Зарубежная фантастика - Джудит Тарр

(3) Жребий принцессы

Judith Tarr , 1988

ДЖУДИТ ТАРР

                             ЖРЕБИЙ ПРИНЦЕССЫ

                               Часть первая
                         АСУКИРЕЛ ин ЗИАД УВЕРИАС

  ГЛАВА 1

  Псы изменили направление, отклонившись к западу. Их лай, сначала
усилившийся, постепенно затих, унесенный порывами ветра; будто издалека
слышался смертоносный звук охотничьих рогов.
  Хирел распластался в своем убежище из пряного папоротника. Острый
сильный аромат заполнил всю носоглотку. В теле - жар, в голове - пустота
от долгого бега и от ужаса да еще от этого проклятого снадобья, которое
помогло им поймать его. Поймать, но не удержать. И вот теперь они ушли.
  Благодаря дикому быку, перешедшему тропинку, по которой бежал Хирел. И
благодаря глупости его брата, бросившегося за ним в погоню с
полуобученными щенками.
  Юноша выполз из зарослей папоротника, еле передвигаясь. Тело
отказывалось повиноваться. Проклятое тело! Оно было в крови из-за шипов и
клыков: один пес, из тех, что сторожили его темницу, все-таки зацепил
Хирела. Теперь этот пес мертв. А Хирелу больно. Он даже немного поплакал,
как несмышленый ребенок, но ведь вокруг был дикий край, самая граница
страны, и никого рядом.
  Быстро темнело. Мрак сгустился и окутал землю. Он то уносил с собой
боль Хирела, то возвращал ее, обостренную приступом тошноты. Небо было
полно звезд, прекрасное в обрамлении ветвей, которых Хирел до сих пор не
замечал. В воздухе пахло огнем. Хирел моргнул, нахмурился. И воспарил от
наплыва воспоминаний и панического страха.
  Его связывали не веревки, а бинты, крепко стягивавшие раны. Если не
считать бинтов, то он был совершенно обнажен: даже изорванная нижняя
рубашка исчезла, а все прочее осталось в тюремной камере, где он узнал, что
такое предательство. Стыдливость заставила Хирела согнуться пополам, он
попытался перекинуть вперед свою королевскую гриву, но оказалось, что его
голова обрита наголо, как у раба. Это было даже позорнее наготы.
  Ветка треснула в костре и переломилась надвое. Рядом с костром маячила
какая-то безмолвная тень. Преодолев стыд, юноша поднял глаза.
  Тень оказалась мужчиной. Варваром, как сразу определил для себя Хирел.
  Даже сидя на корточках, этот варвар казался высоким; на нем были штаны,
как на любом южанине, но торс оставался обнаженным, как у дикого воина
северных племен; о севере напоминали также смуглая кожа, надменный
орлиный профиль и борода. Однако он следовал весьма странной моде:
  борода и длинные волосы были выкрашены в яркий, насыщенный медный
цвет. Или же...
  Или он таким родился. По крайней мере его брови и ресницу оказались
такого же цвета. Когда он повзрослел, отблески этого пламени появились на
руках, груди и животе. Он был очень высок. Хирелу захотелось стать совсем
маленьким, чтобы его нагота не казалась столь вопиющей.
  Варвар поднял что-то с земли и подошел к юноше. Его волосы были
заплетены в косичку, спускавшуюся вдоль спины г Ниже пояса. На шее
поблескивало золотое ожерелье толщиной в два пальца, а лоб охватывала
белая лента. Жрец. Жрец демона, которого они называют Аварьян и которому
поклоняются как Солнцу. Носитель суеверия, охватившего весь восток. Он
встал на колени возле Хирела, приблизив свое лицо, словно высеченное из
камня, и совершил великую дерзость: осмелился прикоснуться к Хирелу.
  Хирел отбросил от себя эти святотатственные руки и примялся орать,
лягаться, отбиваться и царапаться - предатели не удосужились обрезать ему
ногти. Все его страхи, беды и обиды собрались воедино и превратились в
ненависть к этому не принадлежавшему его империи незнакомцу, который
нашел его, перевязал раны и возомнил, что может безнаказанно трогать его
своими нечистыми руками.
  А тот с легкостью удерживал юношу, беспомощно барахтавшегося в его
стальных объятиях, и лишь уворачивался от острых ногтей.
  Внезапно Хирел перестал сопротивляться. Дыхание с трудом вырывалось
из его горла, он чувствовал равнодушие и пустоту. Жрец оставался
спокойным и невозмутимым и даже не запыхался.
  - Пусти меня, - сказал Хирел.
  Жрец повиновался. Он наклонился и поднял то, что держал в руках, прежде
чем Хирел накинулся на него. Это был плащ, довольно чистый, но не свежий,
потому что его осквернило прикосновение простолюдина. Но все-таки им
можно было прикрыться, и Хирел позволил варвару закутать себя. Тот дей-
ствовал ловко, стараясь не дотрагиваться до тела юноши. Этот человек
быстро усваивал уроки. Однако руки Хирела все еще саднило там, где он
сдавил их. Хирел сел у огня. Он уже пришел в себя.
  - Капюшон, - сказал он. - Принеси-ка мне капюшон.
  Яркая бровь приподнялась. В свете костра Хирелу показалось, что губы
незнакомца искривились.
  - Ваше высочество устроит шапка?
  Он говорил с ужасающим акцентом, но слова можно было разобрать.
  Голос, теплый и низкий, соответствовал его внешности.
  - Шапка подойдет, - ответил Хирел снисходительно.
  Наконец-то прикрывшись, он уселся свободнее и принялся есть то, что
принес жрец. Еда была грубой и простой: хлеб, сыр и плоды, которые он мог
помыть только водой из фляги, но голод не позволял Хирелу быть слишком
разборчивым. В заточении его кормили, но потом он претерпел процедуру
очищения и теперь страдал от пустоты в желудке.
  Жрец все время рассматривал его. Хирел привык к этому, однако шрамы на
его лице пульсировали под взглядом этих спокойных черных глаз. Смелых
глаз, если говорить правду: они не опускались, встречаясь с глазами Хирела,
и в них скрывалось что-то похожее на удовольствие. Другой на его месте дав-
но потупился бы. Хирел первым отвел глаза, рассудив, что эти глупости
слишком утомили его.
  - Как тебя зовут? - спросил он.
  - Сареван. - И что так забавляет этого варвара?
  - А тебя?
  Хирел поднял голову в непомерно большой шапке, заставил себя
выпрямиться, несмотря на колики в желудке.
  - Асукирел ин Зиад Увериас, Высокий принц Асаниана и наследник
Золотого трона.
  Он произнес эти слова с подобающим величием и тем не менее болезненно
воспринимал свою ущербность, видя, как он мал рядом с этим долговязым
чужаком, как высоко звучит его еще не сломавшийся голос и как велик мир,
окружающий их полянку, в центре которой разведен костерок.
  Жрец немного помедлил, вглядываясь в глаза Хирела. Он поднял брови, но
не от удивления и, уж конечно, не от благоговения.
  - Итак, Асукирел ин Зиад Увериас, Высокий принц Асаниана, что же
привело тебя в столь отдаленные края?
  - Это тебе нечего здесь делать, - огрызнулся Хирел. - В нашей империи
таких, как ты, не очень-то жалуют.
  - Но мы находимся вовсе не в твоей империи, - сказал Сареван. - Ты
каким-то образом пересек границу. Разве ты не знал этого?
  Хирела пробрала дрожь. Неудивительно, что псы повернули назад. А он...
  он сам сказал этому человеку свое имя, оказавшись в стране, где сын
императора Асаниана может считаться поистине бесценным заложником.
  - Тогда убей меня, - сказал он. - Убей меня скорее. Мои братья
вознаградят тебя, если у тебя хватит мужества пойти к ним. Убей меня, и
дело с концом.
  - Я думаю по-другому, - ответил варвар.
  Хирел вскочил. Длинная рука преградила ему путь. Еще одно
прикосновение недостойных, но весьма сильных пальцев. Хирел вцепился
зубами в запястье варвара. Быстрый удар слегка оглушил его, и он упал на
траву.
  - Ты самый настоящий детеныш льва, - заметил Сареван. - Садись,
львенок, и уйми свои страхи. Я не собираюсь убивать тебя или держать ради
выкупа.
  Хирел зашипел на него.
  Сареван рассмеялся легко, свободно и на удивление раскатисто. Но Хирела
не отпустил.
  - Ты оскверняешь меня, - прорычал принц, - твои руки недостойны.
  - Да ну? - Сареван взглянул на свою ладонь, которая держала запястье
принца. - Я понимаю, что это не так уж очевидно, но я довольно чистый.
  -А я - Высокий принц!
  - Отлично. - На лице проклятого варвара не появилось и тени
благоговения. - И, кажется, твои братья намерены оспаривать твой титул.
  Ну и свирепые, должно быть, детки!
  - Они, - ледяным тоном сказал Хирел, - незаконные дети моего отца,
ошибки его юности. А я - законный сын. Меня заманили на границу под
предлогом хорошей охоты, прекрасного пения и, возможно, новой
наложницы. - Темные глаза варвара слегка расширились, однако Хирел счел
ниже своего достоинства обращать на это внимание. - А я хотел поговорить
с мастером-оружейником из При'ная и с философом из Каргхаза, а также
показать свое лицо жителям востока. Но мои братья... - Он осекся, потому
что ему было больно, а ему надо бы гневаться. - Мои дражайшие, самые
верные братья нашли себе игру получше. На приветственном пире в При'нае
они отравили мое вино, подкупили того, кто должен был его пробовать, и
таким образом схватили меня. Я совершил побег. У меня был сенель, но он
споткнулся на крутой тропе и сломал шею. Я побежал дальше, не
представляя, что заберусь так далеко.
  Сареван наконец отпустил его.
  - Да, теперь ты находишься за пределами владений твоего отца. Здесь
император - Солнцерожденный.
  - Этот разбойник! Что он может значить для меня?
  Хирел осекся. Так всегда говорили в Асаниане. Но сейчас он был не в
Золотой империи.
  Жрец Солнца не проявил ни малейших признаков гнева. Он лишь сказал:
  - Думай, над кем смеешься, львенок.
  - Я делаю то, что хочу, - высокомерно заявил Хирел.
  - Значит, именно поэтому ты забрался так далеко к западу от
Карманлиоса, да еще в таком некоролевском виде? - Сареван не стал ждать
ответа. - Ладно, львенок. Приближается ночь, и тебе надо бы поспать.
  К собственному изумлению, Хирел улегся на землю там, где ему было
указано, и завернулся в одеяло, подложив под голову руку вместо подушки.
  Земля оказалась страшно жесткой, одеяло - грубым и тонким, воздух
становился все холоднее из-за непостоянства весны. Хирел лежал и
проклинал эту наглую деревенщину, во власти которого он оказался. Затем на
смену боли, обидам и протестам пришла покорность, и он погрузился в
глубокий сон.
  
  - Ну, львенок, что нам с тобой делать?
  Хирел не знал, насколько серьезно ранен, но он едва мог двигаться и
совершенно не желал этого. Сареван разбудил его неприлично рано. Он
бубнил какие-то заклинания, словно солнце не взойдет само по себе, если
кто-то не будет упрашивать его и завывать над горизонтом, как мартовский
кот. Потом он принялся шумно и неприлично умываться в ручейке, который
протекал по краю полянки, и присел на корточки у костра, чтобы развести
огонь посильнее. Освещенный утренним солнцем, он выглядел так, будто
искупался в медной пыли. Даже его бока излучали это невероятное
металлическое сияние.
  Он возвышался над Хирелом, бесстыдный, как животное.
  - Что же нам с тобой делать? - повторил он.
  Хирел отвернулся от этого гордого беззаботного тела и постарался не
думать о своем собственном, все еще слишком напоминавшем детское.
  - Можешь оставить меня. Я не нуждаюсь в твоих услугах.
  - Вот как? - Сареван уселся на землю, скрестив ноги, тряхнул головой,
расплетая мокрую косичку, и расчесал спутанные волосы гребнем, который
извлек неизвестно откуда. Он не отрывал глаз от Хирела. - И что ты
собираешься делать, Высокий принц Асаниана? Пойдешь назад к братьям?
  Останешься здесь и будешь жить, питаясь ягодами и водой? Поищешь
ближайшее селение? Которое, осмелюсь тебе доложить, находится отсюда на
расстоянии одного дня изнурительного пути через лес и поле, а тамошние
жители еще менее приветливы, чем я. Даже если они поверят тебе и всерьез
отнесутся к твоему титулу, у них нет причины любить тебя. Они назовут тебя
пешкой золотых демонов, или желтоглазых тиранов, или угнетателей
свободных людей. В конце концов они побьют тебя камнями. А скорее всего
тебя посадят под замок и позаботятся о том, чтобы ты медленно умирал.
  - Они не посмеют!
  - Львенок, - раздалось бархатное мурлыканье, - ты всего лишь потомок
тысячелетней династии императоров. А тот, кто правит здесь, - сын самого
бога. Его можно увидеть без маски даже на троне, и любой крестьянский
ребенок может прикоснуться к нему, если захочет, и это не будет оскверне-
нием. Наоборот. Народ любит его, и от этого его святость возрастает.
  - Он просто выскочка и отъявленный лжец.
  Сареван рассмеялся, но на этот раз в его смехе не чувствовалось теплоты.
  Его длинные пальцы начали заплетать косичку, порхая туда-сюда среди
буйной шевелюры.
  - Львенок, ты слишком низко ценишь свою жизнь. Как ты намерен с ней
расстаться? Вернувшись в Асаниан или попав в Керуварион?
  Хирел вспыхнул, но сдержался. Черт возьми, этот парень прав! Юный
принц, одинокий, голый и обритый, как раб... Если ему удастся добраться до
Кундри'дж-Асана, у него появится надежда, при условии, что отец признает
его, а придворные не уморят своими насмешками. Но до Золотого города
лежит долгий путь, на котором стоят его братья, Вуад и Сайел. Он доверял
им, восхищался ими и даже любил их. Но для них, как и для всех остальных,
он был всего лишь помехой на пути к трону его отца. Если бы это был
Аранос...
  Бдительность Араноса никогда не позволила бы Хирелу бежать. Аранос
был старшим и в родовитости уступал лишь самому Хирелу. Если бы он
присоединился к этому хитроумному заговору, то каждая дорога, тропа и
тропинка оказалась бы под присмотром. И тогда ему не избежать смерти.
  Но он не погиб. И он - Высокий принц. И он будет императором.
  Правда, сначала ему нужно убраться из владений человека, которого зовут
Ан-Ш'Эндор, Сын Утра, властелин восточного края именем своего
фальшивого бога. Жрец которого сидит так близко, что до него можно
дотронуться. Вот он закончил заплетать свою косичку и потянулся, словно
большой ленивый кот. Вот он легко и грациозно поднялся и неторопливо
надел рубашку, штаны и сапоги, пристегнул кинжал и меч к поясу. Вне
всяких сомнений, обращаться с оружием он умеет.
  Хирел нахмурился. Ему не нравилось то, о чем он подумал. Ему нужно
вернуться в Кундри'дж. Один возвращаться он не может. Но попросить...
  довериться... Разве у него есть выбор?
  Сареван повязал лоб длинной белой лентой. Это значило, что он
посвященный. Жрец, только что получивший свое ожерелье, отправляется в
семилетнее странствие и по завершении его становится магистром ордена. На
ленте сверкало четыре золотых диска, а значит, прошло четыре года и ему
останется еще три года скитаний, прежде чем он сможет отдохнуть.
  -Жрец, - грубо сказал Хирел, - я сделал выбор. Ты доставишь меня в
Кундри'дж-Асан. Я прослежу за тем, чтобы тебе никто не причинил вреда, и
вознагражу тебя, когда окажусь во дворце.
  Сареван наклонил голову. Его глаза блеснули.
  - В самом деле? Я сделаю это - и ты вознаградишь меня?
  Хирел хлопнул в ладоши.
  - Неси мой завтрак. Я выкупаюсь после.
  - Нет, - спокойно и бесстрашно сказал варвар. - Ничего я не принесу. Я
не слуга. В моем заплечном мешке есть хлеб, и еще можешь доесть остатки
сыра. Что касается всего остального, то я собираюсь отправиться недалеко на
запад и, как мне кажется, смогу выдержать твое общество.
  Хирел даже задохнулся от оскорбления. Никогда... никогда за всю его
жизнь...
  - Побыстрее, львенок, а то отстанешь.
  Хирел с трудом проглотил пищу и умылся холодными дрожащими руками,
постоянно ощущая присутствие чужака, нарочито повернувшегося к нему
спиной. Потом он закутался в непомерно широкий плащ, напялил огромную
шапку и приладил заплечный мешок, шнуром которого ему волей-неволей
пришлось воспользоваться как поясом. Но когда узел был почти завязан,
мешок соскользнул с его высокомерного плеча, а долговязый жрец уже исчез
из виду. Хирел пришел в ярость, однако поспешил догнать Саревана.
  Это оказалось нелегко. В соответствии с королевскими традициями ноги
принца были обнажены, но прежде ему приходилось ступать только по
тщательно выровненным дорожкам, поэтому его ногам пришлось туго во
время бегства по каменистой, заросшей терновником местности. Да и
здешняя земля, хотя и более мягкая, совершенно не походила на
полированные плиты его дворца. Он поранился о шипы и корни, к тому же
его еще слегка мутило после яда и чистки, а Сареван несся таким аллюром,
что более коротконогому принцу было не под силу угнаться за ним. Хирел
сжал зубы и еле удержался от ругательств, не упуская из виду яркую косичку
медного цвета. Иногда он падал, но не издавал ни звука. Его руки болели от
новых царапин. Колено саднило.
  Он наткнулся на что-то податливое, перевернулся и вскрикнул. Чьи-то руки
снова коснулись его. Но разум его не взбунтовался, даже когда эти руки
подхватили его. Если принц позволяет, ему можно помочь. А этот варвар
достаточно силен. Шаг его был ровным, и Хирел погрузился в забытье.
  Внезапно он очнулся. Он лежал на земле, снова обнаженный, а Сареван
разматывал его повязки. Хирелу не хотелось видеть то, что было под ними.
  - Раны чистые, - сказал Сареван, - и хорошо заживают. Но осторожнее
с коленом, львенок. Ты рассек его, когда последний раз упал.
  - Д кто в этом виноват?
  - Ты, - последовал быстрый ответ. - В следующий раз, когда тебе
потребуется отдых, скажи мне. Нечего демонстрировать мне свою
выносливость. У тебя ее нет и никогда не будет, если ты убьешься, пытаясь
догнать меня.
  Хирел подумал, что ненавидит его. Впрочем, его ненависти достойны лишь
равные ему, а не темнолицые рыжеволосые варвары.
  - Вставай, - сказал Сареван, снова наложив повязки и надев на Хирела
плащ и шапку. - Тебе придется немного пройти пешком, иначе твои
мускулы онемеют.
  Хирел шел. Сареван подстраивался под его шаг. Время от времени он
подкреплялся глотком воды. Ели они ровно столько, сколько требовалось,
чтобы приглушить голод. Может так случиться, сказал этот сын камня, что
они не доберутся до города до заката, и дал понять, что в этом будет виноват
Хирел. В то время как Хирел, выбиваясь из сил, злился и скрипел зубами,
Сареван, обутый и сильный, легким прогулочным шагом двигался дальше. На
нем не было ни единой царапины, ему претила изнеженность, он привык к
грубой походной жизни. А почему бы и нет? Ведь он простолюдин.
  -Я самый вопиющий пример смешения пород, - сказал Сареван, когда
они остановились на вершине крутого склона; он даже не запыхался, хотя
уже некоторое время нес Хирела на спине и болтал без умолку во время
ходьбы, словно прогуливался по дворцовым покоям. - Во мне есть янонская
кровь, как ты мог заметить, а моя мать родом из Хан-Гилена, и с обеих
сторон имеются сильные асанианские корни. И... еще кое-что.
  Хирел не стал спрашивать, что именно. Наверняка помойная крыса и
парочка рабов, а также целая куча дикарей, наделявших его этой непомерной
надменностью, не соответствующей его положению.
  Сареван уже поднялся, будто вовсе не нуждался в отдыхе, и бродил среди
зарослей ежевики, покрывавших холм. Вскоре он вернулся с пригоршней
ягод, зрелых, сочных и на диво сладких. К удивлению и одновременно к
радости Хирела, съев свою долю ягод, Сареван отхлебнул воды из фляги и не
проявил желания двигаться дальше. Он ходил туда-сюда, словно чего-то или
кого-то ждал; он встал лицом к своему обожаемому солнцу и принялся петь
для него. Теперь, когда сон не одолевал Хирела, он нашел голос жреца
приятным. И даже более чем приятным. Если говорить честно, это был
замечательный голос. В Асаниане ему позволили бы петь для Среднего двора,
а после обучения он даже смог бы победить других претендентов и стать
певцом Высочайшего двора.
  Наступил теплый солнечный полдень. Хирел зевнул. Что за странное
создание этот рыжеволосый северянин, сладкоголосый певец, жрец Солнца.
  Весь восток представлен в одном человеке. На рынке за него дали бы
хорошую цену.
  Хирела передернуло. Он не хотел думать о рынках рабов. Его рука
проскользнула под шапку, пробежав по начавшим отрастать волосам.
  Прошло уже три дня с тех пор как Вуад, чьей матерью была рабыня
Ормалена, встряхнул своими грязно-коричневыми волосами и расхохотался,
поощряя брадобрея. Вуад не мог простить Хирелу его чистой крови и
великолепной золотистой гривы.
  - Волосы отрастут снова.
  Сареван отбрасывал прохладную тень, но голос его был теплым и мягким.
  Хирел сжал зубы.
  - Убери с меня свою тень, - прошипел он.
  Тень отодвинулась. Сареван скинул рубашку, свернул ее и сунул в мешок,
по всей вероятности, даже не заметив, что нанес оскорбление. Он снова
принялся рыскать по зарослям, исследуя видимые и скрытые тропинки, при
этом двигался легко, словно в танце, и что-то мычал под нос.
  Внезапно он замер. Хирел не слышал ничего, кроме шелеста ветерка в
листве и пения птичек, и не видел ничего, кроме диких зарослей. Деревья,
подлесок, колючий кустарник; камни, разбросанные по склону. Все
животные, которые попадались им на глаза, были маленькие и не
представляли опасности. Ни одно из них не осмелилось подойти к ним
близко.
  Сареван не сделал ни малейшего движения по направлению к оружию. Его
профиль был напряжен, но вовсе не от страха. Хирелу стало не по себе.
  Ветерок утих. Птичка издала последнюю трель и умолкла. В зарослях
двигалась чья-то тень. Вот она исчезла. Снова появилась.
  Во рту у Хирела пересохло. Это был хищный зверь, кот цвета
переменчивой тени размером с небольшого сенеля. Солнце отражалось в его
глазах и светилось в них зеленым пламенем. Зверь скользил среди камней,
такой ловкий и изящный, что его бег казался медленным; он неумолимо
приближался.
  И вдруг прыгнул. Хирел прижался к земле над ним. Мелькнул серый
живот, гладкий и мягкий, но защищенный стальными мускулами хищника.
  Принц и сам не понял, почему он не испугался и не сбежал. Зверь обрушился
на Саревана, и они покатились по склону холма, ужасно рыча. Хирел же не
мог издать ни звука.
  Шумная битва завершилась. Сареван без единой царапины поднялся на
колени. Теперь он стал совсем другим. Перед Хирелом был уже не
высокомерный странник, а мальчишка с широкой ослепительной улыбкой,
обнимавший за шею чудовищную мурлыкающую кошку.
  - Это Юлан, - радостно сообщил он, - и он говорит, что сегодня у него
нет настроения закусывать нежным мясом принцев.
  Наконец Хирел вновь обрел дар речи.
  - Черт возьми, что это за...
  - Юлан, - терпеливо повторил варвар. - Мой друг и давнишний
спутник, а кроме того, принц всех кошачьих принцев. Своей жизнью ты
обязан ему. Это он сбил со следа псов, бегущих за тобой, и пустил твоих
преследователей по ложному пути, в конце которого их ждала твоя
окровавленная рубаха.
  Хирел припал к земле. Она вращалась под ним, или же это в голове у него
все перемешалось?
  - Ты... он...
  - Он, - с расстановкой сказал Сареван, - учуял тебя еще до того, как ты
пересек границу. Я выследил тебя. А Юлан отвлек охотников.
  - Но зачем?
  Сареван пожал плечами.
  - Мне показалось, что это стоящее дело. Кто знает, возможно, к этому
приложил руку бог.
  - Бога нет.
  Рыжая бровь приподнялась. Сареван ласково пробежал руками по
большому серому телу, словно стараясь найти раны. Не обнаружив, по-
видимому, ни одной, он вздохнул, прижал к себе зверя, зарылся лицом в
густой мех и принялся бормотать что-то неразборчивое. Кошачье мурлыканье
превратилось в громовые раскаты.
  - Они думают, что я погиб, - сказал Хирел, стараясь перекричать этот
рык. - Они думают, что я растерзан. Этим...
  - ...диким юл-котом из пустыни, лежащей за озером Умиен. И это должно
привести твоих врагов в замешательство.
  Хирел попытался встать. Кот уставился на него, и он разжал кулаки.
  - Вряд ли они узнают. Скорее подумают о лесных львах или волках, а
может быть, и о демонах. Здесь распространены подобные суеверия. Однако,
  - подытожил он, - все проделано неплохо.
  И снова Сареван расплылся в своей изумительной улыбке.
  - Да что ты? Тогда в путь, львенок. Тебя понесет Юлан, и сегодня мы
будем ночевать под крышей. Я на это даже не надеялся.
  Хирел сглотнул. Кот зевнул, обнажив длинные как кинжалы клыки. Принц
кошек. Вот так скакун для Высокого принца!
  Хирел с отчаянной доблестью подошел к нему. Зверь ждал, покорный и
смирный, как пони для малышей.
  Мех его был густым и сверху грубым, подшерсток же - божественно
мягким. Однако не так-то просто оказалось усидеть на его спине, и Хирелу
пришлось изо всех сил сжимать коленями гибкие бока. Зверь бежал ровно, и
ни одно копытное животное не могло бы соперничать с ним в скорости и
выносливости. Хирел даже ухитрился осторожно пригнуться и лечь ничком,
используя вместо подушки крепкую кошачью макушку между мягкими
ушами.
  Успокоившийся и почти довольный, он лениво смотрел по сторонам, ни на
чем в особенности не останавливая взгляд. Деревья. Вспышки солнечного
света. Все тот же ручей: один раз из него напился Юлан, один раз Сареван
наполнил флягу. Жрец доглядел довольным, словно для него этот быстрый
бег дело приятное и привычное. Иногда он клал руку на спину кота, но ни
разу не дотронулся до Хирела.
  Солнце садилось. Лес стал редеть, и за ним открылись холмы и красная
лента дороги. На низком, но обрывистом холме возвышалась стена, а за ней
  - город, выглядевший довольно жалко: казарма, несколько лачуг и домов,
скудный рынок, кузница и винная лавка. В самом центре города стоял
маленький, но непременный храм.
  Их заметили задолго до того, как они достигли ворот. Ребенок, пасший
возле дороги стадо длинношерстных овец, оглянулся, его глаза расширились,
и он принялся бешено размахивать руками, пронзительно крича:
  - Са'ван! Са'ван ло'эндрос!
  Крик был подхвачен другими детьми, которые, казалось, выросли из-под
земли. Они высыпали из-за ворот и окружили Путешественников, танцуя
вокруг них; одни повисли на Сареване, другие облепили Юлана.
  Уставившись на Хирела, дети принялись о чем-то болтать, но, поскольку он
не удостоил их ответом, они забыли о нем.
  Затем подошли дети постарше, с чувством собственного достоинства, но не
менее восхищенные, и защебетали на своем варварском наречии. Сареван
что-то ответил, улыбаясь и даже смеясь, и посадил на каждое плечо по
ребенку, а еще с полдюжины тянули его за рубашку. Несомненно, его здесь
знали.
  Хирел все еще находился на спине Юлана. Он устал, тело его болело, но
никто не обращал на него внимания. Все собрались вокруг жреца. Ни одного
цивилизованного человека в толпе, а стражники в доспехах не делали ни
малейшей попытки разогнать сборище. Совсем наоборот. Те немногие, кто
присоединился к остальным, глядели на них снисходительно.
  Несмотря на то что люди напирали, Сареван двигался с удивительной
легкостью, как и Юлан чуть позади него, несущий на спине Хирела и одного
или двух дерзких ребятишек. Какая-то крошечная загорелая девчушка, голая
и скользкая как рыбка, решила избрать Хирела в качестве подпорки, невзирая
на его застывшую гримасу. Ее никак нельзя было назвать чистой. Очевидно,
она барахталась в грязи вместе с собаками. Она вцепилась в Хирела как
пиявка, а он был слишком потрясен и оскорблен этим, чтобы отшвырнуть ее.
  Наконец они оказались перед храмом, и народ отхлынул Храм был
маленький, однако мог похвастать настоящей жрицей. Ее сопровождали двое
серьезных большеглазых детей в коричневых одеждах - послушников,
которые могли принадлежать к любому полу, но, возможно, более высокий
ребенок с полными красивыми губами был девочкой. Оба они во все глаза
таращились на Саревана, словно на бога, спустившегося на землю. Жрица,
маленькая пухлая женщина с красивой золотистой кожей, как у асанианской
леди, одарила его улыбкой и парой слов, а он поклонился в знак уважения. Ее
рука на мгновение задержалась на его огненной голове, благословляя. По-
видимому, она была благородного происхождения, и ее хорошие манеры
врожденные.
  Отчасти по собственной воле, отчасти из-за усталости Хирел соскользнул
со спины Юлана и прислонился к его теплому сильному плечу. Девочка,
лишившись опоры, без труда удержалась на спине кота, но ее рев привлек к
себе внимание множества людей. Хирел выпрямился, когда на него
устремились все эти темные глаза на смуглых лицах, и глаза Саревана -
самые темные из всех, и янтарный взгляд жрицы - свидетельство древней
благородной крови. Такой же, как его собственная Она поняла, кто он такой.
  Она должна была понять это.
  Сареван заговорил, и все глаза с предельным вниманием вновь обратились
к нему. Говорил он недолго, затем повернулся к Хирелу.
  - Пошли, - сказал он по-асаниански и, когда Хирел открыл рот, чтобы
возразить, добавил: - Можешь оставаться, если хочешь. Здесь никто тебя не
тронет. Но я намерен поесть и отдохнуть.
  Хирел резко выдохнул:
  - Очень хорошо. Веди меня.
  Толпа людей, сопровождавших путешественников, не сделала попытки
проникнуть за ворота, хотя несколько детей громко возмутились, потеряв
своих <верховых животных>. Сареван приостановился, чтобы рассмешить их.
  Когда за их спинами захлопнулись ворота, он и сам улыбался.
  - Ах, мальчик, - сказала жрица, говорившая по-асаниански значительно
лучше, чем Сареван. - Ты умеешь находить с детьми общий язык. Сареван
пожал плечами и усмехнулся.
  - Это им удается находить общий язык со мной. - Он положил руку на
голову Юлана и коснулся плеча Хирела. - Эти двое нуждаются в еде, а у
одного из них на теле раны, на которые тебе стоило бы взглянуть.
  Хирел смирился с тем, что она прикоснется к нему, тем более что Сареван
оставил их в комнате внутреннего храма, а сам вышел вместе с
послушниками. Жрица не стала бесцеремонно срывать с него одежду, она
аккуратно и благопристойно раздела его, стоя у него за спиной. Затем
вымыла его с помощью губки и ароматной воды и обернула полотенцем
поясницу. После всех испытаний, выпавших на долю Хирела, это простое
соблюдение приличий чуть не довело его до слез. Он боролся с ними, комкая
в руках край своего одеяния, пока не смог повериться к ней лицом.
  Жрица осторожно и без лишних вопросов осмотрела его раны.
  - Все чисто, - сказала она наконец, повторив слова Саревана.
  На самые глубокие царапины она наложила свежие повязки, а более мелкие
оставила подсыхать и накинула на Хирела мягкую легкую рубашку. Когда
она расправляла складки, пустая комната, в которой они находились, словно
наполнилась сиянием.
  Это всего лишь вошел Сареван. Он выкупался: его волосы были распущены
и курчавились, борода спуталась; на нем оказалась рубашка, почти такая же,
как у Хирела. Входя, он снова повязал ленту своего странствия. Его быстрые
глаза скользнули с лица жрицы на Хирела и обратно.
  - Ты сделал все как надо, - сказала женщина.
  Жестом велев им обоим следовать за ней, она провела их через прихожую
во внутренний храм, а потом через маленький Внутренний дворик с садиком
  - в небольшое помещение под открытым небом, где на свежем вечернем
воздухе их ждали послушники с едой. Раньше принц Хирел счел бы подобное
пиршество жалким, сервировку - слишком простой и неизящной, но сегодня
все это показалось ему таким же великолепным, как банкет для
высокородных господ в Кундри'дж-Асане. Не важно, что ему предстояло
разделить трапезу с варваром и женщиной. Хирела мучил поистине
королевский голод, его желудок впервые проявлял снисходительность, к тому
же жрица оказалась превосходной собеседницей.
  Звали ее Орозия, и она происходила из древнего рода Виникарьяс из
восточного Маркада.
  - Нельзя сказать, что мои близкие обрадовались, когда услышали, что я
исповедую эту веру. - Орозия отпила немного удивительно вкусного вина и
отщипнула кусочек сыра. - Не пристало дочери знатного рода поддаваться
суевериям востока. А уж обет жрицы... просто ужас! - Она рассмеялась, и в
смехе ее проскользнула легкая горечь. - Бедный мой отец! Когда я явилась к
нему в ожерелье и с косичкой, готовая к странствию, это чуть не убило его.
  Как он должен был объяснять это равным себе? И как после этого мог высоко
держать голову при дворе?
  - Он оказался трусом, - сказал Хирел.
  Жрица склонила голову, внезапно став серьезной.
  - Нет, мой отец не был трусом. Он был лордом Среднего двора, а предки
его занимали даже более высокое положение, и он заботился о чести семьи. В
то время я была молода и жестока и сгорала от любви к моему богу, а отец
насмехался над ним как над вздором и суеверием. Он был глуп, а я еще
глупее, и нам не удалось остаться друзьями. Через год он умер.
  Хирел неотрывно смотрел в свой кубок, выполненный из простого дерева,
как и вся остальная посуда, и ничем не украшенный. Бесформенная
неуклюжая шапка Саревана сползла ему на глаза, заслоняя все вокруг. Он с
яростью отбросил ее. Холодный воздух обжег его обритую голову.
  - Мои братья через год не умрут. Они будут обриты, заклеймены и
кастрированы, как они собирались поступить со мной, и проданы в рабство
на юг. - Он поднял глаза. Послушники исчезли. Жрец и жрица спокойно
смотрели на него.
  Черные глаза и янтарные - оба взгляда были непроницаемы. Он хотел
закричать на них, но сдержал себя.
  - У меня нет бога, который наделил бы меня мудростью. У меня нет
мечты, нет никаких желаний. Только месть. И я отомщу, жрецы. Я сделаю это
или умру.
  - Им следовало бы поступить умнее и убить тебя, - сказал Сареван.
  Хирел снисходительно посмотрел на него.
  - Да, следовало бы. Но они не только жестоки, а еще и трусливы. Никто из
них не хотел обагрить свои руки моей кровью. И даже если бы меня
обнаружили и узнали, то что я мог бы сделать? Евнуху не место на Золотом
троне. Им не повезло, потому что они послушались цирюльника, которому
предстояло оскопить меня. Он сказал, что желудок следует очистить и
оставить меня без еды хотя бы на один день, иначе я наверняка умру под
ножом. Той же ночью я нашел окно со сломанным запором и воспользовался
им. Дураки. Они звали меня Золотым Локоном, избалованным любимчиком
отца и игрушкой для гарема. Им и в голову не приходило, что у меня хватит
ума сбежать.
  - Принято считать, что красота не обладает умом. - Сареван развалился
на стуле, великолепный в своей наглости, и продолжал: - Скажи мне,
Орозия, не отвести ли этого львенка к его отцу? Или отдать его моему отцу и
посмотреть, что из этого выйдет?
  Хирел спокойно сидел, как его учили при Высоком дворе Асаниана, и
поигрывал недоеденным плодом, прикрыв горящие глаза. Предательство. Ну
конечно. Его запрут в каком-нибудь северном форте, отдадут дикарям в
килтах, заставят чистить хлев ради хлеба насущного. И заманила его в
ловушку забывшая о чести женщина, чтобы заполучить ожерелье демона, и
человек, которому вообще неизвестно, что такое честь.
  - Ты знаешь, что надо делать, - пристально глядя на Саревана, сказала
жрица с интонацией, от которой волосы на затылке у Хирела встали дыбом.
  Она говорила не с низшим по положению и не с тем, кого ее милость могла
бы счесть равным себе; она словно обращалась к кому-то или чему-то, что
стояло намного выше ее. - Но если уж тебя интересует мое мнение, то я
посоветовала бы второе. На западе его высочество подвергнется великой
опасности, да и ты тоже. Аварьян в Асаниане не пользуется уважением. В
любом из его обличий.
  - И все-таки, - сказал Сареван, - мальчишка хочет этого. - Когда это
чужое мнение заставляло тебя колебаться, Сареван Ис'келион?
  Варвар осклабился, совершенно не смутившись.
  - Мне хотелось бы взглянуть на сказочную империю. А ему нужен
провожатый. Точнее говоря, советчик.
  - Мне нужен охранник, - взорвался Хирел. - Ты не подходишь для
этого. Ты наглый и выводишь меня из себя. - Он отвернулся от этого
простолюдина и обратился к Орозии: - Сударыня, мне потребуется одежда и
верховое животное, а также провизия на несколько дней пути и подобающий
эскорт.
  Жрица даже не взглянула на него. Ее глаза были устремлены на Саревана.
  Она изменилась. Теперь в ее словах не было и тени беспечности.
  - Ты понимаешь, что будет означать твоя смерть? Ведь жрецов в
Асаниане убивают. А если они узнают, кто ты такой...
  - Вот именно, - тихо сказал Сареван. - Ты забыла о том, насколько это
важно. Я решусь на это.
  Ее голос едва заметно дрогнул.
  - Почему?
  Он коснулся ее руки.
  - Дорогая госпожа, это вовсе не прихоть. Я должен идти. Я видел сон, и
этот сон обязывает меня.
  Ее глаза расширились, она побледнела.
  - Да, - очень спокойно произнес он. - Это начинается.
  - И ты подчиняешься?
  - Я служу своему богу. В том, что он дает мне именно такого спутника,
есть его воля и его выбор, а причины этого он откроет мне, когда сочтет
нужным.
  Голова жрицы поникла, словно под тяжким бременем, но она снова
подняла ее.
  - Ты безумен, как потомок целого рода безумцев. Да поможет тебе
Аварьян, а я сделаю все, что в моих силах. - Она поднялась и сотворила
благословение. - Это будет лучшим из того, что сейчас начинается.
  Отдохните хорошенько, дети мои.
  
  ГЛАВА 2

  Хирел сжал пальцы в кулаки и сунул их под мышки.
  - Не хочу!
  Они уговорили его переодеться в грубую одежду простолюдина и дали
шапку, которая пришлась ему впору, а затем начали убеждать его, чтобы он
выдал себя за низкорожденного. Словно это его долг. Но когда самый
маленький и невзрачный послушник подошел к нему с коротким острым
ножом, Хирел бурно запротестовал:
  - Не хочу, чтобы мои руки стали похожими на руки раба. Не хочу!
  Терпение Орозии истощилось, но голос ее оставался спокойным.
  - Ваше высочество, это необходимо. Неужели вы хотите разоблачить себя
из-за глупого тщеславия? Руки простолюдина не могут быть красивыми и
ухоженными - это запрещено.
  Хирел привалился к стене. Он не желал слышать никаких доводов. Шапка
сдавила ему лоб, одежда из грубого домотканого холста царапала кожу.
  Длинные ногти, на которых еще оставались следы позолоты, до крови
вонзились в ладони. Они были последним, что еще напоминало о его
королевском происхождении.
  Крепкие руки схватили его за плечи, приподняли и опять усадили,
заботливо, но непреклонно.
  - Смотри, - скомандовал Сареван.
  Он изо всех сил ударил по зеркалу. Оно серебристо зазвенело, но на нем не
появилось ни малейшей трещинки. В нем отражался дрожащий от злости
крестьянский мальчик.
  - Смотри, - повторил варвар за его спиной и с силой повернул голову
Хирела к зеркалу, когда тот отказался слушаться.
  Хирелу ничего не оставалось, как посмотреть. Простолюдин. Неряшливо
одетый, наголо обритый, бедный и безродный. Однако даже в таком виде он
оставался элегантным: прекрасная форма головы, бледная, как слоновая
кость, отливающая королевским золотом кожа, тонкие черты лица,
золотистые брови, большие глаза, тоже сияющие золотом, изящная линия
ноздрей, побелевших от гнева. Крестьянин, который выглядит как прирож-
денный император.
  - Да разве кто-нибудь поверит в подобную ложь?
  - В нее поверит любой, кто увидит тебя в этой одежде, - ответил
Сареван. - Если, конечно, твои руки подтвердят это.
  - Но как же лицо?
  - Лицо - это дар божий. А руки можно сделать красивыми, потому-то
закон и вводит такие ограничения. - Сареван с легкостью поднял одну руку
Хирела, невзирая на его сопротивление, и подозвал: - Кери.
  Женское имя и вялое бесполое лицо. Значит, другой послушник с нежным
ртом - мальчик; он ждал, чтобы броситься на помощь товарищу, если
возникнет надобность. Хирел протянул свои напряженные руки.
  - Ну, тогда сделай это, черт возьми. Пусть я весь буду отвратительным.
  Их глаза засмеялись. Хирел, красивый, обритый и оборванный, все еще
оставался прелестным созданием, предназначенным для забав в спальне
дамы. Он плюнул на свое отражение, и оно стало размытым и неясным.
  - Ты должен благодарить судьбу, - сказал Сареван с холодным
удовольствием. - Дважды, чтобы быть точным.
  Голос Хирела дрогнул от горькой насмешки.
  - Как! Разве не тебе я должен быть обязан? - Нам не нужно лишнего. -
Жрец прислонился к стене и скрестил руки. - Думай обо всем этом как об
игре, как о великолепной авантюре, о которой сложат песню.
  - Конечно. Сатиру на противостояние принцев.
  Сареван лишь рассмеялся и сверкнул глазами в сторону жрицы, которая
покраснела как девчонка. Несмотря на это, когда она заговорила, вид у нее
был строгий, почти суровый.
  - Будь с ним помягче, Сареван. Он не так слаб, как кажется, но и не
настолько силен, как воображает, ведь воспитывали его не так, как тебя.
  - Да уж надеюсь, - огрызнулся Хирел.
  Они не слушали его. Они вообще редко к нему прислушивались. Глаза
жрицы говорили о множестве вещей, а жрец отвечал ей таким же упорным
взглядом. Она умоляла. Он отказывался. Он посмотрел на Хирела без
излишней холодности, но как-то непримиримо и наконец сказал по-
асаниански, чего мог бы и не делать:
  - Это избалованный ребенок, которому нравится корчить из себя
мужчину. Он надменный, невыносимый и ужасно испорченный. Почему я
должен угождать ему?
  - Надменный, - повторила жрица. - Невыносимый. Ужасно
испорченный. А ты, надо полагать, само совершенство, Сареван Ис'келион?
  - Юлану он понравился, - сказал Сареван. - Я обещаю проявить
мягкость, на какую только способен. Это тебя удовлетворит?
  Она глубоко вздохнула.
  - По-моему, ты сумасшедший. Но я знаю, что никому другому он не
сможет так безоговорочно доверять. Прокляни свою честь и сострадание, в
котором ты не желаешь сознаваться. И еще об одном хочу предупредить тебя:
  я послала весть твоему отцу.
  В этих словах чувствовалась угроза, но Сареван лишь улыбнулся.
  - Отец знает, - сказал он. - Я и сам отправил ему послание. Мне
известен сыновний долг, сударыня.
  - И он позволил тебе уехать?
  Сареван расплылся в улыбке.
  - Он не приложил больших усилий, чтобы остановить меня.
  Жрица подняла голову и сдвинула брови.
  - Сареван...
  Его сверкающие глаза в напряженном молчании встретились с ее взглядом.
  Спустя несколько мгновений Орозия склонила голову и глубоко вздохнула.
  - Ну что ж, хорошо. Но тебе придется заплатить за это. Моли Аварьяна,
чтобы цена не оказалась чересчур высокой.
  - Я заплачу столько, сколько нужно, - сказал Сареван.
  Она не подняла глаз, словно не могла сделать этого.
  - Тогда иди, - сказала она так тихо, что Хирел с трудом расслышал ее
слова. - И да хранит тебя бог.
  
  Дорога в Асаниан показалась слишком длинной для утомленных ног
Хирела. Сенелей у них не было, да их и негде было взять, а Юлан не привык
ходить на поводке. Он убегал и прибегал, когда хотел, охотился для них,
когда у него было настроение, утром или днем тратил по часу на умывание.
  Лишь изредка он позволял измученному принцу сесть к себе на спину.
  Но Хирел и не требовал этого. <Ужасно испорченный>, сказал о нем
Сареван. Эти слова мучили его, как старая рана. Они были даже хуже, чем
болячки, которые быстро и хорошо заживали, оставляя после себя шрамы, на
которые Хирел не обращал внимания. <Ужасно испорченный>. Его братья
часто повторяли то же самое. Но тогда это его так не обижало, может быть,
потому, что он понимал: зависть измучила и иссушила их сердца, а жажда
измены убивала их.
  Что же касается Саревана, то он произнес эти слова лишь однажды, но
этого оказалось достаточно. Хирел должен был показать себя. И он сделал
это. Он шел без жалоб и протестов, хотя солнце нещадно палило, а струи
дождя заливали его незащищенную голову. Когда было нужно, он
карабкался; он почти перестал спотыкаться и мало-помалу становился
закаленнее. С наступлением ночи он валился на землю и тут же засыпал.
  Это своего рода лекарство помогало ему забыться. Но в его снах вновь и
вновь появлялись цирюльники, и ножи, и смех его братьев. Иногда Хирел
просыпался, дрожа всем телом, с мокрым от слез лицом, и с трудом подавлял
крик ярости, боли и тоски по дому.
  Они медленно продвигались все дальше и дальше на запад. При'най,
лежавший на их пути, они обогнули с севера, потратив слишком много
времени на то, чтобы добраться до границ Керувариона. Суровый край:
  холмы, скалы и лишенные растительности каменистые предгорья. Людей
почти не было, а те немногие и подозрительные, кто встретился на их пути,
оказались охотниками и пастухами. Ожерелье Саревана служило здесь
паролем, да еще сияние, исходившее от него по его воле. Этот человек был
способен очаровать даже камень.
  Он изо всех сил старался очаровать и Хирела: рассказывал по пути разные
истории, пел или просто говорил, легко и свободно, не обращая внимания на
ответное молчание, или односложные ответы, или откровенное нежелание
общаться. Его голос, звучавший в такт их шагам, был как ветер, как дождь,
как ясное небо - спокойный, убаюкивающий и даже приносящий утешение.
  А потом Сареван замолкал, и это тоже действовало успокаивающе. Одним
словом, он оказался спутником, который не требовал слишком много.
  - Твои волосы отрастают, - сказал он однажды, и это были его первые
слова за все долгое утро.
  Хирел уже потерял счет дням, но ему показалось, что ландшафт стал менее
суровым и воздух значительно потеплел. Сареван снял все, кроме обуви,
оружейного пояса и заплечного мешка. Хирел сорвал с головы шапку,
расстегнул плащ и почувствовал, как ветер слегка ерошит его волосы.
  Коснувшись рукой головы, он обнаружил, что ее покрывает шапка густых
кудрей.
  При виде его удивления Сареван рассмеялся.
  - Ты знаешь, что немного загорел? Сними хотя бы плащ, пусть Аварьян
окрасит все твое тело.
  Он мог так говорить, этот великолепный нагой зверь, кожа которого не
обгорала, не шелушилась и не чернела, как у раба на поле. Между тем солнце
припекало, Хирел был весь в поту, а представление о скромности у Саревана
не превосходило понятия о чести. Сердце Хирела гулко билось в груди, когда
он расстегнул последнюю пуговицу, сбросил на землю плащ и рубашку и
наконец вздохнул свободно. А затем в порыве отчаянного безрассудства
стащил с себя и штаны.
  Да, он сделал это, заставив глаза чужака расшириться. Хирел сцепил за
спиной руки, преодолевая отчаянное желание прикрыться, но обнажил зубы в
ухмылке и прогнал румянец стыда. Сареван ухмыльнулся в ответ.
  - В Девяти Городах с меня спустили бы шкуру за развращение молодежи,
  - сказал он.
  - Можно подумать, что ты древний старик.
  - В первый день осени мне исполнится двадцать один год, дитя.
  Хирел заморгал.
  - Но это же мой день рождения?
  - Умоляю ваше сиятельство о прощении за то, что посягнул на такую
святыню, но первым в этот день родился я.
  Хирелу каким-то чудом удалось совладать с собой, и он принял
подобающий вид, хотя это было нелегко, если к тому же учесть, что он стоял
совершенно голый под открытым небом.
  - Мне исполнится пятнадцать. Мой отец признает за мной все мои титулы
и пошлет меня править прямо в Вейадзан - средоточие королевской власти.
  Сареван наклонил голову.
  - Когда мне исполнилось пятнадцать, я стал послушником Аварьяна и
начал добиваться ожерелья. - Он почти ласково коснулся своего ожерелья.
  - Отец отвел меня в храм в Хан-Гилене и отдал жрецам. Это было моим
свободным волеизъявлением, и я намеревался воспринять это как подобает
мужчине, но, когда меня увели другие, более старшие послушники, я чуть
было не разрыдался. Я отдал бы все, лишь бы снова стать ребенком.
  - Принц перестает быть ребенком в тот момент, когда появляется на свет,
  - сказал Хирел.
  - Ты что, никогда не играл в детские игры?
  В глазах Саревана Хирел увидел удивление, жалость и еще что-то, чего
предпочел бы не видеть.
  - Королевские особы не играют, - холодно заявил он.
  - Тем хуже для королевских особ.
  - Я был свободен, - взорвался Хирел. - Я учился, занимался важными
вещами.
  - Действительно важными?
  Сареван отвернулся и стал спускаться по залитому солнцем склону. Даже
его косичка была воплощением наглости, не говоря уж об изгибе его плоских
голых ягодиц и легкости его поступи по острым камням.
  Хирел подобрал свою одежду, но не стал надевать ее, а аккуратно сложил в
сумку, выданную Орозией, где лежали запасная рубашка, бинты и пара
свертков с дорожным хлебом. Перекинув сумку через плечо как перевязь, он
обернул плечи грубым шерстяным одеялом. Сареван ушел уже довольно
далеко и не оглядывался назад. Хирел поднял камень, взвесил его в руке и
уронил на землю. Слишком мелко для мести и слишком грубо. Осторожно, но
вовсе не медленно он ступил на тропу, избранную Сареваном.
  
  Хирел расплачивался за свою опрометчивость. В самых нежных местах
кожа его обгорела и стала красной. Ему пришлось вытерпеть прикосновения
рук Саревана, который смазал его бальзамом, приготовленным жрецами из
каких-то трав и масел. Но в конце концов оказалось, что его кожа потеряла
свою белизну и он загорел.
  - Золотистый, - сказал Сареван, бесстыдно любуясь им.
  - Это неподходящее слово.
  - Теперь подходящее.
  Сареван развалился, воспользовавшись боком Юлана как подушкой, и
обратил лицо к великолепию звезд и лун, - существо, созданное из тени и
огня.
  Это зрелище потрясло Хирела, но не вызвало в нем неприятных ощущений.
  Сареван был прекрасен. Он был совсем другим, и это мешало воспринимать
его красоту. Хирел привык видеть ее в белизне кожи, в полноте гладкого тела
и правильных чертах округлого лица с прямым носом. Однако Сареван,
который с точки зрения художника и поэта мог считаться ничтожным
созданием природы, был так же великолепен, как и огромный юл-кот, сонно
мурлыкавший рядом с ним.
  Но от этого симпатии Хирелу не прибавилось. Впрочем, Саревану не было
до этого никакого дела.
  - Завтра, - сказал он, уже засыпая, - мы пересечем границу Асаниана.
  Несмотря на то что воздух и одеяло были теплыми, Хирел вздрогнул. <Так
скоро?> - пронеслось у него в голове. Слишком большая неожиданность,
чтобы сохранять душевное спокойствие. Однако все его существо было
охвачено ликованием.
  
  Граница не обозначалась ни стеной, ни каменной насыпью. И тем не менее
местность переменилась. Перед ними раскинулись зеленые равнины
Ковруена, пропитанные теплом и светом лета, с богатыми пастбищами и
обильными полями, пересеченные широкими мощеными дорогами,
предназначенными для императоров, и усеянные святилищами тысяч раз-
нообразных богов.
  Саревану пришлось уступить требованиям цивилизации: он обернул свои
чресла тряпицей. Хирел натянул штаны и самую легкую рубашку, ненавидя
самого себя за испытываемое неудобство при прикосновении ткани к телу.
  Но кое-чего он добился: он мог идти по дороге босиком, а его обувь лежала в
мешке. Ему было бы еще приятнее, если бы рядом не шагал босоногий и
почти нагой Сареван, превосходно чувствовавший себя.
  Люди - крестьяне на полях, пешеходы на дорогах - таращились на
варвара. В этой стране, да и во всем мире, не было ничего подобного ему.
  Никто не заговаривал с ним; те, к кому он приближался, отворачивались и
поспешно удалялись.
  - Они до такой степени скромны? - спросил Сареван, стоя на дороге со
своей напоминающей язык пламени косичкой и отливающей на солнце
смуглой кожей.
  - Они считают тебя дьяволом, - ответил Хирел. - А возможно, богом.
  Но лишь один из тысячи, если ему вдруг взбредет такое в голову, может
пожелать стать похожим на тебя.
  Сареван гордо поднял голову, словно хотел поспорить, но ничего не сказал.
  И не сделал ни малейшего движения, чтобы прикрыться. Ни одна вещь в
мире не могла бы сделать его меньше или бледнее либо лишить его гриву
этой призывной яркости.
  Хирел нахмурился.
  - Было бы намного разумнее, если бы ты снял ожерелье.
  - Нет.
  Это прозвучало так решительно, что не нуждалось в повторении.
  - Я могу назвать его символом рабства. Возможно, люди поверят мне.
  - Возможно, твой отец даст клятву верности Солнцерожденному. -
Сареван перекинул через плечо свой мешок и продолжал путь. - Я никогда
ни на что не полагаюсь, я надеюсь только на бога.
  - То есть на суеверие и ложь.
  Сареван остановился и проворно повернулся на пятках.
  - И ты веришь в то, что говоришь?
  - Я это знаю. Богов нет. Есть лишь мечты, желания и страхи, которые
наделили именами и лицами. Любой мудрый человек это знает, да и любой
священник тоже. Идея божества выгодна, когда простые люди не находят
ничего лучшего, чем поклонение ему.
  - Ты веришь в то, что говоришь? - повторил свой вопрос Сареван. -
Бедное дитя, пойманное в ловушку этого скучного мира, такого логичного и
такого слепого.
  Губы Хирела искривились.
  - По крайней мере я не испытываю постоянного страха чем-нибудь
оскорбить какое-то божество.
  - Разве можешь ты, простой смертный, оскорбить бога? Выходит, ты
просто не знаешь Аварьяна.
  - Я знаю то, что необходимо знать. Он - это солнце. Он требует, чтобы
ему поклонялись как единственному богу. Его жрецы не имеют права
прикасаться к женщине, а жрицы не должны знать мужчин, иначе они сгорят
в пламени. И если это не наказание за оскорбление бога, то как ты сам
назовешь это?
  - Мы поклоняемся ему, потому что он - солнце, потому что его свет
помогает миру увидеть свое истинное лицо. Мы поклоняемся лишь ему,
потому что он единственный, он великий властелин всего, что движется в его
свете, точно так же, как его сестра - королева ночи. Наши клятвы перед ним
  - это тайна и святыня, а нарушение клятв - слабость, низость и пред-
ательство веры. Бог держит свое слово; мы можем по крайней мере пытаться
следовать его примеру.
  - Значит, ты девственник?
  - А, - нисколько не смутившись, произнес Сареван, - ты хочешь знать,
настоящий ли я мужчина. А просто глядя на меня, ты этого понять не
можешь?
  - Ты - мужчина.
  <Девственник>, - подумал Хирел. Он смотрел на Саревана и пытался
представить себе, что этот взрослый мужчина никогда, ни единого раза не
упражнялся в высочайшем и приятнейшем из искусств. Это изумляло и
приводило в ужас. Это до крайности противоречило самой природе. Хирел
немного расслабился.
  - А, я понял. Ты говорил о женщинах. Вероятно, тебе нравятся мальчики.
  - Если бы это было так, львенок, ты уже знал бы об этом. Дерзкие глаза.
  Насмешливые. Бесстыдные. И он гордился тем, что он именно таков. Он
чужак во всем. При виде его и при мысли о нем у Хирела вставал ком в горле.
  - Я служу моему богу, - гордо сказал Сареван. - Мне случалось бывать
в его присутствии. И я знаком с его сыном.
  - Сын Аварьяна. - Хирел чувствовал во рту горечь, но она была слабее,
чем прежде. - Могущественный король. Человек, завоевавший мир с
помощью умной легенды. Говорят, он маг, великий мастер иллюзии.
  - Но недостаточно великий, чтобы породить самого себя.
  - Да ладно, - сказал Хирел. - Все знают правду. Князь Хан-Гилена
прижил его от жрицы из Янона, а потом устроил его брак с принцессой, то
есть его единокровной сестрой, в результате чего и появилась империя,
которой управляют из-за трона.
  - Если следовать твоей логике, то у императора Асаниана и у
Солнцерожденного есть кое-что общее: оба они женились на своих сестрах.
  Но он все-таки правит своей империей, хотя злопыхатели и пытаются
преуменьшить его величие, утверждая, что он - марионетка Красного князя.
  - Ледяная ирония Саревана обжигала. - Дитя, ты знаешь много слов и
много сказок, но до истины так и не добрался. Если бы ты видел господина
Ан-Ш'Эндора и взглянул на моего бога, то тогда, и только тогда, ты смог бы
верно судить о них.
  - Тебя бесит, что я не желаю принимать твою ложь и не намерен склонять
голову перед твоим богом.
  - Меня бесит, что ты не способен видеть очевидное.
  Сареван резко развернулся, и косичка хлестнула его по боку. Хирел
наслаждался вкусом победы: наконец-то эта невыносимая маска сорвана. Но
всю радость убивал страх, что он прогнал этого варвара, этого чужака и
насмешника, которого по крайней мере знал в лицо. А кому еще он мог
довериться в этом чужом краю, где оказался один и без оружия и где за
любым камнем мог скрываться враг. Хирел пустился вдогонку за быстро
удаляющейся фигурой.
  Пройдя четверть мили, Сареван сбавил темп, но не удостоил Хирела ни
словом, ни взглядом. На его лице застыло угрюмое и дикое выражение. Как
ни странно, от этого он стал казаться моложе, хотя по-прежнему напоминал
пантеру перед прыжком.
  - Может быть, - наконец заговорил Хирел, - твой Аварьян и
существует как способ понять Первопричину, о которой говорят философы.
  Никогда еще Хирел не был так близок к тому, чтобы принести извинения.
  Но Сареван пропустил его слова мимо ушей. Проклятый надменный варвар!
  Ему нужно все или ничего. Аварьян с его диском, лучами и палящим жаром и
то, как ему удалось зачать ребенка, не превратив его мать в пепел, - все это,
по мнению жреца, выше понимания обычных людей. Хирел всплеснул
руками от возмущения. Возможно, этой паутины из лжи и легенд достаточно
для простого человека, для какого-нибудь низкородного дикаря. Но Хирел -
принц и ученый и не станет пресмыкаться. Он опять позволил Саревану
вырваться вперед, а сам пошел, как ему было удобно, следуя изгибам дороги,
все дальше и дальше уводившей его на запад.
  Хотя в этих отдаленных провинциях города встречались нечасто, на их
пути лежал один из них, достаточно крупный для внутренних княжеств
империи. Теперь святилищ и гробниц было все больше, их украшали белые
надгробия и памятники, увешанные приношениями. Глядя на них, легко было
определить самые свежие и самые богатые: над ними летали птички, роились
мухи и драгоценным блеском сияли стрекозы. Сквозь дымку Хирел разглядел
вдали стену, к которой лепились домики.
  - Шон'ай, - сказал Сареван.
  Хирел попытался было произнести это слово на родном языке, но тут же
скорчил гримасу. Это было всего лишь название города. Теперь на дороге
встречалось все больше людей, которые направлялись к воротам. Одни несли
корзины и узлы, другие везли тележки или вели в поводу вьючных животных.
  Хирел заметил надменного человека в колеснице, дородную женщину на
очень маленьком пони и важного господина в носилках.
  Сареван шел размашисто, и очень скоро они оказались в самой гуще
людского потока. Хирел старался держаться поближе к жрецу. Он так долго
никого не видел, а если и видел, то издалека, и столько дней созерцал черную
орлиную маску Саревана, что эти круглые золотистые лица казались ему
странными.
  Как и следовало ожидать, на них таращились. Дети бежали за Сареваном и
даже пару раз осмелились бросить в него камнями, но промахнулись. Жрец
не смотрел по сторонам. Его поступь, уверенная и грациозная, как у пантеры,
была достойна принца. Он возвышался над всеми, кто оказывался рядом.
  Ворота города были распахнуты, и стража не делала попыток остановить
людской поток. Это был не просто базарный день, а празднество божества. А
это означало не только оживленную торговлю и большую прибыль, но и
торжественные процессии и жертвоприношения, а также пиры, попойки и
гулянки. Повсюду - на стенах, на домах и даже на некоторых храмах -
висели цветочные гирлянды. Цветы украшали шеи, запястья и лбы.
  Хирел уцепился за набедренную повязку Саревана и бездумно передвигал
ноги в толкучке. Он презирал самого себя. Но ведь он принц, и подобные
шествия непривычны для него. Дорога перед ним всегда оказывалась чистой,
а толпа оттеснялась к обочинам. Никто никогда не толкал его, не дышал ему
в лицо, не кричал у него над ухом. Хирел уже ничего не видел, не соображал,
не...
  Чья-то сильная рука подхватила его. Прозвенели подковы, мелькнули рога,
и там, где он только что стоял, пронеслись сенели. Руки Хирела сомкнулись
вокруг шеи Саревана, учащенное дыхание с трудом вырывалось из его груди.
  - Неси, - выдавил он из себя, - неси меня.
  Сареван не стал тратить слов понапрасну. Он вклинился в толпу, и никто
не дотронулся до него. Через какой-то благословенный миг скопище людей
исчезло. Хирел поднял голову, ошарашенно моргая. Было темно. Голос
Саревана произнес:
  - Комнату, ванну и вина. Если подсуетишься, заплачу серебром, а
полетишь - получишь золото.
  Мало-помалу окружающее обрело четкость в утомленных глазах Хирела.
  Они находились в просторном помещении, заполненном коврами,
подушками, столами и густыми парами эля. Постоялый двор. В полумраке
блестело множество глаз, но никто не издал ни звука, наблюдая за сценой у
двери. Рядом с ними стоял пухлый, лоснящийся человек с неприветливым
лицом.
  - Покажи мне свое серебро, - сказал он. Сареван ослабил хватку, и
Хирелу показалось, что он заметил блеск золота. Без сомнения, хозяин
постоялого двора удовлетворился увиденным.
  - Пошли, - сказал он.
  Комната была крошечной, не больше расщелины в скале; лишь в самом ее
центре Саревану удалось выпрямиться в полный рост. Но здесь было чисто и
имелось окно, которое распахнулось после того, как жрец пару раз ударил
кулаком по раме, а подушки на кровати оказались довольно мягкими. Им
приготовили вместительную ванну с горячей водой, подали холодное сладкое
вино, пряники, клецки, щедро начиненные мясом, кашей и фруктами, и
миску с мягким ароматным сыром.
  - Нет, это не заразно, - говорил Сареван. - Он всегда был неженкой, а
тут еще праздничная суматоха... ну, вы понимаете. Он, конечно, не
высокородный лорд, за которым надлежало бы ухаживать столь заботливо, но
его красота стоит того, и свою службу он выполняет исправно.
  Хирел полностью пришел в себя и осознал происходящее как раз в тот
момент, когда хозяин постоялого двора бросил на него выразительный взгляд
и прикрыл за собой дверь. Он растянулся на мягкой уютной кровати, все еще
закутанный в полотенца, сырые после принятия ванны, о чем он помнил
очень смутно. Во рту еще оставался привкус вина. Хозяин постоялого двора
строил ему глазки. А этот простолюдин сказал...
  - Как ты посмел назвать меня своим рабом?
  - Было бы лучше, если б я сказал, что ты мой любовник? - съязвил
Сареван.
  - Именно это ты и сделал!
  - Замолчи, - одернул его Сареван, словно капризного ребенка. Хирел
повысил голос. - Пусть все боги приговорят тебя к... На его рот легла
сильная рука.
  - Богов не существует, - напомнил ему жрец с ядовитой любезностью.
  Хирел задохнулся, извернулся и изо всех сил укусил эту ладонь.
  Того, что последовало, он никак не мог ожидать: Сареван с хрипом
выдохнул воздух и отдернул руку. Хирел оторопело уставился на него. Кожа
жреца теперь вовсе не казалась ему темной. Она была похожа на черное
стекло, под которым пылал ужасающий мертвенный свет. Губы Саревана
стали серыми как пепел.
  Но ведь Хирел даже не прокусил до крови? Сареван отпрянул как можно
дальше и теперь находился на расстоянии пары шагов от Хирела. Его рука
дрожала, и он убрал ее за спину. Хирел запомнил, что это была правая рука.
  У этого человека, обладавшего безграничной выносливостью и
надменностью, обнаружилась слабость, совершенно непонятная и
необъяснимая, поэтому стоило завязать узелок на память о ней. Как-никак,
это сравняло счет в их поединке.
  - Львенок, - с трудом сказал Сареван, - неужели наставники не
объяснили тебе, что такое настоящая честная схватка?
  - Если речь идет о настоящих и честных противниках, - ответил Хирел,
  - то объяснили.
  Сареван наклонил набок голову. Подумал. Обнажил белые зубы и взмахнул
левой рукой, словно фехтовальщик, проигравший поединок.
  - Я тебе не слуга, - сказал Хирел.
  - Тогда ты мой любовник.
  Хирел издал шипение. Сареван тряхнул головой, непринужденно
рассмеялся и плюхнулся в остывающую ванну.
  
  ГЛАВА 3

  Хирел почти не спал. Когда он проснулся, то обнаружил, что Сареван
исчез. На миг его охватила паника, но потом он заметил, что в изголовье
кровати висит потрепанный заплечный мешок жреца. В нем было множество
вещей и необычайно тяжелый кошелек. Значит, далеко он не ушел. Хирел с
облегчением вздохнул, доел остатки пшеничного пряника, налил себе кубок
вина и выглянул в окно. Внизу не было ничего, кроме пустой улицы.
  Вернувшись на подушки, он сделал большой глоток терпкого напитка. Вкус
его был незнакомым, во дворце его сочли бы недостаточно изысканным для
Высокого принца. Но здесь вино показалось приятным.
  Он устроился поудобнее. В комнате было тепло, однако жара не казалась
нестерпимой. Один из шрамов страшно зудел там, где Хирел не мог
почесаться: длинная глубокая борозда шла по внутренней поверхности бедра.
  Сторожевой пес своим укусом чуть не лишил его мужественности. Хирел и
сам не понимал, откуда у него взялось столько силы, чтобы сломать шею
зверю. Пес заплатил свою цену, но Хирелу до самой смерти придется носить
эту мертвенно-бледную отметину, уродующую его прекрасную кожу.
  Он изменился. Он похудел так, что можно было пересчитать ребра. Еще
недавно по-детски пухлое тело стало угловатым. На бедрах появился легкий
пушок, и, глядя на себя, Хирел понял, в чем заключается перемена. Он
становится мужчиной.
  Быть может, ему следует потребовать женщину? Это живо сгонит мерзкую
улыбку с лица хозяина постоялого двора. И пусть этот несчастный
девственник жрец увянет от зависти.
  Хирел нахмурился. Невозможно представить себе засыхающего от зависти
Саревана. Скорее всего он встанет у двери, скрестит на груди руки и будет
нагло улыбаться, превращая подвиг мужской доблести в вызывающий
содрогание безнравственный поступок.
  - Будь ты проклят, - сказал Хирел. Его голосу не хватало
убедительности. - Ладно, я уйду. Уйду прямо сейчас и сам найду дорогу
домой. Мои братья, увидев меня, в ужасе падут ниц, и возмездие совершится.
  Он сжал колени и перекатился на бок. Его глаза затуманились, и он ничего
не мог с этим поделать. Один, совсем один, под защитой какого-то
ненормального, который поклоняется демону. Ни одна душа в целой империи
не знает о том, что он остался в живых. Те же, кого волнует его смерть,
тревожатся лишь о том, действительно ли он мертв. Его мать, которая любила
его и, безусловно, страшно избаловала, два года назад по собственной воле
ушла из жизни, а его отец - всего лишь золотая маска на золотом троне;
братья же мечтали сделать его евнухом и продать на юг в рабство. И вот
теперь Хирел возвращается домой, туда, где его ненавидят и боятся, а в
лучшем случае - безразличны к нему; где его ждут сети придворных интриг
и цепи королевской власти, где каждую секунду его будет подстерегать
опасность нового предательства.
  Его передернуло. Он должен вернуться. Разве у него есть другой выход?
  Хирел знал, что ему делать. Одеться. Собрать остатки еды. Захватить
пригоршню серебряных монет из кошелька Саревана, чтобы купить коня и до
самого Кундри'дж-Асана иметь возможность его кормить. Достигнув цели, он
сторицей возместит долг: отправит целый мешок золота Орозии, в город,
название которого он не потрудился узнать, и даст ей указание отдать его
жрецу.
  Придумав план действий, он взглянул на свою одежду. Она оказалась
влажной. Хирел вновь чуть не расплакался.
  Открылась дверь. Чтобы войти, Саревану пришлось нагнуться. Несмотря
на худобу, плечи у него были крепкие и широкие, и он заполнил собой всю
комнату. Лицо его окаменело, глаза горели.
  Хирел прислонился к холодной шершавой стене. Он и сам не помнил, как
оказался возле нее. Каким-то образом жрец угадал его намерения украсть и
сбежать.
  Нет. Только настоящие маги смогли бы проникнуть в чужой разум, а
настоящих магов не существует - одни шарлатаны. Сареван слепо огляделся
вокруг, то сжимая, то разжимая кулаки. Его правая рука, которую укусил
Хирел, взлетела к ожерелью и вновь опустилась.
  - Они сожгли его, - хрипло вырвалось из самых глубин его груди. -
Они сожгли его до самого основания.
  - Что? - вскинулся Хирел, взбудораженный чувством собственной вины
и неожиданностью.
  Сначала ему показалось, что Сареван его не расслышал, потому что даже не
посмотрел в его сторону. Но в конце концов он ответил все так же тихо и
хрипло:
  - Храм Аварьяна. Они его сожгли. Сожгли вместе со жрецами, пепел
присыпали солью, а посреди развалин установили камень-демон, до
тысячного поколения прокляв тех, кто молится Аварьяну, и его самого. Но
почему? В чем причина столь непомерной ненависти?
  В его словах сквозила боль, такая сильная, что у Хирела сжалось горло, и
его собственные слова прозвучали сдавленно:
  - Здесь Аварьяна считают врагом, символом завоевателя, символом
империи, которая дерзнула воспротивиться нам и бросить нам вызов. В
каждом жреце здесь видят шпиона, а некоторых действительно уличают в
этом. Но такая сильная ненависть... Я не понимаю.
  Смех Саревана прозвучал пугающе.
  - Зато понимаю я. Все это политика, холодная политика. Игра в <королей
и города>, вот только пешки здесь заменяются живыми людьми. Если сжечь
храм властелина, откроется путь к уничтожению его империи. Они приняли
мучительную смерть, мои братья и сестры. Они погибли, как морские пауки в
котле.
  - Может быть, они оскорбили кого-то могущественного, - сказал Хирел.
  - Никакого заговора, просто личная месть. Но какова бы ни была правда,
тебе здесь находиться небезопасно, и ты не должен медлить. Теперь уже весь
Шон'ай видел твое ожерелье.
  - О да, они видели его. Они все видели меня, ублюдка, монстра,
порождение дьявола. Я опрокинул этот проклятый камень, пропел хвалебные
гимны и наложил собственное проклятие.
  - Ты окончательно спятил.
  - А ты этого не знал?
  - Теперь они охотятся на тебя. - Сердце Хирела отчаянно билось, но
голова была ясной. - Мы еще успеем бежать. Мы скроемся в толпе. Ты
можешь пригнуться, прикрыть тело и волосы или даже прикинуться хромым.
  - Нет, - ответил Сареван. - По крайней мере один из моих братьев-
жрецов остался в живых, хотя его бросили в темницу. Но я найду его.
  Клянусь Аварьяном, я найду его. - Его слова звучали так, словно
заключение в тюрьму было вещью невозможной, словно это было жестоким
личным оскорблением. И тем не менее, когда он вновь взглянул на Хирела,
он казался человеком здравым, спокойным и рассудительным. - А ты
должен идти. Юлан присоединится к тебе, когда ты окажешься за воротами;
он будет охранять тебя, он укажет тебе путь и приведет к отцу целым и
невредимым. Никто не тронет тебя, пока он будет рядом.
  Все было верно и мудро. Хирел и сам намеревался сделать то же самое. Вот
только...
  - Я не брошу тебя, - упрямо заявил он.
  - Львенок, - сказал Сареван, - ты ничем мне не поможешь, а только
помешаешь, и к тому же весьма вероятно, что это приключение будет стоить
мне жизни. Ведь на развалины храма наложил проклятие маг; он силен и не
знает, что такое милосердие.
  Хирел усмехнулся.
  - Маг! Я прямо дрожу от страха.
  - И правильно делаешь, мальчик. Он не какой-нибудь ярмарочный жулик.
  Он наделен силой, реальной силой, и он вкусил мрака.
  - Все это суеверие. Мне-то лучше знать. Я видел магов в Кундри'дж-
Асане. Всякие там порошки, заклинания и песнопения да еще мистическое
позирование. Толпу это впечатляет, а самих магов обогащает. Мой отец
считает забавным держать наиболее презентабельных при дворе. Он говорит,
что они не способны повредить ему и в один прекрасный день могут приго-
диться.
  - Этот день уже наступил, и лорд провинции воспользовался этим. Я же
намерен вступить в бой с колдуном.
  - И ты осмелишься? - с иронией спросил Хирел.
  - Осмелюсь. Видишь ли, львенок, - сказал Сареван, - я и сам один из
них.
  Хирел уставился на него, тупо мигая. У этого парня не росли рога, он не
заворачивался в плащ, сотканный из звездного неба, он не метал молнии,
хлопая в ладоши. Перед ним был просто Сареван, слишком большой для этой
тесной комнатушки, и если ему что-то и требовалось, так это ванна. От него
исходил резкий запах дыма и гнева. Он собрал одежду Хирела и кинул ее на
кровать.
  - Одевайся. Тебе необходимо выбраться отсюда прежде, чем закроют на
ночь ворота.
  Хирел медленно повиновался. Он с радостью избавится от этого
сумасшедшего. Маг, как же. Боги, ну разумеется. Еще немного, и варвар
заставил бы Хирела поверить во все это.
  Сареван осмотрел мешок Хирела, уложил в него тминовое печенье и
яблоки, запеченные в тесте, прибавил к этому собственный бурдюк для воды
и, порывшись в своем мешке, достал кошелек. Он положил его вместе с
остальными припасами юноши, ни разу не взглянув на него и не сказав ни
слова.
  У Хирела перехватило горло. Сареван протянул ему мешок, и принц
прижал его к груди.
  - Иди, - сказал жрец.
  Хирел попытался проглотить ком в горле. Время шло, а он не мог даже
пошевелиться.
  Сареван сгреб его в охапку, и принц оказался на улице точно так же, как и
вошел в дом: его волокли, будто капризного ребенка. Улицы были запружены
народом, с приближением ночи тени удлинились. Хирел принялся брыкаться,
но Сареван не обращал на это внимания. В теле жреца чувствовалось какое-
то новое напряжение, натянутость, граничившая со страхом, но толкотня
была слишком сильной, людской поток - слишком стремительным. Он мог
сопротивляться, но не мог подняться над дорогой со всеми ее поворотами,
подъемами, спусками и тупиками. Их словно заколдовали, прокляли, обрекая
на бесконечные разочарования.
  В конце концов оказалось, что дальше двигаться невозможно. С того места,
где они остановились, все еще был виден постоялый двор, и его вывеска в
виде солнечной птицы показалась Хирелу издевательством.
  - Я сделаю это, - пробормотал вдруг Сареван. - Я должен.
  - Что...
  Сареван выпрямился, глубоко вздохнул, и тут Хирел почувствовал... нечто.
  Словно искра. Словно вспышка огня, слишком короткая, чтобы быть в ней
уверенным. Словно музыкальный звук на грани слышимости. Хирел ощутил,
как волоски на его теле встали дыбом.
  - Там!
  Солнце заблестело на военных шлемах; сенель тряхнул головой и привстал
на задних ногах от резкого выкрика всадника, который указывал рукой на
жреца. Сареван ринулся в толпу. Люди расступались перед ним. Но на
помощь отряду, оставшемуся позади, подоспел другой и преградил путь.
  Толпа смешалась, и если они еще и могли спастись, то только взмыв прямо к
небу. И Сареван воспользовался этим. Он устремился ввысь.
  В течение нескольких ужасных секунд он парил вместе с Хирелом, а толпа
внизу громко кричала, видя их. А потом тьма затопила небо. Над ними
нависло что-то похожее на орла, но крылья его простирались от горизонта до
горизонта. Испустив резкий яростный крик, Сареван ринулся назад,
прижимая к себе Хирела одной рукой и разбрасывая вокруг себя снопы
молний.
  Хирел увидел, как летит стрела. Он пытался что-то сказать, но не сумел
облечь свою мысль в слова. Стрела просвистела у самой его щеки и глубоко
вонзилась в незащищенное плечо Саревана. Он опять вскрикнул, еще
пронзительнее и яростнее, и камнем рухнул вниз.
  
  - Очаровательно, - сказал лорд Барьяс юл Шoн'ай, выслушав рапорт
своего капитана и разглядывая пленников, с высокомерным видом стоявших
перед ним.
  На Хирела надели лишь наручники, что, безусловно, было оскорблением.
  Саревана заковали в цепи, плечо перевязали. Его лицо было серым от боли,
но он встретил взгляд лорда с великолепной надменностью.
  Лорд улыбнулся. Для асанианца он был высоким, всего на голову ниже
Саревана, гибким и чрезвычайно привлекательным. Его рабы отличались
искусностью: только подойдя близко и присмотревшись, можно было
заметить, что он немолод и волосы его не столь густы, как кажется. Однако
его глаза вовсе не были глазами глупца.
  - Очаровательно, - повторил он, обошел вокруг Саревана, приподнял
полураспустившуюся косичку и бросил ее. - Высшая магия в моем
собственном городе перед лицом моих людей, а сам колдун... Как твое имя,
жрец Аварьяна?
  - Тебе оно известно не хуже, чем мне, - с завидным спокойствием сказал
Сареван.
  - Неужели? - Лорд поднял руку. - Развяжите его. Солдаты и слуги
отвели глаза и принялись недовольно ворчать, но, повинуясь взгляду и слову
своего господина, выполнили приказ и поспешно отступили, словно колдун
мог причинить им вред прямо здесь. Он не двинулся с места и стоял, слегка
разминая здоровое плечо и стараясь восстановить ровное дыхание.
  - Ну, может быть, я немного переменился. Когда мы виделись в
последний раз, я был моложе. Но я помню тебя, Эб-раз-а-Барьяс юл Шон'ай.
  - И я помню тебя, Сареван Ис'келион-и-Эндрос, - сказал лорд. -
Признаюсь, не ожидал увидеть тебя здесь в таком виде и в таком
сопровождении.
  - Ты о моем парне? - ухмыльнулся Сареван и взъерошил волосы Хирела.
  - Тебе нравится? Я нашел его в зарослях живой изгороди. Мне удалось
сделать из него человека, хотя это было нелегко. Его прежний хозяин не
слишком хорошо обращался с ним, так что он слегка тронулся умом.
  Воображает себя принцем вашей империи, хотите верьте, хотите нет.
  Эбраз едва взглянул на Хирела, готового лопнуть от злости.
  - Он действительно имеет сходство с принцем. Подобных ему рабов
специально выращивают повсюду, и они стоят дороже.
  - Мне он достался за бесценок. Кажется, товар с изъяном, и теперь его не
исправить. Но я еще не оставил надежду.
  - А что ты будешь с ним делать, когда приручишь?
  - Отпущу на свободу, конечно.
  Эбраз тонко и заливисто рассмеялся.
  - Конечно! - Наконец он успокоился. - А тем временем, мой господин,
ты поставил меня в затруднительное положение. Согласно приказу моего
господина, в Ковруене все жрецы Аварьяна объявлены вне закона, а ты не
только публично появился здесь в своем ожерелье, но еще и воспользовался
магией без санкции гильдии.
  - Гильдии? - спросил Сареван.
  - Да, гильдии, - подтвердил Эбраз. - Тебе, безусловно, известно, что в
Золотой империи люди, подобные тебе, должны получить специальное
разрешение и облагаются налогом. - Он развел в стороны свои изящные
руки. - Сам понимаешь, мой господин, что, находясь в подчинении импера-
тора и по приказу моего лорда, я вынужден тебя арестовать. Я сожалею об
этой необходимости и еще больше сожалею об обстоятельствах, при которых
ты получил эту рану. Можешь не сомневаться, я отправлю моему лорду
полный отчет о происшедшем. И твоему отцу тоже, конечно, с глубочайшими
извинениями.
  Сареван вздрогнул от боли, хотя и пытался не обращать на нее внимания.
  - Нет нужды беспокоить отца из-за моей глупости.
  - Но, мой господин, если он сам узнает об этом...
  - Мы можем позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Сажай меня в
темницу, если таков твой долг, я это заслужил, но избавь меня хотя бы
ненадолго от гнева моего отца.
  Лорд понимающе улыбнулся.
  - С посланием я могу и подождать. Однако князь Зорайян должен узнать.
  Твоя свобода находится в его руках.
  - Этого вполне достаточно, - сказал Сареван. Он покачнулся, губы его
побелели. - Если ты извинишь меня...
  - Это было бы не слишком умно, мой господин.
  Хирел вздрогнул. Прямо из пустоты возник какой-то незнакомый человек,
еще меньше похожий на мага, чем Сареван, - маленький, в темной одежде,
тихий и незаметный.
  - Мой господин, - сказал он, - его слабость - это притворство. Он
решил обмануть тебя, заставить смягчить условия его заточения. А потом он
попытается бежать, воспользовавшись своим искусством. Посмотри, сколько
ярости в его взгляде. Он знает, что его сила не идет ни в какое сравнение с
моей.
  - Серьезно? - спросил Сареван, сверкая глазами. Он больше не выглядел
ослабевшим. - Я чуть было не победил тебя, наемник, но благодаря
ловкости лучника тебе повезло. Ты всего лишь заклинатель, раб колдовских
книг, а я рожден в магии.
  - Ты рожден в магии, но слишком молод и высокомерен. Твое
высокомерие превосходит и твои умения, и твои силы.
  - Тебе хочется испытать меня, фокусник? Прямо здесь и сейчас, без
всяких книг и без волшебного круга? Давай, зови своего приятеля, буди своих
демонов. Я буду великодушен и удержу их, если им вздумается напасть на
тебя самого.
  - У меня есть твоя кровь, дитя Солнца, - спокойно сказал маг. - Это
заменит мне и книгу и круг.
  У Саревана перехватило дух. Его вызывающее поведение граничило с
безрассудством. Быть может, притворным. А может, и нет.
  - Попробуй только дотронуться до меня.
  - Довольно, - тихо, но так, что все расслышали, произнес Эбраз. - Я не
могу допустить, чтобы ты бежал, мой господин. И ты, конечно, понимаешь
это. Твоего слова будет достаточно, но... Князь Зорайян человек трудный, и к
тому же он не совсем доверяет мне. Поэтому я должен проявить строгость,
хотя бы для видимости. Но излишне суровым я не буду.
  - Я запомню это, - сказал Сареван, предупреждая и обещая.
  - Запомни это, мой господин, и прости. - Эбраз сделал знак своим
людям. - Нижняя тюрьма. Минимум ограничений, но постоянный присмотр.
  В пределах разумного обеспечьте его всем, что он потребует.
  
  Темница была мрачной, сырой и зловонной - подземная тюрьма со всеми
ее прелестями. Но Сареван только улыбался.
  - Довольно просторно, - заявил он стражнику, стоявшему ближе других.
  - Хорошее освещение и чистая солома, как я вижу. Крысы? Да? О, ну что
это было бы за подземелье без крыс?
  С Хирела сняли цепь. Он рванулся к двери. Стражник с оскорбительной
легкостью поймал его и не торопился отпускать, пытаясь стащить с него
штаны. Хирел опрокинул его. Сареван расхохотался.
  - Разве он не чудо? Охраняет свою добродетель почище какой-нибудь
девственницы. Впрочем, не слишком убедительно...
  Странники осклабились. Ставший жертвой Хирела с кряхтением поднялся
на ноги, но жажда убийства уже исчезла из его глаз. Больше он не пытался
трогать принца.
  Пленникам оставили тусклую лампу в нише под потолком, отчего в
мрачном помещении появилось еще больше теней. Дверь с грохотом
захлопнулась, скрипнули засовы. Хирел повернулся к Саревану:
  - Ты невообразимый...
  - Да, я заставил тебя попридержать язык для твоей же пользы. Если бы
этот элегантный лорд обратил на тебя внимание, он забрал бы тебя к себе.
  Ему всегда нравились хорошенькие мальчики. Но только смирные и
послушные, а я заставил его поверить в то, что укротил тебя при помощи
моего колдовства. Да, твое собственное лицо могло бы стать ловушкой.
  - А куда, по-твоему, ты меня затащил? Я уже давно мог быть на свободе.
  Я мог бы доказать мое происхождение и с достойным эскортом прибыть к
отцу.
  - Тебя взяли бы в заложники и разлучили со мной, не оставив ни
малейшей надежды на побег.
  - На что же можно надеяться сейчас?
  - Есть на что.
  Прежде чем Хирел успел возразить, Сареван отошел от него, устремив
глаза в темноту. Дыхание со свистом вырывалось из его груди. Внезапно он
бросился к чему-то, лежащему на полу.
  Глаза Хирела наконец привыкли к полумраку, и он разглядел, перед чем
упал на колени Сареван. Какие-то спутанные лохмотья. Сплетение...
  Пряди черных с проседью волос. Одеяние, которое, согласно закону, в
Асаниане носили жрецы, было разодрано в клочья на груди, на которой
полагалось быть символу бога. Узник надел что-то темное и непонятное, едва
заметно поблескивающее.
  Хирел почувствовал, как болезненная судорога свела его желудок. Это
была вовсе не одежда, а плоть, ободранная до костей. А лицо... лицо...
  Когда-то это существо было женщиной. Она все еще могла разговаривать с
ужасающей для этого разрушенного тела отчетливостью. Голос был молодым
и чистым, несмотря на седые волосы.
  - Авар'карин? - Она перешла на асанианский язык. - Брат. Брат мой и
господин Авар'карин. Я вижу тебя во мраке. Как ярко ты сияешь!
  Сареван погладил ее прекрасные волосы. Лицо его было ужасающе
спокойным.
  - Тише, - прошептал он. - Молчи.
  Жрица пошевелилась и прикоснулась к его руке, хотя это причиняло ей
нестерпимую боль. Его пальцы сомкнулись на ее ладони осторожно и
невероятно нежно, потому что ее рука представляла собой лишь омытые
кровью изувеченные кости.
  - Мой господин, - воскликнула она внезапно, - тебе не следует здесь
находиться! В этом краю тебя ждет смерть.
  - А тебя здесь ожидало еще более страшное.
  Голос его был таким же спокойным, как и лицо.
  - Я - никто. Моя боль принадлежит богу, и она уже почти достигла
своего предела. Но ты - Эндрос и Варьян, и ты совершил безумный
поступок, перейдя границы твоего отца.
  - Сам бог вел меня. Он привел меня к тебе. Отдай мне свою боль, сестра.
  Поделись со мной своим страданием, чтобы я мог исцелить тебя.
  - Нет. Нет, ты не должен.
  - Я должен.
  Она вцепилась в него, хотя и задыхалась от боли, хотя и корчилось ее
истерзанное тело.
  - Нет! О нет! Именно поэтому они и оставили меня в живых. Они
оставили мне губы и язык. Они знали... они хотели...
  Лицо Саревана было уверенным, замкнутым, непоколебимым. Он положил
руки на эту голову, представлявшую собой ужасное противоречие между
красотой и разрушением. Воздух наполнился пением. Хирел задрожал. Он
почти видел. Почти слышал. Почти знал. Сила, похожая на ветер и огонь,
мощная как меч, призрачная как сон, ужасающая как молния, накапливалась,
росла, концентрировалась. Обволакивала измученное тело, возвращая его к
жизни, исцеляя, снова превращая в единое целое.
  - Нет! - в отчаянии крикнула жрица. Но приманка уже была проглочена,
ловушка захлопнулась. В вихре огня и ветра появился охотник, но его огонь
был черным, а ветер нес зловоние тьмы.
  Целительные чары смешались, дрогнули под ледяным порывом и
рассыпались. Сареван вскочил, и Хирел увидел, как все его маски исчезли,
стерлись в пылу неукротимой ярости. Он издал раскатистый рев и прыгнул,
но теперь это был уже не человек, а огромный кот цвета ночи с огненными
глазами.
  Оказавшись лицом к лицу с обезумевшим миром, Хирел забыл о гордости.
  Он притаился в самом дальнем углу и замер.
  Он даже хныкал и царапал стену, словно надеялся таким образом найти
выход и убежать от этого кошмара.
  Но стены темницы не позволяли отступить далеко, и совсем рядом с ним,
казалось, не было ничего - и было все. Рядом с бесформенной массой,
которая когда-то была женщиной, изогнулся кот. Этот кот, рыжеволосый
северянин, вступил в бой с колдуном лорда Эбраза, превратившимся в
жуткого волка с окровавленными челюстями.
  Кошачьи клыки сомкнулись на горле волка. Зверь взвыл, пытаясь
высвободиться. Кот заворчал: быть может, он пытался усилить хватку, быть
может, его забавляло, что охотник и добыча поменялись местами. Волк
отчаянно бил лапами по воздуху. Жестокие клыки терзали его тело. Кровь,
кипя и бурля, струилась из ран словно горный поток.
  Нанеся последний ужасный удар, кот поверг своего врага. Чародей был
весь истерзан и окровавлен, и его кровь по-прежнему имела странный,
колдовской вид. <Сила>, - неизвестно каким образом догадался Хирел. Маг
истекал своей магией у ног Саревана.
  - Это, - произнес жрец, - заставит тебя выучить закон. Фокусник не
имеет права бросать вызов мастеру. Теперь уходи, пожинай плоды своей
глупости. Живи без силы и без магии и знай: линия Аварьяна не может
прерваться от руки простого смертного.
  Враг исчез. Сареван снова начал склоняться над телом жрицы.
  Над ним пронесся ветер, полыхнув огнем. Это застигло его врасплох.
  Сареван покачнулся и упал. Мысли Хирела путались; он видел блестящую,
словно только что отлитую из меди, косичку жреца, сверкнувшую огнем,
когда тот рухнул на пол. Она соперничала по цвету с кровью, проступившей
сквозь повязки.
  Сареван перевернулся в воздухе, гибкий, податливый, по-кошачьи ловкий.
  Очертания его фигуры потеряли форму, а затем снова обрели ее. Силуэт
человека сцепился в схватке с живой тенью. В бесформенной пустоте
блестели глаза. Ужасные глаза, золотые, сверкающие и невыразимо
печальные. <Я должна, - говорили они, как небо говорит о дожде. - Ты
угрожаешь всем нам. Я не могу помиловать тебя>.
  - Помиловать. - Гнев Саревана сменился спокойствием. - Значит, ты
считаешь, что оказала милость моей сестре по ожерелью? Ну так и раздели
эту милость с ней. Раздели во всей полноте.
  Они сошлись: темнота и мрак, плоть и тень. Хирела одолевало безумное и
нелепое желание рассмеяться. Ведь эта тень была наделена голосом женщины
и соблазнительными женскими формами; принц видел нежный овал ее лица,
полноту груди, стройную гибкую талию. Они сплелись так крепко и яростно,
что битва казалась скорее любовным объятием, нежели схваткой двух врагов.
  Хирел с восторженным возбуждением следил за ними. Его дыхание
участилось. Эта тень была женщиной, истинной женщиной, невыразимо
прекрасной и невыразимо печальной. Весь Асаниан воплотился в ее теле и в
ее огромных скорбных глазах.
  Сареван разрушил их. Хирел закричал. Он не смог бы пошевелиться, даже
если бы в этом была необходимость. Он рыдал от ярости. Последние крупицы
здравомыслия оставили его. И тем не менее его глаза видели все с
великолепной и ужасающей четкостью.
  Так же, как Сареван уничтожил волка, он поверг к своим ногам и госпожу
империи. Но она оставалась в сознании. Когда его нога прижала ее к земле,
она улыбнулась. Эта улыбка была прекрасной и в то же время вызывала ужас,
ибо таила в себе радость победы.
  - В этой битве, - сказала она, - победил ты, о раб обжигающего бога.
  Но войну выиграла я.
  В последнем отчаянном порыве она схватилась за его ногу и сбросила ее с
себя. Из ее ладоней вылетали молнии. Она звонко и язвительно рассмеялась.
  Этот смех мог бы свести с ума любого мужчину, если он был молод, горд и
полон гневом своего бога. Этот смех ранил и жалил. И Сареван отпрянул,
набираясь новых сил. Использовав молнию вместо меча, он бросился на свою
мучительницу и нанес ей смертельный удар.
  
