протянул слуге, чтобы тот вновь ее наполнил. Вкрадчивый шепот, звучавший во
всех концах зала, означал, что асаниане разгулялись вовсю. Побронзовевший от
b{ohrncn, лорд Душай дошел до такой степени раскрепощения, что позволил себе
коснуться пальчиком краешка килта своего царственного соседа.
Я приготовил для вас сюрприз, сказал он. Возможно, вам не приходилось
видеть такого ранее. У нас это называется, если позволите, соревнованием
лжецов.
Брови Эсториана поползли вверх. Ему предлагалось новое и, скорее всего,
увлекательное зрелище. Он поднес к губам наполненную до краев чашу и
приготовился смотреть.
Слуги в черных одеяниях устанавливали в центре зала пылающие светильники.
Все внешние лампы были уже потушены, ввергая помещение в полумрак. Не следует
забывать о бдительности. Он огляделся. Его охрана вела себя безупречно, распо
лагаясь вокруг своего господина широким полукольцом. Начинающиеся боли в
позвоночнике сигнализировали о том, что маги возводят над ним защитную сферу.
Он успокоился, терпеливо ожидая, что произойдет дальше.
Светильники в центре зала ровно горели. Слуги, установившие их, поклонились
и ушли. Наступила тишина, обычная для асанианских собраний, без возни,
покашливаний и вздохов, без комментариев и шепотков. Даже бравые варьянцы
притихли, прикусив языки, и отставили кубки с вином.
И вдруг тишину расколол громовой раскат. Эсториан дернулся от неожиданности
всем телом, словно вспугнутый олень. Затея лорда Душая переставала ему
нравиться. Он осторожно покосился на окружающих.
Барабаны, флейты, рожки и другие инструменты, названия которых он не знал.
Музыканты вступали в освещенный круг, рассаживались на полу без пауз и
перебоев. Асанианская музыка звучала, как вой распаленных котов, но в
соответствии с порядками Золотой империи даже эта какофония усиливалась гармо
нично.
Когда появились актеры, он был уже более-менее подготовлен к восприятию
представления.
Они ввалились, как шайка разбойников с больших керуварионских дорог, но с
уст их срывались не ругательства или проклятия, а обрывки мелодий. Они не
говорили они пели.
Разыгрывалась история Саревадина и Хирела Увериаса, Черного и Золотого
принцев. Актер, который играл Хирела, смотрелся прекрасно. Чистокровный
асанианин, он сверлил публику свирепым нечеловеческим взглядом льва. Второй
актер, игравший Саревадина, поражал воображение. Будучи принцем, он мастерски
изображал злого, отвратительного молодчика, но женщина, в которую
перевоплотился Саревадин, покинув магический круг, не имела ничего общего с
прежней своей ипостасью. Здесь не было магии. Здесь торжествовало искусство.
Глядя на действо, Эсториан пытался отыскать в жестах и речах комедиантов
признаки скрытой враждебности к собственной персоне и не нашел ничего. Они
были превосходными артистами, их игра была благородной игрой. Они вовсе не
делали упор на трагедии Солнцерожденного, хотя сама история его жизни
подталкивала их к этому. Мир, который Мирейн пытался переустроить на свой
лад, воспротивился его воле. Он возмечтал опустить Асаниан до уровня своей
пятки. Однако наследник Солнцерожденного предал собственного отца и занял
асанианский трон, изменив суть своего существа, ибо не видел другого выхода.
В лицедействе нота предательства была тщательно заретуширована. Два принца
горячо полюбили друг друга, несмотря на океан разделяющей их вражды. Две
империи никак не могли примириться, но настоящая любовь творит чудеса. Выход
был найден, и Саревадин решился на чудовищный шаг. Далее все просто. Старый
император устранен, Зиад-Илариос гибнет, защищая жизнь императрицы, Мирейн с
помощью волшебства заключает себя в Замке. Гильдия Магов вносит в
происходящее свои коррективы. Любовники заключают брачный союз прямо на поле
битвы. Воины Солнца братаются с солдатами Льва. Молодой император с
императрицей делят Золотой трон объединенных империй. Радость воцаряется там,
где только что торжествовало горе.
