никого не волновало. В походе и змея пища.
Мрачные предположения Корусана не оправдались: император не стал брать
котенка в постель. Тот был слишком мал, чтобы обходиться подолгу без матери.
Шатер императора, слава богам, не превратился в зверинец. По крайней мере на
эту ночь.
Ласки черного короля были горячими, но краткими, спустя мгновение после
мучительных содроганий он крепко спал. Корусан оперся на локоть, разглядывая
спокойное лицо спящего. Он стал частью его существа этот варвар, глупец,
сумасброд.
Он положил ладонь на щеку Эсториана. Тот не пошевелился. Пальцы Корусана
согнулись наподобие птичьих когтей, погрузились в шелк бороды черного короля,
царапнули горло, плечо, грудь, потом сжались в кулак прямо над мерно бьющимся
сердцем.
Если бы в этом мире не существовало тебя, сказал он, я бы умер от
отчаяния. Его рот искривился в горькой гримасе. Я хотел поймать тебя, но
попался в ловушку сам.
Да, безусловно, это произошло. Когда? Неизвестно. Возможно, тогда, когда
Корусан пробудился один в постели черного лорда, а возможно, еще раньше,
когда он впервые увидел лицо врага, которого поклялся уничтожить.
Любовь черного короля не может сравниться с тем, что испытывает к нему
Корусан. Сердце Солнечного лорда открыто, возле него греются миры. А Корусан
подобен искре, летящей в ночи, он мал и недолговечен. В нем может уместиться
только одна-единственная любовь... и единственная ненависть. И человек, к
которому обращены эти чувства, спокойно спит рядом с ним, словно ребенок или
святой.
Корусан медленно встал. Черный король продолжал спать. Его пылающая рука
свесилась с края постели. Корусан отвернулся.
Одетый, вооруженный, укрытый вуалью, он выскользнул из шатра. Лагерь спал,
заливаемый светом двух лун, все костры были погашены. Но в центре бивачной
площадки тлели угольки, там сидела странная женщина, встретившаяся им на
дороге. Ясная Луна стояла высоко, на ее лик то и дело набегали быстро несу
щиеся тучи. Большая Луна висела над восточной линией горизонта, словно
огромный кровавый глаз. Двойной свет падал на волосы незнакомки, и они
попеременно казались то опушенными инеем, то обведенными красно-бордовой
каймой. Она шевельнулась и посмотрела на подошедшего. Ее голос был тих и
неясен, словно она говорила сквозь сон.
Хирел?
Корусан замер. Ему показалось, что он ослышался. Незнакомка плотнее
закуталась в свой плащ.
Хирел Увериас?
Он умер.
Собственные слова показались ему плоскими и тяжелыми. Скиталица улыбнулась.
Ты явился, как обещал. Но я не думала, что ты придешь в том же обличье.
Как, во имя ада, она может разобрать, кто стоит перед ней, если не видит
лица? Он вдруг почувствовал себя беззащитным при всех своих мечах и вуали.
Мадам, мягко сказал он, понимая, что говорит с сумасшедшей. Вы
ошибаетесь. Я оленеец. Золотая империя умерла.
Откуда какому-то оленейцу взять такие глаза?
Он чувствовал жар, исходящий от ее тела, слышал тяжелое дыхание чужеземки.
Свет лун косо падал на ее лицо. Она, наверно, была хороша в юности,
достаточно хороша, чтобы вертеть хвостом, разбивая сердца мужчин. Сидеть по
ночам у костра вполне в ее стиле. Она, должно быть, неплохо поет и, говорят,
знает массу всяких историй.
Скиталица вскинула руку. Он отшатнулся, но она опередила его. Холодный
ночной воздух обжег его щеки.
Он схватился за меч, но так и не вынул клинок из ножен. Взгляд чужеземки
словно лишил его сил. Огромные черные глаза проникали в глубину существа.
Я забыла, сказала она, как ты прекрасен.
Ты должна умереть, выкрикнул он, задыхаясь, ты увидела мое лицо.
Она засмеялась.
Я и так уже мертва, дитятко. Много лет как мертва. Взгляни сюда. Она
вновь вытянула руку, повернув ее вверх ладонью.
