он начальника.
- Дорога хорошая, я быстро привезу! - заверил тот.
- Давай,- разрешил полковник.- Одна нога здесь - другая там...
Едва "УАЗ" отъехал, Арчеладзе подтолкнул эксперта:
- Теперь ты! Быстро! Мне нужно знать все, что делали на этой станции, где
какие приборы стояли, зачем. Про каждую гаечку расскажи! А ты, Нигрей,
напиши акт. Только профессиональный, понял?
- Понял,- спокойно проронил Нигрей.
При первом, поверхностном осмотре остатков оборудования эксперт сразу же
выявил лишний отводок от трубы нефтепровода с фланцем, закупоренным толстой
стальной плитой на тридцати болтах. Тут что-то стояло, возможно, какой-то
массивный агрегат, не имеющий функционального назначения для станции. Когда
же эксперт осмотрел груду металлолома, сваленного в углу, то нашел основание
этого агрегата, точно совпадающего по болтам крепления с фланцем. Он
сохранился лишь потому, что весил пару центнеров и навряд ли мог пригодиться
в хозяйстве. Однако внутренности чугунного изделия были вырваны ломом и, по
всей вероятности, были латунными- осталось уплотнительное кольцо.
Цветные металлы ценились теперь чуть ли не на вес золота.
Эксперт определил, что найденное основание агрегата являлось нижней
частью какого-то клапана, рассчитанного на высокое давление. Полковник
распорядился взять пробы с бетонного пола, со стен, потолка и части агрегата
для металлометрического анализа и, жалея, что находку нельзя увезти целиком,
вышел на улицу.
Плакало российское золото! Вот откуда убежало оно, соединясь с "черным
золотом". Неужели та американская сыскная фирма, что бралась найти
исчезнувшую часть казны, сразу же нашла ее след и потому отказалась
работать, несмотря на хороший процент?
Россия в буквальном смысле вылетела в трубу.
Эксперт заканчивал фото- и видеосъемку окрестностей станции, когда на
дороге показался "УАЗ". Начальнику нефтеперекачивающей станции дали
подписать акт, и тот тут же развернул походную шашлычницу.
Шашлыков отчего-то не хотелось, но запах был одуряющим и будил у
полковника его кавказскую часть крови. Нигрей и эксперт взялись помогать
хозяину- раздували фанеркой угли, переворачивали шампуры и глотали слюнки.
Полковник же, сначала прогуливаясь, направился по отчужденной полосе земли в
сторону границы, а потом незаметно разошелся, погруженный в нелегкие
размышления, и отшагал километра четыре. Засыпанная землей труба, эта
кровяная жила, резала пространство, словно инверсионный след самолета. Лента
земли шириной в полста метров летела через леса, поля, взгорки и была
совершенно мертвой: здесь позволялось расти лишь чертополоху, который выжил
другие травы. Любой же кустик или деревце беспощадно вырубались. Нельзя было
ничего сажать, сеять, переезжать в неустановленном месте, строить, разводить
костры...
Нельзя было делать ничего на этой земле, отчужденной и превращенной в
какую-то ничейную полосу.
Полковник не был никогда земледельцем, не имел даже дачного участка;
более десяти поколений Арчеладзе служили России, будучи воинами. Однако
сейчас он ощутил мертвящий дух, исходящий от этой пустой, во имя чего-то
отторгнутой земли. Ему показалось, что он идет по кладбищу, где хоронят
снятый слой грунта, зараженный радиоактивными выбросами.
На мертвую землю он насмотрелся в Чернобыле. Эта, на первый взгляд
безопасная, ничем не отличалась... Из земли выделялся стронций в виде
белесого порохового налета.
Начальник НПС догнал его на машине встревоженным, однако успокоился,
видимо решив, что ревизор горит от служебного рвения и готов пешком обходить
трассу.
После первого тоста хозяин попросил разрешения снять железо с крыши
станции,- мол, по конфигурации у него дом точно с такой же крышей и не нужно
перекраивать листы.
- Снимай,- разрешил полковник.- Все равно пропадет.
