балка, которую гаишник запер на замок, и, ни слова не сказав, сел в свой
желто-пестрый "жигуленок".
- Слушай, командир,- все-таки миролюбиво сказал Русинов,- мне что
прикажешь, здесь весь отпуск загорать?
- Если прикажу - будешь загорать,- так же миролюбиво отозвался инспектор
и лихо вывернул на дорогу.
Проводив его взглядом, Русинов вернулся к отстойнику, попинал баллоны и
огляделся. Вокруг было пусто, на открытом поле гулял теплый, почти летний
вечер, по обе стороны от дороги зеленели озимые, и трудно было поверить, что
это мирное место может чем-то угрожать. Он точно знал, что слежки за ним не
было на протяжении всего пути. Много раз он делал проверки, сбрасывал
скорость, чтобы пропустить увязавшийся за ним автомобиль, запоминая его
номер и цвет, но подозрения не оправдывались. И если бы его вели по радио,
передавая от поста к посту, то уже за столько километров обязательно для
порядка где-нибудь остановили и проверили. Русинов давно водил машину и
много ездил, поэтому хорошо знал повадки ГАИ. Неужели в Москве что-то
произошло и Службе - черт знает какой! - стал известен маршрут движения и
конечный его пункт?
Что бы там ни было, а надо приготовиться ко всему. Кристалл в надежном
месте, нефритовая обезьянка пока в безопасности- ее можно снять, если машину
погонят в город. Карта!.. Русинов втащил рюкзак в кабину, развязал его,
аккуратно расстелил промасленную оберточную бумагу на капоте вместо клеенки,
достал хлеб, банку консервов и батон сыра, завернутый в газету "Куранты".
Есть не хотелось, но он создал видимость, что приготовился к обеду. В
бинокль из кабины хорошо было видно дорожный изгиб. Если появится один
гаишник на "жигуленке", можно и пожевать что-нибудь; если же опергруппа -
нужно успеть скомкать, изорвать координатную сетку, а отдельный лист с
цифрами придется съесть. Газету можно и не трогать. Эта карта что-то
значила, когда была триедина в своих частях. Отсутствие даже одной части
делало ее практически бесполезной головоломкой. Примитивная конспирация была
надежна, как трехлинейная винтовка.
А виноват был сам! Хоть и напряженная, но благополучная дорога успокоила,
укачала бдительность, и потому презрел тот интуитивный толчок, когда увидел
злосчастный знак "ГАИ". Следовало бы подождать до вечера и вообще До утра
под этим знаком. Высмотрел бы, изучил обстановку и утром, когда гаишники еще
не злые и не придирчивые, спокойно бы проехал... Но ведь этот ждал именно
его машину! Перед ним ни одной не остановил, а нарисовался, гад, когда уже
не развернуться. Может, видел, что "уазик" остановился под знаком? Если у
него есть оптика на каланче, мог разглядеть и Русинова с биноклем на
крыше...
Хуже всего, если сейчас вместе с гаишником прикатит Савельев и скажет: ну
все, Мамонт, гуляй, моя фирма работает!
Это хуже, чем опергруппа...
Конечно, Русинов бы наплевал на фирму и на Савельева, но тогда бы работы
в это лето не получилось. Он фирме нужен, если делали обыск. Значит, за ним
бы организовали мощное наблюдение, чтобы он выдал все, что знает и что
намеревается делать в горах. И тогда бы Русинов устроил им бег с
препятствиями, тогда бы поводил "экскурсии" по Северному Уралу! А заодно и
по сибирской его стороне. Сам бы не поработал, но и Савельеву не дал. Таких
бы заморочек ему наделал, таких бы знаков на скалах и останцах начертал!