Эсториан подавил короткий смешок. Эта история не казалась бы столь
счастливо разрешенной, если бы в ней на месте точки была поставлена запятая.
Император с императрицей взрослели и старились. Он в конце концов умер прежде
нее, да и она стремительно приближалась к гибели и ушла в мир иной не без соб
ственной помощи. Асаниан, стиснутый оковами любви и дружбы, постоянно
p`gdp`f`kq. Мятежи походили на войны, и в результате сын Хирела и Саревадин
погиб, равно как и их внук, отравленный в Золотом дворце.
Нет, сейчас нужен кто-то, кто выскочил бы из мрака в пене и мыле и
возвестил о грядущих несчастьях, бедах и разрушениях. Тогда всю эту историю
можно было бы счесть приближенной к правде. Не о таком ли пророке говорила
Вэньи?
Актеры меж тем закончили свою игру. Музыканты перестали терзать барабанные
перепонки варьянцев и услаждать слух остальных зрителей. Аплодисментов не
полагалось. Асаниане молча встали и поклонились. Эсториан не без удовольствия
последовал их примеру. Артисты отвесили публике ответный поклон и медленными
шажками попятились к выходу.
Что-то словно толкнуло Эсториана изнутри. Он легко вскочил на ноги и уже
через секунду вступал в пятно светового круга.
Артисты перепугались, однако быстро побороли волнение и замерли перед
императором в почтительных позах. Он внимательно оглядел их.
Саревадин при ближайшем рассмотрении оказался одним из тех, кто ходит по
узкой границе, соединяющей оба пола. Черная кожа его была подлинной, красная
грива уроженца Гилена нет.
Эсториан удержал вопрос, готовый соскочить с кончика языка: что же за сила
могла заставить северянина стать евнухом? В конце концов у артистов тоже есть
гордость. Они постарались на славу. Не стоит их обижать.
Хирел был старше, чем казался. Его глазам придавали блеск и свирепость
накладки из цветного шлифованного стекла, из-под золотого парика выбивались
пряди коричневых волос. Он держался прямее, чем остальные актеры, возможно,
потому, что еще не вполне вышел из образа.
Вы были хороши, сказал им Эсториан.
Он не произнес ничего особенного, но актеры вновь переполошились, и
некоторые из них пытались поцеловать ему руку, на которой пламенел солнечный
знак. Обычное керуварионское проявление почтительности к особе королевских
кровей и неслыханная дерзость по асанианским меркам. Здесь такое не позво
лялось даже лордам Среднего двора.
Общаясь с актерами, он вновь эпатировал асанианскую знать, но нисколько не
озаботился этим. Император волен в своих поступках, им следует зарубить это
на своих желтых носах. Впрочем, большинство актеров труппы были аборигенами,
лишь трое или четверо пришли сюда из Керувариона, подрядившись на сезонные
гастроли. Возглавлял эту группу молодой евнух Торуан.
Стерев с лица грим и освободившись от женского платья, он с аппетитом
поглощал мясо и хлеб, приправляя их асанианскими соусами, которые по мере
приближения пиршества к финалу делались все острее. Вино развязало ему язык,
он оказался остроумным собеседником, здраво судившим о порядках, царящих в
обеих странах. Эсториана поражал его голос, свободно взлетавший от низких
мужских тонов к самым верхним женским пискливым ноткам.
Тренировка, пояснил Торуан. Голос можно вырастить. Так же, как это.
Он ткнул пальцем в свою грудь, слишком крупную для обычного мужчины.
Эсториан внутренне поморщился.
Ты сам выбрал свой путь? помолчав, спросил он.
Евнух потянулся к кубку с вином. На мгновение лицо его словно окаменело,
затем осветилось улыбкой.
Конечно, нет, сир.
Он отхлебнул вина и, заметив, что император молчит, продолжал рассказ.
Мой клан обеднел. Болезни и нищета доконали многих. Потом пали стада. Я с
горсткой уцелевших подростков был отправлен в город на заработки. Человек,
взявший меня, смыслил кое-что в искусстве пения. Однажды он услышал, как я
пою во время работы, и пригласил специалистов. Потом его родственник купил
меня и сделал певцом.