Золото. Золото, перемазанное пеплом, покрытое серыми шрамами. Он узнал
очертания. Он только что целовал этот знак, и прижимал к своему обнаженному
телу, и пугался, что небесный огонь опалит его, а черный король смеялся и
гладил Корусана пылающей словно солнце рукой.
Я пыталась избавиться от него, продолжала сумасшедшая, как будто не
замечая его замешательства, голос ее был мягок и обманчиво тих. Я взяла
самый острый нож и стала резать. Боль была не сильнее той боли, которую эта
вещь причиняла мне с самого рождения. Плоть расступалась, но золото уходило в
кости, срасталось с ними. Тогда я решила отрезать всю кисть видишь шрам? Но
сталь ножа расплавилась, не причинив мне большого вреда. Порезы затянулись
быстро, и расплавленный металл, смешавшись с золотом, погасил огонь. Я была
рада этому, но теперь эта штука замораживает меня. По временам она становится
холодной как лед.
Боги, прошептал Корусан. Неужели ты...
Саревадин. Она улыбнулась. Ты всегда медленно узнавал меня.
Я не Хирел! закричал он. Я Кору-Асан из Оленея, а ты старая
окоченевшая кочерыжка.
Конечно, легко согласилась Скиталица. Все мертвецы таковы.
Он ухватил ее за плечи. Они были костлявы, но горячи, как угли костра.
Ты не более мертвая, чем я!
Естественно, опять согласилась она и обхватила руками его запястья, но
не затем, чтобы оттолкнуть: она пыталась твердыми пальцами нащупать его
пульс. Кто послал тебя? Джания?
Он клацнул зубами, резко выпрямился и в ужасе посмотрел на нее.
Я никогда не одобряла этой затеи. Пятьдесят братьев, посаженных в тюрьму,
причиняли нам огромное беспокойство. Ты не знаешь, сколько они еще прожили
после меня?
Последний умер незадолго до смерти четвертого Солнечного лорда, ответил
Корусан. С сумасшедшими надо говорить на их языке.
Ах, сказала Саревадин, значит, они еще долго томились, бедняжки. Но
Джанию я вырвала из рук злодейки судьбы. Мы выдали ее замуж за человека,
живущего далеко на западе. Он обожал ее. Я надеюсь, она провела свои дни в
радости?
Она ненавидела тебя.
Нет, воскликнула Саревадин, потом, уже тише, добавила: Впрочем, такое
возможно. Она вешалась на меня еще до моего превращения в женщину, да и потом
не оставляла своих притязаний. Я уговорила супруга выслать ее. В ней обитал
великий дух, призванный повелевать империей. Жаль, что она не родилась
мужчиной.
Если бы она родилась мужчиной, сказал Корусан, Асаниан не был бы
завоеван.
Ох, молвила императрица, а точнее выжившая из ума старуха, при ней
Керуварион утонул бы в крови.
Это еще может произойти.
Может, задумчиво произнесла Скиталица, но вряд ли на памяти этого
поколения. Она встряхнулась и провела ладонью по лицу. Он очарователен,
правда? И очень похож на моего отца.
Он больше похож на тебя.
Ну нет, в мужском обличье я бы его обставила по всем статьям. Ты любишь
его, малыш?
Колдунья вознесла руку. Корусану показалось, что к щеке его прикоснулась
кость, завернутая в сырой шелк. Он отшатнулся. Ужас ситуации состоял не в
том, что эта женщина называла себя мертвой, хотя казалась живее иных живых, и
даже не в том, что та, чье имя она присвоила, являлась праматерью врага
Корусана. Ужасно то, что она обладала в полной мере той самой силой, которой
обладал внук ее внука, обезоруживающим, неодолимым обаянием.
Ты откликаешься на зов крови, сказала колдунья. Он бежал от нее
прочь, в императорскую палатку, в ее благословенную успокаивающую полутьму.
Он дрожал от странного холода, пробирающего, казалось, до самых костей. Так
бывает, говорили ему в детстве, когда встретишься с живым мертвецом.
Он лег возле черного короля и крепко прижался к его горячему телу. Эсториан
улыбнулся и обнял его. Сильная рука варвара оберегала теперь Корусана от всех
бед и напастей, как самое надежное магическое кольцо.
