царапая:
- Она жива! Выпустите меня... Задыхаюсь... Не могу, не могу!..
Он долго бился и кричал, и повис, обессиленный, на руках у Гусева. И
снова - затих, задремал.
Гусев опять скорчился под одеялом. Угасали, как пепел, желания, коче-
нели чувства. Слух привык к железному пульсу яйца и не улавливал более
звуков. Лось бормотал во сне, стонал, иногда лицо его озарялось
счастьем. Гусев глядел на спящего и думал:
"Хорошо тебе во сне, милый человек. И не надо, не просыпайся, спи,
спи!.. Хоть во сне поживешь. А проснешься - сядешь, вот так-то, на кор-
точки, под одеялом, - дрожи, как ворон на мерзлом сучке. Ах, ночь, ночь,
конец последний... Ничего-то человеку, оказывается, не надо"...
Ему не хотелось даже закрывать глаз, - так он и сидел, глядел на ка-
кой-то поблескивающий гвоздик... Наступало великое безразличие, надвига-
лось небытие.
Так, пронеслось непомерное пространство времени.
Послышались странные шорохи, постукивания, прикосновения каких-то тел
снаружи о железную обшивку яйца.
Гусев открыл глаза. Сознание возвращалось, он стал слушать, - каза-
лось - аппарат продвигается среди скоплений камней и щебня. Что-то нава-
лилось, и поползло по стене. Шумело, шуршало. Вот, ударило в другой бок,
- аппарат затрясся. Гусев разбудил Лося. Они поползли к наблюдательным
трубкам, и сейчас же оба вскрикнули.
Кругом, в тьме, расстилались поля сверкающих, как алмазы, осколков.
Камни, глыбы, кристаллические грани сияли острыми лучами. За огромной
далью этих алмазных полей в черной ночи висело косматое солнце.
- Должно быть мы проходим голову кометы, - шопотом сказал Лось. -
Включите реостаты. Нужно выйти из этих полей, иначе комета увлечет нас к
солнцу.
Гусев полез к верхнему глазку, Лось стал к реостатам. Удары в обшивку
яйца участились, усилились. Гусев покрикивал сверху: - "Легче - глыба
справа... Давайте полный... Гора, гора летит... Проехали... Ходу, ходу,
Мстислав Сергеевич".
ЗЕМЛЯ
Алмазные поля были следами прохождения блуждавшей в пространствах ко-
меты. Долгое время аппарат, втянутый в ее тяготение, пробирался среди
небесных камней. Скорость его непрестанно увеличивалась, действовали аб-
солютные законы математики, - понемногу направление полета яйца и метео-
ритов изменилось: образовался все расширяющийся угол. Золотистая туман-
ность, - голова неведомой кометы и ее след - потоки метеоритов - уноси-
лись по гиперболе - безнадежной кривой, чтобы, обогнув солнце, снова ис-
чезнуть в пространствах. Кривая полета аппарата все более приближалась к
эллипсису.
Почти неосуществимая надежда возврата на землю пробудила к жизни Лося
и Гусева. Теперь, не отрываясь от глазков, они наблюдали за небом. Аппа-
рат сильно нагревался с одной стороны солнцем, - пришлось снять всю
одежду.
Алмазные поля остались далеко внизу: - казались искорками, - стали
беловатой туманностью и исчезли. И вот, в огромной дали был найден Са-
турн, переливающийся радужными кольцами, окруженный спутниками. Яйцо,
притянутое кометой, возвращалось в солнечную систему, откуда было выш-
вырнуто центробежной силой марса.
Одно время тьму прорезывала светящаяся линия. Скоро и она побледнела,
погасла: - это были астероиды, таинственные маленькие планеты, бесчис-
ленным роем вьющиеся вокруг солнца. Сила их тяготения еще сильнее изог-
нула кривую полета яйца. Наконец, в одно из верхних глазков Лось увидел
странный, ослепительный, узкий серп, - это был Люцифер. Почти в то же
время, Гусев, наблюдавший в другой глазок, страшно засопел и обернулся,
- потный, красный.
- Она, ей-богу, она...
В черной тьме тепло сиял серебристо-синеватый шар. В стороне от него
и ярче светился шарик, величиной с ягоду смородины. Аппарат мчался нем-
ного в сторону от них. Тогда Лось решился применить опасное приспособле-
ние - поворот горла аппарата, чтобы отклонить ось взрывов от траэктории
полета. Поворот удался. Направление стало изменяться. Теплый шарик по-
немногу перешел в зенит.
