- Представляете, сколько нужно сил и терпения, чтобы сдерживать страсти?
- Представляю...
Нигрей откровенно и как-то романтично тосковал. Он взял гитару и сел на
голый пол у камина. И пока просто наигрывал, полковник притащил к огню
огромную медвежью шкуру, потом взял на руки Капитолину, отнес и положил в
густой и высокий, как трава, бурый мех. Она была счастлива и не могла скрыть
этого. Арчеладзе сел рядом с ней, сложив ноги по-турецки, намотал на голову
полотенце - изображал султана. И Капитолина тут же подыграла ему,
выстелилась возле его ног, положила голову на колени. За столом оставался
один Воробьев в окружении молодых олениц и, пожалуй, больше походил на хана:
его кормили с ложечки. Нигрей тихо теребил струны - играл превосходно,
однако чувствовал, видимо, что сейчас не нужно ни песен, ни громкой музыки.
Полковник больше ничего пока не хотел. Дров - специально напиленных
березовых чурбачков- хватило бы до утра. И вина бы хватило, и тепла, только
бы ночь не кончалась...
И вдруг в этот момент радости, оживления души и забытых чувств, в миг
тишины, когда даже дрова не стреляли в камине, взорвался и опалил всех огнем
незаметный Нигрей.
- Не могу! - закричал он и ахнул гитару об угол камина.- Не могу!! Все,
не могу... Эдуард Никанорович! Убей меня! Растопчи меня! Я трус! Я
предатель! Я - мерзкая блевотина!.. Эдуард Никанорович! Я предал тебя! Ты
спас меня, ты ко мне, как отец!.. А я - предал.
Он не знал, что еще говорить, и только тряс кулаками над своей головой. И
как от всякого взрыва, заболело в ушах, зазвенело пространство.
- Что с тобой, Витя?- наконец спросил полковник, медленно возвращаясь к
реальности.
Нигрей подтянул колени к подбородку, сложился в комок, уткнул лицо.
- Мне стыдно смотреть...
Полковник ощутил, как напряглось плечо Капитолины под его ладонью и будто
током пробило ее безвольное тело.
- Я предал всех. Я вас всех сдал!..
- Прекрати истерику,- полковник сорвал "чалму", швырнул в огонь.
Полотенце накрыло огонь, угли, и в зале потемнело.
- Прости, Эдуард Никанорович,- Нигрей встал.- За истерику прости. За все
остальное мне прощения нет. И я знаю, что мне нужно сделать.
Умные оленины бесшумно покинули зал и растворились где-то в чащах
охотничьего терема.
- Говори, Витя,- Арчеладзе взрыл угли щипцами.- И включите верхний свет!
Под потолком вспыхнула люстра из оленьих рогов: тупые рожи кабанов
взирали бесстрастно каменными глазами.
- Никанорыч, убери уши,- вдруг сказал Воробьев.- Ну, прошу тебя!
- Молчать! - Полковник швырнул щипцы.- Говори, Виктор.
Капитолина села и подобрала ноги.
- Понимаю... Мне уйти, да?
Полковник обнял ее плечо: возле огня ей вдруг стало холодно...
- Слушаю, Витя...
- Я влетел, товарищ полковник,- вымолвил Нигрей.- На "мочалку" не хватило
сил... Нет, я хотел, но замерз. И не успел. Не смог. Впрочем, что теперь!..
- К кому влетел?
- Владельцу вишневого "Москвича".
Арчеладзе непроизвольно вздрогнул, и это ощутила Капа- на мгновение
отпрянула от него, затем и вовсе отстранилась.
- Продолжай...
- Похоже, он профессионал. Но чей человек- неизвестно,- Нигрей говорил
глухо, будто сквозь повязку.- Выждал меня... Видел, как я отрабатывал
объект. Все видел... И взял у машины, вытряс все, и "мочалку".
- Продолжай, Виктор...
- А все, Эдуард Никанорович,- выдохнул Нигрей.- Сделал копию пленки.
Аппаратура была в "Линкольне"... Я виноват, я первым стал искать компромисс.
Он диктовал, вязал по рукам и ногам... Очень осторожный и какой-то...
неуязвимый. Хотел вырвать у него "мочалку"! И руки согрелись, кофе с ним
пил... Не мог! Не знаю почему! Не знаю! Какое-то оцепенение...
- Как у кролика перед удавом,- мрачно заметил Воробьев.- В штанах-то
ничего?..
