выезжая из леса на дорожку.- Эту кни-женцию я себе оставлю, в качестве
трофея. Не возражаешь?
- Слушай, не надо. Верни,- попросил горбоносый.- Ты же знаешь, как за эти
вещи спрашивают. Аппаратуру можешь оставить, отбрешусь. А "мочалку" отдай.
Мамонт не ответил, оставив его в напряжении. Он загнал "жигуленок" в лес,
чтобы не видно было с дороги открыл дверцу горбоносому.
- Прошу в мой "кадиллак"!
Тот с достоинством выбрался из машины и направился к "Линкольну". И вдруг
остановился.
- Вспомнил! Ты же работал в контрразведке? У Котоусова? Точно, я тебя там
и видел! Я тогда только пришел...
- Ну и память у тебя,- многозначительно проронил Мамонт.
- Так, погоди,- ударился в воспоминания горбоносый.- При Андропове тебя
перевели в ОБХСС. Тогда же всех котоусовских распихали...
- Мемуары потом,- отрезал Мамонт и открыл машину.- Садись.
Он достал кассету из "трофейного" диктофона, вставил в автомобильный
магнитофон для перезаписи.
- Тут все?
- Все. Я писал кусками. И "прилипала" отскакивала...
- Договоримся так,- ожидая, пока перепишется пленка, заговорил Мамонт.- Я
тебе даю слово, что ни пашу встречу, ни материал никогда не использую против
тебя, твоего шефа и во вред Отечеству. Устраивает?
- Безусловно.
- Я возвращаю тебе аппаратуру, эту "мочалку", ты же иногда будешь
делиться со мной информацией, которая мне может потребоваться.
- Тебя интересует Зямщиц?- настороженно спросил горбоносый.
- Не только... Например, взаимоотношения Арчеладзе и "пожарника".
Сейчас он должен был сказать, кто такой "пожарник". Однако разведчик
помотал головой и вздохнул:
- Не пойму, за кого ты играешь, из какой команды...
- Успокойся, я не из команды "пожарника". Иначе бы не сидел с тобой и не
лазал бы по огородам.
- Это понятно... Но зачем тебе их взаимоотношения?
- Хочу убедиться в честности твоего шефа. Можно ли ему доверять.
- Не знаю,- подумав, обронил горбоносый.- Я ему многим обязан, мне трудно
судить. К тому же видел, чем занимаюсь?.. Я не знаю их взаимоотношений.
Единственное, когда Арчеладзе приходит от "пожарника" - всегда злой и лучше
к нему не заходить, пока не успокоится... Вот и вся информация.
- Не густо,- проговорил Мамонт.- Хотя и это интересно... Ну, да ладно.
Время от времени я тоже буду делиться с тобой, так что у нас будет кое-какой
обмен. Ченч!
- А что это ты такой добрый?- вдруг с вызовом спросил горбоносый.-
Филантроп, что ли?
- Мистик. Верю в порядочность, совесть и благородство.
Тот хмыкнул, указал пальцем на микрофон, встроенный в стереосистему.
- Наш разговор пишешь из-за своих глубоких убеждений?
- Ага! - согласился Мамонт.- Чтобы ты тоже был убежденным и откровенным.
Извини, брат, служба. Когда надо, я тебя найду.
Он выключил аппаратуру, затем проверил, перезаписалась ли пленка, и
протянул оригинал горбоносому.
- Это тебе,- достал из карманов трофеи.- И это тебе.
Горбоносый аккуратно разложил все по карманам и снова протянул руку.
Мамонт вынул "записную книжку".
- А ты знаешь, что все эти "мочалки" - радиоуправляемые?
- Не может быть...
- Может, брат, может,- он отдал мину.- На каждую - код. Не захочешь
воспользоваться сам - помогут. Гак что в следующий раз ты ее бери, если
дают, но спрячь где-нибудь. У нас все так делают.
- Спасибо за совет,- проронил горбоносый, убирая "записную книжку" в
карман.- Мне можно идти?
- Иди,- разрешил Мамонт.- Надеюсь, скоро увидимся.
- Я понял,- горбоносый встал у открытой дверцы.
- Надеюсь.
- Нет, я понял, кто ты,- сказал тот и, захлопнув дверцу, пошел к своей
машине.
Мамонт тронулся с места и сразу же включил магнитофон...