Продажа невольников в Керуварионе объявлена вне закона холодно сказал
Эсториан.
Они пересекли границу, чтобы проделать это, объяснил Торуан. Они
говорили, так будет лучше. Мои братья и сестры были голодны, а мне захотелось
увидеть в жизни больше, чем наши охотничьи ружья.
Ты накормил их самое большее на один сезон. И лишился потомства.
Я не знал, к чему это приведет, пробормотал Торуан. Мне сказали, что
я буду певцом, и я запрыгал от радости. Затем они опоили меня. Когда я
проснулся, все было кончено. Он помолчал. Возможно, мне следовало убить
себя. Но у меня не хватило духу.
Эсториан раздул ноздри.
Я знал бы, как поступить, медленно произнес он.
Торуан с изумлением посмотрел на его кулак, налившийся темным багровым
жаром.
Безусловно, ваше величество, сказал он. Кому, как не вам, знать, как
поступают в таких случаях?
Это было дерзостью. Или лестью. Или и тем и другим вместе. А возможно, ни
тем, ни другим.
Труппа актеров направлялась в Кундри'дж-Асан, однако Торуан с твердостью
отверг предложение Эсториана присоединиться к императорскому каравану.
Это невозможно, сир.
Как северянин он спокойно относился к перспективе делить хлеб и беседу с
могущественной особой, но вокруг них простирался Асаниан.
Лорд Душай, скорее всего, раскаивался в том, что позволил актерам завладеть
вниманием императора, но лицо его было скрыто завесой непроницаемой
вежливости. Появившиеся невесть откуда женщины проявляли свое недовольство
активней. Они стали неумеренно есть и пить, и пальчики тех, что посмелее, уже
забирались под его килт.
Потом как по сигналу все отвернулись от него. Возможно, это было
своеобразным асанианским демаршем, ответом на его оскорбительное поведение.
Но он только обрадовался и побрел в свои покои.
Юлия спала как убитая, растянувшись поперек кровати, и, заслышав его шаги,
соизволила приоткрыть лишь один глаз. Сидани бодрствовала. Она опять
выглядела как обычно, играя роль леди без возраста. Взгляд ее был окрашен
иронией.
Итак, юноша, проснувшись, я обнаружила себя в твоей постели. Могу я
сделать естественное предположение?
Это самое безопасное место из всех, куда можно было тебя приткнуть. И
наиболее комфортное.
Она усмехнулась.
Они кое-чему научились с той поры, как я гостила у них в последний раз. В
этих условиях уже можно спать. Раньше я задыхалась в перинах.
Мои слуги сами готовят мне ложе. Асанианские постели затягивают, как
трясина. Я предпочитаю избегать их.
Я не подумала об этом.
Она долго лежала в безмолвии. Он стоял в нерешительности, отчего-то
волнуясь. Золотое ожерелье тяжело давило на грудь. Он сорвал его и вздохнул с
облегчением. Потом присел на край кровати.
Ты в порядке?
Почему ты спрашиваешь? Я разве была больна?
Он промолчал.
Она казалась искренне удивленной.
Мне было страшно холодно. Это я помню. Что еще?
Ты билась в лихорадке, сказал он. Айбуран пришел взглянуть на тебя. И
сказал, что сейчас не о чем волноваться.
Ничто не может излечить старость. Даже Небеса.
Ты не старая.
Дитятко, усмехнулась она, заглохни. Конечно, я старая. Я древняя
старуха.
Ты ведь не собираешься помирать?
Разве что так.
Она уже не смеялась.
Трудно наблюдать смерть супруга. Неприятно, конечно, но с этим можно
смириться. Когда умирают твои дети. становится тяжелее. И уж совсем паскудно
делается, когда с могилу один за другим сходят внуки. Потом надвигается без
различие. Но заклятие неумолимо. Живи до тех пор, пока не переживешь свой
pnd!..
Он воздел свою пылающую ладонь, чтобы светом лучей, исходящих от солнечного