Летело, летело пространство времени. Лось и Гусев то прилипали к наб-
людательным трубкам, то валились среди раскиданных шкур и одеял. Уходили
последние силы. Мучила жажда, но вода вся была выпита.
И вот, в полузабытьи, Лось увидел, как шкуры, одеяла и мешки поползли
по стенам. Повисло в воздухе голое тело Гусева. Все это было похоже на
бред. Гусев оказался лежащим ничком у глазка. Вот он приподнялся, бормо-
ча схватился за грудь, замотал вихрастой головой, - лицо его залилось
слезами, усы обвисли:
- Родная, родная, родная...
Сквозь муть сознания Лось все же понял, что аппарат повернулся и ле-
тит горлом вперед, увлекаемый тягой земли. Он пополз к реостатам и по-
вернул их, - яйцо задрожало, загрохотало. Он нагнулся к глазку.
Во тьме висел огромный, водяной шар, залитый солнцем. Голубыми каза-
лись океаны воды, зеленоватыми - очертания островов. Облачные поля зас-
тилали какой-то материк. Влажный шар медленно поворачивался. Слезы меша-
ли глядеть. Душа, плача от любви, летела, летела навстречу голубова-
то-влажному столбу света. Родина человечества. Плоть жизни. Сердце мира.
Шар земли закрывал полнеба. Лось до отказа повернул реостаты. Все же
полет был стремителен, - оболочка накалилась, закипел резиновый кожух,
дымилась кожаная обивка. Последним усилием Гусев повернул крышку люка. В
щель с воем ворвался ледяной ветер. Земля раскрывала объятия, принимая
блудных сынов.
Удар был силен. Обшивка лопнула. Яйцо глубоко вошло горлом в травя-
нистый пригорок.
Был полдень, воскресенье третьего июня. На большом расстоянии от мес-
та падения, - на берегу озера Мичиган, - катающиеся на лодках, сидящие
на открытых террасах ресторанов и кофеен, играющие в теннис, гольф, фут-
бол, запускающие бумажные змеи в теплое небо, все это множество людей,
выехавших в день воскресного отдыха, - насладиться прелестью зеленых бе-
регов, шумом июньской листвы, - слышали в продолжение пяти минут стран-
ный, воющий звук.
Люди, помнившие времена мировой войны, говорили, оглядывая небо, что
так, обычно, ревели снаряды тяжелых орудий. Затем многим удалось видеть
быстро скользнувшую на землю круглую тень.
Не прошло и часа, как большая толпа собралась у места падения аппара-
та. Любопытствующие бежали со всех сторон, перелезали через изгороди,
мчались на автомобилях, на лодках по синему озеру. Яйцо, покрытое коркой
нагара, помятое и лопнувшее, стояло, накренившись, на пригорке. Было
высказано множество предположений, одно другого нелепее. В особенности
же в толпе началось волнение, когда была прочитана, вырубленная зубилом
на полуоткрытой крышке люка, надпись: "Вылетели из Петербурга 18 августа
21 года". Это было тем более удивительно, что сегодня было третьего июня
25 года.
Когда, затем, из внутренности таинственного аппарата послышались сла-
бые стоны, - толпа в ужасе отодвинулась и затихла. Появился отряд поли-
ции, врач и двенадцать корреспондентов с фотографическими аппаратами.
Открыли люк и с величайшими предосторожностями вытащили из внутренности
яйца двух полуголых людей: - один, худой, как скелет, старый, с белыми
волосами, был без сознания, другой, с разбитым лицом и сломанными рука-
ми, - жалобно стонал. В толпе раздались крики сострадания, женский плач.
Небесных путешественников положили в автомобиль и повезли в больницу.
Хрустальным от счастья голосом пела птица за открытым окном. Пела о
солнечном луче, о медовых кашках, о синем небе. Лось, неподвижно лежа на
подушках, - слушал. Слезы текли по морщинистому лицу. Он где-то уже слы-
шал этот хрустальный голос любви. Но - где, когда?
За окном, с полуоткинутой, слегка надутой утренним ветром шторой,
сверкала сизая роса на траве. Влажные листья двигались тенями на шторе.
Пела птица. Вдали из-за леса поднималось облако клубами белого дыма.