  ГЛАВА 4

  И вдруг наступила полная тишина. В руках Саревана ничего не было. Лицо
его стало серым, а повязка на плече - алой от крови. Он тяжело опустился на
колени и дотронулся до тела волшебницы. Она лежала целая и невредимая,
как будто спала, но дыхание не волновало ее грудь. Сареван сел на корточки.
  - Аварьян, - прошептал он. - О Аварьян.
  Хирел, только что вкусивший жара безумия, вновь обрел холодную и
угрюмую рассудочность. Он стоял над жрецом и телом волшебницы. Жрица
исчезла, словно она была всего лишь галлюцинацией.
  Сареван поднял голову. Глаза его потускнели, и даже волосы перестали
сиять, померкли, утратили свой блеск. Он отбросил непослушную прядь с
лица.
  - Я убил ее, - спокойно сказал он.
  - Это я вижу, - ответил Хирел.
  - Видишь? Ты способен видеть? - засмеялся Сареван. Слышать это было
не слишком приятно. - Эта ловушка придумана, чтобы заставить меня убить
ее. Заставить... меня... - Его голос сорвался как у подростка. Он вскочил на
ноги, пошатнулся и тут же выпрямился. - Теперь быстрее. Пошли.
  - Куда?
  Сареван снова покачнулся. Он напряженно огляделся по сторонам, словно
ничего не видел, и с трудом выдохнул.
  - Пошли, - процедил он сквозь зубы. - Пошли, черт тебя возьми.
  Они пошли. Дверь перед ними словно расплавилась. Никто не заметил их,
и они не увидели никого. Быть может, их путь пролегал в совершенно другом
мире. Выйдя из подземелья, они миновали высокий дом, богато украшенный
и, как подумалось Хирелу, уже когда-то виденный им, но даже насекомые не
встречались у них на дороге. А когда распахнулись ворота, то перед ними
оказался не Шон'ай, а зеленые просторы, солнечный свет и приветливое
журчание воды.
  Сареван споткнулся и упал на колени. Хирел рванулся к нему, но жрец
оттолкнул его руки. Его голова моталась из стороны в сторону, широко
раскрытые глаза были слепы.
  - Все погибло, - сказал он. - Все пропало. - Он издал какой-то
невнятный звук - то ли смех, то ли всхлип. - Я дал ей смерть, которую она
так страстно призывала. А она... она сделала худшее - хуже не бывает.
  - Что... - начал Хирел.
  Глаза Саревана закатились. Медленно и безвольно он опустился на траву.
  Хирел спохватился слишком поздно, и ему пришлось приложить немало
усилий, чтобы приподнять удивительно тяжелое тело. Теперь оно лежало у
него на коленях, почти бездыханное, придавив его к земле. Хирел отчаянно
пытался освободиться.
  Внезапно он замер и приказал себе успокоиться и поразмыслить. Это была
самая яростная из схваток, о которых он слышал, и самая великая из побед.
  Хирел всмотрелся в лицо, лежащее у него на коленях. Оно было все таким
же темным, надменным, с орлиным носом; на нем появились следы
изнурительной борьбы, хотя жрец так и не приходил в сознание.
  Даже в теплых солнечных лучах Хирела била дрожь. Этот человек
осмелился воззвать к силе, которая не может и не должна существовать. Он
летал без крыльев, он укрощал молнии, он уничтожил двух магов, бросивших
ему вызов. Он нашел в зарослях асанианского принца и унизился до того,
чтобы стать его стражем; он никогда не надевал на себя больше того, что
нужно, совершенно не заботился о своем теле, ел, пил и спал, а иногда видел
сны. Он потел, когда жгло солнце, и мерз в холодную ночь; он мылся, когда
чувствовал в этом потребность, причем это случалось достаточно часто; он
облегчался точно так же, как любой другой человек. И никаких волшебных
золотых дождей.
  Хирел до крови прикусил губу. Значит, маги все-таки существуют, и
Сареван - один из них, а если это правда, то как насчет богов? А может
быть, все это сон.
  Но земля под Хирелом была надежной, холодной и влажноватой. В воздухе
носились ароматы солнечного света и дикой природы. Вес, придавивший его
колени, был значительным и совсем не иллюзорным.
  Сареван. Сареван Ис'келион, рожденный в бурю, Са'ван ло'ндрос мог быть
только тем, кем он и был. Саревадин ли Эндрос - так звучало его имя на
высоком языке гилени, который Хирел выучил по требованию отца, и
значило оно: принц Саревадин.
  У Хирела имелось оправдание его идиотского поведения. Когда Высокий
принц Асаниана появился на свет, все младенцы мужского пола, рожденные в
этот день и в течение последующего цикла Великой Луны, были наречены его
именем. В народе говорили, что это поможет обмануть демонов и получить
божье благословение для всей империи. Некоторые из японских дикарей
Солнцерожденного брали себе в жены женщин из Ста Царств, и многих из
них вовсе не волновали такие тонкости, как полукровки, появляющиеся в
результате на свет. И конечно, наследнику настоящего бога не пристало
свободно бродить по большим дорогам с потрепанным заплечным мешком, в
который без труда вмещается все его добро. Принц Саревадин, сын
Солнцерожденного. Что за заложник! Что за ирония!
  Но существует по крайней мере одна дикая легенда... Хирел приподнял
длинную безвольную руку. Правую, которая являлась самым слабым местом
Саревана. В его ладони сиял солнечный луч Илу'Касар, божественное клеймо,
унаследованное от отца.
  Внезапно Хирел почувствовал приступ праведного гнева. Не сказав ему о
себе ни единого слова, Сареван получал извращенное удовольствие от
глупого поведения Хирела. Он позволил Хирелу смотреть на себя как на
простолюдина, он доводил Хирела до бешенства своей надменностью, он
беспрестанно насмехался над ним как над глупым ребенком. Очень похоже,
что он надеялся играть в эту игру до самого Кундри'дж-Асана, а потом
потихоньку улизнуть и появиться в Керуварионе с новой легендой на устах,
чтобы рассказывать ее всем, у кого есть уши. О том, как Высокий принц
Керувариона спас жизнь Высокого принца Асаниана и доставил его в родное
гнездо к любящему папочке, а взамен получил лишь вежливые слова
благодарности. <А что тут удивительного, - сказал бы Сареван, попивая эль
в компании бородатых военачальников своего отца, - если бедный ребенок с
трудом мог вспомнить собственное имя, не говоря уже о моем, - так он был
расстроен необходимостью собственноручно надевать на себя штаны>.
  От злости Хирел вцепился зубами в тыльную сторону ладони. Ему хотелось
взвыть. От ярости или от смеха - какая разница! Он был пленником в
темнице одного из своих собственных вассалов, и колдовство сковывало его
язык всякий раз, когда он пытался произнести свое имя, а сын Ан-Ш'Эндо-ра
его освободил. И теперь они оба перенеслись неизвестно куда в бушующей
стихии волшебства и в потоке непонятных слов, лишь пробуждающих страх.
  Глаза Хирела наконец оторвались от сияния Касара. Это было настоящее
золото, блестящий металл в форме солнечного диска со множеством лучей.
  Сареван родился с этим клеймом, поставленным на его теле могущественной
рукой самого бога. Легенды гласили, что Касар, словно живое пламя,
постоянно обжигает руку того, кто его носит. Неудивительно, что Сареван
чуть не лишился чувств, когда Хирел вцепился в его ладонь зубами.
  Хирел осторожно положил руку на грудь Саревана. - Рассуди сам, -
сказал он ему, - что я знаю и что могу Предположить. Твой бог был изгнан
из Асаниана настолько тихо, насколько это было возможно, и настолько же
безоговорочно. Орден магов удалился из Девяти Городов и вновь появился в
Кундри'дж-Асане, воспользовавшись открытым покровительством гильдии
лекарей-колдунов и тайным распоряжением моего отца-императора. Он
пользуется им, как пользуется любым пригодным оружием, чтобы
воспрепятствовать силе твоего отца-императора. И вот мы с тобой лежим
здесь, и только одному богу ведомо, что это за место. Это и есть суть твоего
замысла, наследный принц Керувариона? Воспользоваться колдовскими
чарами и похитить наследного принца Асаниана? Сареван не шевельнулся.
  - Саревадин Халенан Курелиан Миранион и Варьян. Видишь, я знаю тебя.
  Ты полностью в моей власти. Может, мне убить тебя, пока ты лежишь здесь
беспомощный? Или забрать тебя в Кундри'дж и сделать своим рабом?
  В ответ - ни звука, ни движения. Сареван был жив, но не более того. Швы,
наложенные хирургом на рану, разошлись, и лицо его приобрело мертвенно-
серый цвет. Весьма вероятно, что болезнь его оказалась намного серьезнее,
чем Хирел предполагал сначала. Возможно, в этом крылось что-то сверхъес-
тественное, что-то колдовское. А они по-прежнему были одни, без пищи и
воды, без оружия и припасов; у каждого из них было по паре довольно
грязных штанов и одна рваная рубашка. Да еще золотое ожерелье,
единственная их ценность.
  Пусть даже это не что иное, как позолоченный свинец. Что стоит Хирелу
расстегнуть застежку, забрать ожерелье и сбежать, а потом спрятаться,
разогнуть золотой обруч и разбить его камнем на части? Он мог бы продать
один из кусочков в первом же городе, который встретится на его пути. Если,
конечно, встретится и если он расположен достаточно близко, чтобы не
умереть с голоду.
  Какой будет удар для Керувариона - вражеской империи, если Хирел
оставит их наследного принца умирать в неизвестном лесу! Не важно, что он
и сам может погибнуть. Он только хотел бы уличить Саревана в обмане, а у
его отца достаточно сыновей. Хирел мог бы даже постараться освободиться,
чтобы рассказать всю эту историю про магию, колдовство и прочее.
  Осторожно и терпеливо Хирел выбрался из-под обмякшего тела. Это
оказалось не так уж трудно, когда он собрался с мыслями и успокоился. Он
поднялся на ноги и встал над Сареваном. Принц Аварьяна растянулся на куче
лиственного перегноя, в которой застрял Хирел, и по всему было видно, что
если он не умер до сих пор, то вскоре это произойдет.
  Издав негромкий хриплый звук, Хирел склонился над ним. Золотое
ожерелье блестело не ярче солнечного диска в клейменой ладони. Хирел
схватил Саревана за запястье, закинул безвольную руку себе за шею, сжал
зубы и потянул. Постепенно тело Саревана начало очень медленно
приподниматься, и мускулы Хирела задрожали от напряжения. Оно
сдвинулось с места, но это стоило Хирелу таких усилий, что он почти
заплакал от отчаяния. Наполовину держа на весу, наполовину волоча длинное
тело, он шатался и спотыкался, упорно продолжая двигаться на шум
струящейся воды.
  Над его головой внезапно вспыхнул яркий свет, и лес кончился. Перед
Хирелом расстилалась широкая гладь озера, опоясанного деревьями и
острыми камнями, окруженного белыми зубцами гор. Опустив тело Саревана
на песчаный берег, который начинался у самой границы леса, Хирел
попытался выпрямиться. Он задыхался, перед глазами все плыло, меркло и
превращалось в единое тусклое пятно. Не обращая на это внимания, он
принялся зачерпывать ладонями воду, долго и жадно пил, а потом плеснул
несколько жалких капель на лицо Саревана.
  Хирел растянулся на разогретом солнцем песке.. Лишь на мгновение. Лишь
для того, чтобы восстановить дыхание. Рядом неподвижно, словно неживой,
лежал Сареван. Хирел вскинулся в испуге, но перевязанная грудь то
вздымалась, то опадала. Судорожно глотая горькую слюну, он неуклюже
развязал окровавленные бинты.
  Кровотечение остановилось. Хорошо это было или плохо - Хирел не знал.
  Однако маленькая круглая ранка превратилась в отвратительную зияющую
язву. Хирел разорвал свою рубашку, Дрожа и отчаянно борясь с желанием
расплакаться. Он ничего не смыслил в том, что имело жизненно важное
значение. Танец Птицы Солнца, семнадцать вариантов императорского
приветствия, точный угол поклона, приличествующий лорду девятого ранга
Среднего двора по отношению к принцу крови...
  Все-таки его неловким пальцам удалось соорудить повязку. Выглядела она
не слишком красиво и, вероятно, была чересчур тугой. Он затянул ее узлом
лучника, потому что по крайней мере это он делать умел, и уселся на
корточки, совершенно обессиленный. Солнце нещадно жгло его ноющие
плечи. Хирел повернулся к нему и прищурился.
  - И что теперь? - спросил он, как будто мог рассчитывать на ответ, как
будто перед ним действительно был бог, а не самая обыкновенная звезда,
расположенная ближе других. - Что мне делать? Я просто избалованный
принц. Все, что я знаю, - это придворные и дворцы. Какая польза от меня
здесь?
  Солнце продолжало равнодушно сиять над его головой. Легкий ветерок
коснулся водной поверхности. Серебристой молнией взметнулась рыбка.
  Хирел почувствовал, как его внутренности скручиваются в узел от голода.
  Он вцепился в здоровое плечо Саревана и принялся трясти его.
  - Проснись, - повторял он снова и снова, - да проснись же ты, черт
возьми!
  Проклятый варвар! Сын человека, у которого не было отца. Жалкое
оправдание для колдуна, который как девица падает в обморок после
обычной стычки с себе подобными. Может быть, он все-таки умрет и подарит
Асаниану радость победы? Хирел снова наклонился над ним и принялся
наносить удар за ударом. С каждой звонкой пощечиной голова Саревана
перекатывалась из стороны в сторону.
  Тело жреца по-прежнему оставалось безжизненным. Оно сотрясалось и
вздрагивало от ударов. Хирел вложил в очередной удар все свои силы. По
ногам и рукам Саревана пробежала судорога агонии. Хирел подумал, что
убил его.
  Внезапно Сареван сел и выпрямился, его глаза широко раскрылись, белки
засверкали, губы раздвинулись, обнажив острые белые зубы. Едва Хирел
успел сделать малейшее движение, как принц Аварьяна с неистовой силой
схватил его. Но эта сила тут же покинула Саревана. Хирел успел подхватить
его, прежде чем он повалился на песок. Задыхаясь, жрец проговорил:
  - Я не могу... моя сила... у меня нет... - Он хрипло вздохнул и заговорил
тише, но зато более внятно: - У меня больше нет силы, которая смогла бы
помочь нам. Убив колдунью, я лишился своей силы. Таков закон, которому
подчиняются все маги.
  - Насколько мне известно, ты ни разу не воспользовался колдовством,
чтобы накормить нас.
  - Я попал в руки врагов и позволил чувствам возобладать над разумом. Я
позволил им разрушить меня. - Наступила тишина, в которую Хирел не
решился вторгнуться. Сареван закрыл глаза, словно его мучила страшная
боль, однако, когда он заговорил, слова его были вполне разумны: - Как
наши дела?
  - Никак, - просто ответил Хирел.
  - Совсем никак? - Сареван осмотрелся и снова закрыл глаза. - Я не
помню этого места.
  Какое-то время Хирелу не удавалось найти слов для ответа. Когда он
наконец обрел дар речи, его слова оказались такими же беспомощными, как и
заявление Саревана:
  - Не помнишь? Но ведь ты сам притащил нас сюда!
  По лицу Саревана пробежала судорога. Он коснулся рукой лба.
  - Голова, - сказал он. - У меня такое чувство, будто моя голова -
наковальня, по которой сам кузнец Вихайел бьет своим молотом. Я не в
состоянии думать. Я едва могу...
  - Мы были в тюрьме в Шон'ае, - напомнил Хирел, с величайшей
осторожностью подбирая слова. Лицо жреца, пытающегося вспомнить,
пугало его, оно отражало такую боль, что Хирел не мог смотреть на него. -
Ты дрался сначала с колдуном, а потом с колдуньей. Мы бежали и попали
сюда, а затем ты упал и заснул.
  Сареван дотронулся до перевязанного плеча. Его глаза немного
прояснились, в них больше не было замешательства.
  - Это... это я помню. Я сослужил тебе плохую службу, львенок. Думаю,
теперь мы находимся еще дальше от твоего города, чем раньше. Я чувствую,
что здесь Керуварион.
  - Но не Восточные Острова? И не земли на границе с пустыней? И не
крайний запад?
  - Мы пока что живы, львенок, - сухо сказал Сареван, - и пусть даже
источник моей силы иссяк, свою собственную страну я узнаю всегда. По
моим соображениям, мы находимся где-то в районе Лунных Озер, хотя какое
из них лежит перед нами, я сказать не могу. Моя сила перенесла нас с тобой
как можно дальше на восток, а потом иссякла. - Его брови сдвинулись. -
Нас... Жрица. Мне не следовало лечить ее. Я бросил ее... Я забыл... Хирел
развеял его тревогу.
  - Она умерла еще до начала вашей схватки. Она спасена, если, конечно,
смерть можно назвать спасением.
  Сареван повернулся на здоровый бок, подтянул колени к подбородку. Пот
блестел на его лице и груди и струился по спине. Он был облеплен песком, и
теперь его ярко-рыжая борода уже не блестела, как прежде, а волосы
спутались и потускнели. Но в глазах отражалось яростное торжество.
  - Она свободна. Я подарил ей свободу. А бог пусть подарит ей исцеление.
  - Прибереги эту просьбу для себя, - язвительно сказал Хирел. - Ты-то
жив, и тебе она больше пригодится. А Лунные Озера - это дикая местность
или здесь живут люди?
  - Здесь есть люди, родственные северным племенам. Они кочуют вместе с
животными, на которых охотятся, разводят сенелей и поклоняются Аварьяну
там, где считают удобным, ведь все храмы находятся слишком далеко
отсюда.
  - Очень хорошо, - сказал Хирел. - Будем их искать. Лежи здесь и не
волнуйся, пока я не придумаю, как тащить тебя.
  - Я не калека и могу идти сам.
  И Сареван доказал это. Он поднялся. Его губы стали почти белыми.
  Осторожно ступая, словно его путь пролегал по тонкому стеклу, а не по
белому песку, он добрался до озера и вошел в него.
  Когда колени безумца подогнулись, Хирел уже был рядом. Вода освежила
Саревана, и он был в полном сознании. Хирел оттащил его от озера, усадил в
тень и привалил спиной к пню. Хотя жрец вымок с ног до головы, дрожал он
не от холода, а от переутомления.
  - Сила, - задыхаясь, проговорил он. - Цена силы чрезвычайно высока.
  После этого он уснул или же вновь провалился в бессознательное
состояние. Хирел в отчаянии глядел на него. Без сомнения, сегодня он уже не
сможет передвигаться. А Хирелу не под силу тащить его: слишком уж
неудобная ноша.
  Хирел встал и подошел к воде. Надо найти молодые деревца или длинные
ветви и что-нибудь, чем можно связать их, - если нужно, он готов
пожертвовать своими штанами.
  Внезапно Хирел замер. Неужели он готов превратиться во вьючное
животное? Ему даже не пришло это в голову, пока в его руках не оказался
первый прямой сук, отломанный во время бури, который он проверил на
прочность и очистил от мелких веточек. Он становился тем, на кого был
похож, - простолюдином, слугой. Он докатился до того, что печется о спасе-
нии врага, даже более страшного, чем его братья, сына человека,
поклявшегося своей властью объединить восток и запад, низвергнуть
Асаниан и посвятить весь мир своему обжигающему богу.
  - Нет, - произнес он вслух в тишине зеленых зарослей. Что-то в этом
было. Истинно королевская утонченная месть. Долг за долг, жизнь за жизнь.
  До сих пор его руки были пусты, но теперь в них появилось оружие.
  В конце концов Хирел раздобыл с полдюжины подходящих веток. Миновал
полдень, и тени удлинились. Он перетащил ветки туда, где лежал Сареван,
снял штаны и, усевшись на нагретый солнцем песок, принялся мастерить
носилки.
  Сареван что-то пробормотал и судорожно дернулся. Хирел дотронулся до
него. У Саревана был сильнейший жар, от пота он был такой мокрый, словно
только что выкупался в озере. Он не смог проглотить воду, которую принес
ему Хирел. Пока юноша, пыхтя, подтаскивал, приподнимал и переваливал его
тело на самодельные носилки, он задыхался, кричал и слабо сопротивлялся.
  Опоясавшись последними лоскутками, оставшимися от его одежды, Хирел
устроился между перекладинами своих носилок и отправился в нелегкий путь
вдоль берега озера. Низкие деревца и заросли кустарника создавали помехи,
ямы разверзались перед ним, а поваленные деревья преграждали дорогу.
  Медленно, но неуклонно продвигался он все дальше от воды, углубляясь в
дикий край без дорог и тропинок. Перекладины носилок разболтались и
грозили отвалиться, подстилка из папоротников и лиственных веток
истрепалась. Ноги Хирела покрылись синяками, а на руках появились
волдыри и ссадины. К этим мучениям прибавилась жажда. Но он угрюмо
продолжал двигаться дальше.
  Вокруг него простирался суровый скалистый край. Из его груди вырвалось
рыдание. Он слишком мал и слаб. Он не в состоянии исполнить долг,
возложенный на него Сареваном.
  Но он не может и бросить этого безумца, не может позволить ему умереть.
  Он не сделает этого теперь, после стольких страданий. Юноша снова
вцепился дрожащими руками в перекладины носилок. Сареван что-то
бормотал в бреду; изредка Хирел различал знакомые слова, но в основном до
него доносились обрывки речи, которой он никогда прежде не слышал.
  Склон стал круче. Хирелу пришлось преодолеть небольшой подъем, затем
спуститься и снова начать подъем. Ему казалось, еще немного - и сердце
лопнет у него в груди. Границы его зрения сузились до пределов
ограниченного яркого круга, стоявшего прямо перед ним и тускневшего по
мере того как садилось солнце.
  Носилки застряли. Хирел потянул их. Они не двинулись с места. Слишком
изнуренный даже для того, чтобы выругаться, он обернулся. На него
уставились дикие зеленые глаза, вес мощного серого тела придавил носилки к
земле.
  - Юлан, - прошептал Хирел с таким облегчением, что не стал даже
удивляться. - Юлан!
  Кот тихонько ворчал, обнюхивая Саревана и касаясь его лба кончиком
шершавого розового языка. Его ворчание становилось громче. Челюсти
Юлана почти нежно сомкнулись вокруг запястья Саревана, и кот с крайней
осторожностью потащил его с носилок. Хирел закричал:
  - Нет!
  Юлан замер, словно не понимая.
  - Нет, Юлан. Он болен. Не трогай его.
  Юлан изогнулся подобно щенку, вцепившемуся в свой поводок, и медленно
попятился. Тело Саревана соскользнуло с носилок на опавшие листья. Хирел
рванулся было к нему, но когти Юлана заставили его отползти назад. Кот
изогнулся, перевернулся - и вот уже Сареван оказался лежащим лицом вниз
на широкой серой спине, а в глазах зверя появилось повелительное
выражение. Хирел с опаской подошел к нему, затем более уверенно положил
руку на его ношу. И они продолжали путь.
  Это, наверное, боги. Хирел готов был поверить в то, что боги
действительно существуют.
  
  Или демоны. Юлан и Хирел обошли глубокую трещину, прорезавшую
землю и ставшую совсем незаметной в ночной темноте, и спустились по
пологому склону. Когда земля под их ногами стала совсем ровной, в опасной
близости раздался собачий лай. Хирел похолодел от ужаса. Кровь
пульсировала в его шрамах. В глубине груди родился пронзительный вопль.
  Из буйных зарослей вынырнул адский зверь: черная шкура, белые клыки,
широко разинутая красная пасть. Вопль замер на губах у Хирела.
  Юлан поднял голову и зарычал. Пес остановился, словно его ударили.
  Остальная свора, выскочившая из чащи, в замешательстве завертелась на
месте. Появившиеся следом охотники разогнали собак. Это были
живописные дикари, увешанные медными побрякушками, разукрашенные
разноцветными узорами и перьями, наряженные в расшитые кожаные
одеяния. Кожа их была такой же темной, как у Саревана, с коричневым или
бронзовым оттенком; их волосы и бороды были заплетены. Бронза сверкала
на седлах, уздечках и рогах их жеребцов, а черного гиганта на черном боевом
сенеле украшали золотые пластины, цепи и обручи.
  Образовав тесный круг, всадники остановились и уставились на кота и
принцев. Хирел выпятил подбородок и хрипло выкрикнул, стараясь
перекрыть топот и ржание тяжеловесных сенелей:
  - Назад, я сказал. Назад! Или вы хотите убить своего принца?
  Ропот пробежал по группе всадников. Украшенный золотом вождь долго
всматривался в лицо человека, лежащего на спине кота. Внезапно он
спрыгнул с седла, схватил безвольно свисавшую руку Саревана и повернул
ее, обнажив Касар. У дикарей захватило дух. Великан произнес длинную
страстную речь. Все слушали, переводя глаза с него на Саревана. Вождь
взглянул на Хирела.
  - Мы друзья, - сказал он на языке торговцев с гортанным варварским
акцентом. - Мы поклоняемся Аварьяну. Он повелел нам найти вас.
  Хирел колебался, с напряжением ожидая подвоха или предательства.
  Великан смотрел на него, не отводя глаз. Хирел едва заметно пожал плечами.
  А почему бы и нет, учитывая все остальное? Почему бы и не существовать
дикому племени, которое подчиняется повелениям бога? Вождь с легкостью
поднял Саревана, словно тот был ребенком, и с таким изяществом прыгнул в
седло, что у Хирела отвисла челюсть. Однако, когда широко улыбающийся
дикарь направил своего жеребца к самому Хирелу, протягивая ему руку,
юноша вскочил на спину Юлана. Варвар расхохотался и умчался прочь.
  
  Эти люди, называвшие себя зхил'ари, что означало <народ белого
жеребца>, безусловно, были дикарями. Их палатки образовывали неровный
круг рядом с жемчужиной озера. Дерзкие полуобнаженные женщины
встретили вернувшихся охотников яростным и громким пением, похожим на
завывание волков. К ним присоединились собаки и дети, а оставшиеся в
лагере мужчины поддержали песню своими низкими голосами. К этому
адскому шуму примешивалось ржание жеребцов.
  Саревана куда-то унесли. Хирел последовал было за ним, но дорогу ему
преградила группа дикарей, лица которых казались зловещими в отсветах
пламени костра. Эти люди были так высоки, что даже некоторые дети
превосходили Хирела в росте. Сареван, коего он считал великаном, здесь мог
бы сойти за подростка. Но Хирел снова выпятил подбородок и возвысил
голос:
  - Дайте мне пройти!
  Они могли не понять его слов, но его тон был очевиден. Сверкнули белые
зубы. Кто-то рассмеялся, снисходительно и добродушно, словно при виде
смышленого ребенка или животного. Хирел двинулся вперед.
  Они охотно отступили, хотя кое-кто и сделал попытку прикоснуться
пальцами к волосам Хирела или дотронуться до его спины. По его телу
пробежали мурашки, но юноша не дрогнул. Он вспомнил о Сареване в
Шон'ае, и это придало ему сил. Он направился туда, куда унесли жреца.
  Жеребец вождя щипал траву возле сооруженной из крашеных шкур палатки,
ничем не отличавшейся от остальных. Хирел приподнял полог и шагнул
внутрь, как будто в иной мир.
  После яркого пламени костра мрак ослепил его. Воздух был насыщен
песнопениями и казался густым и плотным из-за какого-то сладкого и сильно
пахнущего дыма. Голова у Хирела закружилась, но, как ни странно, в мозгу
все прояснилось.
  Мало-помалу его глаза привыкли к темноте. Он увидел волосы Саревана,
похожие на поток жидкого огня, увидел вождя, разукрашенного бронзой и
золотом, тень Юлана возле дальней стены. И самой последней он увидел
женщину. Она была старая: ее грудь иссохла и обвисла, живот раздулся, а
ноги стали тонкими как палки. Пела именно она, и ее голос оказался на
удивление нежным. Женщина подкидывала дрова в крошечный очаг,
наполнявший палатку сладким дымом и освещавший ее слабым мерцанием
пламени. При появлении Хирела она не прервала своего занятия, хотя вождь
бросил на него взгляд.
  Хирел медленно подошел к лежанке. Прошло совсем мало времени, но кто-
то уже успел причесать эту буйную гриву и пригладил спутанную бороду.
  Сделанная Хирелом повязка исчезла. Неужели и при свете солнца Сареван
так похож на скелет?
  Хирел подошел ближе и склонился над жрецом. Рана, нанесенная стрелой,
начала затягиваться, оставляя грубый красный шрам на темном плече. Жар...
  - Жар спадает, - сказал вождь. - Бог говорил с нами. Наш господин не
умрет.
  - Я ничего не понимаю в вашем колдовстве. Как он мог погибнуть от
этого?
  - Колдовство есть колдовство. И понимают его лишь колдуны.
  Хирел открыл было рот, чтобы поставить на место этого наглеца, но
передумал. Дым и пронзительное пение действовали ему на нервы. И он
сбежал от них в ясную спокойную ночь.
  Хирел приземлился у воды и старался побороть дурноту. Ясная Луна
катилась на запад, а следом за ней двигался огромный бледный шар Великой
Луны; оба ночных светила излучали холодное искрящееся сияние. При таком
свете можно читать, сказал бы наставник Хирела. Юные девушки, такие же
высокие, как мужчины, стараясь сохранять торжественный вид, принесли
Хирелу еду, питье, целебную мазь для исцарапанных рук, а также одежду и
при этом едва сдерживали смех. От вида и запаха мяса, фруктов и острого
соленого сыра ком встал у него в горле, однако желудок взмолился о
милосердии. Сначала медленно, а затем с нарастающей прожорливостью
юноша опустошил тарелки и чашки. Кубок был наполнен какой-то бледной
жидкостью, попробовав которую Хирел чуть не подавился: напиток оказался
так крепок, что пришлось запить его водой из озера. Когда целебная мазь
успокоила жжение в руках, он взял длинную полосу кожи, выдубленной до
мягкости ткани, и обернул ее вокруг бедер. Он даже не вспоминал о своей
наготе до тех пор, пока не оделся, и теперь, когда его никто не мог видеть, его
щеки залил яркий румянец.
  Какой-то звук заставил Хирела обернуться. К нему подошла еще одна
стройная высокая девушка, но ее глаза были опущены, а в протянутых руках
сиял некий предмет.
  - Возьми, - сказала она на корявом языке торговцев. - Возьми же.
  Это был выкованный из золота полумесяц, из центра которого спускалась
золотая проволочная петля с огромной янтарной каплей, тускло светившейся
при свете лун. Хирел взял ожерелье и поднял его повыше. Девушка
улыбнулась. Ее палец коснулся подвески, качнул ее и скользнул по оправе,
обрамлявшей янтарный глаз.
  - Надень это, - сказала она и принялась что-то лепетать на родном языке,
похожем на журчание быстрого чистого ручейка.
  Хирел медлил в нерешительности, и тогда она проворно выхватила
ожерелье из его рук и подалась вперед. Ее груди качнулись. Золото обхватило
шею Хирела, приятно холодя кожу. Девушка была очень красива, -несмотря
на разрисованную узорами смуглую кожу и косички, несмотря на высокий
рост и худобу. Орнаменты на ее теле были янтарными и золотыми. Быть
может, она была принцессой.
  Хирел подумал, что ему остается только сидеть, смотреть и все глубже
увязать в этом сне. Однако она улыбалась. Он робко улыбнулся в ответ.
  Девушка дотронулась до его волос, а он прикоснулся к одной из кос с
золотистой лентой, потом его палец скользнул по ее бархатистой щеке и по
нежной молодой груди. Она что-то пробормотала, и он увлек ее на траву.
  
  - Я должен идти, - сказал Сареван. Глубокий сон владел им целых два
дня, в течение которых колдунья пела и окуривала его своими снадобьями.
  Но стоило ему проснуться, как он попытался подняться. - Я должен идти.
  Мне надо поговорить с отцом.
  Он так ослабел, что даже Хирел мог бы повалить его одной рукой. Однако
он не сдавался.
  - Нам надо ехать в Эндрос. Приближается буря. Я должен быть с отцом
прежде, чем все взорвется.
  - Если ты поедешь сейчас, то взорвешься сам. - Колдунья приподняла
его голову и поднесла к губам чашку. - Пей.
  Сареван с поразительной покорностью выпил отвратительное варево,
состряпанное из трав, меда и кобыльего молока. Он чуть не подавился, глотая
его. Но как только последние капли отвара были выпиты, он снова принялся
за свое.
  - В день, когда я буду слишком слаб, чтобы сесть в седло, можете
положить меня на погребальный костер. А сейчас дайте встать. Мне
необходимо уладить кое-какие дела с тем, кто правит здесь.
  - Вставай, и тогда тебе придется улаживать свои дела со смертью.
  - Неужели ты откажешь мечтателю в грезах?
  Губы колдуньи сжались. Хирелу было знакомо это выражение: точно такое
же он видел на лицах своих врачей, когда, маленький и больной, он не желал
лежать в кровати и принимать их дурацкие лекарства. Он незаметно
выскользнул из палатки, оставаясь во власти воспоминаний. Но, даже отойдя
на несколько шагов, он продолжал слышать увещевания знахарки.
  Вождь Азхуран сидел в своей открытой палатке и слушал спор, пока жены
покрывали его тело устрашающими алыми узорами. Завидев Хирела, он
поднялся и разогнал жен и воинов. Его огромные ручищи оторвали юношу от
земли.
  - Ах ты, маленький жеребец! - проревел он. - Что, понравилась моя
дочка, а, золотая головушка? Эй, женщина, будь любезна, наполни кубок для
мужчины Зхиани.
  С трудом овладев собой, Хирел принял массивный золотой кубок. Его
содержимое отдавало кобыльим молоком. Сделав каменное лицо, он отпил
глоток, отставил кубок в сторону с самым благопристойным видом и
взглянул на Азхурана. Даже сидя на земле, великан был выше Хирела.
  Юноша почувствовал, как краска заливает его щеки. Он был уверен, что
покраснел с головы до пят, хотя и не осмеливался опустить глаза, чтобы
проверить это.
  - Ты ей нравишься, - во всеуслышание заявил Азхуран. - Она говорит,
что ты просто мастер. Лев. Бык. Жеребец. Безбородый, сладкоголосый парень
с короткими кудрями - просто чудо! В твоей стране все мужчины похожи на
тебя?
  То, что он не умер тут же на месте. Хирел был склонен отнести на счет
происков несуществующих богов. Мужчины зхил'ари таращились на него, а
женщины норовили подобраться к нему поближе и пожирали его голодными
глазами. Предательницы Зхиани среди них не оказалось. Гибкая, словно змея,
с ядовитым, как у змеи, языком, Зхиани развлекалась с ним всю ночь возле
озера, а на рассвете покинула его, подарив тысячу поцелуев. На смену ей
явились шесть дев, почти таких же красивых, как она сама, которые кормили,
украшали и всячески ублажали его. А с наступлением ночи они снова были
вдвоем и до рассвета резвились в траве при свете лун и звезд. Она была
ненасытна. Она была сладкая как мед. Она была рождена для высокого
искусства любви. И она предала его, поведав о его доблестях всем и каждому.
  Если Хирел выйдет из этой палатки живым, то убьет ее.
  Ее отец смеялся и самым непристойным образом подталкивал Хирела.
  - Ну-ну, маленький жеребец! Ты что, оставил свой язык в беседке у воды?
  Расскажи мне, что привело тебя сюда. Ты хочешь золота? Сенелей? Или еще
одну женщину, чтобы научить ее своим западным танцам? Хотя это будет
делом нелегким, потому что у моей дочери острые когти и она выпустит их,
как только кто-нибудь попробует понравиться тебе.
  К изумлению Хирела, его голос прозвучал слишком уверенно.
  - Сареван, - сказал он. - Сареван хочет говорить с тобой.
  Хирел рассудил правильно. Азхуран вскочил на ноги без вопросов и
возражений. Неспешным шагом, чтобы Хирел мог поспевать за ним, он
направился к палатке Саревана, расталкивая любопытных, толпившихся
вокруг.
  Сареван сидел в кровати, а старуха стояла поодаль, и воздух между ними
накалился от напряжения. Хирел протиснулся внутрь.
  - Вождь здесь, - сказал он Саревану. - Постарайся договориться с ним
побыстрее. Тебе надо отдохнуть.
  Он не сомневался, что ведьма наложит на них всех свое проклятие. Но она
так и стояла в сторонке, скрестив на груди руки, и молча сердито смотрела на
них. Азхуран склонился над принцем Аварьяна и громко заговорил на своем
языке.
  Обсуждение сделки заняло довольно много времени. В самый разгар
торговли, когда старуха присоединила свой голос к общему хору, в палатке
появился Юлан. Кот невозмутимо развалился на полу и задремал, однако
одно его ухо оставалось бдительно приподнятым. Устроившись возле его
теплого надежного бока, Хирел пытался хоть что-нибудь разобрать в словес-
ной перепалке, разразившейся над его головой. Это помогало ему забыть о
пережитом стыде и удерживало от немедленного убийства.
  
  Когда вождь вернулся к своим делам, а старуха ушла в крайнем
возмущении, Сареван сказал:
  - Быстрые сенели, провизия и одежда для нас обоих! Он говорил с трудом,
но выглядел очень довольным.
  - И какова же цена? - спросил Хирел. - Кое-какие уступки со стороны
моего отца, главным образом касающиеся свободы этого племени охотиться в
королевских угодьях, а также службы некоторых юношей Азхурана в моей
дружине.
  - Я имел в виду не это. Твой отец с радостью выполнит любую его
просьбу. Но чего это будет стоить тебе?
  - Ничего, - ответил Сареван. - Завтра мы отправляемся.
  Хирел присвистнул. Он всего лишь хотел положить конец протестам
старухи, но не собирался участвовать в новом безумстве.
  - Я вижу, что ошибся, - насмешливо произнес он. - Мне казалось, у
тебя есть хотя бы крупица здравого смысла.
  - Я должен ехать, - сказал Сареван.
  - Отправь вместо себя юношей Азхурана, а когда наберешься сил -
поезжай следом за ними. Здесь наверняка найдется хотя бы один человек,
которому можно доверить твое послание.
  - Только не это послание. - Сареван вздохнул и прикрыл глаза. - Все
будет так, как я сказал, львенок. Я сделаю то, что должен сделать.
  - Ты просто чокнутый.
  Сареван едва заметно улыбнулся. Воцарилась тишина, и Хирел решил не
нарушать ее. Ему показалось, что Сареван вновь погрузился в забытье,
однако тот стал объяснять:
  - Условия сделки распространяются и на тебя. В Эндрос мы отправляемся
вместе.
  Хирел посуровел.
  - Ничего подобного. Я тоже могу ставить условия. Я сам найду дорогу в
Кундри'дж. Теперь я свободен от тебя, а ты - от меня.
  Глаза Саревана открылись. Спокойные и глубокие, они выражали
сожаление и стальную волю.
  - Мне очень жаль, львенок. Я действительно хотел доставить тебя домой и
покончить с этим. Но теперь ты знаешь, кто я такой, и можешь
предположить, что я собираюсь сказать отцу. Я не могу допустить, чтобы ты
добрался до Кундри'дж-Асана прежде, чем я попаду в Эндрос.
  - А что дает тебе право или власть принуждать меня? - спросил Хирел с
мягкостью, подобающей принцу, которого предали.
  - Необходимость, - сказал Сареван. - И зхил'ари.
  - Важные причины, - заметил Хирел все так же мягко, но без малейшей
тени уступки. - Однако здесь не прозвучало ни единого слова о праве, а о
чести ты вообще ничего не знаешь, ты, который так долго обманывал меня,
водил за нос и наслаждался собственной ложью.
  Во вздохе Саревана прозвучала усталость всего мира.
  - Может быть, я и в самом деле получил слишком большое удовольствие,
мороча тебе голову. Но это в прошлом, и я заплатил. Теперь необходимость
заставляет меня отправляться в путь, а тебе волей-неволей придется
следовать за мной, потому что ты - тот, кто ты есть. Но тебе ничто не
угрожает. К тебе будут относиться с подобающим почтением. Я прослежу за
тем, чтобы тебе представился случай высказаться от лица твоей империи.
  - Мой отец придет с армией и освободит меня.
  - Скорее всего он вступит с нами в переговоры о твоем благополучном
возвращении.
  - К тому все и шло, не так ли? Ты просто играл со мной, пока шпионил в
Асаниане. А теперь наконец сказал правду. Ты всегда хотел взять меня в
заложники. Господи, и почему я не убил тебя, когда у меня была
возможность!
  Сареван приподнялся на руке; она дрожала, но все-таки поддерживала его.
  - Я клянусь тебе. Хирел Увериас, что это не предательство. Ты снова
увидишь свой дом и свой народ, снова вернешься в Кундри'дж-Асан. Но
сперва я должен передать послание моему отцу.
  - Должен, - эхом отозвался Хирел, - всегда должен. Но что вынуждает
тебя? Ведь ты не единственный шпион твоего отца. И наверняка другого не
поймают так, как поймали тебя.
  Удар попал в цель: Сареван напрягся и чуть не упал. Но его слова
прозвучали как всегда хладнокровно.
  - Никто из них не видел во сне того, что видел я. И никто из них не
является сыном моего отца.
  - Ну так и поговори с ним на расстоянии. Воспользуйся магией, которой
ты так гордишься.
  - У меня ее нет. - Локоть Саревана подогнулся, он упал прямо на
раненое плечо и задохнулся от боли. - Я уже сказал тебе, что мои силы
иссякли. Ты поедешь со мной. Не пытайся бежать. Воинам Аэхурана
приказано охранять тебя.
  Они не были навязчивы. Однако, куда бы Хирел ни шел, на его пути
неизменно оказывались несколько неуклюжих дикарей: они слонялись безо
всякого дела, собирались небольшими группками, перекрывали каждую
тропинку, которой он мог бы воспользоваться для побега. Когда он купался в
озере, к нему присоединилась половина племени зхил'ари, как мужчины, так
и женщины, щеголявшие своей наготой. Внезапно кто-то так бесстыдно и
дерзко потащил его за собой, что он вскрикнул, но не от боли, а от
неожиданности. У него над ухом раздался радостный лепет Зхиани. Ей
захотелось порезвиться прямо здесь, при всех. Тут он вспомнил, что хотел
убить ее. После того, как убьет Саревана.
  Ее пальцы тем временем творили что-то невообразимо восхитительное. Он
громко застонал, но никто его не услышал. Совсем рядом, недалеко от берега,
двое мужчин - седобородый великан и румяный юноша - сплелись в
страстном порыве. По их телам и вокруг них прыгали маленькие дети. Это
было отвратительное зрелище. Но оно удерживало Хирела почище любой
решетки. Весь мир превратился для него в тюрьму, где цепями служили руки
и губы Зхиани.
  Эти люди были совсем не такие, как его братья и их сообщники в При'нае.
  Здесь все были осторожны, никто не осмеливался недооценивать Хирела из-
за его молодости, красоты или пресловутой невинности. Когда настало утро,
он все еще находился в лагере, а Зхиани собирала его в дорогу, вздыхая,
целуя и заваливая подарками. Он решил оставить ее в живых. Ведь она всего-
навсего дочь дикаря и даже не поняла, что оскорбила его.
  Он мог бы взять ее с собой. Конечно, она неподходящая жена для Высокого
принца, однако любовница из нее получилась бы замечательная. Во всем
Кундри'дж-Асане ей не нашлось бы равных.
  Если он вообще увидит Кундри'дж. И все-таки он взял бы ее. Ради
собственного удобства. Ради компании.
  Зхиани выкупала его, целуя там, где ей хотелось, пощипывая его тут и там,
но, когда в нем снова возникло желание и он потянулся к ней, она увернулась
и очень грустно сказала:
  - Больше нельзя.
  Одевая его, она прикасалась к нему уже не так бесстыдно, причем с явным
неодобрением отнеслась к его намерению надеть штаны.
  - Женские слабости, - пробормотала она.
  Однако помогла Хирелу влезть в штанины, показавшиеся ему уютными,
как собственная кожа, с игривым удовольствием застегнула гульфик и
щелкнула тяжелой плоской застежкой на ремне. Затем она накинула на его
плечи расшитый плащ, распахнув его так, чтобы было видно, как ее первый
золотой подарок сияет на груди юноши. Наконец, она принесла высокие
мягкие сапоги, которые стали в ее глазах некоторым извинением его
непростительной склонности носить штаны. Точеные стройные ноги высоко
ценились в краю этих великанов с могучими телами. Ступни Хирела были
узкими, изящными и почти не загрубели. А шрамы, которые появились на его
теле во время скитаний и уже стали бледнеть, восхитили Зхиани почти так
же, как золотое сияние его волос.
  Когда она закончила, Хирел снова стал выглядеть как принц, даже с
коротко подстриженными волосами. Он прочел это в глазах девушки.
  Ласковыми прикосновениями она нанесла королевское золото на его веки; ее
палец пробежал по изгибу его щеки, молчаливо, но весьма красноречиво
предлагая цвета: золотой, алый, зеленый. Он чуть не уступил ей, но в нем еще
оставалась крупица здравого смысла.
  - Нет, - непреклонно сказал он. - Хватит.
  Зхиани со вздохом удалилась, откинув полог своей палатки. Остальные
ждали. Девять разрисованных шумных великанов в килтах держали в поводу
своих огромных сенелей. Сареван стоял среди прочих, тоже покрытый
узорами и в килте, как любой щеголь зхил'ари, с волосами, заплетенными в
косы, две из которых обрамляли его лицо, а третья спускалась ему на спину.
  Возле него яростно мотал головой демон с огненной гривой.
  Сареван повернулся к Хирелу. Его лицо, размалеванное дикарскими
белыми и желтыми узорами, было воплощением ужаса, бороду украшали
золотые нити. Но его надменность оставалась прежней, а улыбка - все такой
же ослепительной.
  - Ты не слишком торопишься, львенок.
  - Меня задержали. - Хирел огляделся. - Мне тоже позволено ехать
верхом? Или меня свяжут и взвалят на спину вьючного животного?
  - Ты поедешь верхом, - сказал Сареван.
  Он взмахнул рукой, и один из юношей вывел вперед полосатую как тигр
кобылу. Она оказалась не такой высокой, как остальные, хотя все-таки
крупнее пони, и не отличалась особой красотой. Если бы такая появилась в
конюшнях Хирела в Кундри'дже, он бы страшно разозлился. Однако
двигалась она проворно, а ее глаза на узкой голове дерзко блестели, и, когда
Хирел взял в руки поводья, она фыркнула, взбрыкнула и попыталась укусить
его. Он рассмеялся. Ему всегда нравились норовистые сенели.
  Он вскочил в необычно высокое седло с подстилкой из овчины, увешанное
ремнями, кольцами и сумками. А подо всем этим находилась слегка
пританцовывающая кобыла, которая еще не оставила намерения испытать
его, и Хирелу ничего больше не оставалось, как ехать. Остриженный,
плененный и трижды преданный, он все-таки должен был вернуться домой.
  Остальные тоже садились на сенелей. Пока Хирел устраивался в седле,
появился Аэхуран вместе со Зхиани. Она наблюдала, как ее отец
разговаривает с Сареваном. Хирел направил к ним свою кобылу. Сареван
закончил беседу и с легкостью вспрыгнул в седло, не слишком заботясь о
своем раненом плече. Азхуран приветствовал Хирела:
  - Доброе утро, маленький жеребец.
  Хирел наклонил голову.
  - Ты проявил великодушие. Я благодарю тебя. Если мне представится
возможность отплатить тебе...
  - Не стоит, - сказал Азхуран. - Мы сделали это ради принца. А уж если
на то пошло, то это мы у тебя в долгу. Моя дочь просит поблагодарить тебя
от всего сердца. Ты научил ее такому, чего она никак не ожидала, тем более
от желтого карлика.
  Хирел не обратил внимания на оскорбление. Он запомнит, кто эти люди и
что они собой представляют. Он еще... Улыбка вождя была отвратительно
бесстыдной.
  - Да, ты лучший учитель из тех, кого она имела. Во время Осенней
Сходки, когда она вывесит свой пояс перед палаткой, ее наверняка выберет
сын верховного вождя. И он отдаст целое стадо за то, чтобы лежать в ее
постели.
  Зхиани стояла рядом с отцом и ослепительно улыбалась, даже и не думая
лить слезы. Хирел сжал зубы, чтобы не произнести слова, которые вертелись
у него на языке: о том, что он больше, чем сын верховного вождя, и что
Зхиани могла бы стать королевой либо занять положение столь высокое,
сколь это возможно при ее происхождении. Она никогда не любила его, ей
нужно было лишь искусство, которому он мог научить ее и которым каждый
дворянин Асаниана овладевает в ранней юности. Он был для нее лишь одним
из средств заполучить богатого мужа.
  - Желаю тебе выйти замуж за того, кого ты выбрала, - сказал он самым
вежливым тоном, за которым могло скрываться все что угодно: гнев, боль,
облегчение. - И пусть твой муж подарит тебе много сыновей.
  Кобыла Хирела беспокоилась, и юноша устремил ее прочь от бессердечной
улыбки Зхиани, навстречу своему плену.
  Он поклялся, что этот плен будет недолгим. Его воля и разум помогут ему
освободиться как можно скорее.
  Он не стал оглядываться назад. Всадники с криком рванули в галоп. Следуя
их примеру, Хирел ударил пятками в бока кобылы. Она взбрыкнула, заржала
и пустилась наперегонки с ветром.
  
  ГЛАВА 5

  - Он убивает себя, - сказал самый маленький из девяти зхил'ари,
который был лишь немного выше Саревана.
  Они разбили лагерь у самого южного из Лунных Озер. Хирел с тоской
глядел на водную гладь. Если бы это долговязое худое существо оставило его
в покое, он смог бы искупаться, поплавать и расслабить утомленные дорогой
мускулы. Но 3ха'дан застал его одного и не намеревался упускать удобный
случай.
  Хирел снял плащ, аккуратно повесил его на ветку и осторожно произнес:
  - На мой взгляд, Сареван выглядит неплохо: в седле держится твердо,
хорошо ест. Он...
  - Он держится в седле, потому что отказывается падать. Он притворяется,
что ест, а на самом деле дьявольская кошка поедает его пищу. Он
раскрашивает себя вовсе не для красоты, как это принято, а просто скрывает
разрушительное воздействие поездки.
  Хирел расслабил свой ремень. Дикарь с интересом наблюдал за ним. Руки
Хирела опустились. У него не было настроения раздеваться перед этим
скользким пройдохой. Не важно, что все племя могло детально рассмотреть
его тело. Скромность Хирела не подчинялась логике.
  Но если уж на то пошло, то и слабости Саревана тоже не было объяснения.
  - Его рана заживает. Она почти зажила еще до того, как мы выехали из
поселка. Его колдовство... ну разве можно от этого умереть?
  3ха'дан посмотрел на него как на идиота, но, по-видимому, решил быть
терпеливым. <Ну что взять с чужака!> - говорило его лицо. 3ха'дан
осторожно подбирал слова, немножко путаясь в наречии торговцев.
  - Маги очень сильны, почти как боги. Только они не боги, а люди. Они
платят за свою магию. Маленькая магия - маленькая плата. Большая магия
может потребовать такую цену, что ее подчас невозможно заплатить. Эту
цену всегда платит тело. Но сама сила отдает еще больше. Сареван -
великий маг. Он сражался с великими магами и победил, но одного из них он
убил. Если бросить камень, он свалит с ног кимури, но может отскочить
назад и ударить тебя самого или даже выбить тебе глаз. То же самое
происходит и с волшебной силой, когда маги пользуются ею, чтобы убить.
  Цена смерти - это смерть силы.
  - И тела?
  - Сила и есть тело, - сказал 3ха'дан. - Если бы в моей власти была вся
магия мира и я потерял бы ее, потому что дал бы заманить себя в ловушку, я
желал бы одного - умереть.
  - Чего же ты хочешь от меня? - спросил Хирел. - Ведь у меня нет силы,
чтобы вложить разум в голову этого безумца.
  - Ты не считаешь его богом. И ты можешь заставить его поступать
разумно.
  - Разумно? Саревана Ис'келиона? - Хирел от души рассмеялся. - Ну,
дикарь, ты мечтаешь о чуде. Молись своему богу. Может быть, он услышит
тебя.
  Хирел снова надел плащ, вздохнув при мысли о неудавшемся купании. Он
обошел 3ха'дана, в широко раскрытых глазах которого застыла боль, как у
раненого кимури, и удалился.
  Мало-помалу он привык к компании зхил'ари. Суетливый и беспокойный
3ха'дан с двумя алыми концентрическими кругами, начертанными на лбу и на
груди, оказался любителем громко петь, хотя был начисто лишен
музыкальности. Его дородный брат Газхин вечно призывал его к тишине. В
отличие от остальных варваров, бороды которых вечно были всклокочены и
неухожены, Газхин следил за своими волосами, и на его грудь спускались две
толстые, украшенные бронзой косички. Еще были два близнеца, Рокан и
Кодан, похожие, как щенки из одного помета, только Рокан разрисовывал
себя алым, а Кодан - голубым. Иногда Хирел развлекался, пытаясь
представить себе, как выглядят их лица, скрытые густыми космами, и как
могут женщины целовать эти заросшие физиономии. Неудивительно, что
Зхиани получила такое громадное наслаждение, учась искусству любви у
безбородого асанианского юноши.
  С шумом и гомоном зхил'ари разбили лагерь, словно это было для них
обычным делом. Несмотря на видимый беспорядок, они прекрасно
справились со своей задачей: разложили очаг, начали готовить пищу,
расставили часовых. Остальные занимались лошадьми или купались в озере.
  Двое совокуплялись у всех на виду, словно животные; Хирел подумал, не та
ли это пара, выкрутасы которой не давали ему уснуть в течение всей прошлой
ночи.
  Тот, что был сверху, встретился с ним глазами и ухмыльнулся, ни на миг не
сбившись с движения. Хирел поспешно отвел взгляд. Занятие любовью было
искусством. На него отводилось определенное время и определенные места, в
нем существовали специальные ритуалы и особые ритмы. И к нему
полагалось относиться с благоговением, как к высочайшему из земных
наслаждений. Но эти огромные неуклюжие лохматые люди своими криками и
гримасами превратили его в насмешку.
  - Это игра, священный ритуал, к которому вечно стремишься.
  Рядом с ним оказался Сареван, твердо стоявший на ногах и разукрашенный
кричащими узорами. Как Хирел ни старался, ему так и не удалось разглядеть
на плече принца черную птицу смерти.
  - Священный, - с величайшим презрением повторил Хирел. - Нечего
сказать, священный, если его можно купить при помощи золота и янтаря, а
потом растрезвонить об этом всем и каждому.
  - Ни один жрец не допускается до своего обряда непосвященным, -
сказал Сареван и оглядел Хирела с головы до ног. - Я готов признать, что не
верил в твои возможности. Даже услышав легенды, которые мне
рассказывали. Это правда, что вас начинают обучать этому с колыбели?
  - Я тебе не младенец!
  Голос Хирела сорвался от возмущения. Сареван расхохотался.
  - Ну конечно, нет, львенок. Но все-таки, скажи, это правда?
  - Да. - Хирел не мог оторвать глаз от земли. - Это искусство. Как
танцы, как умение владеть оружием, как правила хорошего тона. Чем раньше
начинается обучение, тем совершеннее становится мастерство.
  - Даже в этом?
  Наконец Хирел смог поднять глаза. Сареван выглядел озадаченным,
любопытным и невыносимым.
  - Думаю, у меня есть повод завидовать тебе. Я едва знаком с правилами
хорошего тона, танцами и оружием, а что касается остального, то об этом мы
только шушукались по углам. Однажды я совершил непростительный грех. Я
научился проникать в разум людей, занимающихся любовью. Даже в разум
женщин. В один прекрасный день моя мать застала меня за этим занятием.
  Тогда я понял, что чувствует человек, с которого живьем сдирают кожу.
  - В самом деле? - спросил Хирел, заинтересованный помимо своей воли.
  - О да. Сказанные матерью слова были так остры, что воздух сочился
кровью, когда они звучали. А после мне пришлось понести наказание. Дело в
том, что мне захотелось выяснить, смогу ли я усилием воли сделать так,
чтобы зачатие ребенка произошло без совокупления. И мне это удалось. В
результате я был вынужден жить в разуме женщины в продолжение всей
беременности, и это оказалось делом далеко не легким, даже в нашем гнезде
магов. Женщина была уже старовата для родов, тем более для первых. Она
была воином из отряда моей матери, и ей всегда не хватало времени, чтобы
обзавестись ребенком, но тут вмешался я. Она полностью простила меня
после того, как мы вместе произвели на свет ее дочь.
  - Но как...
  - Я жил одновременно в двух телах, и мое собственное тело чаще всего
было погружено в сон. Моих наставников это очень заботило. Знали бы они...
  Иногда мне было трудно осознавать, что я остаюсь мальчиком двенадцати
лет, сильным и наделенным отменным здоровьем, и одновременно являюсь
тридцатилетней женщиной, в животе которой растет ребенок. Ближе к концу
беременности мне приходилось следить за собой каждую секунду, иначе даже
моя походка становилась похожей на ее. Мне было больно, потому что мои
мальчишечьи кости растягивались, как у женщины, но ее боль всегда
оказывалась сильнее, потому что она носила в своем чреве ребенка.
  - Какая нелепость, - сказал Хирел.
  - Чрезвычайная. - Сареван растянулся возле огня, а неожиданно
появившийся Юлан как всегда заменил ему подушку. - Когда мы будем в
Эндросе, ты обязательно познакомишься с Мериан. Моя мать удочерила ее, и
я тоже опекаю ее, когда нахожусь рядом. Она необыкновенно прелестна.
  - Это ты необыкновенный.
  Хирел сел на корточки. Сареван закрыл глаза. Его веки были раскрашены в
соответствии с тигровым узором, нанесенным на все лицо, черты которого
казались из-за этого неясными и изменившимися, что могло бы обмануть
даже самый пристальный взгляд. Однако если бы Хирел прищурился и
посмотрел искоса, он заметил бы выступающие под туго натянутой кожей
кости, заметил бы, что губы Саревана побелели не от краски, а капельки,
поблескивающие в его бровях, - вовсе не роса. Несмотря на кажущуюся
расслабленность, его тело было крайне напряжено и едва заметно дрожало.
  Хирел моргнул и поймал себя на том, что глядит в глаза Юлана. Кот
зевнул. Мотнув хвостом, он обернул им Саревана, защищая и охраняя. Его
друг, по-видимому, впал в глубокую дрему.
  Хирел потихоньку отошел от костра, нашел то, что требовалось, и вернулся
назад. Стоило ему прикоснуться губкой к бровям Саревана, как тот раскрыл
глаза. Хирелу показалось, что принц сейчас вступит с ним в схватку, однако
Сареван лежал без движения. При помощи масла и бальзама, а затем воды с
измельченным очищающим корнем Хирел начисто смыл краску с его лица.
  Покончив с этим, он тщательно вымыл тело Саревана, словно превратившись
в его слугу. Сареван не произнес ни слова. Лишь в самом конце он сказал:
  - У тебя легкая рука.
  - Привычка, - объяснил Хирел с оттенком иронии. Это помогло ему
скрыть испуг. Если до того как их нашли зхил'ари, Сареван был похож на
умирающего, то теперь он казался просто мертвецом.
  И все-таки Сареван хорошо переносил дорогу, точнее, хорошо
притворялся. Как же это ему удавалось?
  - Потому что я должен, - ответил Сареван, когда эти слова вырвались у
Хирела. Его улыбка напоминала оскал черепа.-Я не умру. Когда я доберусь
до Эндроса, мой отец вылечит меня. В этом я уверен.
  Хорошо, если так. Хирел закрыл баночки, отжал губки, вылил воду под
дерево. Солнце наконец село; на темнеющее небо высыпали звезды, и
показалась Великая Луна, похожая на огромный щит. Восхитительные
ароматы разлились в воздухе над лагерем зхил'ари, которые собрались вокруг
костра и гомонили в ожидании еды. Пыл любовников наконец иссяк. Они
сидели рядом, и один смазывал маслом и заплетал в косички волосы другого.
  Гладь озера стала серебряной и черной, отражая последние лучи дневного
света. Прилетели стайкой водные птички и защебетали, словно маленькие
встревоженные черные тени на серебряном листе. Хирел сбросил одежду,
шагнул в обжигающе ледяную воду, глубоко вздохнул и окунулся.
  Полпути между берегом и стаей птиц он проплыл на спине. Холодный
воздух обжигал его мокрое лицо, а вода согревала тело. Какая-то одинокая
огромная звезда глядела прямо в его затуманившиеся глаза.
  Сегодня он сделает это. Сядет на полосатую кобылу, прихватит мешок с
припасами и сбежит. Прошлой ночью он сделал пробную вылазку, и часовой
лишь улыбнулся и приветствовал его взмахом руки, не обратив особого
внимания на его перемещения. Кажется, никто из них не знает, кто такой
Хирел на самом деле, а может быть, им нет до этого дела. Во всяком случае,
за ним не следят. Безответственные мальчишки, вот кто они все. А Сареван
слишком болен, чтобы сразу же заметить его исчезновение и послать погоню.
  Если Хирелу удастся ускользнуть после того, как все заснут, и если до утра
его не поймают, тогда он спасен.
  Перевернувшись со спины на живот, он медленно поплыл к берегу. В
лагере ужинали, сопровождая трапезу страшным шумом и взрывами смеха.
  Хирел насухо вытерся, надел штаны и перекинул через плечо плащ. На
вертеле еще оставалось мясо. Юноша попытался обойти дикаря, который не
был намерен уступать ему дорогу. Прогремел смех, и Хирел в изумлении
вскинул голову.
  На него сверху вниз смотрел огромный человек, на размалеванной
физиономии которого сверкали черные глаза. Он лениво разглядывал Хирела,
и в его намерениях не оставалось ни малейшего сомнения. Хирел обнажил
свои острые зубы, предоставив этому неуклюжему деревенщине самому
разбираться, улыбка это или угрожающий оскал.
  Наглец сверкнул глазами. Его рука потянулась к чреслам Хирела. Ценой
огромного усилия принцу удалось сохранить хладнокровие. Он процедил
сквозь зубы:
  - Дай пройти.
  Дикарь пропустил Хирела, успев ласково прикоснуться к нему. Он что-то
сказал, и остальные рассмеялись. Палыры Хирела сжались в кулаки. Дикарь
осклабился и с довольным видом принялся набивать рот жареным мясом
дикого оленя.
  - Он сказал, - объяснил Сареван, - что в некоторых случаях кинжал
оказывается полезнее крепкого меча.
  - Неужели?
  Хирел добрался до вертела и вонзил зубы в ароматное мясо. Бесстыдных
дикарей Азхурана, пресыщенных вином и любовными играми, сморил сон.
  Сареван, который даже под укоризненным взглядом 3ха'дана отдал большую
часть своей пищи Юлану, свернулся калачиком на одеяле и закрыл глаза.
  Словно бы непреднамеренно, Хирел растянулся на земле на некотором
удалении от яркого света костра и прикинулся спящим. Остальные засыпали
один за другим.
  Хирел ждал. На него накатывала сонливость, но он прогнал ее, пропев
литанию. Асаниан. Асаниан, и Золотой дворец, и его восстановленное
королевское величие.
  С бесконечной медлительностью огонь погас. Последний молодой буян
свалился замертво на траву, и кубок выкатился из его руки. Пересчитав
спящих, юноша чуть не запел от радости. Часовой пришел к костру
подкрепиться и не торопился возвращаться на пост, пока последний кубок с
вином из кобыльего молока не опустеет, а другого часового назначить
забыли. Весь отряд спал вповалку возле тлеющих углей.
  Хирел затаил дыхание. Никто не шевелился. Он потихоньку накинул на
голову одеяло и замер. Единственным звуком, который донесся до него, был
храп. Закутанный в темное одеяло, сливаясь с ночной темнотой. Хирел
проскользнул мимо спящих. Сенели паслись возле озера, и ноги их не были
спутаны: этим дикарям нравилось оставлять коней свободными, потому что
животные были приучены держаться в пределах видимости своих хозяев.
  Седло, которое Хирел заранее спрятал в кустах, по-прежнему лежало на
месте, так же как и бурдюк с водой и седельные сумки. Свернув одеяло,
юноша привязал его к седлу, после чего, прихватив кусочек плода,
направился на поиски своей кобылы.
  Темная тень взметнулась перед ним и повалила на землю. Падение
оказалось намного болезненнее из-за жестокой горечи поражения.
  - Я знал, что сегодня ты попытаешься сделать это, - сказал Сареван,
опускаясь на одно колено рядом с массивной тенью, оказавшейся Юланом.
  Свет Великой Луны превращал его в безликий силуэт; его глаза горели как
глаза зверя, а когда он говорил, его белые зубы сверкали. Казалось, все
происшедшее для него не более чем развлечение. - Смелый поступок,
львенок, но, увы, подобные действия превосходно предугадываются. Юлан,
отпусти его.
  Хирел медленно поднялся, прикидывая расстояние до сенелей. Один
жеребец стоит достаточно близко, чтобы...
  - Даже не думай об этом, - мягко сказал Сареван.
  - Значит, ты опять наврал мне, - упрекнул его Хи-Рел. - У тебя все еще
осталась магия. Ты можешь читать мои мысли.
  - Я читаю их по твоим глазам. И по выражению твоего лица. И по твоему
телу. Боюсь, мне придется ненадолго связать тебя. До тех пор, пока мы не
окажемся достаточно далеко и попытка побега станет делом бессмысленным.
  - Тогда тебе придется заковать меня в цепи и держать в них до самого
Эндроса Аварьяна.
  - У меня нет цепей. Однако и кожаные ремни вполне подойдут.
  Сареван связал руки Хирела спереди, достаточно крепко, но не жестоко, и
повел его назад к костру. Никто не проснулся посмотреть на них. Это было
ни к чему. Да и связывать его было необязательно: Юлан уселся рядом с
Хирелом, и принц бесился и плакал, глядя на его застывшую морду. Однако
при мысли о диком коте, несущемся за ним по пятам, бежать ему
расхотелось.
  Сареван положил голову на бок Юлана и заснул. Хирел неподвижно сидел
с открытыми глазами и смотрел, как на небо медленно, но неуклонно
накатывает заря. Уже давным-давно у него появилась уверенность в том, что
Сареван специально затеял все это. Чтобы спровоцировать Хирела. Чтобы
узаконить его плен.
  А ведь Хирел был на волосок от того, чтобы пожалеть его, такого
измученного и слабого, лишенного всех своих блистательных магических
сил!
  
  Сареван не выполнил своей угрозы полностью. Когда наступило серое
утро, он развязал ремни на руках Хирела и сказал:
  - Если ты дашь мне слово, я позволю тебе ехать свободно.
  Хирел размял затекшие плечи, вперившись горящими глазами в
ненавистное безучастное лицо этого ублюдка. У него хватит терпения стоять
тут и ждать до самого заката. Хирел отвел взгляд.
  - Ладно, - пробурчал он. - Даю слово.
  - А я принимаю его.
  И о Хиреле снова забыли, предоставив ему собрать пожитки, подготовить к
дороге сенеля и занять свое место в рядах всадников. Как обычно, Сареван
вел их, а Юлан бежал рядом с ним. Остальные скакали нестройными рядами,
и Хирел старался лишь держаться позади. Отъехав от озера, они поднялись
на крутой гребень горы, поросший лесом, и спустились в глубокую долину.
  Ее опоясывали деревья, но центр оставался пустым, как будто дорога делала
здесь последний вздох: трава, камни и потрескавшаяся бесплодная земля.
  К полудню они повернули на запад, поднимаясь из долины по длинному
покатому склону, поросшему редкими деревцами. Вершину холма венчало
сооружение из камней в виде неровного круга, все еще хранившее
воспоминание о руках людей, которые давным-давно стали прахом. Хирел
придержал кобылу, словно хотел получше рассмотреть сооружение. Никто не
обратил на это внимания. Расстояние между ним и отрядом увеличилось.
  Сареван был далеко впереди, стремясь к восточному склону, а Юлан несся
перед ним.
  Хирел ударил пятками в бока своей кобылы и пригнулся к ее шее. Она
стрелой понеслась на холм.
  За спиной Хирела раздался крик. Он хлестнул кобылу длинным концом
уздечки, и ее галоп превратился в настоящий полет.
  Его тюремщики остались далеко позади. Хирел улыбнулся встречному
ветру.
  Но его радость померкла и исчезла. Над землей летела серая тень, глаза ее
горели зеленым огнем, и она приближалась. Она охотилась за ним. Она
хотела отрезать ему путь к свободе.
  - Нет, - сказал он негромко.
  Пригнувшись еще ниже, он принялся петь в прижатое ухо Кобылы, умоляя,
угрожая, приказывая ей скакать вперед. На Холм. На холм.
  Она споткнулась. Хирел удержал ее, изо всех сил рванув поводья, и
продолжал подгонять вперед. Краем глаза он видел Юлана. Огромная пасть
была разинута, сверкали белые клыки. Камни. Если бы Хирелу удалось
добраться до камней, он смог бы защищаться. До самого конца, как и
подобает. Будь проклят этот невероятный кот - порождение самого ада.
  Перед ним маячил каменный круг. На самом высоком камне сидел
Аварьян, и его раскатистый хохот заполнял мозг Хирела. Даже в отчаянии он
понимал, что его положение крайне невыгодно: у него нет бога, который
защитил бы его от этого пылающего монстра. Логика была жалкой защитой,
философия рассыпалась в прах, словно башня из песка. А тысяча богов
Асаниана оставалась всего лишь сказкой, которой пугали детей.
  Кобыла резко отпрянула в сторону. Челюсти Юлана щелкнули там, где
только что было ее горло. Хирел изо всех сил лупил ее пятками и хлестал
длинным концом уздечки, направляя ее к западу. Она сопротивлялась,
упираясь ногами и мотая головой. Юлан издал рык. Она окончательно
обезумела.
  Медленно, будто нехотя. Хирел взлетел в воздух и оказался на земле,
ничего не соображая. Острые раздвоенные копыта молотили землю возле
него. Ему оставалось только лежать, задыхаясь, и ждать смерти.
  Неясная огненная тень превратилась в лицо Саревана. Хирел хрипло
вдыхал благословенный воздух. Мысли его путались, однако крошечный
уголок разума, сохранявший хладнокровие, отметил, что лицо Саревана не
предвещает ничего хорошего. Однажды Хирелу уже довелось видеть, как оно
пылает от гнева, и тогда юноше было страшно. Но эта застывшая холодная
маска показалась ему намного ужаснее.
  Мало-помалу его легкие встали на свое место. Все его тело покрывали
синяки, но ничего не было сломано. Он с трудом сел. Никто не подал ему
руки. Все они сидели верхом и таращились на Хирела, лишь Сареван стоял
возле него на одном колене. Его глаза ничего не обещали. В них не было ни
милосердия, ни ярости, ни даже презрения.
  Хирел с трудом поднялся и сглотнул ком в горле. Они оказались лицом к
лицу с Сареваном. Пальцы юноши невольно сжались в кулаки. Наконец
принц Аварьяна тихо и холодно сказал:
  - Ты дал мне слово.
  Хирел рассмеялся, хотя это причинило ему боль.
  - Мое слово чести не распространяется на скотов.
  Наступила тишина, длившаяся даже дольше, чем предыдущая пауза. Она
была длиннее, холоднее и намного ужаснее. Сареван поднялся. Он
возвышался подобно громоздящимся вокруг камням, подобно богу,
взошедшему на трон из этих камней. Он поднял руку.
  3хил'ари, поспешивший на призыв, не был приверженцем мягкого
обращения. Он связал руки Хирела за спиной так туго, что это причиняло
боль, и посадил его на спину взмыленной и дрожащей кобылы, а потом
связал его ноги ремнем, пропущенным под ее животом. Взяв в руки повод, он
вскочил на своего высокого жеребца. Сареван уже ждал в седле. Они
продолжали свой путь на восток.
  
  ГЛАВА 6

  Собственно говоря, Хирел не слишком страдал. Он застыл в седле, чтобы
лучше приспособиться к своим оковам. Он их заслужил и гордился ими, как
боевой наградой, потому что он не трус и не предатель, чтобы покорно
следовать в стан врага. Спустя несколько первых изнурительных часов его
мучители смягчились, оставив связанными только руки, но уже не за спиной,
а впереди.
  Хирел смирился с тем, что за ним постоянно наблюдают - днем и ночью.
  Он смотрел на своих стражей без злости и обиды, тем более что и они
никогда не выказывали ему подобных чувств. В самом деле, они относились
к нему даже с некоторым уважением. Они следили за тем, чтобы он был на-
кормлен, вымыт и чтобы у него было все необходимое.
  - Ты сделал попытку, - сказал однажды 3ха'дан, - а это поступок
мужчины.
  Нет, он мучился совсем не из-за того, что лишился свободы. Причиной его
страданий стал главарь его тюремщиков. Сареван единственный из всех не
сказал ему ни единого слова, он даже не подошел к нему и не обращал на
него никакого внимания. Остальных можно было бы считать врагами, раз уж
это было обусловлено законом войны, но лично Хирелу они не желали зла.
  Сареван же не просто ненавидел Хирела - он его презирал.
  Но что Хирел сделал такого, что сравнялось бы с поступками самого
Саревана или превзошло их? Да он просто дурак и глупый ребенок, если так
оскорбляется, а Хирел несомненно сошел с ума, если это его беспокоит. Это
вообще не должно иметь значения. Они рождены, чтобы быть врагами, ведь
они сыновья двух императоров, правящих в мире, где места достаточно
только для одной империи. Их взаимоотношения с самого начала были
отмечены духом соперничества. Им неизбежно предстоит война и последняя
схватка, в результате которой один из них станет единственным правителем
мира, а сейчас в нем существуют два трона.
  И все же это имело значение. Хирелу не нравился Сареван, никогда не
нравился. Но все не так просто и не так безобидно. Вот он скачет впереди
отряда, отчужденный и высокомерный, и с каждым часом становится все
слабее. Ему уже с большим трудом удается держаться прямо; еще немного, и
он не сможет сидеть в седле. Хирелу хотелось разорвать свои проклятые око-
вы, ударить пятками в бока кобылы, направив ее к рыжему жеребцу, и ругать
этого дурака до тех пор, пока тот не улыбнется своей ослепительной улыбкой,
не склонит свою надменную голову и не позволит позаботиться о себе. Или
по крайней мере не признает существования Хирела. И не позволит кому бы
то ни было поддержать его угасающие силы.
  
  Сареван вступил в Сто Царств, похожий на тень смерти, однако он был
жив, он дышал и сам управлял своим сенелем. Лишь в одном он смирился с
необходимостью, приказав воинам зхил'ари привязать себя к седлу. Это им не
понравилось, но они послушались. Гордость такого рода они понимали.
  Хирел тоже обладал этой гордостью. Она заставляла его держаться поодаль
и молчать: король даже в плену остается королем. И она же в конце концов
поставила перед ним новую проблему. Пусть он войдет в Эндрос Аварьян
связанным, но он не может смириться с тем, что Сареван презирает его.
  Дурак он или безумец, но он принц. Этого Хирел отрицать не мог. Им
полагается непримиримо и яростно ненавидеть друг друга, а презрение
унижает их обоих.
  Убывающая Великая Луна все еще заполняла собой небо. Несмотря на то
что этот край был густо населен, отряд разбил лагерь вдали от последнего
города, встретившегося на пути.
  Сареван не желал замедлять движение из-за необходимости выполнять
обязанности принца. Его тело снова было покрыто узорами, он снова надел
украшения, а на его голове и в бороде звякало такое количество побрякушек,
что цвет волос почти невозможно было различить. Он скакал в центре своего
отряда, Юлан носился где ему вздумается, и даже на оживленной дороге
принца можно было узнать с большим трудом. Хирелу досталось намного
больше пристальных взглядов, устремленных на его гордое лицо асанианца,
на украшения, полученные им от зхил'ари, и на его связанные руки. Люди
приветливо смотрели на диких варваров и плевали в желтого шпиона. А
Саревана так никто и не узнал.
  Несмотря на это, он не желал проверять надежность своего маскарада в
харчевнях или на постоялых дворах. Этой ночью они наловили рыбы в
быстром холодном ручье и раздобыли хлеба у крестьянки, направлявшейся
на базар, 3ха'дан сварил похлебку из трав, зерна и мяса длинноухого кимури,
пойманного Юланом, и уговорил Саревана поесть. Сидя по другую сторону
костра, Хирел наблюдал за ними. Сареван был не в состоянии есть
самостоятельно, он едва мог глотать. Теперь он напоминал скелет, обтянутый
кожей. Когда он лежал, привалившись к седлу, лишь в его потускневших
глазах еще мерцала искорка жизни. Сареван не сопротивлялся заботам своей
<сиделки>, потому что у него не было сил для этого.
  Хирел поднялся. Сегодня его сторожевым псом был Рокан, один из
близнецов с пурпурной раскраской. Зхил'ари наблюдал за ним, но не стал
возражать, чтобы пленник обошел кострище.
  Сареван его не видел. И не пожелал бы видеть. Хирел уселся рядом с
принцем, положив на колено связанные руки. 3ха'дан взглядом разрешил ему
остаться. Сареван по-прежнему лежал без движения, но даже воздух вокруг
него стал ледяным.
  3ха'дан опустил миску, содержимое которой почти не убавилось. Его палец
коснулся повязки на плече Саревана. Она была новая, чистая и поразительно
белая.
  - Рана гноится, - сказал он, не понижая голоса. - Сареван скрывал это.
  Никому не позволял посмотреть, пока я в конце концов не заметил, что уже
несколько дней он не менял повязки. Необходимо сделать прижигание, но он
мне не позволит. Он скорее потеряет руку, чем согласится вытерпеть малей-
шую боль. Может быть, он предпочел бы даже умереть.
  - Всего лишь прижигание? - спросил Хирел.
  Он припомнил, что ему уже приходилось иметь дело с подобными ранами,
когда однажды раб проколол себя шилом в конюшне. Его рука распухла,
покраснела, а потом почернела, от нее шел отвратительный запах. В конце
концов руку отрезали, но раб все равно умер. Хирург слишком долго медлил
с операцией.
  Никто не мог бы разглядеть, как разливается яд по коже, цвет которой был
темнее крыльев ночи. Но кто угодно мог бы почувствовать жар этого яда. Со
связанными руками Хирелу трудно было действовать ловко. Он и не пытался
снять повязку. Его пальцы коснулись лишь ее краев. Кожа оказалась сухой,
туго натянутой, пылающей. Все тело Саревана горело. Лихорадка не
отступала.
  - Если воспаление и началось, - сказал Хирел 3ха'дану, - далеко оно не
распространилось.
  - Может, не стоит говорить обо мне так, словно я уже умер?
  Хирел постарался не вздрогнуть от неожиданности и не сказать какую-
нибудь глупость. Он бросил на Саревана равнодушный взгляд и усмирил
ликование в своем сердце.
  - Неужели было бы лучше, если бы мы перешептывались за твоей спиной?
  Темные глаза были ясны и, возможно, не столь непреклонны, как прежде.
  - Мне не нравится, когда в мое плечо тычут раскаленным железом. От
лечения моего отца будет намного больше пользы и намного меньше боли.
  - Кажется, твой отец способен вылечить все что угодно. Если, конечно, ты
до него доедешь.
  - Я надеюсь на это, - сказал Сареван.
  - Он оправдает твои ожидания, или ему придется отвечать передо мной.
  Глаза Саревана широко открылись.
  - Да по какому праву...
  Хирел выдержал этот пылающий взгляд.
  - По праву долга, - уверенно сказал он, - или двойного долга. А также
по законам... товарищества.
  - Высоко же ты ценишь товарищество, - услыхал он полный холодной
иронии голос.
  - А что бы ты сделал на моем месте?
  Сареван задумался, что само по себе уже было победой. Наконец он
вздохнул.
  - Я нашел бы способ не давать слова.
  - Ты хотел получить мое слово. Но ты не уточнил, что в этом слове
должна воплощаться моя честь.
  Сареван опешил. Внезапно он рассмеялся и закашлялся от смеха.
  - Клятва асанианца! Ну, львенок, когда я говорил барону Эбразу, что ты
неисправим, я даже не подозревал, до какой степени это правда.
  Поклянешься ли ты снова теперь, когда мы уже почти подошли к Эндросу?
  На этот раз, - добавил он, - с честью.
  Хирел молчал так долго, что благодушия у Саревана поубавилось. Но он
уже достаточно натешил свою гордость и не мог больше сдерживать
громадного и радостного облегчения при виде этого раскрашенного варвара,
который смотрел на него и усмехался. Протянув руки, он сказал:
  - Я даю тебе слово чести, как Высокий принц Высокому принцу, что не
буду пытаться бежать до тех пор, пока не предстану перед твоим отцом в
Эндросе Аварьяне.
  - А я даю тебе слово, - ответил Сареван, - что мы окажем тебе
подобающие почести и отправим в Кундри'дж-Асан, как только это будет
возможно. - Он поднял руку, тонкую, как лапка паука. - Перережь веревки,
3ха'дан.
  Тот проворно сделал это с легкой улыбкой на губах. Хирел вскочил на ноги
и с наслаждением расправил плечи. Сареван усмехнулся, сверкнув белыми
зубами. Хирел тоже невольно улыбнулся.
  - А теперь, - сказал он, снова усаживаясь на землю, - что это за
сказочки я слышу о твоем изнеженном желудке? Ну-ка ешь. Я приказываю
тебе.
  К его великому удивлению и к еще большему удивлению всех остальных,
Сареван послушался. Ну конечно же, только принц может убедить принца.
  
  Когда эхил'ари на совете выяснили, что до Эндроса осталось два дня пути.
  Хирел пустил свою кобылу скакать с остальными, а сам прыгнул на круп
лошади Саревана. Тот прошипел какое-то ругательство, но Хирел не обратил
на это внимания. Тело Саревана, которое совсем недавно казалось таким
мощным, стало не тяжелее связки сухого хвороста. Оказавшись в седле
позади него, Хирел, прежде чем кто-нибудь успел двинуться с места, развязал
ремни, удерживавшие Саревана. Он подозвал 3ха'дана, и тот осторожно
принял принца Аварьяна в свои руки. Остальные варвары тем временем
кружились рядом с ними.
  - Можешь считать это моей местью, - сказал Хирел, взглянув в
недовольные глаза Саревана, и вернулся на спину своей кобылы, которая не
слишком одобрительно восприняла его измену.
  Вечером у них вышел спор. 3хил'ари решили разместиться на ночлег в
городе под названием Элей. Они были любопытны и к тому же обнаружили
нешуточное пристрастие к южному вину. Однако Сареван был против.
  - В храме узнают и придут за мной, - сказал он шепотом, в который
превратился его голос. - Они напичкают меня снадобьями, чтобы я не
сопротивлялся. Они попытаются вылечить меня собственными силами,
прежде чем отправить к отцу. - Он сделал слабую попытку вырваться из рук
Газхина. - Пусти меня, черт возьми. Дай мне сесть в седло. Я один быстрее
доберусь до Эндроса.
  - Но... - начал было Газхин.
  - Нет. - Все уставились на Хирела, кроме Саревана, у которого
сопротивление отняло остатки сил. - Будет лучше, если сегодня он отдохнет,
а завтрашний день проведет в пути и получит необходимый уход.
  Это оказалось не так-то просто, иногда это раздражало, однако они
проехали Элей без остановки. За городом поднимался высокий горный
хребет, похожий на вздымающуюся волну. Деревья покрывали его склоны и
теснились в ложбинах, но все же наверху, почти на самой вершине, им
удалось найти место для привала - зеленый луг, весь усыпанный цветами,
кажущийся золотым в последних лучах Аварьяна. Возле скалы неподалеку от
восточного края поляны журчал ручеек.
  Было еще рано. Как всегда появился Юлан с очередным подношением к
ужину. Он бросил добычу возле вырытого в земле очага и посмотрел на
своего хозяина. Сареван, провалившийся в глубокий сон, никого и ничего не
узнавал. Кот обнюхал его с головы до ног, еле слышно ворча. Сареван
шевельнулся, но так и не пришел в сознание.
  - Завтра, Юлан, - с трудом проговорил Хирел. Он не был уверен, но ему
казалось, что он нашел участок на руке Саревана, где жар был наиболее
сильным. Кожа туго натянулась, рука распухла и выглядела пугающе. -
Завтра Солнцерожденный сотворит чудо.
  Слишком резко развернувшись, он побежал куда глаза глядят.
  Гомон лагеря постепенно утих за его спиной. Тропинка была крутой и
каменистой, и тем не менее здесь росли деревья, цепляясь за скалу своими
когтистыми корнями. Хирел почти обрадовался этой боли, которую вызвало
затрудненное бегом дыхание, обрадовался этой земле, пружинившей под его
ногами. Здесь он чувствовал себя карликом, подобно остальным людям,
таким ничтожным перед величием мира.
  Из-за его спины выпрыгнула серая тень. Хирел громко вскрикнул от гнева
и отчаяния. Однако Юлан появился не для того, чтобы вернуть его назад и
сторожить как пленника. Кот карабкался по склону впереди юноши, то
намного обгоняя его, то возвращаясь, чтобы поддержать компанию. Да, их
обоих беспокоило одно и то же. Неужели Юлан разделяет его страх, неужели
он так же тревожится за этого рыжеволосого безумца?
  На вершине его ждали триумф и разочарование. Хирел взял приступом
Стену Хан-Гилена, но не увидел знаменитого Города Солнца. Далеко внизу
расстилалась широкая равнина Хан-Гилена, омываемая водами Сувиена, но,
хотя небо над головой принца и за его спиной было ясным, все пространство
перед ним затянуло штормовой пеленой. Клубились тучи, сверкали молнии.
  Дождь окутал сердце империи Солнца.
  Ветер яростно ударил в лицо Хирела. Он бросал вызов наследнику
Золотого трона, вторгшемуся в страну своих врагов. Принц простер руки,
принимая этот вызов. Ветер налетел на него, стремясь сбросить с высокого
постамента. Но юноша твердо держался на ногах, и ветер, ослабив свои
порывы, незаметно улетел прочь. Резко рассмеявшись. Хирел повернул назад.
  Он последовал за Юланом, скользя и спотыкаясь, хватаясь за стволы
деревьев. Солнце садилось с тревожной быстротой; сумерки уже
расползались между деревьями. Юлан начал спускаться медленнее, и Хирел
вцепился в густой мех на шее кота, удерживаясь от падения на крутой
тропинке.
  Он и не подозревал о существовании ложбины, пока не упал туда. Она
напоминала место, в котором они стояли лагерем, и ничем не отличалась от
других ложбинок, в изобилии встречавшихся на этом изрезанном трещинами
горном склоне: овальная полянка, окруженная деревьями, и небольшой
ручеек. Однако деревья вокруг этой полянки росли гуще, а в каменной стене,
отвесно вздымавшейся над лугом, имелась щель, разверзшаяся в мрачную
пустоту. Здесь было довольно красиво, но Хирелу это место не понравилось,
и не только из-за того, что Юлан исследовал его, настороженно приподняв
кончики ушей. Пещера хищно разевала пасть, подобно логовищу драконов.
  По его телу пробежали мурашки, сердце гулко забилось, но Хирел заставил
себя войти внутрь. Это было всего лишь место, откуда вытекал источник.
  Если кто-нибудь и обитал в расселине, это существо не могло быть
соперником для дикого кота, который настороженно к чему-то
принюхивался, замерев рядом с Хирелом.
  Источник пел и журчал в каменной впадине. Хирел наклонился, чтобы
напиться, и похолодел. В воде что-то лежало. Какая-то белая вещица работы
искусного мастера, очертаниями очень напоминавшая череп. Череп ребенка
или маленькой женщины, изящный, вглядывающийся в небо золотыми
каменными глазами.
  Хирел изнемогал от жажды, но отскочил от воды. Юлан сидел возле входа
в пещерку и рычал. Хирел медленно подошел к нему, не в силах обернуться.
  Если все верно, то череп в ручье принадлежал ребенку. Мальчику, одному
из бронзово-красных жителей этой страны, с более тонкими, чем у других,
чертами лица и с волосами цвета потускневшей бронзы. Его смерть не была
быстрой и легкой. В его пустых глазницах поблескивали два топаза, и череп
смотрел на Хирела с ужасающим подобием сознания.
  Увидев скелет, Хирел все понял и все же не поверил собственным глазам.
  Мрачные ритуалы Золотоглазой Уварры не были редкостью в Асаниане даже
в нынешнее просвещенное время. Но он никогда не думал, что они
распространились так далеко на восток и существуют в самом сердце страны
Аварьяна, почти в самом Эндросе. Тысячу богов почитали на западе, а более
других - ее, королеву света и повелителя пылающей тьмы, бога и богиню в
одном лице, спасительницу и разрушительницу. Хирел носил ее светлое имя;
его темное имя посвящалось детенышу льва и священному зверю Уварры, и
это защищало наследника Асаниана от всех опасностей, которые таят в себе
силы ночи.
  Суеверие, вот как он всегда это называл. Он лучше других видел в темноте
и никогда не боялся мрака, но демоны или боги тут были ни при чем. Уварра
  - это всего лишь вымысел, который, попав на восток, стал Аварьяном и из
божества рождения и смерти превратился в единственного и истинного бога.
  Восток всегда наделял светлый лик мужскими чертами, а тьму называл
богиней, которую ненавидели и боялись, которой запрещали поклоняться. В
Асаниане на все это смотрели как на необходимость, хотя и мрачную, как
сама смерть - слуга Темной Дамы.
  Но здесь... Это не была жертва во имя искаженной и извращенной Уварры.
  Она не пользовалась Глазом Силы. К тому же на груди мальчика, над пустой
впадиной его живота, были вырезаны вычурные буквы, священные письмена
Асаниана на одном из древнейших языков, адресованные тому, чье имя
Хирелу, которого породил свет и защищала ночь, называть не полагалось.
  Прежде он это делал, и часто. Теперь он молчал. Он не мог себя заставить.
  Он прибегал к своей логике. Если есть маги...
  В глубине груди Юлана родился рык. Почти такой же пронзительный звук
сорвался с губ Хирела, прежде чем он смог подавить его. Он вскочил на
теплую уютную спину и ударил пятками по серым бокам, словно кот
превратился в сенеля. Юлан зарычал в ответ на нахальное поведение Хирела,
но все-таки развернулся и понес принца прочь от этого места.
  Хирел седлал свою кобылу, то и дело прерываясь. На этот раз она стояла
спокойно, как будто знала, что всю ночь ему было плохо. Он ужасно мучился,
его желудок выворачивался наизнанку. И дело было не только в мерзости
этого жертвоприношения. Ему показалось, что все кошмары мира об-
рушились на его голову, все разом, беспощадно и немилосердно. А рядом не
было никого, кто постарался бы хоть чем-нибудь помочь ему.
  Теперь же, в предрассветный час, его опустевший желудок наконец
успокоился. Хирел был слаб, но чувствовал себя легким и очистившимся, и
даже кислый вкус во рту исчез благодаря траве, от которой дыхание его
кобылы становилось сладким. Он пробежал рукой по черно-коричневому
шелку ее шеи. Кобыла уткнулась мордой в его затылок и принялась
пощипывать его волосы. Хирел тихонько рассмеялся безо всякой причины,
ведь ночь кончилась и наступал день, и он хотя бы ненадолго избавился от
ужаса, с которым встретился на полянке.
  Внезапно кобыла напряглась для прыжка, но устояла на месте.
  Появившийся Юлан с поистине королевским высокомерием игнорировал ее.
  Он что-то бросил к ногам Хирела и унесся прочь.
  И снова нахлынула прежняя тошнота, только теперь Хирелу было вдвое
хуже. Он долго стоял без движения, а когда прошла целая вечность, ужасная
и прекрасная вещь все еще блестела в траве у его ног. Это был круглый топаз,
размером и формой напоминавший глаз ребенка. Он не причинил никакого
вреда дрожащим пальцам Хирела, и тем не менее, прикоснувшись к нему,
юноша содрогнулся. Он сунул камень в мешочек, прикрепленный к поясу, и
чувствовал его обжигающее присутствие, пока не заставил себя почти забыть
о нем. До тех пор, пока не придет время вспомнить.
  
  Путники упорно двигались вперед, не жалея ни лошадей, ни себя. Сареван,
провалившийся в забытье, похожее на сон смерти, передавался с рук на руки,
словно ценный груз. Они поднялись на Стену, оставив далеко позади место
жертвоприношения. Небо наконец сбросило покрывало бури, и они увидели
город - Эндрос Аварьян, Трон Солнца, белые стены и золотые башни, и
скалу над рекой, и волшебную башню, словно черный коготь выросшую на
верхушке этой скалы. Мрак и свет столкнулись лицом к лицу над потоком
Сувиена, но оба они были рождены волей разума и рук Солнцерожденного.
  Отряд поспешил вперед. Гора сбросила их с себя, и перед ними
раскинулась зелено-золотистая равнина с рассеянными по ней селениями.
  Местные жители заметили группу дикарей из озерного края, среди которых
оказался принц с запада и какой-то человек, похожий на дикаря, безжизненно
привалившийся к луке седла. Никто не бросал им вызова. Отряд был
сильным и к тому же находился в самом центре мирной империи.
  Хирел, все еще не пришедший в себя от повторного приступа тошноты, не
отводил глаз от стен Эндроса. В Кундри'дже этот город в насмешку называли
побеленной деревушкой, каменным лагерем, грубой пародией на сам Золотой
город. Говорили, что там все безвкусно, что там только грубый камень и
голая, лишенная растительности земля, что его белый и золотой цвета
чересчур ярки для подлинной красоты. Словно высокомерие варвара,
смешавшееся с изяществом южанина, заявляло во всеуслышание: <Смотрите,
я тоже могу основать империю и возвести город, и предрекаю, что мое
творение будет стоять тысячу лет>.
  И все-таки чем ближе Хирел подъезжал, тем красивее казался ему город.
  Яркий - да, но построенный в гармонии изгибов, плоскостей и углов. Город
выглядел чистым и молодым, как свежевыпавший утренний снег, а вовсе не
безвкусным. Он будто вырос из земли, как вырастают горы, неожиданно,
величественно и неизбежно.
  Но не одно это делало Эндрос Аварьян реальным. Здесь жили люди, они
въезжали в город и выезжали из него, они ели, разговаривали и пели,
работали и ленились, покупали, продавали и торговались, им требовались
выгребные ямы, мусорные кучи и могилы. Эти люди были разными и вели
себя в соответствии со своим воспитанием и привычками. Хирел видел
чернокожих великанов, раскрашенных, бородатых и гладко выбритых, и
женщин, обнаженных до пояса или закутанных в покрывала по самые глаза,
вышагивавших так гордо, словно им принадлежал весь мир. Он видел людей
из равнинных племен, с миндалевидными глазами, с красной, бронзовой или
коричневой кожей, которые откровенно таращились на их отряд и обсуждали
вслух, чего ищут чужаки в их городе. Там и сям попадались странные
белокожие существа с Восточных Островов, сторонившиеся остальных.
  Изредка Хирел с болью замечал лица своих соотечественников, холеных,
полнотелых, с кожей всех оттенков золотого цвета - от коричневато-серого
до цвета старой слоновой костя, с вьющимися светлыми волосами и
сияющими желто-коричневыми глазами. Впрочем, ни у кого из них кожа не
была такой бледной, как у Хирела, волосы не отливали таким чистым золо-
том, а глаза не казались янтарными. Вот они-то знали правила вежливости,
они не пялились на чужаков и держали свои мысли при себе, неторопливо
шли по своим делам.
  Юлан снова куда-то исчез. Он избегал городов, в том числе, кажется, и
этого. Возможно, так было даже лучше: узнав его, люди узнали бы и
Саревана, и тогда началось бы столпотворение.
  Однако анонимность имеет свои слабые стороны. Хирел, выросший во
дворцах, знал о существовании стражи и ее службе. Однако он не мог и
предположить, что ему и его спутникам не разрешат проникнуть за пределы
определенной территории. По их виду стража поняла, что это сброд, дикари,
приехавшие бог знает откуда, а имя Саревана не могло служить пропуском во
внутренние покои. Внешние пределы дворца были, конечно, великолепны, но
путешественники запутались в сложных переходах. Находились люди,
которые за определенную мзду предлагали им услуги проводников, но
большинство в ужасе отшатывались, видя на руках Рокана бесчувственное
тело, издававшее ужасный запах. Где-то во внутренних дворах группа
вооруженных людей пыталась убедить зхил'ари оставить сенелей и оружие;
результатом стали две или три разбитые головы.
  Если после этого их не прогнали, то только благодаря настойчивым
объяснениям 3ха'дана. Хирел попал под скользящий удар, предназначенный
кому-то другому. Его мозг никак не мог приспособиться к звучанию языка
гилени. Он расслышал только имя Аварьяна и уловил в непонятных репликах
угрожающие нотки. Стража все-таки пропустила их, заставив спешиться и
снять оружие. Они держались плотной группой, поручив Саревана заботам
Газхина, самого крупного и сильного среди них.
  Казалось, они бродят здесь уже целую вечность без всякого успеха.
  - Нам надо видеть императора, - твердил 3ха'дан на вполне сносном
гилени, но в ответ слышал либо смех, либо фырканье, а чаще всего на него
вообще не обращали внимания. - С нами ваш принц, черт возьми. С нами
сын императора! Смех усиливался.
  - Вот этот? - насмехались люди. - До того как этот парень начал гнить,
он был мальчишкой-дикарем. Шуток здесь не любят, а его императорское
величество не станет оживлять мертвого чужака.
  Эти слова были сказаны смуглым полным человеком, разряженным и
увешанным побрякушками, весь облик которого выдавал в нем мелкого
чиновника. Какой-то горожанин, которого убедило если уж не имя их
подопечного, то отчаяние, направил их к этому чинуше, сидевшему в своей
позолоченной щели и презиравшему их всеми своими куриными мозгами. Он
не узнал принца в скелете, обтянутом разрисованной кожей. Кулаки Саревана
были судорожно сжаты, и их невозможно было разжать, чтобы подтвердить
его личность. К тому же всем было прекрасно известно, что принц Саревадин
путешествует вместе со своими сподвижниками где-то на западе. Очевидно,
думал чиновник, эти люди лгут, чтобы проникнуть к императору. Ему
слишком часто приходилось слышать подобную ложь. И что тут удиви-
тельного, если весь мир готов погрузиться в ад притворства, лишь бы
добиться хотя бы мимолетного внимания Солнцерожденного. Или его
милости. Или его знаменитой магии.
  Они ушли под его разглагольствования о необходимости ограждать
императора от назойливых людей. Большинство зхил'ари были за то, чтобы
штурмовать внутренние ворота. В ответ Газхин скорчил гримасу.
  - Вы настоящие идиоты. Проведете остаток жизни в цепях, вот и все. Я
считаю, что надо попасть в храм. Жрецы узнают нашего господина и
приведут к нему его отца. Нам надо было идти туда сразу же.
  Хирел нахмурился, глядя в мощеный пол. Это была его ошибка: он
предложил идти прямо к императору, а зхил'ари, не зная нравов дворца, не
стали ему возражать. Однако усвоили урок достаточно быстро.
  Несмотря на то что их дело было безотлагательным, они задержались в
тихом внутреннем дворике, куда завел их спор. Здесь бил фонтанчик. Они
умыли свои разгоряченные лица, раненые промыли раны, а 3ха'дан смочил
губкой тело Саревана. Хирел сделал несколько глотков воды, обнаружил, что
может удержать их в себе, и отошел в сторонку.
  В действительности это был скорее садик, нежели двор. Глиняная плитка
лежала только по его краям и вокруг фонтана, все остальное пространство
было занято травой и цветами. Молодое стройное деревце стояло на страже у
ворот, которые распахнулись, стоило лишь Хирелу толкнуть створки. И снова
трава, мягкая, ровно подстриженная. Конюх выгуливал здесь сенеля, черного
жеребца невероятной красоты. Он мог быть только японских кровей, а кони
Янона считались лучшими в мире. Хотя его рога от возраста загибались
словно кривые сабли, он носился как жеребенок. Прыжок, скачок, круговой
поворот; степенная рысца вбок, неожиданный яростный рывок, и при этом
безупречная размеренность движений, как у танцора или воина. Тем не менее
на жеребце не было узды, а всадник неподвижно застыл в седле, положив
руки на бедра.
  Хирел не отводил от него глаз. Еще никогда ему не приходилось видеть
подобной верховой езды. Он хотел научиться этому. Очень хотел. И прямо
сейчас.
  Он оставался незамеченным. Жеребец сосредоточился на своем искусстве.
  Всадник сидел словно в забытьи. Это был молодой человек, темный как ночь,
один из этих гладко выбритых северян. Жрец Аварьяна. Очень похожий на
Саревана, правда, если бы у последнего не было его рыжей гривы: такая же
тяжелая длинная косичка жреца, раскачивающаяся у самого крупа сенеля,
такой же килт, едва прикрывающий обнаженные ноги, такое же золотое
ожерелье на голой груди, такое же резкое лицо с орлиным профилем. Он не
обладал той возмутительной красотой, какой был наделен Сареван, но его
нельзя было назвать уродом - он попросту являлся самим собой.
  Сенель остановил свой летящий галоп и принялся ритмично
пританцовывать на месте, словно ему задавал такт барабан, а потом застыл на
месте. Онемевший разум Хирела отказывался воспринимать виденное. Они
как будто высечены из камня. Черный человек на черном жеребце, золото на
его шее и в его ухе, складки тускло-коричневого килта и рубины, ставшие
глазами сенеля.
  Изваяние всадника покинуло спину изваяния коня, и Хирел изумленно
уставился на него. Потому что, несмотря на облик и одежду северянина, этот
незнакомец не был великаном - его с трудом можно было назвать высоким
человеком. Высокий по асанианским меркам, мужчина среднего роста с
точки зрения южан, среди дикарей он казался бы маленьким как ребенок. В
первый раз с тех пор как он очнулся возле костра Саревана, Хирел
почувствовал, что мир сжимается до нормальных размеров. Он снова
превратился в рослого юношу, высокого для своих лет, который, по всей
видимости, превзойдет ростом отца, считающегося невысоким. Этому
человеку он без напряжения мог смотреть в глаза.
  - Ты даже представить себе не можешь, - сказал он, - какое счастье
просто стоять прямо и смотреть в лицо, а не в грудь, или в пряжку ремня, или
еще того хуже.
  Великолепная улыбка всадника сделала его еще моложе, совсем юношей.
  - Бесспорно, это самое забавное из того, что когда-либо говорилось по
поводу моего роста.
  Его голос звучал чудесно, глубоко и вместе с тем чисто. Как у Саревана.
  Невероятно похоже.
  Хирел никогда не попадал в одну и ту же каверзную ситуацию дважды.
  Теперь он уже познакомился с магией и отнюдь не считал, что эта встреча
произошла благодаря слепой судьбе. Но он был до такой степени ошарашен,
что произнес невпопад:
  - Это и есть Бешеный?
  - Ну разумеется, - сказал всадник в золоте и тряпье, наблюдая за тем, как
Хирел гладит жеребца по шее, а тот смиренно терпит это. После своего
буйного танца Бешеный не был даже разгорячен. Он сопел в ладонь Хирела,
притворяясь, что собирается ущипнуть его, и вращал глазами в ответ на
улыбку принца. Пальцы Хирела вцепились в черную гриву. А всадник
наблюдал за ним, довольный и, по-видимому, заинтересованный. - Ты
только что добился редкостной милости, чужеземец. Лишь несколько
избранных могут коснуться боевого коня Солнцерожденного.
  Хирел не склонил головы. Он знал, что если сделает это, то упадет, а
Высокого принца никто не должен видеть поверженным.
  - Мы принесли вам вашего сына, господин император. Но никто нам не
верит, мы ходим туда-сюда, и я боюсь, что...
  Он не успел закончить фразу. Повелитель Керувариона исчез. Хирел
остался один на один с Бешеным, который не давал ему упасть.
  - Но ведь Солнцерожденный стар, - сказал он. - Старше, чем мой отец.
  Наконец его пальцы разжались и отпустили длинную гриву. Он должен
следовать за императором, зхил'ари не сумеют узнать своего повелителя в
таком небрежном виде. Тут не избежать недоразумения, а Сареван находится
на пороге смерти, если уже не переступил его.
  Хирел пронесся через ворота и резко остановился. Солнцерожденный стоял
в середине круга. Все зхил'ари отступили назад с благоговением в глазах. Они
узнали своего хозяина, может быть, инстинктивно, как звери. Только Газхин,
который держал тело Саревана, не двинулся с места и остался сидеть на краю
фонтанчика. Его лицо ничего не выражало.
  Император взглянул на тело, лежащее на руках Газхина. На его лице тоже
ничего не отразилось. Но молодым он больше не выглядел. Он стал угрюмым,
измученным долгой жизнью стариком.
  Подняв безжизненное тело Саревана, он с невыразимой нежностью
принялся укачивать его. Он ничего не говорил, может быть, потому, что не
мог. В полном молчании он повернулся, прошел через внезапно собравшуюся
толпу, словно сквозь пустой воздух, и скрылся из виду.
  
  ГЛАВА 7

  Хирел добился, чтобы им всем разрешили пройти во внутренний дворец и
обращались с ними, соблюдая хотя бы видимость приличий. Бедняги дикари
с Лунных Озер, лишенные возможности сражаться, чувствовали себя до
крайности растерянно. Они шарахались от мешающих им стен, тревожно
разглядывали потолки и подпрыгивали как олени, когда за их спинами
хлопали двери. Они пугались спокойных немногословных слуг так, как
только могут пугаться безоружные воины; они сбивались в кучку, как стайка
солнечных птиц с настороженными быстрыми глазами.
  3хил'ари старались держаться поближе к Хирелу - единственному
знакомому им существу в чужом мире. Он помогал им во время трапезы, в
которой сам не участвовал, и во время купания, оказавшегося делом более
простым. Это был чистоплотный народ, а если уж говорить честно, то даже
чистоплотнее большинства асанианцев. Они зачарованно глядели на непре-
рывный поток воды, подогретой в печах, они играли в нем как дети, забыв
наконец о своем страхе перед людьми, героически пытавшимися им
прислуживать. Хирел, которому еще не доводилось видеть их без раскраски и
без кос, был приятно удивлен. Когда вода пригладила их бороды, они стали
похожи на людей.
  Затем к ним направился человек с бритвой. Это было всего лишь
предложение, никто и не думал принуждать их бриться, однако они взревели
как быки. Слуга поспешно отступил. Газхин, разъяренный таким
оскорблением, ринулся за ним.
  Хирел вскрикнул, при этом его голос постыдно сорвался. Удивленный
Газхин повернулся, начиная приходить в себя. О слуге забыли, и он убежал.
  Хирел с неохотой выбрался из воды, в которой собирался лежать до тех
пор, пока она не смоет все его беды. Он разыскал человека, который, судя по
всему, распоряжался слугами, и поклонился ему весьма почтительно, но все
же не как принцу.
  - Оставьте их в покое, - сказал Хирел, - и разместите вместе со мной.
  Они принадлежат принцу Саревадину. Если... когда он будет в состоянии, он
отдаст надлежащие распоряжения на их счет.
  Человек снова поклонился. Когда эта отвратительная слабость пройдет,
Хирел удостоит его похвалы. А сейчас ему предстояло множество дел. Он так
и не узнал, где находится Сареван. Никто не мог сказать ему об этом. Он
даже не знал, вовремя ли подоспел император: жив Сареван или уже умер.
  При помощи наречия торговцев, приложив максимум усилий, Хирел
убедил своих хмурых спутников оставаться в отведенных им комнатах. По
его понятиям, помещение было тесновато и годилось лишь для самого
мелкого дворянина, хотя и такое жилище его устраивало. Выданная ему
одежда была под стать комнатам и никуда не годилась. Он снова облачился в
потрепанное одеяние, полученное от зхил'ари, и надел золотые украшения,
подаренные Зхиани. Когда он вышел, дикари занялись восстановлением
узоров на своих телах, с напускной беспечностью осматривали комнаты и
утешались вином, которое принесли им слуги.
  Сареван сказал бы, что сам бог указывает Хирелу путь. Хирел же склонен
был назвать это второй удачной случайностью со времени его появления в
Эндросе. Он наугад пошел по какому-то коридору, выведшему его во двор,
вдоль стены и вверх по лестнице. По дороге ему попалось несколько слуг,
занятых своими делами. Нигде не было стражи. Хирел решил, что этот путь
предназначен специально для слуг, потому что коридор был узким и скромно
отделанным. Наконец юноша оказался в более оживленном крыле дворца:
  здесь встречалось больше людей, проходы были широкими, потолки -
высокими, а на стенах висели гобелены, к которым утомленные глаза Хирела
даже не пытались присмотреться.
  Дверей здесь было много, но охранялась лишь одна. Возле нее стояли два
воина, высокие и надменные, одетые в алую с золотом форму. На какой-то
миг изумленному Хирелу показалось, что стражник более низкого роста -
это Сареван. Но перед ним стоял скорее юноша, чем мужчина. Огненно-
рыжие волосы делали его кожу вдвойне темной, однако ее оттенок был не
таким, как у Саревана: она отливала старой бронзой. Черты его лица были
грубее, хотя все же довольно красивы: прямой нос, удлиненные губы, словно
созданные для смеха. Но в этот момент они были плотно сжаты, а темные
глаза блестели из-за подступивших слез.
  Именно он опустил копье, преградив Хирелу путь, и вызывающе произнес:
  - Кто осмеливается вторгаться в покои императора?
  Хирел взглянул на наконечник копья, застывший возле его горла. Он был
очень острый, а голос стражника звучал еще острее и резче.
  Хирел посмотрел на второго стражника, невообразимо высокого и
длинноногого, в довершение всего оказавшегося женщиной. Он невольно с
легкой грустью вспомнил о Зхиани, потому что в глазах этой женщины
отразилось искреннее восхищение при взгляде на привлекательного юношу.
  Она не была так красива, как Зхиани: слишком высокая и к тому же с
резкими чертами лица. И все-таки он надеялся, что сможет с ней
договориться, поэтому она казалась ему бесподобной красавицей.
  Он осторожно обратился к ней на языке гилени, которым воспользовался
первый стражник:
  - Мне хотелось бы видеть Высокого принца. Я не таю злого умысла.
  Наконечник копья коснулся его шеи.
  - Да уж конечно, - прорычал стражник с замашками принца. - Эти
задиры совсем обнаглели, если посылают шпионов прямо в спальню
Солнцерожденного.
  Хирел сглотнул и слегка попятился.
  - Я один из тех, кто доставил принца Саревадина сюда. Мы были его
спутниками. Я хотел бы видеть его.
  - Того же самого хотели бы и все остальные в мире. - В словах женщины
не было особой мягкости, но не было и враждебности. - Извини, чужеземец,
туда входить запрещено.
  Это приказ императора.
  - Но я должен пройти. Я должен видеть его. Я должен сказать ему...
  Юный гилени перебил его:
  - Ему еще долго никто ничего не скажет. А может быть, и никогда.
  Благодаря твоему роду, желтоглазый.
  Он расплакался, не стесняясь и не стыдясь, и его слова были словно плевки
ненависти. Однако копье отклонилось, и Хирел проскользнул под него.
  Крепкие руки схватили его, потащили назад и с позором вернули на то
самое место, где он стоял раньше.
  - Не смей этого больше делать, - насмешливо предупредила его
женщина из Янона. - Я верю, что ты - тот человек с запада, с которым
пришел принц, но сейчас его никто не должен видеть. Император творит над
ним великую магию. И пока его работа не будет окончена, никто не
проникнет в эту комнату.
  - Он жив, - сказал Хирел.
  Он не знал, что ему думать. Но он понимал, что не должен так радоваться.
  - Он может остаться в живых, - сказала женщина, - а может умереть.
  Он бродит среди теней и может не захотеть вернуться. Или будет просто не в
состоянии это сделать.
  Сердце Хирела сжалось.
  - Это невозможно. Я так не хочу.
  Они уставились на него. Презрительная усмешка гилени полоснула его как
нож по коже. Но Хирел не придал этому значения, то ли по какой-то причине,
то ли из-за королевского воспитания, то ли просто из прихоти.
  - Я не хочу этого, - повторил он.
  - Значит, ты маг? - с издевкой поинтересовался гилени. - Твоя сила так
велика, что даже Солнцерожденный подчинится тебе?
  Хирел невидяще взглянул на стража. Глаз Силы горел на его поясе,
обжигал и пел.
  - Я Высокий принц. Я равен ему. Он не умрет, пока я желаю
поддерживать его.
  Может быть, они что-то сказали, но он не обратил на это внимания,
повернулся и пошел прочь от рыжего гилени, полного ненависти к нему, и от
черной женщины Янона, которая смеялась над ним. Варвары. Эта чужая
страна, эти чужие лица, как они давят на него!
  Он нашел никем не охраняемую дверь и попал в пустую комнату, которая
выходила в зеленый дворик, залитый солнечным светом. Среди травы
скользила серая тень. Даже Юлан томился в разлуке со своим принцем. Когда
ослабевшие колени Хирела подогнулись и он повалился на ковер, Юлан
оказался рядом и поддержал его.
  Юноша зарылся лицом в пахнущий мускусом мех. Он должен побороть
тошноту. Должен. Он заплакал, потому что остался совсем один, всеми
брошенный и преданный. Потому что единственный, кто связывал его с этим
неприятным миром, сейчас умирал или уже умер, унесенный потоком магии.
  Юлан был терпелив. Он не собирался укорять Хирела или тактично
напоминать ему, что Высокому принцу не пристало плакать. Высокий принц
обязан безропотно нести тяжелую ношу своей мантии, быть каменным
изваянием, олицетворяющим всю империю, и терпеть, когда его облачат в
золотые одеяния, посадят на Золотой трон и навечно скроют его лицо под
золотой маской.
  Этот кошмар преследовал Хирела с самого раннего детства. В нем весь мир
был сделан из золота, желтого, жесткого и тяжелого как свинец. И Хирел был
рожден для этого мира, окутан им, скован цепями, а над его головой
постоянно маячила золотая маска. Она медленно, почти неощутимо
опускалась. Ее форма в точности повторяла форму его лица, но в ней не было
ни одного отверстия - ни для глаз, ни для ноздрей, а рот представлял собой
лишь изгиб губ статуи. Хирел боролся, метался, кричал изо всех сил, но не
мог ускользнуть от нее.
  Иногда она опускалась так низко, что он уже не мог ни видеть, ни дышать,
ни говорить. И все-таки он всегда просыпался до того, как она касалась его
кожи. Он был уверен, что если она опустится еще ниже, то после
пробуждения он действительно обнаружит маску на своем лице. И оно
перестанет быть его собственным лицом, превратится в прекрасный нечело-
веческий лик императора.
  Хирел лежал, свернувшись клубочком возле дикого кота, и слезы медленно
текли по его щекам и по меховой шкуре Юлана. Он не видел этого сна с тех
пор, как сбежал из При'ная. И этой благодатью он был обязан своим братьям.
  Мало-помалу Юлан принялся мурлыкать. Хирел позволил ему убаюкать
себя и погрузился в благословенный сон, лишенный каких бы то ни было
видений.
  