- Уйди, кошкодав,- тихо предложил полковник.- Ступай в лес грибы
собирать.
Воробьев неловко выбрался из-за стола, опрокинув несколько рюмок, и
поплелся к двери.
- Поверить трудно,- сказал Нигрей.- Но это так... Потом я пытался
анализировать свое психическое состояние... Не исключаю, что он
воздействовал психотропиком. Хотя кофе пили из моего термоса, сидели в моей
машине. Он и не прикасался ко мне, разве что стволом пистолета, когда брал.
Я не знаю, что это! Не знаю!
- Спокойно, майор...
- У меня сильно заболело под ложечкой. Ком стал вот здесь,- он приложил
руку к солнечному сплетению.- Сначала думал, желудок болит. Когда-то эрозия
была... Только вышел из машины - все прошло.
- Почему ты решил, что он - профессионал? - спросил Арчеладзе.
- Поведение... Спокойный, как танк,- Нигрей глубоко вздохнул и,
показалось, всхлипнул.- Весь разговор в его машине записал на пленку. А мой
материал обещал не использовать против меня и против вас... Обставлял меня
со всех сторон, требовал сотрудничества, обмена информацией... Сегодня утром
заявился ко мне, спрашивал об иностранце. Кристофер Фрич исчез из гостиницы.
- Исчез?- вскинулся полковник.- Почему наша служба не доложила?
- Не знаю... Я от него услышал, что иностранец исчез.
- Значит, этого "вишневого" интересует Фрич?
- Похоже, так... Но еще и Зямщиц, и... ваши отношения с Комиссаром.-
Нигрей помедлил и добавил: - Он показал золотой значок. Который должен быть
у вас, товарищ полковник.
Арчеладзе ощутил, что и у него заболело в солнечном сплетении.
- Ты не ошибся?
- Нет, поднес к самому лицу. Еще и потряс на ладони... Капитолина сидела
у ног в позе кающейся Магдалины: только обращалась к огню в камине, тянула к
нему руки и что-то шептала...
Полковник встал, выключил верхний свет, погасил газовые рожки, и в зале
все стало багряным и тревожным от пламени.
- Почему сразу не признался?- жестко спросил Арчеладзе.- Почему промолчал
в самолете?
Нигрей подтянул к себе разбитую гитару, поскрипел свернутыми в кольца
струнами и промолчал. Полковник вырвал у него гриф со щепастыми обломками и
бросил в камин. Отскочивший красный уголь упал на медвежью шкуру перед
Капитолиной, остро запахло паленой шерстью. Она же сидела и смотрела, как
струится синий дым. Арчеладзе аккуратно взял уголь щипцами, положил в огонь.
- Понял свою вину?
- Все понял,- тихо выговорил Нигрей.- Я пойду... В лес, грибы собирать...
Разрешите идти, товарищ полковник?
- Сдай оружие и иди,- приказал полковник.
- Оружие?.. Но у меня нет оружия. Я не взял...
- Врешь! - отрезал Арчеладзе.- В заднем кармане, в брюках...
Нигрей достал пистолет, подержал его на ладони.
- Эдуард Никанорович... Но как мне теперь? Я не могу после этого... мне
мерзко...
- Сможешь!
- А честь офицера?..
- Посмотрите какие мы честолюбивые! - взвинтился полковник.- Ты где
работаешь? Ты где служишь? В гусарах? Или в жандармах?.. Честь офицера!
Ему хотелось наорать на него, затопать ногами, дать по физиономии, как
истеричной барышне, однако он вспомнил прошлую ночь, упаковку нитроглицерина
и приступ головной боли, вызванный просто резким расширением со-судов. Молча
налил себе стакан вина и выпил, будто воду. Нигрей положил пистолет на
мраморную плиту возле каминного зева.
- Все равно мне не пережить...
- Ну, иди утопись! Удавись!.. А может, яду дать?
- "Мочалку".
- Какие мы храбрые! - язвительно произнес полковник.- "Мочалка" была у
тебя! Что же ты сплоховал? А теперь тут мне устраиваешь спектакль!.. Браво!
- Он похлопал.- Я прослезился! Я в восторге от твоей решимости! Ты
раскаивался блестяще! И время подобрал подходящее...
Нигрей вышел из света камина и как-то неслышно побрел к выходу. Полковник
понял, что его нет в зале, лишь когда колыхнулся огонь от закрываемой двери.
