Они остановились. Мирейн был рядом, но недостаточно близко, чтобы
дотянуться до него.
Севайин продолжала сохранять неподвижность. Гнев отца был так велик,
что она чувствовала его кожей. Так велик, что не позволял Мирейну видеть
что-нибудь, кроме этого темного лица и рыжей гривы волос. Обман казался
ему еще горше оттого, что его собственное дитя выразило ему
неповиновение. Он бросил ей в лицо гневные слова:
- Что ты сделал? Ты, юный глупец, что... ты...
Она наблюдала за тем, как его внезапно поразил ее вид, как он отказывался
поверить, не желал признавать правду. Ход его мыслей был таков: сын еще
очень молод, и его внешность меняется с каждым месяцем; тело его еще
только набирает силу после болезни, когда он так исхудал, что был подобен
тени. Поэтому он выглядит намного моложе своих лет. И вполне естественно,
что, находясь в полном здравии, он больше похож на безбородого юношу,
чем на взрослого мужчину. Очень красивого юношу, своими чертами
напоминающего девушку.
Севайин скорее почувствовала, нежели видела, как Хирел отъехал от нее,
спешился и приблизился к отцу, чтобы помочь ему спуститься с колесницы.
Она поняла, что Зиад-Илариос снял маску, потому что боль Хирела острым
клинком пронзила ее. Император ужасно состарился. Он двигался с большим
трудом, каждый шаг был для него мучением, все суставы распухли и
одеревенели, лицо потеряло остатки былой красоты, а волосы поседели. Он
обнял сына и заплакал.
Мирейн совсем не переменился. Быть может, он слегка похудел и стал
немного жилистее. Но выглядел он так же, как в ту пору, когда его наследник
был еще ребенком и когда он сам вел войны в дальних пределах мира. Хотя
Севайин знала, что он смертен, она все же понимала, почему люди сложили о
нем легенду, в которой говорилось, что он - воплощение бога, что он
никогда не состарится и не умрет.
Крепкие кости и счастливая судьба, да еще волосы, почти не тронутые
сединой. Он медленно спешился, напряженно-спокойный, не сводя глаз с
лица Севайин. Снял шлем, повесил его на луку седла и тряхнул своей
косичкой. Их разумы не могли встретиться, потому что Севайин закрыла
свой мозг.
Она дотронулась до шеи Брегалана. Сенель встал на колени, и она сошла с
седла. У нее подгибались колени. Ребенок протестующе забился в утробе, и у
нее перехватило дыхание. Она заставила себя выпрямиться.
Теперь отец ничего не мог отрицать: ее положение было видно даже под
складками древних тяжелых одежд.
Он шагнул к ней. Севайин напряглась; стараясь крепко держаться на ногах.
Она была ниже Мирейна. Его солдаты увидели это, и происходящее стало
медленно доходить до них. Рука отца коснулась волос и щеки Севайин.
- Что ты наделал? - прошептал он. - Что ты наделал?
- Я подарила нам надежду.
Услышав новое звучание ее голоса, он отпрянул, потом снова коснулся ее.
Положил руки ей на плечи, жестко и крепко сжал их. Слезы боли и слабости
навернулись на глаза Севайин, но она подавила их.
- Почему? - вскричал Мирейн, охваченный той же болью, которая
терзала ее.
- Это было возможно, - произнес ее язык помимо воли. - Это казалось
логичным. Неужели мне следовало попросту убить себя?
- Тебе следовало убить отродье льва.
- Я люблю его.
- Ты... - Он осекся. Его глаза стали бешеными. - Ты глупец. Проклятый
глупец. - Он встряхнул ее так, что она задохнулась. - Ты предал нас всех.
- Я спасла нас. - Она оторвала его руку от своего плеча и прижала его
ладонь к своему животу. - Вот наша надежда, отец. Вот залог нашего мира.
Мирейн попытался вырваться. Ребенок шевельнулся, и он замер.
- Наш сын, - сказала Севайин. - Мой и юного льва. Он будет рожден в
магии, отец. Он будет дважды царственным.
Мирейн ничего не ответил. Он был совершенно потрясен. Севайин звонко
рассмеялась.
- Ну что ж, отрекись от меня. Это твое право. Я совершила предательство.
Я согрешила против тебя, согрешила против самой природы. Но ты не
можешь отречься от своего внука и лишить его права наследства.
- Неужели ты думаешь, что я отрекусь от тебя?