  Когда Хирел проснулся, испытывая сильный голод, он увидел всех
десятерых зхил'ари, в полном облачении и покрытых узорами. Что это была
за комната, он не знал, но, по всей вероятности, дикари претендовали на нее и
на сад. Вокруг сновали обалдевшие слуги, однако ни у кого из них не хватало
смелости выступить против когтей Юлана и прогнать захватчиков. Хирел
отправил одного из них за едой и питьем.
  В саду находился небольшой пруд, в котором уже плескались один или
двое дикарей. Хирел ополоснул лицо, подумал и послал еще одного из
праздно глазеющих слуг за платьем, приличествующим истинному
дворянину. Принесенная одежда отвечала его требованиям: сшитая из
простой добротной материи, она соответствовала южной моде и подходила
ему по размеру.
  Юлан заворчал. Раздался чей-то голос. Ворчание превратилось в рык.
  Хирел, вышедший из сада, обнаружил, что кот загнал в угол какого-то
незнакомца. Если не считать оттенка асанианского золота на его полных
щеках, он был точной копией человека, который не пустил их к императору.
  - Пожалуйста, - слабым голосом проговорил незнакомец. -
Пожалуйста, господин...
  Хирел положил руку на голову Юлана. Дикий кот утих и пригнулся к
земле, но все еще обнажал грозные клыки. Хирел оглядел его жертву с головы
до ног.
  - Что тебе здесь нужно?
  Человек с видимым усилием взял себя в руки.
  - Господин, вам нельзя... Это одна из личных комнат императрицы. И она
не предназначена для... гостей.
  Хирел осмотрелся.
  - Действительно. Здесь не хватает пары кроватей. И нелишне будет
установить навес, а то вдруг нам захочется искупаться во время дождя.
  Слуга забыл о своих страхах и попытался обуздать высокомерие Хирела.
  - Вы вторглись в личные покои ее императорского величества. Если вы не
оставите их по собственной воле, мне придется проследить, чтобы вас отсюда
проводили.
  - А я так не думаю, - холодно заявил Хирел. - Кровати. Принесите их.
  И вино. Навес пока может подождать, а вот мыло и полотенца - нет.
  Бедный слуга мгновенно потерял самообладание, а вместе с ним и свой
надменный тон.
  - Здесь вам не свинарник для варваров!
  - Разве только, - размышлял вслух Хирел, - вы сможете предоставить
мне комнаты рядом с покоями принца Саревадина.  Действительно  рядом.  И
с  обслуживанием, соответствующим моему положению.
  - Ты получишь должное обслуживание. А именно - цепь раба, которую
ты потерял.
  - Думаю, ты мне не подходишь. Убирайся. Ты меня утомил.
  Хирел отпустил Юлана. Кот радостно прыгнул и прогнал дурака слугу из
комнаты.
  
  После переговоров со слугами всевозможных рангов им пришлось иметь
дело со стражниками, которые не могли проникнуть в дверь, охраняемую
Юланом, и не решались очистить помещение при помощи своего бронзового
оружия. Идиоты, они даже попытались напасть из сада, не подумав о том,
какая от этого будет польза, ведь по саду бродили зхил'ари, вооруженные до
зубов. Хирел не интересовался, откуда у них появилось оружие. У дикарей
свои методы, а воровство они не считают грехом.
  Наконец стражники убрались. Из того, что требовал Хирел, принесли
только вино, а позже и еду, после повторного и не допускающего возражений
приказа. Дикари не нуждались в изобилии. Игра не приносит удовольствия,
если объедаешься мясом и пресыщаешься вином.
  А Хирел больше не испытывал голода. Он выпил немного вина, только
ради пробы, и надкусил плод. Он беспокойно бродил по саду, возвращался к
пруду, заходил в комнату. Из коридора не доносилось ни слова. Ни звука, ни
намека на колдовство. Дважды сменилась стража. Лица охранников были
угрюмыми. Дверь в комнату, где лежал Саревадин, ни разу не открылась,
поэтому Хирел так и не увидел, что происходит внутри. А может быть,
комната, которую столь ревностно охраняет стража, вообще пуста?
  День померк, и наступила ночь. Хирела одолел беспокойный сон. Он
боролся с ним, но дремота оказалась сильнее, и юноша уснул.
  Ему снилось, будто он идет по сумеречной местности, освещенной
холодными звездами. Рядом с ним двигалась чья-то тень. Тени двух принцев
спокойно шагали бок о бок в стране теней. Но даже здесь шевелюра Саревана
была яркой, как огонь маяка.
  Какая-то часть Хирела считала это кошмаром: сумеречные странные
холмы, ледяные звезды, воздух, ничем не напоминающий воздух живой
земли. Но здесь был Сареван, такой же, как всегда; он шагал уверенно и
легко, окутанный покровом молчания. Один или два раза он взглянул на
Хирела и улыбнулся теплой, чуть-чуть озорной улыбкой. <Мы принадлежим
друг другу, - говорила эта улыбка, -ты и я, два принца>.
  Хирел склонил голову в знак согласия. Они находились в таком месте, где
нельзя отрицать истину.
  Постепенно Хирел осознал, что воздух наполнен странным шумом,
похожим на пение хора. Звучало имя: <Саревадин. Саревадин!>
Сареван приостановился. Хирел оглянулся. Где-то далеко, на самом краю
видения, мерцал свет. Он нахмурился и сказал:
  - Они зовут тебя.
  Его голос утонул в тумане. Сареван искоса взглянул на него и слегка пожал
плечами. Для него это не имело значения.
  - Но это правда, - настаивал Хирел. - Вот, послушай. Они зовут тебя
назад к свету.
  Нежная глубокая темнота манила к себе. Хирел схватился за Саревана. Тот
попытался вырваться, и тогда Хирел еще крепче сжал руки. Сареван
повернулся, готовый к схватке, но замешкался.
  - Слушай, - сказал Хирел. - Ради меня.
  - А кто ты такой? - спросил Сареван. - Я - твоя вторая половина, -
ответил ему Хирел.
  Брови Саревана сдвинулись, однако спорить он не стал, словно Хирел дал
ему повод для размышлений.
  - Слушай, - умолял его Хирел. - Слушай.
  
  Хирел вскочил. Стояла глубокая ночь, но не ночь в стране теней. Воздух в
саду императрицы был холодным и сладким. Тишину нарушал лишь храп его
товарищей. Он снова улегся, прижался к теплому боку Юлана и попытался
унять дрожь. Сон рассеялся. Хирел нисколько не сомневался в том, что это
был всего лишь сон, однако он продолжал преследовать юношу.
  
  Утренний рассвет холодил, несмотря на яркие лучи восходящего солнца;
вода в пруду оказалась ледяной. Хирел все же нырнул в него, чтобы смыть с
себя следы прошедшей ночи и заставить разум окончательно проясниться. Он
продолжал плескаться, когда слуги принесли еду, на которую зхил'ари
набросились с наслаждением, и не вышел из воды, даже когда появился
какой-то высокий незнакомец.
  <Еще один проклятый великан>, - подумал Хирел, подняв глаза на
фигуру, стоящую у края пруда. Этого человека нельзя было назвать молодым:
  его борода побелела, а волосы поседели. Но в нем была легкость и живость
молодого мужчины, и он уставился на Хирела пристальным
обескураживающим взглядом. Казалось, он может читать в глазах принца
самые сокровенные мысли, и то, что он видел, вызывало у него смех и ярость
в равной мере. Юлан уселся возле него, привалился к нему боком и
громогласно замурлыкал.
  - Итак, - сказал незнакомец на языке гилени с акцентом, характерным
для жителей Янона, - ты и есть тот захватчик, который взбудоражил весь
дворец? Я не рискну предположить, что ты просил то, что тебе требуется.
  Хирел смутился и тут же почувствовал к самому себе презрение, от чего его
слова прозвучали резко и высокомерно.
  - Я просил. Мою просьбу не удовлетворили И тогда мне пришлось взять.
  - Ты требовал невозможного. Ты взял то, что может удовлетворить твои
амбиции. - Северянин протянул руку. - Выходи из воды, маленький принц.
  Хирел повиновался, однако руки не принял. Его нагота и то, что он был
вынужден самостоятельно вытираться, стуча зубами от холода, и одеваться
под этим самоуверенным взглядом, больше не вызывали стыдливого румянца
на его щеках. А Юлана он вообще игнорировал. Этот кот стал таким же
предателем, как и все остальные.
  Осторожные зхил'ари обступили их. Северянин сверкнул ослепительной
улыбкой и что-то сказал на их родном языке Выслушав его, они вытаращили
глаза и разинули рты, повалились на землю и принялись пылко целовать его
ноги, а потом исчезли.
  Хирел остался один, всеми покинутый и посиневший от холода, слишком
огорченный, чтобы разгневаться. Улыбка высокого человека не могла
пробиться сквозь отчаяние юноши, а глубокий теплый голос не радовал его
слух.
  - Я сказал им, что они могут посмотреть на своих сенелей и получить
назад свое оружие. И еще я попросил их оказать милость и вернуть
отобранное оружие прежним владельцам, которым хотелось бы получить его
назад. Когда же они все сделают, с ними будет говорить капитан стражи
Высокого принца.
  - Но это не все, что ты сказал им.
  - Может, и так.
  Поскольку Хирел не проявлял желания двигаться, северянин уселся на
траву, скрестив ноги. Хирел равнодушно отметил, что килт - крайне
нескромная одежда. Варвара это нисколько не заботило. Несмотря на то что в
нем не было, да и быть не могло, ни капли королевской крови, он вел себя так
же высокомерно, как Сареван. Подняв колено, он обхватил его руками Его
тело было покрыто шрамами, чего он нисколько не стыдился, и, несмотря на
это, он был красив, как любой северянин У него были точеные черты лица,
могучее мускулистое тело и присущая только ему особенная, тяжеловесная
грация.
  - Ну, спасибо тебе за это, - сказал он.
  - Ты маг, - вяло произнес Хирел.
  Северянин приподнял одно плечо.
  - До известной степени. Я не был рожден для магии. Мне плохо удаются
заклинания Пара трюков у меня получается, но не больше.
  - Ты знаешь, кто я такой?
  - Это достаточно очевидно. Я встречался с твоим отцом, а ты его точная
копия. От лица нашего императора приношу тебе извинения. Сначала он не
узнал тебя, а потом ему надо было позаботиться о Сареване.
  Хирел ухватился за важную тему.
  - Сареван.. он...
  - Он жив.
  - Жив, - повторил Хирел. Он не знал названия той силы, которая
затуманила его глаза и заставила сердце лихорадочно забиться. - А его...
  его...
  - Его отец восстанавливает свои силы. И его мать. Это была тяжелая
борьба. Долгое, очень долгое время мне казалось, что мы их всех потеряли.
  Хирел вгляделся в его помрачневшее от воспоминаний лицо и понял то, о
чем северянин не сказал.
  - Ты был с ними.
  - Все мы были там, если не в едином теле, то в единой силе. Даже князь
Орсан из самого Хан-Гилена и все его рыжеволосое племя, да еще все жрецы
города. Это было ужасно, и мы в долгу перед тобой, потому что благодаря
тебе этот молодой идиот не погиб.
  - Я уверен, что вы испытываете восторг при мысли о подобном долге
перед желтым варваром.
  Северянин сверкнул глазами.
  - Это мы сумеем пережить. А вот что действительно раздражает нас, так
это то, что ты упорно остаешься здесь, в то время как тебя ожидают почетные
покои. Будь так добр, прими их.
  - Сначала я должен видеть Саревана.
  - Ну конечно. Он спрашивал о тебе. - Незнакомец поднялся, не делая
попыток скрыть веселье при виде выражения лица Хирела, и позвал: -
Пошли.
  
  Принца перенесли в его личные комнаты, расположенные в высокой башне
дворца. Хирел медленно вошел в самую верхнюю комнату, напоминая себе
об осторожности. Это было очень уютное помещение, наполненное светом и
воздухом, в котором все говорило не о богатстве хозяев, а об их хорошем
вкусе.
  Установленная в нише кровать была неподобающе маленькой, едва ли
шире походной койки. Ни малейшего намека на орды суетящихся слуг, лишь
один молчаливый силуэт в ожерелье, который слился с тенью, когда Хирел
ступил на выложенный плитками пол. Юлан одним прыжком достиг кровати
и навалился на лежащего в ней человека, который только смеялся, задыхаясь,
и еще крепче прижимал зверя к себе.
  Это был не Сареван. Это был мальчик, исхудавший до прозрачности и
излучавший такое сияние, о котором поэты пишут, что подобный свет
исходит от святых или от умирающих. Его косичка спускалась по плечу,
обтянутому белой тканью, и извивалась вдоль его бока, пылая красно-
золотым огнем под солнечными лучами. Но вот борода исчезла. Лицо,
изможденное и исхудавшее, все равно оставалось молодым и прекрасным,
почти таким же красивым, как девичье.
  Тут он посмотрел на Хирела, и это были, конечно, глаза Саревана,
блестящие, надменные и безмятежные. Голос тоже принадлежал Саревану,
несмотря на то что он был слабым, как и тело его владельца.
  - Львенок! Что тебя так задержало?
  - Бездеятельность, - ответил проводник Хирела вместо него. - Не
переусердствуйте, дети мои. Я вернусь, когда ваше время закончится.
  Сареван посмотрел ему вслед и тепло улыбнулся.
  - Ты должен быть польщен, львенок. Повелитель Северных Княжеств не
часто снисходит до того, чтобы бегать по поручениям.
  Хирел оторопело уставился на закрывшуюся дверь.
  - Повелитель Северных Княжеств?
  - Вадин аль-Вадин собственной персоной, барон Гейтана, побратим
Солнцерожденного, называемый людьми Возрожденным, а также Избранник
Аварьяна и регент Янона и Северных Княжеств. - Глаза Саревана сверкали.
  - Как, львенок! Неужели я вижу на твоем лице благоговение? Неужели все-
таки нашелся живой герой, которого готов признать даже такой надменный
парень, как ты?
  Хирел заставил свое предательское лицо окаменеть.
  - Это очень знаменитая личность. И, по правде говоря, она пользуется
печальной славой. Когда няньке нужно припугнуть чем-нибудь своего
питомца, а имя Солнцерожденного уже не действует, она вспоминает об
ужасном Вадине Утханьясе, о Вадине, который не умрет. Сареван
ухмыльнулся.
  - Вадин Утханьяс! Ну и имечко! Когда мне захочется полюбоваться, как
он выходит из себя, я его так и назову. Он просто дивно выходит из себя:
  гром, и молния, и грохот гибнущих королевств.
  Он с трудом приподнялся, и его улыбка стала еще шире, когда Хирел
поддержал его пугающе хрупкое тело. Хирел подложил под его спину
подушки и встал в изголовье кровати, уперев руки в бока. Взгляд Саревана
дрогнул.
  - Черт возьми, дитя...
  - Гром, и молния, и гибнущие королевства, - нахмурился Хирел. - Ты
ужасно выглядишь. Что случилось с твоим лицом?
  Сареван поднес к голове правую руку, которая двигалась совершенно
свободно, а под рубашкой не было заметно никаких повязок.
  - Я потерял немного плоти, вот и все. Но ничего, она еще нарастет.
  - Не это, дурак. Я говорю о твоей бороде.
  Сареван так захохотал, что Хирелу показалось, будто он вот-вот лопнет. С
трудом отдышавшись, он сказал:
  - Пришлось с ней распрощаться. Я, знаешь ли, не такой уж дикарь. Я
перестаю быть цивилизованным человеком только во время путешествий, где
не всегда можно раздобыть горячей воды и не всегда есть время на возню с
бритвой и осколком зеркала. К тому же, - добавил он, - тебя так забавляло
столь очевидное свидетельство моей дикости.
  Хирел стиснул зубы и сладко улыбнулся.
  - Ты выглядишь гораздо моложе своего возраста. И очень... миловидно. Я
думаю, что мы подходим друг другу даже больше, чем тебе хотелось бы.
  Рыжие брови сдвинулись. Хирел расхохотался.
  - Наглый щенок, - пробормотал Сареван. Хирел присел на кровать, не
собираясь обижаться. Сареван вздохнул. - Полагаю, ты ожидаешь от меня
снисходительности, раз уж я обязан тебе жизнью.
  - Я смирялся с неволей, пока ты не оказался там, где, по твоему
обещанию, мой плен закончится. Теперь я жду, когда ты бросишь эту игру и
назовешь меня моим настоящим именем.
  - Ах как тяжеловесно. Асукирел ин Зиад Увериас, ну и надменное же ты
создание! В твою спину действительно вставлен стальной прут, Асукирел ин
Зиад Увериас? Ах, Асукирел ин Зиад Увериас, как мило сверкают твои глаза.
  - Жрец, - ледяным тоном произнес Хирел, - тебе прекрасно известно,
меня можно звать просто Хирелом.
  - Что на древнем асанианском означает Сын Льва. Детеныш Льва.
  Львенок.
  - В конце концов, это древний асанианский. - Хирел скрестил на груди
руки. - Тебе придется уступить. А не то я отныне и навсегда буду звать тебя
помесью.
  - Да как ты смеешь... - Сареван осекся, нахмурился и внезапно
рассмеялся. - Льве... Хирел Увериас, ты превращаешься в грозного
молодого мужчину. Как долго еще твой голос будет ломаться?
  Юноша побагровел и мысленно проклял этого остряка, который умудрился
выпутаться из проигрышного положения и снова одержать победу.
  - Он не...
  Тут, к своему ужасу, он пустил петуха и поспешно закрыл рот. Сареван
откинулся назад, страшно довольный.
  - Надеюсь, с помощью Аварьяна мне удастся сделать тебя взрослым.
  Неудивительно, что я так ослабел. Это задача для гигантов.
  - После знакомства со зхил'ари я вряд ли смогу считать тебя гигантом. -
К счастью, голос Хирела вновь звучал ровно. - Наверно, я тебя утомил.
  Теперь ты спокоен, когда знаешь, что твой пленник находится под замком?
  На утомленном лице Саревана померкла радость.
  - Это до такой степени угнетает?
  Хирел некоторое время размышлял над его вопросом и наконец ответил:
  - Не такой уж я непроходимый дурак, чтобы не понимать твоих доводов.
  Но ты прав, я уязвлен. А как же иначе?
  - Ты ненавидишь меня?
  - Нет. - Хирел поднялся. - Отдыхай. Я вернусь к тебе позже. Проследи
за тем, чтобы твои сторожевые псы получили нужные указания.
  Без сомнения, Сареван видел его насквозь. Хирел ушел потому, что не мог
вынести горькой истины: Сареван еще не вполне вернулся в мир живых. Он
еще мог оставить его. Он все еще мог умереть.
  Лорд Северных Княжеств допускал это. Он сам погиб когда-то от копья
убийцы, пронзившего его сердце, и вернулся к жизни по призыву
Солнцерожденного. Произошло это во времена, когда юный Мирейн Ан-
Ш'Эндор только-только взошел на трон, а Вадин был его строптивым
оруженосцем. Но рана Вадина находилась в теле, и в ней не было ничего
колдовского. Тут-то и заключалась разница. Сареван вернулся настолько,
насколько ему могла помочь магия Керувариона. Остальное зависело от
времени и от бога.
  Хирел не надолго задержался в покоях, куда провел его лорд. Они
полностью соответствовали его высокому положению. Но ему казалось, что
стены смыкаются вокруг него.
  И он убежал оттуда. Он нашел свою кобылу, которая рядом с сенелями
высоких лордов Керувариона выглядела еще более неописуемо, и убедился,
что не многие животные могут сравниться с ней в сообразительности и
быстроте. Однако душевное спокойствие не вернулось к нему даже после
недолгой верховой прогулки, которая доставила кобыле огромное и поистине
королевское удовольствие. Он оставил ее, чтобы пройтись по дворцу.
  Теперь перед Хирелом были открыты все двери. Люди таращились на него
и перешептывались за его спиной. Молва наделила его множеством имен и
сложила о нем множество легенд. Некоторые из них были правдивыми или
почти правдивыми. Он нашел зхил'ари, которые были довольны отведенными
им казармами, хотя им и не понравился приказ ограничить узоры на теле
особым знаком между бровями. Ведь это так нескромно - выставлять голую
кожу на обозрение всему миру, говорили они. Хирел посочувствовал им,
подавив желание рассмеяться, и отправился дальше. Он ощущал себя тенью,
полуреальным существом, видимым и в то же время неуловимым.
  Солнце село. Хирел поднялся по высокой лестнице, ведущей к комнате
принца. Стражники больше не пытались останавливать его. Сареван спал,
обхватив одной рукой Юлана за шею. Хирел долго сидел рядом с ним,
наблюдая, как удлиняются вечерние тени. Через открытые окна до него слабо
доносилось пение. Это жрецы Аварьяна гимнами сопровождали отход своего
бога ко сну.
  Жрец, бодрствовавший у постели тяжелобольного, оставил свой пост, и
незаметно для Хирела его сменил кто-то другой Перед юношей открывалось
охваченное багровым пламенем заката небо, мало-помалу становившееся все
темнее. Блеснула первая звезда. За спиной Хирела кто-то зажег лампу, тускло
мерцавшую в сумерках.
  Хирел выпрямился. От долгого сидения все его тело затекло. Он встал и
размял каждый мускул, как учили его наставники, размеренно и грациозно.
  <Преврати это в танец>, - любил повторять его воспитатель. Теперь старик
мертв. Слишком вольно он разговаривал с влиятельными людьми, и однажды
утром другой, более молодой наставник продолжал обучать его
императорское высочество манерам, приличествующим настоящему принцу.
  Хирел обернулся. В комнате находилась женщина, имевшая явное сходство
с рыжеволосыми князьями Хан-Гилена. Но, судя по всему, она не разделяла
ненависти своих родственников к
Хирелу. Ее глаза выражали восхищение его фигурой и его нечаянной
демонстрацией своих достоинств.
  Он заметил, что она не была жрицей; она не носила ни ожерелья, ни каких-
либо других украшений. На ней было зеленое платье, простое, как у
служанки. Свои огненные волосы женщина собрала на затылке. Она уже
миновала весеннюю пору цветения, которую поэты считают венцом женской
красоты, однако годы еще не наложили губительного отпечатка на ее облик.
  Черты ее лица, слишком резкие, чтобы считаться безупречными, по правде
говоря, больше подходили бы мальчику, а ее фигуре недоставало округлости
форм, хотя ее и нельзя было назвать мальчишеской. В сущности, эта дама
была старовата и излишне худощава, чтобы быть хорошенькой. Просто она
была самой прекрасной женщиной, которую когда-либо видел Хирел.
  Он моргнул. Она не исчезла. Ее глаза, по-южному раскосые, но скорее
круглые, чем миндалевидные, большие и очень темные, выделялись на коже
золотисто-медового цвета. Без сомнения, в ней текла асанианская кровь. Под
глазами пролегли тени. Хирел заметил на ее щеке шрамы, тонкие
параллельные бороздки, словно инкрустация из слоновой кости на золоте. Но
то, что должно было портить ее облик, делало его еще более прекрасным.
  Женщина встала, и оказалось, что она немного выше Хирела. Склонившись
над спящим, она с невыразимой нежностью пригладила его волосы. Сердце
Хирела по-глупому сжалось от ревности. <О да, - пронеслась в его мозгу
предательская мысль, - ты завидуешь любви женщины к ее сыну. Тебе
только не хватало безнадежно и навечно влюбиться в императрицу
Керувариона>. А почему бы и нет? До него та же история произошла с его
отцом. И она вежливо, но решительно отвергла его, потому что предпочла
наследнику Золотого трона безродного выскочку.
  Зиад-Илариос сказал однажды, что это и к лучшему. Потому что их
королевская династия хранит чистоту рода, вопреки тысячелетней традиции
жениться на чужеземках и иметь чужеземных наложниц, и ведет отчаянную
борьбу с потоком оскверняющей крови. Зиад-Илариос вернулся в Кундри'дж,
женился на своей сестре, выбранной ему в супруги Высоким двором, и
подарил династии законного наследника.
  Хирел поежился. Одно слово этой женщины - и он не родился бы на свет,
так же, как и Сареван. И в этот час, когда мерцание лампы разгоняет мрак, их
не было бы в Эндросе.
  Она выпрямилась. Из ее волос выскользнула шпилька, и они рассыпались
по спине. Женщина подобрала их и пробормотала что-то, совершенно не
подобающее для королевы. Ее глаза встретились с глазами Хирела и
засверкали от досады. Его губы скривились. Он прикусил их. Ее плотно
сжатые губы задрожали, и наконец она не выдержала и расхохоталась, на миг
забыв о своем горе.
  - Ты выглядишь точно так же, как твой отец, - задыхаясь, произнесла
она. - Мне уже говорили это.
  Смех замер у нее на губах. Хирел огорчился: ее смех был чудесным,
звонким и искрящимся, как совранское вино.
  - Ему это тоже прекрасно удавалось: один взгляд - и конец моим
прихотям. - Она помолчала. - Он здоров?
  - При нашем расставании был здоров.
  - Я всегда сожалела о том, что мы были теми, кем мы были. И о том, что
нам пришлось сделать выбор. - Хирел молчал, и она поспешно улыбнулась.
  - Мы очень рады видеть тебя в Эндросе.
  Он слегка поклонился. Элиан нежно провела пальцами по его щеке. В этом
жесте не было ничего общего с оскорблением монарха.
  - Да, - сказала она, - ты его точная копия. Он был самым красивым
мужчиной, самым нежным и одним из самых сильных.
  Хирел усмехнулся.
  - Боюсь, я во многом уступаю ему.
  - Но ведь он был старше тебя. Смотри-ка, у тебя такие же широкие плечи.
  И ты будешь выше его. - В ее глазах заплясал озорной огонек. -
Возвращайся ко мне лет через пять, и я с радостью сбегу вместе с тобой.
  - Стоит ли ждать? - спросил Хирел. Он взял ее руку и поцеловал. -
Уедем прямо сейчас, будь моей возлюбленной, и пусть империи заботятся о
себе сами.
  - Кажется, ты почти серьезен, - с изумлением сказала Элиан.
  - Должно быть, это у нас в крови, - вздохнул Хирел. - Нас
воспитывают для красоты, для блеска, для величия, к которому нам положено
стремиться, и, кажется, еще для того, чтобы испытывать безумные страсти к
рыжеволосым королям и королевам.
  - Нет, это не безумие, - раздался за его спиной голос Саревана. - Это
проявление вкуса.
  Они обернулись. Сареван проснулся. Им показалось, что он выглядит
немного лучше, а может быть, дело было в его теплой улыбке.
  - Добрый вечер, мама, - сказал он, - добрый вечер, о западный лев. Не
окажет ли кто-нибудь из вас помощь умирающему от голода страдальцу?
  Когда Сареван начал есть, Хирел обнаружил, что может к нему
присоединиться: его желудок больше не стремился избавиться от того, что в
него попадало. Казалось, его организм уже понял то, чего еще не осознал его
разум.
  Кризис миновал. Сареван пошел на поправку. Он будет жить, и силы
вернутся к нему.
  
  ГЛАВА 8

  Xирелу часто доводилось бывать в храмах. Высокий принц Асаниана носил
титул жреца множества богов, со всеми их гробницами, святынями,
религиозными орденами и празднествами, украшением которых были члены
королевской семьи. Если бы храм Аварьяна в Эндросе сравнить с другими
известными Хирелу храмами, то оказалось бы, что по размерам он самый что
ни на есть средненький, и тем не менее жрецы и народ добились того, что он
выглядел прекрасно, хоть и не очень богато. Граждане Асаниана смотрели бы
на него с презрением и ворчали, что сын бога мог бы пожертвовать часть
своих хваленых сокровищ на украшение этого святого места. Но в остальном
здесь все было гармонично, и простота принимала форму высокого
искусства. Весь этот скромный зал с колоннами из золотого с прожилками
камня стремился к своему центру - алтарю, над которым висел в воздухе
золотой шар.
  Хирел забрел сюда из любопытства и еще потому, что девочка-послушница
вежливо и чинно передала ему приглашение. Остановившись, чтобы получше
разглядеть алтарь и шар, он удивился, как это человеку удалось сотворить
такое чудо.
  - Магия, - ответила девочка, словно он произнес свой вопрос вслух. - В
этом нет ничего особенного, хотя непосвященные пугаются. Однажды
несколько послушников украли шар и принялись играть им как мячом.
  Говорят, что принц Сареван поразил цель, угодив прямо в рыбный садок
настоятельницы, а ведь тогда он не был даже послушником, хотя после
Вершины Лета того года его и отправили в Хан-Гилен. Просто он рожден в
магии, и ему не нужны заклинания, которые должны петь остальные, чтобы
шар оставался в воздухе.
  - Неужели вы все здесь маги? - с легким раздражением спросил Хирел.
  Девочка подпрыгнула, отбрасывая назад свои длинные непокорные волосы.
  - Большинство из нас. Мы представляем Новый Орден под руководством
самого Солнцерожденного. Мы жрецы-маги, белые заклинатели.
  - И ты тоже?
  - Я скоро получу этот сан, - сказала она с высоты своих девяти лет.
  Действительно ли она уже такая большая? - Я избранная. Императрица
говорит, что я рождена в магии; она говорит, что я пойму это, когда стану
женщиной, и к тому времени я буду достаточно взрослой, чтобы должным
образом пользоваться моей силой.
  - Но не так, как ее сын.
  - Ну так что? Разве он может что-нибудь поделать? Ведь он не только
рожден в магии, он еще и носит золотую метку, в нем божественный огонь.
  Вот почему он был послушником в Хан-Гилене. Там находится Древний
Орден, там нет врагов, зато Красный князь - мудрейший маг мира. Он
воспитал Солнцерожденного и занимался с его сыном, и все говорят, что ему
удалось смягчить нрав принца. - Она осеклась. Ее глаза наполнились
слезами. - Это правда, что все говорят? Он при смерти?
  - Уже нет, - ответил Хирел.
  По ее щекам струились слезы, она смахнула их и нахмурилась, чтобы
остановить их поток.
  - Слава Аварьяну! Мы так горячо молились за него. Я хотела молиться
возле его постели, но мне не позволили, потому что я еще мала и не в полной
мере владею своей силой. Но когда это случится...
  Хирел доставил ей удовольствие, весьма заметно задрожав. Уже сейчас она
была бесподобна, а когда подрастет, то станет поистине роковой женщиной.
  Он прищурился.
  - Не ты ли приемная дочь императрицы? Та, которую Сареван...
  - Да, я одна из тех, кто находится здесь из-за того, что он сделал со своей
силой что-то непозволительное. Вот почему я рождена в магии. Меня
породил маг. Когда мне хочется позлить его, я называю его мамой. - Она
наклонила голову, блеснув глазами. - Наверное, он очень тебя любит. Ведь
он рассказывает об этом не всем подряд, а только тем, кому доверяет.
  Хирел заморгал. Девочка ждала, пока он соберется с мыслями. Она тоже
была полукровкой, маленьким гибким смуглым существом с глазами и
волосами цвета чистейшего асанианского золота. Когда она станет постарше,
то превратится в поразительную красавицу. И, конечно, будет чрезвычайно
опасна. Девочка улыбнулась, показав дырку на месте выпавшего молочного
зуба, и похлопала Хирела по щеке. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.
  - Бедный ребенок, да ты дрожишь. В чем дело? Это слишком трудно для
твоего понимания?
  - Это все вообще невозможно! - взорвался он.
  - Нет, возможно. Ведь мы - маги. - Без малейшей робости она взяла его
за руку. - А теперь пойдем. Мы попусту тратим время.
  Хирел не знал, чего ему ожидать. Вероятно, встречи со жрецом. Магом из
детских сказочек. Но он и не предполагал, с кем именно ему придется
разговаривать. Грубоватое лицо с землистой кожей выдавало в этом человеке
уроженца Девяти Городов, где появился Орден Магов. Но седеющая борода,
ожерелье и белое одеяние принадлежали жрецу Аварьяна. Он склонился над
свитком, сидя в пустой, залитой солнцем комнате, в компании маленького
существа со сверкающими глазами, которое устроилось на его плече и
мурлыкало.
  - Никогда бы не подумал, - сказал Хирел, - что маг, принадлежащий к
гильдии, смирится с ярмом Аварьяна.
  Человек абсолютно спокойно взглянул на него. Его спутник обвил хвостом
шею хозяина и зевнул прямо Хирелу в лицо Жрец шлепнул его, в ответ кот
выгнул свою гибкую спину.
  - Никогда бы не подумал, - ответил жрец, - что наследник льва
смирится с заточением в Керуварионе Хирел раздраженно улыбнулся.
  - Объявлено, что я нахожусь здесь на положении гостя.
  - Это действительно так?
  - Мне пришлось покориться неизбежному.
  - Понятно
Кот покинул свое место и прошествовал в тень. Его хозяин свернул и убрал
свиток, а затем повернулся к Хирелу.
  - Ты уже встречался с асанианским послом?
  - Какое тебе до этого дело?
  Жрец-колдун скрестил на груди руки. На вид это был совершенно
безвредный человек, пожилой, низкорослый, с усталыми глазами.
  - Мне есть дело до этого. Могу ли я доверять тебе?
  - А зачем?
  Жрец вздохнул.
  - Наследник Солнцерожденного уже познал предательство в одном из его
самых страшных обличий. Он мог умереть от этого. А ты, конечно,
величайший повелитель, но именно твой народ предал его.
  - Я знаю, что такое измена.
  - С чьей стороны, принц?
  Хирел поднялся и отчеканил ледяным тоном:
  - Обо мне говорится много плохого, и много плохого еще будет сказано, в
том числе и самим твоим принцем. Но в этом я не виноват. - Он сделал шаг
вперед и заговорил с пылкой убежденностью: - Что ты можешь знать обо
всех его страданиях? Разве ты способен понять это?
  - Успокойся, - сказал жрец. - Я всего лишь выполняю свой долг.
  - Как выполняли его и те люди, которые чуть не обрекли твоего принца на
смерть, не желая позвать к нему отца.
  Жрец поднялся. Его спутник мяукал и терся у его ног. Он протянул руки,
кот с легкостью вспрыгнул к нему и свернулся калачиком, уставившись на
Хирела бесстрастными золотыми глазами. Хирел ответил ему пристальным
взглядом - золото против золота.
  Ему казалось, что голос мага, тихий, но непреклонный, доносится из
глубины этих глаз.
  - Если бы вы принесли его сюда, такого бы не произошло.
  - Он хотел попасть к отцу, и я доставил его к нему.
  - Весьма похвально, - спокойно произнес жрец.
  - Зачем ты позвал меня? - спросил Хирел. - Какая тебе от меня польза?
  Или ты хочешь на моем примере предостеречь других и наказать меня как
предателя?
  - Это дело императора, а не наше.
  - Тогда зачем я тебе?
  Жрец долго смотрел на него. Без сомнения, не только глаза были его
оружием. И нос Хирела уже приобрел способность чуять запах колдовства.
  - Я хотел посмотреть на тебя. Понять, что ты собой представляешь.
  - Ну и как?
  - Ты не такой, каким себя считаешь.
  - С людьми это часто случается.
  - У тебя превосходное самообладание.
  - Я принц.
  Жрец склонил голову. Насмешливо и в то же время серьезно. Его
компаньон принялся мурлыкать.
  - В истинности твоего происхождения я не сомневаюсь. Но знаешь ли ты
его историю во всей полноте?
  - Я изучал ее.
  - Вместе с наставниками и философами. - В голосе жреца прозвучала
насмешка. - С людьми, которые видят только глазами, но лишены
внутреннего зрения.
  - А что там можно увидеть, кроме собственного отражения?
  - От чего погибла твоя мать?
  Этот удар потряс Хирела до самого основания. В глазах у него потемнело,
разум помутился. Он увидел себя словно издалека, застывшего,
ошеломленного; а через миг его тело уже неслось в смертельном полете. Маг
повалился на спину, не пытаясь защититься ни рукой, ни своей силой.
  Огромным усилием воли Хирел подавил в себе желание нанести
убийственный удар. Он отступил на шаг, потом на два, на три. Он вспомнил,
кем и чем является и как попал сюда, и сказал:
  - Она наложила на себя руки.
  - Почему?
  Принц должен обуздывать боль. Хирел, несомненно, был настоящим
принцем, но его воспитание еще не достигло завершения. Он не успел
научиться не замечать ран, однако он мог говорить, невзирая на боль, тихо и
почти спокойно.
  - Она не была рождена королевой. И так и не смогла стать ею. Она
смотрела в себя и видела лишь пустоту, смотрела вокруг и видела лишь
прутья клетки.
  Хирел видел сейчас свою мать даже яснее, чем своего мучителя. Когда он
вырос, то стал похож на отца, но в раннем детстве он был точной копией
матери. Ее мягкость и нежность были лишь одной видимостью. Она обладала
стальной волей, но сталь дала трещину, опутанная цепями королевской
власти и супружеского долга. Она хотела слишком многого: свободы, как
телесной, так и духовной. Ей удалось добиться у супруга разрешения
воспитывать сына. И она сделала из него то, чем была бы сама, родись она
мужчиной.
  - Говорили, что она сошла с ума, - сказал Хирел, вспомнив мать такой,
какой она была в день смерти: вся из золота и слоновой кости, прекрасная без
изъяна, с потерянной надеждой в глазах. - Мой отец принял ношу,
возложенную на него происхождением. А она не смогла. Она сопротивлялась
из последних сил, до самой смерти. Она отрицала даже богов.
  - Часто человек отрицает то, чего больше всего боится, - произнес жрец.
  - А разве ты не делаешь то же самое?
  - Я отрицаю вашу тысячу богов. Но я не отрицаю Того, кто олицетворяет
их всех.
  Принц зашипел. Образ, всплывший в его памяти, померк, им снова
завладело нетерпение.
  - И что моя мать стала бы делать с тобой, со мной или с твоим богом?
  - Мало, - ответил жрец, - и в то же время много. Даже собственный
образ тяготил ее, и она нашла прибежище в смерти. Что же она увидела и
чего так испугалась? Не только решеток своей тюрьмы. У самой последней
черты она увидела правду, и эта правда убила ее.
  - Правда, - скривился Хирел. - Я слышал, что здесь нет правды. Одна
жестокость.
  Жрец наклонил голову. Это было наиболее убедительным подобием
смирения.
  - Истина жестока. Твоя мать хорошо воспитала тебя, но этого
недостаточно. Было бы очень полезно, если бы ты кое-чему научился и у
твоего отца. Относительно богов и магии.
  - Принц Саревадин уже сделал все что мог, дабы заполнить этот пробел,
  - сказал юноша.
  - Так оно и есть. Но ты веришь?
  - В магию пришлось поверить, - признался Хирел. - А вот в богов -
пока нет. Надеюсь, что этого никогда не случится. У меня нет никакого
желания повиноваться капризам божеств.
  Стены храма не дрогнули, жрец не вскочил в гневе.
  - Каприз может оказаться целью и стать намерением, невзирая на наши
призрачные понятия.
  - А, - сказал Хирел. - Значит, вы затащили меня сюда, чтобы обратить
в свою веру. Это стало бы огромной удачей: прислужник Аварьяна на
Золотом троне.
  - И тем не менее так и случится.
  - Этого не случится, пока я жив.
  - Не надо клятв, принц, а то как бы не пришлось их нарушать.
  - И все же я клянусь. Я клянусь, что не склонюсь перед вашим богом. И,
конечно, не уступлю ему свой трон.
  - Даже ради любви?
  Боль заставила Хирела опустить глаза. Его ногти, которые уже достаточно
отросли и от которых он отвык, до крови вонзились в ладони. Он осторожно
разжал кулаки.
  - Я смогу признать, что бог существует, если получу веские
доказательства. Но неразумно требовать, чтобы я любил его.
  - Любви нельзя потребовать. Часто ее даже не желают. Однако она
приходит.
  - К кому угодно, но только не к Высокому принцу Асаниана.
  Жрец долгим взглядом посмотрел на него.
  - Ты правильно назвал себя. Но тебе неизвестно, что означает твое имя.
  Это случится. И я молю моего бога, чтобы это не принесло тебе страданий.
  
  Хирел убежал от этого тихого жреца-колдуна с жесткими глазами и
пророческими речами. Он понимал, что нарушает правила вежливости, но
решил не думать об этом. Дерзкая послушница куда-то потихоньку улизнула.
  Ему пришлось самому выбираться из храма, и он нашел более простой и
короткий путь, чем тот, которым его вела девочка. Оказавшись в городе, он
медленно прошелся по улицам. В нем клокотал гнев. Так много слов по
такому незначительному поводу, и тем не менее они причинили ему сильную
боль, разбередив незаживающие раны. Его проверяли, Хирел отлично
понимал это, но вот зачем - этого он не понимал. Да и не желал понимать.
  Его мать бежала от исполнения долга, наложенного на нее происхождением
и королевской властью. Но он не сделает этого. Он и так уже потерял
достаточно времени, как связанный, так и свободный. А теперь ему
предстоит узнать, какое место отведено ему в этом мире: пленник он или
свободный гость, готов ли Асаниан принять его или его ждет изгнание.
  
  Сареван встал на ноги. Более того, он ходил, используя Юлана в качестве
подпорки. После минутного изумления Хирел присоединился к ним. Он
чувствовал, как старается Сареван, как дрожит от напряжения. Его лицо было
мрачным.
  - Еще разок, - проскрежетал он, когда они проковыляли от постели до
стены и обратно.
  Хирел проглотил вертевшиеся на языке слова и поддержал этого
ненормального, обхватив его за талию.
  Наконец Сареван рухнул на кровать, вымученно улыбнувшись и тяжело
дыша, словно после длительной скачки.
  - Каждый час, - сказал он, тратя на это остатки последних сил, -
каждый час я это делаю.
  Хирел постарался, чтобы на его лице ничего не отразилось. Он накрыл
исхудавшее тело одеялом. Сареван вскинулся с прежней неугомонностью и
схватил Хирела за запястье, хотя даже поднять руку было для него
непосильным трудом.
  - Я поправляюсь, дитя. Я в этом уверен. Я уже намного сильнее, чем был
сегодня утром. А завтра я буду еще сильнее. Два-три дня - и я сяду в седло.
  Хирел едва сдержал ухмылку. Ну и парень! Он не только лелеет надежду,
он цепляется за нее обеими руками.
  Сареван отпустил Хирела и снова зашевелился, укладываясь на бок. Его
улыбка превратилась в кривую усмешку.
  - Я надоел тебе до слез, да? Почему ты так хочешь вернуться назад?
  - Я все еще твой пленник.
  Хирелу не хотелось, чтобы его слова прозвучали так просто и так горько. И
уж конечно, он не желал, чтобы с лица Саревана исчезла улыбка. А она
исчезла бесследно.
  - Ты не пленник, - сказал Сареван со всей возможной при его слабости
горячностью. - Я дал тебе обещание. Как только мы прибудем в Эндрос...
  - Вот уже четыре дня, как мы в Эндросе.
  Сареван закрыл глаза. У него был бесконечно усталый вид.
  - Ты свободен, - сказал он почти шепотом. - Свободен с того момента,
как встретился с моим отцом.
  Хирел не стал произносить благодарственных слов, потому что не
испытывал благодарности. Он отвернулся, и тонкие пальцы снова ухватились
за его запястье. Он взглянул в лицо человека, усилием воли возвращавшегося
к жизни.
  - Что ты собираешься делать? - спросил Сареван.
  - Ничего предательского, - ответил Хирел. Пристальный взгляд темных
глаз пристыдил его. - Я хочу поговорить с послом Асаниана.
  - Думаешь, это умно?
  - Я как раз и собираюсь это узнать, - сказал Хирел, садясь на край
кровати.
  Сареван приподнял руку, повернув ее так, чтобы солнечные лучи упали на
Касар. Хирел прищурился, защищая глаза от яркого блеска.
  - Ты хочешь остановить меня?
  - Разумеется, нет. Старый Варзун не представляет собой опасности; он
непогрешимо верен своему императору, и мои отец говорит, что тебя он
оплакивал от чистого сердца. Но кое-кто из его окружения может не желать
твоего возвращения.
  - В этом я не сомневаюсь. Я отправлю ему приглашение, достойное его
сана. Можно позаимствовать одного из твоих стражников?
  - О Аварьян! Ты, наверное, спишь, если и в самом деле просишь, а не
требуешь. - Сареван ухмыльнулся в нахмуренное лицо Хирела. Повысив
голос, он с неожиданной силой крикнул: - Старион!
  В дверях, бряцая оружием, появился вооруженный до зубов стражник. И
снова Хирел встретился со злобным взглядом поверх поблескивающего
наконечника копья
  - Кузен, - мягко произнес Сареван. Копье немного опустилось, но
пылающий взор не стал покорнее. - Кузен, если ты можешь ненадолго
оторваться от своих героических подвигов, то у нас к тебе дело.
  Бронзовое лицо молодого гилени потемнело от прихлынувшей крови. На
нем была алая форма императорских оруженосцев, которая совершенно не
сочеталась с цветом его волос. И все же это был очень красивый молодой
человек, и по его поведению было видно, что он это понимает. Он взмахнул
копьем с вызывающей дерзостью, предназначенной только Хирелу. В его
глазах, обращенных на Саревана, застыли любовь и печаль, гнев и тревога и
простая исполнительность.
  - Он беспокоит тебя? Отнимает твои силы какой-нибудь ерундой?
  - Не до такой степени, как это умеешь делать ты. - Сареван улыбнулся с
некоторой язвительностью, но без укоризны. - Как тебе кажется, ты
способен быть вежливым с асанианцем?
  Мысли этого юноши были ясны как день: <Только не с этим асанианцем>.
  Вслух же он произнес спокойно:
  - Прекрати меня дразнить, Вайян. Чего ты от меня хочешь?
  Сареван взглянул на Хирела, который растолковал суть поучения. Юноша
выслушал, повторил приказ слово в слово, с безупречной вежливостью
поклонился и вышел
Сареван задумчиво уставился в пустоту, где только что стоял Старион.
  - Прости этого парня, - сказал он, наполовину забавляясь, наполовину
раздражаясь. - Он ревнует. А ведь он один из тех, кто молился о приходе
того светлого дня, когда я найду кого-то другого, чтобы разыгрывать перед
ним роль старшего брата. Ну и вот, - внезапно рассмеялся он, - это
произошло! Но он боится, что ты занял его место как самый красивый
ребенок в семье.
  - Это невозможно, - возразил Хирел. - Пока ты жив, ты затмеваешь нас
обоих.
  - Да брось ты, я вообще ничего собой не представляю. С таким-то носом...
  Хирел фыркнул. Сареван благоразумно промолчал.
  
  ГЛАВА 9

  Идуварзун ин Кериз Искилиос, - объявил слуга с подобающей
торжественностью и сносным произношением.
  Эти слова сопровождались ухмылкой и подмигиванием, которые, по
счастью, не были видны послу. Хирел заставил себя сделать вид, что тоже не
замечает никаких гримас.
  Он принимал представителя своей империи в комнатке, небольшой для
откровенной беседы и достаточно просторной с точки зрения этикета. Принц
сидел в высоком кресле, не слишком напоминающем трон, окруженный
слугами и облаченный в расшитые пылающими солнцами одеяния. Семь из
них надевались одно на другое, а восьмое, которое обозначало его высокий
ранг, накрывало кресло и ниспадало на пол к обнаженным, покрытым
позолотой ногам. Рукава одеяния окутывали его руки, открывая
позолоченные кончики пальцев; высокий воротник обрамлял лицо, почти
лишенное позолоты и ритуальных узоров. Единственным его украшением
была серьга, ярко выделявшаяся на фоне потемневшей кожи.
  Несмотря на то что Хирел хорошо владел собой, его сердце больно
сжалось, когда посол, гордо несущий свое имя, приблизился к нему. Хирел
знал его, потому что они были родственниками. Старая кровь по-прежнему
бурлила в его венах. Хотя годы обесцветили его волосы, а кожа оттенка
слоновой кости слишком обтягивала выступающие гордые скулы, его глаза,
глубоко запавшие от старости, все еще были зоркими как у сокола. Янтарно-
золотые, они блестели, оттененные белизной волос и кожи старика. Даже
становясь на колени, посол строго придерживался требований протокола,
которые гласили, что лицо принца полагается созерцать, запоминать каждую
черточку, чтобы сохранить в памяти, когда этот образ навечно скроется под
золотой маской императора. Взгляд посла, длившийся нескончаемо долго,
выражал сомнение, потрясение и медленно расцветающую надежду.
  - Мой господин? - прошептал Варзун.
  Хирел подозвал его к себе. Посол подполз к нему на коленях с изяществом,
удивительным для старика. Когда до принца оставалось два шага, он замер и
протянул к нему руки. Кончики пальцев соприкоснулись с дрожащими паль-
цами посла в приветствии, положенном для близких родственников
императора. Варзун долго глядел на тонкие потемневшие пальцы с
короткими ногтями, а потом поднял глаза к переменившемуся лицу.
  - Мой принц, что они с тобой сделали?
  Хирел поднялся и жестом приказал послу встать. Варзун нерешительно
повиновался. Теперь Хирел был несколько выше его ростом. Старик моргнул
и с трудом улыбнулся, прогоняя внезапно навернувшиеся слезы.
  - Малыш, ты вырос. Но это, - он взмахнул рукой, указывая на волосы
Хирела и его исцарапанную щеку, - это непростительно. Кто это сделал?
  - Это не кто-то из Керувариона, - ответил ему Хирел. - Я обязан
жизнью принцу Аварьяна. Он нашел меня там, куда завела меня тропа
побега, и спас от псов, готовых растерзать меня, и от людей, хотевших
оскопить меня и продать в рабство.
  С каждым словом Хирела старик становился все бледнее. Под конец он
чуть не упал.
  - Мой принц. О мой принц! - Но он взял себя в руки, выпрямился и
четко спросил: - Твои братья?
  - Рабское отродье - Вуад и Сайел. И, без сомнения, - сказал Хирел, -
Аранос со всеми своими жрецами и колдунами, хотя он никогда бы не
решился открыто принять участие в заговоре. Это может угрожать его
восхождению на престол.
  - Ходят слухи, что Араноса провозгласят Высоким принцем, когда
истечет время траура. А согласно другим слухам, принцы ссорятся и никак не
могут поделить трон.
  - Они уверены, что я мертв. Какую сказочку они рассказали об этом?
  Варзун в нерешительности опустил глаза. Хирел ждал. Наконец старик
заговорил, медленно произнося каждое слово:
  - Болезнь, сказали они, о мой принц. Скоропостижная и заразная болезнь,
которая сделала необходимым сожжение твоего тела и всех твоих вещей. Они
устроили тебе пышные похороны с обильными жертвоприношениями.
  - А мои рабы? Мой сенель?
  - Они посланы, чтобы присоединиться к тебе на Девятом Небе.
  Хирел неподвижно стоял, придавленный весом своих одеяний. Он смутно
ощущал беспокойство посла. При Высоком дворе его считали старым
дураком, слишком верным и недалеким, чтобы смириться с почетным
изгнанием в страну варваров, и слишком слепым, чтобы не понимать того,
что, пока он олицетворяет мировую честность перед магами Керувариона, его
прислужники шпионят, плетут интриги и творят свои вредоносные дела в
самом сердце империи. Его речи всегда отличались чрезмерной для
придворного прямотой. Хирелу, прекрасно знающему законы двора, эти
придворные казались коварнее любой змеи в Кундри'дже. Кроме того, старик
обладал одним вопиющим недостатком: он осмеливался любить своего
императора и своего принца, каждый из которых спокойно убил бы его в
случае необходимости.
  Точно так же, как братья Хирела убили его слуг, чтобы те Не могли выдать
опасную тайну. Как убили его золотого жеребцу, чтобы никто не подумал,
что они посягают на привилегии Высокого принца. Не такая уж большая это
была потеря: несмотря на свой золотой блеск, жеребец был спокойным, как
вьючное животное. Рабы были только рабами, с руками, чтобы служить, и
ногами, чтобы бегать. И все-таки Хирелу будет недоставать маленького
певца. И евнуха с ловкими руками, который помогал ему расслабиться, когда
у Хирела не было ни настроения, ни времени для женщины. И Ша'ана,
который, единственный из всех, умел правильно и без боли причесывать его
волосы. И...
  Они заставили его сознать это. Сын Льва умер, сожжен и причислен к лику
бессмертных, с ритуальными сожалениями о том, что он не успел стать
продолжателем рода. Что ж, говорили люди, бедный мальчик, вечно больной
и слабый, хотя, пока он был жив, на него было приятно посмотреть. Кажется,
он преодолел свою юношескую слабость, но что сделаешь против голоса
крови и воли богов. Они забрали его.
  Хирел запрокинул голову и засмеялся. Он хохотал долго, громко и
непринужденно. Не переставая смеяться, он отшвырнул свои проклятые
свивальники и предстал перед Варзуном в одних шелковых штанах. Старик
снова чуть не упал в обморок, скорее при виде наготы принца, чем при виде
шрамов на его теле. Радость Хирела угасла. Он слегка постучал пальцем по
плечу Варзуна, отчего бедняга рухнул на колени.
  - Сядь, - приказал ему Хирел. - Дай отдохнуть своим костям и
выслушай меня.
  Варзун взял стул, принесенный одним из слуг, но никак не мог
успокоиться. В его глазах вновь появилось сомнение. Хирел вел себя не так,
как подобает. Старик еще пристальнее уставился в изменившееся лицо
принца.
  - Да, - сказал Хирел, - я твой принц, и я изменился. Целый цикл
Великой Луны и даже больше я бродил по дорогам в компании жреца
Аварьяна. Довольно долгое время я жил среди северных варваров. И то, что
привело меня к этому, обнажило совершенно новое лицо мира. Больше я не
тот ребенок, который доверчиво отправился прямо в когти своих дражайших
братьев. - Он поднял руку, чтобы помешать говорить Варзуну. - Сейчас
гонцы уже находятся на пути в Кундри'дж с вестью о моем воскрешении. Я
последую за ними. Но не сразу и не так быстро, и уж тем более не как сын
императора. У тебя найдется дюжина воинов, которым ты мог бы довериться
в случае смертельной опасности?
  - Мой принц, ты же знаешь, что все, что я имею, принадлежит тебе. -
Посла нельзя было назвать дураком. Несмотря на пережитое потрясение, его
мозг снова заработал. - Мои олениай не так верны мне, как делают вид, но
дюжину людей я найти смогу. Неужели ты отважишься ехать по чужой
стране с таким маленьким отрядом?
  - Мне нужна скорость и полная тайна. Я выдам себя за дворянина,
который направляется в Кундри'дж, чтобы занять свое место при Среднем
дворе. Мои враги не узнают правду о моем появлении до тех пор, пока я не
обрушусь на их головы.
  Варзун начал приходить в себя. Понимая, насколько безрассуден и даже
безумен план Хирела, он не решался возразить. Он лишь сказал:
  - По дороге тебе придется пользоваться почтовыми станциями и сверяться
с дорожными знаками. Но, мой принц, все может сложиться не...
  - Проследи за этим, - сказал Хирел. - Я должен появиться в Кундри'дже
в Первый День Осени.
  Варзун понял, что дальше спорить нет смысла, и поклонился, по-прежнему
сидя на стуле. Хирел вернулся в высокое кресло и наградил старика своей
самой очаровательной улыбкой.
  - А теперь, достопочтенный дядя, расскажи мне все, что произошло с того
момента, как я оставил При'най.
  
  Хирел предполагал, что наступит момент, когда его вызовут и потребуют
ответа за все его интриги. Но для него стало неожиданностью, что посланник
императора уже ждал, пока они беседовали с Варзуном. После ухода посла
Хирел оглядел свое одеяние из восьми частей, прикидывая, что именно
надеть, ограничился кафтаном и штанами и последовал за оруженосцем в
форме, отгоняя мрачные предположения. Ему не за что было извиняться и
нечего было скрывать. Даже от самого Мирейна Ан-Ш'Эндора.
  Однако, пригласив к себе Хирела, Солнцерожденный заставил его ждать, и
довольно долго. Правда, его устроили достаточно удобно: приемная
отличалась богатым убранством, выполненным в западной манере, с
изобилием подушек и ковров, а слуга принес вина и сладостей и даже
несколько книг, но Хирел ни к чему не притронулся. Он сидел, пытаясь
подавить тревогу и постепенно закипая.
  Он уже был предельно зол, когда оруженосец пригласил его к императору,
однако казался спокойным, собранным, величественным.
  Лорд Ан-Ш'Эндор не только не был подобающим образом одет для
аудиенции, но даже и не восседал на троне. Он как раз заканчивал позировать
скульптору, который все еще оставался в зале, соизмеряя пропорции тела и
мраморной, наполовину высеченной статуи при помощи веревки и циркулей.
  В каменной глыбе угадывались складки парадного одеяния. На императоре
были только его ожерелье и царственный сан. Он испытывал не больше
стыда, чем его сын, а тело его было не менее красивым. Глядя поверх головы
скульптора, он разговаривал с человеком в полном придворном облачении,
которого, казалось, вовсе не смущало неравенство в одежде.
  - К этому времени даже они должны понять, что сами во всем виноваты.
  Дважды меня не предают.
  - А как же их посланец, ваше величество? - спросил придворный.
  - Заплати ему и отпусти. - Человек поклонился; его господин принял
позу, указанную скульптором. - Достаточно одного крыла кавалерии. Я
думаю, это будет отряд Мардиана. Правда, он находится не так близко, как
другие, зато в последнее время они совсем разленились. Небольшая военная
кампания отвлечет его людей от местного пива, а его самого - от местных
матрон. Составь указ и до ночного колокола принеси его мне.
  Человек поклонился и ушел. Скульптор закончил свои измерения и тоже
ушел. Наконец император удосужился заметить того, кто стоял у дверей.
  - Высокий принц! Прошу прощения. Стоило мне послать за тобой, как у
половины империи возникли ко мне неотложные дела.
  Хирел понимающе кивнул головой.
  Слуга принес одежду императора: рубашку, штаны, кованые сапоги и
богато расшитый плащ - повседневный наряд повелителя Ста Царств.
  - Мне столько приходится крутиться, - по-дружески непринужденно
сказал Солнцерожденный Хирелу. - То придет янонец в килте и плаще, то
южанин в штанах. Эта одежда помогает людям помнить, что я принадлежу не
одному княжеству, а всем сразу. - Он жестом подозвал Хирела к себе. -
Пойдем пройдемся.
  Он явно не привык, чтобы ему отказывали. Когда Хирел двинулся с места,
он подумал, что принял мудрое решение, сменив асанианские одеяния на
штаны, какие носят на востоке. У императора была поступь пантеры,
характерная для северян, и принцу пришлось постараться, чтобы догнать его.
  Пройдя совсем немного, они оказались в большом зале, где Хирел надеялся
получить наконец аудиенцию. Это помещение было еще скромнее, чем
остальные дворцовые залы. Здесь царил дух аскетизма: огромное высокое
пространство с колоннами, пол, выложенный простыми белыми каменными
плитами, на стенах - ни гобеленов, ни ковров. В глубине находилось
возвышение из девяти высоких ступеней с широким креслом, высеченным из
монолитного лунного камня. Высокая спинка Кресла переходила в огромный
солнечный диск Аварьяна. Диск из чистого золота, как гласили легенды. Его
лучи распространялись от стены до стены и устремлялись к высокому
сводчатому потолку. Естественно, человек, сидящий под этим сияющим зо-
лотым светилом, казался карликом, муравьем, пылинкой в глазу божества.
  Из другого конца зала казалось, что трон мерцает в полумраке. На самом
же деле здесь было темно, только солнечные лучи пробивались сквозь
жалюзи в крыше и отбрасывали золотые тени на прозрачный камень трона.
  Однако когда Солнцерожденный подошел ближе, трон засветился гораздо
ярче. Хирел сощурился, потому что свет слепил глаза. Сама Ясная Луна не
была столь величественна даже в своей полной фазе.
  Но император решил не подниматься на возвышение. Он остановился на
самой нижней ступеньке, глядя на сияющий трон. Его правая рука сжималась
в кулак и разжималась. Лицо казалось застывшим, молодым и старым
одновременно, лишенным возраста, как у настоящего бога.
  - Знаешь, - сказал он тихо, - когда я сижу здесь, то почти полностью
освобождаюсь от боли. И еще руки императрицы дарят мне облегчение. Но
оно никогда не бывает долгим.
  Если я задерживаюсь здесь, если моя гордыня возрастает, если я начинаю
обдумывать все способы использования данной мне силы, боль возвращается
и усиливается до такой степени, что я оказываюсь на краю безумия.
  Хирел ничего не сказал. Солнцерожденный повернулся к нему, сверкнув
глазами.
  - Когда я сижу здесь, то часто думаю о моей силе. Я думаю о жизни и
смерти, о тронах и империях. Не единожды я размышлял о путях разрешения
нашей дилеммы. У твоего отца есть дочери, все они благородного
происхождения, многие из них красивы, а некоторые - законные. У меня же
есть сын Мы могли бы объединить наши империи, избежать войны и достичь
мира для всех нас. Разве в моем предложении есть какой-либо изъян?
  - Мой отец тоже раздумывал над этой идеей. И, насколько мне известно,
он до сих пор не отказался от нее, однако большой надежды на
осуществление этого плана не питает. Твоя империя слишком молода,
слишком энергична и слишком привержена своему богу. Подобный союз,
бесспорно, пойдет на пользу Керувариону, а Асаниан падет совершенно так
же, как и в случае войны.
  - Неужели это будет так ужасно?
  Хирел глянул на императора востока и вспомнил легенды Безродный
выскочка, безжалостный воин и неумолимый завоеватель, слепой фанатик,
направляемый своим богом. Его сын родился в то время, когда он покорял
Девять Городов, родился прямо на поле битвы, посреди адского грохота, и
рос, кочуя вместе с армией с севера на восток, на юг и потом, медленно, со
многими остановками, на запад. Мирейн познал настоящий мир, только когда
его сын стал юношей и когда империи пришли к беспокойному
полуперемирию, словно два воина, которые обнаружили, что их силы равны,
а бесконечный поединок не приносит выгоды ни тому, ни другому. Однако
они маневрировали, они проверяли друг друга. В их распоряжении были
шпионы, мятежники и маги, бандиты и лорды приграничных территории и
даже охотники и пастухи, строившие небольшие сараи возле самых границ
империй.
  Военачальник Керувариона оставался главой армии даже в наряде южного
князя, жилистый, жесткий и острый как лезвие бритвы. К тому же Хирел
наблюдал его людей. За пределами Эндроса простой народ наслаждался
миром. Но в самом городе у каждого господина и у каждого слуги взгляд
выражал нечто такое, чему Хирел только сейчас нашел определение. Это был
взгляд сокола, смелого, яростного, готового убивать.
  - Такова воля бога, - не без сожаления сказал повелитель этих гордых
людей. - Асаниан - древняя и все еще сильная империя, но ее мощь
большей частью зиждется на развращении. Вы забыли своих богов. Ваш
народ готов воспринять самое заурядное суеверие. Великие мужи Асаниана
остаются верны холодному безумию логики или вообще ничем не зани-
маются, кроме собственных удовольствий. Во имя богов, или удовольствия,
или этой новой софистики, которую они называют наукой, насаждается
страх. Жизнь, по их мнению, ничто; свет - это иллюзия; мрак ждет,
призывает и сулит наслаждения в отчаянии.
  Да, подумал Хирел, он фанатик. Он говорит как сумасшедший на торжище:
  <Горе, горе пришло в Золотую империю! Червь гложет ее сердце. Скоро оно
высохнет и рассыплется в прах>. Вот уже тысячу лет безумцы кричат об этом.
  Кому-то удавалось поднимать целые армии, некоторых даже объявляли
божьими посланцами. Но все они исчезли, а Асаниан по-прежнему
процветает. Он поглотил их, как поглотит и этого величайшего из королей-
разбойников.
  Солнцерожденный расхохотался. Его радость казалась совершенно
неподдельной и неомраченной. Он легко взбежал по ступенькам и обернулся.
  За его спиной сиял трон, но Мирейн затмевал это сияние. Он блистал, он
пламенел, превосходя даже образ своего отца. Сев на трон, он оказался
обычным темнокожим человеком, невысоким и не особенно красивым. И все
же, как Хирел ни старался, он не мог оторвать от него глаз. Трон, на котором
сидел император, Солнце, сияющее за его спиной, - все это казалось лишь
оправой для его царственности.
  Хирел выпятил подбородок и попытался понять, в чем секрет очарования
этого человека. Да, нельзя не признать, что в нем есть величие. А еще
физическая и духовная сила, представительный внешний вид, сочетание ума
и интуиции, которому позавидовал бы любой придворный из Кундри'джа.
  Как легко уступить ему, склониться перед ним, почитать этого короля,
рожденного от бога. И пусть его армии прокатятся по вялому,
пресытившемуся Асаниану очистительной волной, пусть обновят его по
образу и подобию Аварьяна. Пусть будет царство света, где нет рабов, где
люди живут в мире и благополучии, лорды правят мудро и справедливо, а все
боги стали единым богом, который послал своего сына править этим миром.
  - Нет, - сказал Хирел. - Война есть война, даже если она священная. А
завоевание остается завоеванием. Ты тянешь руки к тому, на что не имеешь
права.
  - Я имею то право, которое дает мне мой отец.
  - А у нас есть право нашей древней независимости. Когда ты был молод и
дерзок, тебе удалось нанести нам глубокую рану: ты разрушил наши южные
границы и захватил половину наших северных провинций. Ты наносил удары
там, где мы были слабее всего, и продолжалось это до тех пор, пока отец
моего отца, утомленный войной и жестокими годами, не попросил мира.
  Почему ты согласился на него?
  Солнцерожденный ответил охотно, словно взрослый, который помогает
ребенку разобраться в чем-то непонятном:
  - Я слишком устал, мои воины тосковали по родным краям, а моя
империя нуждалась в повелителе, который не всегда участвует в военных
походах. Смерть старого императора и возложение маски на Зиад-Илариоса
продлили мир и сделали его прочнее. Это усилило и мою империю.
  - А теперь перемирие нарушено. Я много слышу о том, что мой отец
угрожает Керувариону. Но я не знаю, почему он это делает. Ты собираешь
свои армии и передвигаешь их. Твои шпионы сеют смуту даже в самом
Кундри'дже. Наши рабы восстают с твоим именем на устах. Наконец, ты
захватил еще одну северную провинцию.
  - Один из генералов злоупотребил своей властью. Его уже наказали.
  - Ну да, - сказал Хирел, - назначив губернатором твоей новой
провинции.
  - Нет, его казнили, - с силой произнес Солнцерожденный. - Но
провинцию мы удержали за собой. Вам от нее не было никакой пользы, разве
что питать ваши рынки рабов.
  - Но это были наши земли.
  - Были, - сказал Мирейн Ан-Ш'Эндор. - Полтысячи лет назад вашими
были и Сто Царств. А теперь и то и другое принадлежит мне, и их жители
довольны этим.
  - Ну конечно. Они не осмеливаются признаться, что думают иначе.
  - Я знал бы об этом.
  Хирел поднял на него глаза и подумал, что ему страшно.
  - Зачем ты позвал меня? Чтобы унизить? Чтобы запретить мне уехать?
  - Ни то ни другое. - Император поднялся со своего трона и сошел вниз.
  Хирел пристально глядел на него. Солнцерожденный улыбнулся без какого-
либо намека на напряжение. - Я в огромном долгу перед тобой; я обязан
тебе так, как ни один человек еще не был обязан другому. И я отплачу как
смогу, хотя в конечном счете мы должны быть врагами. Я приложу все
усилия, чтобы облегчить тебе путь через наши земли; я не накладываю на
тебя никаких ограничений и не ставлю никаких условий. Я даже не стану
просить, чтобы ты до отъезда отобедал с нами. Если, конечно, ты сам не
захочешь этого.
  - У вас здесь нет тех, кто пробует кушанья, - сказал Хирел. - Говорят,
твоей магии достаточно, чтобы обойтись без них. Яд превращается в мед
прямо в кубке. - Он помедлил и внезапно улыбнулся: - Мне очень
нравится медовое вино. Пожалуй, я пообедаю с вами.
  Солнцерожденный рассмеялся.
  - Будет и медовое вино, и прекрасное общество, и, пусть хотя бы
ненадолго, честная дружба. Что бы ни случилось потом.
  
  Часть вторая
САРЕВАДИН ХАЛЕНАН КУРЕЛИАН МИРАНИОН ИВАРЬЯН

  ГЛАВА 10

  Сареван не считал себя провидцем. Этим даром обладала его мать и в
меньшей степени - его отец. Они могли вызвать свою силу по желанию или
по необходимости, и иногда она покорялась их воле. А у него такого дара не
было. Ему лишь часто снился один сон, который казался удивительно
реальным. Он мог несколько изменяться, но его суть оставалась одной и той
же. Все начиналось спокойно. Тихий зеленый край, залитый солнцем,
мирный и благодатный. Но мало-помалу Сареван начинал понимать, что эта
безмятежность - иллюзия и мираж. Зелень увядала, земля ссыхалась, а
прекрасное, благосклонное и не знающее усталости небесное светило убивало
все вокруг. Ни одна тучка не осмеливалась затмить его лик. <Смотри, - пело
солнце, - как я прекрасно, как я великолепно и как милостиво. Ночь никогда
не придет сюда, чтобы мучить мой народ. Холод никогда не опустошит мои
земли>. Солнце пело, день не знал конца, беспрерывная жара сжигала все до
самых корней, весь мир погибал.
  Этот сон преследовал Саревана с той поры, когда он превратился в
мужчину. Этот сон мучил его и сводил с ума.
  Время и учеба подарили ему если не умение побеждать свой страх, то по
крайней мере способность стойко переносить невзгоды. Но от этого острота
его зрения не притупилась, и то, что было скрыто, проступало еще яснее. То,
что началось как просто ночной кошмар, превратилось в яркое пламя проро-
чества. Солнце принимало облик его отца, а неведомый край превращался в
его родной Керуварион. Сареван видел разрушенные города, убитых жителей,
стервятников, кружащих над опустошенными владениями. А его отец
возвышался над мертвым краем и улыбался, простирая свою руку. Он
смотрел на запад, где садилось солнце, где царил мир, пусть и неправедный, и
где был смертный человек в золотой маске, пожилой и непреклонный.
  Такое искажение правды о существующем мире сводило Саревана с ума.
  Мир в краю потаскухи Асаниан вместе с тысячей ее лживых божков
невозможен; руки Солнцерожденного не созданы для разрушения.
  Даже находясь на пороге смерти, Сареван видел этот сон. Он прятался от
кошмара, он спасался бегством, но повсюду обнаруживал лицо своего отца и
отшатывался в безумном страхе. Вовсе не Мирейн выиграл битву за его
жизнь, и не Вадин, подаривший ему свое имя и свою любовь, и даже не
Элиан, объединявшая души их обоих. Его вернул назад Красный князь Хан-
Гилена, заново научивший его терпеть боль предвидения. Но прежде князя
Орсана был кто-то другой. Он не помнил его лица, не знал, как звучит его
голос; но этот кто-то боролся, не давая беспамятству овладеть Сареваном. Эта
воля без имени и без лица заставила принца повернуться к свету, толкнула
его в раскрытые объятия Мирейна.
  Всего он вспомнить не мог. Он боролся. Он обрушил на отца всю свою
ненависть. Он обозвал его лжецом, убийцей и еще похлеще. Он в полной мере
раскрыл свое видение - и был побежден. Мирейн оказался сильнее.
  - Я не допущу этого, - клятвенно заверил Солнцерожденный. - Не
допущу. Я принесу народам мир и процветание и одержу победу над древним
мраком.
  - А как же Асаниан?
  - Асаниан мудра, она признает мою правоту. Она не слепа от рождения, а
ослеплена. Но я подарю ей ясность моего видения.
  Это обещание было истинным. Сареван жаждал его. В своем стремлении
поверить он уступил доводам отца и наконец погрузился в исцеляющий сон.
  И снова пришло видение. На этот раз Сареван не испытывал ужаса, но все
же сон был зловещим и слишком похожим на воспоминание. Нечто столь же
ясное, как пророчество, привело его в заросли кустарника на границе
Карманлиоса, где он нашел раненого ребенка, который по воле судьбы, по
рождению и по необходимости должен был стать его величайшим врагом. И
тем не менее прежде всего это был ребенок, к тому же опасно раненный.
  Хирел так никогда и не узнает, как близко он подошел к смерти и какой
трудной оказалась борьба за жизнь его тела и разума. В нем не было магии,
однако он обладал упорно сопротивлявшейся волей или силой, имени
которой Сареван не знал.
  Эта неведомая сила каким-то образом вмешалась в исцеление Саревана и
помогла ему. Кажется, Хирел умел распоряжаться ею. В ней сплетались
жестокость, безрассудство, дерзость и в то же время мягкость. Эта сила не
знала и не заботилась о том, куда направлены ее удары, но обладала умением
мгновенно залечивать ею же нанесенные раны, хотя бы ради собственного
спокойствия. Она оформилась перед глазами Саревана в лицо молодого
человека, возможно, лицо Хирела, избавившееся от юношеской нежности. В
этом лице крылось больше силы, чем Сареван мог ожидать, в нем были
королевское величие и гордость. Саревану оно не нравилось, он не мог
доверять ему. Но вот любить - да, полюбить его было нетрудно. Точно так
же Сареван не знал, нравится ли ему его отец и можно ли ему доверять.
  Мирейн стоял выше подобной простоты.
  Золотые глаза открылись, подбородок приподнялся. О, конечно, это был
Хирел. Никто другой не обладал таким пылким
нравом.
  - Я ключ, - сказало видение. Голос был низкий и все же бесспорно
принадлежал Хирелу. - Я ключ к тайне или к миру Запомни это.
  - Вероятно, ты никогда не избавишься от своей самонадеянности, -
заметил Сареван.
  В ответ на его легкомысленные слова видение нахмурилось
  - Я не заложник. Я - загадка. Запомни. Запомни. Запомни.
  
  - Запомни!
  Пробуждение Саревана было внезапным. Его разум помутился. Он
отчаянно цеплялся за ясность. За память. Лицо Хирела пропало. Сны и
пророчества с их ложью и безумием растворились в свете ясного дня. Принц
видел свою собственную кровать и свою комнату с высоким потолком,
ощущал свое полуизлечившееся тело. Его сила...
  Ничто. Молчание. Пустота, граничащая со страданием. Как бы ни был
ужасен его сон, но все-таки в нем он полностью владел своей силой.
  Сареван с трудом поднялся и, шатаясь, подошел к восточному окну, в
котором пылала утренняя заря. Перед ним простирался город его отца, его
собственный город. Над его крышами, на другом берегу Сувиена, неясно
вырисовывалась скала, подарившая этому городу имя: Эндрос Аварьян, Трон
Солнца. На ее вершине возвышалась башня, которую Солнцерожденный
возвел при помощи песни и силы и которая принадлежала ему, его
императрице и его побратиму. При свете миллионов звезд они стояли лицом к
лицу и взывали к Аварьяну, накрыв город сверкающим куполом магии. Всю
ночь скала была окутана облаком света, а когда встало солнце, его лучи
осветили настоящее чудо. Высокий холм казался еще выше, а его вершина
блестела как черное стекло, ограненное и превращенное в башню с четырьмя
выступами, похожими на рога. Пятый рог вздымался из центра, и на его
вершине, словно солнце, сиял кристалл. Ровность отвесных стен не
нарушалась ни окнами, ни воротами. Эта башня казалась не чем иным, как
миражом, видением, изваянным в камне скалы.
  Но это было не простое видение, не крепость и не памятник во имя
имперской гордости. Это был единственный в своем роде храм, возведенный,
чтобы свидетельствовать о могуществе бога. Согласно легенде, пока стоит
храм, город Солнцерожденного не падет, а его род не прервется. Его
потомкам, еще не родившимся на свет, здесь обещаны защита и покой.
  Сареван стоял возле окна, прислонившись к раме, и глядел на черную
башню. Даже в столь ранний час, когда первые лучи Аварьяна едва окрасили
небо, кристалл сиял так сильно, что мог ослепить человека. Сареван не мигая
уставился на него. Единственное, что у него оставалось, так это умение
смотреть, не сощуривая глаз, на режущий свет солнца. Прежде он мог пить
этот свет как вино, чтобы его тело служило ему в течение многих лет.
  Теперь это был просто свет, яркий, но не раздражающий глаза. Земля стала
всего лишь землей, прекрасной, но бессловесной, воздух - всего лишь
воздухом, простым и скучным, напитанным ароматами лета. Живые
существа, в том числе и люди, стали всего лишь телами, внешней оболочкой,
и не более: руки, голоса и глаза, в которых не отражалось ничего, кроме его
собственного лица.
  Юлан прижался к нему и замурлыкал. Сареван взглянул на него: серый мех,
гибкое кошачье тело, узкие зеленые глаза. Понимая печаль своего хозяина,
бессловесная тварь старалась утешить его как могла. Он Посмотрел на свои
пальцы, зарывшиеся в густой мех. Они были очень тонкими.
  - Завтра, - сказал он, - я прикажу принести мой меч.
  Его голос, как и глаза, изменился мало. Он звучал почти так же, как до
болезни.
  Сареван выпрямился. Ему пока еще не хватало сил, но он уже мог стоять и
ходить, а все остальное возвращалось к нему достаточно быстро, чтобы
изумить простого человека. Он сделал несколько шагов.
  - Мой господин звал меня?
  Сареван, захваченный врасплох между окном и дверью, чуть не упал. Он
напряг ноги, его лицо застыло. Это нервное юное создание в белой форме не
было ему знакомо. Новенький, судя по его виду, только что прибыл из
семейки какого-нибудь вождя дикарей, живущих в пустыне.
  Сареван никогда не мог понять, как ему это удавалось: наверное, это была
вспышка разума, и только, но в результате он всегда узнавал имя незнакомца,
его происхождение и бегло прочитывал мысли, которые невозможно было
скрыть от его силы. Он делал это, сколько помнил себя, по велению
инстинкта; так при первом знакомстве человек оценивает другого, лишь
мельком взглянув на него. И сейчас Сареван снова поддался инстинкту,
потому что еще не научился сдерживаться. Почувствовав на этот раз пустоту,
а вслед за тем резкую боль, он почти обрадовался.
  Во всяком случае, урок он усвоил и сумел не потерять сознания, хотя
мальчик в отчаянии закричал:
  - Мой господин! Может, мне принести...
  - Нет. - Сареван заставил себя выпрямиться. Боль утихала. Он с усилием
улыбнулся и приветливо сказал: - Должно быть, я возвращаюсь к жизни. Я
докатился до того, что мне оставили одну-единственную сиделку. Чем ты
заслужил такое наказание?
  Смуглые исцарапанные щеки мальчика зарделись, однако в узких черных
глазах заплясал веселый огонек.
  - Мой господин, прислуживать тебе - высокая честь.
  - Честь высотой в двести ступенек.
  Тем самым Сареван определил путешествие, которое намеревался
совершить. Оруженосец отошел в сторонку, может быть, чересчур поспешно.
  Сареван взглянул на площадку лестницы и вниз, на длинную спираль из
ступеней. Он знал, что заставило его жить в башне. Высота, свежий воздух,
юные мускулы и сила, которая могла подарить ему крылья, если он в них
нуждался. Не раз он взлетал прямо в высокое небо, и не всегда из башни.
  Один из садовников расхаживал по округе, настороженно поглядывая вверх,
чтобы озорной юный чародей не мог налететь на него внезапно и отобрать
шапку.
  Сареван взглянул на дикого кота, на крепкого юного оруженосца и вновь
пересчитал ступени. Двести две.
  Вздохнув, он словом и жестом приказал двигаться своим компаньонам: кот
шел впереди, а мальчик - рядом с принцем. Они прошли все двести две
ступени, и Сареван ни разу не оперся на своего спутника. Внизу ему
пришлось остановиться. Колени подгибались, ноги и руки дрожали, в глазах
потемнело. Но он заставил себя собраться.
  Мальчик, ростом на голову ниже его, глядел ему прямо в глаза, нисколько
не запыхавшись. Его черные брови нахмурились.
  - Ты плохо выглядишь, мой господин. Не отнести ли тебя наверх?
  - Как тебя зовут?
  Мальчик смущенно моргнул, сбитый с толку вопросом и тоном, которым
он был задан, но ответил довольно спокойно:
  - Шатри, мой господин. Сын Тиштри. Мне известно твое имя, мой
господин, - простодушно добавил он, не сумев, однако, скрыть озорства во
взгляде.
  Сареван пристально посмотрел в блестящие глаза, которые сначала широко
раскрылись, а потом смущенно опустились. Шатри снова покраснел. Когда
Сареван дотронулся до него, он вздрогнул, словно необъезженный жеребенок.
  - Успокойся же, парень. Я тебя не съем. Какое из моих имен тебе
известно?
  - Э, господин, я знаю их все. Мы должны их знать. Но мы обязаны
называть тебя мой господин и мой принц.
  - Почему?
  - Потому что мой господин. Потому что так и есть.
  - Какое простодушие!
  Но Шатри вовсе не был простаком. Он шел, подстраиваясь под нетвердый
шаг Саревана, он подставлял ему плечо, однако, когда принц заговаривал с
ним, он подавлял дрожь. Такое часто случалось с новичками, которые не
испытывали ужаса, прислуживая магам, но ужасно боялись общества
королей.
  Они остановились во дворе конюшни возле самой большой каменной
кормушки. Сареван присел на ее край. Долгое время он просто сидел и
возносил молчаливые благодарственные молитвы за то, что ему больше не
требуется делать ни шагу. Его зрение то прояснялось, то затуманивалось, а
тело не переставало дрожать. И все же он улыбнулся Шатри и нашел в себе
силы сказать:
  - Ты знаешь моего сенеля? Это просто чудо, жеребец с голубыми глазами.
  Приведи его ко мне.
  Мальчик замешкался, возможно, вспомнив наконец об указаниях,
полученных не от Саревана. Однако он поклонился и ушел. Юлан остался с
принцем. Сареван уселся на мокрую траву, которая росла возле кормушки, и
привалился к теплому надежному боку кота. Юлан снова принялся
мурлыкать.
  К ним подходили и увещевали принца. Сареван лишь улыбался в ответ, но
не двигался с места. Потом раздался чей-то крик, и огромная черная тень
вырвалась из дверей конюшни.
  Брегалан был не просто сенелем - он был потомком Бешеного. Он обладал
разумом человека, брата, родственника, и это сочеталось с телом и
мудростью животного. Он не выносил глупцов с их веревками и замками,
которые пытались разлучить его с его двуногим братом, и лишь однажды
позволил чужаку оседлать себя - ради спасения Саревана.
  Как и его предок, Брегалан был черным. Он был прекрасен и отлично знал
об этом. Он действительно был чудом, как указал о нем Сареван. В отличие
от других сенелей с их серыми или зелеными глазами и даже в отличие от
Бешеного и его потомства, чьи глаза сверкали как рубины, Брегалан смотрел
на мир голубыми глазами. В спокойные минуты они напоминали о голубизне
осеннего неба. В моменты ярости в них вспыхивал тот ясный сухой синий
огонь, который живет в самом сердце пламени.
  Брегалан увидел Саревана. Вращая глазами, он разбросал в разные стороны
нескольких самонадеянных дураков, стоявших у него на пути. Одного из них,
который не сразу отступил, он едва не затоптал.
  Расчистив двор, он подошел к Саревану с большим достоинством,
которому вредило только злобное фырканье в сторону Юлана. Кот отозвался
ленивым ворчанием. Брегалан не снизошел до того, чтобы услышать его, и
склонил голову перед хозяином, внимательно и осторожно рассматривая его.
  Сареван протянул руку и запустил пальцы в гриву сенеля. Брегалан опустился
на колени. Прежде он никогда этого не делал. Прогнав набежавшие слезы,
Сареван собрал остатки силы и взгромоздился на знакомую спину.
  - Вставай, - прошептал он в настороженно приподнятое ухо.
  Ехать верхом оказалось намного проще, чем идти. Поступь Брегалана с
рождения была легкой. Но теперь он сотворил настоящее чудо, сделав ее
мягче шелка. Жеребец обуздал свой бешеный нрав, хотя и не смог удержаться
от легкого пританцовывания, пробуждая в Сареване чувство, очень похожее
на радость. Он снова мог общаться с братом, и они начали бессловесную и
бесконечную беседу двух тел. Сареван перестал быть калекой, инвалидом,
бесценным сокровищем, вырванным у смерти. Он стал обычным человеком.
  - Это привилегия магов?
  Сареван посмотрел и встретил взгляд больших золотистых глаз, лишенных
белков, как у льва или сокола. Единственный из всех в Эндросе, детеныш
асанианского льва оказался достаточно храбр, чтобы ступить на площадку,
которую расчистил Брегалан. По-видимому, он и сам не осознавал своего
мужества. В нем говорил голос крови, о чистоте которой так тщательно пек-
лись в Асаниане в течение тысячи лет. Его надменность была столь же
великолепной, как высокомерие Брегалана. И жеребец, как когда-то до него
Юлан, понял и принял это. Юлан был очень обрадован. И, судя по блеску
глаз, Брегалан был обрадован не меньше. Сареван улыбнулся.
  - Каждый может научиться верховой езде. Так же как и искусству любви,
с которым, я готов признать, это имеет нечто общее.
  Хирел мало-помалу избавлялся от загара, приобретенного им в скитаниях, и
к нему снова возвращалась его благородная бледность оттенка слоновой
кости. Теперь даже легкий румянец ярко проступал на его коже. <Странно, -
подумал Сареван, - такое образование и такое воспитание, но стоит ему
услышать хотя бы намек на грубое слово, и он краснеет как девица>. Но
надменность всегда служила Хирелу защитой.
  - Я прекрасно умею ездить верхом, но только с уздечкой
  - А, - сказал Сареван, - без уздечки скачут только потомки Бешеного.
  Это сын его дочери.
  Хирел положил руку на шею Брегалана. Жеребец не воспротивился этому,
не набросился на наглеца и не прогнал его прочь. Сареван почувствовал
мгновенный укол ревности. Перед ним был чужак, надменный ребенок, не
обладающий силой, однако рогатый брат Саревана не только мирился с его
обществом, но и всем своим видом показывал, что принимает его. А этот
дурачок даже не понял, какая ему оказана честь.
  Сареван соскользнул с седла, что явилось для него первой половиной
наказания за идиотские мысли. Вторую половину он выразил в словах:
  - Хочешь научиться? Брегалан поможет тебе, если ты обещаешь не
оскорблять его, думая о нем как о безмозглом животном.
  Асанианец оставался холоден, но Сареван заметил, как озарилось его лицо,
прежде чем он успел скрыть радость.
  - А кто же он, если не животное?
  - Он родственник и друг. Он разумное существо, хотя у него нет языка,
чтобы сказать тебе это. - Сареван взмахнул рукой с изяществом истинного
принца. - Так ты садишься в седло?
  Брегалан был самым крупным потомком Бешеного, и, хотя для жеребца
японских кровей высокий рост - обычное дело, принцу старинного
асанианского рода пришлось довольно высоко подпрыгнуть, чтобы
взобраться в седло. Хирел проделал это с отточенной грацией танцора,
присущей всем его движениям, и сверху вниз взглянул в лицо Саревана.
  Сареван улыбнулся.
  - Ну, начинай. У тебя нет ни узды, ни поводьев, но у тебя есть твое тело.
  Используй его. Твое тело должно говорить с телом сенеля. Да, вот так,
осторожно. Теперь слушай, он отвечает. Да. Да, вот так.
  Сареван вновь улегся на траву рядом с Юланом и повысил голос так, чтобы
его было слышно без усилий. Собралась толпа: конюхи, грумы, вездесущие
праздные зеваки. То, что чужак осмелился сесть на спину одного из этих
демонов, было большой редкостью. А то, что он оказался асанианцем, да в
придачу именно этим асанианцем, делало зрелище достойным созерцания.
  А кроме того, неохотно отметил Сареван, все пришли посмотреть на него
самого. И ради них он сел, скрестив ноги и выпрямившись, одетый в теперь
уже не слишком чистую рубашку, и прислонился к Юлану ровно настолько,
чтобы не было заметно, как он ослабел. Другой голос заполнил наступившую
паузу.
  - Нет, не пригибайся к седлу. Сиди прямо и не направляй его ногой. Всей
ногой, господин. Удары пятками его только раздражают.
  Каким же тусклым стал для Саревана этот мир, если Мирейн Ан-Ш'Эндор
выглядел в нем просто невысоким человеком в королевском платье и с очень
темной кожей! Сияние исчезло; в мозгу Саревана больше не звучал звенящий
певучий голос, знаменовавший присутствие Солнцерожденного, а ведь это
был его отец, источник его сил и его опора, притяжение которого может
сравниться лишь с притяжением земли. Даже когда он подошел и обнял сына
за плечи, тот почувствовал лишь прикосновение теплой плоти, родной, но все
же чужой Нить, связующая их, порвалась.
  Сареван уцепился за него и не заплакал. Это уже случилось после того, как
закончилось его долгое ужасное путешествие от границ страны смерти, когда
он проснулся и понял, что превратился в калеку. Сила исчезла, остались лишь
пустота и боль. Он расплакался как ребенок и рыдал до тех пор, пока не
взглянул своими опухшими затуманенными глазами на отца и не увидел на
его лице печаль и тревогу. И тогда он поклялся: больше ни единой слезы. Он
жив, он поправляется, и этого достаточно.
  - У него неплохо получается, - сказал Мирейн, поддерживая Саревана и
милостиво воздерживаясь от замечаний по поводу его состояния.
  Брегалан демонстрировал Хирелу, как дерется боевой сенель Керувариона.
  Юноша потерял свою напускную надменность и издал леденящий душу
боевой клич. Вместе они представляли великолепное зрелище: огромное
черное животное с голубым пламенем в глазах и всадник, словно сделанный
из золота и слоновой кости, слившийся с широкой спиной сенеля и поющий
таким пронзительным и чистым голосом, какого не бывает у обыкновенных
людей.
  Но голос сорвался, и Брегалан, только что демонстрировавший безупречное
послушание, сбросил Хирела прямо в кормушку. Тот встал на ноги,
задыхаясь, скорее потрясенный, нежели разгневанный, и вдруг взлетел в
прыжке над острыми, как копья, рогами и вновь оказался на той спине,
откуда только что был сброшен. Поднялся неимоверный шум: смех,
одобрительные возгласы и даже звон копья о щит одного из стражников.
  Мокрый Хирел восседал в седле и ослепительно улыбался. Брегалан задрал
голову и радостно заржал.
  
  Сареван не жалел о содеянном. Почти не жалел. У него не осталось сил на
подъем по лестнице, и наверх его отнес отец, не обращая внимания на слабые
возражения. Пока слуги раздевали и купали Саревана, он стоял рядом, а
потом сам уложил его в кровать.
  - Запомни, ты должен находиться здесь, - сказал Мирейн, отправляя
Шатри на сторожевой пост за дверь.
  Оруженосец, откровенно благодарный за пустяковый выговор, слишком
серьезно отнесся к поручению. Стоило Саревану пошевелиться, как Шатри
уже оказывался возле него, бдительный и грозный.
  Кстати, Саревану вовсе не хотелось шевелиться. У него ныли кости и
болели мускулы, о существовании которых он и не подозревал. А кости,
казалось, вонзались прямо в плоть.
  Он немного поспал, а затем поел, чтобы успокоить своих сиделок. Они
пытались напоить его вином, но даже его ослабленное обоняние различило
аромат сон-травы, и кубок полетел через всю комнату. Этот каприз,
недостойный принца, доставил ему огромное удовольствие. И убедил наконец
Шатри, что принца необходимо оставить в покое.
  
  Сареван проснулся. На него спокойно, без всякого выражения смотрел
асанианский принц. На мгновение Сареван растерялся, не в силах отделить
действительность от воспоминаний сна. Это лицо, казавшееся изваянием из
слоновой кости, было чуточку нереальным: безупречно прекрасное, без
единого изъяна, лицо ребенка и мужчины. В платье и покрывале из него
вышла бы восхитительная девушка; в кафтане и штанах он был потрясающе
красивым юношей. Саревану всегда хотелось погладить его, чтобы узнать,
так же ли это приятно, как смотреть на него. Хирел отвел глаза и нахмурился.
  - Тебе нельзя так переутомляться. Я должен был проследить за этим.
  - Ты все равно не остановил бы меня.
  Хирел ответил ему долгим взглядом. Внезапно он сказал:
  - Ну-ка повернись.
  Удивленный и подстрекаемый любопытством, Сареван повиновался.
  Проворные руки сбросили одеяло с его тела, и он слегка поежился. Краем
глаза он заметил, как замешкался Хирел, как расширились его золотые глаза.
  - Не слишком привлекательно, а?
  - Да уж, - прошептал Хирел.
  Его руки нащупали один из сотни ноющих мускулов. Сареван задохнулся
от боли и напрягся. Хирел делал что-то неописуемое: боль растаяла, исчезла,
а на смену ей пришли расслабленность и удовольствие. Грубеющий
мальчишеский голос произнес над самым его ухом:
  - Нет, ты вовсе не привлекателен. Ты прекрасен.
  Щеки Саревана запылали. Слава Аварьяну и японским предкам, что на его
коже это незаметно. А его язык всегда знал, что сказать. Он беспечно
произнес:
  - Что это ты задумал, мальчик? Хочешь сделать меня тщеславным?
  - С таким же успехом можно солить море, - ответил Хирел.
  Он взгромоздился на кровать, оседлав ноги Саревана. Его руки творили
чудеса, порхая по спине и плечам принца.
  Сареван глубоко вздохнул. Это было почти как грех. Чистейшее животное
удовольствие.
  В руках этого ребенка соединились мастерство и невинность.
  - Из тебя получился бы замечательный прислужник для купания, -
заметил неисправимый Сареван.
  Руки Хирела скользнули вниз, даря блаженство каждому участку спины.
  Потом они опять устремились вверх, и с бесцеремонностью, на которую у
него не было права, асанианский принц перевернул своего пациента на
спину. На его щеках играл слабый румянец. Кудри, ставшие довольно
длинными, падали на лоб. Сареван не мог побороть себя и протянул руку,
чтобы дотронуться до них.
  Мальчик уже усвоил урок. Он напрягся, но не пошевелился. Двигались
лишь его руки. Вверх. Сареван рассмеялся и сказал:
  - Ну же, смелее!
  Хирел очень медленно распрямился, отодвинулся и сел на край кровати.
  Его взгляд скользнул по животу Саревана и ушел в сторону. Сареван не
желал прикрываться. В особенности после замечания Хирела:
  - Так много, и пропадает зря!
  - Как дитя! Неужели завидуешь?
  - Это оскорбление. - Хирел подобрал под себя ноги и нахмурился. Когда
он станет старше, между его бровями наверняка останется складка. -
Солнечный принц, вот что я должен тебе сказать...
  Сареван ждал.
  Хирел ударил кулаками по коленям.
  - Этого вообще не должно было случиться с тобой и со мной. Тебе
следовало бы убить меня еще до того, как я проснулся у твоего костра. Я
должен был отнять твою жизнь, когда ты беспомощный лежал возле Лунных
Озер, или просто подождать, не отправляясь в путь, пока ты сам не умрешь.
  Мы не можем быть теми, кем мы стали. Мы не должны. Из-за того, что я
слышал и видел в Кундри'дже и Эндросе. Я знаю, что двумя ликами мира
правят два императора; но когда наступит наше время, лишь один из нас
сможет получить трон и власть. А это время наступит очень скоро. Твой отец
не скрывает этого. Мой намерен опередить его. И уже понемногу опережает.
  Разве ты - не доказательство этого?
  Горло Саревана сжалось от боли. Он с трудом произнес:
  - Я - всего лишь доказательство моей собственной глупости.
  - И это тоже, - охотно согласился Хирел. - А я- моей. Твой отец
утверждает, что его бог не позволит мирного союза наших империй. Мой
отец заявляет, что мы не должны допустить варварского натиска с востока. И
тем не менее мы с тобой - это мы. Признаюсь, мне будет нелегко смириться
с твоей смертью.
  - С чего ты решил, что тебе это предстоит?
  - Тогда покорись мне. Покорись мне сейчас и поклянись, что будешь
служить мне, когда я стану императором.
  Сареван подскочил и уселся на кровати. Истома, сковавшая его тело после
священнодействий Хирела, полностью исчезла. Отметина на его руке
вспыхнула сильнейшей болью. Но он засмеялся, хотя это было больше
похоже на вопль.
  - Ты кое-что забыл, львенок. Ты забыл, кто я такой. Аварьян не только бог
моего отца. Он и мой бог, и он управляет мной. Он... все еще... управляет
мной.
  Все еще. Сареван засмеялся громче и непринужденней, успокаивая боль,
которая вела его через безумие к благословенной милосердной ясности.
  Аварьян. Пылающий Аварьян. Никакому магу не под силу разлучить его с
единственным сыном его единственного сына. Он был здесь. Он был этой
болью. Он...
  Щеки Саревана обожгло. Он качнулся от ударов Хирела, моргая, но
продолжая улыбаться.
  - Ты что, сошел с ума? - заорал на него Хирел.
  - Нет, - сказал Сареван. - Я безумен не более, чем когда-либо.
  Юноша зашипел как кот, сунул руку в карман своего кафтана и вытащил
ее, дрожа и сверкая глазами.
  - Знаешь, что это такое?
  Смех, радость и даже безумие исчезли. Предмет в ладони Хирела светился
не только от падавших на него солнечных лучей, но в его середине прятался
мрак, который корчился и извивался, словно зверь в агонии. Еще это было
похоже на медленный смертельный танец. Это притягивало Саревана,
заставляло опускаться все ниже и ниже, призывало, шептало, обещало: <Иди
ко мне, и я снова сделаю тебя сильным. Иди ко мне, бери меня, владей мною.
  Я твоя сила. Во мне все волшебство, которое ты потерял. Возьми меня - и
исцелишься>. Сареван натужно выдохнул:
  - Убери это... убери...
  И предмет исчез. Медленно, очень медленно он исчез в складках расшитого
кафтана.
  - Нет! - закричал Сареван. - Не туда! - Он с яростью выхватил камень
и отшвырнул прочь. Камень упал как звезда, продолжая шептать. Сареван
стиснул запястья Хирела. - Как часто это касалось твоей кожи? Как часто?
  Мальчик испуганно заморгал.
  - Только сейчас. И когда я впервые взял его в руки. Мне не нравится
держать его. Но...
  - Никогда, - сказал Сареван, задыхаясь от гнева. - Никогда больше не
трогай его. Это смертельно.
  - Но ведь это всего лишь драгоценность. Хотя и связанная со смертью.
  - Это орудие черной магии.
  Сареван с трудом поднялся, волоча за собой Хирела, пока не догадался
отпустить его. Схватив первую попавшуюся одежду, он упал на колени.
  Камень пел ему: <Сила. Я несу в себе силу>. Глаза Саревана сузились. Он
шарил по полу, его правая рука трепетала.
  Он повалился вперед. Его рука безвольно упала на камень. У него не было
сил управлять ею. Приблизить вплотную. Взять - или отбросить.
  Золото встретилось с топазом. Песня превратилась в пронзительный крик.
  Боль выросла до страдания, стала нестерпимой, превратилась в
сумасшедшую муку и наконец подарила ему благословенное забытье.
  
