполом. Ребра плоских его сводов упирались в
узкое кольцо карниза, висящего над круглой, метров десять в поперечнике,
шахтой.
Гусев все еще держался за рукоятку электрического включателя. По ту
сторону шахты, под аркой купола, привалился к стене Лось. Он ладонью
закрыл глаза от режущего света. Затем, Гусев увидел, как Лось отнял руку
и взглянул вниз, в шахту. Он низко нагнулся, вглядываясь. Рука его зат-
репетала, точно пальцы что-то стали встряхивать. Он поднял голову, белые
его волосы стояли сиянием, глаза расширились, как от смертельного ужаса.
Гусев крикнул ему, - что? - и только тогда взглянул вглубь кирпичной
шахты. Там колебалась, перекатывалась коричнево-бурая шкура. От нее шло
это шипение, шуршание, усиливающийся, зловещий шорох. Шкура поднималась,
вспучивалась. Вся она была покрыта обращенными к свету глазами, мохнаты-
ми лапами...
- Смерть! - закричал Лось.
Это было огромное скопление пауков. Они видимо, плодились в теплой
глубине шахты, поднимаясь и опускаясь всею массой. Теперь, потревоженные
упавшими с купола кирпичами, - сердились и вспучивались, поднимались на
поверхность. Вот, один из них на задранных углами лапах побежал по кар-
низу.
Вход на карниз был неподалеку от Лося. Гусев закричал: - Беги! - и
сильным прыжком перелетел через шахту, царапнув черепом по купольному
своду, - упал на корточки около Лося, схватил его за руку и потащил в
проход, в тоннель. Побежали, что было силы.
Редко один от другого горели под сводами тоннеля пыльные фонари. Гус-
тая пыль лежала на полу, в щелях стен, на порогах узких дверей, ведущих
в иные переходы. Гусев и Лось долго шли по этому коридору. Он окончился
залой, с плоскими сводами, с низкими колоннами. Посреди стояла полураз-
рушенная статуя женщины с жирным и свирепым лицом. В глубине чернели от-
верстия жилищ. Здесь тоже лежала пыль, - на статуе царицы Магр, на сту-
пенях, на обломках утвари.
Лось остановился, глаза его были остекляневшие, расширенные:
- Их там миллионы, - сказал он, оглянувшись, - они ждут, их час при-
дет, они овладеют жизнью, населят Марс...
Гусев увлек его в наиболее широкий, выходящий из залы, тоннель. Фона-
ри горели редко и тускло. Шли долго. Миновали крутой мост, переброшенный
через широкую щель, - на дне ее лежали мертвые суставы гигантских машин.
Далее - опять потянулись пыльные, серые стены. Уныние легло на душу.
Подкашивались ноги от усталости. Лось несколько раз повторил тихим голо-
сом:
- Пустите меня, я лягу.
Сердце его переставало биться. Ужасная тоска овладевала им, - он
брел, спотыкаясь, по следам Гусева, в пыли. Капли холодного пота текли
по лицу. Лось заглянул туда, откуда не может быть возврата. И, все же,
еще более мощная сила отвела его от той черты, и он тащился, полуживой,
в пустынных, бесконечных коридорах.
Тоннель круто завернул. Гусев вскрикнул. В полукруглой рамке входа
открылось их глазам кубово-синее, ослепительное небо и сияющая льдами и
снегами вершина горы, - столь памятная Лосю. Они вышли из лабиринта близ
тускубовой усадьбы.
ХАО
- Сын неба, сын неба, - позвал тоненький голос. Гусев и Лось подходи-
ли к усадьбе со стороны рощи. Из лазурных зарослей высунулось востроно-
сое личико. Это был механик Аэлиты, мальчик в серой шубке. Он всплеснул
руками и стал приплясывать, личико у него морщилось, как у тапира. Разд-
винув ветви, он показал спрятанную среди развалин цирка крылатую лодку.
Он рассказал: - ночь прошла спокойно, перед рассветом раздался отда-
ленный грохот и появилось зарево. Он подумал, что сыны неба погибли,
вскочил в лодку и полетел в убежище Аэлиты. Она также слышала взрыв, и с
высоты скалы глядела на пожарище. Она сказала мальчику, - вернись в
усадьбу и жди сына неба, если тебя схватят слуги Тускуба, - умри молча;
если сын неба убит, проберись к его трупу, найди на нем каменный флакон-
чик, привези мне.
Лось, стиснув зубы, выслушал рассказ мальчика. Затем Лось и Гусев
пошли к озеру, смыли с себя кровь и пыль. Гусев вырезал из крепкого де-
рева дубину, без малого с лошадиную ногу.
Сели в лодку, взвились в сияющую синеву.
Гусев и механик завели лодку в пещеру, легли у входа и развернули
карту. В это время, сверху, со скал, скатилась Иха. Глядя на Гусева,
взялась за щеки. Слезы ручьем лились у нее из влюбленных глаз. Гусев ра-
достно засмеялся.
