- Три шага вперед,- скомандовал Арчеладзе. Старший вышел из строя.
Полковник подозвал Кутасова:
- В бардачке моей машины лежат ножницы. Пошли, пусть принесут.
- Есть! Куда их, товарищ полковник? - Кутасов кивнул на бойцов.
- Оружие и амуницию в отдел до особого распоряжения,- приказал
Арчеладзе.- Всех в наручники. Вывези за Кольцевую дорогу и отпусти. Пусть
идут домой... Не забудь снять погоны!
Ему подали ножницы. Полковник просунул пальцы в кольца, пощелкал в
воздухе и приказал старшему:
- На колени.
Тот завращал белками глаз, встал на колени.
- Что делат будэшь? - спросил подавленно. Полковник схватил пышный ус,
ловко отстриг его- старший дернулся.
- Ты грузын!.. Прошу, отэц, не позорь. Ты наш обычай знаешь!
- Если бы я был грузин,- спокойно проронил Арчеладзе,- я бы тебя уже
зарезал.
Остальные пленные смотрели с ужасом и, кажется, перестали дышать. Старший
вдруг размяк и тихо, будто чревовещатель, завыл глубоко упрятанным в живот,
тоскливым голосом. Полковник остриг ему усы, приказал встать в строй.
- Теперь будет видно, кто старший,- сказал он, бросил ножницы и пошел в
свой подъезд.
На лестничных площадках стояли тихие, молчаливые люди. Они, всю жизнь
связанные с государственными тайнами, и так давно привыкли держать язык за
зубами; тут же тишина над их головами была такая, что звенело в ушах. Они,
как пленные, тоже боялись дышать...
Полковник поднялся на свой этаж, отпер дверь и вошел в темную квартиру,
заполненную той же непроглядной тишиной. Гнев излился, остался там, во
дворе; иссякло мстительное чувство, опало на землю вместе с остриженными
усами. Ему надо было торжествовать победу над тупыми подонками, он должен
был насладиться поверженным и униженным противником, но вместо этого он
ощущал звенящую пустоту и брезгливое чувство омерзения. Спасительная,
отгораживающая от всего мира дверь своего дома на сей раз не спасала, и
чудилось, что все открыто, все видно и нет места, где можно спрятаться и
быть самим собой.
Полковник вымыл руки. Ноги привычно повели его на кухню, чтобы
приготовить ужин- острую мясную пищу, однако непроизвольно присел к столу и
долго сидел, уставившись в одну точку. Потом он вспомнил, что сегодня -
удачный день! Он же получил информацию от Нигрея! И теперь Комиссар в его
руках!..
Однако и это не могло оживить ни разума, ни сердца.
Как бы исполняя ритуал, полковник все-таки взялся готовить ужин, но запах
жареного лука отчего-то показался ему тошнотворным запахом нищеты и убогой,
неизвестно зачем текущей жизни. Так пахло в бараках и в поселках вербованных
лесозаготовителей, где ему приходилось бывать, когда он работал в Кировской
области. Молодому, преуспевающему капитану было странно смотреть на этих
полупьяных, воняющих потом и клопомором людей, каждое утро бредущих на
работу. Он с каким-то изумлением все время спрашивал- зачем живут эти люди?
И прошлое и будущее- все беспросветно! Что их заставляет жить, в чем они
находят интерес к такой безрадостной жизни?..
Полковник вывалил приготовленный ужин в унитаз и смыл.
"Гогия, ты памидоры любишь? Кушать - да, а так - нэт..."
В квартире стоял устойчивый запах нищеты...
Он достал две бутылки вина, принес их в зал и включил телевизор.
И вдруг на экране увидел "папу"! "Папа" в последние полгода ни разу не
появлялся ни в эфире, ни на газетных полосах. Он ушел в тень. С чего бы
вдруг?..
Он не успел даже понять, о чем говорит "папа", лишь посмотрел в его
круглые, немигающие глаза, как вдруг кадр сменился летящим
мультипликационным паровозом со звездой...
Надо было срочно установить обстоятельства убийства старика Молодцова!
Дать задание дежурному помощнику... Полковник выключил телевизор, допил вино
из стакана и пошел к телефону. Взял трубку и снова замер: Юрий Алексеевич
Молодцов- второй труп из бывших работников контрольно-ревизионной службы.