  - Вайян. Вайян!
  Сареван застонал. Опять? Неужели ему так и не дадут умереть спокойно?
  - Саревадин. - Это была его мать, и ее тон не терпел возражений. -
Саревадин Халенан, если ты не откроешь глаза...
  Он выругался про себя, но глаза открыл. Он снова лежал в постели, и все
собрались: мать, отец и смертельно бледный Хирел с расширенными от ужаса
глазами.
  - Бедный львенок, - сказал Сареван. - Нелегко тебе с нами, безумцами.
  - И впрямь безумец! - взорвалась Элиан. - Не нашел другого оружия,
кроме своего Касара, чтобы разрушить Глаз Силы.
  Сареван заставил себя сесть.
  - Он исчез? Я сделал это? Он требовал, чтобы я взял его. Он обещал мне...
  обещал...
  Все разом накинулись на него, укладывая, поддерживая, пытаясь
успокоить. Но он овладел собой и сам улегся обратно, удерживая в своих
руках руки всех троих. Одна из них высвободилась: ладонь его матери,
сильная и гибкая. Элиан была разгневана, как всегда, когда гордость не
позволяла ей расплакаться.
  - Неужели ты никогда ничему не научишься?
  - Скорее всего, нет.
  - Молокосос! - Ее оплеуху можно было назвать ласковой. - Да, он
исчез. На расстоянии отсюда до самого Хан-Гилена кое у кого теперь болят
головы, но Глаз разрушен. А тебе это едва не стоило жизни.
  -А я бы хотел, чтоб это случилось! - выкрикнул Сареван с внезапной
страстью. - Хотел бы, чтоб меня убили в Шoн'ae. Какая от меня польза?
  Искалеченный, беспомощный, слабый как младенец - кому я нужен?
  - В данный момент, - холодно произнес Мирейн, - не слишком многим.
  - Он тоже высвободил руку и обернулся к Хирелу. - Принц, как ты себя
чувствуешь? Здесь прокатилась громадная волна силы, и ты был почти
накрыт ею. Если ты позволишь...
  Хотел этого Хирел или нет, но Мирейн осмотрел его глазами, руками и
силой. Вялый и уставший Сареван все-таки смог почувствовать эту силу и
понять, как и почему она повинуется отцу.
  Однако он забыл о данной им клятве. Проглотив невыплаканные слезы, он
сел в кровати. На этот раз его никто не стал останавливать. Сареван поставил
ноги на пол, собрал остатки сил и поднялся. Его колени подгибались. Он
напряг их, заставил себя подойти к восточному окну и наполовину сел,
наполовину привалился к крепкому подоконнику. Он и не знал, что
наступила ночь. Воздух был холодный, а его тело обнажено, как в день
появления на свет. Он поежился.
  Его окутала теплая ткань. Это оказался плащ, накинутый на его плечи
руками матери. Ее быстрая рассеянная улыбка была известна всем матерям и
их великовозрастным широкоплечим сыновьям. Она нахмурилась, увидев
выступающие на этих плечах кости. Сареван быстро поцеловал ее в щеку,
пока она не увернулась.
  - Я буду сильным, - сказал он больше самому себе, нежели ей. - Буду.
  
  ГЛАВА 11

  Ax ты, маленький потаскун! - раздалось из-за двери, ведущей в Зеленый
двор.
  Сареван узнал и этот голос, и другой, вступивший вслед за первым.
  - Желтый варвар. Ты не мог просто убить его, да? Тебе нужно было
заставить его страдать.
  Вмешался кто-то третий.
  - Но мы все знаем. Мы видим, что ты пытаешься с ним сделать, пока он
не в состоянии защищаться.
  - Да, любовничек, - насмешливо продолжал первый, - давай,
продолжай в том же духе. Посмотрим, куда это тебя заведет.
  Сареван отодвинул засов и на мгновение ослеп от яркого солнца. Ему
пришлось сощуриться, чтобы разглядеть, что происходит. Ощерившийся
Хирел стоял в окружении молодых людей, одни из которых были в форме
императора, а другие - в одежде лордов, каковыми они и являлись. Сареван
знал их всех. И некоторых даже любил.
  Что бы там Хирел ни чувствовал, он скрывал это под своей императорской
асанианской маской. И только губы, плотно сжатые и побелевшие, выдавали
его.
  Третьим говорил Старион, и его слова звучали особенно угрожающе.
  Теперь он снова открыл рот. Казалось, он плачет или близок к этому.
  - Вчера я видел принца во дворе конюшни. Я заметил, как его относили
на руках наверх. Это твоя работа, твоя и твоего дьявола-отца. Ты заманил его
в ловушку, которая чуть не убила его. Ты хитростью заставил его привести
тебя сюда. Именно ты вложил колдовской камень в его руку. И все-таки тебе
удалось втереться в доверие к императору. Но мы-то знаем, кто ты есть на
самом деле.
  - Шпион и предатель, - сказал сын князя из Байяна, и его добродушное
круглое лицо помрачнело. - Вполз сюда как червяк, чтобы изгрызть сердце
Керувариона. Ты что, принимаешь нас за дураков, скотина?
  - Да что с ним разговаривать, - заявил здоровенный детина из Янона, не
самый высокий среди них, но самый крепкий. - Он асанианец. Он родился
со змеиным языком, только вот нас он считает недостойными беседы.
  Правда, пока что он еще не добрался до императора, чтобы шипеть в его уши.
  Ну что ж, маленькая гадюка, я укорочу тебе язык. Хирел плюнул ему в лицо.
  Едва услышав громовой рев и увидев, как все разом бросились на Хирела,
Сареван мгновенно оказался в самой гуще потасовки, щедро раздавая удары
и получив по крайней мере один удар, который чуть не поверг его на землю.
  И тут кто-то пронзительно закричал:
  - Вайян!
  Дерущиеся в смятении отпрянули в разные стороны. Глядя на их лица,
Сареван еле удержался от смеха. Он медленно положил руку на напряженные
плечи Хирела и сказал:
  - Ах, вот ты где, брат. А я искал тебя.
  Старион взорвался.
  - Ты что, не знаешь, кто он такой, Вайян?
  - Конечно, знаю, - ответил Сареван и опять обратился к Хирелу: -
Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.
  - Как ты еще можешь ему что-то показывать? Как ты можешь доверять
ему? Он явился сюда, чтобы погубить всех нас, а тебя в первую очередь.
  Сареван глубоко вздохнул.
  - Какой он худой, - прошептал кто-то слишком тихо, чтобы можно было
распознать, чей это голос, а Сареван не отводил глаз от Стариона. - Какой
он слабый. О Вайян!
  Сареван проглотил горький ком в горле и как можно спокойнее произнес:
  - Родственники, меня согревает ваша озабоченность. Но я буду вам очень
признателен, если вы прибережете свой праведный гнев для тех людей,
которые действительно мне вредят и к числу которых этот принц не
относится. Если вы еще хоть раз дотронетесь до него, будете ему угрожать
или скажете о нем дурное слово, я лично призову вас к ответу. - Он
подтолкнул Хирела вперед. - Пошли.
  
  - Это было не слишком умно, - сказал Хирел.
  Сареван рассмеялся, хотя ему было так больно, что на глаза
наворачивались постыдные слезы.
  - А что умно? Я и раньше указывал этой компании идиотов на их место.
  Хотя нет, - признал он, - таких резких стычек у нас не было. Боюсь, тебе
это только повредит.
  - Как и тебе самому.
  - Ерунда. Некоторое время они будут дуться и отворачиваться от меня, но
потом все вернется на круги своя, словно ничего и не произошло. Так бывает
всегда.
  - До тех пор, пока они не зайдут слишком далеко.
  - Этого не случится, - сказал Сареван с убежденностью, которой на
самом деле не испытывал. Он открыл запертую дверь, снова выйдя из
полумрака в жару и ослепительный свет буйного лета, и был вознагражден: у
Хирела захватило дух. - Это мой собственный сад. Отец и мать сотворили
его для меня при помощи своей силы. Он не такой большой, как кажется.
  - Пруд такой огромный, как море! - воскликнул Хирел, превратившийся
в восторженного мальчишку, каким и был на самом деле. - Море, лес и
зеленая равнина. А что это за гора?
  - Дворцовая стена, покрашенная и заколдованная таким образом, чтобы
она напоминала пик Зигайяна, который возвышается над озером Умиен.
  Сареван сбросил килт и шагнул в воду. После долгих раздумий Хирел
последовал за ним. Сареван легонько стукнул его по плечу, вызывая на
соревнование:
  - Давай наперегонки до острова!
  Хирел выиграл, но с большим трудом. Они упали на траву, восстанавливая
дыхание, и улыбались друг другу и сияющему небу.
  Хирел первый перестал улыбаться. Он снова нахмурился.
  - Солнечный принц, мне не угрожала опасность. И напрасно ты ввязался в
драку.
  - Неужели? А со стороны мне показалось, что они затеяли во имя меня
настоящую войну. - Что-то в лице Хирела заставило Саревана напрячься,
перевернуться на живот и лечь, опершись на локти. - В чем дело? Ты чего-
то недоговариваешь?
  - Это не так.
  - Не лги мне, львенок. Лгать нехорошо!
  - Ну ладно, помесь. Я скажу тебе. Они действительно собрались начать
войну против тебя. И не они одни. По всей вашей империи и за ее пределами
распространились слухи, будто бы мой отец и я затеяли заговор с целью
погубить тебя и благодаря этому уничтожить отца и всю вашу империю. Твой
народ взывает к отмщению. Твои лорды и князья вооружаются для войны.
  Мудрецы призывают к спокойствию, но их никто не слушает.
  Несмотря на жару, Саревана пробрал озноб. Он прибыл в Эндрос ради
спасения отца, чтобы предупредить его о том, что войны с Асанианом
необходимо избежать. Его согревала робкая надежда, что ему удастся
остановить назревающий конфликт. И вот он потерпел неудачу, даже более
страшную, чем мог предположить. Прибыв домой в таком ужасном
состоянии, почти на краю гибели, он еще сильнее раздул искру, которую
намеревался погасить. Теперь она превратилась в яростное всепожирающее
пламя, и все это из-за его неисправимого безрассудства.
  - Нет, - сказал он. - Пока еще нет. У моего отца достаточно
здравомыслия. Он остановит это.
  Хирел горько рассмеялся.
  - Твоему отцу лучшего и желать не надо. У него есть ты, живой и
достаточно здоровый, и у него есть война, которой он так долго ждал. Он
поклялся, что к следующей Вершине Лета будет сидеть на Золотом троне.
  - Нет, - не смог удержаться Сареван. - Ради меня он того не сделает.
  Лицо мальчика приблизилось к нему. Он выглядел испуганным, хотя и
пытался не показывать этого. Сареван потерял остатки здравомыслия. Он
встал на колени и ударил кулаками о земле. А потом нырнул в воду.
  
  Сареван чуть не забыл одеться. Его косичка расплелась, и длинные волосы
сохли на ветру. Впервые после того как он окинул Шон'ай, его тело
подчинялось ему. Ноги несли его, а куда - ему было все равно.
  В конце концов он оказался в своей башне, чтобы надеть платье принца и
массивное ожерелье жреца и явиться на пир, на который его не пригласили.
  Из-за того что Шатри - будь проклято его усердие? - оставил его
немного отдохнуть, Сареван опоздал. Все уже сидели за столом: император,
императрица, властелин Северных княжеств, лорд канцлер Юга, их жены, их
слуги и даже некоторые из их детей. А на почетном месте, застывший, словно
золотое изваяние, сидел Хирел Увериас.
  Их взгляды угнетали Саревана. Большинство из присутствовавших видели
его впервые с тех пор, как он вернулся. На их лицах читались ужас, печаль и
еле скрываемая жалость. А также гнев, глубокий и нерушимый, который
наиболее сильно пылал в сердцах молодых людей, братьев и друзей принца.
  Он одарил их широчайшей улыбкой и произнес:
  - Добрый вечер, господа. Я слышал, что вы собрались на войну, а меня с
собой не берете.
  Никто не проронил ни слова. Сареван не смотрел ни на отца, ни на мать,
хотя знал, что она привстала со своего места. Он сел рядом с Хирелом и
потянулся за наполненным до краев кубком. Подняв его, он провозгласил:
  - Выпьем за смерть!
  
  Он заплатил за это, и недешево. Не то чтобы Мирейн упрекал его.
  Император ничего не сказал, и это было намного хуже. И Саревану пришлось
сидеть, есть, пить и доказывать всем, что он по-прежнему остается
Сареваном Ис'келионом.
  Он проснулся, что было неизбежно, но не в своей постели. Теплым
комочком рядом с ним свернулся Хирел.
  - Будь они все прокляты, - прошептал Сареван. - Будь прокляты.
  - Это ты про кого?
  Сареван вскочил, поморщился, схватился за желудок и снова упал на
подушки, разрываясь между гневом и весельем.
  - Львенок! А я думал, что ты спишь.
  - Как видишь, нет. - Хирел устроился поудобнее, подперев рукой голову.
  Его глаза все еще были затуманены сном. - Так кого ты проклинаешь? -
спросил он.
  - Да всех!
  Хирел удивленно поднял брови. Вторая попытка удалась Саревану лучше.
  Он широко развел руки.
  - Они сделали меня точкой приложения ярости и жалости, мое имя
красуется на их военном стяге.
  - Я знаю, - сказал Хирел. - Меня изумляет, что ты не такой, как они.
  Ведь ты действительно попал сюда при смерти и в моей компании. Так разве
могло все кончиться по-другому?
  Слышать собственные мысли из уст другого человека оказалось еще
больнее. Сареван занес руку для удара, но усилием воли заставил ее
опуститься.
  - Ты должен бы радоваться, - продолжал тем временем юный демон. -
Ты получил войну, то есть возможность покрасоваться в полном боевом
облачении, помахать мечом и заслужить имя героя. Разве не эта мечта
скрывается в сердце каждого добропорядочного варвара?
  - Может, я и варвар, - процедил сквозь зубы Сареван, -но я не желаю
быть причиной этой войны. И не буду ее причиной.
  - Не поздновато ли для подобных заявлений?
  - Может, еще и нет. - Сареван осекся и сжал зубы. - Нет! Этого еще не
хватало.
  Удивительно, но Хирел промолчал. У Саревана зачесался подбородок. Он
поцарапал пальцами щетину, скорчил гримасу и медленно поднялся. Он
твердо стоял на ногах. Волна дурноты прошла. Все дело было в вине, а не в
слабости. Он расправил мускулы, каждый из которых повиновался ему,
вспомнив наконец о былой гибкости. В моменты подобного гнева и безумия
Саревану хотелось петь.
  Он воспользовался ванной Хирела и его слугами, а затем послал за своей
одеждой. Пока ее несли, он поел, потому что в нем проснулся дикий голод, и
это являлось превосходным знаком, даже лучшим, чем та легкость, с которой
он двигался. Когда принесли его одежду, он облачился со всей тщатель-
ностью, любуясь на свое отражение в высоком бронзовом зеркале. Чистый,
гладко выбритый, с причесанными и убранными, насколько это было
возможно, волосами, Сареван остался доволен собой. А царственная простота
его обуви и штанов и элегантность кафтана в сочетании с массивным
красновато-золотым ожерельем на шее делали его просто великолепным. На
исхудавшем лице глаза казались слишком большими и блестящими, но с
этим ничего нельзя было поделать. И все же кое о чем он сожалел: если бы он
не потерял сознания, то не позволил бы сбрить бороду.
  Сареван вздохнул и пожал плечами, а затем улыбнулся Хирелу, отражение
которого возникло в зеркале за его спиной. Хирел оглядел его с ног до головы
и подмигнул.
  - Собираешься кого-нибудь соблазнить?
  - Весь Керуварион, - ответил Сареван.
  Мальчик наклонил голову и удостоил его одной из своих редких улыбок.
  Он выглядел как кот около сметаны. Сареван сглотнул ком в горле. Что-то
его беспокоило.
  - Хирел... - осторожно начал он. - Насчет прошлой ночи. Почему я...
  - Ты был просто великолепен, - сказал Хирел. - Ты был воплощением
жизни и души в едином теле. Ты был светом и пламенем и всех их держал в
кулаке.
  - Ну разумеется. Для того я и пришел. Но почему я... - Выговорить было
трудно, а Хирел, теплый и коварный, с маслеными глазами, не пытался
облегчить его задачу. Он играл в собственную игру и наслаждался ею все
больше и больше. - Как, в конце концов, я оказался в твоей кровати?
  - Разве ты не помнишь?
  Изумление было отлично разыграно, но Сареван разгадал притворство. Он
угрюмо уставился на Хирела.
  - Ну ладно, львенок. Что я сделал, и почему так все произошло?
  Хирел сбросил маску придворного льстеца, сменив ее на личину
избалованного принца, слегка надутого и оскорбленного.
  - Ты не сделал ничего, кроме того, что опился вином, поверг всех в
остолбенение своим буйством и повалился в постель. В мою постель. Потому
что, сказал ты, двести ступеней - слишком много, а людям хочется
поговорить и ты намереваешься дать им повод для разговоров. Думаю, ты об
этом помнишь.
  - Смутно, - признался Сареван. - Ну а теперь расскажи мне все
остальное.
  - Нет.
  Сареван взял этот упрямый подбородок и приподнял его. Он
сопротивлялся. В гневном порыве Сареван наклонился и запечатлел долгий и
крепкий поцелуй. Достаточно крепкий, чтобы остался синяк, и достаточно
долгий, чтобы воспламенить их обоих. Затем он так быстро отстранился, что
Хирел покачнулся.
  - Этого ты и добивался?
  Хирел обнажил зубы. Это была скорее улыбка, нежели злобный оскал.
  - Неплохо для начала, - сказал он.
  Гнев Саревана утих. Он осторожно встряхнул Хирела за плечи.
  - Это всего лишь кучка ревнивых детей. Несмотря на всю их болтовню,
они знают правду так же хорошо, как и мы.
  - Но в чем заключается правда? - спросил Хирел.
  - А как ты думаешь?
  Хирел быстро и нервно тряхнул головой, словно отбрасывая назад свои
некогда винные великолепные кудри.
  - Правда заключается в том, - взорвался он, - что я - потаскун и
шпион, я был твоим пленником и замыслил твое убийство, и стоит тебе
сказать слово, одно только слово, как я окажусь в твоих объятиях. - Он
уставился пылающим взглядом в лицо трусливо молчащего Саревана. - Да,
я ничего не могу с собой поделать. И меня это вовсе не радует! Я - худший
из дураков. Я воспользовался тобой и управлял тобой, потому что, кроме
тебя, никого не было. А потом я доверился тебе. Я понял, что не могу
ненавидеть тебя, даже когда мне казалось, что ты предаешь меня. И теперь я
пропал окончательно. Я мог бы стать твоим любовником, я с радостью стал
бы им, не требуя даже вознаграждения, положенного шлюхе. Но в конечном
счете я остаюсь тем, кем рожден. Высоким принцем Асаниана. И твои
родственники это знают. Они все прекрасно поняли. Я мог бы любить тебя
без оглядки - и предать с глубоким сожалением, пусть даже это стало бы
причиной твоей смерти.
  - Аварьян, - тихо сказал Сареван. - Милосердный Аварьян. Я и не
предполагал...
  - Как же ты наивен! - сказал этот не похожий на ребенка ребенок,
стряхивая слабые руки Саревана со своих плеч. - Ты что-то замышляешь, и
я знаю, что это должно быть. Мне кажется, что это совершенное безумие.
  - Но ты не можешь остановить меня.
  - Даже если бы и мог, то не стал бы этого делать. Я сделал бы все, что в
моих силах, чтобы помочь тебе. Но хочу предупредить тебя: я не стану
предавать свою империю, и бог, которому ты дал обет, для меня ничего не
значит.
  Внезапно Сареван рассмеялся.
  - Я воспользуюсь представившимися мне возможностями. Если я
выиграю этот ход, в предательстве не будет необходимости. Если меня ждет
поражение, то вряд ли я останусь в живых, и тогда меня ничто не будет
волновать.
  - Вот в этом-то и суть, разве нет? Лишившись своей силы, ты не видишь
цели в жизни?
  - Нет, я вижу одну цель и преследую ее. Позволь мне идти, господин? -
насмешливо спросил Сареван.
  Хирел так же насмешливо наклонил голову. Улыбнувшись и блеснув
золотой меткой на руке, Сареван покинул его.
  Это было бегство, но бегство от плохого к худшему. Накопленных
Сареваном сил было пока недостаточно, чтобы добраться до того места, куда
он хотел попасть. Он задержался в боковой комнатке возле покоев отца,
устроившись в потайной нише, где мог спокойно передохнуть. Людской
поток не докатывался сюда, хотя слуги сновали повсюду, спеша по своим
делам.
  Он уже собрался идти дальше и вдруг застыл в своей нише, скрытой
гобеленами. Торопливые шаги, звук задвигаемого засова, приглушенный
смех, рассыпавшийся на два голоса: низкий мужской и нежный женский.
  Остальное было понятно - пара любовников пребывала в неземном
блаженстве.
  Сареван не знал, смеяться ему или громко вздыхать. Перед ним не было
других дверей, кроме той, за которой скрывалась парочка, и чтобы
выбраться, ему пришлось бы пройти мимо них. Ему не хотелось
подслушивать и подсматривать за их возней. Они были слишком счастливы.
  Он заткнул уши и зажмурился. Перед его внутренним взором стоял
улыбающийся Хирел, превратившийся в девушку, нежную и бесстыдную.
  Сареван поспешно начал читать первую из Молитв Наказания с ее девятью
заклинаниями телесной боли.
  Возня любовников закончилась раньше молитвы. Отняв руки от ушей,
Сареван услышал лишь тишину. Он подождал, затаив дыхание. Ни
малейшего движения. Ни единого слова. С величайшей осторожностью он
отвел завесу в сторону.
  У него захватило дух. Они все еще были там, в гнездышке из ковров.
  Голова женщины лежала на плече мужчины; его рука запуталась в ее волосах.
  Если бы она встала, то волосы упали бы до колен, заливая спину огненной
волной, такой же яркой, как у самого Саревана.
  Он отпрянул назад в свое убежище, зажав руками рот. Вот так любовники!
  Ситуация была пикантной: император и императрица Керувариона, женатые
уже двадцать лет и назначающие друг другу тайные свидания, словно дети, и
их сын, оказавшийся в ловушке и ставший невольным свидетелем их встречи.
  Узнай об этом Элиан, она пришла бы в ярость. Саревану хотелось все же
надеяться, что в конце концов она рассмеялась бы.
  Она что-то сонно и нежно пробормотала. Сареван, собравшийся было
выйти из своего укрытия и обнаружить себя, замер.
  - Здесь никого нет, - сказал Мирейн, - и у нас еще достаточно времени,
прежде чем меня начнут искать. Я сказал им, что намерен прогуляться вместе
с Бешеным. Элиан тихонько засмеялась.
  - Тебя-то никто не осмелится побеспокоить. В этом я всегда завидовала
тебе. Потому что в поисках меня они прочешут все коридоры.
  - Ну и пусть. - Это прозвучало повелительно, но со скрытой улыбкой. -
И куда же ты так торопишься?
  - Ты не даешь мне времени объяснить. Ты горяч как мальчишка, а ведь
тебе уже достаточно лет, чтобы образумиться.
  - Бросьте, мадам. Разве седобородому старцу не дозволяется получить то
удовольствие, на которое он еще способен? Элиан фыркнула.
  - Даже если бы у тебя была борода, которой, к моей радости, у тебя пока
нет, в ней не нашлось бы достаточно серебра, чтобы купить ночь в армейском
обозе.
  - Этим утром, - сказал Мирейн, - я обнаружил серебряную нить.
  - Где?
  - Здесь.
  - Я не вижу... - Она осеклась, и вновь началась веселая возня, полная его
смеха и ее притворного негодования. - Ах мошенник! Это же серебро из
твоей мантии.
  - Другого у меня нет. Я старею не слишком изысканно, любовь моя. Я все
еще думаю, что молод.
  - Так и есть!
  В ответ на ее неистовство Мирейн улыбнулся.
  - Еще никогда в тебе не было столько страсти. Чего не скажешь о твоей
красоте.
  Элиан зарычала, и он рассмеялся.
  - О тщеславие! В молодости ты ничего собой не представляла по
сравнению с тем, кем стала в пору зрелости. Тогда мужчины вздыхали по
тебе. А теперь в твоем присутствии они теряют сознание.
  - Действительно, - пробормотала она. - Все эти идиоты лежат у моих
ног в ослеплении. Хотя один или двое... если бы ты не был так бешено
ревнив...
  - Да когда это я...
  - А когда ты не ревновал? Один только Вадин у тебя вне подозрений: мир
не знает другого мужчины, столь верного в браке и столь безупречного по
отношению к названой сестре. Но стоит кому-то другому хотя бы краешком
глаза взглянуть на меня, как ты начинаешь метать громы и молнии.
  - Это было всего один раз, - сказал он, - и очень давно. К тому же у
меня был повод. - Он помолчал и спросил вполголоса: - Элиан, ты
жалеешь? Ты жалеешь о том, что сделала именно такой выбор и осталась со
мной, а принц вернулся в Асаниан?
  Ее голос звучал еще тише, чем голос Мирейна.
  - Иногда я удивляюсь своему выбору, но еще ни разу не пожалела о нем.
  Ты - воплощение всех моих желаний.
  - И даже мой проклятый характер? Даже наши ссоры?
  - А чего стоила бы жизнь без доброй драки?
  - Возможно, пару раз он бы тебя и шлепнул. Он никогда не был таким
пресным, каким казался.
  - Он вовсе не был пресным! Он был очень мягким. В тебе этого качества
нет, Мирейн. Ты проявлял нежность ко мне и к Саревану, когда он был
маленьким, но мягкости в тебе не было никогда.
  - Зиад-Илариос так же мягок, как спящий лев. Его сын гораздо больше
похож на него, чем можно предположить, хотя мои глаза и разум
подсказывают мне, что он не столь изнежен. Жизнь оставила шрамы на этом
ребенке. Он получил свежие раны, но есть и старые, очень глубокие. Он бу-
дет сильным императором, если не сломается до того, как взойти на трон.
  - Если бы ему суждено было сломаться, то это уже случилось бы. Ты
знаешь, чего ему стоило доставить к нам Саревана?
  - Я знаю, что это произошло не совсем по его воле, - сказал Мирейн.
  - Ни он, ни другие даже не представляют себе, как мало зависело от его
воли. На нем и на его отце лежит одно проклятие: они оба честны.
  - Вряд ли можно назвать честным поступком то, что он принес в Эндрос
Глаз Силы.
  - Он не знал, что делает.
  - Неужели? Он скрыл его от нас. Он принес его Саревану, когда тот был
страшно слаб, и чуть не погубил его.
  - По незнанию, - настаивала Элиан. - Он ничего не знает о магии, но
кое-что знает о доверии. Саревану он верит, хотя и неохотно. Эта вещь
испугала его, и он принес ее единственному человеку, который, по его
понятиям, знал, что с ней делать.
  - Если я соглашусь с тобой, то примешь ли и ты мои доводы? Во всех его
действиях крылся умысел. Может быть, и не его собственный. Но он нашел
место черного жертвоприношения (заметь, асанианского черного
жертвоприношения) у самых стен моего города и пронес в самое сердце
моего дворца то, что там добыл.
  - Ловушки внутри ловушек, - медленно произнесла Элиан. - Хитро
закручено. Это слишком очевидно. Словно кто-то пытается, обдуманно и в
открытую, настроить тебя против Золотой империи.
  - Неужели для этого нужны такие сложности? Асаниан вооружается по
всем фронтам. И это дело рук Гильдии Магов.
  - А разве Юлан тут ни при чем? Ведь это он вложил Глаз в руку мальчика.
  - О, прошу тебя, - сказал Мирейн с оттенком нетерпения. - Ты и сама в
состоянии найти этому разумное объяснение. Юлан почувствовал зло; к
нашему сыну он испытывает удивительную привязанность. И он доверил
Хирелу распорядиться насторожившим его предметом.
  - Мне кажется, ты недооцениваешь Юлана. Если когда-то он и был
простым животным, то теперь перестал им быть. Он сделал свой шаг в
магию.
  - И чья в том вина?
  - Во-первых, Вадина, который охотился на королеву диких кошек и
принес сюда ее детеныша. Во-вторых, твоя и моя, потому что мы надолго
потеряли из виду нашего собственного детеныша. В-третьих, самого
Саревана, который нашел дорогу к клетке, при помощи магии сломал замок и
дал клятву побратима дикому коту. Разве мы могли подумать, что в пять лет у
него хватит сил для этого и что он отдаст свое сердце самому опасному из
хищников мира?
  - Что сделано, то сделано, - сказал Мирейн. - К тому же я не думаю,
что это принесло вред. Зверь не единожды спасал мальчику жизнь. Он не
может участвовать в заговоре. Но вот в том, что Асаниан объявил войну,
сделав это в своем обычном утонченном и коварном стиле, - в этом я
уверен. Они выбрали мишенью моего сына. И они заплатят. - Его голос
зазвучал глуше. - Все они, до последнего человека, заплатят за это.
  - А вдруг кто-то хотел добиться именно этого? Ведь любой знает, что
единственная твоя слабость - принц Саревадин.
  - Он мой сын. И он - единственное, что у меня есть.
  - Мирейн... - начала Элиан.
  Он остановил ее поцелуем, который, судя по звуку, длился очень долго и
закончился весьма неохотно. Когда Мирейн вновь заговорил, его голос был
тихим и печальным.
  - Я много чего совершил на своем веку, но жалею лишь о том, что дал
тебе всего одного сына.
  - Мне вполне достаточно Саревадина.
  - Конечно. Но я мог бы подарить тебе и дочь.
  - Мне не надо больше того, что ты дал мне. - Ее голос прозвучал
странно. Сареван, который слушал их как завороженный, не мог определить,
в чем эта странность. Стоило ему заметить ее, как она тут же пропала. - Мне
не нужно больше, чем я имею. Но я не хочу, чтобы ты уничтожил целую
империю только ради его безопасности.
  - А разве для этого может найтись более веская причина?
  - Для этого вообще не может быть причин! - закричала Элиан. - В том,
что он страдает, виноват он сам, и ему об этом известно. Он не хочет мести.
  Он не хочет войны.
  - Он получит и то и другое.
  - Чтобы прекратить это, он умрет.
  - Не умрет.
  - Откуда ты знаешь? - Волна ее гнева докатилась до Саревана, заставила
его слиться с собственной тенью и прижаться к холодной каменной стене. -
Я носила его в своем теле и все еще чувствую его там. Весь он - сплошная
открытая рана, и он сделает все что угодно, лишь бы положить конец этим
мучениям.
  - Ему ничего не придется делать, - снова сказал Мирейн, суровый как
камень. - Я отомщу за него. Он будет править миром вместе со мной, а тем,
кому вздумается пойти против нас, не жить.
  - Послушай, человек! - Если бы Сареван не оцепенел от того, что
услышал, он улыбнулся бы ее негодованию. - Для тебя существует что-
нибудь кроме силы? Ты намереваешься уладить это дело мечом, ни во что не
ставя желания сына, да еще ждешь от него благодарности.
  - Но как еще можно распутать этот узел? Когда Илариос взошел на трон, я
мог бы выселить против Асаниана. Но я был осторожен, я был милосерден. Я
оставил их в покое, вел себя как дурак. Видишь, чем теперь мне приходится
платить: в опасности мой собственный сын. Если он погибнет в зависимости
от того, как кончится война, я клянусь тебе, в Асаниане не останется камня
на камне. Я сровняю его с землей.
  - Не раньше, чем я это позволю. - Она была так же сурова, как и он. -
Но это будет тебе стоить не только жизни Вайяна. Это будет стоить тебе моей
жизни.
  - Нет.
  Воцарилось молчание, словно перед этим над ними прогремел гром. Рука
Саревана сама собой потянулась к гобелену и отвела его в сторону. Они не
видели сына. Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.
  - Я иду со своим богом, - сказал Мирейн. - И он подарит мне победу.
  Элиан тряхнула головой. Все возражения Саревана огненным вихрем
промелькнули в ее глазах. Она занесла руку - Мирейн стоял не двигаясь -
и прижала ладонь к его щеке.
  - Я люблю тебя, - сказала она еле слышно. - Я люблю тебя больше
всего на свете.
  Он повернул голову, чтобы поцеловать ее руку. Их глаза встретились; они
долго смотрели друг на друга, а потом отвели взгляды. Не сказав ни слова и
так и не заметив того, кто наблюдал за ними, они вышли из комнаты.
  Сареван, спотыкаясь, выбрался из ниши. Забытые смятые ковры лежали
перед ним. Он стоял над ними и дрожал, не в силах остановиться. У него
вырвались слова, с которых он хотел бы начать разговор:
  - Отец, подумай. Что такого может сделать война, чего не могут слова и
мудрость?
  Он уже получил ответ. Война может отплатить за глупость человека.
  Положить конец древней вражде. Подарить Мирейну власть, ради которой он
был рожден и которую собирался впоследствии передать этому молодому
безумцу - своему сыну.
  - Но только если я ничего не смогу поделать, - сказал Сареван. - И
только не такой ценой.
  Дрожь, охватившая его, улеглась. Он обрел способность двигаться. Гордо
держать голову. Принять самый легкомысленный вид. Шагнуть под
ослепительный свет Аварьяна.
  
  Сареван покорил Керуварион своим присутствием, своей улыбкой и
произнесенными там и сям словами. Он прошел через весь дворец; целый час
просидел в зале для аудиенций; как магнит, притянул к себе молодых
придворных. Вскочив на Брегалана и взяв с собой Юлана, он объехал весь
Эндрос. Он смеялся над солдатскими шуточками воинов своего отца,
разделил трапезу со своей собственной стражей и навестил зхил'ари с Лунных
Озер, которые устроили ему шумную встречу.
  Со своей башни Сареван пропел гимн заходящему солнцу и позволил
уложить себя в постель нянькам, которые не переставая кудахтали над ним.
  Он не дал им кормить себя, но съел достаточно, чтобы унять самых шумных
и заботливых.
  - А теперь, - сказал он, - убирайтесь и оставьте меня в покое.
  Он погрузился в тревожный, беспокойный сон. Перед глазами колыхался
мрак безумия или пророчества. Смерть и разрушение; беспощадный свет
солнца; новый ужас: неподвижное тело матери, а над ним - обезумевший от
горя отец. Принц метался по кровати, взмахивая руками, словно это могло
отогнать кошмар.
  Мало-помалу он успокоился. Его дыхание стало ровнее, разум прояснился,
а воля окрепла. Но больше он не решался заснуть. Он лежал и разглядывал
лунные дорожки на полу своей комнаты. В открытые окна врывался свежий
ветер; тени плясали, то убаюкивая, то пугая, то завораживая. Одна из них
очень напоминала человеческий силуэт, двигавшийся с плавной грацией.
  Остальные тени то приближались, то отступали под порывами ветра. А этот
силуэт часто замирал на месте, но не отступал назад.
  Вот он застыл. Конечно, это был человек: стройный, изящный, невысокий.
  Он сел в ногах кровати, и, хотя вес его был невелик, его нельзя было назвать
бесплотным призраком. Он подобрал под себя ноги, устроился поудобнее и
взглянул на Саревана своими огромными и яркими как звезды глазами.
  Этот взгляд, как и сама тень, обладал весом. Он беспокоил Саревана своей
настойчивостью.
  - Львенок, - подчеркнуто терпеливо сказал Сареван, - уже поздно.
  Разве ты не заметил этого?
  - До полуночи еще несколько часов, - сказал Хирел и моргнул, что было
небольшой, но ощутимой милостью.
  - У тебя в эти часы безусловно найдутся дела и поинтереснее, чем сидеть
тут и таращиться на меня.
  - Нет у меня никаких дел, - сказал Хирел.
  Сареван удивился.
  - Черт возьми, львенок! Что на тебя нашло?
  - Ты поцеловал меня.
  Сареван кое-как собрался с мыслями, проклиная непокорные волосы,
которые путались и лезли в глаза, мешая смотреть. Хирел пристально
наблюдал за ним. Первый раз в жизни Сареван ощутил, что он обнажен,
несмотря на одеяло и тяжелую завесу из волос.
  - Черт возьми, - сказал он снова. - Черт возьми, дитя. Это была просто
шутка, я лишь хотел прекратить твое словоблудие.
  Золотые глаза сузились.
  - Шутка, принц? - тихо спросил Хирел.
  - Шутка, - повторил Сареван, - и ничего больше. Я поступил неверно и
признаю это. Взываю к тебе о прощении.
  Хирел сидел не шевелясь. На его лице ничего нельзя было прочесть. Он
был совершенно чужим и непроницаемым, как один из его тысячи богов, в
которых он не верил.
  - Львенок, - сказал Сареван, стараясь быть мягким, но чувствуя, что его
голос звучит неубедительно. - Хирел, что бы ты там ни возомнил, это была
лишь шутка. Я вел себя вызывающе, потому что ты напрашивался на это и я
ничего не мог с собой поделать. Мне это нравится. Это самый вопиющий из
моих недостатков.
  - А как ты думаешь, что я возомнил?
  Сареван скрипнул зубами.
  - Ты и сам это хорошо знаешь...
  Хирел задрал подбородок.
  - Если бы твой поступок действительно ничего не значил, разве ты так
разозлился бы?
  Воцарилась оглушительная тишина. Хирел едва заметно пошевелился,
улыбаясь.
  - Послушай меня, - вымолвил наконец Сареван. - По-твоему, я
невообразимо смешон: мужчина, у которого никогда не было женщины или,
если уж на то пошло, мальчика. Я не скажу, что это было легко. Я не скажу,
что мне легко сейчас. Но меня связывают моя честь и данное мною слово. Ты
можешь это понять?
  - Это безнравственно, - медленно сказал Хирел, словно размышляя
вслух.
  - А что нравственно? Эти ребятишки с Зеленого двора считают, что ты
сам по себе возмутителен. Его слова подбавили масла в огонь.
  - Вот как? Да они с радостью умерли бы, лишь бы получить то, что имею
я.
  - Ты напугал их. Они думают, что, если ты и не можешь убить меня
открыто, тебе под силу меня развратить.
  - Так я и делаю, - заявил Хирел, безмятежный в своей уверенности. -
Как, впрочем, и ты по отношению ко мне. Мы равные. И именно с этим они
не могут примириться.
  - Разные.
  Сареван не был уверен, что ему нравится, как это звучит. Он - и это
бесполое существо?
  Но юноша, сидевший здесь и глядевший на него, не был таким уж
бесполым. Он просто был молод. В свои неполные пятнадцать лет Сареван
тоже был достаточно привлекателен, несмотря на орлиный нос и все
остальное. К своему смущению, он и сейчас оставался очень
привлекательным: сбрив бороду, он с некоторым испугом обнаружил, что
почти не изменился.
  Значит, они равные. Сареван опустил глаза. Он считал Хирела ребенком
или, в лучшем случае, слабым юнцом. Но вот слабости-то в Хиреле и не
оказалось.
  - Ну ладно. - Сареван как бы обращался к самому себе. - И что нам
теперь делать?
  - Разве ты не знаешь?
  Хирел издевался над ними обоими. Сареван зарычал на него. Хирел
ответил ему своей удивительной улыбкой.
  - Что-нибудь такое, - с чувством сказал Сареван, - что-нибудь из ряда
вон выходящее.
  - Я не стану давать клятв жреца!
  - А я не стану пополнением твоего гарема, - заявил Сареван со смешком
и внезапно помрачнел. - Ты можешь быть высоконравственным за нас
двоих. Но, послушай-ка, что могут сделать два принца, когда их отцы
разжигают войну?
  - Драться, - медленно произнес Хирел, вглядываясь в лицо собеседника.
  - Что еще нам остается? Мы рождены врагами. Между нами не может быть
симпатии, и стоит мне уехать из Эндроса, как сразу забудется, что мы
обязаны друг другу жизнью и свободой.
  - И все-таки что-то есть. - Сареван протянул левую руку, на которой не
было отметины. - Равенство. Любовь к этому миру, которым будет править
один из нас; категорическое нежелание видеть его разрушенным.
  - Разрушения можно будет устранить, когда мир окажется под властью
единственного повелителя.
  - Но не такие разрушения, которые я предвижу. - Рука Саревана сжалась
в кулак. - А начнет все это мой отец. Он хочет только блага и действует во
имя бога; он не видит ничего, кроме мира, который наступит после войны. И
слепо отказывается замечать цену этого мира. - Откинув голову, он уставил-
ся в сводчатый потолок. - Ты мне не веришь. Мне никто не верит. Даже моя
мать, которая видела то, что видел я, отказалась мне поверить: ее душа
целиком поглощена любовью к моему отцу. Если уж она не хочет слушать, то
что говорить о тебе? Ты даже не веришь в пророчества.
  - Я верю в тебя.
  Голова Саревана резко дернулась. Хирел сидел неподвижный и серьезный.
  Искренний - или затевающий игру, которая будет стоить ему жизни.
  - Я верю тебе, - продолжал юноша. - Мне это совсем не легко, ведь я
воспитан логиками. Но, увидев действие магической силы, я не могу
отрицать, что она существует. Пророчество - это часть магии, твоей и не
только твоей. Тебя можно назвать неистовым, можно назвать безумцем, но
никто не назовет тебя лжецом. Если ты говоришь, что видел войну, значит,
ты видел войну. Если ты говоришь, что это было ужасно, значит, так оно и
было. Я говорил с твоим отцом. Я понял, что он за человек, и могу себе
представить, что он будет делать, когда пламя его бога загорится в нем.
  - Я люблю его, - прошептал Сареван. - Милосердные боги, я люблю
его. Но я думаю, что он не прав. Невероятно, безнадежно, бесконечно не
прав.
  Сказав это, он отвернулся, чтобы не видеть больше Хирела, не слышать
больше ничего, кроме отголосков его собственной ужасной измены.
  Да, его слова ужасны и звучат как предательство. Но они истинны. Он знал
это, он чувствовал это всем сердцем.
  Теперь, когда все было названо своими именами и он прекратил эту долгую
борьбу с самим собой, на него снизошло чувство, близкое к успокоению.
  Когда все это начиналось, он был не старше Хирела. Может быть, теперь,
когда его сила ушла, а сон продолжает крепко держать со всей своей ужасной
силой, это наконец прикончит его.
  - Впрочем, вряд ли, - сказал Сареван. Хирел с изумлением уставился на
него, и он попытался улыбнуться. - Нет, брат мой, принц, я не потерял
остатки разума. Я вижу путь в этом лабиринте. Пойдешь ли ты вместе со
мной?
  - А это разумно? - спросил Хирел.
  Сареван невесело рассмеялся.
  - Стоит ли спрашивать? Но это может сработать. Слушай и решай.
  Хирел ждал. Сареван глубоко вздохнул.
  - Я собираюсь отправиться в Асаниан вместе с тобой. Глаза Хирела
округлились.
  - И чего ты надеешься этим добиться? - спросил он.
  - Мира. Мой отец не станет нападать на Асаниан, если я буду заложником
в Кундри'дж-Асане.
  - Ты так думаешь? Скорее всего он поменяет местами небо с адом, чтобы
вернуть тебя.
  - Нет, если ему станет известно, что я поступил так по собственной воле.
  - А, - протянул Хирел. - Но ведь это страшнейшая измена.
  - Да. - У Саревана кружилась голова при мысли об этом, в горле стоял
горький ком. - Разве ты не понимаешь? Я должен сделать это. Что бы я ни
говорил, он не уступит. И я должен показать ему. Я должен потрясти его,
чтобы он обратил на меня внимание.
  - Но что, если я не соглашусь?
  Сареван поймал его взгляд.
  - Согласишься, - сказал он тихо и жестко.
  Юноша тряхнул головой, нисколько не испугавшись.
  - А если и так, то что тогда, Солнечный принц? Я асанианец. У меня нет
чести в вашем понимании этого слова. И ты сошел с ума, если думаешь, что
можешь доверять мне.
  - Ты меня не предашь.
  - Верно, - подтвердил Хирел после затянувшейся паузы. - Кроме тебя,
мне нет равных в мире. Долго это продолжаться не может, но пока это так, я
принадлежу тебе, а ты - мне.
  - Мы отправимся вместе.
  - Мы отправимся вместе, - согласился Хирел и поднялся. - Лорд
Варзун получил распоряжения. Я отбываю через три дня. Надо подумать о
том, как тебя спрятать.
  - Я тоже об этом подумаю, - сказал Сареван. - Спокойной ночи,
Высокий принц.
  - Спокойной ночи, Высокий принц, - сказал Хирел.
  
  ГЛАВА 12

  3хил'ари, как и Хирелу, тоже пришлось выслушать Саревана. Но в отличие
от Хирела они не колебались и с готовностью согласились на новые проказы.
  Он объяснил им, что они должны сделать; они с удовольствием повино-
вались, проявив при этом удивительную предусмотрительность. Никто не
заметил, что девять недавних стражей принца исчезли из Эндроса, как будто
их никогда и не было.
  Что же касается Саревана, то его жизнь продолжала идти как прежде.
  Когда лучи восходящего солнца осветили шпиль Башни Аварьяна, он
появился на учебном поле с мечом и пикой. Может быть, кто-то и заметил,
что принцу вздумалось провести утро в упражнениях по верховой езде, но
никто не сказал ни слова. С поля Сареван отправился на императорский
совет, принял участие в буйной игре в шары и дубинки, организованной в
одном из внутренних дворов, а потом лениво прогулялся по извилистым
улочкам Эндроса. Ближе к ночи он отужинал вместе с молодым лордом,
князем торговцев и несколькими придворными.
  Вторая ночь после заговора прошла спокойно, словно его воля,
утвердившись в неизбежности измены, позволила его телу отдохнуть.
  Следующий день принес дождь и ветер, а также встречу с императрицей.
  Сареван сидел в широкой и глубокой нише, выложенной подушками. Она
располагалась с подветренной стороны, и туда не могли добраться ни ветер,
ни дождь, только холодный свежий воздух. Сареван смотрел в окно и вдруг
увидел в стекле отражение матери.
  Когда она положила ладонь на его руку, он вздрогнул; его тело напряглось,
словно пружина, которая вот-вот распрямится для удара. Однако этого удара
не последовало, хотя принц вскочил на ноги, готовый убежать, невзирая на
стены. Элиан приготовилась к борьбе.
  Внезапно она ослабила хватку, и он мало-помалу успокоился. Снова
усевшись на прежнее место, он рассмеялся, взял мать за руку и притворился,
что ничего не случилось.
  - Я неплохо натренировался, правда?
  - Даже слишком хорошо, - сказала она, улыбаясь. - Ты опасный
мужчина. Знаешь, если собрать вместе всех женщин, страстно в тебя
влюбленных, они заполнят целый будуар.
  - Их привлекает моя болтовня?
  - Не только.
  - Ах да. Моя очаровательная улыбка. И мой еще более чарующий титул.
  Кто предлагает мне своих дочерей в этом сезоне?
  - Все, кроме императора Асаниана.
  Это была старая шутка. И все же Сареван напрягся. Мать не могла знать о
его замысле. Никто не мог проникнуть в его искалеченный разум. Его отец,
обнаружив, что ничего нельзя исправить, наложил свою печать, сделав
невозможным проникновение. Даже самому Мирейну это было не под силу;
лишь возрожденная магия самого Саревана могла бы разрушить эти стены.
  Она не знала. Не могла знать. Сареван делал только то, что делал всегда.
  Изменилась лишь причина, по которой он делал это. И, может быть, возникла
напряженность. Времени на подобные тонкости не оставалось.
  Элиан нахмурилась. Она коснулась его брови, провела пальцем по щеке,
которая теперь уже не выглядела такой ввалившейся.
  - Ты двигаешься вперед слишком настойчиво, - сказала она, - и
слишком быстро.
  - Но не так быстро, как мне хотелось бы.
  - Ну разумеется.
  Она села рядом с ним. Она никогда не призналась бы в том, что устала, но
именно этим объяснялись темные тени вокруг ее глаз, и легкая бледность на
коже цвета меда, и скованность, с которой она поднялась. Сареван обнял
мать и привлек к себе.
  - Скажи мне, в чем дело, - попросил он.
  Она положила голову на его плечо и вздохнула. Долгое время ему казалось,
что она не ответит. Но когда она заговорила, в ее голосе не ощущалось той
слабости, которая охватывала ее тело.
  - Всегда есть причина. То генералы выходят из повиновения. То
правители стремятся к большей власти. Простой люд теряет терпение. Янон
вопит, что превратился всего лишь в отдаленную приграничную область
империи Мирейна, в то время как он должен быть самым главным из всех
княжеств, ведь там император впервые взошел на трон, хотя впоследствии и
оставил Янон, чтобы править на юге. Словно он не проводит каждые полгода
в Хан-Яноне, мучаясь от уединенности и от тревог, которые неизбежно
ожидают правителя такой обширной империи. А Сто Царств кричат то
хором, то по отдельности о том, что он слишком много внимания уделяет
северу, хотя только они сделали его императором. При этом они забывают,
что именно князь Хан-Гилена увещеваниями, угрозами и наказаниями
добился у них согласия на это. Восток требует от него еще большего
внимания, а западу нужно еще больше, чем востоку. Лорды хотят войны,
простые люди - мира, а торговцы пекутся о своей выгоде.
  Слишком пространно для ответа, если это вообще можно назвать ответом.
  - И? - спросил Сареван.
  - И все в таком роде. Я никогда не хотела быть императрицей. Я хотела
лишь Мирейна.
  - Тебе следовало подумать об этом прежде, чем хитростью заставлять
жениться на тебе. Тебе следовало найти ему невесту из хорошей семьи,
наделенную способностями к канцелярской работе и не склонную к
альковным забавам, устроить их свадьбу, а самой стать его наложницей.
  Элиан в гневе отпрянула.
  - Наложницей! Нет, я хотела быть его возлюбленной и равной ему.
  - А значит, императрицей при своем императоре.
  Она сверкнула глазами. Сареван рассмеялся, на этот раз искренне, и
поцеловал ее.
  - Что касается меня, я рад, что ты вышла за него. Жизнь гораздо легче,
когда все в рамках закона. Ну, хватит уклоняться от ответа. Скажи мне, что
заставляет тебя бродить по залам в то время, как ты должна очаровывать весь
совет?
  -Ты.
  Его разум напрягся, ожидая хитрых вопросов и изобретая не менее хитрые
ответы. Молчание повергло его в неподвижность. Она всегда была
непредсказуема, эта Элиан из Хан-Гилена, леди Калириен, повелительница
армий Солнцерожденного.
  Она знает. Она пришла, чтобы остановить его. Но нет. В ее глазах он видел
многое, но только не ужас перед изменой. Элиан была слепа, как и все
остальные. Она видела лишь своего бедного искалеченного ребенка.
  Сареван разинул рот, зная, что выглядит как последний дурак.
  -Я?- Он оглядел себя. На нем был надет костюм южанина, чтобы обилие
одежд прикрыло выступающие кости. Но теперь он уже не казался таким
худым, как прежде. Его тело, чудесное творение, не теряло ни капли из того,
чем его питали. - Не стоит беспокоиться обо мне. Я поправляюсь, и
довольно быстро; сейчас я как раз собирался отправиться на совет. Может
быть, пойдем вместе? Или у тебя есть более неотложные дела? Если нужно, я
могу говорить от лица нас обоих.
  Теперь настала ее очередь пристально вглядываться в него и молчать,
подбирая нужные слова. Но она вовсе не выглядела глупо. Она выглядела как
никогда прекрасной, но очень усталой и очень... печальной. Сердитой.
  Сострадательной.
  - Нет, Вайян, - сказала она чересчур непринужденно, - я и одна могу
посетить совет. Если тебе не хочется отдыхать, то не навестишь ли ты нашего
гостя из Асаниана? Я только что встретилась с ним, он на чем свет стоит
проклинал этот дождь. Кажется, ему требуется компания.
  Сареван застыл. Темнота затопила его мозг, горечь разлилась во рту. Таким
тоном мать не разговаривала с ним с тех пор, когда он был так мал, что его
можно было взять на руки. Она словно говорила ему: <Да, да, дитя мое, ты
поможешь маме, но не сейчас; мама придет к тебе попозже, когда закончит
свои дела, и тогда мы поиграем, ладно?> Он разгадал смысл, который
скрывался в ее интонациях: <Ну конечно, ты не справишься на совете в
одиночку, бедный наивный ребенок. Ведь у тебя нет твоей силы. Ты слаб и
искалечен, и ты разрываешь мое сердце, потому что стараешься вести себя
так же доблестно, как и раньше. Но это тебе не по силам. Ты не можешь этого
и не должен притворяться, что можешь>.
  Сареван снова вскочил на ноги. Его вновь удивило, что его мать, когда-то,
во времена его детства, возвышавшаяся над ним, теперь едва достает ему до
подбородка. Он превратился в мужчину, если не превосходящего в росте ее
рыжеволосых родичей-гилени, то и не уступающего им. Но среди магов он
теперь ничто.
  - Хорошо, - произнес его язык кисло-сладким тоном. - Пойду-ка я
поиграю с наследником Асаниана. Он хочет научить меня новой игре. В
основном в нее играют в постели, и это так захватывающе. Хотя, может быть,
я уже слишком стар для подобных забав. Как ты думаешь, мама?
  Она влепила ему пощечину. Увесистую. Настоящую. Сареван покачнулся и
ответил на ее яростный взгляд еще более яростным и сверкающим.
  - Не обращайся со мной как с ребенком, мама. Или как с простачком. Или
как с искалеченным животным, за которым надо тщательно ухаживать, чтобы
оно не погибло. Я ни то, ни другое, ни третье. Я все еще ношу на себе метку
Аварьяна и огонь, который был мне подарен вместе с ней. Я все еще Высокий
принц Керувариона. И нигде, - сказал он тихо и глухо, - нигде нет закона,
постановляющего, что король обязательно должен быть магом.
  Ее яростная вспышка потухла.
  - Вайян, - сказала она. - Вайян, я не думала...
  - Не думала, да? Ты просто уверена, и это твоя самая большая забота.
  Наследник Керувариона больше не соответствует своему титулу. Император
Керувариона отказывается говорить об этом. Канцлер Керувариона
настаивает, что нет причин для беспокойства. Повелитель Северных
Княжеств, который менее всех склонен к магии, не проявляет к тебе особого
сострадания. А я... я знаю, что если не научусь жить как простой человек, то
вообще не буду жить.
  - Вот этого я и боюсь, - сказала Элиан.
  - Ты просто верь. Верь в своего сильного молодого сына.
  - Не насмешничай. Тебе это не идет.
  Губы Саревана скривились, и он выпятил подбородок.
  - Пожалуй, я пойду получать свой урок, мама. Может быть, я не смогу
править, но по крайней мере узнаю, как зачать сына, который сможет.
  Если она и пыталась остановить его, то не слишком настойчиво. Сареван в
ярости подлетел к двери Хирела и распахнул ее.
  Там не оказалось никого, кто мог бы одобрить его или высмеять. В тусклом
свете пасмурного дождливого дня Сареван прошел через все покои. В самой
дальней комнате мерцал огонек лампы, освещая два сплетенных тела,
бронзовое и золотое. Хирел держал в объятиях женщину, на них не было
ничего, кроме украшений, и не оставалось никаких сомнений, чем они
занимаются. Даже когда Сареван в изумлении застыл на пороге, рука Хирела
продолжала блуждать по налитой округлости женской груди.
  Сареван отшатнулся. Он не чувствовал ревности, лишь судорога свела его
чресла. Это было возмутительно. С Хирелом была леди. Баронесса, вдова
барона. Как она посмела позволить этому неверному соблазнить себя? Как он
дерзнул сделать это?
  Любовники заметили его. Без малейшего смущения женщина поднялась с
ложа. Ее глаза блестели, бронзовые щеки заливал румянец. Присев в
глубоком реверансе, она произнесла:
  - Мой принц.
  Ее нельзя было назвать красавицей: широкие скулы, короткий нос,
чересчур большой рот. Но ее глаза были великолепны, а тело...
  Она прикрылась, не очень поспешно, но и не слишком медленно, и
грациозно удалилась.
  Сареван вздрогнул и судорожно вздохнул. Хирел поднялся и взглянул ему в
лицо. Юноша был не столь любезен, чтобы выглядеть пристыженным.
  - Это что, твой способ отомстить Керувариону? - спросил его Сареван.
  - Развращение нашего дворянства?
  - Это твои слова, а не мои.
  - Так. - Сареван шагнул в комнату. - Тогда разврати меня.
  - Нет.
  - Почему? Потому что я хочу этого?
  - Вовсе нет. - Хирел вернулся в свое гнездо из подушек и растянулся
словно кот, деликатно зевнув, как этому учат девушек. Потом он оперся на
локоть и бросил на Саревана взгляд исподлобья. - Я никого не развращаю.
  Я учу, я усмиряю, я освобождаю.
  Сареван опустился на одно колено, пододвигаясь ближе.
  - Освобождаешь? И меня можешь освободить? - Его пальцы сомкнулись
на горле Хирела. - Можешь, Хирел Увериас?
  - Ты в превосходном состоянии, как я погляжу, - спокойно произнес
Хирел. - Ты опасен? Наверное, мне пора начать умолять о милосердии?
  Сареван посмотрел на безмятежное лицо принца. На свою руку. На его
тело. И подумал, что действительно опасен, что готов наброситься на Хирела,
пренебрегая великодушным милосердием.
  Его рука опустилась. Он почувствовал горечь, потому что не был создан
для подобной жестокости.
  Он зарылся лицом в подушки. Ему оставалось либо это, либо бежать,
рыдая, через весь Эндрос.
  - Не позволю, - процедил он сквозь зубы. - Не позволю им
манипулировать мной, ухаживать за мной и оберегать, как глупого ребенка.
  Они не оставили мне ничего, что приличествует моему происхождению и
моему воспитанию. Одну лишь жалость. Потому что все они маги, а я... я...
  - Прекрати, - сказал Хирел. - Или, клянусь, я начну хохотать и ты
попытаешься ударить меня, а я не в том настроении, чтобы драться.
  Саревану пришла в голову мысль об убийстве. Так далеко он не заходил
даже когда у него была его сила. Но его разум не знал об этом. Он напрягся,
стараясь проникнуть в пустоту, и обнаружил нечто, называемое болью.
  Сареван поднялся. Ему хотелось обхватить руками пульсирующую голову,
но он с трудом удержался от этого.
  - Сегодня, - сказал он. - Мы едем сегодня.
  - Так рано? Но ведь я сказал Варзуну... два дня...
  - Сегодня.
  Он осторожно повернулся и сделал шаг вперед. На его пути оказалось
препятствие. Оно было крупным, сильным и искусно использующим свою
силу. Оно произнесло:
  - Ты поступаешь неразумно.
  - Будь готов, - сказал Сареван. - Я приду за тобой.
  - Ты спятил, - сказал Хирел.
  Но Сареван уже ушел.
  
  Сареван старался сохранить то же настроение. Оно должно было
поддерживать его до тех пор, пока он не окажется далеко от Эндроса. Он
лелеял и вскармливал свое состояние духа, скрывая его за ослепительной
белозубой улыбкой.
  Когда отец нашел его, Сареван не улыбался. Он находился в своей башне,
голый и мокрый после купания, и вертел в пальцах белую шелковую ленту.
  Только на ней не было золотых пластин. Его прежняя лента осталась в
Шoн'ae вместе с четырьмя дисками. Обычай требовал, чтобы жрец, который
носит ленту, сам загибал углы пластин, сам пробивал их и пришивал к ленте.
  Теперь у Саревана не было времени делать их заново. Это могло подождать
до тех пор, пока узел не будет разрублен.
  Он услышал, как открывается дверь, и узнал эту поступь, легкую и почти
бесшумную. Он ждал появления отца. Так всегда происходило после того,
как он ссорился с матерью. Отец дал ему время немного остыть, пришел и сел
рядом с ним, ничего не говоря. В основном все уже сказала его мать, когда он
открыто выступил против воли отца. Это было похоже на танец двух лун.
  Он должен сопротивляться. Должен не спеша вглядеться в мрак, царящий
внутри него, и вызвать видение, которое скажет ему, почему он не может
отступить.
  Рядом с его ладонью легла другая ладонь. Два Касара. Двойной блеск
слепил глаза Саревана, и он сощурился.
  - Пока у тебя есть это, - сказал Мирейн, - ты мой наследник. Я издал
этот закон, когда ты родился, и не изменю его.
  - Да, ничего не было сказано о его изменении. Но многое заставляет
предположить, что ты сожалеешь о нем.
  - Это только твои предположения, Саревадин. Сареван вскинул голову,
отбрасывая назад мокрую копну медных волос.
  - Не пытайся мне лгать. В таком состоянии я никому не нужен, разве что
тем, кто, прикрываясь моим именем, хочет уничтожить Асаниан. Ради мести.
  Потому что я был чертовски самонадеян и не допускал, что кто-то может
превзойти меня.
  - Не столько самонадеян, сколько неразумен. Да и сейчас ты не стал
мудрее. Твоя мать хотела уберечь тебя от излишнего переутомления, которое
грозило тебе гибелью.
  - И это ей удалось, не правда ли?
  - С трудом, - сказал Мирейн. - Тебе следовало поступить так, как ты
грозился. Так было бы лучше.
  - Я дал обет жреца, - огрызнулся Сареван, стараясь не разрыдаться.
  - Я тоже.
  - Но ты король.
  - А ты - Высокий принц Керувариона.
  - Я хотел бы, - сказал Сареван, и это было вовсе не то, что он
намеревался произнести, - я хотел бы, чтобы он был женщиной.
  Воцарилось молчание, дарованное милосердием Мирейна. Сареван повязал
свою белую ленту, подтянул колени и уперся в них лбом. Он не устал - это
было бы слишком просто. Он испытывал боль, но боль скорее приятную,
нежели мучительную. Так болели его мускулы, вспоминая свою прежнюю
силу.
  Он слегка дрожал, сам того не желая, но не мог ничего поделать.
  Перед ним колыхнулась мантия, и он позволил отцу закутать себя в теплую
ткань.
  - Мы никогда не держали тебя в пеленках, - сказал Мирейн. Когда
Сареван взглянул на него, он почти улыбался, но в следующий момент его
лицо помрачнело. - Мы не можем удержать тебя здесь. Даже если бы можно
было отложить твое странствие жреца, ты все равно не остался бы. Сареван
не мог пошевелиться. Он едва дышал. Мирейн спокойно продолжал, словно
не замечая страшного напряжения Саревана:
  - Красный князь прислал письмо. Он хочет тебя видеть как можно скорее.
  Оставайся там сколько угодно. Там ждет тебя работа и забота, и, если уж тебе
необходимо сделать что-то, ты можешь доказать Хан-Гилену то, что так
упорно пытался доказать Эндросу: твои силы еще не истощились.
  При этих словах Сареван вздрогнул, но вовремя прикусил язык, который
мог выдать его.
  - Будет хорошо, если ты отправишься туда на некоторое время, - сказал
Мирейн. - Когда Великая Луна снова станет полной, Вадин отправится в
Янон, чтобы следить за безопасностью его и всего севера. Мне бы хотелось,
чтобы ты поехал с ним.
  Помимо воли Сареван бросил:
  - Зачем? То, что могу сделать я, не может Вадин?
  - Говорить как мой законный наследник. Доказать, что я не бросил мое
первое королевство в угоду упадническому югу. Обладать властью твоего
присутствия.
  Поток вопросов пронесся в голове Саревана. Какая власть? Какое
присутствие? Сареван прогнал эти мысли. Хотел бы он обладать этой
властью в Эндросе, заплатив за нее какую угодно цену.
  Значит, вот чего он добился. Отец позволяет ему провести целую фазу
Великой Луны в Хан-Гилене вместе с человеком, которого он любит больше
всех других родственников. Этот человек научил его распоряжаться
магической силой; он вырвал его из лап смерти, не позволял ему жалеть себя.
  И после этого сильного чудодейственного лечения ему оказывается
величайшее доверие: говорить от лица императора перед князьями севера.
  Его глаза сузились, челюсти сжались.
  - Итак, теперь моей нянькой станет дедушка. А когда он от меня устанет,
Вадин приберет меня к рукам.
  - Вадин поедет вместе с тобой, но будет в твоем подчинении. Он сам это
предложил. Для тебя настало время заслужить свой титул. Сареван чуть не
рассмеялся.
  - О ловкач! Ты решил подкупить меня при помощи сладчайшего из
плодов - обещания владений принца. Без сомнения ты позволишь мне
править по собственному усмотрению - и устранишь меня с военной тропы.
  Мирейн даже не моргнул.
  - Ты не можешь оставаться здесь. И тем более ты не можешь пользоваться
прежней свободой передвижения. Обстановка в наших краях слишком
напряженная, а ты для нас - все. Уже дважды наши враги пытались
заманить тебя в ловушку. Третий раз может тебя погубить.
  Теперь Саревану уже не требовалось охлаждать свой гнев, который пылал в
нем, освобождая разум даже от благоговения перед Солнцерожденным. Его
голос звучал ровно, почти безмятежно и безжалостно в своей мягкости.
  - А, - сказал он, - понятно. Вы с мамой стараетесь защитить меня, ведь
я ваш единственный сын. В добром или дурном здравии, но я - ваша
единственная надежда на продолжение династии. Вы охраняете и защищаете
меня, укрываете от малейшей опасности. А когда ваше попечительство
оказывается неудачным, вы взываете к самому яростному отмщению.
  - Разве я когда-нибудь старался укрыть тебя? - спросил его отец
поспешно, но все еще спокойно. - Разве я запрещал тебе делать то, что ты
хотел? Ты хотел стать жрецом и обучиться магии. Я тебе не мешал. Ты
путешествовал где хотел, даже в самых опасных краях. И я ни разу не
воспользовался своей силой, чтобы вернуть тебя.
  - Однако ты следил за мной. Твоя сила преследовала меня. В пределах
Керувариона твои стражники всегда были неподалеку. В Асаниане они
потерпели неудачу, но вовсе не из-за того, что плохо старались. Я слышал,
что Эбраз из Шон'ая поплатился жизнью за ту ловушку, которую расставил.
  Я знаю, что ты искал меня и не мог найти, хотя тебе пришлось прочесать
целые империи. Узнав, что я ускользнул из-под твоего наблюдения, ты
обезумел: ведь я оказался подвластен лишь собственной воле.
  - Мои охотники уже избавились от своей слепоты, - сказал Мирейн.
  Сареван поднял сжатые кулаки и резко опустил их.
  - Черт возьми, отец! Разве я все еще ребенок? Разве я не способен
самостоятельно подняться, если споткнусь? Как долго ты еще намерен жить
за меня?
  После долгой паузы Мирейн наконец заколебался. Его лицо напряглось,
словно от боли.
  - Я позволяю тебе действовать по собственному усмотрению, хотя и
считаю это безумием или глупостью.
  - Ну конечно, ты только и делаешь, что позволяешь.
  Мирейн стиснул его руку, почти умоляя. Сареван отступил назад и
высвободился.
  - Даже эта война, даже она началась из-за меня. Тебе никогда не
приходило в голову, что я хочу сам чего-нибудь добиться?
  - Ты получишь все это, когда меня не станет.
  - Когда тебя не станет! - усмехнулся Сареван. - Все подписано и
запечатано твоей собственной рукой. Дар, и бремя, и проклятие, и ничего из
этого не добыто мной. Неужели я так мало для тебя значу? Ты хоть немного
думаешь обо мне?
  - Я думаю о целом мире для тебя.
  Сареван дрожал. Его глаза были открыты, он безусловно бодрствовал, и
тем не менее перед его глазами разверзалась пучина его снов. Мертвая Элиан
Калириен на останках мира, и обезумевший Солнцерожденный рядом с ней.
  - Вайян, - позвал его отец, возможно, уже не в первый раз. - Вайян,
прости меня.
  Мирейн Ан-Ш'Эндор просит прощения?
  - Ты такой же, как я, и даже больше, - сказал он глухим от боли голосом.
  -И я до безумия люблю тебя. Я никогда не хотел держать тебя в клетке. Я
только хотел, чтобы ты находился в безопасности и чтобы стал императором,
которым ты и рожден быть.
  - Императором чего? - вскричал Сареван из самых глубин своего мрака.
  - Императором пепла, пыли и развалин?
  - Императором всего, что объединяется Аварьяном. Я был рожден для
войны, для покорения империй. Мир истощает мои силы. Но ты... ты
сможешь править там, где я одержу победу. Ты обладаешь силой воли,
которой у меня нет, чтобы сохранять мир во владениях, подаренных тебе
войной. Разве ты не понимаешь этого, Вайян? Ты не просто мой сын и
наследник. Ты продолжение меня. Ты - такое же, как и я, орудие бога.
  - Меч ранит, - сказал Сареван. - Иногда он ранит так глубоко, что
излечение невозможно.
  - К тебе это не относится.
  Взгляд Саревана немного прояснился. Он увидел совсем близко живое лицо
своего отца - светлый лик с сияющими глазами, в которых стояли слезы.
  Удар оказался сильнее и глубже, чем думал Сареван.
  <Нет, - предупредил он себя. - Нельзя смягчаться. Этот человек, который
теперь горюет, чувствуя боль своего сына, остается королем и завоевателем.
  По его собственному признанию, он был рожден и создан для
кровопролития>.
  - Я больше не буду преследовать тебя, - сказал Мирейн. - На севере ты
будешь абсолютно свободен. Ты станешь править от моего имени, но
согласно собственной воле.
  - Даже если она будет противостоять твоей?
  Мирейн замер в напряжении.
  - Если я заполучу север, - сказал Сареван, - и запрещу ему участвовать
в твоей войне, что ты сделаешь?
  - А ты хочешь так поступить, Саревадин?
  <Да>, хотел сказать Сареван, но не смог. Выразить открытое
неповиновение отцу - это одно. Но отобрать у отца королевство, которое как
никакое другое принадлежало ему...
  - Я мог бы сделать это, - ответил он.
  - И сделаешь?
  Сареван вздрогнул.
  - Нет, - сказал он медленно и хрипло. - Нет. Это может стать причиной
войны, как и многое другое из того, что я натворил с тех пор, как не
послушался тебя и отправился в Асаниан.
  Мирейн пригладил уверенной рукой волосы Саревана, аккуратно
распутывая пряди, поглаживая его холодные дрожащие плечи. Сареван
напрягся, но не сделал попытки убежать.
  - Отец, - наконец произнес он, - тебе так необходима эта война?
  Отцовская рука по-прежнему гладила его по голове.
  - Ты знаешь, что у меня нет выбора. Император Асаниана не уступит
словам или пожеланиям. Только война сможет разрешить наш спор.
  - Если бы ты увидел то, что вижу я, это остановило бы тебя?
  - Я вижу, что мрак обманул тебя. Это еще одна западня, устроенная
нашими врагами. Они знают, кто ты такой, и знают, что ты еще более опасен,
чем я. Они долго и упорно готовились к тому, чтобы заманить тебя в ловушку
и уничтожить, чтобы ты не стал тем, кого они больше всего боятся.
  - Что такое есть во мне, чего не было бы у тебя, да еще втрое больше?
  - Ты будешь властелином мира.
  - Я не хочу... - Сареван осекся. Рассудок подсказал ему, что это ложь. Он
хотел этого всем своим существом; желание было столь сильно, что
граничило с отрицанием самого себя. Но между его желанием и тем, чего
желал его отец, было существенное различие. - Я не хочу, чтобы этот мир
утонул в крови и огне.
  - Может быть, в этом и не будет необходимости. Но может быть, - сказал
Мирейн, не дав проснуться надежде, - это произойдет. Ты будешь править
севером от моего имени?
  - А ты прекратишь ради меня войну?
  - Нет.
  Ответ был безоговорочным. Сареван отступил и взял себя в руки. Его гнев
улетучился, он почти успокоился. Он обнаружил, что способен улыбаться,
хоть и слабо и вовсе не от удовольствия.
  - Я люблю тебя, отец. Никогда не забывай об этом.
  - Ты будешь править на севере?
  Сареван опустился вниз, охваченный непритворной слабостью.
  - Мне нужно время, - сказал он. - Я не... не могу... Дай мне день. Дай
мне подумать.
  На мгновение ему показалось, что он зашел слишком далеко. Но Мирейн
сказал:
  - Думай сколько хочешь. Твои владения могут и подождать. И, -
помедлив, добавил он, - я тоже.
  Сареван медленно повернулся. Лицо Мирейна вовсе не было мягким.
  Сареван напряг собственное, чтобы выглядеть подобающим образом.
  - Один день, - сказал он. - Чтобы привести мысли в порядок.
  - Один день, - обещал ему Мирейн. - Или больше, если тебе нужно.
  Сареван вздрогнул. Он опустил глаза, будучи не в состоянии глядеть на
отца.
  - Нет, - очень тихо сказал он. - Мне будет достаточно одного дня. И
тогда, - еще тише добавил он, - ты все узнаешь.
  
  ГЛАВА 13

  Когда пришел Сареван, Хирел был готов, хотя и хмурился. На нем была
простая темная дорожная одежда, к поясу пристегнут длинный нож, а в руках
заплечный мешок.
  - Я получил весть от посла, - сказал он. - Ты как всегда идешь
напролом.
  - Разумеется. - Сареван повернулся к выходу. - Следуй за мной.
  Они шли тихо, но не скрываясь. Во дворце имелись тайные ходы, без
которых дворец не был бы дворцом, как частенько говаривал Мирейн. Но
этот дворец был полон магов, и поэтому беглецы держались настороженно,
приглядываясь к тем, кто крался во тьме. Те же, кто не скрываясь шел при
свете, пусть и тусклом, не вызывали у них интереса.
  С плеча Саревана свисал кафтан, а под ним как бы случайно примостились
оба их мешка. Он не спешил, но и не медлил. Больше всего прочего он не
хотел мятежа. Когда они двинулись вперед, он предупредил Хирела:
  - Думай о неугомонном желудке, о быстрой ходьбе в течение ближайшего
часа и о глубоком сне после этого.
  Хирел странно посмотрел на него, но возражать не стал. По пути он не
проронил ни слова, пока им навстречу не попался какой-то лорд со своей
свитой. Заслышав их голоса. Хирел обвил рукой талию Саревана и
склонился, прижав руку к животу. Когда он поднял голову, его лицо было
бледным.
  - Уже получше, - сказал он достаточно громко, чтобы быть
услышанным, - но еще не совсем...
  Компания подошла к ним, шумная, пестрая и основательно подогретая
вином. Увидев предводителя, Сареван чуть не застонал вслух: перед ним
предстал барон с востока Кавроса, богато разукрашенный жемчугом и
морским золотом. Ему хотелось бы казаться помоложе и посильнее, но эти
надежды были тщетны. Он обнимал сразу двух девиц, которых оттолкнул от
себя при виде принца, чтобы отвесить поклон, такой низкий, насколько
позволял его объемистый живот.
  - Господин принц! Как замечательно видеть вас таким крепким и
сильным после всего, что я слышал, хотя, кажется, вы похудели, очень
похудели. Это не слишком хорошо. Вам следует следить за собой, вы так
нужны нам в Керуварионе.
  Сареван обнажил зубы в улыбке.
  - Добрый вечер, барон Фаруун.
  - О да, очень добрый, мой господин. Как недавно сказал мне господин
ваш отец...
  - Я думаю, - сказал Хирел отчетливо и очень звонко, чего с ним не
случалось уже долгое время, - я думаю, что в конце концов мне точно станет
плохо.
  Сареван подхватил его. Хирел выглядел ужасно, но его глаза сверкали,
словно золотые искры.
  - Нет-нет, - сказал Сареван, поймав сияющий взгляд. - Я тебе не
позволю. Попробуй подавить тошноту. Подумай о чести принцев.
  Хирел вздохнул и громко сглотнул.
  - Ты просто тиран, Вайян.
  - Я тебя воспитываю, братишка. С тобой не должно это случаться всякий
раз, как ты выпьешь пару лишних кубков.
  Хирел навалился на Саревана.
  - Я хочу в кровать, - жалобно протянул он, тяжело сглатывая, слегка
прижимаясь к Саревану и не слишком скромно обнимая его, так, чтобы
окружающие это заметили.
  - Надеюсь, вы извините нас, - сказал Сареван, одарив лучезарной
улыбкой всех присутствующих и увлекая Хирела за собой.
  Оставшись без зрителей, Хирел быстро пришел в себя, хотя румянец не
скоро вернулся на его щеки. Он так и не отпустил Саревана, который не
противился этому. Его распирало от смеха.
  - Тебе хорошо смеяться, - огрызнулся Хирел.
  Искреннее раскаяние пригасило приступ веселья.
  - Но разве тебе и вправду было...
  - Меня все время тошнит.
  Обида Хирела была неподдельной. Сареван подтолкнул его вперед.
  - Теперь быстрее. Соберись с силами. Мы почти выбрались.
  Больше опасных встреч не было. Им попались лишь пара слуг и маленький
пушистый зверек - любимец какой-то дамы, который волочил за собой свою
драгоценную цепочку и казался страшно довольным собой. Они прошли
через неохраняемую потайную дверь и оказались в городе. Дождь кончился;
ветер разогнал тучи, открыв мерцание звезд и рассеянный лунный свет.
  Главные улицы города были освещены лампами и охранялись почетным
караулом, но в боковых проходах царил мрак, вполне удобный для любого
разбойника. Невзирая на это, Сареван решил придерживаться именно
боковых улочек и побежал, волоча Хирела за собой. Никто не напал на них,
кроме какой-то дворняги, зарычавшей, когда они пробегали мимо нее.
  Стена показалась раньше, чем ожидал Сареван. При бледном свете
Великой Луны он медленно пошел вдоль нее, стараясь нащупать камень,
который при нажатии должен был уйти в глубь стены. То ли он остался за его
спиной, то ли был далеко впереди...
  Наконец камень поддался, и раздался треск. В стене открылся туннель чуть
выше человеческого роста и немного шире. Войдя в него, Сареван даже не
пригнулся. Хирел без труда последовал за ним, держась за его ремень.
  Еще один камень, еще одна дверь. И вот они уже стоят на открытой
равнине, и ветер бьет им в лицо. Сареван пил его жадными глотками. Хирела
вырвало на траву.
  Он ни за что не позволит Саревану нести себя. Его сопротивление было
тихим, но яростным, он дрожал и задыхался, пока Сареван не встряхнул его,
чтобы успокоить.
  - Ты попусту тратишь время, черт возьми! Поднимайся!
  - Я не... - задохнулся Хирел. - Я... мне надо было убедиться... Я
убедился. Поставь меня на землю!
  Он пошел сам, хотя и позволил Саревану поддерживать себя. Идти
пришлось не так уж и долго: может, тысячу мер человеческого роста, может,
больше, может, меньше. Наконец они увидели холм, небольшую рощицу и
разваливающийся сарай. В сарае их ждал Шатри с Брегаланом, полосатой
кобылой зхил'ари и каким-то костлявым песочного цвета существом с
уродливой головой и блестящими дикими глазами, нагруженным седельными
сумками.
  - Нет, - сказал Сареван. - Нет, Шатри.
  Оруженосец даже не опустил глаз.
  - Твой отец сказал мне, мой господин: что бы ты ни делал, я должен
оставаться с тобой.
  - Ты его человек или мой?
  - Конечно, твой, мой принц. Я всей душой принадлежу тебе. Но ведь он
император.
  И это, судя по тону юноши, являлось неоспоримым аргументом. Сареван
вздохнул, готовый к дальнейшему спору.
  Внезапно желтая кобыла фыркнула и принялась вращать глазами.
  Источник ее беспокойства вынырнул из полумрака, тихонько рыча. Кони
заволновались, лишь один Брегалан хранил спокойствие: он помнил Юлана с
тех пор, когда еще был жеребенком. Огромный кот обошел замершего
Шатри, приблизился к Саревану и замурлыкал.
  - Отправляйся назад, - приказал Сареван Шатри. - Я жрец,
совершающий свое странствие. Я могу обойтись без слуги и оруженосца.
  - Но, мой господин...
  - Приказываю тебе именем Аварьяна, - сказал неумолимый Сареван, -
и именем его жрецов. Иди.
  - Мой господин!
  Сареван повернулся к нему спиной и вскочил в седло.
  - Мой господин, - умоляюще произнес мальчик.
  Брегалан подался вбок, но не сделал ни шага вперед. Сареван не повернул
головы.
  В темноте холодно и спокойно прозвучал голос Хирела:
  - Ты нужен твоему господину здесь, чтобы скрыть его отсутствие и
отвлечь погоню. Он доверяет тебе эту самую трудную из задач. Неужели ты
не оправдаешь его доверия?
  Воцарилась тишина, которую нарушил Шатри.
  - Мой господин, - заговорил он, вцепившись в колено Саревана. - Мой
господин, я... ты никогда... я и не думал...
  - Я тоже, - признался Сареван, взглянув на Хирела. - Даже если ты не
думал, то все же можешь это сделать.
  Шатри вскинул голову.
  - Могу... мой господин, - добавил он с опозданием, рванулся было
прочь, вернулся и с достоинством поклонился, упав на одно колено и сложив
ладони вместе. Глаза его загорелись гордым огнем.
  - Не беспокойся, мой принц. Они не погонятся за тобой, пока я здесь.
  Сареван махнул на прощание рукой. Его улыбка была ослепительной.
  Теперь наконец Брегалан обратил внимание на прикосновение ноги хозяина к
своему боку и ринулся вперед. Кобылка зхил'ари резво поскакала за ним.
  
  Даже в предрассветной мгле Брегалан ориентировался на местности как в
своем стойле. Его поступь была быстрой и мощной, но полосатая кобыла без
труда догоняла его. Они направились на запад через равнину. Когда перед
ними выросли покрытые лесом холмы, Брегалан замедлил бег, но видно
было, что он нисколько не утомился.
  Над омытой дождем равниной встала утренняя заря. Сареван решил
сделать привал, дать отдохнуть животным и проследить за тем, чтобы Хирел
перекусил и выпил пару глотков вина. На рассвете они снова вскочили в
седла. Их вытянутые тени скакали перед ними.
  Они ехали по хорошо знакомым Саревану тропкам довольно быстро,
скрытые от вражеских глаз. Передвижение войск происходило слишком
далеко от них; если за ними и была послана погоня, то преследователи не
могли обнаружить их в диких зарослях, через которые они ехали. Хирел в
очередной раз демонстрировал одно из своих величайших достоинств: с его
губ не сорвалось ни единого вопроса или жалобы.
  Так они скакали весь первый день до самой ночи, пока Сареван все же не
решил отдохнуть, несмотря на спешку. Утомленная кобыла Хирела начала
спотыкаться. В свете луны лицо юноши казалось ужасно бледным. Он упал с
седла прямо на руки Саревана, такой ослабевший и тихий, что на миг
Сареван замер от страха. Затем Хирел глубоко вздохнул и задрожал. С
необычайной нежностью Сареван уложил его на землю и закутал во все
одеяла, которые они взяли с собой. Делая это, он не уставал проклинать
гордость мальчишки, который скорее умер бы, чем пожаловался на слабость.
  Когда Хирел уснул, Сареван немного поел и напился из ручья, возле
которого они разбили лагерь. Сенели безмятежно щипали траву. Юлан
отправился на охоту. Сареван лег, подложив под голову седло, и вздохнул.
  Спать ему не хотелось: кошмар поджидал его во всеоружии. Он устроился
поудобнее. Ясная Луна сияла прямо ему в лицо. Великая Луна только что
взошла на небо, завладев им на всю долгую ночь. Глаза Саревана на-
полнились ее холодным светом.
  
  Его разбудило солнце. Он лежал в теплых лучах с закрытыми глазами, не в
состоянии понять, где находится. Честно говоря, это не слишком его
заботило. Боль во всем теле пробудила в принце любопытство, а вместе с ним
и воспоминания. Он вскочил.
  Нет, ему это не приснилось. Он действительно выполняет свой замысел.
  Несмотря на жару, по его телу пробежала дрожь.
  <Не думай об этом, - велел он сам себе. - Просто действуй> .
  Сердитый Хирел хмуро уставился на него, еще не совсем проснувшись. В
лучах солнца он напоминал блестящую золотую статую. Увидев его мрачное
лицо, Сареван рассмеялся и вскочил на ноги.
  - Вставай, - сказал он. - Поскакали дальше.
  Как и прежде, за ними не было погони. Сареван не чувствовал облегчения,
потому что не доверял этой тишине, но на короткое время смирился с ней, и
его бдительность немного притупилась.
  Сареван набирался сил. Кожа Хирела стала темнее, он потерял свою
надменную маску и иногда улыбался. Пару раз он даже рассмеялся. Но в
основном хранил угрюмое молчание.
  - Наше приключение может плохо кончиться, - сказал он во время
третьего или четвертого привала, когда они проскакали до самой ночи и
почти до полудня проспали в своем убежище. - Мой отец способен быть не
менее непреклонным, чем твой.
  - Но даже мой отец не решится атаковать Асаниан, пока я буду
заложником в Кундри'дж-Асане, - подчеркнул Сареван.
  - Если мы туда доберемся. Даже если тебя поймают и вернут твоему отцу,
у тебя будет меньше оснований для страхов, чем у меня. Никто в твоей
империи не желает твоей смерти. Тогда как я и моя...
  - Будь что будет, - сказал Сареван.
  Он растянулся на спине, заложив ладони за голову. Было жарко, и он
разделся, выстирал штаны и положил их сушиться на солнце. Теплые лучи
согревали его кожу, в жарком воздухе разливался аромат пряного
папоротника. Он зевнул. У него зачесалась спина, и он изогнулся, чтобы
почесать ее.
  Хирел наблюдал за ним. Не переставая думать, Сареван перекатился на
живот, положив подбородок на переплетенные пальцы. У него снова начала
отрастать борода. Он чувствовал, как колется щетина. По мере роста вряд ли
она будет выглядеть более привлекательно, чем когда он в первый раз решил
отпустить бороду. Сареван потер подбородок и попытался не обращать
внимания на пристальный взгляд, направленный на него. Мгновение - или
вечность - он видел в глазах Хирела сострадание. Когда Сареван вновь
взглянул на него, юноша уже спал, свернувшись калачиком, словно
маленький ребенок.
  И все же он больше не был ребенком. Он уже вступил в стремительную
пору первой возмужалости, и время незаметно, но неуклонно изменяло его от
рассвета к рассвету, от часа к часу. Если при первой встрече с Сареваном на
границе Карманлиоса раненый и высокомерный Хирел доставал ему до
плеча, то теперь его рост увеличился на целую ладонь. Его голос почти
перестал срываться, а если это и происходило, то звучал он хрипло, а не
визгливо. Совсем скоро этот голос будет низким, а ростом Хирел уже и
теперь превосходил многих сверстников. Его плечи становились крепче и
шире, и кафтан обтягивал их чересчур плотно. В нем почти не осталось
прежней мягкости, и только нежная округлость щек и подбородка да полные
губы еще напоминали о том, что когда-то он смахивал на девушку. Хирел
становился мужчиной именно тогда, когда мужество было важнее всего.
  И все же в некоторых вопросах он оставался по-прежнему юным: это
проявлялось в том, что он ел, и в том, как долго он спал.
  - Ты рожден от кровных родственников, - сказал Сареван, когда они
разбили лагерь к западу от Индерана. - Твоя кровь хороша, но она слаба. И
даже если тебе захочется иметь сына, чтобы впоследствии воспитать из него
мужчину, ты, парень, ничего не сможешь поделать: у тебя нет сестры,
которую ты мог бы взять в жены.
  - Что! - вскричал Хирел с притворным, а может быть, и искренним
негодованием. - Уж не хочешь ли ты сказать, что я должен наплодить целый
выводок метисов?
  - Смешанная кровь сильна, - ухмыльнулся Сареван. - Посмотри хотя
бы на меня. Во мне смешались все существующие расы. Восемнадцать дней
назад я чуть ли не разлагался, а теперь - вот он я. Я могу скакать всю ночь,
питаясь лишь воздухом и мясом дикого оленя, я полдня провожу в седле,
утоляя жажду солнечным светом, и при этом я гладкий, как тюлень.
  Сареван намеревался пошутить. Но, посмотрев на себя, он чуть заметно
вздрогнул. <Ха, - подумал он, - а ведь это правда!> Он действительно был
силен как никогда. Он ощупал свое лицо, подавляя желание достать осколок
зеркала. Все углы и впадины были прежними, кожа уже не так туго
обтягивала череп.
  И все это благодаря воздуху, и мясу дикого оленя, и солнечному свету, а
еще снам, которые, хоть и были тягостными, не превращались в пытку. И по-
прежнему их никто не преследовал. Никто.
  Однажды Хирел отважился сделать вылазку в город, вооруженный своим
загорелым лицом, бродяжьим одеянием и пригоршней серебряных монет. Он
вернулся с набитыми дорожными мешками и с последней монеткой в
кошельке.
  - Я принес новости. - Он сел на корточки рядом с Сареваном, который
жадно набросился на сладости, ставшие для него главной наградой. Пока
Сареван смотрел на него с полным ртом сладостей и пряностей, юноша съел
немного орехов в меду. - Нет, Солнечный принц, я ничего не слышал о
нашем побеге и не видел ни малейших признаков погони. Ходят слухи, что
принц Саревадин находится в Хан-Гилене у деда и готовится к исполнению
нового долга: вскоре он должен стать регентом Янона. Это задумано, чтобы
подготовить его для более великого трона.
  У Саревана захватило дух. Пряник потерял внезапно свой вкус, и он с
трудом доел его. Пальцы сами потянулись к свежей поросли на подбородке.
  Совсем никакой погони? Вряд ли. Однако он и сам заметил это. Странно, что
простолюдины так подробно обсуждают то, о чем они с отцом говорили с
глазу на глаз, словно он никогда не совершал предательства и действительно
послушно отправился туда, куда его хотели отправить. В этом вообще не
было никакого смысла. И тем не менее какой-то смысл был, и это пугало
Саревана. Словно кто-то знал или предполагал, каковы его намерения, и
поощрял это или, во всяком случае, не собирался препятствовать... словно
кто-то хотел замести его следы, пойти ради него на явный обман...
  Шатри обещал сделать именно так, но он не обладал необходимой для
этого силой. Вадин? Повелитель севера душой и телом принадлежал своему
императору. Даже ради своего тезки, которого он любил как собственного
сына, он не будет действовать вопреки воле Мирейна. Элиан - может быть.
  На это она способна. Но почему-то ему казалось, что она не участвует в этом.
  Князь Хан-Гилена...
  Сареван трогал свою бородку и хмурился. Это была его измена, и никто
больше не может быть к ней причастен. Он не хочет делить ее с некой
безликой силой, с хитросплетениями причин и контрпричин, которые теперь
смешивались с его собственными намерениями. Эта сила без его позволения
вторгается в его планы, а он даже не может назвать ее по имени.
  - О тебе отзываются очень хорошо, - сказал Хирел, не обращая
внимания на терзания Саревана. - Даже самый последний бездельник
помнит тебя или заявляет, что помнит. Тебе известно, что ты провел девять
месяцев в темницах самого императора зла? Ты бежал с помощью огня и
магии, взяв в заложники его наследника, и погиб в битве с его магами; тело
твое вернулось в Эндрос, растерзанное на девять частей, которые лежали на
спинах демонов. При помощи своей силы твой отец собрал останки. Он
призвал твою душу от Аварьяна и снова вложил в тебя жизнь. Сделав это, он
поклялся: император Асаниана будет подвергнут тем же мучениям, которые
перенес ты.
  Саревану хотелось вскочить на ноги и убежать в лес. Спрятаться от всего
этого или ринуться навстречу судьбе, проклиная всех лжецов со всеми их
обманами.
  Он неподвижно сидел, следя за Брегаланом, который щипал траву,
равнодушный к людям и их войнам.
  - Нас никто не преследует, - сказал Хирел. - Никто о нас не говорит.
  Всех интересует только война и вооружение, а также вопрос о том, кто будет
собирать урожай, если военные действия затянутся надолго.
  Сареван почувствовал, как пламя его гнева разгорается все сильнее. Он не
стал гасить его. Слова сами пришли ему на ум как бледные тени его ярости.
  - Мне это не нравится, - сказал он. - Мне это совершенно не нравится.
  - Это идет нам на пользу, - убеждал Хирел.
  - От этого воняет до самых небес. - Сареван одним прыжком оказался на
ногах. - Юлан! Брегалан! Вперед, быстро!
  
  Брегалан был резвее любого другого жеребца, ведь в нем текла кровь
Бешеного, а кобыла родилась в диких краях и была объезжена зхил'ари. Они
прекрасно справлялись с длинными пробегами и не нуждались в длительных
выпасах. Таков был и сам Сареван, а вот Хирел оказался не столь крепким.
  Ему нужно было спать и есть. Сареван, приказав себе хранить спокойствие,
покорно соглашался на очередной привал и тихо лежал на траве, глядя на
катящийся по небу солнечный шар, пока его спутник спал мертвецким сном.
  Сам он почти не спал. После битвы с магами в Асаниане все, что он слышал и
видел наяву и во сне, связалось воедино. Он пока еще не мог найти этому
разгадку, но перед ним уже маячили слабые контуры. Он перестал злиться.
  Он поклялся и выполнит клятву: имя того, кто стоит во главе этого заговора,
станет ему известно. Тогда он заставит заплатить за все.
  Чем дальше они ехали, тем спокойнее казался край. Но это было лишь
видимостью. В каждом городе имелся отряд вооруженной стражи. В каждом
замке шло военное обучение, а в, кузницах ковали новое оружие. На дорогах
было мало путешественников, а те, которые встречались им, держали руки на
оружии и хранили бдительность. Не все люди, собравшиеся в военные
отряды, намеревались сражаться за своего императора. Некоторые из тех,
кому предстояло сделать это, перед отправкой на войну решили отомстить
кровным врагам или, чтобы ожидание не показалось слишком скучным,
добыть кое-какие трофеи. Средств к существованию у армии оказалось более
чем достаточно: капитан оттачивал мастерство своих воинов, совершая
короткие набеги, и кормил солдат тем, что они добывали. Чего же еще
желать!
  Никто из них не приближался к Саревану. Может быть, это происходило
благодаря бдительности Юлана и его собственной осторожности. Но он не
мог бы поклясться, что уверен в этом. Сареван скакал, потому что должен
был двигаться, увлекая за собой остальных. Он не переставал бояться, что
впереди ждет ловушка: заговор разоблачен, и границы закрыты для него.
  Поэтому теперь любая западня не стала бы для него неожиданностью.
  
  Наконец они добрались до границ Карманлиоса и до Асан-Виана,
задыхающегося от жары, характерной для того цикла Ясной Луны, который
называется Солнечной Наковальней.
  Кобыла Хирела начала хромать, и даже у Брегалана под опаленной шкурой
резко выступали ребра. Хирел поник головой, его тело находилось в
постоянном напряжении, и он судорожно сжимал поводья при малейшем
толчке. Под глазами пролегли голубоватые тени.
  Виан был замком, который среди прочих управлял городом Магрин. Его
хозяин умер, не оставив после себя ни вдовы, ни наследников; согласно его
воле, все имущество было передано заботам жрецов Солнца. Старшей
жрицей во владениях барона оказалась Орозия из Магрина.
  Она ожидала путников. А вместе с ней их ждали девять зхил'ари и дюжина
асанианцев с горсткой надежных слуг. Они по-разному приветствовали
принцев: зхил'ари - с восторгом, асанианцы - сдержанно, а Орозия -
долгим, теплым взглядом.
  - Добро пожаловать, мой господин, - сказала она, - и в добрый час.
  Сареван пристально посмотрел на нее. Она улыбнулась. Он не видел и не
чувствовал в ней никакого подвоха. Спустя мгновение он низко поклонился.
  - Преподобная сестра, все благополучно?
  - Все замечательно.
  Сареван все время пребывал в таком напряжении, что, когда оно отпустило
его, он пошатнулся. Орозия оказалась рядом, а вместе с ней и девять зхил'ари,
встревоженные и взбудораженные. Он отмахнулся.
  - Эй, не вертитесь возле меня. Посмотрите лучше, как там львенок.
  Дикари послушались его. Орозия осталась.
  - Я приготовила все, что ты приказал.
  Сареван подумал о ее верности, о ее силе. Из-за вновь возведенных стен его
разума пробилась улыбка. Он коснулся пальцем ее щеки, отчасти из озорства,
отчасти в знак глубокой привязанности.
  - Ты не одобряешь моего решения, да?
  - Конечно, не одобряю. Я только наполовину безумна. Но эта половина
возобладала над разумом. И остается лишь надеяться, что твоя безрассудная
идея принесет свои плоды. - Орозия осеклась. - Ладно, хватит. Времени
мало, а границы слишком хорошо охраняются с обеих сторон. Ты будешь
отдыхать эту ночь и следующий день. Завтра, как стемнеет, ты должен ехать.
  Не раньше, хотя Сареван сгорал от желания отправиться дальше. Хирел не
выдержал бы еще одну ночную скачку, а при свете солнца они не смогли бы
незамеченными проехать мимо обеих армий.
  По крайней мере общество, в котором они оказались, было превосходным,
пища вкусной, а вино холодным и сладким. Сареван опустошил целый
кувшин с помощью Орозии, засидевшись с ней допоздна в комнате, которая
когда-то принадлежала прежнему владельцу замка.
  - Ты хорошо выглядишь, - заметила она, когда в их беседе под влиянием
винных паров наступила пауза. - Ты хорош как никогда. Можно подумать,
что ты получаешь пищу прямо от самого Солнца.
  - Этого я делать не могу, - сказал Сареван. - И не смогу никогда.
  - Разве?
  Вино ударило Саревану в голову. Язык заплетался, но опьянение избавляло
от боли, позволяя с легкостью произносить слова признания.
  - Я больше не владею магией. Я уже свыкся с этим и не теряю время в
жалобах на злую судьбу. Даже забавно, когда я перестаю думать об этом.
  Ничьи мысли не проникают сквозь мою защиту. Никакое пламя не стремится
вырваться наружу.
  - Разве?
  Сареван уставился в свой кубок, обнаружил, что в нем пусто, и до краев
наполнил его. Сделав жадный глоток, он рассмеялся.
  - Ты Просто воплощение непогрешимой мудрости, о друг юности моей.
  Ну конечно, это так. Эта часть меня умерла. Исчезла. Сгорела. Я просто
человек среди прочих людей, не больше и не меньше.
  - Разве? - снова повторила Орозия. - Ты никогда не станешь обычным
человеком. Ты сын наследника Солнца.
  - Ах да. Остается искупить еще и это, не так ли?
  Она отвесила ему звонкую пощечину. Сареван разинул рот от удивления.
  Жрица сверкнула на него глазами, в которых кипел гнев.
  - Неужели мы так долго трудились в Эндросе и Хан-Гилене, чтобы
вырастить дурака? Неужели философы правы, говоря, что великие по своей
природе люди порождают идиотов? Неужели ты ослеп, Сареван Ис'келион?
  Посмотри на себя! Ни один смертный не может выдержать того, что
выдержал ты, скакать так, как скакал ты, и после этого выглядеть не более
усталым, чем человек, который засиделся в поздний час за кувшином вина.
  - Отец вылечил меня. Вот и секрет чуда, которое ты видишь.
  - Это не так, - упрямо сказала Орозия. - Я смотрела на тебя со стены.
  На твоем лице сияло солнце, оно вливало свой свет в твое тело, наполняя
тебя, как вино наполняет кубок.
  Сареван выпил вино.
  - Пусть так. Бог не оставил меня. Возможно, он одобряет то, что я делаю,
несмотря на уверения моего отца в обратном. Но это не делает меня магом.
  - А кем это делает тебя?
  - Служителем бога. - Сареван зевнул и потянулся. - В этом нет ничего
нового. И все-таки я радуюсь этому. Я затеял великую измену, Орозия. И ты
еще можешь избежать позора, если будешь действовать быстро.
  Она действовала: коснулась его руки, взглянула ему в глаза. Сареван
вздрогнул. Мало кто знал тайну Орозии - она тоже была магом. Никто не
обладал подобной силой, могущественной, искусной и при этом странным
образом ограниченной. Лишь положив руку на тело человека, она могла
проникнуть в его разум. Но никто не мог прочитать ее мысли, если она не
желала этого.
  И совсем никто не мог путешествовать по разуму Саревана. Орозия слабо
вздохнула и отвела взгляд, хотя ее рука по-прежнему касалась Саревана. Его
пальцы сжались вокруг ее ладони.
  - Я буду бороться, - сказал он, - но не хочу, чтобы обвинили тебя.
  - Не беспокойся за меня. Я тоже сделала бы все, чтобы предотвратить эту
войну. Хотя и не ценой твоей жизни.
  - Может быть, до этого и не дойдет.
  Орозия ничего не сказала. Она хотела сказать так много, что решила лучше
промолчать. Через несколько минут Сареван отправился в постель. Он
чувствовал, что она не последовала его примеру и целую ночь просидела в
комнате, наполненной винными парами, уставившись в темноту, проникнуть
в которую она была не в силах.
  
  Сареван и не подозревал, как беспокоится за Хирела, пока не увидел, какую
пользу принесли принцу целая ночь сна и целый день бездействия. Он даже
обрадовался, когда Хирел скользнул по нему взглядом и одарил его одной из
своих самых двусмысленных улыбочек, хотя и в присутствии Орозии. Это
было хорошим признаком: с мальчиком все обстояло нормально, просто его
всю жизнь баловали. Он не может умереть от нескольких дней упорной
скачки. Но эти дни были только началом.
  - Оставайся здесь, - предложил Сареван. - Ты будешь в безопасности.
  Можешь послать со мной знак своему отцу, чтобы доказать, что ты жив и
здоров.
  Хирел не удостоил его ответом. Когда настала ночь, он был готов
отправиться в путь, одетый как молодой лорд из восточного Асаниана,
приверженец стиля олениай: черные одежды, головной платок, два меча; не
было только маски, носить которую позволялось лишь настоящим
прирожденным воинам. В его мешке лежал знак из резной слоновой кости, с
помощью которого все ворота Золотой империи откроются перед ними и все
постоялые дворы предоставят им ночлег, стол и свежих лошадей.
  Двенадцать настоящих олениай окружили его, похожие на тени в сумерках,
молчаливые и в масках. Они даже не взглянули на Саревана. Его роль была
менее простая и более опасная: ему и 3ха'дану, который был почти такого же
роста, как Сареван, предстояло изображать рабов юного лорда.
  Хирел насмешливо и с явным удовольствием указал на то, о чем никто из
остальных не вспомнил: рабы в Асаниане не носят бород и длинных волос,
3ха'дан издал вопль отчаяния. Сареван проявил непреклонность, крепко сжав
в кулаке свою жреческую косу.
  - Она принадлежит богу. И я ее не отдам.
  Юный принц как бы случайно уставился на руки Саревана. Сам он уже
дважды пожертвовал своими варварскими когтями, на этот раз чтобы
выглядеть как истинный воин, так же как некоторое время назад - чтобы
казаться простолюдином.
  - Это совсем другое дело! - огрызнулся Сареван. - Послушай-ка,
львенок...
  - Мои господа! - Орозия встала между ними, сохраняя серьезный вид и
изо всех сил стараясь не улыбаться. - Я могу успокоить вас обоих, хотя
повелителю Керувариона придется кое в чем уступить.
  И Сареван подчинился, сделав это без особого сопротивления. Орозия
уверила его, что краска достаточно легко смоется при помощи очищающего
корня и золы. 3ха'дан неохотно согласился укоротить бороду, чтобы оба
мнимых раба были похожи друг на друга; по той же причине грива Саревана
стала короче на целый локоть. Они переоделись в туники рабов, надели на
шеи стальные обручи (у Саревана он был намного тяжелее, потому что под
серым покрытием скрывалось золото) и встали бок о бок у серебряного
зеркала. Сареван глупо разинул рот, а 3ха'дан громко рассмеялся. Они не
просто напоминали родственников. Они были как близнецы.
  Сареван потер руку, лишенную всех медных украшений, и пригладил свои
многочисленные, смазанные маслом косички, такие же темные, как у
3ха'дана.
  - Еще никогда в жизни я не выглядел как кто-то другой.
  - Ты прекрасен, - сказал его двойник голосом 3ха'дана.
  - А ты хвастун, - ответил Сареван.
  Неисправимый 3ха'дан снова рассмеялся. Когда Хирел увидел их вместе, на
его лице выразилось удовлетворение. Он переводил взгляд с одного на
другого, замирал, снова смотрел. Наконец он зажмурился, глубоко вздохнул и
сказал:
  - Очень... убедительно, - вызвав этим две одинаковые ослепительные
улыбки.
  Сареван постоянно трогал пальцами свою подсыхающую бородку. Его
другая рука сжимала прочную цепь, которую с трудом удалось надеть на шею
Юлана. Орозия и Хирел в один голос уверяли его, что другого способа в
целости и сохранности доставить дикого кота в Кундри'дж-Асан не
существует, а Сареван не желал оставлять его даже на попечение Орозии.
  Они не расставались с тех пор, как стали братьями, и уж конечно, не
собирались делать это теперь.
  С Юланом все обошлось благополучно, но вот Брегалана Сареван не
принял в расчет. Хирел оставлял свою маленькую резвую кобылку, не
опасаясь за ее жизнь. С голубоглазым жеребцом так поступить было нельзя. В
течение четырех лет он видел своего хозяина лишь тогда, когда Сареван
делал перерыв в своем странствии и несколько дней проводил дома, или
когда ежегодный выезд двора из Эндроса в Янон по пути сталкивался с
принцем. Совершенно очевидно, что все это исчерпало терпение Брегалана.
  Он появился во внутреннем дворике, когда они заканчивали подготовку к
отправлению. За ним волочились его разорванные путы. Он не счел нужным
нападать на кобылу, которая ничем его не оскорбила, но не желал, чтобы
Сареван даже близко подходил к гнедому сенелю, выбранному для него.
  Сареван схватил жеребца за рога.
  - Глупый братец, ты угрожаешь моей безопасности. Отойди в сторонку.
  - Брегалан прижал уши и уперся копытами в мощеный пол. - Дурачок, ты
не можешь ехать с нами. Мы будем скакать от одной почтовой Станции до
другой и на каждой из них будем менять сенелей. Даже тебе не под силу
выдержать такую гонку.
  Жеребец принялся вращать голубыми глазами. <Испытай меня>, - говорил
его взгляд.
  - И более того, - продолжал Сареван. - О мой брат, по асанианским
законам рабу запрещено ездить верхом на жеребце, тем более если это
потомок Бешеного. Неужели из-за твоего упрямства мне суждено погибнуть?
  Брегалан фыркнул и переступил с ноги на ногу. Ему не было дела до
человеческих законов. Он хотел оставаться со своим братом.
  Хирел наблюдал за ними. Сареван поймал его взгляд и замолчал. Его глаза
сузились.
  - Даже если ты останешься с нами, - медленно сказал он Брегалану, -
то не сможешь везти меня. На твоей спине будет ехать детеныш льва.
  Брегалан наклонил голову, уткнулся носом в ладонь хозяина и тихонько
заржал. Сареван почти гневно оттолкнул его и приказал принести седло.
  Брегалан был полон достоинства и не показывал своего ликования. Сареван
присовокупил к этому уздечку. Жеребец, который никогда в жизни не
подчинялся поводьям, открыл пасть и принялся жевать удила, спокойный,
как кобылка изнеженной леди.
  Хирел подошел к нему. Сенель приветствовал его фырканьем. Этим
вечером юноша выглядел как настоящий принц, но, стоя рядом с Брегаланом
и поглаживая его изогнутую шею, Хирел не мог не дать волю поющему в его
душе восторгу. Он легко вспрыгнул на спину жеребца. Сареван пронзил
обоих горящим взглядом.
  - Запомни, - резко и отрывисто сказал он. - Удила - только для
видимости, и не более. Держи руки подальше от них. Если ты хотя бы слегка
потянешь за повод, если хотя бы одно пятнышко пены появится на шее
Брегалана и если после этого он не сбросит тебя со своей спины, то это
сделаю я.
  Хирел раздул ноздри, но ничего не сказал. Его действия достаточно
красноречиво говорили за него. Завязав поводья узлом на шее Брегалана, он
скрестил на груди руки и надменно взглянул вниз.
  Внезапно Сареван засмеялся над ними, а скорее - над самим собой. Он
предоставил им наслаждаться друг другом и направился к своей безымянной
кобыле.
  