Эти старинные знаки впервые были найдены в 1977 году. Их обнаружили
сотрудники Госбезопасности, которые курировали Институт. В то время туристов
по Уралу ходило немного, и те, что добирались в самые глухие уголки, обычно
считались людьми серьезными, чтобы малевать на скалах. Фотографии знаков
попали в Институт для расшифровки, но сколько ни бились над ними, разгадать
не могли. Белой краской была изображена вертикальная линия и четыре крупные
точки с левой либо с правой стороны по всей длине. Русинов специально во
время бесед с Авегой рисовал эти знаки, как бы между делом, однако тот не
реагировал.
Тогда где-то в верхах было решено взять Северный и Приполярный Урал под
негласный контроль и ужесточить проверку приезжающих и уезжающих отсюда
людей.
И не потому ли сейчас машину Русинова загнали в отстойник?
4
В первой экспедиции на Северный и Приполярный Урал Институт не
участвовал. По любой территории первыми проходили разведчики - сотрудники
Госбезопасности, которые оперативным путем устанавливали все условия и
детали предстоящей работы в регионе от нравственно-психологического
состояния населения до метеорологических наблюдений. Это были
профессиональные разведчики, работавшие внутри страны, обычно
маскировавшиеся под геологов, топографов, сборщиков фольклора и даже
старообрядцев - в зависимости от специфики задания. Северный и Приполярный
Урал приковал внимание Института тем, что исчезнувшая экспедиция двадцать
второго года, в которой принимал участие Авега-Соколов, приплыла в устье
Печоры и намеревалась подняться по ней в верховья. Кроме того,
топонимические исследования этого региона показали, что около восьмидесяти
процентов названий происходят от древнего арийского языка. Тогда еще карты
"перекрестков" у Русинова и в помине не было, но поразительная способность
слова- хранить историю надежнее, чем хранят ее курганы, могильники и
городища,- как бы уже вычертила эту своеобразную карту.
Два разведчика заходили в обследуемый регион с юга, сухопутным путем, а
два должны были повторить предполагаемый путь экспедиции Пилицина и
подняться на моторных лодках по Печоре и собрать хоть какую-нибудь
информацию об исчезнувших людях. Обо всем этом Русинов узнал лишь полгода
спустя, когда к нему стали попадать материалы разведки и стало ясно, что
Служба уже приступила к работе. После обнаружения этих странных знаков
сухопутную группу целиком переключили на их поиск, чтобы как-то
систематизировать и найти закономерности, а также на поиск человека,
оставляющего эти знаки. Всего их найдено было семь, но привести эту
наскальную живопись к какому-то логическому заключению не удалось. Они
стояли на прибрежных скалах, на камнях у троп; один оказался на вершине
хребта, а один и вовсе на кладбищенской ограде возле деревни. В том же
семьдесят седьмом в Институте появился первый экстрасенс - небольшой и
невзрачный человечишка с вечно заспанным, припухшим лицом. Он единственный
дал "вразумительное" заключение - что знаки оставлены снежным человеком, у
которого своя, космическая, логика, непонятная для нормальных людей. Вскоре
после этого экстрасенса убрали из Института, а заодно заменили директора.
Вторая группа прошла по реке Печоре и обнаружила лишь единственный след,
оставленный экспедицией Пилицина, и то в нижнем течении. Нашелся старик,
который вспомнил, что в двадцать третьем году он вместе с отцом отвозил на
мотоботе то ли восемь, то ли девять человек вверх по Печоре до деревни
Курово, которая относится уже не к Архангельской, а к Вологодской области:
Коми АССР тогда входила в ее состав. Будто бы у этих людей была какая-то
строгая бумага, по которой сельсоветы были обязаны предоставлять им лодки,
подводы и даже верховых лошадей. Установить, был ли такой мандат у
экспедиции, оказалось невозможным, поскольку документов об организации ее,
снаряжении и экипировке в архивах почему-то не сохранилось. Неизвестно даже
было, кто конкретно формировал ее, ставил задачу и кто из Совнаркома давал
"добро" на ее отправку. Конечно, посылалась она наверняка с ведома
Дзержинского и в строгой секретности, однако и при таком раскладе все равно
должны были сохраниться материалы, в которых хотя бы косвенно - визами,
справками, расписками - о ней говорилось. Зато в архивах было найдено
толстое дело об исчезновении экспедиции: многочисленные и пространные
допросы родных и знакомых членов экспедиции, рыбаков, советских и партийных
работников - ГПУ лихорадочно и настойчиво пыталось дознаться, кто из девяти
человек остался в живых. На протяжении десяти лет в дело подшивались
оперативные данные о розыске, о наблюдении за семьями, пока большая их часть
не была арестована и отправлена в лагеря.