Лось один спустился в пропасть к Священному Порогу. Будто крыло ветра
несло его по крутым лесенкам, через узкие переходы и мостики. Что будет
с Аэлитой, с ним, спасутся ли они, погибнут? - он не соображал: начинал
думать и бросал. Главное, потрясающее будет то, что сейчас он снова уви-
дит "рожденную из света звезд". Лишь заглядеться на худенькое, голубова-
тое лицо, - забыть себя в волнах радости, в находящих волнах радости.
Стремительно перебежав в облаках пара горбатый мост над пещерным озе-
ром, Лось, как и в прошлый раз, увидел по ту сторону низких колонн лун-
ную перспективу гор. Он осторожно вышел на площадку, висящую над про-
пастью. Поблескивал тусклым золотом Священный Порог. Было знойно и тихо.
Лосю хотелось с умилением, с нежностью поцеловать рыжий мох, прах, следы
ног на этом последнем прибежище любви.
Глубоко внизу поднимались бесплодные острия гор. В густой синеве
блестели льды. Пронзительная тоска сжало сердце. Вот - пепел костра, вот
примятый мох, где Аэлита пела песню уллы. Хребтатая ящерица, зашипев,
побежала по камням, и застыла, обернув головку.
Лось подошел к скале, к треугольной дверце, - приоткрыл ее и, нагнув-
шись, вошел в пещеру.
Освещенная с потолка светильней, спала среди белых подушечек, под бе-
лым покрывалом - Аэлита. Она лежала навзничь, закинув голый локоть за
голову. Худенькое лицо ее было печальное и кроткое. Сжатые ресницы
вздрагивали, - должно быть, она видела сон.
Лось опустился у ее изголовья и глядел, умиленный и взволнованный, на
подругу счастья и скорби. Какие бы муки он вынес сейчас, чтобы никогда
не омрачилось это дивное лицо, чтобы остановить гибель прелести, юности,
невинного дыхания, - она дышала, и прядка волос, лежавшая на щеке, под-
нималась и опускалась.
Лось подумал о тех, кто в темноте лабиринта дышит, шуршит и шипит в
глубоком колодце, ожидая часа. Он застонал от страха и тоски. Аэлита
вздохнула, просыпаясь. Ее глаза, на минуту еще бессмысленные, глядели на
Лося. Брови удивленно поднялись. Обеими руками она оперлась о подушки и
села.
- Сын неба, - сказала она нежно и тихо, - сын мой, любовь моя...
Она не прикрыла наготы, лишь краска смущения взошла ей на щеки. Ее
голубоватые плечи, едва развитая грудь, узкие бедра казались Лосю рож-
денными из света звезд. Лось продолжал стоять на коленях у постели, -
молчал, потому что слишком велико было страдание - глядеть на возлюблен-
ную. Горьковато-сладкий запах шел на него грозовой темнотой.
- Я видела тебя во сне, - сказала Аэлита, - ты нес меня на руках по
стеклянным лестницам, уносил все выше. Я слышала стук твоего сердца.
Кровь била в него и сотрясала. Томление охватило меня. Я ждала, - когда
же ты остановишься, когда кончится томление? Я хочу узнать любовь. Я
знаю только тяжесть и ужас томления... Ты разбудил меня, - она замолча-
ла, брови поднялись выше. - Ты глядишь так странно. Ты же не чужой? Ты
не враг?
Она стремительно отодвинулась в дальний край постели. Блеснули ее зу-
бы. Лось тяжело проговорил:
- Иди ко мне.
Она затрясла головой. Глаза ее становились дикими.
- Ты похож на страшного ча.
Он сейчас же закрыл лицо рукой, весь сотрясся, пронизанный усилием
воли, и оттого невидимое пламя охватило его, как огонь, пожирающий сухой
кус невидимое пламя охватило его, как огонь, пожирающий сухой куст. Гус-
тая и мутная тяжесть отлегла, - в нем
- Что?
- Не бойся, любовь моя.
Она придвинулась и опять прошептала:
- Я боюсь Хао. Я умру.
- Нет, нет. Смерть - иное. Я бродил ночью по лабиринту, я видел ее.
Но я зову тебя - любовь. Стать одной жизнью, одним круговоротом, одним
пламенем. Иначе - смерть, тьма. Мы исчезнем. Но это - живой огонь,
жизнь. Не бойся Хао, сойди...
Он протянул к ней руки. Аэлита мелко, мелко дрожала, ресницы ее опус-
кались, внимательное личико осунулось. Вдруг, так же стремительно, она
поднялась на постели и дунула на светильник.
Ее пальцы запутались в снежных волосах Лося.
- Аэлита, Аэлита, - видишь - черный огонь!
За дверью пещеры раздался шум, будто жужжание множества пчел. Ни