С появлением Кристофера Фрича против версии, связанной с Интернационалом,
можно было ставить жирный плюс: не зря Иван Сергеевич был уверен, что его
отец, Джонован, и есть тот самый представитель банковской корпорации,
обслуживающей революции. Теперь сын приехал искать тело отца и продолжать
его дело.
Пока было неизвестно, насколько ценна эта информация для полковника
Арчеладзе: возможно, он шпионил за своим начальником по каким-то своим
соображениям. Однако для Мамонта открывался путь к Интернационалу. Эта
незримая, бестелесная организация наконец-то проявилась в виде конкретного
человека. Кроме того, в руках оказался материал, позволяющий подключиться к
системе Министерства безопасности и держать под контролем все его действия,
связанные с поиском и золотого запаса, и "сокровищ Вар-Вар". Стратиг
предупреждал, что специальный отдел Арчеладзе не подчиняется своему
непосредственному руководству, а находится в ведении одного из высших
чиновников государственного аппарата. Но судя по характеру взаимоотношений
полковника и "пожарника", последний стремится подмять самолюбивого и
самостоятельного Арчеладзе и взять под свою руку его спецотдел. А где есть
конфликт, там есть и возможность подключения к системе.
Можно было поехать к "пожарнику" и дать ему послушать запись беседы с
Кристофером Фричем, однако грубый шантаж привел бы только к страху, которым,
как известно, нельзя долго управлять человеком. Скорее всего, так поступит
Арчеладзе, получив пленку от своего "камикадзе", и сделает это с двумя
целями: прекратит домогательства "пожарника", урежет его интерес к своему
отделу и одновременно станет требовать от своего начальника всей информации,
связанной с его сотрудничеством в фирме "Валькирия", наследовать которую
приехал Кристофер Фрич. По тому, как Арчеладзе обставил Зямщицев своей
агентурой, можно предположить, насколько сильный у него интерес к партийным
значкам НСДАП, к несчастному, заблудившемуся в горах, и его отцу.
Пусть они пока поварятся в собственном соку. Мамонту же следовало идти
дальше, подниматься на ступени, до которых еще не добрались ни Арчеладзе, ни
его шеф.
Для начала необходимо было отыскать наследника "Валькирии" и найти к нему
подход. Как всякий изгой, а точнее, теперь кощей, занявший место своего
отца, Кристофер Фрич также был управляемым, нужно лишь изучить его и
подобрать способ управления.
Мамонт приехал домой, загнал "Линкольн" в гараж и отметил, что вишневый
"Москвич" давно стоит на месте - двигатель остыл. По всей видимости, Дара
была на кухне и готовила завтрак, как и положено заботливой жене. Но когда
он вошел в дом, обнаружил полнейшую тишину. Стараясь не шуметь, Мамонт
пробрался к двери ее спальни и отвел неплотно прикрытую створку...
Дара спала, съежившись под огромным пуховым одеялом. Ее едва слышное
дыхание было единственным звуком в теплой и уютной спальне. Запах тончайших
духов напоминал запах озона или чисто отстиранного белья, высушенного на
морозе. Матовая, смуглая кожа ее щеки слегка розовела, источала жар, и
смолистый завиток цыганских волос, казалось, парит над ним в знойном мареве.
Любуясь ею, Мамонт ощутил горячий, болезненно-ноющий толчок в солнечном
сплетении: вместе со звуком и запахом Дара источала очарование, медленно
обволакивающее сознание. Помимо своей воли он встал на колени возле Постели
и потянулся рукой к ее волосам...
И вдруг опомнился, стряхнул с себя завораживающий, колкий озноб.
Она действительно походила на змею, спящую на солнце; можно было
любоваться издали, но ни в коем случае не подходить близко, чтобы не
оказаться в плену ее земного, чарующего притяжения.
Мамонт тихо попятился к двери и неосторожно коснулся рукой хрустальных
подвесок низко висящего бра на стене. От легкого звона Дара мгновенно
проснулась и приподняла голову. Наверное, ей показалось, что он только что
вошел.
- Это ты, дорогой?.. Прости, я проспала. Наконец-то ты вернулся.
- Доброе утро,- сказал Мамонт, глядя в сторону. Дара вскочила с постели и
рывком подняла жалюзи на окне- яркое солнце пронизало ее белые, напоминающие
тунику одежды.
