порядка совершенно не реагировали. С Садового они повернули на проспект
Мира, поближе к месту "преступления",- результат был тот же. Мамонт был
совершенно обескуражен: с момента похищения Зямщица прошло около трех часов!
Времени на раскачку, на передачу ориентировки, тем более при таком
количестве милиции на улицах, хватало - могли уже сорок раз остановить. Но
ни один не сделал даже попытки. Вишневый "Москвич" никого не интересовал...
Мамонт сам сел за руль, решив, что Дара отводит милиции глаза, и около часа
мотался по быстро пустеющим улицам. Кроме голосующих припозднившихся
прохожих, никто их не замечал. Либо Арчеладзе не получил информации о
похищении, равно как и генерал-"пожарник", либо эта беззаботная тишина
означала, что Зямщиц никому не нужен. Мамонт остановился неподалеку от дома,
где жил Арчеладзе, и попросил Дару позвонить ему по радиотелефону. Телефон
полковника не отвечал или был отключен.
- Попробуй по служебному,- безнадежно сказал Мамонт.- Предложи ему
встречу, важную информацию.
Служебный телефон ответил не сразу и сонным, недовольным голосом.
- Мне нужно срочно поговорить с господином Арчеладзе,- сказала Дара.- Не
посоветуете, как это сделать?
- Мы по телефону никаких справок не даем,- был ответ.- Приходите утром.
- Но у меня очень важная информация! Он просил меня позвонить по этому
телефону,- настойчиво потребовала она.
- Ничем не могу помочь,- отозвался дежурный.- Арчеладзе будет только
утром.
- Может быть, он дома?- напирала Дара.- И отключил телефон?
- Таких справок мы не даем! Если очень важная информация- сообщите мне,-
предложил дежурный.
- Похищен Зямщиц, четыре часа назад,- рискнула Дара.
В трубке послышался глубокий вздох.
- Хорошо, я принял к сведению... Но вы можете пояснить, кто такой этот
Зямщиц?
Дара отключила телефон и засмеялась:
- Увы, они даже не знают его! Мы зря с тобой совершили кражу. Но,
кажется, им звонят об этом уже не первый раз.
- Спасибо, милая,- сказал Мамонт.- Ты мне открыла глаза! Сейчас мы
совершим еще одну кражу. Это наша ночь! Воровская!
Он сделал в этот миг небольшое, но существенное открытие: оперативная
разработка, наблюдение, охрана и вообще все, что касается Зямщица,- это
частное дело Арчеладзе и его непосредственного шефа-генерала. Поскольку
между ними нет никаких деловых отношений, как уверял горбоносый наблюдатель,
значит, каждый из них занимался сам по себе. Возможно, потому они и не
находили общего языка. Оба вцепились в странную историю, приключившуюся с
Зямщицем на Урале, обставили больного кордонами, гипнотизерами, и каждый
теперь отрабатывает возможность поехать с ним в горы и с помощью
какого-нибудь парапсихолога-лозоходца заставить его показать пещеры. Но
Арчеладзе прилепился к этому делу позже, когда генерал-"пожарник" через
старшего Зямщица уже вошел в контакт с Кристофером Фричем и наверняка с
фирмой "Валькирия". Поэтому и все встречи носят частный характер, и даже
профессиональные разведчики, вроде горбоносого, ползают под окнами на
правительственной даче по личному и частному поручению. Потому и с миной в
кармане...
Между Арчеладзе и генералом идет мощная конкуренция. И потому как шеф
играет главную, ведущую роль, полковник вынужден плестись в хвосте, собирать
инфор-мацию через своих агентов, наблюдать и подслушивать. Однако это
унизительное дело ни о чем не говорило. Арчеладзе в нужный момент мог
совершить рывок и обойти соперника. Высокопоставленный патрон всегда его
прикроет, ибо наверняка посвящен в действия начальника специального отдела.
Ситуация складывалась очень интересная: отдел, созданный для поисков
исчезнувшей части золотою запаса, занимался неизвестно чем, но только не
прямыми обязанностями. Арчеладзе гонялся за мифическими сокровищами и как бы
игнорировал реальную тысячу тонн золота, похищенного из государственных
хранилищ.