Что это?! Стоит ему лишь нащупать конкретного человека, связанного с тайной
исчезновения золотого запаса, стоит прикоснуться к нему, как происходит
немедленная смерть. И это все равно - самоубийство или убийство. Люди,
способные приблизить его к разгадке тайны, немедленно погибают...
Что за этим стоит? Включается "самоликвидатор" или какие-то незримые
силы, недоступные пока его пониманию?
Или он сам, как черный демон, приносит им смерть?..
Почему вокруг золота всегда течет кровь? Да, был же какой-то профессор,
говорил что-то, все смеялись... Почему над ним смеялись? Впрочем, теперь все
равно, Комиссар-то в руках! И Птицелов был в руках...
Полковник подошел к зеркалу и, не включая света в передней, долго
всматривался в темный портрет. Сумрак в стекле как бы убрал все малозначащее
и оставил лишь его образ - суровый, орлиный, гордый...
Птицелов говорил, что похож на птицу, только не сказал, на какую.
Полковник вынул из заднего кармана брюк пистолет "ПСМ"- генеральский,
никелированный, отвел затвор, проверил, есть ли патрон в патроннике, и
открыл небольшой металлический шкаф, вмонтированный в мебельную стенку. Там
стоял личный карабин "СКС", охотничье ружье и мощный итальянский арбалет. В
отдельном запирающемся блоке он хранил патроны и служебный пистолет. Уже
давно никто из посторонних не входил в его квартиру, а за два последних
года, может быть, лишь Воробьев бывал раза три. Не имело смысла ничего
убирать, прятать, запирать под замок, но срабатывала многолетняя привычка,
вживленная в мышечную память. Полковник сунул пистолет в блок и вдруг увидел
начатую пачку нитроглицерина. Кровяные капельки посверкивали на блестящей
фольге - это все, что осталось от Птицелова. Вот то гнездо, где была его
последняя капля...
Будто зачарованный рубиновыми шариками, полковник вернулся в зал и налил
полный стакан вина. Оно тоже напоминало кровь, только темную, венозную,
обедненную кислородом. Золотой ободок на стакане засиял, испуская на пальцы
свет. Полковник одним духом выпил до дна и утер ладонью верхнюю губу - усы
после Чернобыля не росли, но и тут осталась мышечная память...
Усы у него когда-то были не черные, грузинские, а пшеничные, пышные,
несколько даже карикатурные, и они, подобно губке, всегда впитывали вино.
Ему очень нравились собственные усы, но не как предмет мужской гордости; они
придавали его орлиному носу, да и всему лицу, законченность, создавали его
образ, скрывая хищность птичьего профиля. И женщинам они нравились...
Полковник пересчитал кровяные шарики в упаковке- семь штук, точно патроны
в револьвере. Яд мог быть в каждом. А мог и не быть ни в одном. Птицелов
знал в котором или взял наугад?.. Что чувствовал в тот миг? Да, вспомнил про
птицу, будто поймал скворца, держал в руках и упустил... теперь и полковник
поймал скворца!
Он выщелкнул шарик, бывший в соседней ячейке с тем, что выбрал Птицелов.
Сел плотно в кресле, расслабился и осознанно, будто перед броском, выдержал
паузу.
И в тот же миг подумал, что у этого недоноска в форме ОМОНа усы отрастут
еще.
Капля упала на язык и, прижатая к нёбу, стала медленно рязмягчаться,
будто сладкая, тающая во рту ягодка. Полковник раздавил ее о зубы и
остановил дыхание...
Грузная, цепенящая боль ударила в затылок, сдавила виски. И почти сразу
же онемел язык. Волна бесчувственности скользнула с него в гортань и
побежала к сердцу. Хотелось того дремотного состояния покоя, которое он
испытал, глядя на свистящий запал гранаты.
Полковник инстинктивно обхватил ладонями голову, сжал ее и замер, ожидая
развязки. Боль поднималась в голове грибом ядерного взрыва, клубилась под
черепом и заполняла его пространство. Гладкая кожа на затылке и темени
омертвела, зато на ладонях стала болезненно-чувствительной, словно открытая
рана...