- Я - Дара! Ура! - воскликнула она и подняла руки. Он заметил, как под
тонкой тканью засветилось ее тело, и отвернулся. Перед глазами стоял образ
Валькирии...
- Не обижайся, милый! - Она поспешно набросила длиннополый халат.- Ты
сильно промерз и устал. Я приготовила тебе хвойную ванну.
- Спасибо, дорогая. Я в самом деле окоченел...
- Ступай! Сейчас принесу напиток, и ты согреешься... Огромная, под
мрамор, ванна была наполнена изумрудной, горячей водой, запах пихтового
масла кружил голову и веселил дыхание. Мамонт отключил подогреватель с
термостатом, разделся и с головой погрузился в жгучий настой. Сразу же
вспомнился горбоносый "камикадзе", от холода потерявший чувство опасности. У
него наверняка не было ни такой заботливой жены, ни хвойной ванны...
Он вынырнул в тот момент, когда Дара вносила серебряный поднос с высоким
бокалом.
- Тебе хорошо, дорогой? - спросила она, сияя.
- Нет слов,- он боялся дыхнуть - вода в ванне была вровень с краями.-
Когда я вхожу в дом, мне чудится что попадаю в сказку. Так не бывает. Такое
может присниться только во сне.
- Бывает,- ласково улыбнулась она.- И это не сон, милый.
- За что же на меня обрушилась такая благодать?- засмеялся Мамонт.- Я не
заслужил такого отношения.
- Во-первых, ты счастливейший из мужчин, потому что избран Валькирией,-
Дара бережно подала ему бокал.
- А во-вторых?
- У тебя сейчас время очищения. С канадским вариантом английского уже
хорошо,- заметила она.- Но если ты считаешь, что естественные условия жизни
гоя - благодать, ты еще не освободился от реальности быта. Человек
становится свободным лишь тогда, когда ощущает лишь реальность бытия. Этого
можно достигнуть либо аскетической жизнью монаха-затворника, либо роскошной
аристократической. Мне нужно чистить твой дух от земных страстей, но не от
земных чувств.
Мамонт отпил из бокала- горячий напиток окончательно смирил озноб,
загнанный вглубь хвойной ванной.
- Спасибо, милая,- промолвил он, чувствуя, как начинает растворяться в
воде - тело становилось невесомым.- Наверное, тебе будет трудно. Я долго был
изгоем... Когда я вошел в спальню и увидел тебя спящей...
- Понимаю, дорогой,- помогла Дара справиться с заминкой.- Но мне
понравилось, что ты сумел одолеть себя. Значит, скоро совсем освободишься от
низменных страстей.
- Ты видела, да? Ты притворялась спящей?
- Нет, не притворялась, но видела.
- Я выглядел глупо... Прости, дорогая.
- Нет, ничего, ты делаешь успехи, милый,- тихо засмеялась Дара.- Придет
время, когда ты будешь просто восхищаться красотой любой женщины. И при этом
не желать ее, потому что желаемая женщина - только любимая, а не любая. Ты
станешь смотреть на женщину, как на произведение искусства, на совершенство
природы; ты станешь волноваться от чувства прекрасного, но не от плоти. Вот
тогда и придет ощущение реальности бытия.
Дара попробовала рукой воду в ванне. Он медленно взял руку и поцеловал -
пальцы вновь показались ледяными.
- Поэтому ты холодная? Ты чувствуешь эту реальность?
- Да, милый,- вымолвила она и, высвободив руку, взяла махровое полотнище
сушары.- Тебе пора выбираться, вода остыла...
Запеленутый с ног до головы, как дитя, он стоял послушный ее рукам. Дара
растерла ему спину, потом солнечное сплетение.
- Мне будет нелегко избавиться от страсти,- признался Мамонт.- Я
стискиваю зубы, но руки твои волнуют...
- Не нужно стискивать зубы,- посоветовала она.- Думай о Валькирии.
Помнишь, как ты расчесывал ей волосы?
- Помню... Но откуда тебе это известно?
- Мне все известно,- засмеялись ее вишневые глаза. Мамонт решился:
- Тогда скажи мне... Целы ли ее волосы? Руки Дары замерли на мгновение.
- Этого я не знаю... Если Атенон наказал ее, сделал Карной, об этом никто