После второго тоста и второй партии шашлыков начальник НПС решился
осторожно намекнуть, что железобетонные плиты перекрытия вроде бы получаются
совсем ни к чему на списанной станции. Полковник согласился.
- Ну, если нет крыши и перекрытий- зачем нужны стены?- отважился хозяин,
когда выпили по третьей.- Я посмотрел: кирпич белый, крепкий, а раствор
между ними слабый. Разобрать можно.
- Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец! - провозгласил
Арчеладзе.- Разбирай!
- А трубу я прикажу засыпать, чтоб все чисто.
- Засыпай! Чтобы и следа не осталось!
Из людей, как из отчужденной земли, тоже выделялась белая пыль стронция.
После шашлыков сразу же поехали на аэродром. Прежде чем распрощаться с
гостеприимным хозяином нефтепровода, полковник посоветовал, если
понадобится, выкопать все трубы и взять на себя. Или вообще приватизировать
и станцию, и нефтепровод, пока кто-нибудь не опередил.
И оставил его в полном недоумении.
В Москву прилетели около семи часов вечера. Хотелось поехать домой,
выпить соды и лечь: от шашлыков всю ночь мучила изжога. Однако он, сглатывая
горечь, сел в свою машину и без всякого сопровождения отправился по адресу,
где жил еще один исполнитель перекачки золотого запаса Сергей Васильевич
Жабин. В Ужгороде он заразился мстительным чувством, которое теперь
перерастало в тихую злобу. Ко всему прочему, моделируя в своем воображении
примерную схему изъятия части государственной казны, он попытался
представить главное лицо в этой операции- инициатора и руководителя. И тот
образ, что нарисовался в сознании, разочаровал и неприятно поразил его. Это
должен быть человек, по внутренней и внешней сути очень похожий на "папу".
Только такой, невидный, тихий, скрытный, умеющий вовремя уйти в тень, чтобы
потом вовремя же выйти из нее; человек, имеющий невероятную твердость воли,
какую-то глубинную внутреннюю способность влияния на первых лиц в
государстве и возможность управлять, не будучи официальным должностным
лицом. Таким статусом обладали умудренные прозорливые старцы, начальники
тайных канцелярий. Ни один гладко зачесанный, холеный и напомаженный член ЦК
не мог бы управиться с такой задачей столь оригинально и блестяще. Все они
так или иначе выросли из "начальников НПС", умели когда-то молниеносно
организовать шашлыки и под них выклянчивать себе железа на крышу или
должность повыше.
Образ "папы" втемяшился в голову и, как всякая навязчивая идея, медленно
обволакивал сознание подозрительностью и недоверием. Полковник знал, что так
нельзя- выполняя задание "папы", его же и подозревать, что это, наконец,
непрофессионально: не имея абсолютно никаких улик и фактов, выдвигать
подобные версии. Мало ли что взбредет!
Однако помимо воли - будто полковнику кто-то на ухо нашептывал - он
твердил себе, что Комиссара он вычислил вот так же, по наитию. Ведь и
зацепиться не за что было! Подумаешь, сделал замечание по поводу младшего
Зямщица. А ведь именно за это полковник тогда зацепился, и Нигрей вчера
добыл потрясающую информацию. Не почувствовал бы, пропустил бы мимо ушей то,
что не было сказано вслух шефом,- так бы и остался с носом, так бы и думал о
Комиссаре, как о "партийном" выдвиженце, идейном дураке.
Он как-то механически перебирал в памяти государственных чиновников, кто
бы еще был похож на "папу" своим прошлым и настоящим, и выделил
единственного, такого же непотопляемого и живучего, правда несколько
мужиковатого на вид, человека, которого всегда называл про себя колченогим:
двойник "папы" был хромым. Но сейчас и его простецкий вид очень хорошо
объяснялся: скорее всего, это являлось маской, камуфляжем, данным от
природы, чтобы скрывать внутреннюю сложность его ума и деятельности. Однажды
Арчеладзе увидел его очень близко, причем в ситуации нестандартной. Было это
в восьмидесятом году, в майорские времена, когда он попал в отдел по борьбе
с терроризмом: тогда уже начали подкладывать бомбы и взрывные устройства на
площадях, в метро и автобусах в виде случайно оставленных сумок и портфелей.
