Айбуран даже не улыбнулся.
Что ты намерена делать дальше? Отправишься восвояси?
Разве это не лучший выход?
Это причинит ему боль.
Освобождающую боль. Он забудет о ней. Скоро. Как только столкнется с
вереницей прекрасных леди. Королевских кровей. Мечтающих стать императрицами.
И ты расстанешься с ним с такой легкостью? Казалось Айбурану жизненно
b`fmn было получить ответ. Она заглянула ему в глаза.
Удивлена вашим вопросом, милорд. Взгляните, кто я такая. Когда я сказала
своему отцу, что собираюсь уйти в храм, он поколотил меня. Одержимый, как вы
понимаете, отцовской любовью, он решил спасти меня от самой себя. Я должна
была выйти замуж в Сеюне за одного из молодчиков, пялящих на меня глаза,
нарожать ему кучу детей, тянуть вместе с ним из воды сети и штопать их после
бури. Храм он для других, для жрецов, порожденных жрецами. Все это чары,
сказал отец, это от матери. Море унесло ее, сказала я, а меня унесет другое
море. Что еще я могла ему сказать? И я ушла, со скандалом, потирая ушибы, и
когда я надела ожерелье, он перестал меня замечать. Что он мне скажет, когда
я вернусь, я даже боюсь подумать.
Айбуран промолчал. Красноречиво, подумала она, вкрадчиво.
Вы не поймете, продолжала Вэньи, вы все лорды и принцы. Вы даже не
можете представить себе, что можно жить, не зная наперечет собственных
предков. Отец мой был рыбак. А кто был дед? Это уже тайна, покрытая мраком.
Вы не знаете, что значит голодать в неурожайную зиму и задыхаться от рыбной
вони в жаркую пору. И ходить босиком, потому что у тебя нет обуви. И носить
весь год мерзкое рубище, не имея Другой одежды. Вы никогда, никогда этого не
поймете!..
Эсториан понимает тебя.
Эсториан лучший из всех людей, что когда-либо жили на этой земле. Но он
так же далек от меня, как солнце. Он привык удовлетворять свои похоти, а не
думать. Сейчас он опрометчиво полагает, что любит меня.
Он любит.
Глупец! воскликнула она. Это говорю я. Здесь. На этом вот самом
месте. Я ухожу. Я отпускаю его на свободу.
Если ты уйдешь, сказал Айбуран, он последует за тобой. Он любит тебя,
девочка. Всей силой своего большого сердца.
Слезы опять подкатили к глазам Вэньи, но она удержала их.
Я могу излечить его от этой любви. Хотите, я это сделаю?
Вряд ли тебе это удастся, пробормотал Айбуран.
О, это легко, усмехнулась она. Одна пощечина, и он мигом отринет все
нежные чувства. Он тут же захочет вышвырнуть меня вон, а он всегда делает то,
что захочет. Даже путешествие в Асаниан задумано и спланировано именно им,
хотя сам он воображает, что это матушка вынудила его собраться в дорогу. Он
хорошо знает, чего ему надо. И заставляет других плясать под свою дудку.
Но ты? Что будет с тобой?
О чем вы, милорд? Кто я такая, когда решаются дела государственной
важности?
Айбуран промолчал. В глазах его блеснуло сочувствие. Ложь и ловушка,
подумала она.
Не беспокойтесь обо мне, я уйду сама. Я сама накину на себя сети. Я так
же легко угадываю волю Небес, как и вы, милорд. И вижу, что не нужна
императору.
А я вижу, сказал Айбуран, что ты нуждаешься в отдыхе. Дух твой
утомлен, тело ослабло. Слуги принесут тебе вина. Выпей его, я сам смешаю
нужные травы. Не бойся, в нем не будет ничего опаснее сна.
Может быть, мне лучше принять собственное снадобье?
Оно слишком крепкое для тебя. Ты возбуждаешься и начинаешь болтать
глупости. Полежи тихо, поплачь, если хочешь. Это поможет, я знаю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КУНДРИ ДЖ-АСАН
ГЛАВА 11
Когда караван пересек границу Асаниана, Эсториан сразу почувствовал это.