  Восемь зхил'ари глядели им вслед, возвышаясь, как каменные идолы, возле
неподвижного силуэта Орозии. Сареван один раз оглянулся и взмахнул
рукой. При свете факелов блеснуло золото. Он снова спрятал его и повернул
лицо к Асаниану.
  Пограничная стража Керувариона даже не заметила их. Как и было решено
заранее, когда компания Хирела приблизилась к границе, отряд молодых
дикарей с воплями и смехом обрушился на лагерь пограничников. Один
патруль, возвращавшийся со службы, оказался в самой гуще суматохи.
  Другой патруль, выходящий на обход границ, столкнулся с дикарями нос к
носу. А принц Асаниана, двенадцать олениай, два раба с севера и дикий кот
незаметно пронеслись мимо них.
  Стражникам Асаниана могло бы повезти больше. Ведь в конце концов
зхил'ари было всего лишь восемь, и они очень старательно убеждали солдат
варьяни в том, что их тут целое племя. Теперь настала очередь двенадцати
олениай, во главе которых стоял Халид, человек, еще не доживший до седых
волос, но уже достаточно искушенный в коварстве. Пока Юлан наводил ужас
в рядах кавалерии, капитан провел остальных через границу, путая следы и
увлекая преследователей на ложную тропу. К рассвету отряд повернул на
восток и столкнулся с группой растерянных всадников на взмыленных
сенелях.
  - Здесь налетчики, - сказал их предводитель, слишком усталый, чтобы
гневаться. - Мы потеряли их, но они направлялись на запад. Берегитесь их и
будьте осторожны. В лесах бродит лев.
  Халид ответил как полагалось. Хирел ждал рядом с ним, храня
высокомерный вид. 3ха'дан трясся от сдерживаемого смеха. Олениай,
скрытые масками и безликие, были невозмутимы, но глаза их блестели. Через
час они снова открыто повернули на запад; со стороны казалось, что юный
лорд со своей свитой путешествует по стране, полной таких же скитальцев,
как он. Через некоторое время к ним снова присоединился Юлан, который
смирился с ошейником и цепью, обязательными для его маскировки, и
послушно семенил рядом с Брегаланом.
  
  ГЛАВА 14

  - Теперь я в этом уверен, - сказал Зха'дан, когда они оказались на
переполненной почтовой станции. - С нами бог. Иначе нам не удалось бы с
такой легкостью добраться сюда.
  Он сказал это на ухо Саревану на языке зхил'ари, не слишком стараясь
соблюдать тайну. Сареван нахмурился в ответ.
  - Не важно кто - бог или смертный, но он плетет свою паутину, чтобы
заманить нас в ловушку.
  Он оглянулся. Люди смотрели на них искоса, на асанианский манер. Халид
разбирался с хозяином. Хирел сидел за столом вместе со своими олениай и
ждал; огромный дикий кот охранял его, а необычные рабы наливали ему вино
и привлекали всеобщее внимание. Сареван надеялся, что это всего лишь лю-
бопытство. Ведь никто не ожидает появления пропавшего Высокого принца
ни под собственным именем, ни инкогнито.
  - Мне это нравится, - сказал Зха'дан, на которого не повлияла суровость
Саревана. -Я же не такой коротышка, как все они. Смотри, здесь нет никого,
кто был бы выше меня. Я великан.
  - Не забудь, что кроме этого ты раб, - напомнил ему Сареван.
  Зха'дан пожал плечами, но у него хватило ума не улыбнуться.
  - О небо, что за уроды здесь живут! Желтые, словно клыки старого волка.
  И толстые как свиньи, которых откармливают жирной пищей. А еще от них
воняет. И как это они терпят друг друга?
  Хирел вмешался в их разговор, проговорив, почти не разжимая губ, на
наречии торговцев:
  - Если ты не заткнешься, мне придется тебя выпороть.
  Зха'дан опешил, но рот закрыл. Сареван склонился, чтобы подлить вина в
почти полный кубок.
  - Не посмеешь, - сказал он на том же наречии и тем же тоном.
  Хирел сверкнул на него глазами, сохраняя безразличное сражение лица.
  Сареван дерзко ответил ему тем же.
  
  Даже в почтовом доме, переполненном до отказа, молодому лорду
предоставили все необходимые удобства: комнату для его свиты и спальню
для него самого. Во внутренней комнате его ожидали приятные сюрпризы -
кувшин вина и миска со сладостями. Вместо кровати было устроено огромное
ложе из подушек, среди которых живописно раскинулось особое угощение.
  Женщина была одета с головы до кончиков раскрашенных ногтей, однако все
ее драпировки оказались не толще паутины. Волосы цвета желтого масла
вились крупными кудрями, и Сареван решил, что рука природы потрудилась
над ними даже более щедро, чем над его черными косичками. Он нашел ее
тело полноватым, однако довольно соблазнительным, чтобы вызвать у него
желание, пусть и мимолетное, освободиться от своих клятв и вкусить с ней
наслаждение.
  Зха'дан был сражен и очарован. Он, наверное, бросился бы на нее,
вытаращив глаза от изумления, если бы Сареван не удержал его. Он чуть не
застонал, когда Хирел любезно заговорил с ней, позволил ласково
прикоснуться к себе и отослал. Она изобразила сожаление и на прощание
окинула мнимых рабов насмешливым и понимающим взглядом.
  - Вы видели?! - изумился Зха'дан, когда она удалилась, чтобы
предложить свои прелести другому, более сговорчивому клиенту. - На ее
теле нет и волосинки, даже на...
  Сареван перестал его слушать. Хирел устроился на подушках и дрожал, изо
всех сил стараясь сдерживать себя. Сареван опустился на колени рядом с
ним. Кулаки юноши конвульсивно сжимались. Он поднес их к глазам.
  Сареван поймал его руки. Хирел не сопротивлялся, но кулаки так и не
разжал. Сареван прижал их к себе - сначала к своей груди, потом к лицу.
  Они были холодные и дрожали.
  - Львенок, - мягко произнес он, словно говоря с маленьким ребенком
или с испуганным зверьком. - Хирел, мой маленький брат. Ты будешь
сильным и победишь. Ты будешь жить и снова станешь Высоким принцем.
  Хирел замер, но это нельзя было назвать спокойствием. Его кулаки
разжались, и открылись глаза.
  - Какая нежная у тебя кожа. - Он удивлялся как ребенок. Его пальцы
двигались, поглаживая лицо Саревана. - Какая нежная.
  - Я еще молод, - сказал Сареван с деланной беспечностью.
  Кажется, он снова совершал безрассудство. Он освободил руки Хирела, но
они не опустились. Глаза юноши излучали золотое сияние.
  Сареван осторожно отодвинулся. Этот ребенок был намного красивее, чем
шлюха хозяина почтовой станции, и определенно намного опаснее, к тому же
он прекрасно знал об этом.
  - Пока ты рядом со мной, мне трудно любить кого-то другого, - сказал
он.
  - Тогда я оставлю тебя, - ответил Сареван, - иначе ты обречен на
целомудрие.
  Хирел тщательно обдумал это и сделал убийственный вывод:
  - Или же я, в свою очередь, обреку тебя на худшую участь, каким бы
коварным ни было такое предательство. Мне надо всего лишь соблазнить
тебя, что совсем нетрудно, а потом известить об этом вашего верховного
жреца. И тогда они приговорят тебя к смерти.
  - Теперь за это не казнят, - с тихим вызовом сказал Сареван. - Я просто
потеряю мои ожерелье и косичку, а потом меня выпорют, вываляют в соли и
публично выгонят из храма в присутствии всех моих собратьев-жрецов.
  - Осмелюсь предположить, что ты будешь обнажен.
  - Да, - ответил Сареван, - телом и душой.
  - Но останешься жив.
  - Это уже не будет называться жизнью.
  - И тем не менее ты сознательно пошел на предательство, понимая, что
это грозит тебе гибелью.
  - Ради некоторых вещей стоит умереть.
  - Но не ради меня?
  Сареван сжал губы. Хирел не раскаивался в своих словах, но глаза опустил.
  - Дитя, - сказал Сареван со зловещей мягкостью, - стань умнее.
  Излечись от меня.
  - А если я не хочу?
  - Тогда ты еще глупее, чем я думал.
  - Ты тоже, - бросил Хирел, вставая, чтобы выпить вина. И все-таки
Хирел проявил благоразумие. В постель с собой он взял Зха'дана. Сареван
свернулся клубочком в уголке, прижавшись к теплому боку Юлана, и
старался не слушать, что они делают, даже если они не делали ничего. Он
сказал себе, что он не любитель мальчиков, и это было чистой правдой. Он
сказал себе, что дорожит клятвами, данными богу, и это было еще большей
правдой. Еще он сказал себе, что у него нет никаких причин для терзаний, но
это абсолютно не соответствовало истине.
  Будь проклят этот мальчишка, открыто заговоривший о том, о чем Сареван
заставлял себя забыть. Будь проклят он сам за то, что позволил этим
мучениям одолеть себя. Победа его святости далась ему нелегко. Его тело
знало, какова цена этой победы, и испытывало к обету жреца не больше
симпатии, чем сам Хирел. Стоило Саревану подумать о женщине, как оно
восставало против него.
  Когда он думал о Хиреле, его тело даже не вздрагивало. Но его душа еще
никогда не была так близка к падению; его душа находилась в смертельной
опасности.
  То, что происходило между ним и его братом-принцем, не было дружбой.
  Очень часто их отношения сводились к прямо противоположному. И тем не
менее мысль о разлуке, о том, что он больше никогда не увидит этого
несносного ребенка или, хуже того, что он встретится с ним на поле брани,
была невыносима для Саревана.
  В ранней юности он никак не мог понять одну вещь и не знал, как к этому
подступиться. У других детей были матери, отцы, дядья: это было нормально
и правильно. Но ни одна мать, ни один отец или дядя не были похожи на его
собственных. Перед глазами его магической силы они представляли собой
единое тело, в котором явственно различались все трое. Когда Мирейн
творил свою великую магию, он никогда не обходился без своей
императрицы и без своего побратима.
  - Он не может, - как-то раз сказал лорд Вадин, когда Сареван осмелился
спросить об этом.
  Мирейн был слишком исполнен королевской гордости, чтобы подойти к
нему с подобным вопросом, а Элиан не относилась к тому типу людей,
которые отвечают на трудные вопросы о себе. Вадин же всегда находил
время для маленького принца со всеми его проблемами. Хотя он был самым
блестящим лордом в своем северном наряде и самым высоким человеком из
всех, кого знал Сареван, хотя его борода сверкала сединой, когда ему не было
еще и тридцати, он никогда не вел себя сурово или надменно в общении с
детьми.
  Он сидел на голубой мягкой траве Аншан-а-Ормала, на склоне холма,
который спускался к лагерю Солнцерожденного, и улыбался Саревану. После
недолгого раздумья Сареван решил, что лучше получить удовольствие, чем
тешить свою гордость; он устроился на коленях своего дяди и принялся
играть одной из многочисленных цепочек, которые поблескивали на его
груди.
  - Твой отец не может творить великую магию без нас, - повторил Вадин.
  Он обладал еще одним достоинством: никогда не относился к Саревану как к
малому ребенку. Они всегда разговаривали как равные. - Каждый из нас
является самим собой, насчет этого можешь не волноваться. Но когда мы
пользуемся силой, мы становимся единым существом. Возможно, кто-то
сочтет это ужасным, неестественным. А я назвал бы это просто необычным.
  - Никто из вас не стремился к этому, - сказал Сареван.
  Вадин рассмеялся.
  - Да уж конечно! Если бы в ту пору, когда мы впервые встретились с
Мирейном, мне сказали, во что мы превратимся, я думаю, что убил бы его, а
потом и себя. Или убежал бы куда-нибудь далеко, чтобы никогда не
возвращаться.
  - Почему?
  - Я не был рожден магом, - сказал Вадин.
  Теперь он не смотрел на Саревана; его глаза были устремлены на солнце.
  Сареван знал, что никто, кроме Вадина, Элиан, Мирейна и его самого, не
может этого делать. Только в их жилах течет кровь Солнца. Он очень
гордился этим, хотя и испытывал легкий страх. Солнечные лучи наполнили
черные глаза Вадина огнем, подобно тому как вода наполняет чашу. Он
продолжал говорить, словно вспоминая то, что произошло давным-давно, но
не стерлось из памяти:
  - Я был простым человеком, наследником одного лорда с гор. Я знал,
каков будет мой удел. Вырасти в доме отца вместе с братьями и сестрами.
  Отправиться на службу к королю на пару лет, чтобы оправдать честь моего
дома. Вернуться домой и готовиться стать повелителем Гейтана, а после
смерти моего отца занять его место, обзавестись женами и законными наслед-
никами и править страной так же, как это делали до меня мои предки. И вот
однажды я стоял на страже у ворот замка в Яноне. Было прекрасное утро
ранней весны, на стене крепости стоял старый король, и вдруг появился
незнакомец, который лишил меня моей безмятежной уверенности в будущем.
  Его звали Мирейн. Он объявил себя сыном наследницы Янона, погибшей где-
то далеко на юге, и король признал его своим наследником и сделал меня его
личным оруженосцем. Я ненавидел его так глубоко, что не мог придумать
лучшей мести, чем заставить его принимать мои услуги.
  - Но ведь сейчас ты не испытываешь ненависти к нему.
  Вадин улыбнулся, глядя на солнце.
  - Иногда я и сам удивляюсь, - сказал он. - Мы с ним выше ненависти.
  Я думаю, что мы даже выше любви. Твоя мать знает об этом. Она, как и мы,
тоже не желала этого. Она хотела получить твоего отца, это правда, но никто
не думал, что я стану частью этого. Ты знаешь, что я умер за него. Его убийца
метнул копье, и я остановил его, но и сам был остановлен. Однако Мирейн не
хотел отпускать меня. У него был свой собственный план мести, и мы
заключили пари, ставкой в котором была наша вечная дружба. Он сказал, что
я стану его другом. Я сказал, что этого не будет никогда. В конце концов я,
конечно, проиграл. Он вернул меня к жизни, но во мне осталась какая-то
часть его магической силы, так же как и часть его самого. А потом настал его
черед: он чуть не погиб во время тайной схватки с прислужницей тьмы. Мы
вместе с Элиан вернули его к жизни, и тогда произошло слияние нас троих в
единое целое.
  - Я тоже был частью этого, - сказал Сареван. - Но я еще не родился.
  - Твоя жизнь тогда только-только зародилась, дитя, - сказал Вадин. -
Но теперь, когда мы воздвигли Башню Эндроса, все обстоит по-иному. К
тому времени ты уже достаточно вырос, чтобы выражать недовольство, и
вложил в нашу работу частицу себя. Именно тогда мы и поняли, что ты
будешь магом.
  - Я всегда был магом.
  - С незапамятных времен, - авторитетно подтвердил Вадин, но в его
голосе послышались ехидные нотки. - Вот видишь, иногда бывает так, что
сила не обязательно содержится в теле только одного мага. Иногда их бывает
двое или трое. Думаю, с душами происходит то же самое. Некоторые из них
не созданы для одиночества. Они могут не знать об этом, могут долгие годы
жить в блаженном уединении. И вдруг появляется другая половинка или
треть, и бедная душа изо всех сил пытается не подпустить их к себе, но
только это безуспешная борьба. Души и силы знают, что они собой
представляют. Только разумы и тела сопротивляются, стараясь быть такими,
какими они себе кажутся.
  
  Разум и тело Саревана, ставшего взрослым и решившегося на
предательство всех трех ликов этой великой сияющей силы, не обладали
собственной магической силой, поэтому сопротивляться ей не могли. Но
оставалась душа, и эта душа нашла свою половинку. Другой человек не
понимал, что происходит, называл это желанием и отчаянно стремился к
тому, чего не мог получить.
  - Аварьян, - прошептал Сареван. - О Аварьян, неужели это тебя
забавляет? Из всех душ мира ты выбрал для меня эту. И поместил ее именно в
это тело. Ведь мы не можем быть вместе как мужчина и женщина. Мы не
можем разделить правление миром. Мы даже не можем стать братьями, а тем
более любовниками, потому что на мне твое ожерелье. Так чего же ты хочешь
от нас? Чтобы мы страдали молча? Терзались в разлуке? Убили друг друга?
  Ответом бога было молчание. Сареван зарылся лицом в теплый мех Юлана.
  Кот едва слышно замурлыкал. Сареван медленно погрузился в сон.
  
  Зха'дан даже и не помышлял о злорадстве, однако выглядел очень
довольным.
  - То, что говорят про искусство асанианцев, правда, - сказал он на закате
следующего дня.
  - Я не сомневался в этом. - Сареван старался оставаться невозмутимым.
  Однако его язык был не столь сдержанным. - Но хочет-то он меня, знаешь
ли.
  Зха'дан и глазом не моргнул.
  - Конечно, мой лорд. Только он понимает, что эта честь слишком велика
для него.
  - По своему положению он не ниже меня.
  Зха'дан знал, что такое вежливость. Он не стал произносить вслух те
возражения, которые Сареван прочел в его глазах.
  Следующий постоялый двор был таким же переполненным, как и прежний,
но договориться с хозяином оказалось намного труднее. Он пытался
возражать против присутствия Юлана и двух рабов молодого лорда. Хирел
уже выразил свои пожелания. Он запретил сажать кота в клетку во дворе или
загонять в пустой хлев. Рабы должны были остаться с ним.
  Халид вел переговоры с хозяином, постепенно добиваясь успеха. В
ожидании Хирел расположился поудобнее, усадив принца и дикаря на ковры,
наваленные кучей возле его ног, покоившихся на расслабленной спине
Юлана. Зха'дан с видимым удовольствием привалился к Хирелу, позволяя
гладить себя и кормить кусками мяса с асанианского блюда. Саревану все это
было весьма неприятно, но сопротивление здесь, в переполненном зале,
вызвало бы подозрения. И он должен был уступить.
  В ответ на его протестующий взгляд Хирел улыбнулся и сунул ему в рот
кусок лепешки, который предварительно обмакнул во что-то темное, острое,
обжигающее как огонь. Сареван задохнулся, стал отплевываться и чуть не
бросился на своего обидчика. Но мучитель удержал его, приблизив лицо
словно для поцелуя.
  - Видишь тех двоих в дальнем углу?
  Сареван замер. Гнев в его глазах превосходил жар в горле. Он не стал
поворачиваться и разглядывать тех, о ком говорил Хирел, но краем глаза
заметил их. В дальнем углу сидели два асанианца, которые ели и пили, как и
остальные посетители. Ничто в их поведении не вызывало подозрения. Их
прически выглядели странно: от лба до макушки волосы были сбриты, а с
затылка длинные пряди свободно падали на плечи.
  - Это жрецы Уварры, - прошептал Хирел. - Прошлой ночью они были
на постоялом дворе вместе с нами. И следили за нами так же, как делают это
сейчас.
  - Мы вызываем интерес, - сказал Сареван, - и мы находимся на прямой
дороге к Кундри'джу. Возможно, они тоже направляются туда.
  Хирел заставил его пить вино мелкими глотками, изображая из себя юного
лорда, который забавляется со своим любимым рабом.
  - Жрецы Уварры носят такую тонзуру только в том случае, если служат в
главном храме Кундри'дж-Асана. И они не скитаются, как вы, если только в
этом нет большой необходимости.
  - Они слишком заметны, чтобы быть шпионами.
  - Может быть, им, как и нам, известна простая истина: легче спрятать то,
что лежит на виду.
  - Но почему...
  - Они маги.
  Зубы Саревана сжались. О, конечно, это чересчур явное совпадение. Но
откуда мальчишка знает об этом? Ведь он не обладает силой.
  Сареван украдкой бросил взгляд на незнакомцев. Одеяние одного из них
было светлым, скорее всего серым. Другой был в темной, по-видимому,
фиолетовой одежде. Цвета гильдии. Маги светлый и темный.
  - Колдуны, - прошептал Зха'дан, положив голову на колено Хирела.
  Сареван сверкнул на него глазами. Да, Зха'дан может это знать. Колдунья
зхил'ари была его бабушкой. Он стал ее учеником и наследником, он был
почти рожден в магии, как сам Сареван, хоть и не столь свободно владел ею.
  Маги диких племен не имеют полной силы до тех пор, пока не станут
достойными ее.
  Это был хороший обычай, и Саревану следовало бы придерживаться его.
  Он встретился глазами со Зха'даном, голова которого по-прежнему покоилась
на коленях Хирела.
  - Ты поставил заслоны? - спросил он на языке зхил'ари почти шепотом.
  Глаза Зха 'дана блестели.
  - Мне это едва ли нужно. А ты защищен. Кто закрыт, тот становится
невидимым для силы. Я бы дорого заплатил за то, чтобы узнать, как это
делается.
  - Плата за заклинание высока; оно накладывается на каждого во время
посвящения. И содержится в амулете. - У Саревана не было настроения
просвещать невежд, пусть даже и ради благой цели.
  - А львенок?
  - В безопасности, - сказал Зха'дан. - Правда, с моей небольшой
помощью. Теперь он следит за своими мыслями. Ему известно, как оградить
свой разум.
  - Он не маг.
  - Да, но у него есть защита.
  Сареван нахмурился. Когда он еще обладал силой, у Хирела не было
никакой защиты. Его разум был открытым и беззащитным, как и разум
любого другого человека, с барьерами, ограждающими воспоминания,
приносящие боль; но маг при желании с легкостью проникал сквозь эти
преграды.
  Хоть это и озадачивало Зха'дана, все-таки не слишком нарушало его покой.
  Он потерся щекой о ногу Хирела, словно кот, и улыбнулся своему
нахмурившемуся <хозяину>.
  - Мы говорим о том, что ты очень красивый, - сказал он на наречии
торговцев.
  Хирел вспыхнул, но ему пришлось подавить вспышку гнева. Халид
наконец выиграл бой с владельцем постоялого двора, которому пришлось
признать важность удовольствий молодого лорда. Он развлекал всю
компанию своей болтовней до тех пор, пока наконец его не прогнали. К тому
времени Хирел забыл о наглости Зха'дана или просто решил не обращать на
нее внимания. За ними следили.
  <Это было заметно не всегда. Дороги были забиты толпами людей,
путешественников и торговцев. Но Сареван запоминал лица, к тому же если
одного желтокожего пухлого асанианца и можно было спутать с другим, то
тонзура Уварры и цвета гильдии магов исключали возможность ошибки. Он
не каждый день замечал их и не каждую ночь встречался с ними на
постоялом дворе или почтовой станции. И все-таки он видел их достаточно
часто. Возможно, у них были союзники, люди менее заметные, но
удивительно цепкие. Одни и те же лица или лица, очень похожие, мелькали
все чаще и чаще.
  - Они не так уж сильны, - сказал Зха'дан, имея в виду магов.
  - А кому нужна сила? - спросил Сареван. - Им только и надо знать, где
в последний раз видели двух черных рабов.
  Зха'дан посмотрел на свои руки, сжимающие поводья.
  - Уж лучше черные, чем желтые, как желчь, - сказал он.
  Сареван подавил смех.
  - О, конечно! Но отсюда до самых Лунных Озер не найдется ни одного
человека, похожего на нас. Наш вид бросается в глаза.
  3хил'ари бросил взгляд на окружавших их олениай, на принца, сидящего
верхом на голубоглазом жеребце, на оживленный поток людей.
  - Может, применить иллюзию? - предложил он.
  - Слишком поздно. Стоит им почувствовать твою силу, как они заманят
нас в ловушку.
  Несколько повозок сцепились между собой и перегородили путь. Саревану
с трудом удалось остановить своего конягу с рыжей мордой позади
Брегалана. Жеребец по-прежнему не желал уставать: он не хромал и даже не
казался утомленным. Быть может, он научился пить солнечный свет. Беше-
ный умел это, так почему бы и сыну его дочери не делать то же самое?
  Сареван напрягся в седле и сжал зубы. Вот уже два или три дня его голову
сдавливали болезненные спазмы. Они случались нечасто, через разные
промежутки времени. Сначала он думал, что причина боли в солнечном
свете, но сегодня было пасмурно, тяжелые тучи затянули небо, обещая дождь.
  Ему казалось, что кто-то острым кинжалом прокалывает его мозг за
глазными яблоками. Он задохнулся от боли.
  - Хирел, - сказал кто-то, добродушно подтрунивая. - Хирел, подумай о
прошлой ночи, о Зха'дане и о той женщине, страсти которой хватило бы сразу
на двух любовников.
  Этот кто-то оказался им самим, Сареваном. Он сходил с ума. Хирел стал
багровым, что вызвало у Зха'дана усмешку, но его глаза, устремленные на
Саревана, были спокойны и задумчивы.
  Боль медленно отступила. Сареван чуть не потерял сознание от облегчения.
  И от того, что он понял.
  Теперь ему предстоит страдать не только в те моменты, когда он будет
пытаться выбраться из глубин собственного разума, но и когда кто-то будет
пытаться проникнуть в него.
  Так сказали старые мастера. Для него, который при помощи магии
совершил убийство, не будет искупления. Даже если он и не желал этого.
  Даже если это было сделано из лучших побуждений. Даже...
  - Нужна более сильная защита, - произнес Зха'дан на своем наречии. -
Сны-стражники. Я поставлю их. Я заманю наших преследователей в ловушку
с помощью ложных снов.
  - Это касается даже нашего молодого хозяина?
  Зха'дан рассмеялся.
  - Да, даже этого маленького жеребца, хотя он и сам прекрасно
управляется. Может быть, когда он умрет, он вернется обратно одним из нас.
  Детеныш льва ужаснулся бы, услышав о подобной перспективе. Сареван
глотнул вина из фляги, притороченной к его седлу, прогоняя горький привкус
боли. Они поравнялись со сцепившимися повозками. Халид, ехавший
впереди всех, дал сигнал двигаться быстрее.
  - Расскажи мне о своем брате, - попросил Сареван.
  Скромность асанианцев имеет свою выгоду. Молодой лорд мог купить
помещение в купальне, где на двери была задвижка и где ему прислуживали
собственные рабы. Он развалился на скамье над раскаленными камнями,
положив голову на колени Зха'дана, а Сареван сел неподалеку, соблюдая
благоразумную дистанцию. Хирел с удовольствием разглядывал его. Без
туники Сареван превратился в странное, пестро раскрашенное существо,
меднокожее на груди, животе и бедрах, тогда как все остальные части его
тела были по-прежнему темными.
  Внезапно юноша сел, наклонился к Саревану и вгляделся в его лицо.
  - Скоро тебе снова понадобится краска.
  - Но ведь мы нанесли ее всего два дня назад.
  - Твоему телу это не понравилось. Чернота хочет превратиться в
ржавчину. А потом, как я могу предположить, в чистейшую медь.
  - Слишком чистую для моего спокойствия. Краска почти кончилась. -
Сареван потер подбородок, который постоянно чесался, причем этот зуд
усиливался. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не чесаться все время. -
Может быть, мне следует побрить лицо, углем подрисовать брови, вымыть
волосы и найти головной убор, чтобы прикрыть их. Так будет намного
проще. Это может сработать. Кто узнает меня, даже если я и потеряю свою
шапку? Ты полтора месяца путешествовал со мной, и мы не вызвали ни
малейшего подозрения.
  Хирел так потянул Саревана за бороду, что тот зашипел от боли.
  - Я был отъявленным дураком. А наши... наши друзья - нет.
  - Почему? Что такого они узнали? Я раб. А рабы ничего не стоят.
  Возможно, в его словах слишком явственно прозвучала горечь.
  Хирел посмотрел на него странным взглядом, Зха'дан сказал:
  - Я готов покрасить волосы в красный цвет, чтобы стать неотразимым и
запутать наших преследователей, но бороду я не дам. Я вам не каплун для
супа.
  Сареван сощурился.
  - В самом деле, Зханиедан? Неужели ты действительно пройдешь путь от
мрака к пламени?
  - С наслаждением. Но только, - горячо сказал Зха'дан, - не путь от
мужчины до евнуха.
  Хирел переводил взгляд с одного на другого.
  - Вы что, потеряли остатки разума?
  - Я потерял свою маскировку, - напомнил ему Сареван.
  - Думаю, нам удастся найти здесь прекрасную черную краску. Но вот что
касается меди, мне кажется...
  Зха'дан вошел в азарт.
  - Давай сделаем это, мой господин! Давай сделаем это сегодня ночью.
  Сареван немного охладил его пыл.
  - Скоро, - пообещал он, - может быть. Мне надо подумать. А пока я это
делаю, - он обратил свой взгляд на Хирела, - ты можешь выполнить мою
просьбу. Расскажи мне о своем брате.
  Какое-то мгновение Хирел смотрел на него как на умалишенного, потом
резко выдохнул, выражая свое возмущение, и снова растянулся на скамье.
  Его месть была незначительной, но вполне достигла цели: он положил ноги
на колени Саревана. У него были очень красивые ноги.
  - Вероятно, ты хотел сказать: о моих братьях. Их у меня с полсотни.
  Зха'дан был потрясен, но Сареван и глазом не моргнул.
  - Большинство из них - ничтожества. Даже те двое, что заманили тебя в
ловушку. Ты сам сказал, что они не смогли бы сделать этого в одиночку. Так
что расскажи мне о том единственном брате, который имеет значение.
  Расскажи о принце Араносе.
  Юный принц зашипел.
  - Не так громко, идиот. Повсюду уши.
  - Но не здесь, - сказал Сареван. - Зха'дан следит за этим. Он
прирожденный маг.
  Хирел открыл рот от изумления, приподнявшись и уставившись на своего
ночного дружка, Зха'дан спокойно и серьезно смотрел на него. Удивление
Хирела было так сильно, что вызвало у него гнев.
  - Интересно, в Керуварионе есть хоть один человек, который не был бы
магом?
  - Зха'дан - единственный маг среди нас. Орозия тоже была магом, но
держала это в секрете.
  - А, - сказал неугомонный Хирел, глядя в лицо Зха'дана. - Вот почему
ты так беспокоился, пока мы не добрались до Эндроса. Твоей силы было
недостаточно, чтобы излечить принца.
  Смущенный Зха'дан потупился.
  - Ты беспокоился? - спросил его Сареван. - Я этого не помню.
  Зха'дан что-то промямлил. Сареван легонько, по-братски шлепнул его. Это
отчасти утешило дикаря, хотя он так и не поднял глаз. Сареван обернулся к
Хирелу.
  - Ну, львенок, отвечай.
  Брови Хирела сдвинулись. Пот никогда не проступал на нем каплями, не
стекал струйками и не портил своим запахом эту золотистую кожу с оттенком
слоновой кости. Он лишь придавал ей матовый блеск и слабый сладко-
соленый аромат.
  - Аранос - старший из сыновей моего отца, - сказал он наконец. - Его
матерью была дочь князя с крайнего запада Асаниана. Говорят, она была
ведьмой, и я не стану отрицать эту возможность. Но не думаю, что Аранос -
рожденный в магии.
  - Не обязательно родиться магом, чтобы им быть. Мага можно воспитать.
  Мы называем их книжниками. Колдунами. У них кет природной силы, но они
находят ее в своих книгах, в заклинаниях и ритуалах. Они общаются с
демонами, пользуются разными предметами и имеют спутников. У твоего
брата есть такой спутник?
  Хирел снова откинулся назад, устраиваясь поудобнее.
  - Думаю, что нет. Может быть, он появится у него потом. - Внезапно его
осенило: - Неужели Юлан твой спутник?
  Сареван подавил желание ответить резкостью. Этот ребенок и не
представлял, как сильно оскорбил их обоих.
  - Юлан - мой друг и мой брат. Он не раб и не слуга.
  - Ах вот как. - Хирел озадаченно нахмурился, пытаясь понять. -
Спутник снабжает силой того, кто ею не наделен. Он как сосуд. Как
инструмент.
  - В общем, да. Но не каждый человек способен стать колдуном. Для этого
необходим талант, желание обладать силой, воля посвятить жизнь ее
поискам. Целеустремленность, безжалостность и врожденная сила воли. У
тебя все это есть, Хирел Увериас. Ты в такой степени наделен этими
качествами, что почти подобен рожденному в магии.
  Юноша подскочил, словно вспугнутый кот. Краска схлынула с его лица,
глаза расширились.
  - Я не какой-нибудь бормотун-заклинатель!
  - Это в твоей крови. Юлан понимает это и принимает, как и Брегалан.
  Точно так же ведет себя Зха'дан. У тебя сердце льва.
  - А, - произнес Хирел, мало-помалу расслабляясь. - Ты имеешь в виду
королевское происхождение.
  Сареван не стал противоречить. Пусть называет это как хочет, раз ему так
удобнее.
  - Если твой брат обладает теми же качествами, что и ты, он может быть
магом.
  Хирел снова напрягся.
  - Мы непохожи с ним. Непохожи.
  - Но ведь он тоже принц крови?
  - Существует три ранга имперских принцев, - злобно отчеканил Хирел,
  - а над ними всеми стоит Высокий принц. Принцы, которые носят пять
одежд, - это сыновья рабынь и простолюдинок; шесть одеяний позволяется
носить сыновьям мелких дворянок. Сыновья высокородных леди носят семь
одеяний. Вуаду, сыну рабыни, милостью моего отца даровано право носить
семь одеяний, потому что его мать - самая любимая из его наложниц.
  - До сих пор?
  - Мой отец прославился своим постоянством. - Хирел полностью
овладел собой. Было немного страшно видеть, как он молод и холоден и как
бесстрастно говорит об измене. - Нет никаких конкретных указаний на
участие в заговоре моего старшего брата, и тем не менее именно он все
задумал и выполнил руками Вуада и Сайела. Именно он получил
наибольшую выгоду. Эти двое не могут даже надеяться присвоить мои
титулы, пока он жив, и не в состоянии с такой же легкостью отделаться от
него, как, по их мнению, отделались от меня. То, что у них ничего не
получилось, говорит об их глупости. Аранос никогда бы не проиграл.
  - Он может не волноваться, если получает то, чего добивался. Ведь это
несомненно, не так ли? В Первый День Осени он получит титул Высокого
принца. Готов спорить, что после этого твой отец долго не проживет.
  - Нечего и спорить, - сказал Хирел. - Еще до того как я покинул
Кундри'дж, до меня доходили слухи о том, что Аранос окружает себя магами.
  Излишне спрашивать, зачем ему это нужно: чтобы защитить свою жизнь и
подавить противников, когда он заполучит трон. Но все же не думаю, что
именно он направил этих магов следить за нами. Молодой лорд из Среднего
двора не представляет опасности для второго принца, который готовится
взойти на Золотой трон. Если бы он знал, кто я на самом деле, он давно бы
убил меня.
  - Может быть, он и не знает. Может быть, к тебе это вообще не имеет
отношения. Просто Зха'дана и меня считают шпионами варьяни.
  - Может быть, - пробормотал Хирел. - Чего-то подобного и ожидают
здесь от твоего неистового, шумного и дерзкого отца. Это совсем не похоже
на Араноса. Слишком просто.
  - Для меня это достаточно сложно.
  Взгляд Хирела был полон чистейшей асанианской надменности.
  - Да, но ведь ты из Керувариона. Ты считаешь меня искушенным и
хитрым, настоящей золотой змеей; а вот во дворце я прославился как святая
невинность, как ищущий приюта ребенок, который не нашел ничего лучшего,
чем довериться своим братьям. Аранос же начал плести интриги уже в
колыбели.
  - Когда братья заманили тебя в ловушку, ты был ребенком. Откуда тебе
было знать, что они стали предателями?
  - Мне следовало бы догадаться, что такое мои братья. Но Аранос... он
настоящий принц змей. Рядом с ним я всегда буду просто хорошеньким
дурачком.
  - И его императором.
  - Это так, - сказал Хирел, задумчиво нахмурившись. - В болотом
дворце известно только то, что я жив. Этого недостаточно, чтобы во
всеуслышание объявить радостную весть, иначе не было бы и намека на
нового Высокого принца.
  - Да, - сказал Сареван. - Должно быть, они решили, что ты перешел к
нам или стал нашим пленником.
  - Какое вопиющее беззаконие и какое ничтожное утешение! - Хирел
усмехнулся. - Повод для войны. Мой отец не хотел бы этого. А Араносу это
нужно еще меньше. Ему нужна твердая уверенность в том, что он получит
титул, как того ждет вся империя. И тогда, живой или мертвый, я ничего не
смогу поделать: я буду смещен в законном порядке.
  - Твой отец, безусловно, не допустит этого.
  - Согласно закону, если я не буду присутствовать во дворце в день моего
совершеннолетия, то потеряю право на титул. И отец ничего не сможет
сделать, чтобы изменить закон, даже если бы он и хотел этого. Потому что
таким образом я покажу, что недостоин править после него.
  - Сурово, - пробормотал Сареван, - но вполне справедливо. Возможно,
он стоит за всем этим и проверяет тебя.
  Хирел с трудом сдержался. Сареван улыбнулся ему, и тогда он вскочил на
ноги, чуть не свалив Саревана на камни.
  - Ну-ка быстро в воду, варвар. От тебя воняет.
  - Чем же это? - любезно спросил Сареван. - Уж не правдой ли?
  
  Маги, которые следили за ними, будь то наемники Араноса или кого-то
другого, похоже, не добрались до места, где остановились путешественники.
  Однако оказалось, что их поджидает кое-кто другой. Может быть, его
привлекла необычная свита молодого лорда, а может быть, у него были более
серьезные причины. В конце концов, они находились в Асаниане. Посланец
ждал их у дверей купальни. - Молодой господин, - сказал он, кланяясь и
касаясь обритым лбом ног Хирела. - Мой хозяин, лорд девятого ранга
Узмейджиан-и-Видуганьяо, просит вас почтить своим присутствием его
скромный стол.
  Даже Сареван, чей асанианский язык был далек от совершенства, смог
понять, что тон этих слов выражает не просьбу, а приказ. Хирел сжал губы.
  Сареван, маскировка которого не позволяла ему что-либо сделать, был
вынужден молчать. Немного помедлив, Хирел ответил:
  - Скажи лорду девятого ранга, что лорд второго ранга Инсевирел-и-
Кунзиад с радостью принимает столь лестное предложение.
  
  Лорд Узмейджиан тоже путешествовал, но его положение было слишком
высоким, чтобы терпеть неудобства почтовых станций. Вместе с небольшим
отрядом олениай, вооруженными слугами, рабами и закутанными в
покрывала женщинами он занял дом одного городского богача.
  Лорд оказался человеком средних лет. Несмотря на рыхлость и
внушительное брюшко, его тело оставалось достаточно сильным для
асанианца. Мужские достоинства, которыми он откровенно гордился,
послужили причиной раннего облысения, однако он тщательно ухаживал за
остатками волос, укладывая их в аккуратно смазанные маслом локоны. Веки
были покрыты позолотой, что явно вызвало негодование Хирела: вероятно,
это не соответствовало положению лорда, хотя он был знатен и занимал
видное место при Среднем дворе.
  С Хирелом он обращался как важный господин, дарящий свои милости
существу происхождения более низкого, чем он. Хирел с трудом терпел это.
  - Значит, тебе недавно дали титул лорда второго ранга? -
поинтересовался хозяин после того, как слуги унесли со стола бесчисленное
количество блюд, оставив лишь кувшин с вином, сладости и миску со льдом.
  Он как следует наелся и напился. Хирел же почти не прикоснулся к еде и
лишь делал вид, что пьет. - Полагаю, ты держишь путь в Кундри'дж, чтобы
занять свое место при дворе. Похвально, похвально. Это твой первый раз, да?
  Хирел пробормотал нечто невнятное, что могло быть истолковано как
утвердительный ответ.
  Лорд Узмейджиан так его и воспринял и широко улыбнулся.
  - Ах вот как! Я уверен, что тебя хорошо обучили. Однако Имперский двор
совершенно не похож на то, о чем мечтают в провинции. Даже Низший двор:
  это, конечно, только подготовка, но она не имеет ничего общего с истиной.
  - Доводилось ли вам бывать при Высоком дворе, мой господин?
  В этих словах крылось ехидство, замаскированное под наивность. Лорд
вспыхнул. Быть может, причиной этого было лишь вино.
  - У меня нет таких привилегий. Подобную милость оказывают очень
редко. Высокий двор слишком вознесен над всеми нами.
  - Это верно, - сказал Хирел.
  - Твое произношение превосходно, - заметил лорд, снова вспоминая о
своем высоком положении. - Ты говоришь почти правильно, лишь слегка
чувствуется твое провинциальное происхождение.
  Хирел прикусил губу. В его глазах плясали озорные искорки. Послав к
черту правила поведения, Сареван положил руку на его плечо и легонько
сжал его, как бы предупреждая Хирела и придавая ему сил. Этот жест
окончательно развеселил лорда Узмейджиана.
  - Ax, юноша, ну и рабы у тебя! И они так похожи друг на друга. Должно
быть, их надсмотрщик был гением.
  Зха'дан, который не знал асанианского языка, кроме самых необходимых
слов, и Сареван, который притворялся, что ничего не понимает, были
вынуждены стоять и молчать. Лорд потянулся к Зха'дану, стоявшему ближе,
взял его за руку и понюхал ее.
  - Как я вижу, ты решил сохранить их естественный вид. Однако они
гораздо чище, чем я думал, и почти не воняют. А мне казалось, что от них
несет как от лисиц.
  - Мои надзиратели сумели втолковать им, что такое настоящая чистота,
  - сказал Хирел.
  - Это видно. Полагаю, они попали к вам еще детенышами, иначе их не
удалось бы так воспитать. А почему их не кастрировали? Это довольно
смело. Или ты ждешь, пока у них не вырастут бороды?
  - Они мне нравятся такими, какими их создала природа, - ответил
Хирел.
  - О, я понимаю, - кивнул лорд Узмейджиан. По всей вероятности, он
действительно верил Хирелу. Зха'дан стоял с суровым видом. Ласковое
прикосновение не оскорбило его; бывало, что он и сам так поступал -
зхил'ари не стыдятся этого. Но вот разговор о кастрации заставил его
похолодеть. Лорд не желал успокаиваться.
  - Признаюсь, лорд Инсевирел, я почти заинтригован. В области высоких
искусств я добился определенной репутации, и тем не менее объятия дикаря в
его естественном состоянии мне не знакомы.
  - Они несведущи в искусствах, - сказал Хирел.
  - Но инстинкт, молодой господин, они определенно обладают
инстинктом. Как быки, как жеребцы. Такие огромные, такие отвратительные
и прекрасные: животные, но сделанные по нашему подобию. Великолепная
пародия на человека.
  - Их бороды колются, - сказал Хирел.
  Лорд Уэмейджиан собственноручно удостоверился в этом и задрожал от
удовольствия.
  - О, просто восхитительно! Лорд Инсевирел, мне не следовало бы
просить, я превышаю свои права, и все же... все же...
  - А,-с притворным сожалением протянул Хирел, широко раскрыв глаза.
  - Но я дал обещание. Мой отец заставил меня поклясться костями предков.
  Я не могу разлучать их, я не могу продать их. Я даже не могу отдалять их от
себя. Они - это триумф нашего воспитателя рабов. Они придадут мне боль-
ше веса при дворе.
  - Безусловно, молодой господин, - сказал лорд Узмейджиан. - И все-
таки, если бы можно было позаимствовать их у тебя всего на одну ночь...
  Хирел молчал. Рука Саревана крепче сжала его плечо, но он словно не
чувствовал этого. Наконец он сказал:
  - Я обещал.
  Лорд улыбнулся, но взгляд его стал тяжелым.
  - Одна ночь. А наутро они вернутся целые и невредимые, с кошельками,
набитыми золотом.
  Хирел резко поднялся.
  - Я не торговец!
  - Разумеется, юный господин. А я тем более. Мы оба придворные. Когда
новичок оказывается при дворе, ему всегда бывает трудно, но если высокий
лорд соблаговолит взять юношу под опеку, что случится с этим юношей?
  Твоя семья принадлежит ко второму рангу, и это, увы, не самое высокое
положение, иначе я наверняка знал бы ваше имя; однако вовсе не
обязательно, чтобы так было всегда. Если лорд умен, его род может
возвыситься. Но, - добавил он тихо и мягко, - он может и пасть.
  Хирел взглянул в лицо лорда и медленно произнес:
  - Умоляю простить меня, мой господин. Мне здесь все в новинку, и я не
могу подобрать нужных слов. Один из моих барсов удовлетворит тебя? Тогда
я лишь наполовину нарушу свое обещание.
  Лорд Узмейджиан рассмеялся, снова повеселев.
  - Конечно, конечно, ты не должен нарушать его! С твоего разрешения, я
возьму этого красавца. Утром он вернется к тебе, даю слово.
  - Слово чести? - с нарочитой наивностью спросил Хирел.
  - Слово чести, - ответил лорд после минутного колебания.
  
  Сила воли Саревана была поистине королевской, и он не проронил ни
слова ни в присутствии лорда, ни на почтовой станции, ни даже в комнате
Хирела. Но когда дверь закрылась за ними и Юлан радостно бросился к ним
навстречу, а Хирел принялся раздеваться, ярость Саревана наконец
вырвалась из-под контроля. Не успел Хирел заметить его движение, как
Сареван повалил его на спину и принялся так трясти, что, казалось, его шея
вот-вот сломается.
  - Змееныш! Сводник! Подлец! Ради всех богов твоей развратной страны,
скажи мне, как ты мог подумать... как ты мог осмелиться...
  Хирел с невероятной ловкостью и силой извернулся и высвободился из
грубого захвата Саревана. Он вскочил на ноги. В его руке сверкнул кинжал.
  Сареван опустился на корточки, тяжело дыша. Гневная вспышка прошла.
  Ему стало холодно, кровь пульсировала в висках.
  - Как ты мог так поступить со Зха'даном?
  - Было бы лучше, если бы я проделал это с тобой?
  Сареван бросился на него, но там, где только что стоял Хирел, теперь
блестело острое лезвие. Сареван сделал молниеносный рывок и вывернул
кинжал из руки юного принца.
  Они замерли, скрестив запястья, словно в поединке по фехтованию. Хирел
взглянул в горящие глаза Саревана
  - У меня не было выбора. Он на семь рангов выше того, который якобы
занимаю я; он начал подозревать подвох, иначе не намекнул бы, что не
слышал о моей семье. Я сопротивлялся как мог. Но подумай сам, он мог бы
схватить тебя и убить либо посадить меня в тюрьму по обвинению в
мошенничестве или еще того хуже, и тогда мы все оказались бы в его власти
А у него были бы все права делать с нами что угодно.
  - Но это возмутительно!
  - Такова жизнь. Я сохранил твою драгоценную невинность, жрец.
  Неужели это ничего не стоит?
  - Ты отплатил за нее Зха'даном!
  Хирел опустил руку.
  - Ты так низко его ценишь? Я - нет. Ты говоришь, что он маг; его жажда
удовольствий неутолима; и у него гораздо больше ума, чем он хочет показать.
  Если он не обратит эту ночь целиком и полностью себе на пользу, значит, я в
нем ошибался.
  Сареван тряхнул своей гудящей головой. Хирел прав, будь он проклят.
  - Но это не оправдание того, что ты продал его, словно обычную шлюху.
  - Верно. - Хирел был на удивление немногословным. Он устало
опустился на потертые подушки, лежащие на постели. Его нижняя рубашка
разорвалась. Содрав ее с себя и оставшись в одних штанах, он улегся на
кровать и закрыл глаза. - Я сделал то, что должен был сделать. И не важно,
что ты ненавидишь меня за это. Если мы доберемся до Кундри'джа, ты бу-
дешь ненавидеть меня еще сильнее, когда я верну себе мои титулы.
  Сареван молчал.
  - Я говорил тебе, каков я, - продолжал Хирел. - Теперь ты начинаешь
мне верить?
  - В Керуварионе ты таким не был.
  Хирел открыл глаза. В них не осталось ничего от прежнего ребенка.
  - У меня не было причин для этого. Ты наследник замечательной
империи, принц. Она молода. Ее император - сын бога, маг и великий
правитель. Он может позволить себе жить по правде, как и его народ. И пока
я находился там, я не боялся, что он нарушит данное мне слово
  - Даже когда ты сам кривил душой, - пробормотал Сареван. Он
повалился на подушки. - Люди Керувариона чисты и честны. Мы не
мошенничаем даже с нашими врагами.
  - Какая удача, - сказал Хирел с иронией. Его рука коснулась щеки
Саревана. - Я немного соврал. Твоя борода совсем не колет руку.
  - Так же, как борода Зха'дана.
  - В словах заключается сила, особенно если эти слова обращены к
человеку, погрязшему в разврате.
  Сареван скрипнул зубами.
  - Этот боров. Этот бочонок масла. Я удавил бы его, если бы он
прикоснулся ко мне.
  - Потому-то я его и не подпустил. Мне не хотелось бы, чтобы он увидел
твою настоящую окраску.
  Щеки Саревана вспыхнули. Он зарылся лицом в подушки. Он ненавидел
этого сверхъестественного ребенка, ненавидел всю его лживую империю. И
он сам попался в ловушку. Ради спасения этой страны он <предал все, что
имел и чем дорожил.
  Сареван не знал, долго ли он так пролежал. Подняться его заставила боль.
  Пульсирующие удары позади глазных яблок стали нестерпимыми. -
Колдовство, - прошептал он. Ему казалось, что его череп вот-вот
расколется. Хирел спал или притворялся спящим. Юлан лежал поперек его
ног. Кот поднял голову и тихонько заворчал.
  Сареван с трудом встал на колени. Если бы он был в состоянии думать...
  если бы он мог поразмыслить. Заговоры, контрзаговоры. Зха'дана заманили, и
теперь его магия не могла защитить его товарищей. Олениай...
  Сареван задохнулся; его тошнило, в глазах потемнело, но он продолжал
напряженно думать. На этой почтовой станции не было специальных комнат
для воинов, сопровождающих лордов. Им приходилось размещаться в общих
помещениях. Двоих стражников, которые должны были охранять комнату
Хирела, не оказалось у двери, когда Сареван вернулся туда. Он был слишком
разъярен, чтобы обратить на это внимание, а тем более обеспокоиться.
  Колдовство. Предательство. Смертельная опасность. Все это был Асаниан.
  Холод. Руки. Холодные руки. Холодный голос... впрочем, не такой уж и
холодный, он окликает Саревана по имени, требуя ответа.
  Перед его глазами вспыхнул свет. Сареван уставился в лицо Хирела. Он
лежал на спине, а Хирел держал его голову и выглядел на этот раз вполне по-
человечески. Юноша был очень испуган.
  - Саревадин, если ты сейчас умрешь, я ужасно рассержусь. Саревадин!
  Сареван не мог удержаться и рассмеялся, заплатив за это новым приступом
адской боли.
  - Еще не хватало умереть на твоих руках, львенок.
  - Однажды ты уже пытался сделать это, - огрызнулся Хирел.
  Сареван сел, стараясь побороть головокружение. Все его веселье мгновенно
улетучилось.
  - Мы в ловушке. Они оторвали от нас Зха'дана и наших олениай. Ты
сказал, что Аранос еще не делал попыток убить тебя. Быть может, это первая
попытка.
  Он встал, несмотря на старания Хирела помешать ему. Его глаза сузились,
но видеть он мог и мог идти.
  - Куда ты собрался? - спросил Хирел. - Хочу встретиться с парочкой
колдунов.
  - Ты чокнулся! У тебя нет силы. Ты едва передвигаешь ноги.
  - И что же мне делать? Лежать и ждать, пока они нас прикончат?
  - Вряд ли им это удастся. Я неплохо владею оружием, к тому же у нас есть
Юлан. Не так уж мало мы стоим.
  - Если кто-нибудь из нас убьет здесь человека, мы все заплатим за это
кровью.
  - Ну ладно, - сказал Хирел. - Ты можешь ехать?
  - Да, черт возьми!
  Сареван замолчал. Надо немедленно бежать. Но за ними будет погоня, а
Зха'дан...
  Новая волна боли накатила на него и отхлынула. Сареван схватил свои
вещи, напялил на Хирела его одежду, собрал всю еду, которая нашлась.
  Постоялый двор был совершенно тих. Они не увидели ни души, словно все
здесь было заколдовано. Сареван потащил Хирела через пустынные
переходы, не особенно заботясь об осторожности. Они вышли под открытое
небо и устремились к темным, наполненным острыми ароматами конюшням.
  Там топтались животные. Сареван нашел Брегалана почти инстинктивно.
  Стоявший рядом сенель оказался достаточно крупным, чтобы нести высокого
человека, что не было характерно для Асаниана. Сареван отыскал седла и
поводья.
  Хирел ждал его у двери вместе с Юланом, которому не следовало входить в
помещение с таким количеством сенелей: они обезумели бы от ужаса. Чужой
скакун, почуяв дикого кота, принялся фыркать и пританцовывать, но твердая
рука Саревана заставила его успокоиться.
  Они неторопливо выехали со двора, держась в тени. Никто не пытался
напасть на них, даже пес, встретивший их тявканьем и воем. Воздух казался
застывшим. Ворота были открыты. Ловушка?
  Они проскочили ворота. Никто не остановил их. Почтовая станция
располагалась за стенами города, почти на самой дороге, поэтому никаких
других ворот здесь не было. Они оказались на обочине, поросшей травой,
которая заглушала топот, и быстро поскакали по ней. Город и почтовая
станция остались позади.
  Сареван чувствовал, как медленно отступает боль. Поступь его скакуна
оказалась ровной. Во мраке беззвездной ночи трудно было определить окрас
животного, но шкура была темной. Рога отсутствовали. Значит, это кобыла.
  Что ж, так даже лучше. Кобылы проворнее, выносливее и менее взбалмошны;
к тому же Саревану вовсе не хотелось быть пойманным верхом на жеребце.
  Позади послышался топот копыт. Сареван ударил пятками в бока кобылы.
  Однако Брегалан замедлил бег и повернулся. Неужто он спятил? Или
заклинания в конце концов подействовали на Хирела?
  Ругаясь на чем свет стоит, Сареван развернул свою кобылу. Брегалан
остановился. Сареван схватил его за поводья, но жеребец бросился в сторону.
  - Он не хочет слушаться меня, - сказал Хирел.
  Он был спокоен, но это было спокойствие отчаяния. Невидимый всадник
быстро приближался. Они поняли, что он один. Сареван вгляделся во тьму и
различил чью-то стремительную тень. Просвистела сталь: Хирел вытащил
один из своих мечей. Другой клинок блеснул во внезапном свете луны.
  Сареван сжал рукоятку. Они ждали, готовые ответить на любой вызов.
  Появился одинокий силуэт всадника. Сердце Саревана узнало его прежде,
чем это смог сделать его разум.
  - Зха'дан!
  3хил'ари остановился рядом с ними как вкопанный. Он тяжело дышал, а
его сенель покрылся пеной, но он ослепительно улыбнулся в тусклом свете
Ясной Луны.
  - Решили, что можете улизнуть от меня?
  - Мы только попытались, - ответил Сареван.
  - Хорошо, - сказал Зха'дан. Его улыбка исчезла. - Этой ночью ветер
пахнет смертью. Лучше нам здесь не задерживаться.
  
  Они скакали до тех пор, пока зхил'ари не позволил остановиться. Небо
посветлело перед рассветом. После бешеной скачки у сенелей оставалось
мало сил, и путешественники не намеревались расточать их остатки.
  Появляться на постоялых дворах теперь было небезопасно, поэтому вряд ли
стоило надеяться вскоре поменять скакунов.
  На некотором расстоянии от дороги, в глубокой расщелине, пробитой
ручьем, они нашли убежище. По берегам ручья росла трава, которой смогли
подкрепиться кони; чаща предложила путникам приют и укрытие, а также
благословенный дар в виде плодов сладкого терновника, которыми они
пополнили свои скудные припасы.
  Хирел, который съел столько, сколько Саревану удалось впихнуть в него,
сразу заснул. Остальные двое остались сидеть друг подле друга.
  - Было очень плохо? - спросил Сареван.
  Зха'дан пожал плечами.
  - Его не назовешь маленьким жеребцом. Он оказался довольно-таки
вялым. Его инструмент не длиннее пальца. К тому же он все время называл
меня безобразным. - Зха'дан был в негодовании. - Возможно, я и
маленький, но даже Газхин признает, что я прекрасен. Я похож на тебя,
правда? А ты - самый прекрасный из всех нас.
  - Но не для асанианца. - Сареван указал на Хирела. - Вот эталон
здешней красоты.
  - Он не так уж и плох. Но он белый как кость, и глаза у него желтые.
  Настоящему льву это вполне подходит, но мужчина должен иметь черные
глаза. А его нос? Он совершенно прямой. Что же это за нос без горбинки?
  - Жалкое зрелище, - кисло согласился Сареван, потирая свою
королевскую горбинку. - Итак, его лордство воспылал страстью к
великолепным в их уродстве варварам. А дальше?
  - А дальше, - сказал Зха'дан, - он долго не продержался. Он уснул, и я
было собрался улизнуть, но тут нанесли удар маги. Они пытались проникнуть
в мои мысли только затем, чтобы убедиться, что я очень занят. Но я угостил
их кое-чем, от чего их уши долго будут гореть. Тогда они занялись тобой. А я
был заперт в четырех стенах и не мог уйти. Когда наконец я нашел стену,
через которую сумел перебраться, ты уже был в пути. Я позаимствовал
одного из оставшихся сенелей и последовал за вами. - Зха'дан немного
помолчал и внезапно ухмыльнулся. - Думаю, им не скоро удастся пуститься
за нами в погоню. Я велел сенелям немного подождать, снял с них путы и
оставил дверь открытой.
  Громко рассмеявшись, Сареван отвесил ему тяжелую оплеуху.
  - Щенок! Мы ведь не группа налетчиков. Зха'дан дал ему сдачи. Сареван
бросился на него. Они покатились по траве, устроив шутливую потасовку.
  Юлан присоединился к ним, рыча от удовольствия. В конце концов они без
сил повалились на траву, икая и изнемогая от усталости, причиной которой
было не что иное, как веселье.
  
  Рассвет нового дня принес новую баталию, на этот раз словесную и вовсе
не шуточную. Сареван намеревался пересечь Асаниан так же, как он пересек
Керуварион: тайно, питаясь тем, что пошлют им небо и земля. Хирел и
слышать об. этом не желал.
  - Это не твой дикий восток. Здесь охота - привилегия лордов и
правителей, каждый делает это на собственной территории. Те, кто охотится
без разрешения, обвиняются в воровстве и подлежат наказанию.
  - Юлан и Зха'дан отлично запутают наши следы, - возразил Сареван.
  Хирел в нетерпении тряхнул головой.
  - Пусть так, но насколько быстро мы сможем ехать? Как далеко нам
удастся продвинуться, соблюдая тайну и постоянно заботясь о пропитании?
  Ты понимаешь, как осторожно надо обращаться с нашими сенелями? Теперь,
когда мы не сможем найти других?
  - Так чего же ты хочешь? Выехать на большую дорогу? Пригласить
наших убийц, чтобы они положили конец нашей безумной затее?
  - Да, мы должны воспользоваться дорогой и опередить наших врагов.
  Если, конечно, у нас есть враги. Пока что я не видел ничьих теней с
кинжалами и не чувствовал никакого яда в вине. Должно быть, на той
почтовой станции вообще никого не оставалось, иначе мы не уехали бы
оттуда с такой легкостью.
  - Это не...
  Язык Саревана примерз к нёбу. Он был слишком занят бегством, чтобы
думать, и совершенно забыл, что здесь не Керуварион.
  - Порассуждай-ка, если еще можешь, - сказал Хирел. - Колдовство чуть
не убило тебя. Инстинкт помог тебе ускользнуть. Но что, если от тебя
ожидали именно этого? Бегства прямо в ловушку? А может, у них еще более
коварный план: заставить нас передвигаться только ночью, окольными
путями, чтобы задержать мое прибытие в Кундри'дж?
  - И если ты опоздаешь, Аранос станет Высоким принцем. - Саревану не
нравился привкус происходящего, чуждый и жгучий, как асанианские
специи. Он сплюнул. - Но если мы поедем в открытую, враг узнает об этом
и расставит новые западни. Мне кажется, он не замедлит сделать их
смертельными.
  - Ты боишься? - спросил Хирел.
  - Да, боюсь! - выкрикнул Сареван. - Но я совсем не трус. Я не хочу
прибыть в Кундри'дж поздно, но точно так же я не хочу прибыть туда
мертвым.
  - Справиться с нами вовсе не легко, - сказал Хирел, - ведь у нас есть
Зха'дан и Юлан. У нас есть ты, чья магическая сила еще может пробудиться.
  И наконец, у нас есть я. Хотя я и не обладаю магией и не владею искусством
охоты или драки, но зато хорошо знаю Асаниан. Если мы исчезнем из виду на
несколько дней и будем двигаться только с наступлением темноты, то вскоре
сможем ехать и при свете дня.
  - На краденых сенелях?
  - Ну, это ерунда, - заметил Зха'дан. - Мы находим город, где есть
ярмарка, продаем своих сенелей и покупаем новых. Мы делаем это дважды
или трижды в течение одного-двух дней. Затем, когда наши следы будут
основательно запутаны, мы снова сможем ночевать на постоялых дворах и
передвигаться по дорогам.
  - Это не сработает, - возразил Сареван. - Можно сменить сенелей, но
нельзя сменить наши лица.
  - Можно, - медленно сказал Хирел. - Иногда олениай скрывают лица
под масками. У них есть такой обычай. Долго поддерживать подобный обман
нам не под силу: те, кто в маске, не смешиваются с остальными постояльцами
и говорят только на своем тайном военном языке. Но день, два или три мы
продержимся.
  - А где взять их одежду? - спросил Сареван.
  Он понимал, что придирается и чересчур все усложняет. Но кому-то надо
было это делать.
  - Я умею держать в руках иглу, - к изумлению остальных, сказал Хирел.
  - Купим ткань на ярмарке. На часок я могу превратиться в раба, чья
госпожа имеет пристрастие к черному цвету.
  Сареван разинул было рот, но тут же закрыл его. Зха'дан смотрел на принца
с восхищением. Резко присвистнув, Сареван наконец уступил.
  - Ладно. Сегодня двинемся в путь с наступлением сумерек. А завтра
поищем ярмарку.
  Одержав победу, Хирел не испытывал особого ликования. Зато Зха'дан
издал громкое восклицание, поцеловал его, страшно смутив, и отправился
седлать сенелей.
  
  Они нашли ярмарку. На их пути лежал город с рынком, а возле него
находился холм, поросший деревьями и кустарником, достаточно густым,
чтобы в нем могли спрятаться верховые животные и два человека, которые не
хотели показывать своих лиц. Хирел отправился в город. Он разулся, снял с
себя все, кроме нижней рубашки, обрезанной наподобие туники раба, надел
на шею обруч Зха'дана, а к поясу подвесил кошелек с асанианскими
монетами. По уверениям Зха'дана, лорд Узмейджиан имел их в избытке, так
же как и деньги из чистого золота, и дикарь безусловно заслужил эту награду.
  Хирел взглянул на него со вздохом, но не сказал ни слова.
  Он ушел в город уже довольно давно. В его отсутствие Сареван заставил
себя немного поспать. Остаток времени он провел лежа на животе на связке
тростника и наблюдая за дорогой и городом. Юлан составил ему компанию.
  Сареван сбросил опостылевшую тунику; в знойном воздухе жужжали мухи,
но они не жалили его, а земля была прохладной. Ему было бы совсем хорошо,
если бы он знал, как дела у Хирела. Мальчик довольно хорошо справился со
своей ролью в городе варьяни, но теперь они находились в Асаниане. Кто
знает, не нарушит ли он какой-нибудь пустячный закон по своему
царственному неведению? Умеет ли он торговаться на рынке? А что, если
маги вовсе не потеряли его и сейчас хватают?..
  Сареван сжал челюсти и приказал себе перестать беспокоиться. Сегодня
его лицо зудело сильнее, чем обычно. Этим утром он истратил остатки
краски. Она жгла как огонь, и он с трудом удерживался от стонов. Краска
причиняла ему ужасные мучения, она разъедала кожу и вызывала сыпь и
раздражение. Даже если бы им удалось найти еще одну бутылку, Сареван
сомневался, что его лицо сможет выдержать это.
  Он запустил пальцы в мех Юлана, чтобы снова не начать царапать щеки.
  По дороге шли какие-то люди. Что это за мальчик с горящими золотом
волосами, сбившимися в буйную гриву, только что выехал из города? Нет, не
он. Сареван продолжал наблюдение. Солнце достигло зенита.
  Юлан тихонько заворчал. Сареван стряхнул с себя дремоту и снова
уставился на дорогу. По направлению к кустарнику медленно ковылял раб с
мешком на спине. Раб с серыми от пыли волосами.
  Действительно, весь в пыли, да еще с изрядным синяком на скуле. Он
вздрогнул, когда Сареван выскочил из кустов, и широко открыл глаза при
виде его обнаженного тела. Он ничего не говорил. По его виду было понятно,
что он в ярости и в то же время весьма доволен собой. Пробравшись в
заросли, он сбросил свой мешок и приветствовал Зха'дана мимолетной
улыбкой.
  -Ты подрался, - упрекнул его Сареван.
  Встав на колени. Хирел принялся распаковывать свою добычу. Не
поднимая головы, он холодно ответил:
  - Мне пришлось защищать свою честь. Сареван схватил его за шиворот и
поднял. - Что ты наделал, глупый мальчишка? Ты хочешь, чтобы нас всех
поубивали?
  Хирел извернулся и высвободился, теперь окончательно разъярившись. Он
кипел от злости и с трудом сдерживался.
  - Я пытался быть тем, кем хотел казаться. Я не обращал внимания на
насмешки нахалов, которые без дела слоняются по рынку. Но когда они
схватили меня и вознамерились раздеть, потому что у них вышел спор,
какого рода я евнух, неужели я мог позволить им увидеть, что я вовсе не
евнух? - Он отбросил волосы с глаз, горевших золотым пламенем. - Я уже
дал им понять, что служу у леди, а закон в этом смысле точен. Один из моих
противников на всякий случай запасся ножом. Надо было разрешить ему
воспользоваться им?
  Сареван ничего не сказал, сразу остыв и начиная сожалеть о своей
вспыльчивости. Хирел весь побелел и дрожал. Он был не просто разгневан -
он готов был либо убить, либо расплакаться. Сделав глубокий прерывистый
вдох, он заметно успокоился.
  - Я хорошо защищался. Они, конечно, этого не ожидали. В конце концов
они решили поискать себе жертву поспокойнее, а торговцы отнеслись ко мне
с большим уважением. Они не стали торговаться со мной так, как могли бы.
  - Тебе это понравилось, - сказал Сареван. - Возможно, тебе надо было
родиться торговцем.
  - Лучше уж торговцем, чем ничтожным бродягой. Или, - сказал Хирел,
снова наклоняясь к своему мешку, - евнухом. Любого рода.
  Зха'дана так и подмывало спросить, может ли быть несколько
разновидностей евнухов, но, к счастью для всех, он вовремя придержал язык.
  В мешке Хирела оказались иголки, нитки и ножницы, рулоны черного
льняного полотна и отличной тонкой шерсти, ремни из черной кожи, черные
перчатки и сапоги, которые пришлись им почти впору, и - чудо из чудес -
четыре меча с черными рукоятками в черных ножнах. Это были мечи
олениай. Хирел отказался говорить, где он раздобыл их. Вид у него был
одновременно гордый и виноватый.
  - Он украл их, - одобрительно пояснил Зха 'дан. Хирел вспыхнул.
  - Я их позаимствовал. Будучи Высоким принцем, я являюсь
главнокомандующим. Вот я и воспользовался моим королевским правом.
  Зха'дан захлопал в ладоши. Хирел в гневе принялся кромсать темную
ткань.
  Остальные поспешили помочь ему. Под руководством Хирела они
превратились в шиу'от олениай - воинов, связанных торжественной
клятвой. Когда все было готово, солнце уже склонилось к западу. Сареван
пососал исколотый иголкой палец. Хирел шлепнул его по руке.
  - Надевай маску, - велел он. Скорчив гримасу, Сареван повиновался.
  Хирел отступил на шаг, упер руки в бока и кивнул головой. - На какое-то
время сойдет, - решил он. - Пока кому-нибудь не вздумается рассмотреть
тебя поближе.
  - Ты меня успокоил, - съязвил Сареван.
  Хирел не обратил внимания на эту колкость. Для себя он сшил такой же
головной убор, как для остальных: обтягивающий капюшон с маской,
скрывающей все лицо, даже глаза.
  Полоса из тончайшего полотна позволяла владельцу маски все видеть и в то
же время оставалась непроницаемой для взоров окружающих.
  - Мы просто потрясаем своим видом! - с восторгом сказал Зха'дан.
  Сареван уже начал задыхаться под своей маской. По крайней мере, отметил
он уныло, теперь у него не будет возможности расцарапывать свои зудящие
щеки.
  Люди охотно глазели на дюжину олениай, сопровождавших юного лорда и
двух его варваров-рабов. Но никто не смотрел на трех шиу'от олениай. Все
отводили взгляды от их темных силуэтов, приглушали голоса и расступались
перед ними.
  
  С невероятной легкостью им удалось обменять украденных сенелей на пару
черных кобыл. Продавец не стал торговаться и отдал животных почти даром.
  Его глаза испуганно округлились, пухлое лицо заблестело от пота. Вопросов
он не задавал. Когда они ушли, он чуть не расплакался от облегчения.
  То же самое произошло и со вторым продавцом, и с третьим. Чаще всего их
встречали со страхом. Иногда страх был приправлен ненавистью. И тогда
спина Саревана судорожно напрягалась в ожидании брошенного камня или
острого клинка.
  Зха'дан довольно быстро потерял удовольствие от этой игры. Ночью, когда
они разбили лагерь, он был угрюм и молчалив и заговорил лишь однажды:
  - Никто прежде не испытывал ко мне ненависти. Это очень больно.
  Хирел успокоил его своим обычным способом. Сареван лежал в сторонке и
старался не прислушиваться к ним. В результате он стал различать
издаваемые ими звуки еще более отчетливо. Шепоток. Короткие смешки.
  Прерывистое дыхание. Шорох тел, двигающихся в едином ритме, -
древнейший танец мира.
  Впервые за долгое время ожерелье жреца показалось ему невероятно
тяжелым. Он снял его, слегка растянув, потому что стальная оболочка
сделала его менее гибким. Ночной воздух холодил обнаженную шею. Сареван
потер ее, нащупывая шрамы - круг огрубевшей кожи, образовавшийся от
длительного соприкосновения с обручем. Горькая улыбка тронула уголки его
губ. Ни один асанианец не догадается, что он не раб и никогда им не был.
  Вначале было намного хуже. Он не расставался с лечебным бальзамом, рана
постоянно кровоточила и гноилась, а повязки не помогали. Они лишь
усиливали страдание.
  Он повертел в руках этот священный и жестокий предмет. Сейчас он был
замаскирован под символ рабства. Сареван прижал его к груди. То был
холодный любовник. Он не даровал утешения. И тем не менее в этом
металлическом обруче заключалось душевное успокоение. Путь к нему был
нелегким и долгим, и все же оно наступило. Сареван по-прежнему оставался
жрецом Аварьяна. И ни убийство, ни измена не могли отнять у него это.
  
  Преследователи потеряли их. Сареван понял это, когда боль окончательно
отступила.
  - Я долгое время чувствовал, как они наблюдают за нами, - сказал
Зха'дан. - Думаю, они шли по следам сенелей, которых мы украли, а когда
обман обнаружился, нас уже поминай как звали. Теперь я ничего не
чувствую.
  - Они будут ждать нас впереди, - сказал Хирел. - В Кундри'дже.
  Эти слова прозвучали не слишком уныло. Золотой город был еще очень
далеко, и они скакали быстрым галопом под чистым голубым небом. Его уже
коснулось сияние ранней осени. Страна, расстилавшаяся под ним, была
похожа и в то же время совсем не похожа на хорошо знакомый Саревану
восток.
  Теперь он признавал, что Хирел был прав, настаивая, чтобы они ехали по
открытой дороге. В самом сердце Асаниана негде было спрятаться из-за
отсутствия дикой природы. Перед путниками раскинулась равнина с
разбросанными по ней укрепленными городами, соединенными между собой
дорогами. Каждый город напоминал жемчужинку, попавшую в паутину
полей. Ручьи плавно текли по прямым руслам, прокопанным руками людей, а
не богов; деревья росли прямыми рядами, которые помогали ориентироваться
и укрываться от ветра, или в живописном беспорядке покрывали охотничьи
угодья дворян. И повсюду были божества, маленькие и великие, в честь
которых возле каждого верстового столба, а порой и между ними воз-
двигались святилища.
  Строго упорядоченная страна. Здесь невозможно было скакать по полям
или отклониться от дороги и по более короткой, хоть и более узкой тропе
добраться до Кундри'джа. Да и сама дорога имела свои законы и свою
иерархию - от босоногого раба до принца в колеснице. Для воинов торжес-
твенной клятвы с их быстрыми сенелями предназначались широкие обочины
дороги, но они не могли углубляться в поля или нестись по самой дороге. И
даже им приходилось останавливаться, чтобы пропустить какую-нибудь
важную персону, или замедлять галоп, приноравливаясь к людскому потоку,
пересекающему город.
  Чем ближе к столице, тем чаще им попадались караваны закованных в цепи
рабов, еле передвигавших ноги с рынка на рынок. Хирел смотрел на них и не
видел, как это было принято в Золотой империи, Зха'дан усвоил этот обычай
довольно быстро: на его родине брали пленных и покупали слуг, хотя там
никогда не было передвижных рынков рабов. Сареван, которого даже мысль
об обращении с людьми как со скотом приводила в ужас, нашел спасение в
одном из правил для принцев: то, чего нельзя изменить, приходится терпеть.
  Впервые с тех пор как разум его был искалечен, он радовался этому, потому
что теперь не чувствовал отчаяния, разлившегося над головами этих
скованных, уныло бредущих людей. Он просто мог отвернуться и заставить
себя не думать об этом.
  Но незаметно и бесшумно миновать рынок рабов ему не удалось.
  Сареван не поинтересовался названием города. Он не хотел его знать.
  Город был крупным и прямо-таки кричал о своем процветании. Дорога
пролегла сквозь него, отделяя жилую часть от рынка, так что
путешественники имели возможность остановиться и поменять утомленного
сенеля на свежего, утолить голод или жажду, купить оружие, одежду или
драгоценности.
  Или раба. По-видимому, здесь обреталось немало поставщиков подобного
товара. Одни держали лавки со специальным знаком над дверью:
  позолоченные наручники или картинка особого рода. Другие ставили
палатки, завешенные со всех четырех сторон или совершенно открытые. Тут
и там стояли простые помосты, иногда снабженные навесами, откуда
продавцы расхваливали свой товар перед толпой покупателей.
  Трое путешественников гуськом ехали мимо рынка. В середине был Хирел.
  Даже под маской он выглядел как обычно: немного напряженный и
надменный, он не соизволял обращать внимание на мир вокруг себя. Его
кобыла двигалась очень медленно.
  Она остановилась. Сареван блуждающим взглядом обвел рынок. Когда он
оглянулся, то обнаружил, что седло на спине кобылы опустело.
  Брегалан крутнулся на задних ногах и врезался грудью в неожиданно
преградивший ему дорогу людской поток. Сареван пришел в ярость, но
жеребец не мог двигаться быстрее. Какой-то грозный боевой конь с рогами в
бронзовой оболочке осмелился толкнуть его, угрожающе фыркая. Брегалан
всхрапнул и боднул его. Обидчик отскочил в сторону, и Брегалан занял
освободившееся место.
  Покинутая Хирелом кобыла начала волноваться. В том месте, где она
стояла, дорога пересекалась с прямым узким переулком. Здесь толпились
люди, сосредоточившие все свое внимание на высоком помосте с кучкой
рабов - мальчиков, младшему из которых едва миновало девять лет, а
старший казался ровесником Хирела. Они были обнажены, а их руки были
связаны за спиной, так что они не могли прикрыть свой срам. Большинство
из них были асанианцами с хрупкими янтарными телами, двое оказались
бледнокожими зеленоглазыми островитянами, один - дикарь из северных
племен, надменный и угрюмый, а также несколько обитателей пустыни,
старавшихся держаться поближе друг к другу. Все без исключения были
евнухами.
  Саревану удалось быстро разыскать Хирела. Он был намного выше
остальных, к тому же единственный носил черное одеяние олениай. Он стоял
с краю толпы, застывший словно каменное изваяние. Сорванная маска была
скомкана в кулаке. Лицо под запылившимся капюшоном казалось смертельно
бледным.
  Сареван проследил направление его взгляда. На помосте, чуть поодаль от
остальных, стоял еще один асанианец. Другие рабы были скованы единой
цепью за шеи и лодыжки. Этот же имел собственные оковы и собственного
надсмотрщика, его обруч был позолоченным, и с него свисала табличка с
какой-то надписью.
  - Благородных кровей, - сказал Хирел. - Его продадут в последнюю
очередь, и продавец будет торговаться до тех пор, пока цена не окажется
достаточно высокой. Смотри, у него прекрасная кожа, волосы отливают
чистым золотом, а в лице нет ни одного изъяна. Он в самом расцвете
отрочества. Хотел бы я знать, почему его продают на открытом рынке. Для
рабов такого качества это необычно. Наверно, его господин погряз в долгах.
  Голос Хирела звучал слишком спокойно, широко раскрытые глаза стали
совсем светлыми. Сареван сжал его жесткое, неподатливое плечо.
  - Хирел, это не ты.
  - Всего три месяца назад это мог быть я... Сареван привлек его к себе.
  Хирел не сопротивлялся. Сареван дрожал, капельки пота проступили у него
на лбу. Но он не мог отвести взгляд от этого мальчика, который был так
похож на него самого, каким Сареван нашел его: отрок на пороге воз-
мужания. Он перешагнул этот порог всего три месяца назад. А тот, кто стоял
перед ним, не перешагнет его никогда.
  - Он -это не ты, - снова сказал Сареван. - Он - это медь и
раскрашенные кости. В нем нет твердости, его взгляд - это не взгляд льва.
  Он ничто по сравнению с тобой.
  - Он - это я, - прошептал Хирел.
  Сареван ударил его. Хирел пошатнулся, но его лицо не изменило
выражения.
  - Ты прекрасен, и ты настоящий мужчина. Никто теперь не может сделать
тебя похожим на него. Никто никогда не сможет этого сделать. Он -
фальшивая монета. Ты - настоящее золото.
  Хирел не слышал его. Казалось, что-то в нем надломилось или же что-то,
долго дремавшее в его душе, наконец пробудилось и восстало.
  - Он ускользает, - сказал пробившийся к ним Зха'дан. Даже
приглушенный маской, его голос звучал крайне встревоженно. - Я не могу
поймать его.
  Сареван коснулся Хирела, чтобы заставить его очнуться. Юноша, который
казался таким безвольным и равнодушным, под его рукой превратился в
настоящего демона. Зазвенела сталь. Сареван отскочил. Хирел развернулся,
взметнув полы своего одеяния, и побежал.
  Они устремились следом за ним. Он несся как олень. Толпа расступалась
перед ним и тотчас же смыкалась за его спиной, препятствуя погоне, оттесняя
преследователей в сторону и даже угрожая. Сареван выхватил один из мечей.
  Угрозы прекратились. Но толпа по-прежнему преграждала им путь.
  Хирел мчался стрелой, петляя и бросаясь из стороны в сторону. Сареван
мельком увидел его лицо, белое как мел. Глаза были слепы.
  Толпа поредела. Они уже почти догнали Хирела, и тут из бокового прохода
наперерез им вышла процессия. Люди тянулись бесконечной вереницей,
покачиваясь в такт песнопениям, закрыв глаза и держа друг друга за руки,
словно в трансе. Вся узкая улочка оказалась заполнена, но даже в азарте
погони Сареван не мог заставить себя воспользоваться мечом, чтобы
расчистить дорогу.
  Наконец процессия миновала их и путь стал свободен, но Хирел исчез,
Зха'дан схватил Саревана за руку.
  - Туда!
  Они поспешили по переулку, который вывел их в следующий, еще более
узкий. Казалось, здесь сосредоточилось все зловоние города. Они бежали
мимо глухо запертых ворот и дверей. Здесь не было и следа Хирела.
  Спотыкающийся Зха'дан замедлил бег и, покачиваясь, зашагал рядом с
Сареваном. Сорвав маску так резко, что она разорвалась, он отбросил ее
прочь. Его лицо побледнело, на коже поблескивали капельки пота.
  - Тяжело, - прошептал он. - Так много людей. Так много стен.
  - А Хирел? - в отчаянии вскричал Сареван.
  Эха'дан тряхнул головой и остановился. Он прислонился к Саревану, и
принц почувствовал, что его товарищ дрожит.
  - Не могу, - выдохнул Зха'дан. - Не могу...
  Сареван с радостью отдал бы свою душу ради нескольких мгновений
обладания былой силой. Но, как и прежде, у него оставалась только боль.
  Хирела нигде не было. Сенели остались далеко позади, забытые в пылу
погони. Юлан рыскал где-то по городу, если только его тоже не околдовали,
сбили со следа и поймали в ловушку.
  Зха'дан зашатался. Оба его меча оказались вынуты из ножен, и он
закружился на месте. Сареван отпрянул назад, проклиная все на свете. Нет,
только не это! Одного безумца более чем достаточно.
  - Зха'дан! - что было сил закричал Сареван. - Зханиедан! 3хил'ари
остановился и медленно повернул голову. Его зубы обнажились.
  - Пойман, - сказал он. - Схвачен. Колдуны схватили нашего
маленького жеребца. Я не могу отвоевать его. У меня не хватает силы. Я даже
не могу их остановить. Я не могу...
  Его голос оборвался. Ослабевшие пальцы выпустили рукоятки мечей. С
возгласом боли, отчаяния и гнева он слепо завертел головой, словно силясь
отыскать источник своих мучений. Воздух наполнился тонким
пронзительным завыванием, Зха'дан высвобождал свою силу.
  Сареван издал протестующий вопль, но Зха'дан уже ничего не слышал. Его
окружало свечение. Засверкали молнии.
  Стены домов были голыми, словно каменные утесы. В переулке сгустился
мрак. С противоположного его конца к Саревану приближались люди,
угрюмые, вооруженные, с луками наготове.
  Сареван почувствовал вспышку мрачного веселья. Кем бы ни были его
враги, ему не на что было надеяться. Даже клинкам олениай не под силу
справиться с целым отрядом лучников.
  Стрела пропела возле самого уха Саревана и загорелась. Это Зха'дан послал
стрелы своей силы против оружия смертных. Он хохотал, охваченный
сладким безумием магии. Сареван сжал зубы и всем телом устремился на
безрассудного юнца.
  Они повалились на землю. Над ними со свистом пролетали стрелы.
  Сареван чувствовал волны магической силы Зха'дана, она обжигала, но не
причиняла вреда. Защитить его она тоже не могла. Сареван приготовился к
удару прежде, чем он обрушился на него. Но это были не оружие и не чары.
  Огромный пузырь проплыл над ними и лопнул. Тело Саревана вдохнуло эту
вязкую сладость прежде, чем мозг запретил делать это. Затем на него
навалилась тяжелая непреодолимая дремота.
  - Это не колдовство, - пытался сказать Сареван. - Не магия. Это
алхимия. - Было очень важно, чтобы Зха'дан понял. Сареван и сам не
понимал, почему это так важно. Он просто знал это. - Алхимия, - повторил
он. - Алхимия.
  
  ГЛАВА 15

  Алхимия, но порожденная магами. Преследователи все-таки нашли их и не
собирались отпускать. Воспоминания Саревана были смутными. Он видел
магов, темного и светлого. Несомненно, он выразил им неповиновение. Они
никак не отреагировали, Зха'дан находился тут же. Маги внимательно
осмотрели их обоих и остались чем-то недовольны. Их вооруженные
товарищи распрямили руки пленников и разогнули пальцы. Касар изумил
даже магов, хотя они явно искали именно его. Вероятно, они не ожидали, что
он так ярко сияет.
  Зха'дан был погружен в глубокий сон. Саревана раздели, хотя никто не
осмелился тронуть его обруч, и безжалостно оттерли краску. Когда состав из
очищающего корня, смешанного с золой, коснулся его ободранной кожи,
Сареван чуть не закричал. Жжение превратилось в адскую боль, которая
сменилась благословенной прохладой, пахнущей травами и лекарствами.
  Его снова одурманили. Он пытался воспротивиться, но получил лишь пару
синяков. Бесполезно. Они были слишком сильны.
  Наконец Сареван очнулся от кошмара. Он замерз и ослабел, все его тело
саднило. Земля под ним раскачивалась, и он попытался ухватиться за что-
нибудь устойчивое.
  Стены наступали на него, сотрясались и дрожали. Подушки делали тесное
узилище еще теснее. Сареван лежал на них обнаженный. Его волосы
расплелись и спутались, и поначалу он не мог понять, что его так удивляет.
  Оказалось, что его волосы снова обрели свой естественный ярко-медный
цвет.
  В этом жарком, душном пространстве он был не один. Кто-то еще так же
жадно глотал воздух. Кто-то такой же обнаженный, но не с темной, а с
бледной кожей, устроился со всеми возможными удобствами в дальнем углу
помещения.
  Только лицо Хирела помогло Саревану сохранить рассудок. Оно было
совершенно спокойным и выражало здравомыслие, хладнокровие и прежнюю
королевскую гордость. Это было лицо человека с несломленной волей.
  Сареван попытался подняться. Ему удалось сесть, потом, согнувшись,
встать на колени, но распрямиться в полный рост он не смог. По обе стороны
от него находились узкие окна, затянутые решетками, сквозь которые
пробивался свет. Мелькали тени, и Сареван понял, что они движутся.
  Он прижался щекой к прутьям решетки. Ему в лицо ударил плотный
горячий ветер, оказавшийся все-таки прохладнее воздуха, наполнявшего их
ящик. Тени продолжали мелькать. Наверное, деревья. Башни. Всадники.
  Он опустился вниз. Ему хотелось разодрать ногтями эти стены. Он
подтянул дрожащие колени к подбородку и устремил пылающий взгляд на
Хирела. Юноша сладко потянулся.
  - Ты похож на барса в западне, - заметил он.
  Сареван взорвался.
  - Это твоих рук дело. Ты втравил нас в это.
  Легкомыслие Хирела вмиг улетучилось.
  - Меня обманули и поймали в ловушку. Меня... околдовали, - с трудом
выдавил он. - Я понимал, что происходит, но не мог это остановить. Потому
что... потому что я видел, чем я мог бы стать, если бы не убежал от них,
убежал так далеко и быстро, как мог.
  - Тебе еще не поздно стать евнухом.
  - Пусть я погибну, но клянусь: пока я жив, евнухом я не буду. - Хирел
снова заставил себя успокоиться. - Мы в носилках, - сказал он, - прямо
как леди, которым необходимо быстрое передвижение. Можешь убедиться,
они постарались предотвратить наш побег.
  Сареван еще не был убежден. Он нашел дверь и, вцепившись ногтями в
щель, попытался открыть ее. Она скрипнула, но не поддалась.
  - Если бы ты и добился успеха, - сказал Хирел сводящим с ума тоном, -
то куда бы ты отправился? Мы в окружении вооруженных людей. У нас нет
оружия и доспехов. К тому же, - подчеркнул он, - мы не одеты.
  - Какая разница?
  Хирел посмотрел на него так, словно не знал, смеяться ему или
возмущаться.
  - Для тебя, может быть, и нет разницы. А для меня есть. Я не собираюсь
устраивать зрелище для простолюдинов.
  - Почему? В тебе нет ничего такого, чего стоило бы устыдиться.
  - У меня есть тело, - огрызнулся Хирел.
  Сареван онемел. Хирел снова отполз в свой угол и отгородился подушками.
  Молчание затянулось. Стены давили на Саревана. Он призвал всю свою
волю, чтобы выдержать это. Чтобы не взбеситься, словно дикий кот в клетке.
  Спустя целую вечность Хирел заговорил. Голос его звучал тихо и
напряженно.
  - Люди не должны видеть, что я смертен. Что моя плоть ничем не
отличается от плоти других людей. Что моя кровь такая же красная, как у
них, и что она так же течет по венам. Я - наследник королей. Каждый дюйм
моего тела священен. Мои ногти всегда обрезались только жрецами, в со-
провождении молитв и песнопений. Мои волосы вообще никогда не знали
ножниц. Вода после моего купания использовалась для исцеления больных.
  - А что ты делал с естественными отправлениями? Помещал в золотой
горшок и дарил богам?
  Хирел с шипением выдохнул воздух.
  - Я не сказал, что верю в это! Я намеревался изменить этот обычай, когда
настанет время. Но пока я в полной мере не обладаю властью, я - раб этой
власти. И я служил ей исправно и прилежно. Я был достойным принцем, о
принц дикарей.
  - Мудро, - съязвил Сареван. - Интересно, кто-нибудь имеет
представление о том, насколько ты умен?
  Золотые глаза затуманились.
  - Тело принца принадлежит его народу. К его разуму это не относится.
  - Но, кажется, они и не подозревают, что у тебя есть тело.
  - Плоть, - сказал Хирел. Он вытянул руку. Солнечные лучи разбивались
о прутья решетки, разбрасывая по волосам юноши золотистые искорки,
высвечивая то кровоподтек, то зажившую царапину, то старый побелевший
шрам. - Кровь и кости. Человеческое тело. Когда я стану императором, у
меня не будет даже этого. Я стану воплощением истинного королевского
образа.
  Сареван поежился в душном жарком воздухе. Он чувствовал себя очень
уязвимым. В горле у него пересохло, лицо зудело, в теле не стихала боль. Он
сказал:
  - Когда ты станешь императором? И ты думаешь об этом сейчас?
  Хирел улыбнулся. Это была не слишком приятная улыбка.
  - Я добьюсь этого. Я всего лишь пленник, а не мертвец. Я не сдамся. И
никого не прощу.
  - Мне жаль твоих врагов.
  - И правильно. - Хирел все еще улыбался.
  
  На закате их носилки остановились. Сареван не проронил ни слова в
течение долгого времени: он опасался, что не выдержит и завоет как зверь.
  Ему и раньше доводилось попадать в темницу. Его запирали в наказание за
то, что он был магом и жрецом. Но тогда у него была сила. Он всегда был
внутренне свободен. Ему не надо было бороться, чтобы дышать, чтобы
думать, чтобы оставаться самим собой и не поддаваться безумной панике.
  Раздался скрип засовов, и дверь открылась. Не в силах больше терпеть,
Сареван ринулся к свету. Путь ему преградили человеческие тела. Он
отбросил их прочь и наткнулся на камень. Стена. Ворота...
  Его обступили люди. Он боролся с ними. Их оказалось слишком много, и
все они были вооружены. Его руки могли только отталкивать их, но не могли
никого сразить. Саревана схватили, связали и втащили в какую-то комнату.
  Там уже был Хирел, одетый с головы до пят, и попивал вино из кубка. К
счастью, помещение оказалось довольно просторным.
  Тюремщики Саревана втолкнули его внутрь и заперли за ним дверь. Он,
задыхаясь, упал на пахнущие плесенью ковры, но снова обрел способность
мыслить разумно. Веревки жестоко стягивали его запястья. Он чувствовал,
как пульсирует в жилах кровь.
  Хирел встал возле него на колени и начал возиться с узлами.
  - Наши тюремщики просто потрясены твоей великолепной свирепостью,
  - сказал он.
  - Это не тюрьма, - осторожно сказал Сареван. - Мой разум не может
преодолеть эти стены. Мне душно внутри; мне душно снаружи.
  Возможно, Хирел не понимал его. Или, и это могло быть намного хуже,
понимал.
  - Ты не создан для запечатанных дворцов, - заметил он.
  Сареван вздрогнул. Он попытался стать веселым, перестать думать о
мрачном.
  - Может быть, наши тюремщики надеются, что я до смерти изобью тебя?
  - Это было бы весьма выгодно, - сказал Хирел.
  - Кому?
  Юноша пожал плечами.
  - Я спросил. Но мне не ответили.
  Мало-помалу узлы поддались, и веревки упали на пол. Сареван лежал и
старался подчинить своей воле онемевшие руки.
  Хирел наблюдал за ним, сидя на корточках. Наконец он схватил одну руку
Саревана и умелыми пальцами вернул ее к жизни.
  - Я не видел ни нашего маленького мага, - сказал он, - ни нашего
серого охотника.
  Плен совсем истощил мыслительные способности Саревана. Чтобы понять,
о чем идет речь, ему пришлось напрячься. В его душе расцвела надежда - и
сразу умерла.
  - Погибли. Или бежали.
  - Вероятно. - Хирел занялся другой рукой Саревана. - А мы нужны им
живыми. Когда ты вырвался, они не попытались убить тебя. Они скорее
отпустили бы тебя, чем применили оружие.
  - Значит, мы заложники? - Ирония ситуации поразила Саревана, и он
рассмеялся, несмотря на боль. - Ну, для меня это даже неплохо, пока
каждый в Асаниане готов схватить меня, - рассудил Сареван. - Но вот ты...
  - Я думаю, они не узнали меня, - сказал Хирел. - Все еще не узнали.
  Он решительно встал. Сареван приподнялся и открыл рот, чтобы ответить,
но тут Хирел шагнул к двери и заговорил. Он повысил голос ровно
настолько, чтобы его было слышно за стеной, но звучание этого голоса
изменилось так, что волосы встали дыбом на затылке Саревана. Ему еще не
доводилось слышать двенадцать тонов высокого асанианского языка, при-
мененных с таким тонким мастерством, которое граничило с истинным
искусством.
  - О ты, кто охраняет эту дверь, поспеши к своему хозяину и передай ему:
  принц, стоящий выше всех принцев, будет говорить с ним.
  Снаружи не донеслось ни звука. Хирел вернулся в центр комнаты, уселся
на гору подушек и снова взялся за кубок. Свободной рукой он указал на
столик, стоявший рядом с ним.
  - Ешь, - велел он.
  Сареван с большой охотой повиновался, хотя и был осторожен, не доверяя
асанианским соусам. Он почувствовал, что соскучился по доброму жаркому
из мяса дикого оленя, по плодам, вкус которых не испорчен специями, по
простому крестьянскому сыру. Даже язык, на котором он всегда с
удовольствием общался с Хирелом, превратился для него в нечто
обременительное. Он молча поел, почти не чувствуя вкуса, только чтобы
успокоить желудок, и выпил кислого асанианского вина. Затем принялся
бродить по комнате, достаточно просторной, но лишенной окон. Он снова
готов был сломаться. Гнев уже не помогал ему. Неужели Высокий принц
Керувариона превратится в обезумевшее животное всего из-за нескольких
часов заключения?
  Загремели засовы. Сареван резко повернулся, чуть не потеряв равновесие.
  Дверь хлопнула. На пороге появились вооруженные люди. Они прошли мимо
Хирела, не глядя на него, и окружили Саревана.
  - Не прикасайтесь к нему, - произнес Хирел, снова используя свое
мастерство интонации, весьма близкое к колдовству.
  Стражники замешкались. Сареван не двинулся с места. Они направили
вперед свои копья, но ни один из них не прикоснулся к Саревану и ничем не
угрожал ему. Внезапно Сареван улыбнулся и привалился спиной к стене,
скрестив руки на груди. Он заметил, что люди не смотрят на него. Они очень
старались не делать этого. Самый высокий из них едва доставал ему до под-
бородка. Самый низкорослый вынужден был смотреть вверх или вбок или
вообще закрыть глаза, чтобы они не наткнулись на то, чего он очень старался
не замечать.
  - В чем дело? - спросил его Сареван. - Ты никогда прежде не видел
мужчину спереди?
  Асанианец побагровел, но не стал мстить при помощи копья. Сареван
выразил ему свое восхищение по этому поводу. Тот покраснел еще сильнее и
грозно нахмурился.
  Когда стало ясно, что комната надежно охраняется доблестными воинами,
капитан вернулся к двери и поднял меч в приветствии. Все его воины, за
исключением тех, кто обступил Саревана, ударили клинками о щиты и
преклонили колени.
  В комнату неторопливо вошел их хозяин в сопровождении двух жрецов
Уварры, одного - в сером одеянии, другого - в темно-фиолетовом. Сареван
чуть не рассмеялся. Этот человек вел себя как император, но был мал как
ребенок. С таким красивым и гладким лицом цвета превосходной слоновой
кости его можно было принять за ребенка лет девяти неопределенного пола,
закутанного в ниспадающий широкими складками шелк. Однако глаза у него
были совсем не детскими. Подобно глазам Хирела, они казались сделанными
из чистого золота, только если он широко раскрывал их, можно было
заметить белок. Они светились горькой радостью.
  Хирел поднялся. Сейчас он казался высоким, несмотря на свою молодость.
  Он на целую голову возвышался над этой великолепной миниатюрой
человека.
  Сареван смотрел и улыбался. Незнакомец держался как император. А
Хирел Увериас просто был им. Это было прекрасно сыграно.
  - Брат, - спокойно и без всякого удивления сказал он.
  Ну разумеется. Они были очень похожи. Хирел, загоревший, похудевший и
закалившийся в пути, выглядел даже старше, чем его старший брат.
  - Брат, - отозвался манекен в шелках. Голос его звучал нежно и почти
бесполо. - Я счастлив видеть тебя в добром здравии.
  Хирел наклонил голову. Он ничего не ответил, словно чего-то ждал. Его
взгляд был тверд.
  Через мгновение пришедший потерял свою уравновешенность. Хирел не
шевелился. Его брат медленно опустился на колени. И еще медленнее, под
взглядом этих спокойных неумолимых глаз, пал ниц. Маги последовали его
примеру.
  Хирел смотрел на них сверху вниз. Он не улыбался, но в его глазах Сареван
заметил торжество.
  Наконец маленький принц с изяществом поднялся с пола, и маги тоже с
облегчением распрямили спины. Хирел не предложил брату руку. Он сел,
подобрал под себя ноги и сказал:
  - Твоих молодцов следует выпороть. Они нанесли принцу оскорбление.
  - Это уже исправлено, - сказал его брат.
  Аранос. Сареван был готов назвать его по имени.
  - Пока еще нет, - возразил Хирел.
  Аранос проследил за направлением его взгляда. Сареван улыбнулся им
обоим. Младший принц посмотрел на него с интересом и без видимого
смущения. Тонкие брови взметнулись вверх. Аранос приблизился, и его
копьеносцы отступили, хотя и неохотно. Он протянул руку. Его ладонь была
по-детски маленькой, а ногти в драгоценных чехлах оказались той же длины,
что и пальцы, продолжением коих они являлись. Саревана передернуло,
когда эти сверкающие когти коснулись его, но улыбаться он не перестал.
  - Маленький человек, - сказал он мурлыкающим тоном, - я даю тебе
разрешение коснуться меня.
  Рука замерла. Араносу пришлось откинуть голову назад, чтобы взглянуть в
лицо Саревана. Он совершенно не испугался.
  - Ты великолепен, - сказал он.
  Он действительно так думал или же был слишком хитер для чужеземного
простодушия Саревана? А может быть, простота - это оборотная сторона
хитрости?
  - Ты оскорблен? - спросил Аранос.
  Сареван задумался.
  - Я бы не назвал это именно так, - ответил он. - Но все-таки да, это
оскорбление.
  Аранос опустил голову и повелительно взмахнул рукой. К удивлению
Саревана, одежду принесли довольно быстро. Это было такое же, как у
Хирела, одеяние из тяжелого грубого шелка. Еще более любопытным
оказалось то, что платье пришлось ему впору. Слуга, принесший его, держал
в руках еще и гребень, который он умело пустил в ход, когда Саревана убеди-
ли в необходимости сесть возле Хирела.
  Аранос ждал, продолжая оставаться на ногах. Сареван подумал, что его
наряд должен быть страшно тяжелым. Он состоял из семи одежд, надетых
одна поверх другой так, чтобы края нижних платьев виднелись из-под
верхних.
  Хирел, который великолепно чувствовал себя в одной рубашке, откинулся
на подушки.
  - Ты должен объяснить мне, что все это означает, - сказал он. - Нас
схватили, будто преступников. Посадили в носилки, словно женщин. Раздели
и заперли, как рабов. И после всего этого ты оказываешь мне почести. Уж не
издеваешься ли ты надо мной? - очень мягко спросил он.
  - Были совершены ошибки, - в том же тоне ответил Аранос. Его маги
были бледны как смерть и не отрывали глаз от пола. - И эти ошибки не
повторятся.
  - Отсюда вытекает, что мы свободны?
  - Я этого не сказал.
  - А, - только и произнес Хирел.
  - Ты неправильно меня понял, - сказал Аранос. - Олениай, которые
ехали с вами, поклялись предать тебя; они хотели завершить то, что не
удалось сделать Вуаду и Сайелу. С твоим спутником они намеревались
поступить так же, как и с тобой, а после этого отправить назад к отцу с
поздравлениями от Золотой империи.
  Несмотря на то что Сареван хотел казаться спокойным, его пробрала
дрожь. Губы Хирела побелели.
  - Не слишком умно с их стороны, - заметил он.
  - Это верно. Мои маги прослышали о заговоре. Они обязались
предупредить вас, но события развивались слишком быстро, а вы так же
быстро двигались вперед. Вы неправильно истолковали их намерения, однако
именно это вас и спасло. Когда предатели пришли схватить вас, вы уже
исчезли.
  - Даже если я поверю, что целью этого заговора была моя смерть, -
сказал Хирел, - у меня все равно останется много вопросов. Верный вассал
не станет одурманивать и похищать своего Высокого принца.
  - У нас не было времени поступить иначе. Предатели могли напасть в
любую минуту. Кстати, ваша идея с переодеванием оказалась неудачной.
  Настоящих олениай невозможно этим обмануть, и по всей стране мгновенно
распространился слух, что три самозванца направляются в Кундри'дж: двое
из них необыкновенно высоки, и один едет на жеребце с голубыми глазами.
  - Кстати, я не вижу нашего друга, хотя его схватили вместе с нами. И
жеребца я тоже не вижу.
  - Ты увидишь их, - сказал Аранос. - А теперь пойдем, мой брат и мой
господин. Ты всегда подозревал, что я охочусь за твоими титулами; ты думал,
что я готов солгать и даже пойти на убийство ради того, чтобы заполучить их.
  И тем не менее против тебя восстали те твои братья, в любви которых ты был
уверен и которым так сильно доверял. Ты можешь изменить свое мнение обо
мне? Можешь поверить, что я тебе не враг?
  - После меня ты - главный возможный наследник престола.
  - Всего лишь возможный. Твой отец еще не женился на твоей матери, а я
уже знал, что его законный сын вытеснит меня с трона. Когда наш отец
отправился завоевывать княжну гилени, весь Высокий двор был охвачен
ужасом. Перспектива наследника-полукровки возмущала всех. Но если бы он
женился на ней, их отпрыск взошел бы на Золотой трон. Когда он вернулся
один и отвергнутый, то отправился залечивать сердечные раны в гарем,
породив таким образом на свет целую армию сыновей. Я понимал, что в
конце концов он уступит неизбежности. Так и случилось. Он женился на
своей сестре, предназначенной для него. Родились твои сестры, некоторые из
них умерли, потому что были слишком слабыми, а одна выросла и стала
точным подобием матери. И наконец, на свет появился ты. Я хотел
радоваться этому, я хотел стать тебе хорошим братом, но твоя мать меня не
выносила. Остальных она не боялась или почти не боялась. Но я был
старшим, во мне текла благородная и почти такая же чистая кровь, как в тебе,
поэтому она считала меня смертельно опасным. И никто из вас никогда не
стремился узнать правду обо мне.
  Сареван переводил взгляд с одного принца на другого. Он не пытался
вмешаться в их разговор. Бледное лицо Хирела было суровым. Аранос
казался воплощением кристальной честности.
  - Я не знаю, кому доверять, - очень медленно произнес Хирел.
  - Ты доверяешь вот этому иноземному принцу.
  Хирел сверкнул в сторону Саревана круглыми, как у испуганного жеребца,
глазами.
  - Он не асанианец.
  - Значит, ты не доверяешь и самому себе?
  Кулаки Хирела сжались на его коленях. Он сделал короткий резкий вздох.
  - Докажи мне, что говоришь правду. Поезжай вместе со мной в
Кундри'дж. Встань рядом со мной в Первый День Осени. Признай меня
живым и провозгласи меня Высоким принцем перед нашим отцом.
  Сареван пристально следил за Араносом. На лице принца не отразилось ни
страха, ни потрясения. Он был совершенно спокоен.
  - Именно это я и собирался сделать.
  - Если ты лжешь, - тихо сказал Хирел, - лучше убей меня сейчас.
  Потому что, останься я в живых, даже если меня сделают евнухом, рабом или
калекой, я получу твою жизнь в обмен на твое предательство.
  - Я не лгу, - ответил Аранос. Он снова опустился вниз и поцеловал пол
возле ног Хирела. - Ты мой Высокий принц. И ты будешь моим
императором.
  Одно из обещаний Аранос сдержал. Стражники вернули им Зха'дана.
  Зхил'ари был цел и невредим, если не считать потрясения, вызванного
ужасом плена. Как и Сареван незадолго до этого, он был обнажен:
  асанианскую одежду он отказался надевать, а килта ему не дали. Он
приветствовал своих спутников радостным криком и прыжком, который
заставил стражников выхватить клинки из ножен. Хирелу пришлось отогнать
охрану. Сареван чуть не был раздавлен в объятиях, Зха'дан позабыл даже
наречие торговцев. Он тараторил на своем родном языке так быстро, что
Сареван не мог понять ни слова и в конце концов встряхнул его, заставив
замолчать. Зха'дан отстранился, вглядываясь в лицо своего принца.
  - Они посадили тебя в клетку, - сказал он. Он уже не казался
легкомысленным и безрассудным, что частенько помогало ему маскировать
его истинную сущность. - Я слышал тебя. Я думал, что тебя убили.
  - Неужели ты такой хрупкий? - резковато спросил Сареван, потому что
эти слова были слишком похожи на правду.
  Зха'дан нахмурился.
  - Они думают, что знают, какой ты. Глупцы.
  - Можно ли от них ожидать предательства?
  - Все они предатели. - Зха'дан выглядел так, словно у него страшно
болела голова. - Но они не хотят убивать никого из вас. Пока. Вы видели эту
куклу из слоновой кости? В его маленькой головке намного больше мыслей,
чем может показаться. Мне он не нравится, - признался Зха'дан, - но он
считает, что сейчас в его интересах служить нашему маленькому жеребцу.
  - Хотел бы я знать почему, - пробормотал Сареван.
  Он всего лишь размышлял вслух, но Хирел ответил:
  - Это ему выгодно. Он обладает гибкостью. Если все обстоит так, как он
сказал, мы обязаны ему нашим спасением. И это наделяет его огромной
силой.
  - Однако не такой огромной, как императорская власть.
  - Он остается моим наследником, пока у меня не родится сын.
  - Тогда чем раньше ты им обзаведешься, тем лучше, не так ли?
  Юноша покраснел, но его язык не потерял своей остроты.
  - Не мог бы ты прочитать мне наставление на эту тему, о жрец Солнца?
  Сареван ухмыльнулся.
  - Удел жреца - читать проповеди. Но с практикой мы должны
обращаться поосторожнее. - Он отбросил легкомысленный тон. - Ты
хочешь довериться ему?
  - Выбор у меня невелик.
  Саревану пришлось согласиться.
  - Соблюдая осторожность, мы сможем добраться до цели. Я буду
прикрывать твой тыл. А ты будешь защищать мой?
  - Да, - сказал Хирел, - пока необходимость не заставит меня предать
тебя.
  