Когда Русинову разрешили ознакомиться с этим делом, его поразила надпись
на папке - "Хранить вечно!"
В начале семьдесят восьмого года печорские разведчики вернулись в Москву,
и скоро в Институте появился их отчет с подробными рекомендациями и
выводами. Сухопутная же группа оставалась до весны, чтобы собрать сведения о
количестве въезжающих в регион всевозможных экспедиций, туристических групп
и отследить весеннюю миграцию местного населения, связанную с летними
станами на лесоповалах и химподсочке. Русинов по молодости немного завидовал
работе разведчиков, хотя знал о ней лишь по поступающим от них материалам.
Эти люди годами жили под чужими именами, были вольными и свободными в поиске
и как бы успевали проживать несколько жизней. По крайней мере, так ему
казалось...
И неожиданно в мае связь с ними прервалась. Разумеется, Служба работала
самостоятельно, и в Институте узнали об этом с большим опозданием, когда
вдруг уже приготовившаяся к выезду экспедиция получила отбой. Пока
лаборатория Русинова, все лето теряясь в догадках, из-за срыва плана
занималась черт те чем, Служба искала своих пропавших сородичей. Можно было
представить, сколько согнали в регион тех же самых разведчиков,
оперативников, работников милиции, ибо в этом "бермудском" треугольнике
бесследно пропала вторая экспедиция! Территория была огромная, и конечно же,
если захотеть, можно что угодно спрятать или спрятаться, но какой смысл
профессиональным разведчикам- молодым людям, которые у себя в стране, по
всей вероятности, проходили обкатку перед работой за рубежом,- выбрасывать
такие финты? Подобный добровольный поступок объяснить было невозможно, и
потому Служба искала другие причины. Версия, что раз-ведчики обнаружили
тайник с "сокровищами Вар-Вар", взяли ценности и с ними сбежали, отпадала,
ибо в точности повторяла версию по первой экспедиции Пилицина. В это никто
не верил сейчас. Но и вторая версия практически оказалась аналогичной той,
которую выдвигали в связи с двадцать третьим годом: на сибирской стороне
Уральского хребта был знаменитый Ивдель- лагерное место, откуда весной
семьдесят восьмого было совершено два побега заключенных группами до четырех
человек. Одна группа захватила оружие, отобрав карабин у охраны нефтебазы, а
потом уже при помощи него в какой-то деревне было отнято два охотничьих
ружья. В течение месяца оба побега ликвидировали, заключенных частью
выловили, частью постреляли и теперь добивались от живых признания в
убийстве двух орнитологов, которые вели наблюдение за перелетом птиц,- под
такой легендой работали исчезнувшие разведчики. Пойманные зэки были
переправлены в Москву, в ведение КГБ. После долгого запирательства, уже
осенью, заключенный по имени Борис Длинников признался в преступлении и
сообщил, что двоих мужчин он зарезал спящими в палатке и тела бросил в реку
Тавда - приток Ир
тыша. Убил, чтобы захватить продукты и палатку. Вроде бы все в его
показаниях сходилось, но он так и не смог убедительно указать место на реке,
где совершил преступление. Дело повисло в воздухе. "Орнитологов" не
обнаружили ни в этот год, ни на следующий. Однако в восемьдесят третьем,
когда уже Русинов возглавлял лабораторию и отрабатывал проект "Валькирия" на
Приполярном Урале, у камня на безымянном пороге реки Хулга обнаружили так и