Вовсе не потому, что дикие равнины сменились возделанными полями и лесные
тропы превратились в благоустроенные дороги, а в черные и бронзовые лица
встречных замешалась желтая краска. Это было как стук в висках, отвечающий на
мощные удары сердца. Какая-то часть его существа узнала эту землю, этот
bngdsu, эту страну, где прошел кусочек его жизни.
В середине дня он спешился и, преклонив колени, приложил свои ладони к
земле. Она не слишком отличалась от почвы, оставленной позади, влажные жирные
комья пахли дождем, выпавшим поутру. И все же ему показалось, что она
задрожала. Она узнала его.
Спутники молодого императора, сгрудившись, окружили его полукольцом, словно
опасаясь, что их господин взвизгнет от страха и стремглав помчится обратно
в Керуварион. Он выпрямился. Правая ладонь его пылала, пульсируя. Земля,
прилипшая к ней, не скрывала золотого диска, испускавшего огненные лучи.
Эсториан прыгнул в седло. Вперед и только вперед! мысленно произнес он,
понукая сенеля.
Земля узнала его. Она распростерлась перед ним, разграфленная,
разровненная, возделанная руками живущих на ней людей. Тут не было пустырей и
заброшенных уголков. Тут было сочтено каждое дерево в лесах, каждое животное,
рыщущее под их сенью. Реки тут струились неспешно, обрамленные набережными и
перетянутые мостами. Холмы на их берегах словно клонились к равнинам под
тяжестью городов.
Хуже всего была тишина. Люди толпились вдоль дороги, по которой он
проезжал, их запыленные одежды явственно говорили о том, что они проделали
долгий путь, дабы встретить императорский поезд, но как только царственная
особа приближалась к ним, они падали ниц и в молчании замирали, потупив
взоры.
Все, что я вижу, это их задницы, подумал он. Их задницы и затылки. Как
я могу познакомиться с ними поближе?
Тут не было привольных мест, чтобы раскинуть лагерь под звездами, и первую
свою ночь на асанианской земле ему предстояло провести в небольшом городке
Шонай, в замке, принадлежавшем управляющему этой провинцией лорду. Пожилой не
возмутимый асанианин проводил молодого императора в отведенные ему покои и,
поклонившись, ушел. Он совсем не казался смущенным или обескураженным великой
честью, выпавшей на его долю.
Он не смотрит мне в лицо, произнес Эсториан, когда тяжелые двери
спальни закрылись. Чего они все боятся? Что я напущу на них порчу?
Такова их вежливость, сказала Сидани.
Что Скиталица делает в его опочивальне, Эсториан не знал. Она свободно
ходила везде, где ей хотелось, и стража, по-видимому, мало что значила для
нее. Равно как и деликатная боязнь нарушить чье-либо уединение.
Впрочем, Эсториан был рад ее видеть. Он испытывал потребность выговориться,
а придворные, лоснящиеся от раболепия, были плохими собеседниками для своего
господина. Годри ушел проверить сенелей, Вэньи... Вэньи он нигде не мог
отыскать, она где-то пряталась, ей абсолютно наплевать, хорошо ему сейчас или
плохо.
Потеряв ребенка, она стала просто невыносимой: молчала, не давала ему
прикоснуться к себе, не принимала ничего из его рук и откровенно тяготилась
его присутствием.
Сидани выглядела так же, как и всегда. Она сидела на скамеечке возле
пышного кресла, обхватив колени руками.
Эсториан остановился напротив нее, тяжело дыша. Не от ярости или гнева.
Просто воздух здесь был каким-то странным. Порой он чувствовал симптомы
удушья и под открытым небом.
У тебя развивается болезнь замкнутого пространства, сказала Скиталица.
Тебя повергает в трепет Кундри'дж-Асан.
Как мне вести себя с ними? спросил он, игнорируя ее заявление.
Она пожала плечами.
Тебе следовало родиться в крестьянской семье.
Ну уж нет. Он опустился на ковер возле ее ног. Такая участь была бы
мне ненавистна. Я стал бы желать большего. Мне и сейчас мало себя самого. Мне
хочется стать мудрым и сильным.