  Хирелу вернули оружие, ион свободно поскакал верхом, как один из
воинов Араноса. Ему было необязательно надевать шлем, если бы только он
сам не пожелал, потому что, хотя у него было лицо высокородного асанианца,
в их отряде таких было много.
  Саревану и Зха'дану повезло меньше. Сареван отказался прятаться в
носилках и старался держаться подальше от огромной крытой колесницы
Араноса, запряженной голубовато-серыми кобылами. Он понимал, что это
свидетельствует о его трусости, но ничего не мог с собой поделать. Он
настоял, чтобы ему дали полную свободу и возможность следовать к цели
путешествия на родной и знакомой спине Брегалана. Вместе с ним этого
добился и Зха'дан, но, как всегда, Саревану пришлось пойти на некоторые
уступки. Он вынужден был надеть полные доспехи, с помощью магии
подогнанные по его размеру, и огромный шлем, закрывающий лицо. Шлем
был нелепо разукрашен и очень неудобен, но он скрывал необычную
внешность чужеземного принца, и благодаря ему Сареван стал похож на
остальных членов маленького отряда личной гвардии принца.
  Маги ехали вместе со своим хозяином. Возня с металлом утомила их;
наверное, они спали за колыхающимися занавесками. Саревану не нравилось,
что темный маг приложил руку к изготовлению его доспехов. Они казались
сделанными из самой обычной позолоченной бронзы, и в них не
чувствовалось никакого злого духа. Лишь когда он впервые надел их, его
рука с золотым диском дрогнула, словно от прикосновения силы, однако боли
он не почувствовал ни в руке, ни в голове.
  Если молодому лорду Среднего двора или отряду воинов темной клятвы
приходилось расчищать себе дорогу, то перед принцем Высокого двора
любые препятствия устранялись сами собой. Все постоялые дворы были
открыты перед ним, все почтовые станции с готовностью ждали его приказов.
  Если его что-то не устраивало, он мог воспользоваться гостеприимством
местных лордов. Никто не задерживал его, никто не осмеливался задавать
вопросы.
  То, что Хирел отказался со всеми удобствами ехать вместе с братом,
вызвало небольшой переполох среди гвардии. Сареван и Зха'дан не
волновали их: они были всего лишь чужеземцами, пусть даже королевского
происхождения, как они заявляют. Так что нечего навязывать свои
варварские рожи добрым людям. Хирел был больше чем человек, и все это
отлично знали. Им совершенно не нравилось то, что он скачет бок о бок с
остальными с непокрытой и коротко остриженной головой, что его шлем
болтается у седла и что он выглядит как самый обычный смертный.
  По-видимому, Хирел не замечал их ропота, а если и замечал, то не
придавал ему значения. Часто он ехал возле Саревана в последних рядах
личной гвардии принца, возглавляя отряд тяжеловооруженных всадников.
  Время от времени он протягивал руку, словно не в силах сдержаться, и
поглаживал шею Брегалана. Он не просил разрешения и дальше ехать на
голубоглазом жеребце, а у Саревана не было возможности предложить это.
  Хирел замкнулся в себе. В начале пути он иногда разговаривал, но асанианцы
не отвечали ему. На исходе первого утра пути он перестал говорить.
  
  На четвертую ночь после договора с Араносом, когда до Кундри'дж-Асана
оставалось три дня пути, а до Первого Дня Осени - четыре, младший принц
остановился на постоялом дворе. Хозяевам волей-неволей пришлось уйти, и
ни сам принц, ни его маленькая армия не услышали их жалоб.
  В первую ночь Сареван попытался устроиться на ночлег вместе с воинами
гвардии, однако ему объяснили, что это недопустимо. Он подозревал, что они
попросту не захотели спать в одной комнате с варваром. Ему отвели
отдельную спальню и позволили оставить при себе Зха'дана. В эту ночь
произошла ошибка, которая не допускалась раньше: ему были предоставлены
на выбор женщины дома. Должно быть, хозяина постоялого двора забыли
предупредить. Сареван с интересом выслушал быстрый и язвительный отказ,
который от его лица дал Хирел. Гораздо более быстрый и язвительный, чем
если бы это был его собственный.
  Все многозначительно уставились на Зха'дана, думая, что понимают, в чем
дело. Некоторые, повнимательнее посмотрев на Хирела, решили, что только
им открылась истина. Юноша сокрушил всех, выбрав самую хорошенькую из
женщин, и удалился с ней в свою комнату, откуда никто из них не вернулся.
  Сареван медленно подошел к своей одинокой постели, Зха'дан занял
позицию возле двери, будучи достаточно благоразумным, чтобы мечтать о
том, чего получить не мог, и слишком привередливым, чтобы подбирать
объедки, предложенные хозяином постоялого двора.
  - Одного раза достаточно, - сказал он, натягивая на себя одеяло. - Они
не слишком-то чистые, эти люди. Неудивительно, что они всегда гладко
выбриты. Иначе паразиты загрызли бы их.
  - То же самое, вероятно, они говорят о нас, - возразил Сареван.
  Зха'дан фыркнул. Даже если бы он не купался каждый день и тщательно не
следил за собой, эти маленькие кусачие твари все равно не заинтересовались
бы им. Паразиты не любят магов, пусть это всего лишь ученик колдуна
зхил'ари.
  Видимо, Сареван до сих пор излучал эти магические волны. Во всяком
случае, насекомые его не беспокоили. Он улегся, закрыл глаза и попытался не
думать. Это оказалось трудной задачей. Прошлой ночью, после
благословенной передышки, его снова посетил тот же сон. Прежний мрак,
прежний страх. Однако завершился он странно, и Сареван одновременно
боялся и надеялся, что это было не пророчество, а простое сновидение,
порожденное желанием и страхом, а также образом жизни.
  Воспоминание об этом сне не оставляло его до сих пор, хотя он желал бы
стереть его из памяти. После мрака предвидения, прочерченного молниями,
вокруг разлился мягкий свет. На стенах из серого камня горели лампы; везде
висели богатые гобелены, замысловато расшитые переплетающимися изобра-
жениями зверей, птиц, цветов и отделанного драгоценными камнями дракона.
  Сареван лежал на чем-то мягком, погрузившись в истому, и на какое-то время
освободился от всех своих страхов и неотложных дел. Он чувствовал некую
странность в том, как он лежал, в ощущениях своего тела, но это не вызывало
у него тревоги. Непонятнее было то, что сердце его трепетало и пело.
  Чьи-то легкие пальцы ласкали его щеку. Это прикосновение, такое
реальное, заставляло его дрожать от удовольствия. Сареван повернул голову.
  В своем сне он вовсе не удивился и тем более не испытал панической
тревоги, которая при пробуждении заставила бы его подскочить. То, что
Хирел лежал рядом с ним, было замечательно и совершенно правильно; все
его маски были сброшены, а на губах играла теплая улыбка пресыщения.
  Разум Саревана даже не удосужился превратить его в женщину. Хирел был
немного старше и гораздо выше (невероятно, но он был не ниже самого
Саревана) и бесспорно оставался мужчиной.
  Может быть, он что-то сказал. Сареван так и не узнал этого, потому что
Зха'дан разбудил его, позвав на предрассветную молитву, после которой их
ждал целый день пути.
  И в течение всего дня Сареван ловил себя на том, что то и дело
выслеживает глазами этого мальчишку, - непростое дело для человека с
тяжелым позолоченным шлемом на голове. Ему не удалось заметить никаких
признаков того, что Хирел мог внезапно вырасти и сравняться с ним в росте.
  Тело Саревана не испытывало того страстного томления, которое охватило
его во сне, хотя принц Асаниана в своих простых доспехах был прекрасен.
  Прямой и гордый, он скакал на своем коне с грацией прирожденного
наездника.
  Это все разум, сказал себе Сареван, лежа в своей одинокой постели. Это он
перепутал тело с душой. В постели Хирел ему не нужен.
  <Тогда почему, - спросила какая-то маленькая и ехидная часть его
существа, - почему ты мечешься и дрожишь, словно любовник, которого
разлучили с возлюбленной?>
Потому что этот сон свел его с ума. Потому что в Первый День Осени ему
исполнится двадцать один год, а его тело так и не познало ни одной
женщины, как, впрочем, и ни одного мужчины, но вот его разум, его дикий
разум ребенка-мага, слишком хорошо знал и тех и других.
  Литания боли привычно зазвучала в его голове, но почему-то на этот раз у
него не хватило терпения дочитать ее до конца. Он попытался посмеяться над
собой. Во всем виноват воздух Асаниана, насыщенный распутством. Сареван
нарушил здешние представления о приличиях, и его стараются сделать
похожим на жителей Золотой империи. Может, ему еще и волосы
перекрасить в золотой цвет, а кожу выбелить до оттенка слоновой кости?
  Приподнявшись на локте, Сареван оглядел себя в мерцающем свете ночной
лампы. Он был все тем же замечательным образчиком смешения рас и
гораздо более неистовым воплощением мужественности, чем ему хотелось
бы. Он кое-как прикрылся, натянув на себя рубашку, в которой здесь было
положено спать. Этот старый дурацкий обычай оказывался полезным для
того, кто не желал открывать чужому взору свое состояние.
  Зха'дан даже не пошевелился, когда Сареван перешагнул через него. Он
медленно побрел по незнакомым переходам. Движение несколько охладило
его. На улице никого не было. Стражники Араноса подозрительно оглядели
его, но не стали задерживать.
  Огни в кухне были потушены, а повара и судомойки храпели в унисон.
  Лицо Саревана осветила озорная улыбка. Пусть он принц королевской крови
и мужчина, но ведь он еще молод, а старые проделки быстро не забываются.
  Он отыскал неизвестно кому принадлежавшие сладкие лепешки и флягу
легкого кисловатого вина, которым, очевидно, и перепились все
присутствующие. Завязал лепешки в салфетку и забрал флягу.
  Маленькая дверь открылась навстречу звездному небу и ночной прохладе.
  Сареван оказался в садике возле кухни. Дул легкий ветерок, он прогонял
зловоние, исходившее от кучи навоза. Возле стены стояла скамья, почти
скрытая ветвями дерева, увешанного спелыми плодами. Сареван сел на
скамью, прислонился к стволу и насытился лепешками и плодами, запивая из
фляги. Жар, охвативший его тело, потух, боль утихла. Он потянулся, чтобы
сорвать еще одно сладкое яблоко.
  Его рука замерла. Кто-то приближался к нему, мягко ступая по ковру из
трав. Воспоминания о детских провинностях заставили Саревана напрячься
для побега. Но тут он вспомнил, что уже давно перестал быть сумасбродным
мальчишкой и никто не осмелится теперь поднять на него руку из-за кражи.
  Наконец он сорвал яблоко и напряг зрение. К нему приближалась не одна, а
две фигуры. Одна из них, огромная грациозная тень с зелеными
сверкающими глазами, шагала на четырех лапах.
  Сареван позабыл о своей вине, о своих проблемах, об обжорстве и даже о
яблоке в своей руке. Юлан навалился на него, распевая радостную песнь.
  - Брат, - пропел в ответ Сареван голосом, похожим на любовное
мурлыканье. - О мой брат!
  Юлан боднул его в живот. Сареван упал поперек тропы, головой прямо в
ароматные травы. Он прильнул к могучей шее и рассмеялся, вдыхая
мускусный аромат кота и запах шалфея, а Юлан, яростно рыча, делал вид, что
хочет сожрать его. Это была настоящая любовь. И он позабыл обо всем, даже
о сладком яблоке, которое все еще держал в руке. Рассмеявшись, он обхватил
Юлана за шею и вскочил на ноги.
  И при этом чуть не сбил с ног человека, появившегося вместе с Юланом.
  Каждой клеткой своей кожи Сареван мгновенно осознал, что это женщина.
  Он отпрянул назад, бормоча какие-то извинения.
  Слова застряли у него на языке. Силуэт незнакомки приобрел знакомые
очертания обыкновенного бесполого асанианца, может быть, даже евнуха. С
прической жреца Уварры, в одеянии мага. Темного мага.
  Прозрение и свет звезд озарили лицо, преобразив кротость евнуха в
спокойную уверенность женщины. Ее нельзя было назвать прекрасной, но ей
этого и не требовалось. Рядом с ней его тело звенело как струна.
  И тем не менее сердце его оставалось холодным. Она пришла вместе с
Юланом. Черная колдунья. Она видела его в нескрываемой радости. Теперь
она знает об одной из его слабостей.
  Юлан, мурлыкая, прижался к нему. Кот не был околдован, иначе Сареван
узнал бы об этом. Зло не коснулось Юлана.
  Вероятно, женщина прочитала мысли Саревана. Казалось, происходящее
забавляет ее.
  - Твой брат - великий охотник, - сказала она. - Ты знаешь, что он
способен учуять даже слабый запах силы? Он выследил меня, заставил встать
с постели и привести его к тебе.
  Выучка Саревана подсказывала ему, что она лжет: ни один слуга тьмы не
говорил правду. И тем не менее он знал, что все так и есть. Юлан
действительно умел чувствовать магию. То, что он нашел мага и потребовал
проводить к потерянному брату, было очень на него похоже. Кот знал, что к
простому человеку обращаться не следует из опасения быть подстреленным.
  И все же именно темный маг... Сареван свирепо уставился на кота. Он
чувствовал себя преданным.
  Юлан уселся, зевнул и принялся вылизывать лапу. Он сморщил нос - ему
не нравился запах шалфея. Да, ведьма действительно забавлялась.
  - Теперь я вижу, - сказала она, - что утверждения о том, будто у тебя
самый острый язык в Керуварионе, это только сказки. Или жрецу твоего
ордена не пристало разговаривать с женщинами?
  Сареван покраснел.
  - О чем я должен с тобой говорить? Ты рабыня тьмы.
  - А разве ты не раб света? - спокойно парировала она.
  - Необходимо избавить мир от тебе подобных.
  Она села на скамью, где только что сидел Сареван. Пояс на ее одеянии
распустился, и оно распахнулось. Сареван мельком увидел ее полные и
красивые груди.
  А на его рубашке пояса не было вообще. Он поспешно запахнул ее.
  Женщина улыбнулась.
  - Человек всегда боится того, что меньше всего знает.
  - Я знаю все, что мне необходимо знать.
  Это был неубедительный ответ, и они оба поняли это. Она взяла лепешку и
с явным удовольствием отщипнула кусочек.
  - Давным-давно Аварьян был Уваррой. Она сохранила оба своих лика. А
он ограничился одним. И хотя я служу ночи и моя сила питается мраком и
лунным светом, это не мешает мне поклоняться солнечному свету.
  - Вот тут, жрица, ты лжешь. Ни один слуга Ночи не может вынести
Солнца.
  - Значит, таковы представления вашего народа? - Ее голос звучал
потрясенно и печально. - Неужели все так искажено? Неужели вам не
известна истина?
  Его рука с яблоком рванулась назад. Женщина стояла неподвижно и
спокойно смотрела на него ясными глазами. Она ужасно напоминала Хирела.
  Выругавшись, Сареван отвернулся от нее и в сердцах отшвырнул яблоко. Оно
перелетело через высокую стену и неслышно упало.
  - Ты знаешь, - сказала она. - В глубине души ты все знаешь. Если бы
это было не так, ты никогда не пришел бы в Асаниан.
  Его била дрожь.
  - Я пришел, чтобы предотвратить войну.
  - Вот именно.
  Сареван круто обернулся.
  - Ты пришла остановить меня. Ты поняла, что меня невозможно
заколдовать. Тогда ты решила, что меня можно совратить. Сначала с
помощью моего брата, затем с помощью твоего тела. Женщина весело
рассмеялась.
  - Смотри-ка, что могут сделать с человеком клятвы, данные Аварьяну!
  Если бы я соблазнила тебя, принц, это не погубило бы тебя, а излечило.
  Старая песня Асаниана. Она уже утомила Саревана.
  - Что заставляет тебя думать, что я могу захотеть тебя?
  - В твоем положении, - сказала женщина со сладким ядом в голосе, -
для тебя сгодится любая особа женского пола. - Она оглядела его с ног до
головы. - В Кундри'дже тебя ждет процветание. Высокий двор даже твою
грубость сочтет восхитительной.
  - Неужели мне будет позволено зайти так далеко?
  - Мы очень долго трудились, чтобы тебе это удалось.
  - Почему?
  - Грубый, - пробормотала она про себя, - а может быть, просто
неловкий. И молодой, и плохо вышколенный. И я думаю, что, хотя ты и не
трус, тебе страшно. Не так-то легко узнавать, что все, во что ты верил, -
ложь.
  - Не все, - прошептал Сареван.
  - Большая часть. - Она сцепила пальцы на коленях. - Ты не ожидал, что
я такая, да? Я почти человек.
  - Твоя сила противостоит всему, что для меня свято.
  - Правда? Тебе доводилось драться с настоящим темным магом?
  - Силу одного из них я забрал. Его союзницу я убил; она унесла с собой
мою силу. Она была очень похожа на тебя, - невыразительно сказал
Сареван.
  - Это была проверка. Ты ее не выдержал.
  Он закрыл глаза. Его кулаки сжались. Он хотел повернуться и уйти прочь,
чтобы спасти свою душу, но не смог.
  - Я видел Глаз Силы. Это воплощение зла, которое невозможно
постигнуть. Ни один здравый ум не может вынести его, не говоря уже о том,
чтобы управлять им.
  - Не всякая сила легка или приятна. Некоторые ее разновидности совсем
не таковы. Чтобы дождаться лета, приходится претерпеть зимние холода.
  Такова была правда из его сна. Эта женщина издевалась над ней. Потому
что если это было не так, тогда все, что сделал Сареван, послужило лишь на
пользу мраку, а значит, он хуже чем изменник: он предал своего бога.
  - Мы, члены гильдии магов, знаем, что есть и что должно быть, - сказала
она. - Я открою тебе секрет, Солнечный принц. Каждый маг - это лишь
половинка пары. Каждый посвященный обладает одной гранью силы, либо
темной, либо светлой. Каждый должен найти себе пару в ком-то, кто является
его противоположностью. Глаза Саревана расширились.
  - Таким образом, - продолжала женщина, - мы существуем в единении.
  Без света нет мрака. Без мрака нет света. Все уравновешено.
  - Следовательно, другой жрец... это...
  - Мой брат. Мое второе <я>.
  Сареван тряхнул головой. Голос дрожал и не подчинялся ему.
  - Ты не должна была говорить мне это.
  - Ты нас не предашь.
  Он рассмеялся. Его смех звучал как рыдание.
  - Я самый черный из предателей, когда-либо ходивших по земле.
  - Я тебе доверяю, - сказала женщина. Она встала и поклонилась на
асанианский манер, приложив руки к груди. - Спокойной ночи, Высокий
принц. Пусть темнота дарует тебе покой.
  Сареван задохнулся и задрожал. Когда он вновь обрел дар речи, она
исчезла.
  
  ГЛАВА 16

  Его называли королем городов, сердцем Золотой империи, древнейшим из
существующих жилищ, священной шлюхой, невестой императоров, троном
богов; имя его было Кундри'дж-Асан. Он раскинулся в долине Великого
Потока, могучего Шахриз'уана, по которому кровь Асаниана струилась от
девственных льдов до Пылающего моря. На земле не было города древнее,
больше и прекраснее этого. Его окружали девять концентрических стен,
каждая из драгоценного камня: белого мрамора, черного мрамора, лазурита,
сердолика, яшмы, малахита и голубого агата; восьмая стена была из серебра,
а девятая - целиком из золота. Внутри кругов города располагалась тысяча
храмов, купола и шпили которых были украшены золотом и
драгоценностями, а между ними стояли особняки принцев, лачуги бедняков,
жилища и лавки, сараи и рынки, дубильни, парфюмерные магазины,
шелкопрядильни, конюшни, бойни. Все это существовало в тесном соседстве,
в переплетении и в организованном беспорядке, присущем любому живому
существу.
  В первый день Сареван мало что успел увидеть. Аранос ворвался в город
как ураган с равнин, разметая толпу, и с грохотом въехал на Дорогу
Процессий, по которой разрешалось следовать только принцам и их свитам.
  Благородных лордов здесь приветствовали не так, как это было принято в
Керуварионе. Проявлением благоговения в Асаниане было молчание. На
чувства варьяни удручающе действовала эта волна безмолвия, которое
нарушал единственный звук - шум их передвижения.
  Насколько хватало глаз, вокруг было только море согнутых спин,
склоненных голов и тел, распростертых на камнях.
  Золотой дворец раскрыл навстречу им свои объятия. Его руки были
роскошны и холодны. Его тайны непроницаемы.
  Но ненадолго, обещал себе Сареван. Ему пришлось расстаться с
Брегаланом, к великому неудовольствию жеребца. Аранос дал ему честное
слово, что с сенелем будут обращаться по-королевски. Юлан и Зха'дан
старались держаться поближе к Саревану и бросали настороженные взгляды
из-под нахмуренных бровей.
  Их поспешно разместили в покоях Араноса и отделили от мира, поставив у
дверей стражу. Уходя, Аранос предупредил их:
  - Эти комнаты в вашем полном распоряжении. Но за их пределы не
выходите, а также не ешьте и не пейте ничего, кроме того, что вам принесут
мои рабы.
  Никто не ответил. Хирел стоял неподвижно и смотрел ему вслед. А потом
медленно повернулся. Сареван позабыл о своей мудрости. Он был опасно
близок к тому, чтобы схватить мальчишку, ударить его, встряхнуть, наорать
на него - словом, сделать все что угодно, лишь бы это застывшее лицо
потеплело.
  В душе Саревана нарастал великий гнев. Но это был вовсе не обычный для
него мгновенно возникающий яростный порыв, так же быстро стихающий.
  Теперь его обуревало холодное ожесточение, которое нашло свое отражение в
глазах Хирела. Никто не мог жить в этих комнатах, роскошных, уединенных
и наполненных ледяным равнодушием. Обитателю их запрещалось ощу-
щение человеческого тепла, запрещалось даже прикосновение рук, потому
что он принц, святыня, потому что ему предстоит стать императором, а
император - это больше, чем человек.
  И меньше. Больше, потому что, подобно изображению божества, он
находится высоко и недосягаем в своем совершенстве. Меньше, потому что,
как и у холодного изображения, у него вместо сердца позолоченный камень.
  Красивая, но пустая оболочка, безжизненная и бездушная, холодная на ощупь
и неуютная.
  Под пальцами Саревана пружинила живая плоть: пульсировала кровь,
мускулы напрягались в сопротивлении. Однако влажные янтарные глаза
оставались прежними.
  - Пусти меня, - сказал Хирел.
  - Нет, - отрезал Сареван.
  Эти глаза изучали его. Он до конца понял смысл этого взгляда. Чужеземец,
варвар. Вопиющая и невероятная помесь. Бывший маг, ставший калекой. И
вопреки всему - принц, сын императора, сын сына бога.
  Возможно, он даже достоин поцеловать одну из этих стройных и
удивительно красивых ног.
  Внезапно Сареван рассмеялся, разжал руки и наградил мальчика ласковой
оплеухой.
  - Львенок, прекрати смотреть на меня свысока. Ноздри Хирела
раздувались.
  - Ты... ты...
  - Ублюдок? - услужливо подсказал Сареван. - Собачий сын? Рабское
отродье? Разумный человек?
  - Разумный человек! - Хирел буквально выплюнул эти слова. Он
пытался взять себя в руки, обрести хладнокровие, но это ему не удалось. -
Ты?
  - А может, ты? В конце концов, ты сам позволил Араносу привезти тебя в
этот дворец. На что ты надеялся? Что остальные твои братья окажутся здесь,
чтобы поступить в твое полное распоряжение?
  - Возможно, Аранос сейчас занимается именно этим. - К Хирелу
возвращалось его обычное спокойствие, не похожее на эту холодную и
ужасающую неподвижность. Он обернулся кругом, намного живее, чем
раньше. - Я никогда здесь не был.
  - Как это никогда?
  Саревана сразил взгляд горящих глаз. Это успокоило его.
  - А что, твои покои отличаются от этих? - спросил он.
  Хирел пожал плечами.
  - Мои покои - белые с золотом. Они немного просторнее. Он второй
принц перед Золотым тронов. А я Высокий принц. Я буду им. Завтра.
  - Завтра, - согласился Сареван, вкладывая в эти слова всю свою
уверенность.
  Они отправились бродить по роскошно отделанным мрачным комнатам,
выдержанным в черных, серебристых и темно-голубых тонах. Комнат
оказалось очень много.
  Глаза Зха'дана округлились.
  - Показуха, - сказал ему Сареван, возмущенный тем, что целая анфилада
комнат была предназначена лишь для хранения одежды.
  В одной из них они обнаружили только перчатки. Перчатки для танцев.
  Перчатки для управления колесницей. Перчатки, сплошь покрытые
драгоценностями и предназначенные для того, чтобы ослепить весь Высокий
двор. Перчатки из материи тоньше паутины, чтобы принимать наложниц.
  - Чтобы принимать наложниц? - повторил Сареван, поднося перчатку к
свету лампы.
  Она была совсем как кукольная: крошечная, великолепная и до смешного
абсурдная. Хирел выхватил ее из руки Саревана и отшвырнул к стене.
  - Не издевайся над тем, чего ты не способен понять!
  Они уставились на него. Казалось, он забыл о них. Он подошел к зеркалу. В
нем отражался молодой человек в простых доспехах, покрытых толстым
слоем дорожной пыли, с побелевшим лицом и диким взглядом.
  - Посмотрите на меня, - сказал он.
  Они молча смотрели. Хирел занес кулак и с силой ударил по зеркалу.
  Внезапно и пугающе брызнула кровь. Не обращая на это внимания, он
глубоко вздохнул и вздрогнул.
  - Меня ждет позор. Все будут смеяться надо мной. Моя голова острижена,
тело стало худым и неуклюжим, а голос - не слаще вороньего карканья. Я
жил среди простолюдинов; я делил с ними хлеб. Я шел под солнцем
совершенно обнаженный, и солнце окрасило меня. И ко мне прикасались... ко
мне прикасались...
  Сареван не стал раздумывать. Он обхватил его, приласкал, встряхнул,
бормоча слова, которые были забыты раньше, чем прозвучали. И Хирел
смирился. На какой-то миг он дрожа прижался к Саревану.
  Наконец он снова обрел твердость. Сареван отпустил его. Рука Хирела все
еще кровоточила. Он облизнул царапину, осознал, что делает, и поспешно
опустил руку.
  - Вот видишь, - с горечью сказал он, - я ничего не стою.
  - Ты самый достойный из всех принцев мира. - Сареван сжал обеими
руками пораненную руку Хирела. - Слушай меня, Хирел Увериас. Да, ты
изменился. И это неизбежно. Ты вырос. Ребенок, которого я нашел в диких
зарослях, был нежным созданием, пухлым и хорошеньким, как ручная кошка
дамы. Даже после нескольких дней страданий он был уверен, что весь мир
принадлежит ему, что он - центр этого мира, а все остальное создано, чтобы
служить ему. Он был невыносимым маленьким созданием. Я с трудом
удержался от того, чтобы не положить его на колени и не отшлепать.
  Оскорбленный Хирел вскинул голову. Однако он не сказал тех слов,
которыми ответил бы раньше. Сареван не без иронии салютовал ему.
  - Понимаешь? Ты пока еще не превратился в мужчину, тебе предстоит
долгий путь к этому, но ты уже вступил на него. И ты наверняка станешь
принцем.
  Хирел поджал губы и слегка приподнял подбородок. Он хотел что-то
сказать, но раздумал. Развернувшись на каблуках, он направился в дальние
комнаты, где ждали рабы Араноса, ванна, еда и постель для его утомленного
тела.
  Рабам пришлось немало вытерпеть. Хирелу они прислуживали с восторгом,
однако чужеземцы и большой кот потрясли и испугали их. Все начал Сареван
во время купания. Он разделся, шумно плюхнулся в большой бассейн и
принялся плавать из конца в конец. Хирел, которого тщательно скоблили на
решетке возле бассейна, позволил себе едва заметно усмехнуться.
  Сареван положил руки на бортик бассейна и замер на воде, улыбаясь в
ответ, Зха'дан с неподдельным замешательством наблюдал за мытьем и
выскребанием тела при помощи пемзы. Двое рабов пожирали его глазами,
причем у одного из них в руке была бритва, Зха'дан спасся бегством, прыгнув
в бассейн к Саревану.
  - У него едва пушок пробивается, - сказал зхил'ари, имея в виду Хирела,
  - и смотри: они сбрили даже то, что было. Как он такое позволяет?
  - Таковы здешние нравы, - сказал Сареван.
  - Но только не для нас?
  - Ну конечно, нет, - сказал Сареван, оскалив зубы на раба с бритвой.
  Евнух побледнел и отступил назад. - Ведь мы принцы из другой страны и
придерживаемся своих обычаев.
  - Если так, - подхватил Зха'дан, - то я хочу килт. И краску. И
украшения. Я снова хочу выглядеть как мужчина,
Рабы Араноса отличались изобретательностью: они нашли и то, и другое, и
третье. Сареван заплел ему косички. Подобные вещи нельзя доверять рабам.
  Лучше всего, если это делает любовник. Но и Солнечного принца было
вполне достаточно, Зха'дан почти мурлыкал, придя в согласие с самим собой
первый раз после своего появления в Эндросе Аварьяне.
  Он выглядел таким довольным, что это вызвало у Хирела улыбку, которая,
впрочем, сразу исчезла. Юноша ничего не ел, хотя от вина и не отказался;
Сареван подумал даже, что он выпил слишком много. Но Хирел и слышать не
хотел о том, чтобы остановиться. Когда Сареван стал настаивать, Хирел с
тихой злостью выругался и выставил всех из комнаты.
  Сареван не стал сопротивляться. Хирел находился в таком настроении, что
его трудно было чем-то утешить. Возможно, вино и одиночество помогут ему
успокоиться и подготовиться к тому, с чем ему придется столкнуться завтра
утром.
  
  Кровать, на которой расположился Сареван, оказалась очень удобной -
настоящая восточная кровать в раме из сладко пахнущего дерева, застланная
алым шелком. Сареван с удовольствием погрузился в мягкую постель. Юлан
растянулся у него в ногах, Зха'дан захотел устроиться возле двери.
  Сареван зарылся пальцами ног в пушистый бок Юлана и вздохнул. Он
подумал, что сегодня ему удастся заснуть. Эта мысль вызвала у него улыбку,
хотя в ней и крылась доля горечи. О его отце ходит молва, что он всегда
прекрасно спит перед битвой.
  Он не желал думать о своем отце, которого завтра ему предстояло предать
перед Высоким двором Асаниана.
  Сареван лениво потер заживающую кожу под бородой и зевнул. Его
отяжелевшие веки сомкнулись.
  Чье-то гибкое тело скользнуло в постель и вытянулось рядом с ним.
  Искусные пальцы нашли узлы напрягшихся мышц на его спине. Последовало
прикосновение теплых губ и легкое покусывание.
  Сареван уперся на руки и привстал.
  - Черт возьми, кто им сказал, что я хочу... Рядом с ним лежал Хирел, весь
золотой в мерцании ночной лампы. Сареван сдержанно, но довольно резко
оттолкнул его.
  - Что ты здесь делаешь? Зха'дана здесь нет, он вон в том углу. Убирайся
из моей кровати!
  - Принц, - сказал Хирел, и теперь он вовсе не был похож на того юношу,
которого знал Сареван. Перед ним был мужчина, утомленный до
изнеможения, неспособный более сдерживать свой пыл. - Принц, смирись.
  Или, клянусь тебе, я разрыдаюсь, а если я разрыдаюсь, ты это увидишь, а
если ты это увидишь, то я возненавижу тебя.
  Слезы уже наполняли его глаза. Саревану хотелось громко застонать,
отбросить от себя юного демона, позвать Зха'дана, который дал бы Хирелу
то, чего он хотел и в чем нуждался в эту ночь ночей. Который слушал бы эти
проклятые слезы.
  Хирел уткнулся лбом в плечо Саревана и прижался к нему. Руки Саревана
обняли его. Мальчик был горячий; его кожа казалась шелковой; от него
исходил аромат вина, мускуса и чистого юного тела. Он был сильный и
гибкий, словно женщина-воин. Но он вовсе не был женщиной. Он был
асанианским придворным и точно знал, что делает. Сареван взял его на руки,
отнес к двери и осторожно опустился на колени рядом со Зха'даном. Зхил'ари
лежал без движения, широко раскрыв глаза. Сареван отцепил руки Хирела от
своей шеи и отвел их от себя, встретив обжигающий золотой взгляд.
  - Ты же знаешь, я не могу, - сказал он.
  Хирел вырвал правую руку и, размахнувшись, ударил его. Сареван
покачнулся.
  - Ты не мужчина! - выкрикнул Хирел. - Девственник! Слабак! Евнух!
  - Когда вино выветрится из твоей головы, маленький брат, ты пожалеешь
о том, что оно руководило тобой.
  Сареван отпустил левую руку юноши. Удара не последовало, и он смахнул
слезу, которая ползла по щеке Хирела. Хирел вздрогнул.
  - Будь ты проклят, - сказал он, - будь проклят.
  Сареван поднялся на ноги.
  - Зха'дан, люби его вместо меня.
  Он отвернулся. Сделать это было невероятно тяжело. Обруч, золотой и
стальной одновременно, душил его. Он опустился на постель и проклял все
на свете.
  
  Саревану доводилось видеть роскошь. Он посещал празднества, которые
Солнцерожденный устраивал в честь своих армий. Он видел лордов
Керувариона, совершавших триумфальное шествие на Праздник Мира,
которым оканчивались все великие войны империи. Он видел освящение
Эндроса Аварьяна и ежегодные игры Вершины лета, он помнил день, когда
его провозгласили Высоким Солнечным принцем.
  Он видел роскошь. То, что предстало перед ним здесь, не ослепило его, но
заставило чуть пошире открыть глаза. Начало осени праздновалось в
Асаниане с такой же торжественностью, как в Керуварионе отмечалось
начало лета. Празднество сопровождалось ритуалами, посвященными всем
богам. Юноши становились мужчинами, девушки - женщинами;
заключались браки, детям давали имена и несли в храмы, объявлялись на-
следники, раздавались титулы, князья получали свои владения. Император
собирал весь двор в самом большом зале своего дворца - Зале Тысячи лет с
его тысячей, резных высоких столбов, поддерживающих золотую крышу.
  Этот огромный зал мог вместить целую армию; и действительно, чтобы
доставить императорам удовольствие, в дни празднеств здесь собирались
армии, и даже конные воины носились по песку, рассыпанному поверх
инкрустированных плит пола. В дальнем конце зала пол приподнимался,
ограничивая ров, наполненный сверкающим песком - золотой пылью и
драгоценностями, разбросанными и раздавленными тяжелыми сапогами ста
рыцарей. Это была Золотая стража Золотого трона, князья князей олениай,
живая стена, сомкнувшаяся вокруг императора.
  Он сидел в кругу своих рыцарей, высоко вознесенный на троне, который
представлял собой огромную золотую чашу, установленную на спинах
золотых львов. Даже подушки, устилавшие чашу, были вытканы золотом. На
них восседал сам император, золотой идол в маске, короне и девяти одеяниях,
подобающих величайшему из королей.
  Первый ранг двора составляли его сыновья, а Аранос возглавлял его. Он
стоял вместе со своей гвардией, магами и жрецами перед лицом императора,
на расстоянии трех копий от Золотой стражи. На принце было полное
придворное облачение, такое тяжелое, что он едва держался на ногах:
  соответствующие его рангу семь платьев и затканный золотом шелковый
капюшон, ниспадавший на плечи и оставлявший открытым его искусно
раскрашенное лицо. Как и остальные, он обязан был стоять, но ему
позволялось опираться на руки двух магов.
  Сареван, чувствовавший себя крайне неудобно в своем причудливом
снаряжении, стоял вместе с личной гвардией Араноса. Как самому высокому
в строю, если не считать Зха'дана, который находился рядом с ним, ему было
отведено почетное место непосредственно около принца. Хирел выпадал из
поля зрения Саревана, и, только повернув голову в неудобном сверкающем
шлеме, он мог заметить юношу. Он делал это неоднократно, пренебрегая
дисциплиной. Доспехи Хирела были такими же нелепыми, как и его
собственные, на голове сиял шлем с маской дракона, лицо прикрывало
забрало с двумя темными прорезями для глаз. Этот покров полностью
скрывал Хирела.
  Когда на рассвете юноша проснулся, ему было дурно до умопомрачения,
как и предсказывал Сареван. Рабы Араноса принесли ему какое-то снадобье,
с которым, по всей видимости, он уже имел несчастье познакомиться. Хирел
с отвращением выпил его, скорчив гримасу, однако после этого его глаза
снова заблестели, а щеки покрыл румянец. Он даже немного поел, хоть и по
принуждению. Благодаря этому он казался уверенным и готовым с
твердостью взглянуть в лицо неизбежности.
  Сареван не вполне был убежден в этом. После горького разговора прошлой
ночью Хирел не сказал ему ни слова. Он не позволил Саревану помочь ему
справиться с дурнртой; когда
Сареван пытался заговорить с ним, он поворачивался к нему спиной. Он
надел свою самую высокомерную маску и вел себя самым невыносимым
образом.
  Сареван вздохнул и уставился перед собой. Он не мог видеть армию
братьев Хирела, но чувствовал их за своей спиной. Аранос появился
последним, и выход его был почти королевским; когда он медленно
шествовал мимо братьев, они замерли в низком поклоне. У Саревана
оказалось достаточно времени, чтобы сосчитать их и даже разглядеть их
лица. Сорок, подвел он итог, и это наверняка не все: остальные, без сомнения,
слишком молоды или не расположены присутствовать при дворе. Мальчики,
юноши и молодые люди с кожей всех оттенков от темно-коричневого до
цвета слоновой кости, одетые в соответствии с их положением в пять, шесть
или семь одеяний, крепкие, как быки, и тонкие, как тростник, дрожащие от
волнения или застывшие в высокомерии, красивые и не очень, и даже просто
уродливые - все они носили на себе печать своего происхождения. У одних
оно проявлялось в такой малости, как посадка головы. У других
чувствовалось во всем, как у Хирела, портрет которого украшал стену Зала
Высоких принцев; но на самом деле этот портрет был написан с его отца в
молодости и повторял черты отца его отца.
  Особо Сареван отметил двух принцев. Они стояли выше всех, рядом с
Араносом. Только они, Аранос и еще несколько очень маленьких детей имели
право носить семь одеяний принцев первого ранга. Они были одними из
красивейших сыновей императора. Вуад даже мог бы превзойти Хирела, если
бы по злой иронии судьбы волосы его не оказались цвета старой бронзы.
  Здесь это считалось изъяном и трагедией, хотя Саревану показалось очень
красивым. Но он был всего лишь варваром с кожей цвета дегтя, который не
имеет представления о красоте.
  Сайел ему понравился меньше, по крайней мере на первый взгляд: бледное
существо, достаточно красивое для тех, кто любит молоко или воду, но
неудачно наряженное в пурпурные одежды. Однако его глаза были
проницательнее, чем у Вуада, а напряжение в них было гораздо менее
заметно. Он следил за Араносом, как птица за кошкой: испытывая страх, но
помня о своих когтях и клюве. Сайел обратил особое внимание на необычных
сопровождающих Араноса. Судя по покалыванию в затылке Саревана во
время движения церемонии, это внимание не ослабевало.
  Сареван едва заметно пошевелился. У него чесалась спина. Мочевой
пузырь сводила судорога. Он проклинал и то и другое, а заодно и свои
доспехи, заставлявшие его истекать потом. Они оказались ужасно тяжелыми
и слишком вычурно украшенными, чтобы в них можно было сражаться. С их
весом он еще мог бы смириться, но завитушки постоянно цеплялись за
клинки и затрудняли движения рук.
  Нет, драться ему не придется. Во всяком случае, не здесь. Не перед лицом
асанианского императора. Придворные строили свои козни более хитроумно,
используя отравленные слова и отравленное вино.
  Битва приближалась. Сареван осмелился немного развернуться всем
корпусом и скользнуть по залу глазами, скрытыми шлемом. Принцы слегка
напряглись. Их глаза были широко раскрыты и блестели.
  Какого-то очень молодого лорда представляли императору; ему пришлось
выполнить полный ритуал и даже девять раз пасть ниц перед своим
повелителем. Он проделал все это с грацией и хладнокровием, несмотря на
мертвенную бледность лица.
  Наконец он в последний раз поднялся, произнес слова, которые положено
было произнести, и, медленно пятясь, занял свое место в ряду дворян.
  Наступила тишина. Глаза придворных возбужденно заблестели, все подались
вперед. Лишь Ара-нос остался неподвижен.
  С величественной медлительностью Зиад-Илариос поднялся с трона. Но не
только величие сковывало его движения: его одежды были так же тяжелы,
как бремя императорской власти. Он поднялся словно изваяние, оживленное
при помощи чар, а его лицо вообще было не лицом, а маской из кованого
золота.
  Таков был обычай. Хирел рассказывал об этом Саревану. Маска - это лик
бога: без возраста, без изъянов, без слабостей, свойственных человеку. Как же
в таком случае просто, ответил ему тогда Сареван, тайно убить императора и
присвоить себе его маску, его имя и его силу. Хирела это предположение
отнюдь не позабавило. Чернь не должна знать, что император стар, болен и
безобразен. Действительно, император, который положил начало этой
традиции, был чужеземным завоевателем с ужасно изувеченным лицом и
дерзким намерением добиться доверия своего предшественника. Он женился
на единственной дочери императора, после чего избавился от тестя, решив,
что предательство в данном случае выгоднее честной игры. Однако с тех пор
ни одна попытка стать самозванцем не увенчалась успехом, потому что не
только королевы, принцы и некоторые знатные лорды Высокого двора имели
право видеть лицо императора: через равные промежутки времени его
личность удостоверялась на специальном совете, состоящем из жрецов и
лордов, убеленных сединами, бдительных и неподкупных.
  Именно такой ритуал состоялся перед началом празднества. Но Саревану
не было нужды проверять. Он кожей чувствовал, кто скрывается под этой
маской.
  За исключением случаев, когда требовалось обсудить дела высшей
государственной важности, император не говорил даже с Высоким двором. За
него это делал Голос - герольд в черной безликой маске, обладающий
красивым голосом.
  - Настало время, - провозгласил он, - время и время. Трон занят, его
величество силен, да живет он вечно. Однако даже величайший владыка,
творящий законы, обязан им повиноваться. И было сказано в дни
Асутхараньяса, чья память нетленна: каждый лорд обязан назвать своего
наследника. Это достаточно сделать единожды, если наследник достиг
совершеннолетия. Если упомянутый наследник младше, будь то ново-
рожденный младенец или отрок, он должен сам, по достижении зрелости,
сделать запрос и принять титул наследника из уст своего лорда. И только
тогда этот титул будет считаться действительным.
  Герольд сделал паузу. Воцарилась глубокая тишина. Даже мириады звуков,
издаваемых множеством людей, живых, дышащих и стоящих вплотную друг
к другу, потонули в тишине.
  - В первый день осени на тридцать втором году правления божественного
императора Гаран-Шираза Олуебьяса, да будет вечной его память, у
Высокого принца Зиада ин Шираза Илариоса и достопочтенной и
благородной принцессы Азии родился сын, Асукирел ин Зиад Увериас,
высокородный, избранный наследник избранных наследников Асаниана. На
восьмом году правления его величества, великого Льва, золотого завоевателя
Асаниана, Зиада ин Шираза Ушаллина Илариоса, до него дошла весть о
смерти его избранного наследника. Эта весть пришла ночью, весной этого
года, и принесла неизмеримое горе. Однако закон продолжает действовать,
он не знает скорби. Каждый лорд, даже сам повелитель лордов, обязан на-
звать наследника. Пришло время, время и время. Слушайте и запоминайте.
  Тишина обострилась, зазвенела, стала оглушительной. Настал
исторический момент. Согласно букве закона, сам император должен был
заговорить и назвать имя. Принцы ждали, и даже Аранос выпрямился,
насторожившись и перестав изображать притворную скуку.
  Это окончательно сокрушило Саревана, чуть не сбило его с ног. Какая
жестокая и горькая неудача! Имя наследника должен назвать сам император.
  Ах, если бы Хирелу удалось добраться до него, объявиться, открыто
присутствовать на церемонии! Но они послушались Араноса. Они доверились
ему, позволили изолировать их всех. А он предательски посмеялся над ними.
  Зиад-Илариос и понятия не имеет, что его законный наследник присутствует
сейчас здесь. Перед лицом Хирела он назовет Араноса наследником
Асаниана.
  В глубокой тишине металл звякнул о металл. Сареван взглянул вбок и,
проклиная свой шлем, наполовину развернул корпус.
  Один из гвардейцев Араноса сошел со своего места. Он одиноко стоял на
блестящем песке. Золотая стража в знак предупреждения нацелила копья. Он
же отбросил свое прочь.
  Казалось, император не видит его. Он был просто каким-то сумасшедшим,
недостойным внимания. По эту сторону рва с драгоценным песком только
принцы будут знать, что он здесь. Стража разберется с ним, и двор так и не
поймет, что произошло. Золотая маска поднялась.
  Человек на песке сделал быстрое движение. Его руки ухватились за латы.
  Рыцари императора начали приближаться к нему. Сареван оставил свое
место, расталкивая локтями ошарашенных стражников, взвизгивающих рабов
и абсолютно невозмутимого мага.
  Внутри искусно изготовленных доспехов имелись скрытые замки. Они
щелкнули, хитроумная скорлупа раскрылась и с грохотом упала на песок.
  Под ней воссияли белые одежды, надетые одна поверх другой - простота
асанианской изысканности. Одеяний было семь. А над ними сверкало золото.
  Восьмое платье, императорское, полагалось носить лишь Высоким принцам.
  Из воздуха, а может быть, из группы магов выпрыгнула серая тень и
припала к земле перед Хирелом. Ее рычание было тихим, отчетливым и
гибельным. Рыцари императора застыли на месте.
  Саревану удалось пробиться к Хирелу. С ним был Зха'дан. Они
остановились за его спиной, и не было охраны надежнее.
  Казалось, он не осознает их присутствия. Его спина была такой же прямой
и гибкой, как раньше, несмотря на то, что плечи стали намного шире. Гордый
и все же невыразимо одинокий, он стоял под изумленными взглядами
множества глаз, повернувшись лицом к отцу. Его руки легли на украшенный
перьями нелепый шлем. Он отбросил его в сторону резким, лишенным
придворной учтивости движением, и встряхнул своими коротко обрезанными
волосами. Приподнял подбородок и устремил глаза на императора.
  Сареван почувствовал, как во рту у него пересохло. Он отдал бы многое,
лишь бы видеть лица Вуада и Сайела, но еще больше, неизмеримо больше,
чтобы видеть лицо самого императора. Но маска не выдавала чувств, которые
мог испытывать человек, скрывавшийся под ней. Он породил почти полсотни
сыновей. Узнает ли он этого, столь переменившегося, превратившегося из
ребенка в мужчину? И даже если узнает, то назовет ли его своим
наследником?
  Хирел сделал то, что могло быть признано крайне мужественным
поступком - или проявлением крайнего безрассудства. Он двинулся вперед,
сопровождаемый Юланом. Он, не колеблясь, шел прямо на стальные
наконечники копий. Когда сталь едва не вонзилась в его грудь, он поднял
руку.
  Копья заколебались и внезапно качнулись вверх. Олениай медленно
отступили назад.
  Все принцы видели происходящее. Возможно, некоторые из них поняли, в
чем дело. Тишина, царившая в зале, нарушилась удивленными шепотками.
  Приглушенный шум голосов усилился.
  Хирел поставил ногу на первую степень возвышения. Идти дальше он не
дерзнул. Он стоял и ждал, подняв глаза на отца. Теперь люди, находившиеся
за спинами принцев, видели его и зверя рядом с ним, а также двух высоких
воинов. Шум голосов в зале уподобился вою лесного ветра, грозившему
превратиться в рев урагана.
  Лишь один император не двигался. Маска наклонилась по направлению к
сыну. Его герольд совсем растерялся.
  Сареван начал дергаться. Все это тянулось слишком долго. Если человек в
маске в скором времени не образумится, если, конечно, у него оставалась
хотя бы капля разума, в зале поднимется волнение.
  Сареван рванул застежки на своих доспехах, стряхнул их с себя и отбросил
прочь. Почему за его спиной послышались вздохи изумления? Он обладал
собственным безумным величием: он потребовал, чтобы ему принесли полное
императорское облачение северян и получил его. То, как он был одет,
казалось этим людям наготой. Белые сандалии со шнуровкой до самых колен.
  Белый килт. Тяжелые украшения из золота и рубинов везде, где только можно
было их подвесить. И огромное пространство обнаженного тела. Зха'дан
заплел его волосы в искусные косички, подобающие вождю: зхил'ари не знал
королевских обычаев Янона, а времени на обучение у Саревана не было.
  Впрочем, никто здесь не почувствовал разницу, да это и не имело значения.
  Цвет многочисленных замысловатых плетешков вполне доказывал
истинность его происхождения.
  Он сбросил шлем, тряхнул косичками, взглянул прямо в глазницы
императорской маски и отвесил короткий поклон, как король королю.
  - Лорд император, - сказал Сареван отчетливо и спокойно, перекрывая
сумятицу в зале. - Я возвращаю вам вашего сына.
  После этих слов воцарилась мертвая тишина, излучавшая недоверие,
смешанное с любопытством. Хирел побелел от ярости. Сареван отчаянно
надеялся, что Аранос испытывает то же самое чувство. Он улыбнулся.
  - Перед вами ваш сын, лорд император. И, смею надеяться, ваш
наследник. Назовете ли вы его сами, или это сделаю я?
  Невероятная дерзость! Она вызвала благоговение даже у Хирела. А весь
Высокий двор оцепенел.
  Император совершил ужасную вещь, неслыханную и невозможную. Он
встал с трона и сделал шаг вперед, облаченный в весь этот шелк, бархат и
парчу, в своей маске, короне и парике из тяжелого золота. Он двигался с
огромным достоинством и тяжеловесной медлительностью, но все же
двигался. Он стал спускаться вниз по ступеням. Когда до Хирела оставалась
лишь одна ступень, он остановился и поднял руку. Его рыцари приго-
товились к прыжку. Его сын стоял без движения в ожидании удара.
  Рука в сверкающей перчатке опустилась. Пальцы сжали плечо Хирела. У
него захватило дух, как от боли, но он не дрогнул. Его глаза встретились
сглазами под маской.
  Из-под маски раздался голос. Это был прекрасный голос, мощный и
глубокий, намного превосходящий по красоте голос императорского
герольда.
  - Асукирел, - возвестил император Асаниана. - Асукирел ин Зиад
Увериас.
  
  Однако это был еще не конец, в чем тут же удостоверились Хирел и
Сареван. Они нарушили ход ритуала, они потрясли Высокий двор до самых
оснований.
  Когда рыцари императора уводили их, в зале началось настоящее буйство.
  Хирел попытался оказать сопротивление.
  - Мы еще не закончили, - громко сказал он, прорезая шум толпы. - Я
должен принять у них присягу. Я должен...
  - Они сдерут с тебя шкуру, - сказал Сареван, кладя руки ему на плечи,
чего никто другой не решался сделать.
  Хирел был слишком разъярен, чтобы сопротивляться. Наступила внезапная
и благодатная тишина. Сареван расположился в комнате, куда препроводили
его олениай. Должно быть, она предназначалась для отдыха императора в
перерыве между аудиенциями либо для тайных соглядатаев, которые на-
блюдали за троном и залом через невидимые глазу окошечки. Теперь эти
окошки были закрыты. Один из олениай завесил их гобеленом. Саревану
почудилось что-то знакомое в этом человеке, в этих глазах, поблескивающих
из-под черной маски.
  Он хлопнул руками по своему поясу, лишенному меча. Все его оружие
осталось бесполезно лежать на полу зала.
  - Халид!
  Капитан олениай кивнул. Его взгляд выражал иронию, правой рукой он
красноречиво вынул из ножен меч. Его товарищи - целая дюжина -
расположились вдоль стен.
  С осторожной медлительностью Сареван обернулся к Хирелу. Юлан не
терял бдительность, но казался спокойным. Точно так же выглядел и Зха'дан,
сбросивший свои доспехи и превратившийся в истинного зхил'ари,
раскрашенного с княжеской роскошью.
  - Кажется, мы совершили ошибку, - сказал Сареван. - Несколько
ошибок.
  Олениай насторожились и прислушались. Через потайную дверь в комнату
вошел человек. По меркам асаниан, его одеяние отличалось крайней
простотой. Оно состояло всего из двух частей: верхней и нижней рубашек,
первая из которых была сшита из янтарного шелка, а вторая - из простой
льняной материи, без каких-либо украшений, кроме золотого браслета,
дозволенного любому дворянину Высокого двора. Он был не молод, но и не
стар. Годы иссушили его тело и избороздили морщинами лицо, а его волос,
еще более коротких, чем кудри Хирела, уже коснулась седина. Его кожа
приобрела восковую бледность, заставившую Саревана сощурить глаза. И все
же он по-прежнему был красив и обладал силой льва, которая, несмотря на
возраст, остается у истинного властелина своих владений. Хирел упал перед
ним на колени.
  Человек положил руки на склоненную голову юноши. Потерявшие
гибкость, распухшие и деформированные, они едва заметно дрожали. Но не
слабость заставляла их дрожать. Его лицо казалось высеченным из слоновой
кости, глаза горели золотым пламенем.
  Хирел поднял голову. У этих двоих были одинаковые глаза. Такой же
пылающий взгляд устремился на лишенное всякого выражения лицо. Оно
могло бы выражать смертельную ярость. Или опасение. Или глубокую
радость, взметнувшуюся, но обузданную и спрятанную в глубинах души.
  - Мой господин, - сказал Хирел, - отзови своих псов.
  - Сын мой, - сказал император Асаниана, - отзови своих барсов.
  Клинки со свистом вошли в ножны. Императорские олениай преклонили
колени перед своим господином, Зха'дан не счел нужным последовать их
примеру, а Сареван поклонялся только своему богу. Он по-прежнему держал
руку на голове Юлана и с интересом наблюдал за соперником своего отца.
  Зиад-Илариос вовсе не напоминал жирного паука из легенды, но не был
похож и на страстного юношу, который хотел сбежать с молодой княжной
гилени. Юность давно осталась позади вместе с невинностью и нежностью,
которую так любила в нем леди Элиан. А страсть...
  Ради Хирела она на мгновение разгорелась с юношеским пылом. Однако
ледяной груз возраста и королевского достоинства притушил ее. Император
поднял сына с колен, и они оказались лицом к лицу, отчего глаза императора
слегка расширились. Он отступил назад и приказал:
  - Садись.
  
  Хирел сел на подушку и застыл. Даже сидя, его отец возвышался над ним.
  Сареван стоял поодаль в обществе Зха'дана и кота. Он очень сомневался, что
ему здесь рады. А еще сильнее он сомневался в том, что Хирелу удастся
пройти через эту дверь целым и невредимым. Воцарилась убийственная
тишина. В течение нескольких томительных и бесконечных мгновений Зиад-
Илариос не проронил ни слова. Гораздо чаще его глаза скользили по
Саревану, нежели по собственному сыну; это был невозмутимый
испытующий взгляд, лишенный как теплоты, так и враждебности..
  Когда Сареван почувствовал, что с него хватит, он дерзко улыбнулся.
  - Ну, старый лев. Теперь, когда мы у тебя в руках, что ты намерен с нами
сделать?
  Плечи Хирела напряглись. Зиад-Илариос остановил свой взгляд на
Сареване. Впервые за все дни, которыми Сареван мог гордиться, он искренне
пожалел о своей потерянной силе, исчезнувшей за гранью боли. Вот бы
прикоснуться к этому разуму, скрытому покровами и масками, вот бы узнать,
что действительно кроется за этим молчанием. Император поднял руку.
  - Подойди сюда, - сказал он.
  Сареван подошел и, не ожидая приглашения, сел, отвечая взглядом на
взгляд.
  - Ну? - спросил он.
  Зиад-Илариос наклонился вперед. Его пальцы обхватили подбородок
Саревана, повернули из стороны в сторону и внезапно отпустили. Он
откинулся назад и сказал:
  - Ты похож на отца.
  - Во всем виноват нос, - ответил Сареван. - Он затмевает все
остальное. - Он поднял голову. - Если вы хотите играть в игры, то я
согласен в них играть. Но прежде мне хотелось бы кое-что выяснить. О том,
как нас встретили, и о вон том мече. Если вы не хотите сказать, каковы ваши
намерения относительно нас, то, может быть, согласитесь объяснить, что за
ошибки, по вашему мнению, мы совершили?
  - Я сделаю это, - ответил император с видимой охотой. Возможно,
разговор забавлял его. - Тебе не надо было с такой очевидностью
обнаруживать, что наследник Керувариона присутствует здесь. Тебе не надо
было показывать, что ты здесь по собственной воле и ждешь благодарности
за то, что вернул наследника Асаниана и способствовал его провозглашению.
  Сареван развалился на императорском диване, подперев рукой щеку.
  - Вы сами не слишком торопились назвать его, к тому же назревало
волнение. Я должен был что-то сделать.
  - После чего действительно началось волнение, - сказал Зиад-Илариос.
  - Они быстро образумятся. Вы назвали имя наследника. Когда люди
оправятся от шока, они будут довольны.
  - Ты думаешь?
  - Я не думаю, я знаю, - сказал Сареван.
  На самом деле он вовсе не был так уж уверен в этом.
  - А как же ты? Что скажут о тебе?
  - Правду. Естественно, я появился здесь по доброй воле, лорд император.
  Я приношу себя вам в дар.
  Зиад-Илариос не был изумлен или смущен. Ну разумеется. Халид оказался
его человеком. Он знал все; по-видимому, он знал обо всем с самого начала.
  - У этого меча две грани. Солнечный принц. Я могу использовать тебя как
пешку в моей игре. Я могу обменять твою жизнь на империю твоего отца.
  Сареван почувствовал, как от напряжения его желудок свернулся в тугой
узел. Он улыбнулся.
  - Не беспокойтесь. Он не станет играть. Пока я жив, он не нападет на вас.
  Если я умру, начнется война. Но ни от одного из нас вы не получите
Керуварион.
  - А если я жажду войны?
  Сареван откинул назад голову, обнажая шею.
  - Я ваш, старый лев. Можете делать что хотите.
  - Ты молод, - пробормотал Зиад-Илариос ничего не выражающим тоном.
  - Я не принадлежу к числу тех, кто порет своих сыновей. Но будь ты моим
сыном, я призадумался бы об этом.
  Сареван резко выпрямился. Зиад-Илариос смотрел на него сурово, но в его
глазах сверкали искорки.
  - Юноша, твоя выходка поставила меня в очень трудное положение. Я
подумываю о том, чтобы немедленно вернуть тебя отцу...
  - Вы не можете? - вскричал Сареван.
  Брови императора сдвинулись. Сейчас он особенно напоминал Хирела.
  - Не надо указывать мне, что я могу делать, а чего не могу. Твой отец
позволил моему сыну вернуться ко мне, хотя ему было бы очень выгодно
держать мальчика в заложниках. И поэтому я в долгу перед ним. Я могу
отплатить ему тем же. Или поступить по-другому. Не знаю, какая мне от тебя
польза, ты только вносишь разлад в ряды моих придворных. Наверное, будет
лучше, если ты умрешь или проведешь в цепях остаток жизни.
  - Пусть так и будет, - твердо сказал Сареван.
  Зиад-Илариос долго смотрел на него. Несмотря на твердость намерений и
то, что в течение многих дней он укреплял волю, Саревану с трудом удалось
сидеть без движения, с бесстрастным лицом, смиренно положив руки на
колени. Его сердце гулко билось, во рту пересохло, по спине ползла струйка
холодного пота.
  Император произнес те слова, которые так боялся услышать Сареван:
  - Ты собираешься предать свою империю?
  - Нет! - вскричал Сареван слишком поспешно, слишком громко и
слишком пронзительно, но тут же овладел собой. - Нет, властелин
Асаниана. Никогда. Я намерен спасти ее. - Он протянул руки, показывая
Зиад-Илариосу обе ладони. Одна из них была такой же, как у других людей,
на другой пылало золотое пламя. - Я предлагаю вам себя. Как заложника.
  Как миротворца. Как щит, предохраняющий вас от моего отца и от войны.
  - Ты так уверен, что он не сможет выиграть ее?
  - Я знаю, что он победит.
  - Тогда почему? Вряд ли ты питаешь любовь к Асаниану.
  - Я знаю, чего будет стоить эта победа. - Император удивленно поднял
брови. Сареван сглотнул. Ему казалось, что его горло наполнено песком. - У
меня никогда не было такого дара предвидения, каким обладает моя мать. Но
я видел то, что мой бог позволил мне видеть. Войну, властелин Асаниана.
  Кровавую войну. Обе империи будут разорены, лучшие воины погибнут,
народы потеряют свою силу. - Сареван поднялся на ноги. - Я не допущу
этого. Если я должен погибнуть, чтобы предотвратить это, то пусть я умру. Я
не хочу быть императором в империи руин.
  - В этом-то все и дело, - сказал Зиад-Илариос, смягчившийся после
пылкого выступления Саревана. - Ты скорее станешь предателем, нежели
смело встретишь приход того, что тебя так страшит. Даже в Асаниане мы
имеем название этому. Мы зовем это трусостью.
  - Старый лев, - промурлыкал Сареван. - Я молод, глуп и недостаточно
храбр, но вы не можете испытывать мой характер, искажая правду. Мой отец
позволил вашему сыну покинуть Эндрос, потому что у него не было
стремления сохранить мир или склонности к хладнокровному убийству. Ему
и не снилось, что я могу зайти так далеко.
  - Ты веришь, что ради спасения моего государства я не допущу твоей
смерти?
  - Я верю, что Мирейн Ан-Ш'Эндор не решится вторгнуться в Асаниан,
пока вы держите меня в заложниках. В конце концов, я его единственный
сын. Его отец предопределил, что ему не суждено иметь другого.
  - Но если война неизбежна, твоя смерть может вынудить его к поспешным
действиям, и он отправится в поход недостаточно подготовленным. Тогда я
получу преимущество.
  - Когда я покинул Эндрос, он уже был готов. Возможно, я задержал его,
сбежав и обманув его бдительность, но если я умру по вашему приказу, он
обрушится на Асаниан сразу и беспощадно. - Сареван выпрямился и
отступил назад, освобождая Зиад-Илариоса от тяжести своей тени. - Лорд
император, я здесь по доброй воле и полностью осведомлен о последствиях.
  Отдаю себя в ваши руки. Я буду служить вам как принц или как раб, как
гость или как узник, если только вы не потребуете, чтобы я предал свой
народ.
  - Почему ты так уверен, что я не избавлюсь от тебя и не восстану против
твоего отца? Ведь мой сын не находится в его власти.
  - В этом, - спокойно произнес Сареван, - я полагаюсь на вашу честь. И
на размеры армии моего отца.
  Император встал.
  - Асукирел, - сказал он. - Рассуди. Оставить мне его? Или приговорить
к смерти? Или отправить обратно к отцу?
  Хирел медлил с ответом. Как понял Сареван, причиной этого было не
удивление. По всей видимости, он был готов принять на себя бремя этого
решения, но оно оказалось тяжелым. Может быть, слишком тяжелым для его
плеч, какими бы крепкими они ни становились. Наконец он сказал:
  - Его гибель была бы мудрым решением, если думать о предстоящих
годах и о том, что он неизбежно превратится в нашего врага, но он ясно дал
нам понять, как опасен подобный шаг. Если мы отправим его в Эндрос, то
только в цепях, иначе он не поедет. Я считаю, что мы должны оставить его
здесь. Таким образом мы выиграем время и сорвем планы его отца.
  - А позже вы всегда успеете убить меня, - заметил Сареван. Он
напыщенно поклонился. - Я к вашим услугам, мой господин. Чего вы ждете
от меня?
  - Уважения, - ответил Зиад-Илариос, сверкнув глазами, в которых
скрывался смех. - А теперь, - сказал он, - я хотел бы поговорить с моим
сыном. Мой капитан проводит тебя в удобные покои.
  
  Покои действительно оказались удобными: анфилада комнат, достойных
принца, с рабами, готовыми исполнить любое желание, с большой ванной и
собственным садом. Халид, проводив туда Саревана, не стал задерживаться.
  Сареван не пытался остановить его. Он не находил тактичного способа
поинтересоваться у капитана гвардии, не собирался ли он убить своих
подопечных.
  Когда Халид ушел, Сареван обернулся к Зха'дану с такой яростью, что
зхил'ари отпрянул назад. Его рука легла на рукоять меча, но он не выдернул
его из ножен.
  - Истина, - выпалил Сареван. - В чем же заключается истина?
  - Я не думаю, что она вообще существует, - предположил Зха'дан.
  Сареван мерил комнату шагами, останавливался, снова шагал.
  - Это был Халид, и он смеялся над нами. Если он человек императора, то
почему замыслил убить нас? Если заговора не было, то почему Аранос сказал
нам обратное? В какую паутину мы попались?
  - Не знаю, - сказал Зха'дан. - Мне не удается читать мысли этих людей,
даже когда мне кажется, что могу. Они скрывают свои мысли в потайных
уголках разума.
  Сареван резко остановился. Внезапно он рассмеялся.
  - Меч и змея! Что делает меч, когда змея сворачивается в кольцо для
удара?
  Зха'дан поймал искорку его смеха.
  - Он бьет первым.
  - Резко, уверенно и прямо в сердце. Мы еще покорим эту империю, брат
мой дикарь.
  Они ухмыльнулись, глядя друг на друга. Это было явной бравадой, но она
подняла их настроение.
  
  Когда Хирел нашел их, они все еще скалили зубы. Вместе с диким котом
они уютной компанией устроились на горе бело-золотых подушек,
являвшихся официальной постелью Высокого принца Асаниана. Он
остановился, окруженный толпой рабов и прихлебателей, разинувших рты от
возмущения. Сареван наблюдал за тем, как Хирел вспоминает, с кем он
ссорился, а с кем - нет и почему. А потом он увидел, как Хирела охватывает
приступ опасного веселья.
  - Добрый вечер, мои барсы, - обратился он к ним на своем прекрасном,
богатом оттенками высоком асанианском языке. - Разве вам не понравились
ваши комнаты?
  - Добрый вечер, брат принц, - сказал Сареван. - Наши комнаты нам
пришлись по вкусу. Но у нас появилось желание все тут исследовать. Я вижу,
ты снова занял свое место.
  - Это было неизбежно. Ведь это мое место. - Хирел поднял палец. Его
свита рассеялась, хотя и не без разочарования. Однако здешнее раболепие
заслуживало всяческого одобрения: никто не осмелился поспорить с
капризом принца.
  Когда все ушли, Хирел сбросил одежды и остался в одних штанах. Он
глубоко вздохнул, его плечи распрямились, глаза засверкали. Он улыбнулся.
  Рассмеялся. И прыгнул на постель.
  Обоим юношам пришлось изрядно потрудиться, чтобы победить его. Пусть
у него и не было их силы, но он обладал гибкостью и необыкновенной
быстротой движений, к тому же он знал трюки, которые, по их
представлениям, были нечестными, о чем они и заявили. В ответ Хирел
рассмеялся, несмотря на то, что Сареван сидел на нем, а Зха'дан стиснул его
руки.
  - Дергать за бороду нечестно, - сурово сказал Сареван.
  Хирел почему-то стал мрачным.
  - Разве? Удар в пах - это действительно нечестно, я согласен. Но это...
  просто невозможно устоять, чтобы не дернуть здесь.
  - Я тебя за волосы не дергал.
  - Ах, бедный принц.
  Сареван зарычал. Хирел лежал с почти покорным видом. Немного выждав,
Зха'дан отпустил его руки. Он со вздохом согнул их. Тогда Сареван решился
слезть с него.
  И тут мир вокруг завертелся. Хирел уселся на его груди и рассмеялся. Его
пальцы вцепились в бороду Саревана.
  - Никогда, - сказал он, - никогда не считай асанианца побежденным,
пока он сам не сдастся.
  - А что произойдет, если я не сдамся? - спросил Сареван.
  Это было нелегко, потому что его подбородок все еще помнил о недавней
боли. Хирел наклонился к его лицу.
  - Ты хочешь знать это?
  Сареван извернулся. Хирел прилепился к нему как пиявка. Его пальцы
сжались сильнее.
  - Не хочу, - прохрипел Сареван.
  Лицо Хирела устремилось вниз. Его поцелуй совсем не напоминал
женский. По понятиям Саревана, он не был похож и на мужской. Даже в этом
Хирел был неповторим.
  Когда Сареван вновь обрел способность дышать, Хирел стоял на ногах и
надевал простую льняную рубашку. Она была достаточно просторной, но на
добрую ладонь короче, чем ей следовало быть. Хирел посмотрел на себя, и
Сареван забыл свой гнев, обиду, страх, наполовину смешанный с желанием.
  Больше чем наполовину. Он завозился среди свалившихся на него подушек.
  Хирел пытался натянуть рубашку так, чтобы прикрыть ноги. Она поддалась
всего на дюйм. Он поднял глаза на Саревана.
  - Я уже не тот, что прежде. Я... не...
  Сареван не мог дотронуться до него. Не смел. Хирел наклонился, взял
первое попавшееся платье из своих восьми одеяний. Шелковое и скорее
изысканное, нежели практичное, оно было ему впору. Он медленно надел его,
отбросив остальные, выпрямился и провел пальцами по гриве спутанных
волос.
  - Я изменился, - повторил он. - Я могу смеяться. Я могу... могу...
  плакать. Меня испортили, Солнечный принц.
  - И меня, - еле слышно отозвался Сареван.
  Хирел рассмеялся, но не так, как прежде, а коротко и резко.
  - Ты - сама чистота. Поцелуй... - Его губы изогнулись в усмешке. -
Это была месть. Ведь и ты целовал меня. Теперь ты понимаешь? Теперь ты
видишь, что сделал со мной?
  - Но это был всего лишь поцелуй.
  - Всего лишь! - Хирел туго затянул пояс рубашки. - Мой отец
предупреждал меня. Это все магия гилени. Это не имеет ничего общего с
магами, но в этом вся сущность твоя и твоих рыжеволосых родственников.
  Огонь в крови. Безумие в мыслях. Ты даже не понимаешь, что делаешь. Ты
такой, и все тут.
  - Но ведь ты сделал то же самое со мной!
  - Правда? - Хирел медленно улыбнулся. - Тогда мы квиты. Может
быть, поэтому я готов допустить, что боги действительно существуют. - Он
поднялся, привел в порядок свою одежду и принял подобающее выражение
лица. - Достаточно. Я проявил преступную небрежность: я позволил себе
забыть, кто я. Иди, ты свободен. У меня есть дела.
  - Что за дела?
  Юноша вскипел, но Сареван не пожелал уступать. Он лежал и ждал,
предоставляя Хирелу самому вспомнить, кто он такой.
  Хирел вспомнил. Он немного расслабился, его негодование утихло.
  - Принц, - сказал он, и это было извинением. - Мой отец сделал мне
подарок. Право принятия решения. И я должен сделать это сегодня.
  - Насчет твоих братьев?
  Еле заметная улыбка появилась на губах Хирела.
  - Да, моих братьев.
  Сареван посмотрел на него долгим взглядом.
  - Мне не нравится то, о чем ты думаешь, - сказал он.
  Хирел склонил набок голову. В его ушах сверкали бриллианты, плохо
сочетавшиеся с золотым блеском его глаз.
  - А о чем, по-твоему, я думаю?
  Сареван расправил свои ноющие мускулы и зевнул. Его глаза не
отрывались от лица Хирела.
  - Ты размышляешь о мести. И она сладка, не так ли?
  - Слаще меда, - сказал Хирел, нависая над Сареваном. - Хочешь
сделать ее еще слаще? Задержись в моей постели полуобнаженным, как
сейчас.
  - Хирел, - сказал Сареван, - не делай этого.
  - Уж не запретишь ли ты мне?
  - Поверь мне, принц. Сладость не вечна. Она превращается в желчь, а
потом в яд.
  - Сегодня вечером ты такой умный. - Улыбка Хирела была
ослепительной и хрупкой. - Но я умнее, чем ты думаешь. Наблюдай и жди.
  - Хирел...
  - Наблюдай.
  
  Они вошли довольно смело. Их было всего двое: Вуад и Сайел,
появившиеся без традиционного сопровождения, под вежливым, но
неуклонным присмотром отряда императорских олениай. Невзирая на это, им
весьма успешно удавалось управлять выражением своих лиц. Сареван вовсе
не нежился в полуобнаженном виде в постели Хирела, а сидел рядом с ним,
одетый в такую же одежду. Его волосы были распущены, а лоб перевязан
золотой лентой. Дикий кот и молодой колдун эхил'ари расположились у его
ног. Хирел и Сареван играли в шашки, расставленные на золотой доске.
  Зха'дан в замешательстве выпрямился. Юлан поднял голову с колен
Саревана. Хирел в размышлении склонился над доской. Он проигрывал,
однако не хмурился, из чего Сареван заключил, что мысли его заняты отнюдь
не игрой. Сареван не счел нужным притворяться. Он повернулся и посмотрел
на принцев. Они ответили ему взглядами, которые он уже научился понимать.
  Они испытывали негодование при виде грязного варвара, который осмелился
вести себя как равный им. Презрительный изгиб их губ говорил, что его
место в стойлах для рабов, куда заодно следует отправить и всех его
сородичей.
  Ему было трудно жалеть их. Даже тогда, когда после долгой паузы Хирел
соизволил обратить на них внимание. Их напускная храбрость вмиг
улетучилась.
  - Добрый вечер, братья, - сказал Хирел. - Надеюсь, мое приглашение
не слишком вас обременило?
  - Мы всегда в твоем распоряжении, мой господин, - ответил Сайел.
  Хирел улыбнулся, и Саревану пришла в голову мысль о жертвенных
агнцах.
  - Не вижу радости на ваших лицах, братья. Не слышу благодарственных
гимнов по поводу моего благополучного возвращения домой.
  - Хирел, - сказал Вуад, падая на колени и цепляясь за одеяние брата. -
Хирел, мы не хотели этого.
  - Конечно, вы не хотели, чтобы я сбежал. Ваш сторожевой пес был
воплощением ярости. Не желаете ли взглянуть на мои шрамы?
  Сайел грациозно опустился на колени, сохраняя невозмутимость. Он даже
улыбался.
  - Ты, конечно, понимаешь, брат. Мы были вынуждены сделать это. Но мы
не собирались убивать тебя.
  Юноша смотрел на них. На одного, цепляющегося за край его платья. На
другого, улыбающегося.
  - Я любил вас обоих. Я восхищался вами. Я хотел быть похожим на вас.
  Прекрасные сильные молодые люди, у которых всегда наготове слово или
улыбка, которые никогда не болели и не уставали, которые ничего не
боялись. Вы никогда не теряли сознания в летнюю жару. На пирах вам
никогда не становилось плохо, а если и становилось, то вы извергали все
разом и как можно быстрее. Даже после нескольких дней изнурительной
охоты вы никогда подолгу не отлеживались, потому что не испытывали
слабости. Вы были такими, каким не был я, и я мечтал стать похожим на вас.
  Улыбка Сайела искривилась. Напряжение Вуада ослабло, он поднял
голову.
  - Ты должен понять, - сказал он. - В конце концов, ты должен. Мы
знали, что ты поймешь. Таково было стечение обстоятельств, необходимость.
  Но злого умысла в этом не было. - Он попытался улыбнуться. - Вот, брат.
  А теперь отошли своих зверей, и тогда мы поговорим.
  - Мы уже говорим.
  Хирел уставился на руки Вуада, и тот наконец выпустил его одежду.
  - По крайней мере, - настаивал Сайел, - убери отсюда это животное с
огненной гривой. - Он начал расслабляться, вновь обретая свой
излюбленный тон, каким привык разговаривать с Хирелом, - беспечный,
фамильярный, с еле уловимым оттенком презрения. - Избавь нас от него,
Хирел'кай. Шпионам варьяни не место на нашем совете.
  Хирел расхохотался, что заставило Сайела отпрянуть.
  - Я тебе не Хирел'кай, о Сайел'дан, мой брат и мой слуга. Поклонись
господину Высокому принцу, моему гостю и названому брату. Умоляй его о
прощении.
  Сайел переводил взгляд с одного на другого. Его брови изогнулись дугой.
  - Ах вот как. Теперь я вижу, куда делись твои манеры. Это правда, что его
сородичи ходят на войну нагишом?
  - Иногда, - вмешался Сареван. - Особенно это нравится нашим
женщинам. Прекрасный варварский обычай, не правда ли?
  - У нас разные представления о прекрасном, - удостоил его ответом
Сайел.
  - Поклонись, - очень мягко произнес Хирел. - Поклонись, Сайел.
  Вуад, менее умный, снова забеспокоился. Сайел продолжал упорствовать в
своем высокомерии.
  - Да ну, маленький брат. Неужели я, принц императорской крови, должен
унижаться перед этим бандитским отродьем?
  Хирел вскочил. Никто не успел заметить его стремительного движения.
  Сайел растянулся на полу. Нога Хирела надавила на его затылок.
  - Ты лишен мудрости, Сайел'дан. Принц Керувариона был склонен
вступиться за тебя, но ты доказал ему, что это глупо. - Хирел подозвал
стражу. - Убрать их. Обрить наголо и заковать в цепи. Прикажите
холостильщикам быть наготове.
  
  - Я наблюдал, - сказал Сареван со сдерживаемой яростью. - Но в твоих
действиях не нашел ничего умного.
  - Ты не заступился за них, - упрекнул его Хирел.
  - Ты не дал мне времени.
  Хирел молча смотрел на него. Сареван встал.
  - Ну что же, иди. Наслаждайся местью. Но не жди, что я прощу тебе это.
  - Интересно, а что делает твой отец с теми, кто предал его? Обнимает?
  Целует? Благодарит их за милосердие?
  - Нечего припутывать сюда моего отца.
  - Я буду припутывать твоего отца куда угодно. Его здесь не любят, но
здорово боятся. Нам известно, как он поступает со своими врагами.
  - Милосердно, - огрызнулся Сареван. - Справедливо. И без
промедления. Он не играет с ними в кошки-мышки, чтобы вызвать в них
ужас.
  Хирел отбросил назад свои волосы, сощурил глаза и сверкнул ими на
Саревана.
  - Значит, таково твое мнение обо мне?
  - Ты Высокий принц Асаниана.
  - А, - сказал Хирел, растягивая слова, - я, значит, имею обыкновение
закусывать нежным мясцом детишек, а на досуге наслаждаюсь изысканными
и утонченными пытками. Вот, к примеру, одна из них, принц. Она
восхитительна. Капельки воды падают на голову связанного узника: одна-
единственная капелька на каждый поворот песочных часов. Но иногда, ради
разнообразия, капелька не падает. И это повергает жертву в еще большее
безумие.
  Сареван стиснул зубы.
  - Если ты собираешься убить их, то хотя бы сделай это чисто.
  - Так же чисто, как армии Солнца распорядились нашей провинцией
Анжив? - Хирел сделал шаг вперед. - Так же чисто, Солнечный принц?
  Они убили всех мужчин, которые по возрасту годились в воины. Они
истребили всех женщин, но не раньше, чем пресытились насилием. Детей они
заставили смотреть на это, сказав, что подобная участь ждет всех, кто покло-
няется демонам. Впрочем, детей мужского пола они тоже предали смерти, а
девочек взяли в рабство. Хотя нет, - поправился Хирел. - Прошу
прощения. Ведь в Керуварионе рабов нет. Только крепостные да
военнопленные.
  - Это твои братья!
  - Тем хуже для них, потому что они хотели погубить своего господина и
кровного родственника.
  Сареван повернулся к Хирелу спиной.
  - Это не справедливость. Это злоба.
  Он вышел вон. Хирел не окликнул его. Сареван не знал, куда его несут
ноги. Ему было все равно. Иногда навстречу попадались люди, которые
изумленно таращились на него. Без сомнения, они считали его поведение и
вид непристойными: почти обнаженный, в единственной тонкой рубашке и
без сопровождающих, он вызывал недоумение и возмущение. Юлан и Зха'дан
отказались следовать за ним. Они остались с Хирелом. Вероломные.
  Предатели своего хозяина.
  Он нашел башню, взобрался на самый верх и уселся под звездами. Они
были теми же самыми, что сияли над Керуварионом. Но воздух Асаниана,
теплый и приторный, казался странным. Сареван задыхался от него.
  - Я сделал это, - сказал он, глядя на созвездие, которое считал своим. В
Яноне оно называлось Орлом, а в Хан-Гилене - Солнечной Птицей. -
Признаюсь честно: я навлек это на себя. Я лишился своей силы и своих
владений. А из-за чего? Из-за пророческого сна? Ради мира? Ради будущей
империи? - Он невесело засмеялся. - Да, ради всего этого. И ради того,
чего я никогда не ожидал. Ради худшего из моих врагов.
  Он лег на спину, заложив за голову сцепленные руки. Гнев прошел. Теперь
он чувствовал спокойствие и опустошенность.
  - Мне кажется, я ненавижу его. Я боюсь, что люблю его. Мы ссоримся,
как любовники. И разве у нас есть надежда? Будь он женщиной, я женился
бы на нем, если бы прежде не убил его. Если бы он был простолюдином, я
стал бы его господином и держал при себе. Даже если бы он был лордом...
  даже асанианским лордом... - Сареван вскочил и закричал: - О Аварьян!
  Почему ты делаешь это с нами?
  Но бог не ответил ему.
  - Без сомнения, сегодняшнее представление решило все вопросы, - сухо
сказал Сареван холодному свету звезд. - Если после этого он будет
обращаться со мной хотя бы вежливо, я сочту это чудом из чудес.
  Звезды молчали. Бог ничего не говорил.
  - Я ненавижу его. - Саревана охватила неожиданная ярость. - Я
ненавижу его. Надменный, продажный, жестокий - да будь он проклят. Будь
проклят он и все двадцать семь кругов его ада вместе с ним.
  
  ГЛАВА 17

  Твердая рука императора быстро усмирила Золотой двор, и придворные,
согласно законам всех дворов, продолжали вести себя так, словно никогда не
стремились к бунту. Хирел был их единственным принцем, и его статус не
подлежал сомнению. Сареван не был ни шпионом, ни выскочкой; и, конечно,
он даже не помышлял о том, чтобы устанавливать, кого они должны признать
своим господином. Подобные деликатные темы не подлежали обсуждению.
  Сареван стал всеобщим любимцем. Они хотели бы превратить его в новую
ручную зверушку, но, как и Юлан, Сареван Ис'келион не отличался
покорностью. Он не обременял себя постижением всех сложностей протокола
и не собирался придерживаться предписаний, ограничивающих поведение
королевского заложника. Он скакал на своем голубоглазом жеребце везде, где
ему хотелось. Он скрещивал мечи со стражниками. С раскрашенным
дикарем, который следовал за ним как тень, он затевал шумные потасовки,
иногда побеждая, а иногда претерпевая сокрушительное поражение. Он
обнаружил в некоторых внутренних двориках зарешеченные окна гаремов, и
стоило ему ненадолго там задержаться, как его окликали тихие голоса. Они
сообщали ему о пустынных коридорах, об огороженных садиках и о покоях,
где на красавчика-чужеземца можно было бы взглянуть через скрытые окна.
  Однако он не посмел бросить ответный взгляд. Даже если бы ему вздумалось
подвергнуть риску свои глаза, пожелавшие видеть королевскую жену, его
сладкоголосые собеседницы запретили бы ему это. То, что он слышал их
голоса, уже являлось грехом.
  Их сородичи были очарованы им. Он вызывал у них восторженный страх.
  Они считали его великаном; они недоверчиво таращили глаза при виде столь
темной кожи, столь ярких волос и столь белых зубов; они называли его
Солнечным лордом, Рожденным в бурю и Повелителем барсов.
  Сареван становился тщеславным, как солнечная птица, но он понимал, чего
стоит лесть придворных. Это как золото колдунов. Пока заклинания
действуют, оно ярко блестит. Но пролетит мгновение - и блеск меркнет.
  Аварьян свидетель, здесь было достаточно колдунов. Шарлатаны
попадались повсюду: люди, обладающие маленькой силой, но умеющие
пустить пыль в глаза, творили чудеса, предсказывали судьбы и искали
потерянные драгоценности для простачков придворных. Но они
представляли собой лишь малую ветвь. Пока они убеждали скептиков
Асаниана, что людей, подобных им, не стоит опасаться, истинные маги со-
вершали свои тайные деяния. Это были неопределенного вида личности,
которых редко замечали, хотя они всегда оставались на виду, облаченные в
серые либо фиолетовые одежды и нередко сопровождаемые зверем или
птицей. Сареван и представить себе не мог, что некоторые из них пользуются
благосклонным вниманием императора. Они не признавались, а Зиад-
Илариос не выставлял это напоказ. В основном же он относился к Саревану
весьма благосклонно. Когда Сареван появлялся на совете и на заседании
суда, император не говорил ни единого слова, хотя глаза его блестели, а губы
сжимались от возмущения. Император отказывался видеть, что Сареван сует
нос во все дела, и не ограничивал его. Впрочем, в нужные моменты принц
проявлял благоразумие. Он никогда не делал попыток вмешаться в разговор,
хотя слушал жадно, и часто его глаза сверкали, а челюсти напрягались, слов-
но ему стоило большого труда сдержаться и не остановить поток чужой речи.
  Его называли любимцем императора. Некоторые, живущие в сельской
местности, где у людей языки подлиннее, назвали бы это иначе. Достаточно
вспомнить, кто его мать и кем она была для императора. Возможно, они
сочли бы своего повелителя околдованным.
  
  Но кое-кто ничего не говорил и никоим образом не показывал, что для него
значит возвращение Высокого принца Асаниана и присутствие в Кундри'дж-
Асане Высокого принца Керувариона. С Первого Дня Осени Аранос ни разу
не появился при дворе. Это воспринималось как обычное, свойственное ему
поведение. Он прославился своими странностями. Его имя произносилось
чаще всего шепотом.
  Это был очень умный поступок. Если придворные Асаниана и любили
кого-то, то этим человеком был их блистательный и надменный Высокий
принц. Араноса они боялись.
  - Ему даже делать ничего не надо, - сказал Зха'дан. - Просто спрятаться
в своих покоях и не выходить. А люди пусть говорят.
  - Повадки змеи, - сказал Сареван. Он улыбнулся стражнику, который
стоял у дверей, ведущих в покои Араноса. Это была одна из его самых
очаровательных улыбок. - Я хочу говорить с твоим господином, - сказал
он на асанианском языке.
  К его удивлению, воин уважительно склонился перед ним и отступил от
дверей.
  Маг ждал его. Сареван чрезвычайно обрадовался, увидев, что этот маг -
светлый. Чародей был весьма любезен. Он поклонился и провел Саревана в
черные с серебром комнаты.
  Аранос не счел нужным заставлять Саревана ждать, хотя мог бы
рассматривать чужеземца как нежеланного гостя. Возможно, это было своего
рода оскорбление. Аранос находился в купальне. Он лежал на ковре из
соболиных шкур, и один из рабов втирал в его кожу благовонное масло.
  Другой раб расчесывал его волосы. Они были распущены и по длине
превосходили его тело.
  Он, безусловно, являлся превосходной миниатюрой мужчины. Впрочем, на
этот счет ходили разные слухи. Насколько всем было известно, он не породил
ни одного ребенка, а для асанианского принца несколькими годами старше
Саревана это было форменным скандалом.
  Взглянув на него, Сареван все понял. Веки Араноса опустились, снова
поднялись. Он почти улыбался.
  - Да, это действительно так, - сказал он.
  Сареван посмотрел на рабов. Улыбка Араноса стала шире.
  - Они глухонемые, - сказал он. - Самые полезные и самые
неболтливые.
  - Но почему асанианский принц решил...
  - Ради силы.
  Сареван присел на край мехового покрывала и нахмурился.
  - Я слышал об этом, но никогда не считал это правдой. Может быть, моя
сила - другого рода.
  Аранос был всерьез изумлен.
  - Воздержание тебе не помогает, но ты миришься с ним?
  - Ради клятвы и ради таинства. И ради моего бога.
  - А. - Важная асанианская гласная, красноречивая и многозначная. - И
все-таки ты понял меня.
  - Неужели никто из твоего гарема никому ни слова не сказал?
  - Это ведь женщины, - сказал Аранос, не стараясь скрыть презрение. -
Каждая из них верит, что я удостаиваю своими милостями другую.
  Некоторые даже лживо утверждают это, чтобы извлечь для себя наибольшую
выгоду. Я потворствую им. Это служит мне на пользу: успокаивает моих так
называемых наложниц.
  - А тебя? Выиграл ли ты что-нибудь? Аранос едва заметно пожал
плечами:
  - Я пока еще ученик. Мне сказали, что полная сила придет вместе с
полным знанием.
  - Ты не рожден в магии.
  На мгновение из-под холодной маски показалось человеческое лицо. Принц
снова спрятал его.
  - Да. Я должен учиться летать при помощи крыльев из воска и проволоки,
в то время как ты с самого рождения наделен орлиными крыльями.
  Сареван подавил дрожь. В тот момент, когда обнажились чувства Араноса,
он разглядел отчаяние, ненависть и жгучую зависть. И все же, несмотря ни на
что, он чувствовал сострадание. Даже сняв маску, этот человек оставался
асанианцем. Паутины внутри паутин. Сареван превратил свой язык в меч,
разрубающий их.
  - Я больше не летаю. Я хожу, как ходят все люди, и не более того. Но у
меня осталось кое-что от прежних сил: я могу видеть ловушки,
расставленные у моих ног.
  Аранос молчал. Сареван стремительно ринулся в нападение.
  - Ты обещал стоять за спиной твоего брата, объявить его наследником
перед лицом вашего отца. Но ты не сделал этого. Ты обвинил олениай в
предательстве. А теперь оказывается, что они верны, и не кому-нибудь, а
вашему отцу. Откуда мне знать, что и все твои остальные слова - не ложь?
  - Мой брат - Высокий принц, каким он и рожден быть.
  - Надолго ли?
  Золотые глаза померкли.
  - Настолько, насколько он сможет продержаться.
  Саревану хотелось схватить его, но он решил не двигаться.
  - Ты хотел, чтобы мы отделились от Халида и его людей. Почему?
  - Я не могу тебе сказать.
  - Не можешь или не хочешь?
  -И то, и другое.
  - Я могу вышибить из тебя правду.
  - Неужели?
  Сареван оценил взглядом расстояния, пути отхода, самого принца и двух
его молчаливых рабов. Он улыбнулся. Аранос улыбнулся в ответ.
  - Прекрасный варвар, должно быть, ты сильно искушаешь моего брата!
  Длинные пальцы Саревана впились в тонкую шею.
  - Лучше скажи мне, как я искушаю тебя. Скажи, каков заговор ты
замыслил против нас.
  - Честно говоря, - произнес Аранос, нисколько не обеспокоенный
железной рукой на своем горле, - я не могу. Да, у меня есть собственные
планы, я охотно признаю это. Может быть, мой брат и не будет императором
так долго, как ему хотелось бы. Но что касается тебя... Я часть этого, но я
ничего не решаю. И я не волен сказать тебе больше...
  
  По спине Саревана прокатилась холодная волна.
  - Ты лжешь.
  - Клянусь, это правда, как правда и то, что я никогда не знал женщины.
  Сареван посмотрел на него почти с яростью. Это было так ясно, так
очевидно. И если он лгал... но он не лгал. Этого было достаточно, чтобы
свести с ума кого угодно.
  - Но если не ты, тогда кто?
  - Мне запрещено говорить тебе.
  Сареван оскалил зубы.
  - Ты второй принц Золотой империи. Кто может осмелиться запретить
тебе что-либо?
  - Мой отец.
  Сареван почти попался в ловушку. Но он знал Зиад-Илариоса. Испытывал к
нему симпатию и, может быть, даже немного любил. Однако эти чувства не
могли ослепить его. Зиад-Илариос был сильным королем, хорошим
человеком, насколько это позволительно императору Асаниана, и искусным
интриганом. И все-таки...
  - На него это не похоже. Как и на моего отца. Никто из них не стал бы
организовывать то, что произошло, в империи противника. Одно время я
обвинял его даже в потере моей силы. Но недолго. Это слишком смахивало на
проделки магов. Слишком... смахивало...
  Сареван застыл, осененный внезапно мелькнувшей мыслью. Глаза Араноса
были круглыми и ясными, как топазы.
  - Похоже на магию, - пробормотал Сареван.
  В его душе родилось сладкое бешенство. Будь он под открытым небом, оно
вышло бы наружу в виде торжествующего вопля.
  - Ах, маленький человек, - сказал он мягко, - как умно спланировал ты
эту игру. А они знают, твои собратья? Они хоть знают, насколько ты опасен?
  - Любой человек опасен.
  - Не надо играть словами.
  Аранос ничего не ответил. Наконец Сареван улыбнулся и отпустил его. На
шее цвета слоновой кости уже начали появляться синяки. Кожа асанианца
была такой нежной, что ни одна женщина не сравнилась бы с ним в этом.
  - Ты опасен. Твой брат опасен. Я... я неистов и поэтому тоже опасен.
  - Ты хитрее, чем думаешь, Солнечный принц.
  - Боже упаси, - сказал Сареван. Он встал и безо всякой иронии
поклонился. - Благодарю тебя, принц.
  - Может быть, в конце тебе и не захочется меня благодарить.
  Сареван помедлил. Он совершенно не понимал этого принца. Наконец он
пожал плечами и сказал:
  - Будь что будет.
  Доброго тебе дня, маленький человек.
  