Капитолина съежилась, подобрала ноги и каким-то судорожным движением
пыталась натянуть предательски ползшую вверх юбку. Арчеладзе налил
шампанского в два хрустальных бокала, один поднес ей; утратившая символ
женственности Капа напоминала испуганную, прижатую к полу птицу. Бокал
дрожал в ее руке, шампанское плескалось на голые колени и вспенивалось,
словно на раскаленной сковороде.
- Пью за женщин,- невыразительно проронил полковник и выпил.
Она с трудом, словно кипяток, осушила бокал и, положив его на пол,
толкнула - хрусталь, покатившись, тонко зазвенел.
- Ждете, когда я покаюсь? - низким незнакомым голосом спросила она.- Для
этого взяли с собой... по грибы?.. Только не дождетесь.
- Зачем же так трагично? - Арчеладзе сел около нее на шкуру, дотянувшись,
поднял пистолет Нигрея.- Мне нравится, когда вы шепчете. У вас приятный
шепот... И взял я вас не для покаяния.
- Я понимаю,- вымолвила она.- Взяли для других целей... Придется немного
подождать, товарищ полковник. Налейте мне водки! Целый бокал. Тогда я с вами
пойду в спальню и сделаю все, что пожелаете. Но все равно не стану каяться.
- Идите отдыхать, Капитолина,- он протянул ей пистолет.- Спросите у
барышень, где ваша спальня. Идите! Спокойной ночи!
- А это... зачем?- спросила она, глядя на пистолет.
- Для самообороны от начальника,- невозмутимо сказал полковник.- Суд вас
оправдает, если "пожарник" поможет...
Капитолина встала и стремительно вышла из зала. Арчеладзе несколько минут
сидел, глядя в огонь остекленевшими глазами, затем принес на медвежью шкуру
блюдо с остывшим жареным мясом, бутылку клюквенной настойки и большую
глиняную кружку. Он выбрал кусок побольше, с косточкой, насадил его на конец
кочерги и сунул его в огонь. Жир на огне затрещал. Приятный, желаемый запах
слегка будоражил. Полковник вылил всю бутылку в кружку и в предвкушении стал
ждать, когда обжарится, возьмется крепкой коркой мясо. Много ли человеку
нужно? Совсем немного, чтобы почувствовать себя мужчиной. И провалитесь вы
все со своими проблемами, муками совести и комплексами! Пусть каждый
отвечает за себя и перед самим собой.
Он пил из кружки, без всяких ножей и вилок ел мясо, отгрызая его от
большого куска, не пьянел и не ощущал сытости. Медвежья шкура и живой огонь
создавали впечатление первозданности жизни и чувств. Не хватало лишь женщины
рядом, которая бы точно так же могла есть и пить с ним, смело глядя в глаза
и на огонь. Ему вспомнилась в тот миг та, что была в вишневом "Москвиче"-
темноволосая, с огромными глазами, смотрящими открыто и прямо. Вот кто бы
разделил с ним трапезу! И он был уверен, что ему будет безразлично, кто она,
почему она оказалась в этой странной машине. Даже бы имени не спросил, ибо
важнее всего было сейчас видеть рядом символ воплощенной женственности, а не
плотскую ее суть.
Управившись с трапезой, полковник скомкал край шкуры, сделав себе
изголовье, и лег у огня. Было так хорошо, что он засмеялся и уснул. Пламя
камина просвечивало веки, и сон оттого снился в багровых тонах. Будто по
необъятной и какой-то первозданно-пустой земле бредут люди, эдакий "железный
поток" от горизонта до горизонта. Живая эта река огибает холм, движется по
долинам, поднимается на горы, и невозможно рассмотреть ни одного лица. Будто
они бегут от неведомой трагедии, случившейся где-то за горизонтом, и это
можно заметить лишь потому, что люди опалены огнем и над головами потока
реет ощущение тревоги и страха перед стихией. Полковник вдруг сообразил, что
видит великое переселение народов, что совершается оно вовсе не из-за потопа
или извержения вулкана, а по какой-то другой, неведомой причине, в основе
которой лежит ритуал, обрядовое действо, инстинкт, равный по силе инстинкту
перелетных птиц. И эта догадка всколыхнула его, возбудила в нем стремление и
страсть к движению. Но он никак не мог приблизиться к людскому потоку, хотя
бежал с горы вниз и кричал, словно домашний гусь, завидев осеннюю стаю диких