От изумления она пошатнулась. Отец поддержал ее. В нем не было
мягкости, и его гнев вовсе не уменьшился. Он сказал:
- Я не стану нарушать законы, которые сам же и установил. Не стану
призывать тебя к ответу за это последнее из твоих безумств. Пока не стану.
Но если мне в руки попадут те, кто сотворил это с тобой...
- И здесь я твой союзник, - вмешался Хирел.
Он стоял рядом со своим отцом, рука императора лежала на его плече, и
две пары горящих золотом глаз были устремлены на Мирейна. Хирел едва
заметно пошевелился, словно предупреждая, как это делают кошки и волки:
<Это моя женщина. Дотронься до нее, и ты погиб>. Мирейн пристально
смотрел на них.
- Ты многое получил, - сказал он Хирелу. - Ты о чем-нибудь
сожалеешь?
- Конечно, нет, - ответил Хирел. - Но я не прощу тех, кто сделал это.
Севайин встала между ними, согрев холодный воздух жаром своего гнева.
- Вам обоим придется подождать, пока я не покончу с ними. - Все трое
мужчин хотели возразить, но она не дала им сказать ни слова. - Вы не
забыли, где мы находимся? И почему? - Она положила ладони на свой
округлившийся живот. - Вот здесь лежит конец этой войны. Оставите ли вы
ему мир, которым он сможет владеть?
Императоры не сделали ни шага и все-таки отдалились друг от друга.
- Это не так просто, - сказал Зиад-Илариос.
А Мирейн добавил:
- Ты не можешь купить мир ценой одной любви.
- Почему нет? - спросила Севайин. - Почему?
- Дитя мое, - сказал Мирейн.
- Госпожа, - сказал Зиад-Илариос.
Она подняла вверх кулаки и яростно взмахнула ими, словно желая
сокрушить все вокруг себя.
- Я не хочу слушать вас! Один из вас должен править миром, и вам даже
все равно, кто именно. Вас совершенно не волнует, какую цену заплатит эта
земля за ваше соперничество.
- Меня очень беспокоит, какую цену заплатит Асаниан, - сказал Зиад-
Илариос. - И он уже дорого заплатил. Наша самая тяжкая война
заключается в том, что мы разумные люди. Мы почти беззащитны перед
фанатиками востока.
- А разве причина этого не душевная слепота? - парировал Мирейн. -
Вы отвергли собственных богов. Вы отвергаете все, чего не могут видеть
ваши глаза и до чего не могут дотронуться ваши руки. Вы называете нас
фанатиками, а мы просто верим в истину.
- Неужели? - Оба императора повернулись к Хирелу. Он скрестил на
груди руки и холодно смотрел на них. - Для разбирательства старых обид
нужно подходящее время и место. Мне не кажется, что это место годится. Вы
видели нас; вы знаете, что мы прибыли сюда по доброй воле, заключив
между собой мир. Примете ли вы его? Согласитесь ли наконец задуматься об
этом?
Императоры переглянулись. Севайин не почувствовала в них ни ненависти
друг к другу, ни даже антипатии. В другом мире они могли бы быть
братьями. В этом мире ни один не желал уступить другому. Их разделяло
слишком многое: войны, смерти. Этот мир был чересчур мал для них обоих.
Она подошла к Хирелу и встала рядом с ним. Они стояли плечом к плечу и
смотрели на своих отцов.
- Вы можете убить друг друга, - сказала она. - А мы останемся жить и
сделаем то, что вы отказываетесь совершить. Сейчас или позже, отец мой и
свекор. Выбирайте.
Воцарилось молчание. Несмотря на кажущееся спокойствие, Хирел едва
заметно дрожал. Севайин слегка прижалась к нему, он обвил рукой ее талию.
Она чувствовала, что оба императора испытывают горькую радость. Каждый
человек счастлив знать, что род его продолжается. Но то, что он
продолжается именно таким образом, им было трудно вынести. Мирейн
медленно произнес:
- Я могу поразмыслить над тем, что вы сделали. Но не обещаю, что приму
это.
- И я тоже, - сказал Зиад-Илариос. - Мой народ должен все узнать, а
мне необходимо подумать. Ты пойдешь со мной, Асукирел. Ты расскажешь
мне и принцам все без утайки и объяснишь, почему я должен уступить твоим
требованиям. Хирел глубоко вздохнул.