Неужели сумасшедший Гипербореец был прав, когда обронил фразу, что золото
никуда не исчезало? Казна остается на месте, под надежной охраной, но как бы
уже большая ее часть не принадлежит государству. Интернационал отсчитал свое
и оставил на хранение до поры до времени. Перебросить такую массу золота
очень хлопотно, да и не нужно: кто знает, на какие цели потом оно
потребуется?
На этот вопрос мог ответить лишь тот, кто теперь распоряжался изъятым
золотом. Вот кто был нужен Мамонту! А он, этот Распорядитель, существовал в
реальном человеческом образе. Это не Кристофер Фрич и даже не его отец, но
они были связаны с ним, как, впрочем, и фирма "Валькирия". По логике вещей
после разгрома и краха на Урале, после гибели вертолета со всем руководством
фирма должна была умереть. А она продолжала жить, будто ничего не случилось,
и даже не сменила вывески, не переформировалась. И, судя по переговорам
Кристофера с генералом, готовится к новой экспедиции.
Живучесть "Валькирии" говорила об одном: никто не ведал ее истинных
целей. Интернационал знал толк в символике, назвав свое детище именем
всемогущей и незримой женщины...
- Я отомщу за Валькирию! - вслух сказал Мамонт, увлеченный размышлениями,
но Дара не услышала. Откинувшись на спинку сиденья с подголовником, она
спала, и лицо ее отчего-то было печальным. Он медленно остановил машину в
самом начале улицы Рокотова и облокотился на руль. Он хотел дать ей поспать,
а заодно и подремать самому - время позволяло, но едва выключил двигатель,
как Дара встрепенулась:
- Прости, я заснула!
- Когда ты спишь, от тебя исходит печальное очарование,- признался
Мамонт.- Думал о Валькирии, а смотрел на тебя.
- Это скоро пройдет,- пообещала она.- Я помогу тебе.
К дому номер семь они подходили дворами, держась поближе к стенам.
Автофургон стоял на прежнем месте перед детской площадкой, заслоненной
деревьями. Запчасти и инструменты были по-хозяйски убраны, двигатель накрыт
капотом и куском брезента. Мамонт рассчитывал, что в ночное время на посту
может находиться не более двух человек: трем в "морозильнике" было бы
тесновато.
Он хорошо представлял, какие чувства могут испытывать наблюдатели, когда
объект за окнами квартиры развлекается с дамой. Независимо от их подготовки
и профессионализма, в подсознание забивается совершенно определенный сигнал,
некий звуковой ряд, возбуждающий страсть более сильную, чем вид обнаженной
женщины. Нечто подобное Мамонт только что испытал, глядя на спящую Дару...
Скорее всего, из автофургона просматривалась вся окружающая территория, и
входить в зону видимости было преждевременно. Тем более не исключено, что
еще один наблюдатель стоит где-нибудь на лестничной площадке в подъезде
дома. Площадь между домами, высвеченная двумя неяркими фонарями на детской
площадке да несколькими лампочками у подъездов, была совершенно безлюдной.
- Мне нужно выманить человека из автофургона,- сказал Мамонт.- Но после
того, как я подъеду и поставлю машину возле него
- Хорошо, я выйду вон оттуда,- Дара указала на освещенный подъезд.- Мне
будет душно, жарко и одиноко.
- Продержи его пять минут, затем садись в машину.
- А если не отвяжется?- усмехнулась она.- И мне так одиноко...
- Я отвяжу!
Дара ушла с какой-то странной, легкомысленной улыбкой и, обернувшись на
углу, помахала рукой. Обходным путем Мамонт вернулся к машине, не скрываясь,
открыто въехал во двор и остановился около автофургона. Он запер дверцы,
вернее, сделал вид, что запирает, обошел машину, с тоской посмотрел на
вдавленный капот и не спеша направился в подъезд близлежащего дома.
Неосвещенный стеклянный фонарь подъезда был очень удобным местом для
наблюдения. В пятнадцати метрах отчетливо видны задние дверцы фургона, за
детской площадкой- окна квартиры номер тридцать пять, темные и безжизненные,
а правее- подъезд, куда вошла Дара.