  Гильдия магов располагалась в нейтральном квартале города, в пятом
круге, между текстильным рынком и главным храмом Золотоглазой Уварры.
  Там, вдоль узкой извилистой улочки, оканчивавшейся площадью перед
храмом, устроились мудрецы и предсказатели, колдуны и черные маги,
чудотворцы и заклинатели. Они разделили силу на свет и мрак. Они дали
имена более могучим силам, которыми оказались пророчество и врачевание,
управление людьми и демонами, господство на земле и хождение по грани
между мирами, а также воскрешение из мертвых. Они не забыли и о менее
значимых, среди которых были мысленная речь и искусство воспитания
животных, извлечение огня, полеты, управление облаками и способность
изменять вещества при помощи одной лишь воли. Они даже создали
специальный цех, который превратил дар таинственных богов в предмет
изучения.
  Сареван нашел гильдию по ощущению пульсирующей боли в глазных
яблоках. Дверь, перед которой он очутился, не была скрыта от глаз или
снабжена табличкой с названием ордена. Это оказалась простая деревянная
панель за бронзовой калиткой, возле которой дежурил привратник. Взглянув
сквозь решетку, он впустил незнакомца в полном дворянском облачении Ста
Царств, с шапкой, из-под которой виднелись его яркие длинные волосы, а
также дикого кота и раскрашенного зхил'ари, охранявших его. Взгляд
привратника не выдал удивления. Калитка и дверь распахнулись;
привратник, асанианец неопределенного возраста, поклонился и сказал:
  - Не угодно ли следовать за мной, принц?
  Дом казался самым обычным. Здесь не было узких извилистых коридоров.
  Здесь не пахло снадобьями и не слышалось бормотания заклинаний. Здесь не
было мерцающих колдовских барьеров. Сквозь открытые двери Сареван
видел мужчин и женщин, склонившихся над книгами, или погруженных в
беседу, или обучающих новичков. Почти все учителя оказались жителями
востока с землисто-коричневой кожей или белыми как кость островитянами.
  Большинство учеников были асанианцами. Некоторые из них провожали
Саревана взглядами любопытными и даже зачарованными, но вовсе не
удивленными.
  Сареван предполагал, что его ждут. Но он не думал, что это заденет его за.
  живое. Они могли хотя бы притвориться, будто поражены тем, что сын
Солнцерожденного осмелился показаться среди них.
  Следуя за своим проводником, Сареван поднялся по лестнице, затем
прошел по коридору. Одна из дверей была открыта. Комната, в которую он
попал, оказалась библиотекой: здесь высились ряды полок со свернутыми
или сложенными свитками, здесь стоял длинный стол, заваленный книгами, и
за ним работал человек. Его возраст невозможно было определить. Волосы
побелели, но кожа оставалась гладкой, спина сгорбилась, но глаза блестели, а
истончившиеся пальцы, сжимавшие перо, не потеряли силы и гибкости.
  Спутника мага Сареван не обнаружил, да и не ожидал увидеть. Он склонил
свою измученную болью голову.
  - Мастер, - сказал он.
  И ничего больше. Никакого имени. Маги ордена сообщают свое имя только
как великий дар. Магистр поклонился в ответ.
  - Принц, - сказал он, - прошу прощения, я не могу подняться и как
подобает приветствовать тебя. Не угодно ли тебе сесть подле меня?
  Привратник ушел. Зха'дан обосновался возле двери, Сареван сел за стол
напротив мастера, а Юлан, примостившийся рядом с ним, положил
подбородок на стол и уставился на магистра магов немигающим взглядом
изумрудных глаз.
  Все ждали. Сареван не намеревался говорить первым. Он посмотрел на
ближайший к нему свиток. Это был трактат, посвященный темным
искусствам. Его дед, Красный князь, когда-то заставил его прочесть этот
труд.
  <Маг должен знать все возможности своей силы>, - сказал тогда князь
Орсан.
  <И ее неправильное употребление>, - ехидно заметил Сареван.
  <Темные искусства - вовсе не неправильное употребление силы. Они так
же естественны, как и искусства света. Но там, где свет лечит, мрак
разрушает>.
  <Я никогда не паду так низко, - заявил тогда Сареван. - В моих жилах
течет кровь самого Солнца. Тьма - мой кровный враг. Я всегда буду лечить
и никогда не стану разрушать>.
  Теперь, вспоминая об этом, он горько улыбнулся. Он чересчур гордился
собой. И вот теперь он, предатель Керувариона, сидит перед магистром
гильдии, которая повернулась спиной к его отцу.
  - Дело в том, - сказал старик, - что он хотел подчинить нас своей воле.
  А мы никогда не станем отрицать мрак, мы не откажемся от практики его
мастерства. Иначе нарушится равновесие мира.
  Сареван заставил себя сидеть спокойно. Магистр мог читать его мысли
только по выражению лица, но не более того. Его разум был все так же скрыт
и неприступен, несмотря на попытки проникнуть в него.
  - Я слышал, - сказал Сареван, - что вы хотите запретить искусства
света и все повергнуть во мрак.
  - Есть и такие, кто хотел бы сделать это из алчности или обиды. Я не из
их числа.
  - И все же вы их терпите.
  - До тех пор пока они мне повинуются, я не буду избавляться от них.
  - Даже если из-за них ваша магия вызывает отвращение?
  - Что вызывает твое отвращение, принц? Отказ предать своих богов и
поклоняться Аварьяну? Упорное стремление сохранить собственные ритуалы
и молитвы? Сопротивление законам, которые они считают тираническими?
  - Если тирания запрещает убийство детей, - ответил Сареван, - то да. Я
знаю, о каких ритуалах ты говоришь. Жертвоприношение Перелома Зимы.
  Призывание смерти и кормление богов. Изготовление Глаз Силы.
  Магистр сложил свои длинные прекрасные руки. На его пальце сверкало
кольцо с топазом. Саревана передернуло. С недавнего времени он не выносил
вида топазов. Маг тихо сказал:
  - Мир жесток. И боги тоже. Если они хотят крови, они ее получают. И не
нам осуждать их.
  - Мы утверждаем, что кровь им не нужна. Это все людская скупость,
жестокость и алчность силы.
  - А твой Аварьян разве чист, принц? Разве он не попирал кровь, пролитую
в его честь? Разве он не подверг даже свою невесту смертельной боли?
  - Это людская жестокость, магистр. Людская ненависть и предательство.
  - Тем хуже для тех, кто совершил эти преступления, ибо у них нет бога,
который превратил бы кровопролитие в священный акт.
  Сареван откинулся назад, поглаживая бороду. Это было верным признаком
того, что он разгорячен спором и ему невмоготу остановиться.
  - Может быть, мы и ошибаемся. Может быть, ошибаешься ты. Возможно,
равновесие - это другое название мягкотелости. Аварьян провозгласил на
весь мир о своем существовании. Никакой другой бог не сделал этого. И
никакой другой бог не сделает. Никто, кроме него.
  - И кроме его сестры, согласно твоей же вере. Она дарует темноту для его
света, лед для его пламени, тишину для могучего рева его силы. Другую
половинку для него самого.
  - Таково асанианское учение. Мы говорим, что они существуют
раздельно. Он заковал ее в цепи, иначе она погрузила бы мир в вечную тьму.
  - Или помешала бы ему нарушить равновесие. Солнце дарует жизнь, но
оно и разрушает ее. Избыток света служит причиной человеческой слепоты.
  - Нет, если человек чистосердечен.
  - А ты чистосердечен, принц?
  - Едва ли. - Улыбка Саревана очень напоминала гримасу. - Если бы это
было так, я вряд ли находился бы здесь. Я бы странствовал, пребывая в
благословенном неведении, или правил бы в Яноне.
  Магистр молча ждал.
  Сареван позволил ему насладиться этой победой.
  - Да, да, я сомневаюсь в моем боге. Иногда я спрашиваю себя, не сошел
ли с ума мой отец. И, в конце концов, не служат ли асанианцы истине -
двуликой Уварре, стоящей над всеми богами?
  - Уж не за ответом ли ты пожаловал ко мне?
  Сареван коротко рассмеялся.
  - Я целый час провел в храме Уварры. Он очень похож на другие.
  Разукрашен драгоценностями, задымлен ладаном, заполнен жрецами, для
которых нет другого бога, кроме золота. Божественный образ заставил бы
покраснеть даже девок из публичного дома Сувиена. И все же, несмотря на
все это, когда я поклонился и вознес молитву Аварьяну, меня поразила безум-
ная мысль. Мне показалось, что мои слова донеслись до Уварры. Это была
светлая Уварра и темный Ивурьяс в одном лице. И темнота была прекрасна,
магистр. Она взывала ко мне. Она предлагала мне мою силу, темную силу, от
которой я отказался и которая все еще во мне, и мне нужно только захотеть
освободить ее.
  - Нет закона, который запрещал бы богам лгать.
  - То же самое ответил и я, - сказал Сареван. - Но если я могу
чувствовать ложь, то могу чувствовать и правду. И в храме я чувствовал
правду.
  - Всегда приходится чем-то расплачиваться.
  - Конечно. И цена этого - жизнь моей матери и сердце моего отца. Я
отказался. Это было слишком легко, маг. Чересчур легко. - Сареван
перегнулся через стол. - Выбор делать трудно. Думаю, мне все же предстоит
сделать его. Я знаю, что ты к этому каким-то образом причастен.
  - А откуда ты знаешь это?
  Сареван нахмурился. Голова болела, и он обхватил ее руками.
  - Может быть, мною управляет мой бог: каков бы он ни был, но он
истинный бог. Может быть, я сошел с ума. Мне кажется, что я избран для
чего-то. Если только не для смерти в наказание за предательство.
  - Ты хочешь получить предсказание? - Я хочу добиться правды. Я отдаю
себе отчет в том, что сделал, и знаю, почему я это сделал. Но это выглядит
слишком гладко, маг. Слишком просто. Я думаю, мне кто-то помогал, и этот
кто-то не желает выдавать себя.
  Магистр поднял брови.
  - Неужели?
  - Конечно, - сказал Сареван, подавляя нетерпение. Тактика орудования
мечом творила чудеса среди асанианских придворных, но перед ним был маг,
к тому же в своем собственном владении. И Сареван осторожно подбирал
слова. - Посуди сам. В Асаниане приготовили ловушку. Принц угодил в нее
из-за собственной гордыни и лишился своей силы. Могущественный мастер
магии гнался за ним через две империи, но не смог найти его, и тем не менее
Глаз Силы нашел того, для кого он предназначался. Случайность? Может
быть. Или воля таинственных богов? Однако двум принцам на двух сенелях и
дикому коту удалось сбежать из самого сердца Керувариона, из-под
наблюдения Солнцерожденного, с предательством в душе. Они бежали, а
слухов об их побеге или об их предательстве не появилось и не было
признаков погони. Это вовсе не случайность. Это работа магов.
  - Или искусный обман.
  - Нет, - сказал Сареван. - Чтобы обмануть моего отца, требуется
большая сила. Сила и великая храбрость. И все же кто-то сделал это. Кто-то
сделал все, чтобы замести мои следы, чтобы освободить мне путь через весь
Керуварион.
  - Мы не единственные маги в мире.
  - Вы единственные маги, если не считать жрецов Солнца в Эндросе,
которые подчиняются крепкому правлению. И они никогда не стали бы
плести эту паутину: слишком отдает предательством по отношению к моему
отцу. Маленький принц - часть этого дела. Он признался мне, что не
руководит всем этим, но это не очень похоже на правду. Он не раб, он служит
только самому себе, и никому другому, однако в данный момент ему выгодно
изображать из себя лояльного заговорщика. Он не был бы лояльным по
отношению к человеку, к которому не испытывает даже притворного
уважения.
  - Ты видишь большие сложности в том, что является всего лишь судьбой,
случаем и заговором принцев.
  - Может, и так. Я сам принц и единственный сын. Я избалован. И прошу
снисходительности. - Сареван ослепительно улыбнулся. - У твоих людей
есть основания не любить моего отца. Он был слишком негибким по
отношению к ним. Он поставил условие: либо он будет править ими, либо им
придется покинуть его империю. Они выбрали изгнание. Теперь давай
предположим, - продолжал Сареван, - что кто-то из них придумал способ,
как одновременно отомстить ему и добиться мира. Заговор с целью
предотвратить эту войну, отнять у Солнцерожденного его наследника и в
конце концов, если уж на то пошло, заполучить назад свою собственную
страну. Солнцерожденный благополучно умрет, а кто-то молодой, хорошо
управляемый и бессильный, займет его место.
  - Логично, - сказал магистр.
  Сареван поклонился, принимая похвалу.
  - Моя душевная болезнь стала настоящей удачей. Я не просто оказался не
у дел; я оказался в долгу перед вашим заговором. Не находишь ли ты, что
настало время для правды? Невозможно платить, если не знаешь, кому ты
должен.
  - Если бы ты узнал, - поинтересовался магистр, - то хотел бы
заплатить?
  - Смотря что и кому. В этой паутине может скрываться намного больше,
чем мне позволено видеть. И она может привести к такой гнусности, которую
я не способен вытерпеть.
  - Тебе уже доводилось совершать гнусные поступки?
  - Я здесь, не так ли?
  Магистр гильдии улыбнулся.
  - Меня предупреждали, Солнечный принц. Твой отец признан
величайшим хитрецом Керувариона, однако найдется немало людей, которые
станут оспаривать это; они отдадут пальму первенства Саревану Ис'келиону.
  - И ты тоже?
  Улыбка мага стала шире.
  - Солнцерожденный не знает о том, что он прекрасен.
  - Зато он знает, что ни разу не предал истину.
  Воцарилась звенящая тишина. Магистр медленно произнес:
  - Для него никогда не существовало проблемы выбора. Я завидую его
уверенности. Хотел бы я, чтобы она была дарована мне.
  - Ни ты, ни я не являемся сыновьями бога.
  Магистр опустил голову.
  - Кое-что, принц, я могу сказать тебе. Паутина действительно опутывала
тебя. Я не скажу, что ты был ее центром. Для мира и для силы есть нечто
поважнее, чем парочка воюющих империй. И тем не менее твои поступки
вплелись в узор этого полотна.
  - И что это за узор?
  - Ты видел его.
  Сареван поднялся. Он оперся на руки, сдерживая гнев и заставляя себя
улыбнуться сквозь зубы.
  - Все, что ты сказал, было мне уже известно. Неужели ты рассчитываешь,
что я уйду удовлетворенным?
  Магистр взглянул на Саревана, остановив холодные глаза на его
разгоряченном лице.
  - Ты не был рожден для того, чтобы испытывать чувство удовлетворения.
  Я хотел бы объяснить тебе то, что ты хочешь узнать, насколько это касается
тебя, но я не могу. - Увидев, что разъяренный Сареван выпрямился, он
добавил: - Пока не могу. Я магистр гильдии. И могу приказывать моим
союзникам не больше, чем принц Аранос. Ни одному из нас это не дано. Я
должен поговорить с остальными и получить их согласие, прежде чем
раскрывать наши секреты.
  Сареван фыркнул от отвращения.
  - У кого вы позаимствовали этот ритуал? У магистрата Девяти Городов?
  - Любой народ севера подчиняется подобным законам. Сам император
Керувариона учитывает мнение своих лордов на совете.
  - Но в конце концов правит он, - сказал Сареван. - Итак, ты признал,
что я был частью происшедшего с самого начала. И ты уж прости меня, но я
чувствую, что меня использовали. И к тому же использовали дурно.
  Магистр развел руками.
  - Принц, это будет исправлено. Обещаю тебе.
  Сареван повернул руку ладонью вверх. Солнечный диск горел и сиял.
  - Поклянешься на этом?
  Магистр глубоко вздохнул, словно охваченный мрачным предчувствием.
  Но его палец коснулся Касара. Сверкнула искорка - магистр отпрянул.
  - Клянусь твоей силой.
  Кулак Саревана сжался. От прикосновения мага боль не усилилась, хотя
ему показалось, что старик побледнел и задрожал, словно ему досталось
больше, чем он ожидал.
  - Я принимаю твое обещание.
  - Оно будет выполнено, - сказал магистр. - Ты узнаешь истину,
насколько это будет возможно. Я посоветуюсь с моими соратниками. Когда
мы закончим, позволишь ли ты вызвать тебя?
  Сареван посмотрел на мага, подумал о его словах и о его чести и сказал:
  - Позволяю.
  
  Саревана ожидало подлинное чудо. Хирел вел себя не просто вежливо
после их стычки. Он был великодушен, как истинный принц. Он решил
простить Саревану даже самые обидные его слова.
  Простить самого себя Саревану оказалось намного сложнее. О том, что
произошло с Вуадом и Сайелом, ему рассказал вовсе не Хирел. Один из
придворных поведал об этом, охваченный восхищением, смешанным с
недоверием. Обритых наголо принцев поместили в императорскую темницу,
и спустя ночь и день, по истечении которых они оказались близки к безумию,
с минуты на минуту ожидая появления холостильщиков, появился Хирел и
предоставил им выбор: либо вольная жизнь и права евнухов при Низшем
дворе в дальних пределах империи, либо чин офицеров императорской армии
и военная служба, грозящая смертью в бою, но дающая возможность
восстановить свой ранг и снова завоевать благосклонность брата. Вуад нашел
выбор до смешного легким. Сайел, по слухам, колебался. Однако Сайела не
слишком любили в кругах Золотого двора. И он отправился вместе с братом
служить на восточных границах. Прежде чем уехать, они принесли великую
клятву верности своему Высокому принцу.
  Когда Сареван стал искать Хирела, оказалось, что он закрылся в гареме,
выполняя свой долг перед наложницами, которых у него было триста
шестьдесят. Сареван допускал, что ради такой причины ему придется
подождать. Но ему это вовсе не понравилось.
  Он бродил по своим покоям. Бродил по комнатам Хирела. Он выпил вина
больше, чем требовалось, и затеял шутливую, но жаркую потасовку со
Зха'даном, после чего почти решил, что Хирел заслуживает извинений.
  Вино оказалось крепче, чем ожидал Сареван. Оно подтолкнуло его к мысли
о том, что он должен сделать нечто из ряда вон выходящее. Оно заставило его
решиться.
  Сареван совсем потерял здравый смысл. Он оставил возмущенного, но
покорившегося Зха'дана в покоях Хирела. Для охраны ему хватало и Юлана.
  Они прошли через пустынные внутренние дворики, пересекли редко
посещаемый коридор. Сегодня нежные голоса не окликали его через скрытые
решетки. Сареван шел по новому для него пути, пролегавшему вдали от них.
  Золотой дворец состоял из двух миров. Внешний был наполнен мужчинами
и евнухами. Внутренний состоял из женщин и евнухов. Евнухи свободно
перемещались из одного мира в другой. Мужчина, не лишенный своего
мужского естества, мог проникать только в ту обитель, где являлся
полновластным хозяином, где находились женщины, принадлежащие только
ему. Во внешнем мире Сареван был чужаком. О внутреннем нечего было и
говорить. Женщины, которые находились там, никогда не видели неба, не
очерченного квадратом окна или стен. Они никогда не встречались с каким-
либо мужчиной, кроме отца, брата или хозяина, которого лишь немногие из
них могли назвать мужем, поскольку каждый из пятидесяти принцев имел
соответствующее его положению количество наложниц.
  Сареван уже усвоил, что каждая наложница мечтает о том, чтобы ее хозяин
женился, ибо, согласно обычаю, после этого он может распустить гарем. А
еще лучше для наложницы, если ей удается родить сына своему повелителю,
потому что после этого ее не только освобождают, но и наделяют правами,
почетом и могуществом придворной леди.
  Если бы Сареван не знал, что гарем - это настоящая тюрьма, он нашел бы
его не более странным, чем остальная часть дворца. Здесь господствовала
пресыщенность, здесь благоухали незнакомые притирания, здесь было
множество извилистых коридоров, напоминавших лабиринт. Роль
стражников выполняли евнухи, но евнухи высокие и сильные, сжимавшие в
руках обнаженные мечи. Черные евнухи. Северяне, лишенные бород, с
обритыми черепами и выразительными глазами, напоминающими коровьи,
темными, бесстрастными и непреклонными. Сареван ничего не значил для
них. Он был мужчиной и не имел права пройти.
  Он чуть было не повернул назад. Но, забравшись так далеко, уже не хотел
сдаваться.
  - Высокий принц встретится со мной, - сказал он. - Можете меня
задерживать. Моему мохнатому другу это вряд ли понравится. Трудно
представить, что он сделает в этом случае.
  Два меча весьма красноречиво опустились и замерли на расстоянии
протянутой руки от живота Саревана. Юлан глухо зарычал.
  Бронзовые клинки опустились на ладонь ниже. Сареван попытался
улыбнуться.
  За спинами евнухов открылась дверь. Появился, страшно взволнованный
асанианец. Не обратив ни малейшего внимания на стражников, с явным
нетерпением он позвал Саревана:
  - Пойдем, пойдем. Что ты тут прохлаждаешься? Время не ждет!
  Сареван застыл в замешательстве. Маленький евнух досадливо хлопнул в
ладоши.
  - Ты собираешься идти? Тебя ждут!
  Сареван взглянул вниз. Мечи дрогнули. Медленно, с трудом сдерживаясь,
чтобы не прикрыть свое нежное сокровище обеими руками, он протиснулся
между стражниками. Асанианец ждал его, с трудом сдерживая нетерпение.
  Каким бы размашистым ни был шаг Саревана, он с трудом поспевал за
своим проводником. Коридоры гарема слились в сплошное размытое пятно.
  По пути им никто не встретился; возможно, это было организовано
намеренно.
  Несмотря на ошеломление, Сареван задавал себе множество вопросов. Уж
не похитили ли его, словно умного дурака из непристойной песенки? И
теперь его навечно заточат среди женщин, сделав рабом каждого их желания.
  Он тихо засмеялся и сам удивился своему смеху. Уж слишком серьезно все
складывалось.
  Проводник втолкнул его в дверь, и он оказался в комнате, похожей на
остальные комнаты дворца. Помещение не слишком просторное, но и не
тесное. Низкий стол, гора подушек, развевающиеся шелковые завесы.
  Одалисок, ждущих его, Сареван не увидел и почувствовал разочарование.
  В комнате было вино. Он помедлил, вспоминая коварство Асаниана и
асанианцев, и понюхал жидкость. Она отличалась тонким ароматом и была
страшно кислой: по асанианским понятиям, великолепный напиток. Если в
вине и был яд, кислота безусловно убила его. Сареван налил себе кубок,
осушил его и прогулялся по комнате. Юлан, как более мудрый, устроился по-
королевски на горе подушек.
  За одной из завес было скрыто окно с решеткой. Сареван напрягся,
вспомнив о носилках и о том долгом безумном дне. Он сурово приказал себе
забыть об этом и выглянул через решетку на улицу. Внизу находился дворик.
  Он показался ему знакомым. Если бы кто-то стоял прямо под окном, и если
бы этот человек был высокого, по здешним меркам, роста и у него были бы
чудесные яркие волосы, а женщина или несколько женщин встали бы у
решетки, наслаждаясь приятным времяпрепровождением...
  Сареван медленно обернулся. Начал говорить - и тут же замолчал. Хирел!
  Хирел в платье и покрывале, с танцующими глазами, насмешливый,
сводящий с ума.
  Хирел был юношей, наделенным необыкновенной и почти девичьей
красотой. Однако ни у одного юноши не могло быть такой полной груди,
таких чудесных округлых бедер, окутанных шелком. Хирел никогда не ходил
так, как двигалось это создание, легко и изящно, восхитительно изгибаясь и
улыбаясь под своим покрывалом. Эта женщина была воплощением нежности,
но - ах! - как озорно она посмеивалась над ним, словно говоря: экая
нескладная деревенщина с челюстью, отвисшей до груди. Ее голова как раз
доставала ему до подбородка. Она стояла, смотрела на него и смеялась,
заливисто, словно птичка, радующаяся своему пению.
  Саревану пришлось сесть, потому что колени его подгибались и он ничего
не мог поделать. Он вцепился в Юлана и замер, улыбаясь как последний
идиот.
  Ее веселость прокатилась мягкой волной. Она стояла и улыбалась, глядя на
него. Сареван сказал:
  - Ты так похожа на...
  - Почему бы и нет? Ведь он мой брат.
  Ее голос. Он узнал его.
  - Джания!
  Она присела в реверансе.
  - Принц Сареван! Ты... выглядишь... намного импозантнее, когда нас не
разделяет решетка.
  Он не чувствовал себя таким высоким и таким неуклюжим с тех пор, как в
юности всего за три месяца вырос на целую голову. Его тогда мучило, что он
слишком долговяз, что руки у него чересчур длинные и худые, а нос сильно
смахивает на орлиный клюв. И все это заставляло его яростно краснеть, хотя
никто и не замечал этого.
  - Джания, - спросил он, - откуда ты узнала, что я здесь?
  Она указала на решетку:
  - Я тебя увидела. А потом услышала, что ты стоишь у дверей.
  - И позволила мне войти. - Он резко вздохнул. - Тебе не следовало
этого делать. Твои няньки сдерут с тебя кожу заживо.
  Джания надменно тряхнула головой, так же как это делал Хирел.
  - Нет, не сдерут. Еще до того как мне стало известно, что ты идешь, я
попросила брата разрешить мне поговорить с тобой. Он проявил мудрость и
разрешил. - Ее глаза заблестели. - Иногда бывает выгодно напомнить ему,
что если бы я родилась мужчиной, то не быть бы ему Высоким принцем.
  Сареван глупо моргал. Он уже познакомился с ее характером и восхищался
им, несмотря на то, что их разделяла решетка. Но тогда он не знал, кто она
такая. Неожиданно он рассмеялся.
  - Знал бы мой отец! - Теперь настала ее очередь удивленно молчать,
ожидая разъяснений. - Тебя могли бы отдать за меня. Отец собирался
попросить у императора Асаниана руку одной из его дочерей для меня.
  - У моего отца целый легион дочерей, - сказала она.
  - Но только одна рождена для золота.
  - Ты думаешь, что достоин меня?
  Это был поистине королевский поединок. Сареван растянулся на
подушках, снова превратившись в Саревана Ис'келио-на с его упрямыми
черными глазами и ослепительной улыбкой.
  - Твой брат признал меня равным себе.
  - А, - протянула Джания, - мой брат. Огонь всегда кружил ему голову.
  - Как, принцесса! Ты не находишь меня обворожительным?
  - Я нахожу, что у тебя избыток самомнения.
  Заметив его негодование, она рассмеялась, склонилась над ним,
перегнувшись через тело Юлана, яркая и бесстрашная, и провела пальчиком
по его бороде. Когда его лицо зажило, он сохранил ее, назло всем чисто
выбритым придворным. Сегодня утром Зха'дан украсил ее золотыми нитями,
потратив на это больше часа.
  - Ты прекрасен, - сказала она.
  - Правда? Неужто поэты изменили свои правила?
  - К черту правила.
  Она была немного опрометчива, произнося это. Она вела себя вызывающе
и попирала все законы. Сареван рассмеялся.
  - Осторожней, принцесса. А не то я безумно влюблюсь в тебя.
  - Я должна этого бояться?
  Прекрасные, смелые слова, однако они не значили для них ничего
конкретного. Казалось, Джания была не в силах совладать со своими
пальцами, которые вплетались в косички его бороды. Ни одна женщина, даже
его мать, никогда так не касалась его. Так жадно, так уверенно.
  - Золото - лучший цвет для его глаз, - сказал Сареван мечтательно.
  - Нет, черный, - возразила она.
  Они оба засмеялись. Ее грудь была полной, мягкой и соблазнительной. Ее
губы были медом и пламенем.
  Обруч жреца легко разрушал эти чары. Опасность не грозила Саревану. Он
испытывал лишь восхищение. Его разум помнил о том, что можно, а чего
нельзя, и его тело было более чем благодарно, узнав об этом.
  Золотые волосы Джании рассыпались и накрыли их обоих, словно плащом,
она не убирала их. Она превратилась в пламенную расплавленную бронзу.
  Под взглядом ее ясных глаз Сареван встал на колени и обнял ее обеими
руками за талию. Смеясь, он вырвал у нее поцелуй. И еще один. И еще.
  Он и сам не понял, что заставило его остановиться. Возможно, рычание
Юлана. Или странная тишина. Все еще стоя на коленях, закутанный в золото,
Сареван обернулся.
  Больше он никогда не смог бы перепутать Джанию с ее братом. Они были
очень похожи, но их разделял целый мир. Мир женщин и мир мужчин.
  Среди мыслей, кружившихся в его голове, выделилась одна - о том, что
видел Хирел со стороны. Его сестра, обнимающая мужчину, стоящего на
коленях. Ее платье, его кафтан и штаны сохраняли вполне благопристойный
вид. Однако ее покрывало было сброшено, волосы перепутались, а огненная
грива Саревана, казалось, позабыла о косичке. Несомненно, они выглядели
так, словно намеревались пойти дальше. И разве это не соответствовало
истине?
  Сареван встал. Джания не пыталась удержать его. Ее голос был спокоен.
  - Добрый день, младший брат.
  Хирел наклонил голову. Его лицо ничего не выражало.
  - Старшая сестра. Высокий принц.
  Сареван почувствовал себя слабым и одиноким. Вино, опрометчиво
выпитое им, тяжело давило на желудок. Тусклый огонь зарделся на его
скулах.
  Хирел был одет для визита в гарем: восемь платьев из легчайшего полотна,
перехваченные золотым поясом. Он выглядел спокойным, царственным и
невозмутимым. Его занятия даже не повредили позолоты на веках. Он сказал:
  - Ты, конечно, простишь меня, принц. Мне передали, что ты меня ищешь.
  Я буду ждать тебя в моих покоях.
  - Нет, подожди, - сказал Сареван. - Это не...
  У него ушло слишком много времени на то, чтобы собраться с мыслями.
  Хирел ушел. Сареван проводил его пылающим взглядом.
  - Проклятие, - сказал он. - Проклятие.
  - И еще раз проклятие, - добавила Джания. В ее голосе звучал все тот же
смех. - Мой евнух лишится за это клочка кожи.
  Сареван уставился на нее, едва слыша ее слова.
  - Ты предназначена для того, чтобы стать императрицей.
  - Что, мой евнух?
  Он не обратил внимания на ее безрассудство.
  - Знаешь, тебе не следовало затевать все это. Мы зашли слишком далеко.
  Это становится опасным.
  Его натянутость и чопорность отразились в ее глазах.
  - Ты предлагаешь другой выход?
  Сареван провел пальцем по ее лбу, щеке и подбородку. Черное дерево на
слоновой кости.
  - А ты согласна поразмыслить над этим?
  - Чего ты от меня хочешь? Я женщина. У меня вообще нет права голоса.
  - Думаю, это не так, принцесса.
  Джания запустила пальцы в его волосы и увлекла его на подушки. Но вовсе
не для любовных игр. Это настроение уже прошло. Она начала причесывать
спутанные пряди его волос, снова укладывая их в простую косу,
соответствующую его сану жреца.
  - Говорят, ты совершенно неискушен в высоких искусствах. Ты поклялся
избегать их. И все же ты настоящий мужчина.
  - Это все ты, - сказал он чистую правду.
  - Неужели? - Ее пальцы на миг замерли, а затем снова принялись за
прежнее занятие. - Если бы мой брат был женщиной, разве ты удостоил
меня хотя бы взглядом?
  Сареван повернулся к ней. Ее глаза были спокойны. Глаза льва.
  Царственные глаза.
  - Но он - не женщина. Зато ты - истинная женщина.
  - А ты- самое великолепное создание, которое я когда-либо видела. -
Джания легко и быстро поцеловала его, словно не в силах удержаться. -
Теперь иди. Мой брат ждет тебя.
  Сареван встал. Ее ладони лежали в его руках, и он поцеловал их.
  - Я смогу вернуться?
  - Не так скоро, как хотелось бы, - сказала она, - но сможешь.
  
  Хирел не ждал его в своих покоях. Как сказали слуги, его вызвали, и никто
не знал, когда он вернется.
  Саревану надоело выслеживать его. Может быть, следующая охота
закончилась бы не так рискованно, но вряд ли так же сладостно.
  - Если он ждет извинений, - сказал Сареван, обращаясь к своему коту и
Зха'дану, - то ему придется прийти за ними сюда.
  В постель он улегся рано. Отчасти в этом была повинна усталость. Отчасти,
как это ни парадоксально, его неугомонность. Стоило ему захотеть что-
нибудь сделать, как оказывалось, что это запрещено. А единственное, что он
желал получить немедленно, конечно, была золотая принцесса из слоновой
кости.
  Только сейчас Сареван осознал, к какому заточению сам себя приговорил.
  Перед ним была тюрьма, пусть обширная, пусть позолоченная и изящная, но
все же тюрьма. Он мог смущать своим надменным и экзотическим видом
членов совета империи, но права голоса на этих советах у него не было. Двор-
цовые интриги ничего не значили для него. Керуварион он покинул. Теперь
он оказался в хитроумной и очень уютной ловушке, загнанный в угол, словно
жеребец-сенель, очень ценный и очень буйный. Он даже не имел права
возмутиться своим положением пленника: он стал им по собственному
желанию.
  И подобно жеребцу-сенелю, запертому в стойле и оторванному от вольных
равнин и радостей битвы, он неизбежно оказался перед другой стороной
существования жеребца. Он замечательно укрощал себя. Никто не мешал ему
выполнять обязанности жреца в странствии: ему позволялось молиться и
соблюдать пост на девятый день. А Хирел, благодарение богу, находился в
отдалении, погруженный в обязанности принца. Женщины, голоса которых
слышались через решетки, интриговали и восхищали его, но едва ли
представляли собой опасность для его обета.
  - Я пропал? - спросил он Зха'дана.
  Зхил'ари сидел рядом с ним на кровати, слушая его рассказ о том, что
произошло в гареме.
  - Неужели она выглядит в точности так же, как маленький жеребец? -
спросил Зха'дан.
  - В точности, - ответил Сареван. Он помолчал. - Нет. Она так же
красива, вся белая и золотая. У нее то же лицо, что у него. Конечно, она
изящнее. Она настоящая женщина. Он был бы таким, если бы бог сотворил
его девушкой. Но... все же она отличается. Она не Хирел. Она - это она.
  Зха'дан понимающе кивнул. Его глаза потемнели.
  - Он нравится мне; я доставляю удовольствие ему, он мне. Нам хорошо
вместе. Но все же я не совсем... Я-не ты.
  Сареван отмахнулся от этого.
  - Я видел так много женщин, Зха'дан. Для принца это неизбежно.
  Династия существовала до него, и он обязан продолжить ее. Если женщина
не замужем, если у нее нет изъянов, если она способна родить ребенка, она
предлагается мне как надежда на продолжение рода. Даже то, что я ношу
обруч, не имеет значения. Это только запрещает забавляться, пока я не найду
свою королеву.
  - И ты нашел ее?
  - Не знаю! - Сареван закрыл лицо руками. - Я был полон вина и
обыкновенного упрямства. Однако никогда прежде мне не было так легко. И
я никогда не чувствовал себя настолько непринужденно. Мне было все равно,
что я делаю или чем мне придется заплатить за это; и тем не менее я вовсе не
спешил попробовать это. Это было похоже на то... как если бы мы оказались
за гранью мира и не осталось ничего, что могло бы потревожить нас там.
  - Магия?
  - Не магия, - криво улыбнулся Сареван. - Скорее, очарование. Она не
только красива, Зха'дан. У нее есть личность. Она как золотой орел, которого
посадили в клетку. Я мог бы освободить ее. Я... мог бы... освободить ее.
  И он погрузился в сон, унеся с собой эту поющую уверенность. Джания
оставалась с ним в его снах, и оба они были там свободны: он освободился от
своего обруча, а она - от своей вуали. Она была воплощением красоты. Она
сказала:
  - Если бы мой брат был девушкой, ты не удостоил бы меня и взглядом.
  
  Сареван медленно вынырнул из глубин сна. Он чувствовал в своих
объятиях теплое тело, слышал чей-то шепот. Сон во сне. Новый сон оказался
более хрупким, но на диво реальным. Он сонно поцеловал его.
  Вкус поцелуя оказался странным. Странно знакомым. Рука Саревана
скользнула в поисках округлости полной груди, но ничего не нашла. Зато
ниже выпуклость оказалась достаточно ощутимой.
  Пальцы Саревана сомкнулись. Он хотел разжать их. Хирел сонно мигал,
все еще во власти сна, но уже начиная хмуриться. Он был чересчур плотным
для сновидения.
  - Что ты здесь делаешь? - спросил Сареван резким от испуга голосом.
  Брови Хирела сдвинулись.
  - Ты знаешь какие-нибудь другие слова, кроме этих?
  - А тебе известны какие-нибудь другие шутки, кроме этих?
  - Разве я положил твою руку туда, где она лежит?
  Рука тотчас же отдернулась.
  - Я спал, - сказал Сареван.
  - А, - протянул Хирел. - Ну разумеется. И снился тебе явно не я.
  Внезапно Сареван расхохотался. Это было безумием, но он не мог
сдержаться. Это было просто невыносимо.
  - Ты завидуешь мне. Ты завидуешь ей.
  Хирел ударил его. Совсем не сильно, так что Сареван почти не
почувствовал удара. Хирел отвернулся от него, свернулся в комочек и стал
выкрикивать в стену:
  - Мужчина, у которого никогда не было женщин, - это
противоестественно. Принц в такой ситуации вызывает отвращение. Она
выполнила свой долг перед тобой; она сделала тебя опытным мужчиной. Ты
мой брат, ты равен мне, и мой долг не только способствовать этому, но и
поощрять это. Но я вовсе не обязан этому радоваться.
  - Хирел... - начал Сареван.
  - Она - жемчужина гарема. Мне не нужно спрашивать, понравилась ли
она тебе. Она во всей полноте познала искусства внутренних комнат; она
научила меня многому из того, что я знаю. И все время, пока ты лежал с ней,
я, принц крови, который по своему рождению должен был стать твоим
врагом и которого ты должен считать воплощением разврата и осуждать, - я
не мог успокоиться, потому что ты был с ней, а не со мной. - Хирел
прерывисто вздохнул. Это прозвучало как сдавленное рыдание. - Я дарю ее
тебе. Ты был рожден для нее, для ее красоты и женственности.
  - Асукирел, - сказал Сареван, и на этот раз Хирел не остановил его. -
Хирел Увериас, я не лежал с ней.
  - Ну конечно. Ты стоял перед ней на коленях и обнимал ее. А может быть,
ты овладел ею, как это делают жеребцы?
  На мгновение Сареван ослеп от ярости. Когда он снова обрел способность
видеть, Хирел был придавлен его телом, а на его щеке горел отпечаток
ладони.
  - Никогда, - процедил он сквозь зубы. - Никогда.
  Хирел не сопротивлялся. Сареван начал остывать, и ему стало мучительно
стыдно.
  - Прости меня, - сказал он. - Прости меня за все. За твоих братьев, за
твою сестру... за все.
  Хирел ничего не ответил. Его лицо застыло и было одновременно и
надменным и несчастным. Его кожа в свете лампы казалась мягкой и нежной
как у ребенка. После такого удара на ней обязательно появятся синяки. С
невероятной нежностью Сареван коснулся того места, где отпечаталась его
ладонь.
  - Выслушай правду, маленький брат. Джания очень красива. Я думаю, что
с радостью пожертвовал бы своим обручем и своими клятвами ряди того,
чтобы она оставалась со мной. Я с радостью сделал бы ее моей королевой. И
все же эта радость живет во мне не только потому, что Джания - женщина,
наделенная красотой и возвышенной душой. Я испытываю эту радость еще и
потому, что Джания - точная копия своего брата. - Хирел молчал. Сареван
горячо продолжал: - Я не могу быть твоим любовником, Хирел. Я не создан
для этого. Но к моей душе и ее желаниям Джания не имеет никакого
отношения. Хирел - это совсем другое дело. - Сареван сглотнул. - Боюсь,
я люблю тебя, маленький брат.
  Хирел резко отстранился от Саревана. Его глаза горели, щеки были мокры
от слез.
  - Ты не должен!
  - Вряд ли это от меня зависит, - сказал Сареван.
  - Ты не должен! - Голос Хирела сорвался. - Не должен!
  - Хирел, - сказал Сареван, протягивая к нему руки. - Львенок. Мы
можем быть друзьями. Мы можем быть братьями. Мы можем...
  Хирел оставался неподвижным в его руках. Он снова стал холодным и
слишком спокойным.
  - Мы ничего не можем. - Он не обращал внимания на слезы,
заливающие его лицо. - Я не сказал тебе правду. Пока я изображал из себя
ревнивого влюбленного, пришла весть. Его армии вторглись в Асаниан.
  Сареван нахмурился.
  - Этого не может быть. Он не стал бы...
  - Он сделал это. Ты должен умереть, и даже если бы я мог помешать
этому, то не стал бы этого делать. А обычай повелевает, чтобы казнью
королевских заложников командовал Высокий принц.
  Это еще не стало реальностью. Сареван пока еще не осознал полностью,
что его замысел провалился и все обстоит даже хуже, чем он опасался. Он
еще не понял, что война началась и что ему предстоит умереть. Реальной и
ощутимой была лишь боль Хирела. Он обнял его и принялся укачивать, не
говоря ни слова. Хирел не сопротивлялся: так глубока была его боль.
  - Твой отец, разумеется, не верит в то, что мы убьем тебя. Он ждет, что мы
отступим, испугавшись угрозы мести, что мы начнем торговаться, извлекая
выгоду из твоей жизни. И поэтому, - сказал Хирел, - ты должен умереть.
  - Завтра?
  Хирел задрожал.
  - Я не знаю. Клянусь всеми богами, не знаю.
  - У нас еще осталась эта ночь, - сказал Сареван.
  - Ты не веришь! - вскричал Хирел. - Ты думаешь, что мы не решимся
на это. Но мы решимся, Сареван. Я уверен в этом точно так же, как и в том,
что буду сидеть на Золотом троне.
  - Я знаю. - Сареван играл спутанными кудрями Хирела, любуясь их
непокорностью. - Я не боюсь смерти. Я даже не испытываю большого
сожаления. Мне только хотелось бы познать женщину. Хотя бы раз. В моем
собственном теле.
  Хирел отпрянул.
  - Я приведу ее к тебе.
  - Нет, - сказал Сареван, удерживая его. - Я не могу сделать это с ней.
  Даже ради продолжения моего рода, - а она забеременела бы. Хирел. Это
точно. Но я не могу оставить ее с наследником Солнцерожденного в самом
сердце Асаниана.
  - Я воспитал бы его как своего собственного.
  - Как твоего наследника?
  Хирел не ответил.
  Сареван вздохнул и едва заметно улыбнулся.
  - Вот видишь. И все же он превзошел бы любого наследника, которого бы
ты родил и которого провозгласил своим преемником. Ничто не смогло бы
остановить его. Мы, принцы варьяни, рождены, чтобы править. Мы не
терпим противников.
  - Да, - сказал Хирел. - Вы покоряете их. Вы заставляете их любить
себя.
  
  ГЛАВА 18

  - Сареван. Сареван Ис'келион. - За ним пришли? Так скоро? Он вскочил,
не успев открыть глаза, и яростно зашипел: - Не будите его. Не заставляйте
его делать это. Возьмите меня, и пусть все закончится.
  - Солнечный принц.
  Неужели в этом голосе прозвучало недоумение? Или, может быть, веселье?
  Сареван взглянул сквозь спутанные космы, упавшие ему на лицо, и отбросил
их назад. На него с большим интересом смотрел принц Аранос. Сареван
испытал облегчение, но все же напрягся.
  - Отлично. Ты можешь сделать это. Только не говори ему, пока все не
будет кончено.
  Аранос ничего не ответил. Разум Саревана медленно осознал то, что видели
его глаза. Комната с шелковыми драпировками исчезла. Вокруг него
вздымались каменные стены, мощные и ничем не украшенные, пол тоже был
из камня, а с высокого сводчатого потолка свисало несколько ламп. Ни одна
из них не горела. Свет, заливавший комнату, проникал через высокое круглое
окно - солнечный свет, яркий, но холодный.
  Сареван обернулся кругом. Постель была все та же, роскошная и
неуместная в этом суровом помещении, и на ней свернулся Хирел. Шрамы на
его боку и бедре уже затянулись, но все еще оставались мертвенно-бледными.
  Безжалостный свет делал их еще заметнее.
  На стене над его головой висел гобелен. Животные, птицы, дракон. Сареван
уже видел его прежде, но, потрясенный происходящим, был не в состоянии
вспомнить, где именно.
  Он снова взглянул в лицо Араноса. Принц появился здесь не один. Одним
из сопровождавших его был маг, одетый в фиолетовую мантию повелителя
тьмы. Другой оказался жрецом Аварьяна с косичкой и обручем; на его плече
устроился его спутник.
  Сареван застыл. Он вспомнил о том, что ему обещали, о разрешении,
которое он дал, и об участии, которое приняла в этом деле гильдия магов.
  - Кажется, - сказал он, - я должен начать все сначала. Доброе утро,
господа. Где же магистр гильдии, и что это за место?
  Аранос слегка поклонился, но на вопрос не ответил. Маг сказал:
  - Не угодно ли тебе последовать за нами?
  Верховный жрец Аварьяна из Эндроса не сказал ничего, но улыбнулся. Эта
улыбка подбодрила Саревана и в то же время испугала. Он совершенно
запутался и не нашел ничего лучше, чем спросить:
  - Я должен идти прямо в таком виде?
  - Пойдем, - сказал маг.
  Этим было сказано все. Путь показался Саревану долгим; в мрачном
каменном коридоре было холодно, то тут, то там попадались высокие окна.
  Где бы ни находилось это место, но только не в Кундри'дж-Асане. Слишком
чистым был здесь воздух.
  Сареван полностью обманулся в своих ожиданиях. От этого ему даже
захотелось смеяться. Его заговор, его предательство, его многочисленные
грехи - все это осталось в каком-то сне, который он почти забыл,
оказавшись здесь.
  Его спутники не отвечали на вопросы. Они вообще не желали говорить.
  После третьей неудачной попытки Сареван недовольно замолчал. Он не
привык к тому, чтобы им пренебрегали. Возможно, это был замок. От камней
и лестницы с узкими ступенями исходил дух крепости. В конце концов они
пришли в зал, похожий на большой парадный зал лорда: очаг в центре, пол,
выложенный каменными плитами, и стены, увешанные поблекшими
гобеленами. Но в отличие от парадного зала, здесь было пусто. Обрамленные
колоннами ниши вдоль стен, где люди обычно спали, играли и хранили свои
пожитки, а часто принимали женщину или двух, были темны. Здесь не было
ни собак, ни охотничьих кошек, ни соколов на шестах. Ни певцов у огня, ни
стражи у дверей, ни предупредительных слуг, готовых выполнить любое
желание сидящих в тепле.
  
  Сареван резко остановился. Он увидел магистра ордена магов. Он увидел
колдунью зхил'ари и ее внука, молча застывшего у ее ног. В этот момент в
зале собрались и жрец, и маг, и принц. Еще здесь была Орозия из Магрина, а
рядом с ней - тот, кого Сареван никак не ожидал увидеть: Орсан из Хан-
Гилена, волосы которого за неполных три года, прошедших с их последней
встречи, из огненных превратились в пепельные. Однако его тело оставалось
все таким же сильным, а глаза блестели, словно черные бриллианты на
смуглом бронзовом лице.
  Более полной компании для заговора собрать было невозможно. За
исключением...
  - Может быть, здесь недостает еще кого-нибудь? - спросил Сареван. -
Какого-нибудь императора или двух?
  - Достаточно тех, кто присутствует, - сказал Красный князь.
  Несмотря на воспитание, подобающее принцу, Сареван чуть не закричал от
обиды. Даже в минуты наивысшей строгости, даже наказывая своего
строптивого внука, князь Орсан никогда не выглядел так, как в эту минуту:
  холодный, сдержанный, чужой.
  Сареван выпрямился и расправил плечи, стоя перед ними.
  - Итак? Я получу ответы на мои вопросы? Или меня будут судить за мои
грехи?
  Их молчание сводило его с ума.
  Аранос заговорил первым, словно потеряв терпение при виде этого
спектакля.
  - Это не судебное разбирательство, принц.
  - В самом деле? - протянул Сареван. - Я пока еще не законченный
идиот. Я совершил убийство, применив силу мага. Я предал моего отца и мою
империю. Я продал душу своему злейшему врагу. Теперь я стою перед вашим
тайным могущественным союзом, после чего меня ждет неминуемая смерть.
  Вы явно не намерены отвечать на мои вопросы и не желаете удостоить меня
хотя бы минутной милости, чтобы я имел основания вести себя прилично. Вы
не хотите рассказать мне даже то, какие пышные поминки справите по моей
знаменитой красоте.
  Аранос взглянул на своих соратников. Они застыли, словно камни. Он
громко вздохнул.
  - Насколько мне известно, ты не совершил никаких преступлений, принц.
  Разве что считать преступлением желание мира.
  - Жрецы могли бы поспорить с тобой.
  - Ты грешил не больше других людей, наделенных плотью, - сказал
жрец, имя которого было окутано тайной его магии. В Эндросе его называли
попросту Байраном, что означало <жрец>. - Эти грехи тебе простятся,
можешь не беспокоиться. Но сейчас нас заботят другие дела.
  Он повелительно поднял руку. Орозия, опустив глаза, тихо подошла и
остановилась позади Саревана. Ему показалось, что на ее щеках блеснули
слезы, однако это вряд ли было возможно. Ее лицо застыло, словно каменное
изваяние, а камни не плачут.
  Он обвел взглядом весь кружок.
  - Вы даруете мне право сохранить сан жреца. Так даруйте мне и вашу
благосклонность. Скажите, что происходит? Я правильно понял, что это
заговор?
  - Именно так, - ответил Аранос. - Заговор магов. Приверженцев
гильдии и тех, кто к ней не принадлежит. Заговор света и мрака. Тех, кто
понимает, что война Солнцерожденного повлечет за собой одни разрушения.
  - И даже ты? - спросил Сареван своего деда.
  - Даже я. - Тон Орсана нисколько не потеплел. - Я, вырвавший жрицу у
Солнечной Смерти и усыновивший ребенка, которого она родила. Уже тогда
я понял, что он носит в себе зерна спасения мира и зерна его разрушения. Он
действительно сын бога. Истинного бога, воплощения жизни и смерти.
  Эти слова отнюдь не поразили Саревана. Он и раньше слышал их, но
впервые об этом было сказано так определенно. Он выпятил упрямый
подбородок, не желая сдаваться ни телом, ни разумом, и холодно произнес:
  - Ты и весь твой род считали Аварьяна величайшим божеством задолго до
того, как родился мой отец. Неужели теперь ты отречешься от собственных
убеждений?
  - Нет. Не больше, чем ты сам.
  - У меня вообще нет убеждений. Скорее я эгоистичен. Я не желаю быть
повелителем пустыни.
  - А еще ты любишь его.
  - Да! - вскричал Сареван с неожиданным пылом. - Я люблю отца. Я
думаю, он попал в собственную ловушку. Ему известно, что он делает и что
из этого выйдет, но он ничего не может изменить. В конце концов он умрет в
блеске славы, попирая ногами разрушенный Асаниан.
  - Этого нельзя допустить.
  - Конечно, нельзя. Однако теперь это случится. Он не остановится даже
ради меня. - Сареван злобно дернул себя за бороду. - Возможно, все мы
безумны. Если бы я достиг своей цели, то это всего лишь отсрочило бы то,
чего избежать нельзя. Я люблю наследника Асаниана; я люблю его как брата.
  Но он не покорится мне как правителю, так же как я не покорюсь ему. Мир
попросту не выдержит двух императоров, подобных нам.
  - Согласен, - сказал Красный князь. - А теперь наберись терпения.
  Поверь мне, нам еще предстоит вернуться к твоей дилемме; но сначала
выслушай меня.
  Он замолчал. Молодой зхил'ари поднялся со своего места. Как и Орозия, он
не смотрел на Саревана. Он принес теплое мягкое платье, которое Сареван
надел с радостью, хоть и стоял близко к огню. Кроме платья Зха'дан принес
стул. Сареван устроился на нем как можно удобнее и всем своим видом изо-
бразил терпеливое ожидание. В глазах Орсана сверкнуло что-то похожее на
улыбку. Спустя мгновение он сказал:
  - Как ты уже понял и как сказал принц Аранос, мы действительно
составили заговор. По правде говоря, мы сделали это с неохотой. Я не могу
сказать, кто из нас начал. Кажется, мы одновременно пришли к одному и
тому же заключению:
  Керуварион и Асаниан неуклонно движутся к столкновению, причем не
только вооруженному, но и с привлечением магических сил. Многие из тех,
кто владеет силой, приветствовали бы это: они с радостью ринулись бы в
последнюю битву за первенство. Свет столкнулся бы с тьмой, и на стороне
света стоял бы сын бога, а против него выступил бы культ богини и всех
богов, подчиненных ей. Однако очень немногие из нас понимали суть этого
явления. Настоящие мастера магии, а также колдуны племен всегда знали,
что это вовсе не война двух противоположных сил, а достижение равновесия.
  Я понял это не сразу и против воли, ибо это опровергало многое из того, что,
как мне казалось, я знал. Несколько лет назад я получил послание. И принес
его мне ты, Саревадин. Это был твой сон о крушении мира, повторявшийся
из ночи в ночь, так что в конце концов мы начали бояться за твой рассудок.
  Ведь ты никогда не обладал даром предвидения, зато твоя мать была
Пророчицей Хан-Гилена. Если бы подобное видение посетило ее, она не
стала бы скрывать его от нас.
  - У нее было такое видение, - сказал Сареван. - Она не отрицает этого.
  - Вот как? - спокойно произнес Орсан. - Я всей душой желал, чтобы
твой сон оказался всего лишь кошмаром, полуночными фантазиями мальчика
на заре возмужания. Но истина неизбежно, хоть и медленно открывалась мне.
  Я увидел то, что пришлось увидеть тебе. Я понял, что должен приложить все
мои силы для предотвращения краха. Сначала я побеседовал со жрецами,
которым всегда доверял. Затем встретился с Байраном из Эндроса, который
отправил меня туда, куда я никогда не поехал бы по доброй воле. Он послал
меня на встречу со своим двойником из гильдии, к тому, кто с самого
посвящения был его второй половинкой, сочетая свой мрак с его светом. Это
был черный колдун - тень белого заклинателя. Мы говорили, и говорили
очень долго, потому что ни один из нас не верил другому. Но наконец мы
пришли к соглашению. Мы решили сражаться вместе, чтобы удержать
Аварьяна в оковах, которые он сам наложил на себя еще до того, как был
создан наш мир.
  - Почему? - вскричал Сареван. - Почему мой отец не может это понять?
  - Он может, но отказывается сделать это. Во всем виноват я, ужасно
виноват. Я воспитал его для света. Я никогда не учил его понимать мрак. Не
научился он этому и у всех тех колдунов, которых покорил. Они обратились к
тьме, что вряд ли было мудро, поэтому он подавлял их. И когда гильдия
попыталась просветить его, он назвал это вероломством и выгнал магов из
империи.
  Горло Саревана болело от напряжения.
  - Говорят, - сказал он тихо и хрипло, - что Аварьян вовсе не его отец.
  Говорят, что ты пришел к его матери, воспользовавшись своей магией. Что
это ты дал ему жизнь.
  - Посмотри на свою руку, Саревадин. Загляни в свою душу. Что ты
видишь?
  - Золото, - признал Сареван, - и сомнение. Мой отец оказался не прав в
одном. А вдруг он ошибается и во всем остальном?
  - Любой человек может однажды впасть в заблуждение, даже если он
наполовину бог. Если этот человек велик, он может совершить великую
ошибку. Однако это ни в коей мере не умаляет его величия и не опровергает
его происхождения.
  Сареван опустил глаза. Его пальцы сомкнулись на обжигающем Касаре.
  - Но тогда как же нам быть? Что мы можем сделать?
  - У нас есть ты, - ответил Орсан, - и у нас есть наследник Асаниана.
  Сейчас это уже стало известно. Одного заложника недостаточно, но двоих
вполне хватит.
  - На некоторое время, - сказал магистр гильдии. - Это Сердце Мира,
скрытое место, известное только нашим магистрам. Я не скажу тебе, где оно
находится. Возможно, оно вообще существует в другом мире. И, конечно, ни
твой отец с его верными магами, ни колдуны, присягнувшие асанианскому
императору, не смогут отыскать тебя здесь и освободить.
  В мозгу Саревана появилась хотя и запоздалая, но почти успокаивающая
мысль. Он поднял голову.
  - Мой отец собирался сделать это? Он хотел забрать меня прежде, чем они
убьют меня?
  - Но мы опередили его.
  - Я мог бы воспротивиться. Я мог бы убить себя сам, чтобы остановить
его.
  - Да, ты мог бы. И это оказалось бы огромной жертвой и невероятной
глупостью. Нам удалось избежать этой опасности. Асанианский принц будет
спать до тех пор, пока мы не разбудим его. Тебе же мы предоставляем выбор.
  Сареван сидел неподвижно. Все напряглись. Он вспомнил разговор с
магистром гильдии. Случайность? Остатки былого предвидения, о котором
он даже не мечтал?
  Вряд ли. Все-таки полного согласия они не достигли. У более молодых
магов под внешним хладнокровием скрывалось пламя протеста. Сареван
натянуто улыбнулся.
  - Итак, мы подошли к основному. Вы замыслили это с самого начала, не
так ли? Вы следили за каждым моим движением, управляли каждым моим
вздохом. И все для того, чтобы я в конце концов оказался здесь перед вами.
  - Никто ему не возразил. Он откинулся на спинку стула. Он был почти
спокоен и отлично чувствовал себя здесь, в центре событий, ухватив наконец
истину. - А теперь скажите, о храбрые заговорщики, как нам разрешить
дилемму? Есть ли у вас выход? Я могу умереть. Тогда мой отец останется без
наследника. Вы будете защищать Хирела и, когда все будет кончено, даруете
ему царствие в руинах.
  - Мы можем убить его, - вмешалась колдунья зхил'ари, - а тебя
оставить в живых. Но мы не сделаем этого.
  Сареван содрогнулся. Ему не хотелось умирать. И все же он приготовился к
этому. Он был готов к этому, быть может, с тех пор, как сбежал из Эндроса.
  - Итак, Хирел остается жить. Я умираю. Могли бы вы убить меня быстро?
  - Нет, - сказал князь Орсан.
  Сареван лишился дара речи. Красный князь долго и пристально смотрел на
него. Сареван ответил ему таким же взглядом. Он не мог ничего прочесть в
этих глазах. Происходящее начинало пугать его.
  - Править будет только один император, - сказал Орсан спокойным
голосом. - Другой император не разделит с ним трон. Но, - добавил он, -
это может сделать императрица.
  Сареван уставился на него с недоверием и почти смеясь.
  - И это - верх всех интриг? Даже я знаю, что об этом не стоит думать. Я
могу жениться на любой из принцесс Асаниана, но у императора остаются
сыновья. Если, конечно, вы не собираетесь убить всех. Кажется, их сорок с
чем-то.
  - Пятьдесят один, - пробормотал Аранос. - Никто здесь не говорит об
их убийстве, даже мысли такой не было. Как не было и речи о твоем браке с
моей царственной сестрой.
  Это был хорошо рассчитанный удар, но Сареван едва почувствовал его.
  Если до сих пор в происходящем была хоть какая-то логика, то теперь и она
исчезла. Под упорными взглядами собравшихся он откинулся на спинку
стула. Он всегда быстро соображал. Многие говорили, что чересчур быстро.
  Однако еще никогда он не чувствовал себя таким тупым. Ему необходимо
понять, о чем они толкуют. Он не должен ограничиваться догадками. Зха'дан
вскочил на ноги.
  - Проклятие, да скажите же ему? Перестаньте мучить его. Скажите ему,
что вы хотите с ним сделать!
  Все молчали, Зха'дан хлопнул в ладоши. Сверкнули молнии, и он отпрянул.
  Будь для этого подходящий момент, Сареван улыбнулся бы. Но Зха'дан не
дал ему времени.
  - Это ты, дурак. Ты будешь императрицей.
  Сареван взорвался от хохота.
  Но никто не засмеялся вместе с ним. Тишина была оглушительной. Его
веселье померкло и улетучилось.
  - Это нелепо, - сказал он. - Я знаю, преображение возможно, хотя это
трудно представить. Но вы не можете...
  - Мы знаем, что можем, - сказал магистр гильдии. - Такое уже делалось
прежде. Так случилось со мной.
  Это было не просто нелогично. Это было безумием. Пораженный Сареван
сумел выговорить только:
  - Зачем?
  - Это было проверкой моего мастерства. Не самой великой и опасной, но
достаточно великой и опасной, к тому же нелегкой для разума.
  Сареван закрыл глаза. Когда он снова открыл их, ничего не изменилось. Он
подумал о женщине, которой мог бы остаться магистр. Он подумал о
девушке, которой мог бы стать Хирел, но это не принесло бы желаемого
результата из-за его пятидесяти братьев. И наконец, он подумал о себе, о
долговязом полукровке с орлиным носом, достаточно привлекательным для
мужчины, но в роли женщины...
  Сареван вцепился руками в стул и сжал его так, что дерево затрещало. Он
не мог отвести глаз от магистра, иначе лишился бы остатков мужества.
  - Это нелегко, - сказал магистр. - Это больно. Очень больно во время
превращения и после него. Но пророчества показали нам достоверно. Если ты
сделаешь это, если ты выйдешь замуж за Хирела Увериаса и родишь ему
ребенка...
  Он продолжал говорить, но Сареван перестал слушать. Это было даже хуже
смерти. Даже хуже потери магической силы.
  - Женщиной быть не так ужасно, - сказала колдунья зхил'ари. Ее глаза
блестели не то гневно, не то насмешливо. - Намного ужаснее быть
мужчиной. Оставаться мужчиной и править развалинами.
  - По крайней мере я мог бы...
  У Саревана перехватило горло. Он никогда не был похож на асанианцев,
которые каждый день благодарят богов за то, что они не сделали их
женщинами. Ему было известно, что женщины - такие же существа, как и
мужчины. Они не всегда так слабы, как принято считать, и не все из них
просто хорошенькие дурочки, которых мужчины балуют и оберегают. Он
знал свою мать, долгие часы провел с женщинами из ее гвардии. Он даже был
с одной из них. Почти. Он стал ею, когда, проникнув в разум Лиави, разделил
с ней бремя появления на свет ее дочери.
  Но действительно стать одной из них, предстать в этом обличье перед
отцом, матерью и родичами, перед всей империей... евнух не мог бы править.
  Именно это они собирались жестко и прямо довести до его сознания.
  - Это ложь, - сказала колдунья, с оскорбительной легкостью читая его
мысли. - Ты будешь женщиной целиком и полностью, во всех отношениях.
  Ты объединишь империи, ты уменьшишь разрушение.
  - Но остановить его мне не удастся.
  - То, что уже началось, - да, но после войны останутся не одни только
руины. - Она скрестила руки на груди. - Никого не удивит твой отказ. Что
бы ни случилось, ты будешь жить. И тебе не придется жить искалеченным.
  Мысль, уже не раз приходившая в голову Саревану, но безжалостно
исковерканная. Он сверкнул глазами.
  - Я уже и так искалечен. А быть женщиной - это все что угодно, но
только не увечье. Но я не создан для того, чтобы стать женщиной.
  - Мы можем это проверить, - сказал Орсан.
  Сареван подскочил.
  - Ты? Даже ты согласился бы на это?
  - Именно я это предложил, - сказал Красный князь.
  Сареван обессиленно упал на стул. Когда он проснулся, лишенный своей
силы, ему казалось, что весь мир рухнул. Но он и не подозревал, что этот мир
может рухнуть снова. А потом еще раз. И еще. Не ожидал он и того, что отец
его матери, его наставник и учитель, его кровный родственник собственными
руками разорвет мир на мелкие кусочки.
  - Почему ты считаешь, что это будет столь ужасно? - поинтересовался
Аранос. - Ты мечтал найти решение задачи. А решение довольно простое.
  Ты получишь свою империю и свой мир. Ты получишь моего брата, которого
любишь.
  - Согласится ли он? - спросил Сареван. - Захочет ли он меня?
  - Как ты можешь узнать, пока это не свершится?
  - Я могу спросить у него.
  - Нет, - сказал Аранос. - Это не входит в нашу сделку. Ты, и только ты
можешь выбирать. Никто не сделает это за тебя.
  Сареван горько засмеялся.
  - Вот до чего дошло, а? Я, и только я. Мужество или трусость. Мир или
война. Жизнь или смерть. Вы думаете, что знаете, чего хотите от меня. А так
ли это? Даже ты, магистр... разве ты знаешь?
  - Да, - твердо ответил магистр. - Мы не принуждаем тебя. Это
непростая магия и ужасная боль. Все твое тело будет разодрано на кусочки и
составлено заново. То же самое произойдет с твоим разумом и с твоей душой.
  Ты пройдешь сквозь солнечное пламя, медленно, невыразимо медленно, не
зная благодатного забытья.
  Сареван невольно содрогнулся. Но он сказал:
  - Вы говорите, что Хирел будет жить.
  - И твой отец тоже, - произнес маг, который все это время хранил
молчание.
  Сареван обернулся и взглянул на него. Маг говорил правду. Он сказал это
без радости, как будто из чувства долга, ради самой правды. Но он был
слугой тьмы. От его взгляда волосы на затылке встали дыбом.
  В этом взгляде таилось что-то чужое. Тьма. Холод, не знающий солнечного
тепла. И вплетенное в этот мрак одобрение, которого Сареван никак не
ожидал увидеть. Маг мирился с тем, что Солнцерожденный останется жив,
если равновесие вновь установится.
  - Ты лжешь, - сказал Сареван голосом, напоминавшим тихое рычание.
  - Но только не в этом, - возразил Байран, светлая сторона темной тени,
не лгавший никогда. Мирейн останется жив. Хирел будет жив. Война
кончится. Такой ценой. Такой дорогой ценой.
  Сареван сжался. Вот оно, его прекрасное гордое тело, только-только
проснувшееся для наслаждения объятиями женщины, единственной
женщины из всех существующих, которая все еще могла стать его женой и
его королевой. Он гордился этим больше всего на свете, если не считать его
магической силы, которую потерял. Так неужели он должен потерять еще и
это? Останется ли у него хоть что-нибудь?
  Мирейн. Хирел. Две объединенные империи. Ребенок. Они обещали это.
  Плоть от плоти.
  Даже если это будет плоть женщины. Он не боялся этого. Однажды он уже
родил ребенка.
  Все ждали. Сареван мог прочесть их мысли. Даже темного мага. Они не
станут презирать его, если он откажется от выбора. Орсан никогда не
испытывал этого, да и никто из них не испытывал. Магистр, с которым это
произошло, когда-то был женщиной и прошел в глазах мира путь от мень-
шего к большему.
  Сареван снова встал. У него подгибались колени, и он напряг их, найдя
опору в своем ужасе. От него требуют слишком многого. Он не способен на
это. Он принц королевской крови, опытный воин. Он готов умереть за свою
империю. Готов даже пойти на предательство ради ее спасения. Но в нем нет
самоотречения святых, чтобы пожертвовать всем, что у него есть, и
продолжать жить по-другому. Смерть пугала его, но она была концом. А это...
  - Я полагаю, - произнес его язык, спотыкаясь и заплетаясь, - что вы
должны сделать это сейчас же, пока никто из нас не струсил.
  Будь проклят его язык. Будь проклят. Никто не улыбнулся. Никто не
выглядел торжествующим. Орсан встал, и Сареван понял, что никогда еще не
видел деда таким старым, дряхлым и беспомощным.
  - Мы сделаем это сейчас, - сказал он.
  
  Саревана привели в пустую комнату с высоким потолком. Все окна
распахнуты, впуская холодный воздух. В центре каменный пол: плита из
камня рассвета покоилась на основании из камня ночи. Здесь камни света и
мрака существовали в равновесии. С Саревана сняли одежду, расплели
косичку и тщательно расчесали волосы; выпутали из его бороды золотые
побрякушки, вытащили изумруды из ушей, сняли с шеи обруч. Он лежал на
столе, обнаженный, как в день появления на свет, не чувствуя ни
напряжения, ни колебания. Он лишь слегка вздрагивал. Его кожа,
приготовившаяся к прикосновению холодного камня, не ожидала, что
почувствует тепло, как в жаркий солнечный день. Камень рассвета узнал, кто
был его предком; хотя стоял уже светлый день, он начал мерцать и вспыхнул
во всем великолепии утреннего неба.
  Благословенное забытье не раз спасало Саревана, но теперь ему было
отказано в этом. Его разум кричал и боролся, не в силах найти пути к
спасению. Его тело безвольно лежало там, куда его поместили. Он даже не
мог взмахнуть рукой в прощальном жесте.
  Маги стояли вокруг него, образовав круг теней на фоне яркого света,
льющегося из окон. Одна из теней наклонилась. Дед очень нежно поцеловал
его в лоб. Они не обменялись ни словом.
  <Останови меня, - пытался взмолиться Сареван. - Не дай мне сделать
этого>.
  Красный князь выпрямился. Его руки взметнулись. В них собиралась сила.
  Сареван закрыл глаза, глубоко и ровно дыша. Он все еще мог видеть.
  Колдовское зрение. Они даровали ему это, возможно, полагая, что проявляют
милосердие. Но они забыли.. какой горькой будет эта ясность.
  Мало-помалу его дыхание остановилось, а вместе с ним улетучился страх.
  Этим выбором он обязан не своему языку и не своему безумию. Это
свершилось в глубине его души. Мир не знал подобного выбора, сделанного
ради великого дела, и вряд ли это еще когда-нибудь повторится.
  <Аварьян, - взмолился Сареван, обращаясь к центру магической силы, -
возьми меня. Держи меня крепко>.
  Свет переплетался с мраком. Песнопения сплавлялись с тишиной. Маг и
колдун объединились в совместном творении.
  И в этом была красота. Справедливость. Равновесие. Совершенство. Сила,
способная изменять миры.
  Он должен помнить. Он поклялся, что будет помнить даже после того, как
сила возьмет его. Он должен запомнить правду. Но и память покинула его.
  Осталась только боль.
  
  Часть третья
ХИРЕЛ УВЕРИАС

  ГЛАВА 19

  Хирел мог допустить, что колдуны схватили его и унесли из Кундри'джа.
  Он с легкостью мог поверить, что стал заложником. Он даже находил
правдоподобным, что его тюремщики составляли заговор магов мира. Но
это...
  Сначала они не желали сказать ему, что сделали с Сареваном. А потом он
услышал крики человека в смертельной агонии. Его тюремщики, двое
молодых магов, один в фиолетовом, другой в сером, утверждали, что ничего
не слышат, что все тихо. Ему не удалось переубедить их. Когда он рванулся к
двери, их сила захлестнула его волшебной петлей и сковала невидимыми
цепями.
  Крики не ослабевали. Они разрывали ему сердце, лишали его рассудка.
  Они доносились отовсюду и ниоткуда, эхом отдавались в его мозгу.
  Пришла ночь. Стража сменилась. Теперь в комнате были мужчина и
женщина, старше и значительно сильнее прежних. Вместе с ними пришла
тишина. Они наслали на Хирела сон, а когда он сам пробудился, его ждала
холодная неиссякаемая ярость и то, что сами они называли правдой.
  Она подползла к нему медленно и мягко. Слишком мягко. Сначала Хирел
узнал, что маги сотворили над Сареваном какое-то немыслимое колдовство.
  Они надеялись, что это положит конец войне. И они убили его.
  - Нет, - сказала женщина. - Он не мертв.
  Он был хуже чем мертв. Хирел приказал отвести его к Саревану.
  Удивительно, но они послушались и привели его в комнату с почти царским
убранством, странную для этой суровой цитадели. Они подвели Хирела к
кровати и позволили ему взглянуть. Темное гибкое тело; поток волос,
напоминавших расплавленную медь.
  Тело. Разум Хирела сопротивлялся невозможному. Лжецы, все они лжецы.
  Перед ним лежал незнакомец. И этот незнакомец был женщиной.
  - Это Саревадин, - сказал маг в сером, не обращая внимания на ярость
Хирела.
  Она была так же великолепна, как Сареван. Она была огнем и черным
деревом, силой и нежностью в едином сплаве. Прежний орлиный профиль
сгладился, и лицо ошеломляло правильностью черт и красотой.
  Хирел повернулся к тюремщикам. Стража снова сменилась. Теперь в
комнате стояли самые высшие среди магов: князь из Хан-Гилена и магистр
гильдии магов. Он почти спокойно обратился к ним:
  - Сделайте его таким, как прежде.
  - Мы не можем, - сказал князь.
  - Вы должны, - потребовал Хирел все еще негромко, но настойчиво.
  - Это невозможно. - Магистр тяжело оперся на жезл, и не только потому,
что его ноги подкашивались от усталости. - Творение подобной магии таит
в себе опасность для жизни, даже если его пережить единожды. Второй раз
наверняка будет смертельным.
  - И все же снимите чары, - упрямо настаивал Хирел. - Измените его
снова. Я приказываю вам.
  - Нет.
  Не имело значения, кто это сказал. Теперь Хирел чувствовал неизбежность.
  И ненависть. Ненависть, такую же реальную, как этот профиль.
  - Вы заплатите за это, - прошептал он. Он отвернул от них свое лицо и
свой разум. - Выйдите вон.
  Они тут же повиновались. Хирел сидел холодный и застывший, ожидая с
нетерпением, достойным принца. Он ждал невероятно долго. Девушка, когда-
то бывшая Сареваном, спала. Иногда она шевелилась. Один раз с ее губ
сорвались какие-то слова. Ее голос звучал низко, но то, что этот голос
принадлежит женщине, не вызывало сомнений.
  Наконец Хирел понял, что она проснулась, почувствовал это каждой
клеткой своей кожи. Он осторожно отодвинулся.
  В течение долгого времени она не двигалась и не открывала глаз. На ее
лице ничего не отражалось. Когда ее веки разомкнулись, Хирел увидел
тусклые, затуманенные глаза. Очень медленно они прояснились. Ее руки
шарили поверх одеяла. Одна рука поднялась вверх. Девушка посмотрела на
нее, повернула ладонь. Там горело золото. Она сомкнула гибкие пальцы,
окидывая взглядом изящную и красиво вылепленную руку. Затем коснулась
бедра, подняла колено. Нахмурилась. Взглянула на свою ногу, не слишком
маленькую, но изящную и красивой формы.
  Долгое время она не решалась взглянуть на свой живот. Колебалась, а
может быть, испытывала страх. Она ощупала лицо и шею. Пробежала
пальцами по волосам. Словно ненароком коснулась груди и торопливо
отдернула дрожащие пальцы. Нахмурилась еще сильнее. Сжала губы.
  Наконец села, свирепо глядя на изменившиеся линии тела: высокие и крепкие
груди над узкой талией; нежную округлость бедер и то, что находилось в том
месте, где они смыкались; это было самым худшим. Она коснулась себя.
  Казалось, никакое чудо не могло изменить это тело. Оно само было чудом,
изумлявшим и пугавшим своим совершенством. В этом теле не было и
намека на мужчину, которым оно когда-то было. Все скрывалось под этой
прекрасной оболочкой.
  Девушка с неуклюжим изяществом встала, пробуя привести в равновесие
свое новое тело. Повела узкими плечами, качнула крепкими бедрами,
попыталась сделать первый, нетвердый шаг. Мало-помалу ее поступь
приобрела легкость, хотя в ней по-прежнему чувствовались усталость и
скованность.
  На стене висел отполированный щит, служивший зеркалом. Она взглянула
в него, что потребовало от нее немалого мужества. Медленно повернулась,
намотала волосы на руку и посмотрела через плечо на свою спину,
отражающуюся в зеркале. Дотронулась до того места на плече, где когда-то
находился глубокий шрам. Он исчез. Ее новое тело было гладким, лишенным
каких бы то ни было изъянов.
  Она стояла перед зеркалом и смотрела на свое лицо, касаясь рукой щеки.
  - Я не безобразна, - удивленно произнесла она. Вздрогнув при звуке
своего голоса, вызывающе повторила: - Я... не... безобразна.
  Хирел не успел понять, что двигается. Девушка обернулась, проворная как
кошка. Хирел задохнулся под силой ее взгляда. Ее глаза совсем не
изменились, они сверкали, словно черные бриллианты. Она оглядела его с
головы до ног и сказала:
  - Ты выглядишь по-другому.
  Хирел открыл рот от изумления. Смех вырвался из его груди; это, конечно,
было истерикой, и неверием, и чем-то удивительно напоминавшим
облегчение. Несколько мгновений она просто глядела на него и вдруг тоже
звонко и громко засмеялась, отдавая дань нелепости ситуации.
  Они кончили смеяться и обнялись за плечи, не спуская друг с друга глаз.
  Она была чуть-чуть выше его.
  Внезапно она застыла в его руках, и Хирел отпустил ее. Она отстранилась.
  Ее спина коснулась зеркала; она круто повернулась и принялась колотить по
полированному металлу и царапать его. Зеркало со звоном упало. Девушка,
дрожа, опустилась на пол, и облако блестящих волос окутало ее. Хирел
шагнул и дотронулся до нее.
  Он ожидал, что она снова отпрянет, но она не шевельнулась. Он сел на пол
рядом с ней, не говоря ни слова. Девушка не обращала на него внимания, и
он погладил ее волосы. Ушко, обнаружившееся под яркими прядями, было
восхитительным. Он поцеловал его,
Она с яростной поспешностью отстранилась.
  - Не смей жалеть меня!
  - Я еще и не начинал этого делать, - сказал Хирел.
  Его прямота заставила ее на мгновение замереть. Она отбросила волосы
назад.
  - Пока еще не начинал. Вот именно. Должно быть, я внушаю тебе
отвращение. Я совершила нечто невероятное. Я, которая была повелителем
жизни, любимцем самой природы, я позволила превратить себя в это.
  - В женщину редкостной смелости и красоты.
  - Не лги мне, львенок. Я чувствую твой гнев. Ты думаешь, что меня
обманули или вынудили к этому силой. Ничего подобного. Никто не
заставлял меня делать это. Я сама сделала выбор. - Она вскочила на ноги. -
Посмотри на меня, Хирел. Посмотри на меня!
  Хирел уже отдал дань красоте Саревана Ис'келиона. То, что он видел
теперь, было еще прекраснее: красота и необузданность, смешанные с
безрассудством отчаяния.
  - Я действительно зол, - признался он. - Они не имели права требовать
этого от тебя. Не то что требовать, даже думать об этом не смели.
  - Они ничего не требовали. Они даже пытались отговорить меня.
  - Ну конечно, - с усмешкой сказал Хирел. - Они предупредили тебя об
опасности, говорили о мужестве и перечислили все менее ужасные решения.
  Это был умный ход. Я восхищен.
  - Только такое решение сулило надежду на успех. - Она стиснула
кулаки. - Для тебя это не должно иметь значения. Ты можешь жениться на
мне, лечь со мной в постель, зачать ребенка, который станет залогом
будущего мира, и вернуться к своим наложницам.
  Хирел смотрел на нее. Она выглядела очень юной, что соответствовало ее
возрасту: с ее рождения не прошло и дня. Но Сареван Ис'келион по-прежнему
жил в ней. Он оставался в ее глазах, в манере держаться, в интонациях.
  - Я должен жениться на тебе? - спросил Хирел. - Со мной никто этого
не обсуждал.
  - Разве это необходимо? Для юноши с твоими навыками все должно быть
легко. От тебя не требуется любить меня. От тебя ждут только, что ты
подаришь мне сына.
  Хирел нахмурился. Она напряглась. Он нахмурился еще сильнее,
проклиная себя и свое непокорное лицо. Все пошло наперекосяк. Он
попытался осторожно подобрать нужные слова.
  - Ты слишком уверена в моих мыслях. Дитя Солнца. Как я могу
испытывать к тебе отвращение? Разве ты не стала еще прекраснее, чем
прежде? Может быть, я даже попробую заключить с тобой брак. В конце
концов, это логично.
  - Конечно, логично. Иначе я никогда не сделала бы этого.
  - Но мне хотелось бы, чтобы ты поговорила со мной прежде, чем отдаться
в руки магов.
  В его голосе она не услышала сожаления. Она почувствовала лишь упрек,
который он хотел бы скрыть. Блеск ее глаз предупредил его; он взглянул ей в
лицо, привлек к себе и обнял так крепко, что невозможно было
сопротивляться. Она не была слабой, безвольной женщиной. Она была
сильной и гибкой, словно пантера или стальной клинок. Воспользовавшись
ее замешательством, Хирел страстно поцеловал ее. Вкус ее губ не изменился.
  Он стал лишь чуть слаще, несмотря на ее сопротивление.
  На какой-то момент она словно окаменела и вдруг с внезапностью,
испугавшей их обоих, воспламенилась. Ее руки обвились вокруг него, тело
изогнулось. Ее нежность превратилась в огонь.
  Хирел рассмеялся, не в силах дышать. Она не стала смеяться вместе с ним.
  В ее глазах он увидел неистовство и нежность одновременно, а еще нечто
похожее на легкое безумие.
  - Леди, - сказал он. - Леди, я хотел этого, я мечтал об этом так долго,
так долго... О сияющая леди, мне кажется, я люблю тебя.
  Нежность улетучилась; теперь ее переполняли гнев и ярость.
  - Будь они прокляты, - прошептала она, - будь проклята их всесильная
магия.
  Он набрал в грудь воздуха, чтобы ответить. Чтобы возразить. Но она ушла.
  Хирел долго смотрел ей вслед. Вся она была как открытая рана, и боль
ждала ее, куда бы она ни повернулась. Боль поставила ее перед выбором;
боль сделала этот выбор и создала женщину из мужчины. Время излечит ее, а
он. Хирел, только мешает этому.
  Он медленно вышел из комнаты и побрел куда глаза глядят. Когда у него
появился спутник, он ничуть не удивился, как не удивило его и то, кем
оказался этот человек.
  Аранос был как никогда мудр, спокоен и полон поистине змеиного
сострадания.
  - Она женщина, брат, - сказал он, слегка улыбнувшись, - и подобные
настроения будут свойственны ей.
  Хирелу удалось сдержать свой гнев. Обуздать его. Приберечь до тех пор,
пока у него не появится сила владеть им.
  - Вы создали женщину. Но вы не уничтожили наследника
Солнцерожденного.
  - Конечно, нет, - сказал Драное. - Зато мы добились того, что ты
будешь жить и править не только Асанианом, но и Керуварионом.
  - Неужели вы в это верите? - спросил Хирел.
  - Разумеется, это потребует большого такта. Она была рождена мужчиной
и воспитана как правитель. Она не смирится с судьбой покорной женщины:
  гарем и рождение детей. Но ее тело поможет тебе. Оно поведет ее по тропе
женственности, оно покорится твоему господству. Подари ей ребенка и храни
ее и этого ребенка, и тогда она с радостью отдастся в твои руки.
  Хирел знал, что должен оставаться спокойным. В словах Араноса
содержалась простая мудрость, проповедуемая философами. Женщина -
порождение слабой природы, испорченного семени. У нее истинной цели,
кроме вскармливания детей, подаренных ей ее господином. И, конечно, как
утверждали мудрецы, она обязана доставлять удовольствие своему мужчине.
  То же самое могут делать и животные. И некоторые верят, что женщины
сродни животным. Ибо кто такая женщина, как не искаженное звериное
подобие мужчины?
  - Нет, - возразил Хирел. - Все это ложь и безумие.
  Аранос долго смотрел на него.
  - Ах, Асукирел, да ты влюбился.
  - Да, влюбился. Но не потерял способности различать ложь.
  - Тем лучше для вас обоих, если она вскружила тебе голову, -
бесстрашно сказал Аранос. - Только не забывай о том, кто ты такой. И о
том, какую выгоду принесет тебе этот брак.
  -Я не из тех, кто забывает.
  Аранос был слишком хорошо воспитан, чтобы коснуться Высокого принца
рукой, однако он поднял руку, преграждая Хирелу путь.
  - Так смотри же, не забудь. Все эти заговорщики думают, что одержали
великую победу. Варьяни считают, что получили Асаниан в лице его
наследника, робкого и уступчивого ребенка. Маги думают, что они нашли
способ приуменьшить силу Аварьяна и усилить собственное могущество. Но
я знаю, что ты далеко не дурачок, которым так часто прикидывался; я верю,
что победителем станет Асаниан. Если ты воспользуешься этой возмож-
ностью. Если, потеряв сердце, ты не потеряешь головы. На губах Хирела
заиграла медовая улыбка.
  - Моя голова в полной безопасности. Ты можешь быть уверен в этом так
же, как в собственном рассудке.
  Он обошел руку брата и ускорил шаги. Аранос, закутанный в свои мантии
и свое достоинство, не счел нужным следовать за ним.
  
  Здесь было настоящее гнездо магов. В поле зрения Хирела постоянно
маячил то один, то другой, хотя никто ни разу не подошел к нему после того,
как он расстался с Араносом. Он вышел за пределы крепости; большая ее
часть была высечена в настоящей скале, остальное построено на вершине
горы. Внизу лежала дикая скалистая пустыня и бескрайнее небо с облаками.
  Несколько горных пиков, покрытых снегом, возвышались над всем этим.
  Множество горных хребтов пролегали далеко внизу, образуя островерхие
ряды, черные и красные, серые и ослепительно белые. Никакой зелени.
  Никаких признаков человеческого существования.
  Из скалы бил источник с обжигающе ледяной водой. Еда появлялась
поводе магов, довольно сытная и обильная, хотя и не изысканная. Местные
повара не знали других блюд, кроме тушеного мяса без специй и вареных
зерен. Вино оказалось не намного лучше.
  Однако здесь были и свои преимущества: чистый воздух, великолепие
горных вершин и ночное небо, усыпанное огромными пылающими цветами
звезд, разбросанных на черном фоне.
  Маги нашли Хирела возле высокого окна, закутали его в мантию и
проводили в зал. После небесного свода комната с каменными стенами
показалась ему тусклой и тесной. Хирел с трудом вдыхал густой спертый
воздух.
  Все заговорщики собрались вместе. Вид у них был усталый; Красного
князя среди прочих не оказалось, и места для него не приготовили. Варьяни
устроились немного поодаль от магов, а Аранос расположился вместе с
группой колдунов. Они говорили очень мало.
  Дочь Солнца одиноко стояла возле огня. Распущенные волосы падали ей на
спину; платье было необыкновенно простым - белое с белым поясом. Обруч
Аварьяна исчез с ее шеи. Жрецы Солнца с сочувствием смотрели на нее, но
она со всей твердостью отвернулась от них. Она играла с язычками пламени,
словно со струйками воды, позволяя им лизать свои пальцы.
  Хирел устремился к ней. Ее взгляд заставил его остановиться. Это был
странный взгляд, холодный и сосредоточенный, без малейшей искорки
узнавания. Хирелу стало от него не по себе. Огонь не причинил ей вреда. Ну
конечно, ведь она родилась от пламени. Он испытал муку ее рождения. А она
даже не хотела знать.
  Хирел остановился рядом с ней. Он знал, что маги смотрят на них, но ему
было все равно. Он заговорил тихо, но не пытаясь скрыть свои слова от
остальных, очень разумно и обдуманно.
  - Леди, хотим мы этого или нет, но мы связаны друг с другом. Мы можем
сделать из этой связи нечто заслуживающее жалости и вызывающее
отчаяние. Но у нас есть и другая возможность: превратить все это в победу.
  - Вот так победа, - сказала она. Ее слова были полны горечи, но голос
звучал холодно и сдержанно. - Ты и все твои женщины. А я в оковах гарема.
  Удовлетворение Араноса было таким же ощутимым, как его рука на плече
Хирела, как его голос, благодушно шепчущий в ухо брата. Хирел отстранился
от него и произнес:
  - Было бы безумием выбрать это, моя госпожа.
  - Я уже сделала это.
  Он посмотрел на нее. На склоненную голову с блестящими волосами, на
тело, скрытое под одеждой. На руку, наполовину высунувшуюся из рукава, на
сжатые в кулак пальцы, дрожащие от подавляемой ярости.
  - Да, - сказал Хирел, - какая жалость, что чары не убили тебя, как ты
того желала. Но раз уж ты сама себя приговорила к дальнейшей жизни в теле
женщины, то проснись и пойми наконец, как ты прекрасна. Пойми, что ты
красивее всех, что я не могу заставить себя забыть о тебе, что я нахожу тебя
великолепной и желаю тебя.
  - Ну конечно, ты желаешь меня. Я женщина. А приданое мое - целая
империя.
  Хирел помолчал.
  - Быть может, дело во мне, - сказал он. - Вряд ли меня можно назвать
мужчиной твоей мечты. По меркам твоего народа я всегда буду оставаться
маленьким; моя кожа бледна, а под лучами солнца она желтеет. К тому же я
слишком молод для тебя.
  - Кто это теперь заговорил как глупец?
  Хирел развел руками.
  - Разве это глупость? Ты утверждаешь, что вызываешь у меня
отвращение. Поскольку это не так, значит, это я неприятен тебе. Неужели
твои маги промахнулись в своих расчетах? Неужели они создали женщину,
которая в состоянии любить только женщин?
  Она подняла голову. В ее глазах были гнев и ярость.
  - Посмотри на меня, - сказал Хирел. - Прикоснись ко мне. Что скажет
обо мне твое тело?
  Она соблаговолила посмотреть на него. Какое-то время он боялся, что она
не дотронется до него. Но она протянула дрожащую руку и погладила его по
щеке.
  - Оно поет, - прошептала она. - Оно поет о тебе.
  - Обо мне? Именно обо мне, а не просто о мужчине? Она вздохнула,
обуздывая злость.
  - О тебе, черт возьми. Я никогда... не... Я не хочу просто мужчину. Или...
  или женщину. Но тебя я хочу. Я хочу тебя всем сердцем.
  - Так же, как и я всегда хотел тебя, - прошептал Хирел. Затем он слегка
повысил голос. - Я чувствую отвращение вовсе не к твоему новому
обличью, а к тому, что с тобой сделали. Этого я никогда не прощу. Раз это
сделано и ничего нельзя исправить, я просто живу и жду, когда смогу
отомстить. И пока я жду, я хочу любить тебя. Хочу разделить с тобой весь
мир.
  - Если я соглашусь разделить его с тобой.
  - Но половина его и так принадлежит мне, моя госпожа.
  - А другая половина - нет. - Она улыбнулась.
  Это немного успокоило Хирела. Но он надеялся, что Аранос остается в
напряжении. Эта дерзкая улыбка была совершенно лишена кротости.
  - Ты освободишь своих наложниц, принц. Ты торжественно поклянешься,
что не возьмешь другую женщину ни в любовницы, ни в королевы. Иначе ты
не получишь меня.
  - Что касается наложниц, я могу согласиться. Но все остальное...
  - Поклянись.
  Хирел с трудом сдерживал гнев.
  - Ты должна быть разумной, моя госпожа. Ведь может наступить время,
когда ты больше не захочешь меня. Так неужели мне придется насиловать
тебя?
  - Ах вот что. Тогда договоримся по-другому. Если случится, что меня не
захочешь ты, я найду себе любовника.
  Хирел вскинул голову:
  - Нет, этого не будет!
  - Почему?
  - Это неслыханно. Это запрещено. Это оговаривается в брачном договоре.
  - Совершенно верно.
  - Я не понимаю тебя, - произнес Хирел с поистине героической
выдержкой. - Ты перенесла все это ради одной-единственной цели: вступить
со мной в брак. А теперь ты требуешь от меня уступки, на которую, как тебе
известно, я не соглашусь.
  - Не согласишься?
  - Я не нуждаюсь в тебе. Это ты нуждаешься во мне, иначе твоя жертва
бессмысленна.
  - Без меня ты погибнешь, твоя империя падет, а я останусь править.
  - Но кто поддержит тебя? - Хирел еще больше разъярился, потому что
его удар не попал в цель и нисколько ее не ранил. - Кто смирится с властью
женщины?
  - А кто посмеет протестовать? Я по-прежнему обладаю Касаром, а по
закону трон Керувариона принадлежит тому, кто носит эту метку. С
Асанианом будет, конечно, сложнее. Но я смогу править им и буду править. С
тобой или без тебя.
  - Тогда тебе придется убить меня своими собственными руками.
  - Или выйти за тебя замуж. На моих условиях. Я не буду твоей
толстобрюхой покорной рабыней, Хирел Увериас. И не собираюсь ждать
своей очереди наравне с остальными рабынями, оспаривая у них ночь твоей
милости. Если только ты не согласишься пойти на то же самое, что и я.
  Этого можно было ожидать. Она все еще думала как мужчина. Она еще не
научилась быть женщиной.
  Она не желала опускать свои дерзкие черные глаза. Глаза, пронзившие
Хирела в первую ночь их встречи; в них горело неповиновение законам
природы, расы и касты. Теперь она отказывалась следовать законам,
предписанным разницей полов. Ее голос прозвучал почти нежно.
  - Я знаю, что это трудно. Но вовсе не неслыханно. Моя мать поставила
моему отцу такие же условия.
  - Твой отец был жрецом, а не Высоким принцем Асаниана.
  - Ну так что ж? Неужели ты не способен на то, что сделал король
разбойников?
  - Я не желаю снисходить до этого.
  Она засмеялась. Это было мучительно, потому что в ее смехе не было
злости. Этот смех превратил сопротивление Хирела в раздражительность
избалованного ребенка.
  Ее смех знаменовал ее победу. Она нисколько не стыдилась того, что
избрала для себя; ничто в ней не напоминало скромной девственницы. Перед
всеми этими магами, пристально наблюдавшими за ней, она взяла в руки
лицо Хирела и поцеловала его в губы.
  Сердце его забилось, голова закружилась. Сареван, маг и жрец, дикий и
полусумасшедший, великан (что в общем-то не имело значения), никогда не
пугал его до такой степени. Принц всегда равен принцу, пусть один из них и
потомок бога.
  Это все еще был Сареван. По своей сути он мало изменился, достаточно
быстро придя в себя после великого изменения. И тем не менее
прикосновение девушки пробудило в Хиреле что-то похожее на панику.
  Принц равен принцу. А как быть с принцессой. Рожденной Солнцем?
  Она слегка отстранилась, наблюдая за его лицом. Под ее взглядом Хирел
вспыхнул. Она улыбнулась.
  - Мне кажется, я тоже люблю тебя, малыш. И не спрашивай почему.
  - Если боги существуют, - пробормотал Хирел, - то они смеются,
слыша тебя.
  - Да, смеются. - Она оторвала руки от его лица. В ее улыбке скрывалась
железная воля. - Но я отказываюсь выходить замуж за человека, который не
желает подарить мне полную свободу и ни в чем не хочет ограничить себя
самого.
  Хирел резко выдохнул.
  - Я никогда не говорил, что хочу ограничить твою свободу. Тебе не
требуется носить покрывало, и я не собираюсь запирать тебя в гареме. Ты
можешь даже носить оружие, - с трудом выговорил он, - хотя из-за этого
придется изменить законы Асаниана.
  - И все? - спросила она, нисколько не смягчившись.
  - Разве этого недостаточно? - Хирел знал, что нет. Ее брови сдвинулись,
и он тоже сверкнул глазами. - Я не могу приковать себя к тебе одной. Это
противоестественно. Я мужчина, я создан для того, чтобы породить
множество сыновей. Мои желания сильны, они не терпят отлагательства и
должны выполняться. Женщина тоже создана для того, чтобы рожать много
сильных детей; ее страсти менее сильны, ее потребности слабее, ее дух
повелевает ей любить одного мужчину.
  Девушка насмешливо улыбнулась.
  - Вот она, мудрость младенца! Признаюсь, мне почти жаль лишать тебя
иллюзий. Но, увы, это иллюзия, и поколебать меня она не может. Либо
ограничь себя, Хирел, либо дай мне свободу.
  - Значит, я должен буду воспитывать чужого сына как своего
собственного?
  - Только если ты потребуешь от меня того же самого.
  Он потряс головой.
  - Ты доведешь меня до безумия.
  Она даже не сочла нужным изобразить сожаление. Она просто ждала с
непреклонным видом. Она была не только самой прекрасной в мире
женщиной, но еще и самой упрямой, самой неразумной и сводящей с ума. И у
нее было самое великолепное приданое. Из всех мыслимых.
  Оно не стоило той цены, которую она за него назначила. Но какую цену
пришлось заплатить ей самой, чтобы предложить его?
  - В таком случае будь свободна, - выкрикнул Хирел. - Но не надейся,
что я признаю твоего ребенка.
  - Даже если он будет твоим?
  - Разве я смогу быть в этом уверен?
  - Ты будешь в этом уверен, - сказала она. - Я обещаю тебе.
  Она протянула руку, на которой пылало солнечное пламя. Хирел смотрел
на эту руку до тех пор, пока она не начала опускаться. Тогда он схватил ее.
  Поднес к губам. Поцеловал.
  - Госпожа, - сказал он, - что бы ни получилось из нашего рискованного
предприятия, но смерть от скуки мне не грозит.
  Теперь она выглядела так, как подобает выглядеть девушке: глаза
потуплены, вид скромный и застенчивый. При этом она, без сомнения, с
трудом сдерживала победную улыбку. Хирел не в силах был даже негодовать.
  Лицо Араноса оставалось непроницаемым.
  
  ГЛАВА 20

  Хирел предоставил магам заниматься устройством празднества, и они
прекрасно все организовали. Зал сверкал магическим светом: потолок был
усеян белыми и золотыми, голубыми и зелеными, красными и желтыми ис-
корками, похожими на драгоценные камни. На сером камне расцвели цветы и
обвились вокруг колонн, позади которых колыхались портьеры, вытканные
из света и тени, с изображениями, которые двигались и изменялись, стоило
лишь бросить на них взгляд.
  Хирел стоял возле негаснущего огня в окружении магов, одетый, как и
полагается принцу в день свадьбы, в восемь белых одежд, усыпанных
бриллиантами. Маги из гильдии стояли по двое: каждый служитель света со
своим темным братом. Среди них был и Зха'дан, раскрашенный, увешанный
побрякушками, с волосами, заплетенными в косички; он своим роскошным
нарядом затмевал само пламя, Зха'дан послал Хирелу ослепительную улыбку,
на которую принц едва ответил.
  Он взглянул на своего спутника. Аранос, неразлучный со своими жрецами,
у которых находился свиток брачного договора, занимал место почетного
сородича. Напротив них стояли князь Хан-Гилена и Орозия, а также магистр
гильдии. Они произнесли полагающиеся слова: ритуальный вызов и ритуаль-
ную уступку. Невесту они называли Саревадин. Странно было слышать это
имя в качестве женского. Можно было подумать, что императрица Элиан
специально выбрала это имя, чтобы оно подошло как сыну, так и дочери.
  Хирел привел в порядок свои взбудораженные мысли. Договор оказался
чрезвычайно длинным и сложным. Но суть его оставалась простой.
  Наследник Асаниана берет в жены наследницу Керувариона. Он дает ей
полную свободу, которую, в свою очередь, получает от нее. Когда он вступит
во владение наследством, он обязан разделить с ней свой трон; таким же
образом она обязана разделить с ним трон Керувариона. Их первенец
унаследует обе империи.
  Поставив свою подпись там, где было указано, Хирел выпрямился - и
застыл.
  По асанианским обычаям невеста не присутствовала на брачной
церемонии. После того как родственники невесты, исполнив положенный
ритуал, отдавали ее мужу, рабы отвозили ее в закрытых носилках в новый
дом. Там она праздновала свадьбу вместе с остальными женщинами гарема, в
то время как ее супруг делал то же самое в компании мужчин. Тогда, и только
тогда, ему позволялось увидеть ее: закутанную в покрывало, усыпанную
драгоценностями, окруженную богатым приданым.
  Невеста принца Асаниана тоже надела покрывало - белую сияющую
накидку, наброшенную на блестящие волосы. Ее платье было сшито по
северной моде, возмутительной для асанианских глаз: несколько рядов юбок,
белых и золотых, широкий золотой пояс вокруг тонкой талии и расшитая
золотом блуза. Украшения из золота и изумрудов, достойные сокровищницы
любого правителя, унизывали ее запястья, сверкали на шее и на лбу, пока-
чивались в ушах и вплетались в волосы. Но всего этого было недостаточно,
чтобы прикрыть ее грудь. На ее сосках, так же как на губах и веках, блестел
золотой порошок.
  Она взяла перо из окаменевших пальцев Хирела и написала свое имя рядом
с его подписью, сначала в соответствии с правилами Ста Царств, а затем -
по-асаниански. Хирелу пришлось прикусить губу, чтобы не опозориться,
засмеявшись в столь торжественный момент. Аранос побледнел. Даже князь
Орсан был несколько ошарашен ее появлением и ее самонадеянностью.
  Наконец, совершив брачную церемонию по законам Асаниана, они предстали
перед князем и жрицей, чтобы совершить ритуал Керувариона. Орозия велела
принести жреческий обруч Саревана, взяла его в руки, подняла вверх и
пропела на незнакомом Хирелу языке длинный гимн, завершившийся высо-
ким вибрирующим звуком. Ее руки опустились. Она очень торжественно
надела обруч на шею Саревадин. Дочь Солнца пыталась слабо
сопротивляться. Но князь сурово одернул ее.
  - Ты не должна отрекаться от своего призвания. Ты принцесса
Керувариона и продолжаешь оставаться жрицей Аварьяна. Так же, как это
делает твой отец. И как делали это другие королевы.
  Тогда она покорно склонила голову, подчиняясь, но не чувствуя себя
униженной.
  Хирел произнес слова, которые ему велели сказать, но стоило ему
закончить, как он забыл их. Это были только слова. А перед ним стояла
реальность. Рука, которую он держал, ничуть не теплее и не увереннее, чем
его собственная; голос, который что-то произносил, когда он молчал; глаза,
смелые и испуганные одновременно, и внезапное сияние улыбки. Он был
пойман. Околдован. И это он, принц, все подчинявший логике, обладающий
королевской волей!
  Он едва притронулся к свадебному угощению. По ритуалу жених обязан
был что-нибудь съесть и выпить. Они пили из одного кубка и ели из одной
тарелки. Она ела и пила за них обоих.
  Она зажигала все обращенные к ней взгляды. Даже холодный Аранос попал
в ее сети, ловил каждое ее слово и сникал, когда она отворачивалась от него.
  Севайин, вот как все называли ее. Севайин Ис'кириен, Дважды Рожденная
Дочь Солнца.
  Когда все кончилось, они остались наедине, запертые в комнате, где был
очаг, низкий столик с вином и сладостями и кровать, достаточно широкая,
чтобы на ней можно было устроить настоящую битву. Хирел не знал, куда
себя деть. Она, то есть Севайин (он должен был свыкнуться с этим именем),
несколько утратила свой хрупкий блеск. Она наполнила вином кубок и
протянула его Хирелу. Он отказался. Она задумчиво поиграла кубком,
сделала глоток, помедлила, отставила его в сторону.
  - Ты знаешь, что это еще не все, - сказала она. - Остается самое
трудное. Надеюсь, ты не растерял своего мужества. Потому что, - голос ее
дрогнул, - потому что я не думаю, что у меня оно когда-либо было.
  Она выглядела очень храброй, стоя здесь во всей своей красе и стараясь не
дрожать. Хирел доверился своему телу.
  Оно велело ему подойти к ней и обнять. А может быть, это она обняла его.
  Они прильнули друг к другу, словно дети. Тишину нарушила Севайин.
  - Мне это снилось, - сказала она.
  - И ты еще утверждаешь, что не обладаешь пророческим даром?
  - Я не пророчица. Я просто сумасшедшая. - Севайин уверенно
засмеялась. - И в довершение всего теперь мне нет спасения. Придется
начать познавать высокие искусства.
  - Я с восторгом обучу тебя им. - Хирел отстранил ее на длину вытянутой
руки. Она робко улыбнулась, и он ответил на улыбку. - Должен признаться,
что как любовник я опытнее с женщинами, а не с мужчинами. К тому же у
меня явная склонность к женщинам.
  - А у меня... явная склонность... к тебе. Она подалась вперед и коснулась
губами его губ. Ее руки нашли застежки на его одежде. Это был свадебный
наряд, и он с легкостью соскользнул с Хирела. Штанов на нем не оказалось.
  У Севайин захватило дух.
  - Ты снова вырос, львенок.
  - Как тебе повезло, - сказал он, - ведь никому не дано знать, когда в
тебе просыпается желание.
  Она опустила глаза и тихо сказала:
  - Это знаю я.
  Он коснулся ее, и она затрепетала. То, что сказал Хирел, было не совсем
правдой. Ее грудь напряглась. Он освободил ее от всего лишнего: от одежды,
ожерелий, нагрудных украшений. Расстегнул ее пояс. Юбки, одна за другой,
упали на пол. Их было девять. Он оценил эту иронию.
  Севайин сняла с себя другие украшения и струящуюся вуаль. Остался лишь
обруч да еще одна драгоценность - золотая цепочка вокруг ее бедер, тонкая
как волос, с изумрудной застежкой. Хирел протянул к ней руку.
  - Нет, не сейчас, - засмеялась Севайин, задыхаясь. Ее сердце гулко
билось. - Это цепочка девственницы. И снимать ее нельзя, пока ты не
превратишь меня в женщину.
  Она действительно была девственницей. А потом стала женщиной. Когда
Хирел пробил ее ворота, она громко закричала.
  От боли. От ликования. Эти чувства пели в его душе, творя великую и
удивительную гармонию, симфонию соединившихся тел. Он парил, сливаясь
с этой гармоний.
  А потом они оба ругнули без сил. Он положил голову ей на грудь. Она
вплела пальцы в его волосы. Биение их сердец мало-помалу замедлялось.
  Щеки Севайин были влажными, но слезы, которые по ним текли, вовсе не
были слезами горя.
  Рука Хирела блуждала по ее животу и бедрам и наконец наткнулась на
застежку цепочки. Золото соскользнуло на постель. Его пальцы продолжили
свой путь между ее бедер. Севайин вспыхнула, но слегка отстранилась от
него. Он уступил ее воле, и его рука замерла на ее бедре.
  - Хирел, - сказала Севайин спустя какое-то время. Повернув голову, он
поцеловал ее грудь. - Хирел, где ты был, когда маги творили надо мной свое
дело?
  Он поднял голову, недоумевая, почему она выбрала именно этот момент
для подобного вопроса. Но сразу же ответил ей:
  - Я был заперт в комнате, и никто не пускал меня к тебе.
  Она взглянула в его глаза.
  - Где ты был. Хирел?
  - Я же сказал тебе. Я... - Он осекся. Она прекрасно слышала его слова.
  Однако ей хотелось знать больше. - Меня заперли, но я слышал твои крики.
  А все утверждали, что стоит тишина.
  - Действительно было тихо. Я молчала. Хирел.
  - Но я слышал тебя, - продолжал настаивать он.
  - Ты слышал... - Она нахмурилась. Будь прокляты эти ведьмы с их
загадками. На ее губах заиграла улыбка, но Севайин спрятала ее. - Ты
находился в моем разуме. Ты и маги. С тех пор ты находишься одновременно
внутри моего разума и снаружи.
  - Но это же нелепость.
  - Разве у тебя были когда-нибудь ночи любви лучше этой? Или
необычнее?
  - У тебя к этому талант. И я опьянен тобой. Улыбка вновь расцвела на ее
лице.
  - А я люблю тебя, мой гордый принц. Но с моей магической силой что-то
происходит. Я уже давно подозреваю это. Все началось, когда среди своей
боли я обнаружила тебя, и твое присутствие облегчило мои страдания. А
потом что-то начало расти во мне; когда ты меня касаешься, это становится
сильнее. Я боялась поверить, боялась даже мечтать. Но теперь я знаю. Мы -
маги, Хирел. Мы оба. Он поднялся на колени.
  - Ты действительно маг. Я рад за тебя. Когда ты лишилась своей силы, это
было ужасно. Но я... ко мне это не относится.
  - Да ведь в тебе-то все и дело? - настаивала Севайин. - Ты был рядом
со мной, когда я потеряла свою силу. Ты был возле меня, когда я чуть не
умерла, и именно ты вернул меня опять к свету. Ты нашел Глаз Силы. И ты
почти подчинил его, но тут я его уничтожила. А потом мы полюбили друг
друга; мы вместе смотрели в лицо жизни и смерти. Каким-то непонятным
образом моя магия переместилась в тебя. И теперь она часть тебя.
  - Нет, - сказал Хирел. - Я могу поверить в невероятное, но не в
невозможное.
  Севайин сжала руки. Он так и не привык к ее силе, хотя помнил, кем она
была и кем всегда останется: прирожденным воином, подготовленным к
войне. Он взглянул в ее глаза и потерпел сокрушительное поражение.
  Все его чувства обострились. Он мог видеть сквозь камень, он слышал
звуки из запредельных миров. Его кожа ощущала мельчайшие частицы
воздуха. Он вкушал любовь, страх и радость. Он вдыхал аромат чудес.
  - Сила, - прошептала Севайин. Ее губы не шевелились. - Это сила. Я
думала, что потеряла ее, и хотела умереть.
  - Но ведь я не создан для этого!
  Она отстранилась. Хирел пошатнулся, ослепший, оглохший, бестелесный.
  Мало-помалу чувства снова вернулись к нему, только теперь они
притупились и поблекли, став самыми обыкновенными земными чувствами.
  Лишь Севайин, лежавшая рядом с ним, осталась яркой; ее лицо, освещенное
лампой, казалось призрачным видением, коронованным языками огня. С
огромной нежностью Хирел прикоснулся к ее щеке. Мощная волна силы
накатилась и обожгла его.
  Улыбка Севайин была и радостной, и печальной; в ней смешались тепло и
холод, пахнущие цветами. Огненными цветами, жгучими и сладкими.
  - О нет, любовь моя, - сказала она. - Ты создан для этого. Это пылает в
твоей крови. Ты - источник силы.
  - А, - сказал он уныло, но без злости, - значит, я спутник мага.
  Ее глаза сверкнули.
  - Ты намного больше, чем спутник!
  - Ну конечно. Ведь я твой господин и супруг.
  - И мой возлюбленный.
  Севайин принялась ласкать его, пока он не задрожал от удовольствия. Ее
радость рождала в его сердце сладостную песнь. Севайин снова обладала
прежней силой, растущей в ней, возносившей ее к небесам, увлекавшей
Хирела вместе с ней, кружившей в безумном танце. Она дотянулась до того
огня, который был в ней, направила на него свою силу воли.
  Хирел на ощупь преодолел стену ослепляющей боли и увидел, как она
сжалась в комочек на полу, ошеломленная и подавленная.
  - Искалечена, - сказала она. - Все еще... после всего...
  - Нет! - вскричал Хирел.
  Она едва слышала его.
  - Я была так уверена. Я знала. Моя сила вернулась назад. Она начала
возвращаться ко мне сразу после изменения, а ты - ее средоточие. Но боль
все еще со мной. А стены высоки как никогда. - Она подняла голову.
  Улыбнулась. - Я разобью их. Клянусь Аварьяном, Хирел, разобью.
  