- Откуда мне знать, могу ли я довериться тебе? Я видел достаточно
предательств и более чем достаточно тюрем.
В глазах Илариоса заплясали гневные искорки. Его голос зазвучал с
ужасающей мягкостью.
- Ты мой сын и наследник. Никто не может лишить тебя титулов. Запомни
это.
Хирел вздрогнул, словно от удара. Севайин крепко сжала его руку.
- Верь ему, - сказала она. - Он может попытаться втянуть тебя в эту
войну, но не станет принуждать тебя. Он знает, что не получит никакой
выгоды, если ты восстанешь против него.
- Без тебя я не пойду, - процедил сквозь зубы Хирел. - Не пойду.
- Нет, пойдешь. - В бархатном голосе Солнцерожденного зазвучали
стальные нотки. - Кто-то должен предстать перед моей армией. Кто-то
должен рассказать им, что произошло с их Высоким принцем. Я не намерен
лгать им и еще меньше намерен оставлять заложника моим врагам.
Севайин ждала этого, хотя и не проявила восторга.
- Я должна идти, Хирел, - сказала она со всей возможной твердостью.
На его лице появилось великолепное упрямство.
- Я не отдам тебя в руки наших врагов.
- Это мой народ, - парировала она. - И ни в чьи руки я не попаду. Я
сама выбираю свой путь.
- Ты моя жена.
- Но я не твоя собственность! - Она вырвалась из его рук, сдерживаясь,
чтобы не ударить. - Черт возьми, львенок, сейчас не время для безрассудств.
Отправляйся со своим отцом. Вложи в его голову хотя бы крупицу разума. И
будь уверен в одном: я не собираюсь вести споры, сидя в клетке.
Хирел был холоден и высокомерен, иначе он не выдержал бы и
расплакался, и был слишком разгневан, иначе он выложил бы им всю правду
о том, что не может находиться в разлуке с Севайин. Он и представить себе
не мог, чего ей стоило коснуться его легким поцелуем, одарить
ослепительной улыбкой и повернуться к нему спиной. Она оказалась на
спине Брегалана раньше, чем ей успели помочь, и приказала своим зхил'ари
охранять Хирела. В этом она была непреклонна. С ней оставался Юлан,
который стоил дюжины воинов, пусть даже воинов Белого Жеребца. Она не
глядела им вслед. Ее глаза и разум были устремлены на армию. На армию ее
отца. На ее собственную армию, дарованную ей по праву рождения. Если
только эта армия не восстанет и не отречется от нее.
ГЛАВА 23
Правда распространялась медленно, словно волна, вздымаясь и постепенно
набирая мощь. Наконец она с невероятной силой обрушилась вниз.
Шатер Солнцерожденного казался спокойным островком в бурном потоке.
Женщины из гвардии императрицы охраняли его в полном боевом
снаряжении. Они были надежной защитой, но подвергались тяжелой осаде.
Они не могли подавить рева голосов, разносившегося по всему военному
лагерю.
Севайин стояла возле центрального шеста, опираясь на Юлана, и смотрела
на князей, подданных своего отца. Она была готова к обидным обвинениям.
Она полагала, что лишь некоторые из них согласятся признать ее, а
большинство отвергнет. Но интуиция обманула ее. Они могли смириться с
тем, что их Высокий принц пожертвовал телом мужчины ради спасения
империи. Они считали это поступком героя, святого, видели в нем некое
трагическое величие. И, глядя на нее, они признавали, что она прекрасна в
своем новом роскошном теле, полневшем с невероятной быстротой.
Они смирились бы с правлением женщины. Но они и слышать не желали о
ее асанианском супруге.
- Я ношу его сына! - кричала она в ярости, пока у нее еще оставались
силы гневаться.
- Ты носишь потомка Солнцерожденного, - сказал канцлер южных
земель. Он обуздал свой темперамент гилени и старался быть
рассудительным. - Саревадин, - произнес он осторожно, как и все они, не
желая обидеть или ранить ее прежним именем, но еще не в силах выговорить
новое. - Саревадин, мы не можем подарить Асаниану такой сильный ко-
зырь. Мы слишком молоды и неопытны; враг сокрушит нас своим
тысячелетним могуществом. Керувариону придется отступить перед силой
тирана и попасть в зависимость от Золотой империи.
Она слышала это уже не в первый раз и явно не в последний. Все они
говорили об этом, поодиночке или хором. Они говорили об Асаниане. О