ГЛАВА 39
С мрачных небес сыпал сухой снег. Эсториан поднял войско в дорогу.
Веселость и бодрость императора заставляла сердце Вэньи судорожно сжиматься.
И снег и мороз были ему нипочем. Он казался вездесущим, то обнимал за плечи
Сидани, то перешучивался с кем-нибудь из гвардейцев, то мчался проверять
арьергард.
Галия с утонченной изобретательностью уклонялась от встреч со своим
повелителем и последнее время старалась держаться поближе к Айбурану.
Опальный жрец был, пожалуй, единственной фигурой в колонне, которую император
старался объезжать стороной.
Но в это утро случилось ужасное кобыла Айбурана захромала, и жрец
собирался провести какое-то время в обозе, чтобы подлечить раненое животное.
Он сомневался, что сумеет найти в запасном гурте сенеля, способного выдержать
его вес. Вэньи пыталась увязаться за ним, чтобы на какое-то время улизнуть от
все более нервирующей ее обязанности, но Айбуран прогнал ее прочь. Он взял с
собой Шайела с Оромином и пару охранниц из эскорта императрицы, Вэньи ему не
понадобится. Движением мохнатых бровей жрец указал в сторону Галин.
Маленькая принцесса пыталась затеряться среди фрейлин леди Мирейн, но, во-
первых, она была в их кружке единственной асанианкой, а во-вторых, крошечный
рост все равно выдавал ее. Эсториан, возвращавшийся с проверки фланговых
караулов, направил Умизана прямехонько к ней.
Вэньи качнулась в седле, ее кобылка, дрожа от возбуждения, двинулась в
сторону голубоглазого, покрытого черной короткой шерстью красавца, прижимая к
черепу уши и выгибая шею дугой. Умизан, как многие существа его пола, страдал
некоторой забывчивостью, и четвероногая красотка намеревалась напомнить ему о
себе.
Эсториан не заметил ни ухищрений ревнивой кобылки, ни всадницы, управлявшей
ею. Глаза его были устремлены на маленькую принцессу. Галия выглядела
безмятежно, но затравленный взгляд, брошенный из-под вуали, о многом сказал
Вэньи.
Островитянка чуть отпустила поводья. Этого было достаточно, чтобы кобылка
ее устремилась вперед и укусила черного жеребца в плечо. Умизан дернулся,
всхрапнул, закрутил рогами. Эсториан выругался сквозь зубы и натолкнулся на
взгляд Вэньи.
Он вспыхнул, и, хотя темная кожа его щек не претерпела изменений, Вэньи
opejp`qmn поняла, что делается в его душе.
Доброе утро, сир, сказала она.
Благодарность Галин не имела границ, но он был слишком слеп, чтобы заметить
это. Две бывшие любовницы зажали его в тиски, и он не знал, как выкрутиться
теперь из этого положения.
У Вэньи не было никакого желания протягивать ему руку помощи. Она
ограничилась тем, что призвала свою кобылку к порядку и приготовилась следить
за разворачивающимся действом.
Он переводил взгляд с одной красавицы на другую и явно трусил.
Милые леди, сказал он, как поживаете?
Прекрасно, милорд, ответила Галия, церемонно поклонившись, а вы?
Судя по всему, принцесса из рода Винигаров собиралась затеять со своим
господином длинный вежливый разговор в асанианском стиле. Вэньи готова была
побиться об заклад, что он долго не продержится. Действительность превзошла
самые смелые ее ожидания. Пробормотав нечто неразборчивое, Эсториан хлестнул
жеребца и понесся сломя голову вдоль каравана. Очевидно, к женщине, общение с
которой не создает ему дополнительных проблем.
Галия, испустив долгий вздох, упала на шею сенеля.
О боги, простонала она жалобно, я боялась, что он прикажет мне
вечером явиться к нему.
Вздор, возразила Вэньи, он ни за что бы этого не сделал, пока я была
рядом с вами.
Галия ничего не поняла, но она знала Вэньи и доверяла ей безмерно. Она
успокоилась и села прямо, поглаживая обеими руками живот.
Жестокая, наивная, беззащитная дурочка. Вэньи обязана охранять ее со всей
стойкостью и непреклонностью жрицы.
Легко это сказать. Но, боже, как трудно, как невыносимо трудно справиться с