И на этой очужевшей коже он ощутил рост волос! Они были совсем маленькие,
топкие, но густые, и на ощупь кожа головы напоминала бархат. Изумленный
полковник приподнялся в кресле и вдруг обнаружил, точнее, осознал страшное,
нестерпимое желание жить. Только бы эта рубиновая капсула не оказалась ядом!
Он никогда не принимал нитроглицерина и совершенно не знал его действия. У
полковника было хорошее, крепкое сердце...
Прошло секунд десять, долгих и каких-то свистящих, словно он прыгнул со
скалы в пропасть и теперь ожидал удара о землю.
Ничего не случилось! А Птицелов, помнится, умер почти мгновенно. Боль
медленно опала, рассосалась, разнесенная кровью по всему телу, но этот
густой, едва ощутимый замшевый ершик на голове остался. Он не поверил своим
рукам, включил свет и всмотрелся в зеркало, однако ничего, кроме своих
изумленных глаз, не увидел. Тогда он принес настольную лампу и осветил себя
сзади. Кожа на голове заискрилась: волосы росли серебристые, совершенно
седые, однако это ничуть не расстроило его. Пусть хоть зеленые растут!
Полковник приблизил лицо к зеркалу и стал ощупывать подбородок, верхнюю губу
под носом,- и тут бабья, гладкая кожа стала замшевой, как у созревающего
подростка...
***
За эту ночь волосы выросли на два миллиметра и, мягкие, бархатистые, были
видны без всякого дополнительного освещения. Когда он утром посмотрелся в
зеркало, то отметил, что похож на небритого, запившего горькую мужика. Глаза
тоже были похмельные, красные и воспаленно поблескивали.
Он включил все телефоны, и почти сразу же позвонил "папа".
- Ты где был всю ночь?- спросил он тревожным голосом.
Полковник не мог объяснить, что был дома, в собственных стенах, и в
одиночку переживал одному ему понятное потрясение. Впрочем, не хотел и
объяснять, потому что это не касалось даже "папы".
- Плановые мероприятия,- односложно отозвался он.
- Ты что там вчера натворил? Меня тут жалобщики достают.
Он напрочь забыл о схватке с ОМОНом и потому невозмутимо ответил:
- Не понимаю.
- Зачем выбросил ОМОН из своего двора? Поставили тебя охранять, а ты...-
Голос "папы" слегка повеселел, и послышалась в нем глубоко скрытая гордость.
- Отрабатывал действия группы захвата,- сказал полковник.
- Нашел время,- проворчал "папа".- Не трогай больше... В городе ожидаются
массовые беспорядки, попытки захвата зданий и некоторых лиц. А твой домик -
сам знаешь...
- Этих жлобов поставили без документов, с оружием,- слегка возмутился
полковник.- Банда, а не ОМОН.
- Не обращай внимания,- посоветовал "папа".- Эмвэдэшники проводят свою
операцию, это их дело... Оружие и амуницию верни, когда приедут.
- Хорошо...
- И вообще, ни на что не обращай внимания. Занимайся своим делом.
Возможно, эту педелю буду очень занят, так что не ищи меня...
- Ясно.
- Пока эта шумиха идет, действуй самостоятельно. Посылай всех подальше.
- Принял к сведению.
- Будет время- позвоню,- пообещал "папа".- Кстати, как отработала группа
захвата?
- Неплохо.
- Сколько сейчас у тебя человек?
- Всего восемь,- настораживаясь, ответил полковник.- Вчера работало
шесть.
- Подбери людей. Мы должны иметь в этой группе человек пятнадцать,-
неожиданно заявил "папа".
- Мне потребуется специальная экипировка, оружие...
- Распоряжусь, чтобы доставили,- немедленно отозвался он.- Должны быть
постоянные и серьезные тренировки. Освободи их от всех других занятий.
- Все ясно,- заключил полковник.- Но серьезные тренировки - тренировки на
пленэре...
- Только не трогай ОМОН,- посоветовал "папа".- И воинские части.
- Понятно.
Полковник положил трубку. Разговор был странный, ибо "папа" ни слова не
спросил о деле. Всякий диалог с ним начинался с досконального доклада
Арчеладзе о проделанной работе. "Папа" требовал извещать его обо всем,