Чье-то сердце тосковало по этой земле, по облакам, по шумным ливням и
сверкающим росам, по великанам, бродящим среди зеленых холмов... Он
вспомнил, - птица пела об этом: Аэлита, Аэлита... Но была ли она? Или
только пригрезилась? Нет. Птица бормочет стеклянным язычком о том, что
некогда женщина, голубоватая, как сумерки, с печальным, худеньким личи-
ком, сидя ночью у костра, глядя на огонь, - пела песню любви.
Вот отчего текли слезы по морщинистым щекам Лося. Птица пела о той,
кто осталась в небе, за звездами, и о той, кто лежит под холмиком, под
крестом, и о седом и морщинистом старом мечтателе, облетевшем небеса и
разбившемся, - вот он снова - один, одинок.
Ветер сильнее надул штору, нижний край ее мягко плеснул, - в комнату
вошел запах меда, земли, влаги.
В одно такое утро в больнице появился Арчибальд Скайльс. Он крепко
пожал руку Лося, - "Поздравляю, дорогой друг", - и сел на табурет около
постели, сдвинул канотье на затылок:
- Вас сильно подвело за это путешествие, старина, - сказал он, -
только что был у Гусева, вот тот молодцом, руки в гипсе, сломана че-
люсть, но все время смеется, - очень доволен, что вернулся. Я послал в
Петербург его жене телеграмму, пятьсот фунтов. По поводу вас - телегра-
фировал в газету, - получите огромную сумму за "Путевые наброски". Но
вам придется усовершенствовать аппарат, - вы плохо опустились. Чорт
возьми - подумать, - прошло почти четыре года с этого сумасшедшего вече-
ра в Петербурге. Кстати - когда вернетесь в Петербург - разинете рот, -
теперь это один из шикарнейших городов в Европе. Ба, вы же ничего не
знаете... Советую вам, старина, выпить рюмку хорошего коньяку, это вер-
нет вас к жизни, - он вытащил из желтого портфельчика бутылку, - ба,
этого вы тоже не знаете: - мы же опять "мокры", как утопленники...
Скайльс болтал, весело и заботливо поглядывая на собеседника, - лицо
у него было загорелое, беспечное, на подбородке - ямочка. Лось негромко
засмеялся и протянул ему руку:
- Я рад, что вы пришли, вы славный человек, Скайльс.
ГОЛОС ЛЮБВИ
Облака снега летели вдоль Ждановской набережной, ползли покровами по
тротуарам, сумасшедшие хлопья крутились у качающихся фонарей, засыпало
подъезды и окна, за рекой метель бушевала в воющем во тьме парке.
По набережной шел Лось, подняв воротник и согнувшись навстречу ветру.
Темный шарф вился за его спиной, ноги скользили, лицо секло снегом. В
обычный час он возвращался с завода домой, в одинокую квартиру. Жители
набережной привыкли к его широкополой, глубоко надвинутой шляпе, к шар-
фу, закрывающему низ лица, к сутулым плечам, и даже, когда он кланялся и
ветер взвивал его поредевшие, белые волосы, - никого уже более не удив-
лял странный взгляд его глаз, видевших однажды то, что нельзя видеть
земнородному.
В иные времена какой-нибудь юный поэт непременно бы вдохновился его
сутулой фигурой с развевающимся шарфом, бредущей среди снежных облаков.
Но времена теперь были иные: поэтов восхищали не вьюжные бури, не звез-
ды, не заоблачные страны, - но - стук молотков по всей стране, шипенье
пил, шорох серпов, свист кос, - веселые, земные песни. В стране в этот
год начаты были постройкою небывалые, так называемые "голубые города".
Прошло полгода со дня возвращения Лося на землю. Улеглось неистовое
любопытство, охватившее весь мир, когда появилась первая телеграмма о
прибытии с марса двух людей. Лось и Гусев съели положенное число блюд на
ста пятидесяти банкетах, ужинах и ученых собраниях. Гусев продал камушки
и золотые безделушки, привезенные с марса, - нарядил жену-Машу, как кук-
лу, дал несколько сот интервью, завел себе собаку, огромный сундук для
одежи и мотоциклет, стал носить круглые очки, проигрался на скачках, од-
но время разъезжал с импрессарио по Америке и Европе, рассказывая про
драки с марсианами, про пауков и про кометы, про то, как они с Лосем ед-
ва не улетели на большую медведицу, - изолгался вконец, заскучал, и,