Пока что ты только высокомерен, ответила Сидани. А мудрость... Она
непременно к тебе придет, если ты проживешь достаточно долго.
А сейчас?
Нет, сказала она. Сейчас ты только избалованное дитя. Неинтересное,
грязное, потное, которому пора пописать и отправляться к своим слугам. Ступай
в туалетную комнату, милорд.
Она умела задеть его, не прилагая особых усилий. Он оскалил зубы.
Не знаю, зачем я держу тебя при себе?
Не ты удерживаешь меня. Меня удерживают твои несравненные душевные
качества: скромность, доброта, застенчивость...
Он рассмеялся. Он все еще продолжал сидеть возле нее, хотя упоминание о
туалетной комнате было вполне своевременным.
Здравомыслие, непритязательность, мягкая, как у рыси, походка,
продолжил он перечень, бородка, которую так любит Вэньи...
Его кадык непроизвольно дернулся.
Вэньи избегает меня. Она считает, что я ее предал.
Нет, дитятко. Она выпрямилась и пристально посмотрела на него. Вэньи
винит во всем только себя.
Она считает, что мне все равно. Но это ведь был и мой ребенок.
Разве тебе сейчас так же плохо, как ей?
Он ничего не ответил. Сейчас он был весь поглощен пришедшей ему на ум
мыслью.
Все будет хорошо, нужно только убедить в этом мать. Вэньи оправится и
родит мне нового малыша. И тогда сама собой отпадет надобность в женитьбе на
асанианке...
Да, дитятко, иногда твою глупую голову посещают светлые мысли.
Действительно, закон Солнцерожденного гласит, что первенец императора, не
важно девочка или мальчик, получает право наследовать трон после него. В
законе ничего не сказано о том, что мать наследника должна быть знатного
рода.
То-то и оно. Он наклонился и подтянул носки. Они ждут меня... там.
Толпы народа. Женщины любых сортов и размеров, но, к сожалению, окрашенные в
один цвет. Боюсь, их вид может испортить мне аппетит.
Они не так уж плохи, заметила Сидани.
Спорим, что меня вытошнит!
Она ничего не ответила. Она умела не замечать его глупых выходок.
Помни одно, сказала она, помедлив, эти люди вовсе не исчадия ада.
Даже если у них желтые, как осенние листья, глаза.
Ничем не могу им помочь.
Перестань дурачиться.
Они убили моего отца.
Твоего отца убил сумасшедший дурак, и хватит скулить об этом. Целый народ
не может быть повинен в преступлении, каким бы ужасным оно ни было.
Я не желаю слушать все это, выдохнул он сквозь стиснутые зубы. Эту
присказку твердят мне без конца и мать. и Айбуран, но их слова ничего не
значат. Я брюхом чувствую, что здесь к чему. Асаниане несут смерть.
Чушь! рявкнула Сидани. Ты раздражен и снедаем собственной желчью.
Желчь застит правду в твоих глазах.
Откуда ты знаешь, что правда, а что нет? спросил он хмурясь. Она
одарила его убийственно сладкой улыбкой.
Я живу немножко дольше, чем ты. И знаю, что глоток свежего воздуха и
небольшая прогулка тебе вовсе не повредят.
Возможно, проворчал он. Как думаешь, что они скажут, если я сорву
крышу с дворца в Кундри'дж-Асане?
Что ты полный идиот. Впрочем, ничего другого они и не ждут от грязного
варвара. Иди умойся.
Она умела вовремя унять его ярость. Эсториан рассмеялся и, смеясь, поднялся
на ноги. Он уходил из опочивальни в добром настроении.
Баня была совсем неплохой. Они обрили бы его наголо и лицо, и череп, и
тело, если бы он вовремя не запротестовал. Купали его умелые банщики,
молодые мужчины, а один был пожилой и безбородый, скорее всего, евнух. Он-то
и подступил к Эсториану с опасной бритвой, даже рискнул подобострастно
улыбнуться, заглянув господину в глаза.
Эсториан лоснился, как Юлия, умащенный ароматными маслами. Затем его одели,
но не в десяток императорских мантий, а просто в комплект расшитых золотой