Прошло минут десять, прежде чем на крыльце появилась Дара. Она грациозно
встряхнула волосы и, медленно спустившись по ступеням, встала на детской
площадке, чуть в стороне от желтого фонаря, мерцающего среди ветвей.
Стремительным рывком она скинула плащ и осталась в одном купальнике. Мамонт
затаил дыхание: для того чтобы выманить сатанеющих от тоски парней из
автофургона, это было слишком...
А Дара сделала пробежку по площадке, едва касаясь земли, потом вскочила
на скамейку и стала танцевать. Это было что-то среднее между цыганским и
индийским танцем. Ее смуглое тело светилось в золотистом ореоле, искрились
летающие черные волосы и взвивались к небу тонкие, гибкие руки. Незримым
движением она подхватывала листья со скамейки, и над головой распускала
желтый, блестящий фейерверк.
Она напоминала золотую танцующую змейку...
Мамонт непроизвольно любовался ею, но смотрел вполглаза, не оставляя без
внимания дверцы фургона. Похоже, Дара дразнила напрасно: пингвины на
створках тупо пялились друг на друга, и закрадывалось подозрение, что за
ними никого нет. Мамонт тихо выбрался из подъезда и стал возле автофургона,
приложив ладони к его стенке. Любое движение внутри обязательно бы отдалось
на металлическом корпусе, однако кроме легкой и едва уловимой вибрации, он
ничего не почувствовал- похоже, там работал вентилятор. И вдруг откуда-то
сбоку пахнуло табачным дымом! Мамонт не курил уже больше месяца и этот запах
улавливал мгновенно. Он сделал два шага к подножке автомобиля и заметил на
лобовой части фургона, возле морозильного агрегата, небольшой темный круг
вентиляционного окна. Вот почему не было листьев на компрессоре! Их просто
сдувало, когда включали вентилятор. И дымом сейчас несло оттуда...
На посту не дремали, но сидели не шелохнувшись! Весь замысел Мамонта
проникнуть в автофургон рушился на глазах. Пора было заканчивать этот
концерт и уезжать отсюда: парни попались стойкие. Либо не видели, что для
них танцуют! Дара попросту переборщила со своим искусством... И вдруг Мамонт
услышал отчетливый голос:
- Бегом на место!
Звук доносился сверху, из вентиляционного окна. Затем послышался легкий
щелчок возле двери, и корпус фургона чуть колыхнулся на рессорах. Мамонт
выглянул из-за переднего крыла и замер: возле Дары стоял Кристофер Фрич! Он
узнал его мгновенно и понял, отчего в фургоне поднялась тревога. Тем
временем дверь приоткрылась, кто-то спустился на землю, и по асфальту возле
дома побежала размытая тень.
Дара была в расстегнутом плаще и все еще пританцовывала, держа руки в
карманах и двигаясь взад-вперед. Кристофер что-то тихо говорил ей, а она
дразнила его! Он пытался взять ее под руку, но Дара ловко уворачивалась и
тем самым завлекала, будоражила иностранца, хотя могла отвести ему глаза и
исчезнуть, как она умела делать. Это уже была полная самодеятельность с
непредсказуемыми последствиями. Хорошо, что Кристофер оказался здесь и,
видимо, отлеживался один, без подруги, потому и выскочил на приманку вместо
наблюдателей из автофургона. Впрочем, этот гиперсексуальный наследник
управлялся и с четырьмя девушками одновременно. А что, если Дара сейчас
уйдет с ним?!.
Еще одним неосторожным и непродуманным действием можно было испортить все
окончательно. В любом случае Кристофера нельзя было упускать! Но и позволить
Даре уйти с ним - тоже...
Это была не ревность, а какое-то мрачное недовольство, готовое обратиться
в презрение. Он понимал, что не имеет права на такие чувства, что все это -
условности, пережитки, страсть изгоя, когда необходимо с холодной головой и
полной бесстрастностью не позволить, а заставить Дару выполнить свой урок.
Она бы вытряхнула из Кристофера все, что необходимо. Когда Стратиг обещал