Как-то он проверял безопасность на международной книжной ярмарке, устроенной
в павильоне ВДНХ,- ожидался приезд Колченогого. Конечно, кому надо было
взорвать бомбу, тот бы нашел место, куда ее спрятать,- каждую книгу не
перелистаешь, все щели и ниши не проверишь. Оставалось попросту наблюдать за
визитом Колченогого и в случае чего быть неподалеку. Крупный партийный
деятель приехал с четырьмя охранниками, которые освобождали пространство
вокруг шефа,- ярмарка есть ярмарка. Колченогий с каменным лицом хромал между
стеллажей с книгами, слушал объяснения организатора ярмарки и кое-где
останавливался на минуту-другую. Любопытствующий народ, признав его, пялил
глаза сквозь просветы в стеллажах: не каждый день увидишь того, кто есть в
учебниках истории. И вот кто-то из зевак толкнул стеллаж, на верхней полке
которого стояли раскрытые фолианты какого-то издания. Одна книга начала
медленно складываться. Арчеладзе видел это, мог бы сделать два-три шага и
поймать ее на лету. Но не сделал этого, почувствовав дерзкое, тайное желание
напугать каменного гостя, вывести его из себя, увидеть страх в вельможном
взгляде. Толстый фолиант, потеряв опору, рухнул вниз на пустотелый жестяной
короб. В полной тишине грохот показался оглушающим. Охран
ники ринулись к шефу, видимо, прикрывая его телами, а один подпрыгнул на
полметра вверх, будто раненый кабан. Устроитель выставки отчего-то присел и
заслонился руками.
Лишь Колченогий даже глазом не моргнул. На его лице медленно вызрела
циничная улыбка и будто стерла с него мужиковатый, добродушный вид. В этот
миг он презирал всех, кто был близко. Не спеша повернувшись на грохот, он
прохромал к стеллажу, поднял книгу, полистал ее и поставил на место.
"Папа" бы поступил точно так же...
На сей раз полковник не хотел придумывать и обосновывать новую версию;
она складывалась сама собой, пока он ехал к Жабину.
Лишенные власти и влияния, бывшие партийные деятели давно бы уже
воспользовались перекачанным на Запад золотом, чтобы взять реванш на
всевозможных избирательных кампаниях. Наверняка бы нашли способ приобрести
свое телевидение, радио, сытно кормить свою прессу. За такие деньги через
подставных лиц можно было все это купить за рубежом и преспокойно вещать
оттуда. Если они организовали и провели столь блестящую операцию по
переброске части золотого запаса страны в западные банки, то у них было бы
кому заставить эти деньги работать на себя.
Золото перекачивали те, кто и сейчас остался у власти либо сохранил
удивительное влияние на нее, оставаясь в тени. И воровали они у себя же не
из корыстных побуждений - личная нажива это слишком просто для таких
личностей, как "папа" или Колченогий. Они и так имеют все, хотя ведут
несколько аскетический образ жизни. Они преследовали высшие интересы
переходного периода к новым экономическим отношениям и общественному
устройству. Помнится, после восемьдесят шестого года весьма бурно заговорили
о необратимости перестройки. Видимо, этого требовал капиталистический мир,
особенно страны Большой семерки. И первому президенту не было там места до
тех пор, пока он не сделал залог этой необратимости. Все разговоры о ней
стихли, как по команде.
Однако сказать об этом народу значило мгновенно получить непонимание и
полное недоверие, ибо половина населения страны жила за чертой бедности,
стремительно разваливались промышленность и сельское хозяйство. Не
обеспеченный золотом рубль пал на колени перед долларом. Если бы этот залог
был официальным, то в Россию бы сейчас хлынули инвестиции частного капитала,
застрахованные золотом. Но, похоже, он носил чисто политический характер и