  Красный князь снова куда-то исчез. Не видно было и Араноса. Маги не
пожелали сказать Хирелу, где он. Он мог только догадываться, как обстоят
дела, у него было слишком мало оснований делать выводы. Это тревожило
его. Война продолжалась, но на чьей стороне преимущество, маги
отказывались сообщать.
  Он не мог найти Севайин. Она присутствовала в его разуме, его тело
помнило о ней, как об огненной вспышке в ночи. Наступит время, обещала
она, и он узнает, как следовать за призраком в его урочище. Но пока еще он
не умел этого, а она хорошо спряталась. В нем на мгновение вспыхнул гнев,
ведь жена должна всегда находиться в распоряжении супруга.
  Но его жена делала то, что хотела. Так, и только так она поступала всегда,
даже находясь в этом безрадостном уединении.
  Что же касается Хирела, то он не мог делать ничего из того, что подобает
принцу. Вокруг были одни маги, которые не собирались прислуживать ему
как рабы; они лишь следили, чтобы он имел все необходимое. Он был
вынужден купаться, одеваться и развлекаться сам. В крепости находилась
библиотека, занимавшая огромную комнату со сводчатым потолком. Но ни в
одной книге не нашлось ответа на то, что происходит сейчас между
империями. Один из магов согласился провести с Хирелом несколько
поединков без оружия, но с ним невозможно было говорить о чем-либо,
кроме обхватов, бросков и выпадов.
  Наконец беспокойные блуждания привели Хирела в самый центр замка, в
зал силы, уже лишенный роскошного свадебного убранства. В очаге по-
прежнему горел огонь. Севайин сказала, что если он погаснет, то крепость
падет, ибо именно это пламя скрепляло каменные стены цитадели.
  Хирел сел напротив огня, выглядевшего как самое обычное пламя. Тепло
ласково окутывало его тело; танец огня успокаивал его гнев. Он закрыл глаза
и увидел, как в темноте замелькали искорки.
  - Если ты и есть сила, - сказал он, обращаясь к огню, - то служи мне.
  Скажи мне то, чего не хотят открыть мои тюремщики.
  - Достаточно ли ты силен, чтобы выдержать правду?
  Хирел посмотрел через плечо, ничуть не удивившись. Возможно, в этом
был повинен магический огонь. Магистр гильдии опирался на два посоха.
  Его мантия, цвет которой невозможно было определить при этом освещении,
казалась сотканной из серебряных и фиолетовых нитей, она мерцала, словно
императорский шелк.
  - Я должен знать, - ответил ему Хирел. - Асаниан повержен?
  - Нет.
  - Мой отец мертв?
  - Конечно, нет.
  - Может быть, я лишен моих титулов?
  - Ты ведь знаешь, что это невозможно.
  - Тогда, - сказал Хирел, - мне нечего бояться.
  Маг сел рядом с ним. Ну и ну, подумалось Хирелу, да ведь он молод. Но его
тело так искривилось и в нем чувствовалась такая боль, что магистр казался
глубоким стариком. Но меньшего он не заслуживал.
  - Действительно, - спокойно сказал он. - Такова моя расплата за
обладание магией. Когда-то я был очень красив, силен и на редкость
грациозен. Я танцевал в храме Шаваана в Эшаране, что в Девяти Городах.
  - Но ведь...
  - Да, это позволено делать только женщинам. То, что я сотворил с твоей
возлюбленной, я пережил и сам. И даже больше того. Всем, что у меня было,
я пожертвовал ради того, чтобы стать магистром магов.
  Хирел посмотрел на его разбитое тело, взглянул в его ясные глаза.
  - Какую цену ты хочешь получить от меня?
  - Не я, принц. Это сила. Это она распоряжается тобой по своему выбору.
  - Нет, магистр, выбор совершаю я.
  Магистр улыбнулся.
  - Возможно, так оно и есть. А возможно и другое. Разве ты не связан
нерушимыми узами с Дочерью Солнца? Разве ты не признаешь реальность
магии?
  - Волей-неволей, - сказал Хирел. Он сощурил глаза. - Расскажи мне
обо всем.
  Магистр склонил голову, затем поднял ее.
  - Быть может, в конце концов, это не так уж и ужасно. Это всего лишь
владение силой. Ты находишься вне твоего мира, принц, и вне твоего
времени. Там по-прежнему стоит осень; война только что началась. Мирейн
Ан-Ш'Эндор взял Кувриен. Зиад-Илариос объявил, что сам поведет армии
Асаниана и будет наступать до тех пор, пока его священная персона не
займет трон Керувариона.
  Хирел обнажил зубы в улыбке.
  - Какой скандал!
  - А разве нет? Однако это не идет ни в какое сравнение с тем скандалом,
который потряс нынче весь Асаниан.
  Хирел не поверил своим ушам.
  - Это правда, принц. Союз против нас, осмелившихся взять тебя в
заложники.
  Внезапно Хирел рассмеялся.
  - Попался, который кусался!
  - Только в том случае, если им удастся найти нас.
  - Удастся, - сказал Хирел. - Ты не повелеваешь всеми магами.
  - Верно, - согласился магистр. - Солнцерожденный сильнее меня. Но
если он примет предложение твоего отца, это лишь посодействует
выполнению наших намерений. Они могут найти нас, могут организовать
осаду, они даже могут взять нас приступом. Это не имеет значения. Ведь ты
здесь, вместе с твоей женой, которая носит наследника обеих империй.
  - И они будут сражаться вместе. - Хирел нахмурился. - Если только все
складывается вам на пользу, то почему твои маги не хвастаются этим?
  - Слишком рано, чтобы испытывать уверенность. Солнцерожденный
может отказаться от союза. Золотой двор может восстать против твоего отца.
  Сам Зиад-Илариос может решить действовать в одиночку, несмотря на свое
предложение Мирейну.
  - А мы, дети императоров, - сказал Хирел, начиная наконец понимать,
  - можем попытаться бежать от вас. Интересно, как поступит
Солнцерожденный, когда узнает, что стал отцом дочери?
  - Он узнает об этом. В положенное время. Когда это наилучшим образом
послужит всем нам.
  - Долго ли нам ждать, магистр? Долго ли вы намерены держать нас
взаперти?
  - Так долго, как это необходимо.
  - Так долго, сколько сможете. - Хирел поднялся. - Я должен бы
посочувствовать. Гнев императора падет на твой орден. Тебя, конечно,
беспокоит, что твои люди будут страдать, а принцы все равно будут
пользоваться полным доверием своих повелителей?
  - Это доверие прекрасно послужит нам всем, - сказал магистр.
  - Так доверься же нам, повелитель магов. Позволь нам присутствовать на
ваших, советах. Ведь мы - ваше главное оружие; неужели мы не имеем
права голоса, коль скоро речь идет о том, чтобы использовать нас?
  - Разве оружию дается подобная милость?
  - Разве оружие восстает против того, кто носит его?
  - Твоя жена не сделает этого. Она видела будущее и не предаст своего
пророчества.
  Хирел понял, что за этими словами кроется что-то еще.
  - Ты боишься ее даже больше, чем меня. Ты заключил договор отчаяния с
принцем, лишенным силы. Но рожденная в магии принцесса внушает тебе
новые опасения, ибо она может пренебречь прежними страхами и
безумствами. Это по твоей вине она испытывает такую ужасную боль при
каждом новом приливе ее силы? Это ты возводишь новые крепкие стены, ког-
да она сметает старые? - Хирел поднялся на ноги и смотрел на мага сверху
вниз с царственным величием. - Мы хотим, чтобы наши отношения
строились на доверии, и тогда мы сможем оказать вам намного большую
помощь. Однако, если вы будете обращаться с нами как с пленниками, мы
сделаем все, что в наших силах, чтобы вырваться на свободу.
  Магистр сидел молча, явно не испугавшись этой угрозы. Хирел тоже не
желал нарушать тишину. Наконец маг произнес:
  - Может быть, мы ошибались. Но мы всего лишь хотели оградить вас от
беспокойства.
  Хирел скрестил руки на груди и принял многозначительный вид.
  - Вы предпочли бы выслушивать сплетни и полуправду из уст наших
учеников? - продолжал магистр.
  - Здесь нет учеников.
  Магистр вздохнул.
  - Князь Орсан нас предупреждал. К сожалению, я не захотел
прислушаться к нему. Я не слишком опытен в ведении дел с принцами.
  - С юными принцами. С детьми, которые отказываются быть детьми. С
учениками, наделенными высокомерием мастеров.
  Маг улыбнулся.
  - Именно так. Высокий принц. Ты простишь меня?
  - Если ты будешь доверять мне.
  - Я попытаюсь.
  - Я узнаю, если ты не сделаешь этого. - Хирел отступил назад. -
Доброго тебе дня, мой господин.
  
  Хирел уже вышел из зала, как вдруг его словно ударило. <Жена, которая
носит наследника обеих империй>. Уже. Откуда они узнали?
  Ну конечно, они должны знать. Ведь они маги. Он кинулся бежать.
  Остановился, вспомнив о достоинстве принца. Послал его к чертям и
устремился на поиски своей жены, прислушиваясь к звукам ее присутствия.
  Это оказалось нетрудно, потому что его вела необходимость. Сидя на самой
вершине горы, Севайин взывала к орлам. Задыхающийся Хирел без сил упал
возле ее ног. У него не было боязни высоты, однако эта гора оказалась
невероятно высокой. Долгое время он не мог восстановить дыхание. Наконец
взглянул вниз и едва не лишился чувств. Вцепившись в равнодушный ка-
мень, он заставил себя открыть глаза. Перед ним была Севайин. Несмотря на
лютый холод, на ней были лишь обруч, штаны и пара браслетов. Ноги
оставались босыми. Закутав Хирела в свою накидку, она обняла его и
принялась согревать поцелуями.
  - Я умею говорить с ними, - возбужденно сказала она. - С орлами. Они
бронзовые, ты заметил? Они не знают своих белых сородичей.
  Хирел свирепо посмотрел на нее.
  - Ты собираешься предстать перед дворами обеих империй в таком же
виде, как перед этими орлами?
  Она проследила за направлением его взгляда.
  - Моя грудь не привыкла к одежде.
  - А ты хоть задумывалась почему?
  Сказав это, принц покраснел. Она пожала плечами.
  - Наверное, в этом нет ничего особенного. Может быть, у меня слишком
чувствительная кожа. А может, я просто еще не приспособилась, ведь другие
женщины привыкают к этому.
  - Да, постепенно, - сказал Хирел. - Примерно дважды по девять циклов
Ясной Луны.
  Воцарилось гробовое молчание. Севайин отстранилась, уселась на пятки и
взглянула на свое тело. Обхватив груди руками, она ощутила их тяжесть,
провела пальцами по едва заметной округлости живота. Заглянув внутрь себя,
она познала трепет новых чувств Хирела. Она подняла голову, и Хирел
прочел в ее глазах потрясение.
  - Я беременна, - сказала она. - Я действительно беременна...
  Она не могла поверить в то, что произошло с ней. Даже несмотря на то, что
знала. Даже несмотря на то, что вышла замуж за Хирела ради этого.
  Ее охватила дрожь. Хирел раскрыл полы плаща и молча прижал Севайин к
себе. Ее разум был отгорожен и пуст. Как же изменился Хирел за столь
короткий срок: не чувствуя ее разума, он блуждал наугад, словно
пораженный слепотой. Когда они были в разлуке, он намного легче
переносил одиночество. Но когда ее тело было рядом, а разум закрыт...
  Гнев вспыхнул в его душе, согревая его в порывах ледяного ветра. Значит,
вот какая жизнь предназначена ему! Быть калекой, когда ее нет рядом, и
чувствовать себя целым и невредимым только в ее объятиях. Жить ради
прикосновения ее руки и тосковать без этого прикосновения. Севайин
оттолкнула его.
  - Я не хочу, - сказала она. Ее голос окреп. - Не желаю! Я хочу снова
оказаться в моем прежнем теле. Я хочу быть тем, кем была рождена.
  Гнев Хирела превратился в ужас. Еще один шаг - и Севайин рухнет в
пропасть. Он видел, что она думает об этой возможности, стоя на самом краю
и сжав на груди руки, словно силясь разорвать ненавистную плоть,
превратившуюся в ее тюрьму.
  Севайин резко взмахнула руками. Она смеялась, и это было страшно.
  - И не только я одна, мой супруг. В этом-то вся суть. Теперь я знаю,
почему многие мужчины так ревностно следят за тем, чтобы их женщины
были заперты в клетках. Мы слабы. Мы хрупки. Мы неблагоразумны. Но мы
обладаем могуществом. Ибо без нас не было бы и вас. И без нашего согласия,
полученного по доброй воле или по принуждению, никто из вас не смог бы
похвастать сыном.
  - Но ведь наше согласие тоже требуется, - сказал Хирел, делая
осторожный шаг вперед.
  Севайин качнулась назад. Его сердце замерло. Она улыбнулась.
  - Ну и согласие! Всего несколько мгновений удовольствия - и вы
свободны. А женщина страдает дважды по девять циклов Ясной Луны; ее
боль становится все сильнее, превращаясь в конце в смертную муку, и часто
приводит к смерти.
  - Но не всегда. Намного чаще она оборачивается великой радостью.
  - Может быть. - Севайин отбросила с лица непокорные рыжие пряди. -
Я уже пережила это однажды, Хирел, но тогда я могла найти спасение в моем
собственном теле. Я не перенесу это снова, не имея подобного выхода. Мне
не выдержать. Я была создана для охоты, для битвы, для встречи со смертью
от острого клинка или ядовитых зубов - короче, для мужской доблести. А не
для этого.
  - Я никогда не замечал в тебе трусости.
  - Да, мне страшно. Ведь я женщина. - Она наклонилась к нему. -А
ты- храбрый и доблестный принц. Вот и вынашивай этого ребенка.
  - Я не могу.
  - О, разумеется. Ты избегаешь даже мысли об этом.
  - Севайин...
  - Севайин! - с издевкой повторила она. - Севайин, которая когда-то
была Саревадином. Теперь былая красота уничтожена, и приходится
смотреть в лицо суровой реальности. Эта игра прекрасно началась. Я
получила тело, о котором страстно мечтало мое прежнее <я>; я смогла
наконец стать твоей возлюбленной; во мне неожиданно возродилась моя
волшебная сила. Тебе не кажется, что я достаточно заплатила за все это? Не
пора ли мне остановиться и снова стать тем, кем я была прежде? Я даже могу
без страха думать о войне. Все, что я делала, не смогло отсрочить ее, не то
что прекратить.
  - Ты хочешь покинуть меня, Вайин?
  Она наконец отскочила от края и бросилась на Хирела. Он опрокинулся на
спину. Она неистовствовала, она смеялась; она упала на камни рядом с ним,
прижав кулаки к глазам и размазывая слезы.
  - Наверное, ты презираешь меня.
  Хирел нежно взял ее за руки, отвел их от лица и прижал к своей груди.
  - Я люблю тебя.
  - Одному богу известно почему.
  - Да.
  Он поцеловал ее в соленые от слез губы. Она отдернула голову.
  - Таким ты мне нравишься больше. Со мной ты становишься свободнее.
  - Это оттого, что ты свободнее со мной.
  - Не я, а мое тело, в котором я заключена.
  - Но ведь тело принадлежит тебе так же, как и разум.
  - Разве ты не понимаешь? - Севайин взглянула ему в глаза. - Ты
любишь меня, потому что таково предначертание магов. Я хочу тебя, потому
что они наложили то же самое заклятие и на мое тело.
  - Ни один маг на свете не способен заставить человека любить, - сказал
Хирел. - Мое тело тянулось к тебе с момента нашей первой встречи, когда я
увидел твое разбойничье лицо и ужаснулся твоей необычайной наглости. А
некоторое время спустя ты завладела и моим сердцем. - Севайин
усмехнулась. Он спокойно и твердо взглянул на нее. - Да, я отдал тебе свое
сердце. Не умаляй моего дара.
  - Ты безнадежен. - Она высвободила руки и сомкнула их у него за
спиной. - Нам обоим необходимо уладить дела с магами.
  - Верно, - сказал Хирел. - Только обещай мне, Вайин, что не начнешь
этого без меня.
  Севайин заколебалась. Хирел настойчиво смотрел на нее. Наконец она
медленно произнесла:
  - Если смогу.
  - Сможешь.
  Она сжала губы и ничего не сказала. Хирел поднял ее на ноги.
  - Давай возвращаться в нашу тюрьму. - Нам уже приходилось иметь
дело с оковами, правда?
  Она повела его вниз с вершины, цепкая, как горная кошка, и бесстрашная,
как умалишенный. Ей посчастливилось, что Хирел любил ее до безумия. Будь
по-другому, он всем сердцем возненавидел бы ее за то, что она сумела
одержать над ним верх.
  
  ГЛАВА 21

  Стены главного зала иногда казались голым камнем, иногда были затянуты
гобеленами, иногда становились окнами в чужие миры. Миры очень
странные или до странности знакомые; миры, которые были адом, и миры,
стремительно летящие в глубины сверкающей пустоты. Но ни один из них не
был миром Хирела, в том числе и тот, что раскинулся под этим сверкающим
безлунным небом.
  Севайин училась изменять миры, вызывать новые видения и воскрешать
старые. Это помогало ей убить время и питало ее силу. Это отвлекало ее от
более опасных предприятий: лазания по горам, управления облаками или
поединков с магами на мечах, на шестах или врукопашную.
  Однажды солнечным холодным днем, похожим на все остальные, Хирел
нашел ее созерцающей какой-то мирный уголок: яркую зелень, цветы,
пестрых птичек и водопад. Ее глаза были полны нежности.
  Хирел опустился рядом с ней на корточки. Севайин пришлось расстаться
со своими мужскими штанами, без которых она сама себе казалась голой.
  Вместо них она надела платье цвета утренней зари, оттенявшее ее темную
кожу и подчеркивавшее ее формы. Она утверждала, что стала неуклюжей, но
на самом деле не потеряла своей грации, которая просто приобрела другое
качество: из пантеры-охотницы она превратилась в царицу диких юл-котов,
ожидающую потомства.
  Рука Хирела скользнула по ее округлившемуся животу. Он ощутил
приветственные толчки и рассмеялся, потрясенный этим чудом.
  - Наш малыш узнаёт своего отца.
  - А что, если это не он, а она? Ты откажешься от нее?
  - Я ее страшно избалую.
  Хирел коснулся легким поцелуем краешка губ Севайин. Она не
отстранилась, но Хирел почувствовал, что она слишком озабочена, чтобы
испытывать желание. Она сказала:
  - Они будут прятать нас здесь в течение всех восемнадцати циклов Луны,
если, конечно, смогут. А потом воспользуются нашим ребенком в своих
целях.
  - Это только их мечты, - спокойно сказал Хирел.
  Он старался не думать о том, что чуть больше половины этого срока,
проведенного здесь, подвели его близко к опасной черте. А они с Севайин
должны были сломаться. Она обожгла его взглядом.
  - Ты еще не слышал последние новости? Мой отец вернулся к прежним
разбойничьим штукам: то он как ураган проносится через весь восточный
Асаниан, тесня войска твоей империи; то делает вид, что отступает, и его
преследователи попадают прямо в середину армии; то он просто завоевывает
территории, потому что само его имя вызывает ужас. И, представь себе,
счастливый случай всегда помогает ему скрыться от воинов твоего отца.
  Послам Зиад-Илариоса пришлось очень постараться, прежде чем им удалось
наконец найти его. Солнцерожденный заставил их прождать несколько дней,
пока он принимал капитуляцию одного из баронов, давал отдых своим людям
и делал набег на крепость, которая не желала сдаваться. Когда он все-таки
соблаговолил принять своих гостей, то даже не выслушал их. Он отказался от
предложенного союза.
  <Мой сын в безопасном месте, где никто не осмелится тронуть его, -
сказал он. - И я подарю ему весь мир>.
  Хирел молчал, но не потому, что был удивлен. Это боль его лишала дара
речи. Боль Севайин. Ее мука превратилась в гнев.
  - И вот тогда, - продолжала она, задыхаясь, - он начал настоящее
завоевание Асаниана. Все, что было раньше, оказалось лишь прелюдией. С
гор хлынули армии северян. Равнины Ансаваара затопили армии южан. Зиад-
Илариос окружен, и они теснят его все дальше и дальше, продвигаясь к
столице.
  - Но ведь сейчас зима, даже здесь. Пойдут дожди...
  - Не пойдут. Небесами правит Аварьян. Маги говорят, что мой отец
причастен к этому. Его мастера погоды сильнее мастеров Зиад-Илариоса, да и
сама земля является его союзником. - Она поднялась на ноги. - А мы
сидим здесь, покрываемся плесенью.
  - Мы растим нашего наследника.
  - Наследника чего? В одном мой отец поступил мудро: он почти не
использовал свою силу после того, как прогнал с неба несколько туч, чтобы
они пролились дождем за пределами Асаниана. Ему достаточно его армий и
его полководческого искусства, которое способно поддерживать единодушие
не только в пределах всей империи. Но зато твой отец дал волю своим магам,
большинство из которых - черные колдуны, злобные и полные ненависти к
сыну Солнца. Даже сейчас их магистру с трудом удается сдерживать их. Пал
город Имурьяз, погибли все его жители; стяг Аварьяна реет над пустотой. И
это только начало.
  Хирел знал Имурьяз. Его называли Городом Пряностей, потому что в этом
месте, где сливались в Великий Поток горный Ороз'уан и бегущий из
пустыни Анз'уан, соединялись три великие южные дороги. Рынок этого
города был воротами в край пряностей, объединявшими юг и запад.
  Относительно Имурьяза был заключен договор: никто не имел права вести
войну в самом городе и вокруг него, здесь запрещались всяческие распри.
  Этот город находился ужасающе близко от Кундри'дж-Асана.
  - Стерт с лица земли, - сказала Севайин, - раздавлен столкновением
сил. И я склонна предположить, что один или два мага причастны к его
разрушению.
  Хирел вскочил на ноги и обошел зал, шагая все быстрее и быстрее. Он в
западне. Запертый и беспомощный, он сидит здесь, пока рушатся города и
варвары уничтожают плоды тысячелетних трудов. Варвары с обеих сторон и
маги, извечные маги. Даже его отец сбросил сословные путы и встал на
защиту своей империи, заняв место, где должен бы находиться Хирел. Но
Хирел не смог занять это место, потому что кучка предателей держит его в
темнице.
  - Сколько еще? - вскричал он, охваченный яростью. - Сколько будет
длиться падение Асаниана? Насколько близок я буду к безумию, когда они
отпустят меня?
  Он резко остановился перед Севайин. Ее лицо казалось темным неясным
пятном. На этом порождении колдовства он женился и лег с ним в постель.
  Рука Хирела казалась белой на фоне темной тени Севайин. Ребенок,
растущий в ее утробе, будет похож на нее: он будет чужаком, неведомым при-
шельцем, имеющим мало человеческого. В старину им пришлось бы
избавляться от него, чтобы он не осквернил чистоту династии.
  Хирел тряхнул головой. Он совсем сошел с ума. Думать о том, чтобы
отступиться от Севайин, чтобы убить собственного ребенка, наследника
обеих империй и залог мира!
  - Мир! - Из его груди вырвался смех. - Нет никакого мира. И даже
надежды на него.
  - Но она может появиться, - сказала Севайин.
  Она говорила тихо, однако ее слова прогнали отчаяние. Хирел
почувствовал во рту вкус крови: он укусил себя за руку. Боль пока еще была
слабой.
  Севайин неподвижно сидела, прикрыв глаза и погрузившись в глубокое
раздумье. Хирел смотрел на нее с возрастающим вниманием.
  - Заговоры внутри заговоров, - сказала она. - Магия внутри магии.
  Наши тюремщики не сказали нам обо всем, что они знают и что
намереваются делать. Но в одном мы можем быть уверены. Они, безусловно,
постараются поставить себя в центр равновесия.
  - Каких бы это жертв ни стоило.
  Их руки встретились и сплелись. Рука Севайин была длинной и гибкой,
рука Хирела - более короткой и более широкой, с запекшейся кровью. Он
сказал:
  - Им было бы очень выгодно, чтобы мы умерли, тогда наш
новорожденный наследник стал бы мягкой глиной в их руках. Это было бы
логично. Ведь мы крепко связаны с нашими богами и нашей враждой, и
никто из нас никогда не подчинялся бы никакой другой воле, кроме своей.
  - Почему ты думаешь, что наш ребенок не будет похож на нас?
  Свободная рука Хирела снова легла на живот Севайин. Она положила свою
ладонь сверху. Он улыбнулся, и в ответ на ее губах расцвела озорная улыбка.
  - Магистр гильдии слишком плохо знает принцев, - сказал Хирел.
  - Ты никогда не был таким проказником, как я.
  - Я был еще хуже: я был воспитанным.
  Ее переполняло искрящееся веселье.
  - Он - рожденный в магии, Хирел. Рожденный в магии и вдвойне
царственный.
  - Он? - спросил Хирел.
  - А разве ты сам не чувствуешь этого?
  Хирел почувствовал. Он называл малыша не иначе как <он>, потому что
асанианцы не принимают в расчет возможность рождения дочерей и потому
что это раздражало Севайин. Но под его рукой шевелился действительно
<он>. Рожденный в магии и дважды царственный.
  - Он будет воплощением ужаса для нянек.
  - Он будет, - сказала Севайин, и это прозвучало как клятва.
  - И мы сами вырастим его.
  Такова была его собственная клятва, принесенная всем существующим
богам.
  
  Все-таки Севайин удалось найти их настоящий мир. Это не вызывало
сомнений, это было бесспорно. Две луны заливали его своим сиянием; звезды
усыпали зимнее небо. А на широкой поляне, пресытившись мясом дикого
оленя, дремала зеленоглазая тень.
  - Юлан, - прошептала Севайин.
  Узкие глаза широко раскрылись. Поднялась массивная голова, уши встали
торчком. Юлан тихо заворчал.
  - Брат, - позвала она. - Сердечный брат мой.
  Он медленно поднялся на ноги. Кончик его хвоста извивался, глаза горели.
  Внезапно видение рассыпалось. Севайин вскрикнула от боли. Хирел был
ослеплен этой болью. Севайин наткнулась на него и упала; он опустился на
пол рядом с ней.
  - Глупый поступок, - сказал черный маг - двойник жреца Аварьяна.
  Он возвышался над ними в темном ореоле силы. Севайин ощетинилась
против него своей силой, возрожденной и растущей, сверкающей красно-
золотым блеском.
  Он погасил ее одним тихим словом. Севайин прижалась к Хирелу. Маг
холодно смотрел на нее.
  - Это было неплохо придумано - воспользоваться пушистым братом как
проводником в твой мир. И все же это полное безрассудство. Разве тебе не
говорили, что может сотворить с еще не родившимся ребенком тот, кто
владеет величайшими силами?
  - Не сомневаюсь, что ты с удовольствием поведал бы мне об этом, -
сказала она слабым, но далеко не покорным голосом.
  - Мне не доставляет удовольствия губить чужие души.
  - Но ты сделал бы это ради своих целей.
  - В данный момент это не так. Мы нуждаемся в вас, нуждаемся в вашем
ребенке. И мы не допустим, чтобы вам был нанесен хотя бы малейший
ущерб. - Севайин вызывающе улыбнулась. Маг медленно моргнул. - Ты
можешь созерцать другие миры, если это приносит утешение твоему сердцу.
  Но не пытайся проникать в них.
  - Или что?
  - Неужели я должен говорить об этом?
  - Надеюсь, - сказала она, тщательно выговаривая каждое слово, - что
твое мужество увянет от какой-нибудь отвратительной болезни. Из
осторожности он ничего не ответил и тут же вышел.
  Севайин начала хохотать. Сначала ее смех был тихим и веселым. Но она
никак не могла остановиться, и ни маги, ни появление Красного князя не
могли успокоить ее. Смех превратился в поток проклятий на всех знакомых и
незнакомых Хирелу языках. Наконец Орозии удалось усыпить ее при помощи
вина и сонного цветка, но даже в постели Севайин металась, что-то бормоча
и отчаянно цепляясь за руку Хирела. Кто-то из магов попытался оторвать ее
от него, но безуспешно.
  Хирел не интересовался, какую цену заплатил темный маг за причиненный
вред. Больше он никогда не видел этого человека. Севайин быстро
оправилась; очнувшись от целительного сна, она была как никогда здорова
духом. Но она не торопилась возобновлять свою охоту за мирами.
  
  - И все же это у меня есть, - сказала Севайин.
  Разум Хирела не чувствовал ничего, кроме удовольствия. Ее умения начали
превращаться в настоящее мастерство. И в этом она была не похожа на
других, поражая своей необузданностью, и нежностью, и внезапными
вспышками страсти.
  Она сопровождала свои слова поцелуями, которые проникали через кожу
Хирела, медленно достигая его мозга. Она игриво пощипывала и поглаживала
его. Ее глаза озаряли его душу; они были огромными и сверкали озорными
искорками. Его дыхание прерывалось.
  - Что у тебя есть? Мое сердце? Моя рука? Мой...
  Севайин потянула за этот орган. Хирел охнул и вырвался, приподнимаясь и
переворачиваясь на живот. Она лежала под ним и хохотала.
  - О безупречный! Воистину в мире нет ничего, кроме тебя.
  Он сверкнул на нее глазами.
  - Ты лишаешь меня рассудка, а потом хочешь, чтобы я мог соображать.
  - Ах да, я и забыла. Вам, сильным, умным мужчинам, всегда приходится
выбирать: разум или тело. В то время как мы, женщины, что бы ни
происходило...
  Хирел заставил ее замолчать при помощи поцелуя, сопровождающегося
нежной медленной лаской. Потом строго спросил:
  - Ну, что ты наделала?
  - Одурачила магов. Его глаза расширились от удивления.
  - Ведь и ты поверил, правда? Поверил, что черный колдун чуть не лишил
меня рассудка?
  - У меня не было причин сомневаться.
  - Все это из-за моего деда. Остальные не знают меня, они видят лишь тело
и забывают о душе, живущей в нем. Но Красного князя мне пришлось
заставить забыть об этом. Мне пришлось обмануть даже тебя.
  - Твой дед уже несколько дней как уехал.
  Севайин притянула к себе голову Хирела.
  - Нечего дуться, малыш. Ты хочешь сбежать отсюда?
  - Это невозможно.
  - Возможно, - сказала она. - И это вовсе не безумие. Мне удалось
установить связь с Юланом. Она все еще существует и становится крепче.
  Мне кажется, она достаточно сильна, чтобы привести нас к нему, если ты
присоединишь свою силу к моей.
  - Ты сошла с ума. - Севайин усмехнулась, и он встряхнул ее. - Ты не
можешь сделать этого. Я вовсе не такой дурак, как ты считаешь. Я знаю, как
велика должна быть магия, чтобы построить ворота из мира в мир. Твоя сила
только вспоминает о былом могуществе, а ребенок в твоей утробе ослабляет
ее. То, что ты замыслила, убьет вас обоих.
  - Какой мудрый маг отец моего ребенка!
  Она наградила Хирела страстным поцелуем. Ее мысли огненной волной
ворвались в его мозг:
  <Они собираются убить нас, Хирел. Чернокнижник думал, что я побеждена
и не смогу прочесть его мыслей, однако мне это удалось. Они убьют нас, но
сначала погибнут наши отцы. Все уже подготовлено. Им необходимо лишь
согласие моего деда>.
  Тело принца встрепенулось от ее прикосновения. Оно не интересовалось
словами. Хирел с трудом заставил себя проговорить:
  - Но зачем им нужно...
  <Потому что он обладает силой, чтобы остановить их. - Севайин
перевернулась, увлекая его за собой, и теперь они лежали бок о бок. Она
отняла губы, но ее магическая сила еще глубже проникла в разум Хирела. -
Он не станет помогать им, но он убежден, что не должен и мешать. Всем этим
они убьют его, причем будут искренне сожалеть и сокрушаться, что такой
старый человек оказался втянутым в такую жестокую войну. Но мы-то с
тобой вовсе не стары, и у нас есть сила, и никто не может переубедить нас, ни
с помощью логики, ни с помощью угроз. Мы остановим их>.
  - Мы погибнем, - сказал Хирел.
  <Они победили тебя без особых условий. Достаточно было только намека
на вред, который может быть причинен твоему сыну>.
  Ее презрение обожгло его, как ледяной ветер в ненастье. Он собрался с
силами.
  - Хорошо. Твори свою магию, но ворота я пройду один.
  <Нет. Им нужна только я, и только я могу вовремя предупредить моего отца
об опасности>.
  - Но...
  <Ты бы предпочел умереть сейчас или попозже? Меня они оставят в
живых: моя жизнь дорога, пока я вынашиваю царственного младенца>.
  Хирел не нарушал воцарившегося молчания. Севайин играла его волосами,
распутывая непокорные кудри. Он уставился пылающим взглядом в потолок.
  - Власть, - сказал он. - Все это из-за власти. Мои братья начали этот
танец, развязав войну за титул Высокого принца. Наши отцы оспаривают
правление миром. Наши тюремщики замышляют подчинить себе будущего
правителя мира. А мы играем в магию, мечтаем о тронах и воображаем себе,
что имеем на них право.
  Она безмолвно находилась в его разуме, слушая его внутри и снаружи.
  - Мне следовало бы проклясть тот день, когда я встретил тебя, Саревадин.
  Если бы я был прежним ребенком! Если бы я хоть чуть-чуть перестал быть
самим собой! - Хирел приподнялся на локте. Севайин лежала рядом,
обнаженная, со спутанными волосами, немного располневшая и прекрасная.
  - Ну что ж, мы умрем вместе. Веди меня, я иду за тобой.
  
  Он был тростинкой на ветру богов. Он был листком на бурных морских
волнах. Он был клинком, а она была воином; он был силой, а она - тем, кто
владел ею. Через него и внутри него она воздвигала щиты. Она раскрыла
связь миров, похожую на огненную нить. Ее песнопения превратили эту нить
в дорогу, отливающую пламенем и серебром, сверкающую, словно изумруд.
  Они вступили на эту дорогу, держась за руки. Хирел чувствовал себя не
слишком уверенно. Сердце его гулко билось, ладони похолодели, во рту
пересохло. Если бы он не соблюдал осторожность, его желудок забыл бы, что
принадлежит взрослому мужчине. Очень молодому мужчине. Юноше.
  Мальчику.
  Он отрывисто рассмеялся. Севайин увлекла его вперед, и он последовал за
ней. В начале пути он был обнажен, но потом, по ходу колдовства, на нем
оказались сапоги и штаны, кафтан и шапка и даже мешок - все его прежнее
походное снаряжение. Севайин, как любая свободная женщина Асаниана,
решившаяся выйти из дома, была закутана в серое покрывало, закрывавшее
даже глаза. Она двигалась словно тень, отягощенная магической силой.
  Мимо них проносились миры. Маги создали новый сонм реальностей,
тысячу тысяч, миллион миров. Дорога проходила сквозь них, или они вихрем
неслись мимо, а может быть, и то и другое. Севайин не замедляла шаг.
  Безликая, молчаливая, превратившаяся в бесформенный силуэт, она была
похожа на сновидение, и только ее обжигающе горячая рука в руке Хирела
напоминала ему, что Севайин реальна.
  Они шли не быстро и не медленно. Они не останавливались, даже когда
видели странные миры и странных тварей. Существа из огня носились
вокруг, не опаляя их своим пламенем; создания из льда были бессильны
вызвать у них дрожь; в медном небе над ними бились драконы; вокруг
поющих сокровищ танцевали птицы, а однажды они увидели даже одинокий
силуэт человека. Он напоминал асанианца: такой же светловолосый, с кожей,
позолоченной лучами солнца, светившего над миром, очень напоминавшим
мир Хирела; но его глаза были голубыми как море, которое плескалось у его
ног. Щурясь от солнца, он поднял глаза и встретился взглядом с Хирелом.
  Человек вдохнул воздух, будто собираясь что-то сказать, и протянул руку.
  Прежде чем он успел прикоснуться к ним, Севайин увлекла Хирела прочь.
  Хирел оглянулся. Незнакомец исчез, как исчез и его мир. Дорога вела в
сияющую тьму. Беспокойство сковывало плечи.
  Их сверкающий путь дрогнул, покрылся рябью, словно поверхность воды.
  Хирел завороженно смотрел перед собой.
  Споткнувшись, он чуть не упал. Севайин поддержала его с почти мужской
силой и подтолкнула вперед. Она ускорила шаг, ее рука стала холодной.
  Хирел сопротивлялся. Она была слишком сильна и безжалостна. Тихим и
ровным голосом она проклинала его. Он вырвал руку из ее пальцев.
  Дорогу затянул туман, под ногами хлюпала вода. Окружающий мир
состоял из пепла и пыли. Воздух хватал Хирела за горло.
  Его сжали чьи-то стальные пальцы. Он задохнулся и закашлялся, из глаз
потекли слезы.
  - Дурак! - проскрежетала Севайин. - Глупый мальчишка! Еще раз
отпустишь мою руку - и ты погибнешь.
  Они снова оказались на дороге. Они дышали чистым воздухом, ни
знойным, ни холодным, лишенным запахов и безопасным. Вокруг них
простиралась пустыня из черного песка и черной травы, под черным небом,
усеянным ледяными звездами. Туман остался позади. В нем мелькали чьи-то
тени.
  - Маги, - сказала Севайин. - Будь они прокляты! Да сгорят они в аду!
  Она снова пустилась в путь, шагая еще быстрее и волоча Хирела за собой
до тех пор, пока он не приспособился к ее широкому шагу. У него не было ни
времени, ни дыхания, чтобы сердиться. Дорога сужалась, теряла упругость,
проминалась под ногами, как трава, как песок, как болото. Туман
придвинулся ближе, миры вокруг них померкли.
  Севайин споткнулась. Под платьем проступили очертания ее тела. Она
казалась тенью, обрамленной языками пламени и с пламенем внутри нее. На
мгновение она перестала быть собой, ее огонь угасал, слабея и умирая. Хирел
в ужасе схватил ее. Туман катился на них плотной волной. Севайин, когда-то
бывшая Сареваном, согнулась в объятиях Хирела, обхватив руками живот.
  Она с явным вызовом бросила в клубы густого тумана:
  - Неужели ты убьешь его? Неужели ты одним ударом покончишь со всеми
своими интригами?
  Хирел не стал раздумывать. Он подхватил Севайин на руки, пошатнулся -
она стала довольно тяжелой - и поспешил вперед.
  За их спинами гремел голос, полный мощи:
  - Это ты убиваешь его или уже убила своим безумием.
  Хирел не слушал. Дорога превратилась в извилистую опасную тропу, то
надежную под ногами, то проваливавшуюся в бурлящую пустоту.
  Поднявшийся ветер сбивал с ног. Хирел еще крепче прижал к себе Севайин,
пригнул голову и устремился дальше. Миры вокруг обезумели.
  Там были драконы, орлы, дикие коты, бешеные волки и жеребцы-сенели.
  Каждый из них был магом, и каждый участвовал в жестокой погоне.
  Некоторые подобрались ужасающе близко. Некоторые начали смыкать круг,
чтобы отрезать беглецам путь к отступлению.
  <Плен, - прозвенело в мозгу Хирела. - Взять их в плен, но не убивать>.
  <Даже мальчишку?> - Шепот, похожий на шипение змеи. <Он может нам
понадобиться, - прозвучал громкий голос магистра, спокойный и
исполненный уверенности. - Если ребенок пострадал, он нужен, чтобы
зачать другого>.
  Несмотря на изнеможение, Хирел захохотал. Вот она, простая истина.
  Принц годится только для одного: породить наследника. Может быть,
империям стоило бы отказаться от решения запутанных шарад правящих
династий, отправить всех лордов на конюшни и позволить простым людям
заботиться о себе самим.
  - Да, - выдохнула Севайин. - Иди же.
  Хирел споткнулся. Кажется, дорога стала немного шире? Волки
приближались. Но их бег замедлился. Они сбились в кучу, словно собаки,
потерявшие след. И тем не менее Хирел ясно видел их. Севайин снова
оказалась на ногах.
  - Не останавливайся. Бессмыслица сбивает их с толку. Ты знаешь какие-
нибудь непристойные песенки?
  Хирел резко остановился, оскорбленный таким нелепым предположением.
  Она рассмеялась. Их преследователи заметались в замешательстве.
  - Легкомыслие - это защита, - сказала она. - Оно разрушает их силу.
  Ты когда-нибудь слышал песню о жреце солнца и жене сводника?
  Это переходило все пределы. Это было возмутительно. Но зато дорога
расширялась, становилась надежнее и позволяла ускорить шаг.
  Послышалось хлопанье крыльев дракона. Его огненное дыхание опалило
кожу беглецов. Его когти готовы были вцепиться в них.
  - Беги! - крикнула Севайин.
  Хирел расправил крылья и полетел. Хоровод миров унесся прочь. Севайин,
державшая его за руку, пела. Даже в потоках резкого ледяного ветра уши
Хирела пламенели от звуков песни.
  Его сокрушил удар. Боль появилась позже: обжигающие ручейки побежали
по спине. Каким-то невероятным усилием воли Хирелу удалось собраться с
силами. Второй удар лишь коснулся его по-прежнему коротких волос. В
третий раз когти сомкнулись вокруг его ноги.
  От его былого воспитания давно уже ничего не осталось. Он забыл о
священной скромности, он научился верить в магию, а его изящные
царственные манеры превратились в повадки варвара. Но ему все еще
удавалось принимать смертельную боль с королевским молчанием и
королевской яростью.
  Хирел обернулся к своему мучителю и выпустил Севайин. Она вцепилась в
его запястье. Она была так же сильна, как повелитель драконов, и даже
сильнее. Хирел оказался в центре их поединка, и они тянули его в разные
стороны, разрывая надвое. Он в отчаянии забился.
  Его отчаяние было вещественным: темным, круглым и тяжелым. Оно
холодило одну его руку, и Хирел не раздумывая отбросил это отчаяние.
  Дракон взвыл и упал вниз. Хирел завертелся в безумном вихре. Дорога
пропала. Он погиб. Он был не испуган, а скорее заинтригован. Значит, вот
каковы адские муки! Теперь он получил несомненное доказательство того,
что все логики - невежды и глупцы.
  Еще несколько секунд - и он стал бы поклоняться Уварре. Что-то
разорвалось. Севайин пронзительно и тонко вскрикнула. Хирел полетел вниз
головой в темноту.
  
  Он не знал, почему этот сон ему приятен. В нем были все ловушки ночного
кошмара. Его спина и нога горели, запястье болезненно пульсировало.
  Каждая косточка умоляла о милосердии. И тем не менее он лежал на своей
израненной спине, видел голубой свод небес с безжалостным солнцем и
каким-то образом знал, что твердая поверхность под ним - это земля, бес-
плодная болотистая местность, объятая лютым холодом. Резкие порывы ветра
пронзали его с головы до ног.
  Вой ветра был сладчайшей песней, когда-либо слышанной им. И теперь
тени, возвышающиеся над ним, были прекраснейшими на свете: безликий и
бесформенный силуэт Севайин и зубастая улыбка Юлана. Он обхватил
руками их обоих.
  Они подняли его на ноги. Когда Дочь Солнца и кот поддерживали его.
  Хирел мог стоять. Он бросил взгляд на свою ногу. Сапог превратился в
жалкие лохмотья. А плоть... Он не желал знать, что маг сотворил с его
спиной.
  - Когда-то я был красавцем, - произнес его собственный голос.
  Севайин потянула его. Он покачнулся. Юлан припал к земле. Наконец
Хирел понял, чего от него хотят, и был чрезвычайно горд этим. Он сел
верхом на гибкую спину. Кот поднялся. Ноги Хирела свисали, одна из них
горела адским огнем.
  - Вайин, - сказал он очень спокойно, - Вайин, я не думаю, что могу...
  - Успокойся, - сказала Севайин, но в ее голосе вовсе не было
спокойствия.
  Юлан двинулся с места, и она вместе с ним, быстро и плавно. Но ничто в
мире не могло смягчить его боль.
  Солнце переместилось. Земля выросла в стену. Внезапно Хирел услышал
шум падающей воды и сладкую и невероятную здесь птичью трель. Он
совсем не удивился. Миры изменяются. Такова была его новая мудрость. В
стене прятались ворота. Они поглотили беглецов.
  
  Сквозь сон Хирел постоянно слышал голоса. Они завораживали его. Один
принадлежал Севайин, тихий и спокойный.
  - Я не для того бежала из одной тюрьмы, чтобы попасть в другую.
  - А я не позволю тебе умереть, как ты намереваешься.
  Хирел узнал этот низкий голос с хрипловатыми нотками. Но имя никак не
шло ему на ум. Мелькнуло лишь воспоминание о силе, видение огня,
превращающегося в пепел.
  - Я не собираюсь умирать, - сказала Севайин. - Разве я могу? Ты
сделал меня женщиной, и теперь я должна позаботиться о двух своих детях.
  - Ты так думаешь, Дочь Солнца?
  <Я так не думаю?> - выкрикнул бы Хирел, если бы его тело не
отказывалось повиноваться ему.
  Севайин по-прежнему спокойно продолжала:
  - Я знаю, что, если умру я, они тоже погибнут. А я люблю их, как бы
глупо это ни выглядело.
  Глаза Хирела с трудом раскрылись. Севайин стояла лицом к лицу с князем
Хан-Гилена: старость и молодость, мужчина и женщина, он - утомленный
грузом своих лет, она - округлившаяся юная красавица. И все же, несмотря
ни на что, они были кровной родней. Маги гилени с рыжими гривами, прячу-
щие свой пылкий нрав за бесстрастными лицами. Хирел был здесь чужаком,
в нем не было и малой доли их сдержанности.
  Он увидел, что Севайин прикрывает свой живот, словно желая защитить
его.
  - Отпусти нас, - сказала она.
  - Твой принц не сможет идти дальше, если не получит надлежащего
лечения.
  - Тогда помоги ему. Ведь это твой прислужник ранил его.
  - Нет, не мой.
  Она усмехнулась.
  - Не надо играть словами, дедушка. Итак, это был твой приспешник.
  Который утвердился в мысли, что человеку нужна лишь весьма малая часть
тела, чтобы зачать сына. И который сделал все, что мог, чтобы осталось как
можно меньше других частей.
  - Севайин, - сказал Красный князь, - я не имею с этим ничего общего.
  - Неужели мы заблуждаемся? Разве это не твой летний дворец? Разве мы
не попали в него из самого сердца Золотой империи?
  - Я знал, когда ты сотворила свои ворота. Я знал, куда ты направишься,
если тебя не поймают. Я боялся, что вы попадете в беду. Слава Аварьяну,
тебя не схватили, а он только слегка задет.
  - Ты называешь это <слегка>?
  - Пострадала его плоть, но кости целы, - сказал князь, - и ты могла бы
это заметить, если бы не была ослеплена страхом за него. - Он наклонился
над Хирелом, встретил спокойный серьезный взгляд юноши и снова
обратился к Севайин: - Я вылечу его.
  - А дальше?
  - Мы еще поговорим.
  Хирел попытался приподняться. Ему даже удалось встать на колени. Он
был обнажен. Сначала он не заметил этого, а теперь ему было все равно.
  - Мы поговорим прежде, чем ты дотронешься до меня. Ты скажешь им,
почему мы должны доверять тебе, человеку, который пожертвовал своим
единственным внуком ради своего бога.
  Принц Орсан разглядывал Хирела. Он вспомнил о длинной веренице его
пращуров, о жертвах, принесенных во имя бога, или ради власти, или ради
удовольствия. Красный князь сказал:
  - Вам ничего не остается, как довериться мне. Маги не смогли удержать
вас, потому что не знали, каков размах вашей силы. Мне же он известен, и
мне известно также, что хоть я и не сильнее вас, но все же обладаю
величайшим мастерством. И от меня вы не скроетесь.
  - Мы можем попытаться, - сказала Севайин.
  - А дальше? - прозвучало холодное эхо ее слов. - Что ты еще надумала?
  - Я хочу остановить войну.
  - Нет, - произнес Красный князь. - Скажи мне правду, жрица.
  Услышав это слово, она замерла. Ее ноздри раздувались от гнева, она была
не в силах говорить.
  - Я сам скажу тебе, - продолжил он. - Наши пророчества совпали, и
именно это заставило меня покинуть Сердце Мира. Круг смертей, который
должен замкнуться ради мира.
  Ответом по-прежнему было молчание.
  Хирел не выдержал. Все предстало перед ним с ужасающей ясностью.
  - Это скоро произойдет. Со дня на день, если только уже не произошло.
  - Еще нет. - Красный князь выглядел очень старым. Он медленно
опустился в кресло и с бесконечной усталостью наклонил голову. - Я хотел
задержать вас здесь, если бы вам удалось добраться сюда. Я думал, что смогу
смириться со всем этим ради будущего мира. Даже со смертью любимого
приемного сына.
  - А почему бы и нет? Твой родной сын вполне благополучен. И он станет
регентом, когда роды убьют меня. - Севайин в яростном отчаянии
отбросила назад свои огненные кудри. - Ну и пусть, старик. Ты вылечишь
моего принца, потому что знаешь: не видеть тебе покоя, пока он не будет
здоров. Мы приложим все усилия, чтобы вырваться из твоих когтей. Тем
временем наши отцы погибнут, война окончится, а маги получат свою
победу. О чем еще тут можно говорить?
  - Действительно, о чем еще? - с удивившей ее резкостью сказал Орсан.
  - В твоем сердце поселилась ненависть ко мне. Ты любила меня больше
всех на свете, а я так ужасно предал тебя.
  - Вот именно.
  Хирел притворился, что падает, и закричал. В единый миг они оказались
рядом с ним. В глазах Севайин он увидел страх, который был лишь немного
сильнее, чем страх Красного князя. Хирел подавил улыбку. Значит, он все-
таки заслуживает минутки внимания и заботы. Он улегся лицом вниз,
изображая страдание, и позволил им заботиться о себе. Их гневный пыл угас,
а вместе с ним успокоилось и жжение в его ранах. Это зачаровывало. Это
было приятно, словно первые движения высокого искусства. Очень похоже.
  Руки Севайин разгладили его кожу там, где уже поработал Красный князь.
  Она коснулась поцелуем его затылка и прошептала в самое ухо:
  - Ты был неподражаем, львенок. Ты очень убедительно притворился
больным.
  Хирел зевнул. Нога зудела, и он почесал ее. Она оказалась совершенно
здоровой. То же самое произошло и с его спиной. Эта магия - удобная вещь.
  - Я вспомню об этом во время следующей ссоры, - лениво сказал он.
  Севайин ущипнула его. Он лишь коротко рассмеялся. Ее родственник
смотрел на них. Хирел сказал:
  - Я не доверяю тебе, Красный князь. Полагаю, ты отпустишь нас. Моя
жена вне опасности, пока вынашивает ребенка. И она может сотворить чудо:
  положить конец войне и предотвратить гибель императоров.
  - Ты умен, рассудителен и мудр, - сказал Орсан. - Если бы тебе не
повезло полюбить мою внучку, я раздавил бы тебя как скорпиона.
  Хирел улыбнулся.
  - Я тоже ненавижу тебя, старая змея. И я не собираюсь совершать
ошибку, недооценивая тебя.
  Они поняли друг друга, как подобает настоящим врагам. Красный князь
снизошел до легкой улыбки. Хирел отсалютовал ему как воин, оказывающий
противнику уважение, но не дающий пощады. Ни сейчас, ни когда-либо.
  
  Часть четвертая
СЕВАЙИН ИС'КИРИЕН

  ГЛАВА 22

  Никто не знал, как яростно ненавидела она это тело. Ненавидела и любила
его мягкость, его округлость, его нежную кожу. Эти тяжелые груди,
покачивающиеся при движении; этот гротескно выступающий живот; эти
руки и ноги, тонкие и хрупкие, как у паука. Ей было известно его
предназначение: получить мужское семя и выносить ребенка.
  Ребенка, этого чужака, этого незнакомца, растущего, шевелящегося и
спящего в ее утробе. Севайин ненавидела его так же, как тело, в котором он
был зачат. Она любила его с таким неистовством, что по сравнению с ним
Касар казался тусклым и холодным. Когда на дороге она чуть не потеряла
связь с жизнью, а вместе с ней и сына, ей стало ясно, что если он умрет, то
она тоже не сможет жить. Она часто прикасалась к нему рукой и разумом,
чтобы удостовериться, что с ним все в порядке, что он не пострадал, что он
превосходно развивается. Сильнее она любила только Хирела. Свое тело она
тоже немножко любила, потому что один из них любил его, а другой рос
внутри него, и к тому же она выбрала его, полностью сознавая свои действия.
  Она до сих пор еще не познала своего тела во всей полноте, не привыкла к
нему.
  Но суть дела была совершенно проста. Форма изменилась - душа осталась
прежней. Понимая это, Севайин засмеялась, лежа в темноте. Невозможно
было убежать от сложного переплетения любви и ненависти, страха и
радости, изъянов и совершенства, имя которому было Саревадин.
  Она ненавидела его. Она любила его. Она медленно начала принимать его.
  В последнюю ночь перед встречей с их отцами Севайин лежала рядом с
Хирелом и смотрела на него спящего. Сама она совсем не хотела спать. Ее
бил лихорадочный озноб, она старалась побороть свои страхи. Она тихо
лежала, не отрывая глаз от лица Хирела. Во сне он казался совсем ребенком.
  Может быть, она должна уйти. Оставить его здесь, в надежном укрытии, в
безопасности, а позже смягчить его гнев. Он ничем сейчас не поможет. Ведь
это не его отец намерен вести войну до полной и сокрушительной победы. И
только она способна остановить это, она и растущий в ней наследник обеих
империй.
  Хирел шевельнулся, прижимаясь к ее теплому телу. Его рука коснулась ее
живота. Даже во сне он улыбнулся. Ему снился рыжеволосый мальчик с
темной кожей и удивительными глазами.
  Севайин зарылась лицом в его волосы. Нет. Она лжет сама себе.
  Невозможно покинуть его. Она нуждается в нем. Ее сон давным-давно
подсказал ей это. Хирел - ключ ее силы. И она даже не может ненавидеть
его за это, ибо вокруг слишком много такого, что заслуживает ее ненависти.
  
  Князь Орсан не поехал с ними. Он так часто менял свои убеждения, что эта
последняя измена подорвала его силы. Человек, который смотрел на них в
предрассветной мгле, был незнакомцем, больным и старым, тяжело
опирающимся на посох. Несмотря на их сопротивление, он стал их слугой:
  кормил, купал. Он подарил им одежду, подобающую принцам, которые
должны предстать перед своими народами, роскошную и богато
разукрашенную, но достаточно практичную, несмотря на обилие золота и
драгоценных камней. Хирел получил все восемь одеяний, напоминающих его
свадебный наряд, но предназначенных для путешествия; их тяжелые складки
с успехом заменяли доспехи. Бриллианты, усыпавшие ткань, делали его тело
неуязвимым; горло прикрывал тяжелый золотой воротник с алмазами, а
венец, выполненный в старинном стиле, напоминал военный шлем с короной.
  Надевая его. Хирел едва заметно улыбнулся.
  Убранство Севайин меньше походило на военное снаряжение, но было не
менее древним. Мужчины и женщины Хан-Гилена носили его тысячу лет
назад. В роскоши оно уступало моде Асаниана: на востоке любили простоту.
  На Севайин были сапоги из зеленой кожи с золотыми каблуками, длинные
штаны из золотой парчи, подбитой асанианским бархатом, специальный
нагрудник, который она надела без излишних возражений, и тяжелая от
вышивки туника, доходившая до колен, поверх рубашки из тонкого льна. На
плечи был наброшен просторный сверкающий полуплащ-полукафтан, полы
которого красиво ниспадали со спины сенеля. Его вышивка служила
отличной защитой от стрел, а широкие складки скрывали как пол, так и
положение Севайин. Обруч жреца защищал ее шею, а волосы, заплетенные в
косы, уложенные вокруг головы на манер королев Янона и украшенные
изумрудами, стали ее короной. Хирел помог ей одеться: она не позволяла
Орсану прикоснуться к себе. Она почти жалела его, потому что причиняла
ему сильную боль, а он стал слишком слаб, чтобы скрывать свои чувства. Но
вести себя по-другому она не могла.
  В тихом зеленом дворике их ждали кони. Увидев одного из них, самого
маленького, Хирел чуть не забыл о своем королевском достоинстве. Со
времени их последней встречи красота и бойкий нрав кобылки зхил'ари не
изменились, и к тому же к ней снова вернулись силы. Она приветствовала
своего хозяина так, словно он был ленивым ребенком и слишком долго
заставил ее ждать себя, но ее ноздри трепетали от сдерживаемого радостного
ржания. Хирел подтянул подпругу и сверкнул на нее сияющим взглядом из-
под полуприкрытых век. Они были созданы друг для друга.
  Севайин заставила себя сделать шаг вперед. Ее поджидал Юлан,
родственная душа, которому было все равно, женщина она или мужчина.
  Рядом с ним, насторожив уши, стоял Брегалан в роскошной попоне. Он был
без узды, а на его спине красовалось тисненое и позолоченное седло -
вариант простого дорожного седла без высокой луки, словно в насмешку над
неуклюжей фигурой Севайин. Она почувствовала радость Брегалана.
  <Иди сюда, - говорили глаза жеребца, - иди и скачи, мы будем свободны
и вместе, душа, душа и душа, хищник, боевой конь и маг - потомок
сверкающего бога>.
  Он был поэтом, этот Брегалан, хотя и презирал глупые слова. Севайин
улыбнулась, с нежностью подумав о нем, но сердце ее оставалось суровым.
  Потому что он стоял в центре круга ее почетной стражи. Это были девять
зхил'ари в полном вооружении своего племени. Девять гордых юношей,
которые знали принца Керувариона. На их варварски раскрашенных лицах
сверкали глаза, спокойно, ясно и неотступно следящие за Севайин.
  - Мы принадлежим тебе, - сказал Газхин. Огромный буйвол Газхин
никогда не лгал, потому что не видел в этом нужды, и никогда не кланялся,
потому что истинный король всегда знает, кто предан ему, а кто нет. - Ты
величайший человек, Рожденная Дважды, пребывающая в двух домах,
познавшая тайну и принесшая жертву. Мы твои. Мы умрем за тебя.
  Смех Севайин был похож на звон мечей.
  - Не надо. Я не стою этого.
  Девять пар глаз смотрели на нее, отказываясь верить ее словам. Наконец
Зха'дан повторил:
  - Мы принадлежим тебе.
  Она взглянула на него. Он напустил на себя невиннейший вид и широко
раскрыл ясные глаза.
  - А что сказала бы на это твоя бабушка? - спросила Севайин.
  Глаза юного мага были непроницаемы. Но невинным он больше не
выглядел.
  - Иногда приходится делать выбор, - сказал он.
  Несколько мгновений она молчала, потом поклонилась ему и остальным.
  Брегалан слегка топнул копытом по дерну, оставив едва заметный след на
безупречно зеленой поверхности. Не успев даже подумать, Севайин оказалась
на его спине. Никто не удивился подобному подвигу. Она никогда не была ни
изнеженной, ни больной, ни тем более слишком старой, чтобы не совладать
со своим телом. Она просто вынашивала ребенка.
  Жалость к себе - это проклятие. Так учил ее дед. Проехав мимо него, она
не удостоила его взглядом и не попрощалась. За нее это сделал Хирел,
снисходительно выбранив ее.
  У ворот она обернулась. А быть может, развернулся Брегалан. Орсан
одиноко стоял на притоптанной траве, сгорбленный и слабый, но все еще
окутанный своей волшебной силой. Он открывал им магический путь прямо в
Асациан и ничего не просил у нее: ни понимания, ни одобрения, ни, конечно
же, прощения.
  - Не сейчас, - сказал он. - Сейчас не время для подобного выбора.
  Отправляйся с богом, Саревадин.
  Севайин не ответила ему ни благословением, ни проклятием. Она подняла
свою горящую золотом руку, и Брегалан ринулся вперед.
  
  Армия Солнца и войска Льва стояли лицом к лицу по разные стороны
мертвого поля. Прежде здесь был город Индуверран, Город Колота,
прикрывавший подступы к самому сердцу Асаниана. Маги превратили его в
развалины, вступив в битву друг с другом; они налетели на него огненным
порывом и черным ветром, разрушили башни, сровняли стены с землей. Свя-
тыня и храмы разных богов превратились в дымящиеся развалины. Все
мужчины города были убиты; дети умерли, или скитались по дорогам, или
вопили и плакали в пустоту. Женщины лежали на земле, покрытой пеплом, и
причитали.
  Севайин осадила коня на вершине высокого холма, окутав всю кавалькаду
покровом своей силы. Воздух стал густым от смрада смерти. Смерти - и
магии. Здесь ее выпустили на свободу, здесь она вкусила крови. И теперь,
подобно живой твари в поисках пищи, бродила по полю.
  Все это было ужаснее кошмарного сна: стоны и вопли, зловоние
мертвечины. Бестия, рыскающая среди руин, то ли тень, то ли живое
существо, питающееся ненавистью враждующих магов.
  Их открытый бой прекратился. Императоры, которым подчинялись маги,
приказали им остановиться. Путы императорской воли с трудом
выдерживали напряжение: бестия огрызалась, словно ее прогоняли из
отвоеванных владений.
  Глазами силы Севайин охватила все сразу. Она увидела армии,
выстроившиеся на тлеющей земле. Золотые асанианцы, золотые и алые
варьяни, храбрые и сверкающие доспехами. Их стройные ряды застыли,
готовые ринуться в бой: настал момент, когда необходимые ритуалы
соблюдены, когда герольды перестали препираться с противником, а отряды
заняли свои места, сосредоточившись в ожидании сигнала. Генералы
выдерживали последнюю паузу.
  Даже животные - верховые и впряженные в колесницы сенели, боевые
псы, коты и орлы - даже они замерли.
  Все это напоминало фигуры на игровой доске, застывшие, прекрасные,
понятные. Зиад-Илариос избрал для атаки классическую тактику запада:
  <Три волны Великого моря>. Первая волна - пехота, крепостные, рабы,
полуобученные и полувооруженные крестьяне, которых словно скот погонят
перед колесницей со смертоносными вращающимися ножами. Они умрут,
чтобы помешать вражеским рыцарям, а колесницы будут надвигаться, сминая
и своих и чужих. Вторая волна - лучники, встречающие врага
смертоносным дождем стрел. Третьим, сокрушительным валом налетят
принцы: воины в тяжелых доспехах на жеребцах, огромных как быки, и
быстрые и легкие уланы-олениай на стремительных кобылах, и вместе с ними
ужасная стена колесниц.
  Перед этой грозной упорядоченностью армия Мирейна казалась
разбросанной, каждый отряд находился там, где хотел. Но Севайин, которая
была рождена на поле битвы и выросла в военных походах, узнала четкий
порядок в притворном замешательстве. Три крыла разнообразных военных
сил, три армии, приученные драться как единый организм, построились в
соответствии с ходом боя. <Трем волнам> они противопоставили стену
щитов, стену конных лучников и огромную толпу пехотинцев и рыцарей на
конях и колесницах. Сверху Севайин видела, что фланги армии варьяни
тоньше, чем центр, в сердце которого трепетал алый огонек. Солнце
отражалось от его золотого шлема с короной, черный жеребец в нетерпении
метался, пронзая рогами тяжелый воздух. Рядом с ним застыл рыцарь в
зеленых доспехах на красно-золотой кобыле: как всегда, императрица была
по правую руку от Мирейна, а за ее спиной замерли женщины-воины.
  Севайин почувствовала жжение в глазах. Властелин Северных княжеств
управлял правым флангом, над которым реял флаг с темно-красным львом
Гейтана; левый фланг принца-наследника Хан-Гилена казался зеленью во
власти огня. Какими храбрыми они выглядели, эти могущественные князья,
окруженные рыцарями, облаченные в сверкающие доспехи, готовые дать
знак своим армиям.
  Храбрые глупцы. Дети, обезумевшие от крушения мира. Хирел остановил
своего сенеля рядом с Брегаланом. Его пальцы сомкнулись вокруг запястья
Севайин. Он был отчасти ребенком, который нуждается в утешении, отчасти
мужчиной, который утешает свою женщину. Она не могла не улыбнуться
ему. Он поцеловал кончики ее пальцев и сказал:
  - Смотри-ка, мы, кажется, почти не опоздали.
  Почти. Севайин взглянула на зхил'ари. Они терпеливо ждали. На поле
протрубил рог.
  - Пора, - сказала она.
  Брегалан рванулся вниз по склону холма. Хирел по-прежнему скакал у ее
колена, его кобылка отважно защищала честь своего пола. Зхил'ари
рассыпались позади по склону холма. Серая спина Юлана мелькала то тут, то
там, пока он наконец не нашел свое место справа от Севайин. Он смеялся на
свой кошачий лад, упиваясь сладким возбуждением опасности.
  Ее собственные страхи сгорели и превратились в пепел. Ребенок в утробе
был спокоен, но Севайин чувствовала, как встревожена его душа.
  Осмотревшись, она поняла, что началась битва. У нее вырвался смех,
перемешанный с ругательствами. Она отбросила всякую маскировку.
  Армии надвигались одна на другую. На головы воинов обрушился дождь
стрел. Выли рога, грохотали барабаны. Люди пели, кричали и ревели, как
звери. Там, где скакали девять зхил'ари с двумя принцами, битва замирала.
  Но, подобно морскому шторму, эта битва, начавшись, уже не подчинялась
смертному властелину.
  Севайин не была смертной женщиной. Все эти варвары принадлежали ей.
  Она свела воедино их волю. Над их головами пылала ее сила, словно
расплавленное золото в стеклянном куполе, которому был подобен ее принц.
  Она выковывала мощное оружие, огненный меч. Этот меч разделял армии и
отбрасывал их назад. Он раскачивался, вздымался, набирал мощь. Там, где он
проносился, оставалась незримая стена. Натыкаясь на нее, стрелы падали,
рассыпаясь в пепел. Боевые животные с пронзительными криками
отпрыгивали от этой призрачной преграды и разбегались в разные стороны.
  Люди натыкались на нее и не могли ни пройти через нее, ни пробить ее
мечами, хотя воины варьяни и асанианцы почти что дышали друг другу в
лицо.
  Рукопашный бой был остановлен. С обеих сторон царил хаос разгрома.
  Некоторые погибли, некоторые умирали, раздавленные в суматохе.
  Но большинство отрядов, так и не успев начать битву или ожидая в резерве
второй атаки, отступили в безупречном порядке. Это были отборные силы,
закаленные бойцы, которые умели встречать неожиданность и ждать.
  Среди них были маги. Севайин почувствовала, как они легко прикасаются
к ее разуму, проверяя ее действия и измеряя ее силу. Их тревога возбуждала
бестию, рыскавшую по полю и становившуюся все мрачнее. Она изгибалась,
словно кот. Ее глаза были воплощением безумия. Она возобновила свое
нетерпеливое блуждание среди развалин и смерти.
  Эта тварь не желала подчиняться воле магов, да и они не хотели управлять
ею. Это была чистая первозданная сила. Она не воплощала ни свет, ни мрак,
ни добро, ни зло. Ее пищей была смерть.
  Магия других лишь питала ее. Молнии делали ее только мощнее. Стена
Севайин ничего для нее не значила. Это существо никогда не было живым,
следовательно, не могло и умереть.
  Севайин категорически отказывалась соглашаться с этим. Тварь не
существует и никогда не существовала. У нее нет силы, чтобы причинить
вред Севайин и ее товарищам. Бестия потянулась к ней, стремясь зацепить ее
тенью когтя. Севайин отрицала ее существование.
  Она ничего не почувствовала и ничего не увидела, потому что ничего и не
было.
  Небо очистилось. Над Севайин пронеслась тень: то ли птица, то ли облако,
а может быть, всего лишь взмах ресниц. Севайин запустила пальцы в гриву
Брегалана. Жеребец заплясал на месте.
  - Да, - сказала она.
  Он подобрался, застыл на миг - и помчался во весь опор. Севайин
стремительно понеслась по свободному пространству между армиями, пылая
в лучах солнца. Один из лучников выпустил стрелу. Она, смеясь, поймала ее
и направила в небо. Стрела вспыхнула в полете, сгорела и пеплом рассыпа-
лась по земле.
  Теперь все узнали Севайин. Вокруг послышались сначала робкие, затем все
более уверенные и громкие возгласы:
  - Саревадин!
  А кто-то из воинов Асаниана, сосчитав платья Хирела и заметив его
корону, вскричал:
  - Асукирел!
  И снова армии стояли друг против друга, разделенные широкой ничейной
полосой, на которой после ужасного поединка магических сил не осталось
ничего, кроме пепла и руин. Оказавшись в середине, Севайин остановилась,
Зхил'ари сомкнулись вокруг нее плотным кольцом. Хирел осадил свою
кобылу рядом с Брегаланом и вгляделся в лица соотечественников так же, как
она смотрела на своих. Гул голосов, выкрикивающих их имена, все
усиливался и усиливался и внезапно смолк.
  Газхин объехал круг на своем пританцовывавшем, нервно фыркавшем
жеребце. Он остановился немного поодаль, и, когда зазвучал его мощный
зычный голос, установилась звенящая тишина.
  - Перед вами стоят наследники обеих империй. Они повелевают вам
сложить оружие. Они приказывают вам прекратить вражду. Они говорят вам:
  <Мы должны будем править, когда война закончится. Мы не хотим управлять
опустошенными владениями. Если вы по собственной воле не заключите мир,
мы вынудим вас к этому, так же как принудили армию прекратить бой>.
  Еще никогда не звучало подобных слов на поле брани. Еще никогда
наследники двух великих королей не отказывались сражаться, и тем более
никогда еще они не прекращали битву при помощи колдовства. Это было
неслыханно, невообразимо. Это было страшнейшим предательством.
  Севайин начала терять силы. Она уже с трудом удерживала невидимую
стену, Зхил'ари тоже ослабели. Хирел покачивался в седле. Хотя Красный
князь и вылечил его, он еще не вполне оправился от страшных ран. Сила уже
выходила из-под его контроля, посылая огненные стрелы в его мозг и тело.
  <Мало-помалу, чрезвычайно осторожно Севайин ослабила напряжение
своей силы. Сделай она это слишком быстро - и все сошли бы с ума и
погибли. Слишком медленно - и магия испепелила бы Хирела. Он знал об
этом, потому что она знала. Страх, возраставший в его душе, истощал силу
Севайин, пожирал ее. Хирел безуспешно пытался справиться с собой.
  Севайин не осмеливалась прикоснуться к нему. Он превратился в стеклянный
футляр, внутри которого бушевало пламя. Он мог разбиться вдребезги от
малейшего дуновения.
  Наконец последние щупальца магии растаяли в воздухе. Ноги Севайин
подкашивались, и Хирел подхватил ее. Взметнувшийся сноп искр испугал их
обоих. Хирел в ужасе отпрянул, но это оказалось лишь прощальным
всплеском магической силы. Севайин сжала его руки и рассмеялась. Он
нахмурился.
  - Я позорю своих предков.
  - Конечно, позоришь. Ты совершаешь великое колдовство, вмешиваешься
в войну двух империй...
  - И становлюсь трусом при малейшем затруднении, подвергая мою
возлюбленную смертельной опасности.
  - Если бы ты не боялся, это было бы хуже позора, львенок. Тогда бы ты
был настоящим героическим глупцом.
  Он гневно сверкнул на нее глазами. Севайин вспомнила об остальных и
обернулась к ним. Люди будто обезумели. Большинство жаждали крови.
  Некоторые призывали к убийству императоров и возведению на престол их
наследников. Лишь очень немногие призывали к благоразумию. Битва
грозила разразиться снова, превратившись теперь в настоящий хаос, где
человек убивал бы человека, маг сошелся бы с магом, и никто не смог бы
обуздать озверевшую толпу.
  Внезапно над полем разнесся мощный безмолвный призыв Севайин,
подобный реву и пламени, устрашающий, подавляющий и приковывающий к
ней все взгляды, разумы и силы. Она обращалась сразу ко всем:
  <Вы, кто будет править этой пустыней, подойдите ко мне. Отвечайте мне>.
  Она не видела императоров, которые были окружены стеной разъяренных
принцев и князей. Асанианцы и варьяни оказались на этот раз единодушны.
  Они кричали об измене. Они страшились западни, приманкой в которой
считали наследников империй. Может быть, наследники все еще пленные
или вообще это не живые люди, а колдовское наваждение? Может быть, они
хотят заманить более крупных заложников, чем они сами? Или хотят
привести императоров к гибели?
  Севайин едва заметно пошевелилась. Все ее тело испытывало боль, смятое
сокрушительной волной магии. Она тратила последние силы на то, чтобы
уверенно сидеть в седле, чтобы прямо держать голову и защищать свой
разум. Маги стремились проникнуть в него; их прикосновения причиняли
боль. Каждая новая стремительная и яростная атака усиливала эту боль, не
давая передышки, не оставляя надежды на облегчение.
  Внезапно все прекратилось. По рядам варьяни пробежало белое пламя,
шеренги асанианских принцев дрогнули. С одной стороны вперед вырвался
Бешеный, навстречу ему выкатилась колесница Зиад-Илариоса, запряженная
парой золотистых кобыл.
  Губы Севайин растянулись в недоброй улыбке. Оба императора выехали к
ним без сопровождения: с Мирейном был только Бешеный, колесницей Зиад-
Илариоса управлял возница. И тем не менее оба они были под защитой.
  Мирейна охраняла его магическая сила. За спиной императора Асаниана
замерла в ожидании тысяча лучников, натянувших тетивы и нацеливших
стрелы.
  Императоры двигались неторопливо и все-таки подъехали чересчур
быстро, Зхил'ари расступились перед ними.
  Они остановились. Мирейн был рядом, но недостаточно близко, чтобы
дотянуться до него.
  Севайин продолжала сохранять неподвижность. Гнев отца был так велик,
что она чувствовала его кожей. Так велик, что не позволял Мирейну видеть
что-нибудь, кроме этого темного лица и рыжей гривы волос. Обман казался
ему еще горше оттого, что его собственное дитя выразило ему
неповиновение. Он бросил ей в лицо гневные слова:
  - Что ты сделал? Ты, юный глупец, что... ты...
  Она наблюдала за тем, как его внезапно поразил ее вид, как он отказывался
поверить, не желал признавать правду. Ход его мыслей был таков: сын еще
очень молод, и его внешность меняется с каждым месяцем; тело его еще
только набирает силу после болезни, когда он так исхудал, что был подобен
тени. Поэтому он выглядит намного моложе своих лет. И вполне естественно,
что, находясь в полном здравии, он больше похож на безбородого юношу,
чем на взрослого мужчину. Очень красивого юношу, своими чертами
напоминающего девушку.
  Севайин скорее почувствовала, нежели видела, как Хирел отъехал от нее,
спешился и приблизился к отцу, чтобы помочь ему спуститься с колесницы.
  Она поняла, что Зиад-Илариос снял маску, потому что боль Хирела острым
клинком пронзила ее. Император ужасно состарился. Он двигался с большим
трудом, каждый шаг был для него мучением, все суставы распухли и
одеревенели, лицо потеряло остатки былой красоты, а волосы поседели. Он
обнял сына и заплакал.
  Мирейн совсем не переменился. Быть может, он слегка похудел и стал
немного жилистее. Но выглядел он так же, как в ту пору, когда его наследник
был еще ребенком и когда он сам вел войны в дальних пределах мира. Хотя
Севайин знала, что он смертен, она все же понимала, почему люди сложили о
нем легенду, в которой говорилось, что он - воплощение бога, что он
никогда не состарится и не умрет.
  Крепкие кости и счастливая судьба, да еще волосы, почти не тронутые
сединой. Он медленно спешился, напряженно-спокойный, не сводя глаз с
лица Севайин. Снял шлем, повесил его на луку седла и тряхнул своей
косичкой. Их разумы не могли встретиться, потому что Севайин закрыла
свой мозг.
  Она дотронулась до шеи Брегалана. Сенель встал на колени, и она сошла с
седла. У нее подгибались колени. Ребенок протестующе забился в утробе, и у
нее перехватило дыхание. Она заставила себя выпрямиться.
  Теперь отец ничего не мог отрицать: ее положение было видно даже под
складками древних тяжелых одежд.
  Он шагнул к ней. Севайин напряглась; стараясь крепко держаться на ногах.
  Она была ниже Мирейна. Его солдаты увидели это, и происходящее стало
медленно доходить до них. Рука отца коснулась волос и щеки Севайин.
  - Что ты наделал? - прошептал он. - Что ты наделал?
  - Я подарила нам надежду.
  Услышав новое звучание ее голоса, он отпрянул, потом снова коснулся ее.
  Положил руки ей на плечи, жестко и крепко сжал их. Слезы боли и слабости
навернулись на глаза Севайин, но она подавила их.
  - Почему? - вскричал Мирейн, охваченный той же болью, которая
терзала ее.
  - Это было возможно, - произнес ее язык помимо воли. - Это казалось
логичным. Неужели мне следовало попросту убить себя?
  - Тебе следовало убить отродье льва.
  - Я люблю его.
  - Ты... - Он осекся. Его глаза стали бешеными. - Ты глупец. Проклятый
глупец. - Он встряхнул ее так, что она задохнулась. - Ты предал нас всех.
  - Я спасла нас. - Она оторвала его руку от своего плеча и прижала его
ладонь к своему животу. - Вот наша надежда, отец. Вот залог нашего мира.
  Мирейн попытался вырваться. Ребенок шевельнулся, и он замер.
  - Наш сын, - сказала Севайин. - Мой и юного льва. Он будет рожден в
магии, отец. Он будет дважды царственным.
  Мирейн ничего не ответил. Он был совершенно потрясен. Севайин звонко
рассмеялась.
  - Ну что ж, отрекись от меня. Это твое право. Я совершила предательство.
  Я согрешила против тебя, согрешила против самой природы. Но ты не
можешь отречься от своего внука и лишить его права наследства.
  - Неужели ты думаешь, что я отрекусь от тебя?
  От изумления она пошатнулась. Отец поддержал ее. В нем не было
мягкости, и его гнев вовсе не уменьшился. Он сказал:
  - Я не стану нарушать законы, которые сам же и установил. Не стану
призывать тебя к ответу за это последнее из твоих безумств. Пока не стану.
  Но если мне в руки попадут те, кто сотворил это с тобой...
  - И здесь я твой союзник, - вмешался Хирел.
  Он стоял рядом со своим отцом, рука императора лежала на его плече, и
две пары горящих золотом глаз были устремлены на Мирейна. Хирел едва
заметно пошевелился, словно предупреждая, как это делают кошки и волки:
  <Это моя женщина. Дотронься до нее, и ты погиб>. Мирейн пристально
смотрел на них.
  - Ты многое получил, - сказал он Хирелу. - Ты о чем-нибудь
сожалеешь?
  - Конечно, нет, - ответил Хирел. - Но я не прощу тех, кто сделал это.
  Севайин встала между ними, согрев холодный воздух жаром своего гнева.
  - Вам обоим придется подождать, пока я не покончу с ними. - Все трое
мужчин хотели возразить, но она не дала им сказать ни слова. - Вы не
забыли, где мы находимся? И почему? - Она положила ладони на свой
округлившийся живот. - Вот здесь лежит конец этой войны. Оставите ли вы
ему мир, которым он сможет владеть?
  Императоры не сделали ни шага и все-таки отдалились друг от друга.
  - Это не так просто, - сказал Зиад-Илариос.
  А Мирейн добавил:
  - Ты не можешь купить мир ценой одной любви.
  - Почему нет? - спросила Севайин. - Почему?
  - Дитя мое, - сказал Мирейн.
  - Госпожа, - сказал Зиад-Илариос.
  Она подняла вверх кулаки и яростно взмахнула ими, словно желая
сокрушить все вокруг себя.
  - Я не хочу слушать вас! Один из вас должен править миром, и вам даже
все равно, кто именно. Вас совершенно не волнует, какую цену заплатит эта
земля за ваше соперничество.
  - Меня очень беспокоит, какую цену заплатит Асаниан, - сказал Зиад-
Илариос. - И он уже дорого заплатил. Наша самая тяжкая война
заключается в том, что мы разумные люди. Мы почти беззащитны перед
фанатиками востока.
  - А разве причина этого не душевная слепота? - парировал Мирейн. -
Вы отвергли собственных богов. Вы отвергаете все, чего не могут видеть
ваши глаза и до чего не могут дотронуться ваши руки. Вы называете нас
фанатиками, а мы просто верим в истину.
  - Неужели? - Оба императора повернулись к Хирелу. Он скрестил на
груди руки и холодно смотрел на них. - Для разбирательства старых обид
нужно подходящее время и место. Мне не кажется, что это место годится. Вы
видели нас; вы знаете, что мы прибыли сюда по доброй воле, заключив
между собой мир. Примете ли вы его? Согласитесь ли наконец задуматься об
этом?
  Императоры переглянулись. Севайин не почувствовала в них ни ненависти
друг к другу, ни даже антипатии. В другом мире они могли бы быть
братьями. В этом мире ни один не желал уступить другому. Их разделяло
слишком многое: войны, смерти. Этот мир был чересчур мал для них обоих.
  Она подошла к Хирелу и встала рядом с ним. Они стояли плечом к плечу и
смотрели на своих отцов.
  - Вы можете убить друг друга, - сказала она. - А мы останемся жить и
сделаем то, что вы отказываетесь совершить. Сейчас или позже, отец мой и
свекор. Выбирайте.
  Воцарилось молчание. Несмотря на кажущееся спокойствие, Хирел едва
заметно дрожал. Севайин слегка прижалась к нему, он обвил рукой ее талию.
  Она чувствовала, что оба императора испытывают горькую радость. Каждый
человек счастлив знать, что род его продолжается. Но то, что он
продолжается именно таким образом, им было трудно вынести. Мирейн
медленно произнес:
  - Я могу поразмыслить над тем, что вы сделали. Но не обещаю, что приму
это.
  - И я тоже, - сказал Зиад-Илариос. - Мой народ должен все узнать, а
мне необходимо подумать. Ты пойдешь со мной, Асукирел. Ты расскажешь
мне и принцам все без утайки и объяснишь, почему я должен уступить твоим
требованиям. Хирел глубоко вздохнул.
  - Откуда мне знать, могу ли я довериться тебе? Я видел достаточно
предательств и более чем достаточно тюрем.
  В глазах Илариоса заплясали гневные искорки. Его голос зазвучал с
ужасающей мягкостью.
  - Ты мой сын и наследник. Никто не может лишить тебя титулов. Запомни
это.
  Хирел вздрогнул, словно от удара. Севайин крепко сжала его руку.
  - Верь ему, - сказала она. - Он может попытаться втянуть тебя в эту
войну, но не станет принуждать тебя. Он знает, что не получит никакой
выгоды, если ты восстанешь против него.
  - Без тебя я не пойду, - процедил сквозь зубы Хирел. - Не пойду.
  - Нет, пойдешь. - В бархатном голосе Солнцерожденного зазвучали
стальные нотки. - Кто-то должен предстать перед моей армией. Кто-то
должен рассказать им, что произошло с их Высоким принцем. Я не намерен
лгать им и еще меньше намерен оставлять заложника моим врагам.
  Севайин ждала этого, хотя и не проявила восторга.
  - Я должна идти, Хирел, - сказала она со всей возможной твердостью.
  На его лице появилось великолепное упрямство.
  - Я не отдам тебя в руки наших врагов.
  - Это мой народ, - парировала она. - И ни в чьи руки я не попаду. Я
сама выбираю свой путь.
  - Ты моя жена.
  - Но я не твоя собственность! - Она вырвалась из его рук, сдерживаясь,
чтобы не ударить. - Черт возьми, львенок, сейчас не время для безрассудств.
  Отправляйся со своим отцом. Вложи в его голову хотя бы крупицу разума. И
будь уверен в одном: я не собираюсь вести споры, сидя в клетке.
  Хирел был холоден и высокомерен, иначе он не выдержал бы и
расплакался, и был слишком разгневан, иначе он выложил бы им всю правду
о том, что не может находиться в разлуке с Севайин. Он и представить себе
не мог, чего ей стоило коснуться его легким поцелуем, одарить
ослепительной улыбкой и повернуться к нему спиной. Она оказалась на
спине Брегалана раньше, чем ей успели помочь, и приказала своим зхил'ари
охранять Хирела. В этом она была непреклонна. С ней оставался Юлан,
который стоил дюжины воинов, пусть даже воинов Белого Жеребца. Она не
глядела им вслед. Ее глаза и разум были устремлены на армию. На армию ее
отца. На ее собственную армию, дарованную ей по праву рождения. Если
только эта армия не восстанет и не отречется от нее.
  
  ГЛАВА 23

  Правда распространялась медленно, словно волна, вздымаясь и постепенно
набирая мощь. Наконец она с невероятной силой обрушилась вниз.
  Шатер Солнцерожденного казался спокойным островком в бурном потоке.
  Женщины из гвардии императрицы охраняли его в полном боевом
снаряжении. Они были надежной защитой, но подвергались тяжелой осаде.
  Они не могли подавить рева голосов, разносившегося по всему военному
лагерю.
  Севайин стояла возле центрального шеста, опираясь на Юлана, и смотрела
на князей, подданных своего отца. Она была готова к обидным обвинениям.
  Она полагала, что лишь некоторые из них согласятся признать ее, а
большинство отвергнет. Но интуиция обманула ее. Они могли смириться с
тем, что их Высокий принц пожертвовал телом мужчины ради спасения
империи. Они считали это поступком героя, святого, видели в нем некое
трагическое величие. И, глядя на нее, они признавали, что она прекрасна в
своем новом роскошном теле, полневшем с невероятной быстротой.
  Они смирились бы с правлением женщины. Но они и слышать не желали о
ее асанианском супруге.
  - Я ношу его сына! - кричала она в ярости, пока у нее еще оставались
силы гневаться.
  - Ты носишь потомка Солнцерожденного, - сказал канцлер южных
земель. Он обуздал свой темперамент гилени и старался быть
рассудительным. - Саревадин, - произнес он осторожно, как и все они, не
желая обидеть или ранить ее прежним именем, но еще не в силах выговорить
новое. - Саревадин, мы не можем подарить Асаниану такой сильный ко-
зырь. Мы слишком молоды и неопытны; враг сокрушит нас своим
тысячелетним могуществом. Керувариону придется отступить перед силой
тирана и попасть в зависимость от Золотой империи.
  Она слышала это уже не в первый раз и явно не в последний. Все они
говорили об этом, поодиночке или хором. Они говорили об Асаниане. О
Золотой империи. И ни слова не было сказано о Хиреле Увериасе или о
Саревадин, у которой вовсе не было намерения становиться декоративной
королевой. Когда она швырнула в их лица эту правду, они просто не стали
слушать. Она женщина. И конечно, ей придется покориться, иначе ее ждет
гибель. Асаниан позаботится об этом.
  - Нет, - сказал наконец канцлер, такой же уставший, как и она сама. -
Дело не в том, что ты женщина. Дело в том, что ты из рода варьяни и супруга
их Высокого принца. Они не терпят равных себе. Они сделают все, чтобы их
принц забрал в свои руки всю власть.
  - А разве вы поступаете не так же? - возмутилась Севайин.
  Он криво улыбнулся.
  - Конечно, нет. Мы хотим, чтобы правила ты; мы не можем допустить,
чтобы ты делила с кем-нибудь свой трон.
  - И что вы намерены делать? Отравить моего мужа? Удавить нашего
новорожденного сына?
  - Мы не убиваем детей, - сказал он.
  - Хирел едва вышел из детского возраста.
  - Он достаточно взрослый, чтобы быть отцом ребенка. А для того чтобы
править империей, он более чем взрослый.
  - Но он никогда не будет достаточно взрослым, чтобы управлять мной.
  - Его империя... - начал канцлер.
  - Дядя Халенан, - сказала Севайин, - если умрет он, я тоже умру. Ты
называешь себя магом. Посмотри в мою душу, и ты поймешь. Наши души
прочно связаны. И разлучать нас нельзя.
  Он взглянул на нее. Он сделал это мягко, применив все свое мастерство, но
ее разум и душа представляли собой сплошную полузатянувшуюся рану, а он
не обладал виртуозностью своего отца. Он только причинил ей невероятную
боль.
  - Ты сошла с ума от любви.
  - Она тут ни при чем.
  В течение этого томительного часа императрица не произнесла ни слова.
  Князья и военачальники забыли о ней. А Севайин не забыла. Элиан ничего не
говорила, ничего не делала и не открыла ничего из того, что таилось за
стенами ее разума. Она едва взглянула на свое дитя. Она и теперь не подняла
глаз, устремленных на сложенные руки, а голос ее звучал спокойно и
отстраненно, словно в момент пророчества.
  - Братья, ваши усилия бесполезны. Госпожа утомлена, и она должна
позаботиться не только о себе. Оставьте ее.
  - Но... - сказал Халенан.
  - Оставьте ее.
  Они повиновались и ушли. Мирейн уходил последним. Он задержался,
чтобы коснуться Севайин легким поцелуем, лишенным церемонности. Это
означало, что он принимает ее. Она чуть не расплакалась. Но она была его
ребенком и проводила его твердым взглядом.
  Когда он ушел, она расслабилась и мягко опустилась на потертый ковер.
  - Они правы, знаешь ли.
  Севайин вздрогнула и повернула голову в направлении голоса. Вадин
сделал то, к чему прибегал довольно часто: принял неприметный вид и таким
образом остался незамеченным, избежав изгнания из шатра. Это был один из
его наиболее коварных магических трюков.
  Он не обратил внимания на гнев Севайин. Опустившись возле нее на
колени, он ослабил шнуровку на ее пестром платье и мягко, но настойчиво
подтолкнул ее, пока она не легла, опершись на мягкий бок Юлана.
  - Перестань сопротивляться, дитя. Ты хочешь потерять ребенка?
  Севайин подтянула колени и вздохнула. Вадин изучающе смотрел на нее.
  - Ты знал, - сказала она.
  - Я предполагал. Хоть я стал магом и не по своей воле, но, как любой маг,
я всегда могу сказать, кого вынашивает женщина: девочку или мальчика.
  Однако мы так и не смогли определить, кем будешь ты. Мы боялись, что ты
будешь уродом, двуполым или бесполым.
  - Так и вышло, - пробормотала Севайин.
  - Перестань, тезка. - Вадин говорил сурово, но без гнева. Спокойно,
искусно, словно опытный слуга, он начал расплетать ее косы. - Думаю, твоя
мать знала. Она не радовалась так, как мы, когда ты с воплями появилась на
свет, обещая со временем вырасти в прекрасного сильного мужчину. Элиан
настаивала, чтобы тебя воспитывали как мужчины, так и женщины. Она
заставила тебя жить в разуме Лиави, пока та вынашивала свою маленькую
озорницу.
  - Мама изо всех сил пыталась выбить из меня самонадеянность, - с
тихим смехом сказала Севайин. - Но в конце концов она потерпела неудачу.
  Я все еще невыносимо горда.
  - По-королевски, - уточнил Вадин.
  Севайин уставилась на стену шатра.
  - Отец хорошо перенес удар.
  - А что еще ему остается? Он не может отречься от тебя. Ты - все, что у
него есть.
  Она вздрогнула. В ней снова вспыхнул гнев.
  - Вот почему все это стало возможным. Потому что я - его единственный
ребенок. Единственная наследница, которую ему суждено иметь,
единственная и роскошная драгоценность на троне Керувариона. Думаешь,
мне было легко? Думаешь, мне приятны взгляды, вздохи и крики возмуще-
ния? Думаешь, я не знаю, какие битвы мне предстоит выдерживать всю
жизнь, потому что я отдала всю себя ради любви к тирану из Асаниана?
  - Не всю себя, - возразил Вадин. - Но в остальном есть доля истины.
  Твой дядя видит ее. Керуварион никогда не примет западного императора.
  Слишком многое было проделано во избежание именно этого.
  - Хирел никогда...
  - Твой юный лев очарователен, как был очарователен и его отец. Он
честен, он - настоящее воплощение королевской власти Асаниана. Он был
рожден для того, чтобы стать императором.
  - Но не чудовищем.
  - Может быть, и нет. - Вадин сосредоточенно расчесывал длинные пряди
волос Севайин. - Старая ненависть умирает медленно. Асаниан есть
Асаниан: западный дракон, зверь, пожирающий пространства в извечной
ненасытной жажде золота и душ. Единственной защитой от него, сказали бы
тебе многие, является его уничтожение.
  Севайин усмехнулась.
  - То же самое говорят и о нас. Мы вызываем такую же ненависть и такой
же страх. Но при этом не принимаются в расчет ни я, ни мой принц.
  - Когда-то я тоже был молод, - сказал Вадин.
  Севайин пожала плечами. Вадин протянул руку к другой ее косе. Она
отмахнулась от него.
  - Черт возьми, Вадин! Прекрати обращаться со мной как с ребенком.
  - Ты, конечно, не ребенок. Но ты вынашиваешь ребенка.
  Она молчала, с трудом сдерживая злость. Он снова занялся ее волосами.
  Севайин смирилась и обняла Юлана, черпая спокойствие из сонного
сознания кота.
  - Сначала ты отдохнешь, - непреклонно сказал Вадин. - А потом
предстанешь перед своим народом.
  - В обнаженном виде, надо полагать. И тогда они оскорбятся по-
настоящему.
  - Почему? Разве ты что-то скрываешь?
  - Только нерожденного детеныша льва.
  Вадин посмотрел на нее тяжелым взглядом. У Севайин замерло сердце. Она
сказала им, что гильдия магов держала ее в плену, что магистр сотворил
превращение при помощи Байрана из Эндроса. Стоя перед армией, она ни
словом не обмолвилась об измене князя Орсана. Она и сама не знала, почему
промолчала. Вовсе не потому, что он был отцом ее матери и больше чем
отцом для ее отца. Сам он тоже не запрещал ей рассказывать о себе.
  Но Севайин была не в состоянии произнести слова, которые станут его
приговором. Усилив защиту своего разума, она утомленно улыбнулась. Ее
усталость не была притворной.
  - Я сказала вам все, что могла. Кроме...
  - Кроме чего?
  Севайин глубоко вздохнула. Казалось, Вадин сейчас схватит ее и начнет
трясти. Она с трудом взяла себя в руки.
  - Там был не просто заговор магов с целью объединить два
императорских дома. После рождения нашего сына маги убили бы Хирела и
меня. - Вадин никак не отреагировал. - Но сначала должны были умереть
наши отцы. И им все еще грозит гибель. Это вопрос нескольких дней. Я
надеялась, что наше присутствие здесь, рядом с императорами, заставит заго-
ворщиков отступиться. Они не рискнут потерять меня теперь, и им известно,
что я умру, если умрет Хирел.
  - Убийцы теперь не редкость, - сказал Вадин. - Нам и раньше
приходилось встречаться с убийцами-колдунами.
  - Но вам не приходилось встречаться с заговором магов, во главе которого
находится сам магистр гильдии. - Севайин поднялась и прошла вдоль стен
шатра, обходя койку и сундук для одежды, огибая низкий столик с
развернутыми картами и планами битвы. Внезапно она остановилась и
повернулась к Вадину. - Дядя, я знаю путь в Сердце Мира.
  Вадин встал.
  - Неужели ты до такой степени безумна?
  Севайин озорно улыбнулась в ответ.
  - И ты еще спрашиваешь?
  - Но ведь этот путь должен охраняться.
  - Нам помогут верные маги отца и сторонники Зиад-Илариоса; с нами
будешь ты, мама и сам отец. Мы сможем завоевать миры.
  - Мудро, - сказал Вадин. - Этот мир слишком тесен для двух
императоров, но если миров много...
  Севайин нетерпеливо зашипела:
  - Один мир или тысяча тысяч - какая разница для мертвеца? Ты сам
учил меня, что редко бывает выгодно сидеть и ждать, пока враг нападет на
тебя. Лучше ударить первым, яростно и быстро, прежде чем он успеет
собрать силы.
  - Почему ты думаешь, что маги не вооружены и не ждут нас?
  - Может быть, это и так. - Севайин взяла в руки перо, задумчиво
повертела его в пальцах. В Яноне шутили, что перо - это то, что осталось от
хорошего дротика. Она слегка улыбнулась. - Но вряд ли они знают, на что я
способна.
  - Сейчас уже знают.
  Она тряхнула распущенными волосами и провела рукой по своему телу.
  - Посмотри на меня, дядя. Вот все, что многие из них способны увидеть
во мне. Они знают, почему я сбежала из заточения. Я была напугана до
смерти, мой принц придал мне мужества, а опасения за сына довели меня до
отчаяния. Мой замысел удался - что ж, ведь я внучка бога, а удача - его
слуга.
  Вадин ухмыльнулся.
  - Кроме того, ты потрясающе красива, а разве красота когда-нибудь
нуждалась в уме?
  - Аварьян свидетель, я в нем никогда не нуждалась.
  - А я-то, глупец, восхищался тобой, думал, как это ты так быстро
научилась изображать принцессу.
  - Это почти то же самое, что изображать принца. Самым трудным было
научиться ходить. Меня по-прежнему тянет по-мужски держать равновесие.
  Вадин радостно рассмеялся, заключая ее в объятия. Она тоже обняла его.
  Ребенок сильно толкнулся в ее утробе. Вадин замер, его веселье тут же
угасло. Но на смену ему пришла не печаль, а удивление и благоговение.
  - Он сильный, - сказал янонец. - И слишком хорош для уюта. - Его
смех зазвенел снова. - Я думаю, нос твоего отца бессмертен.
  - Как и его смуглость, - сказала Севайин, - и волосы моей матери. Ты
ведь знаешь, что кожа ребенка будет коричневой или янтарной. Такой, какая
могла быть у меня.
  - Они хотели, чтобы ты была именно такой.
  - Такой? - спросила Севайин, напрягшись от боли.
  - Такой, - сказал Вадин. Он улыбнулся с некоторым лукавством. - Это
тайна, тезка. Мужчины хотят сыновей, а как же иначе? Но каждый из нас в
глубине души мечтает о дочери.
  - Даже если она у него уже есть?
  - Даже если она у него уже есть. - Вадин выпрямился и посерьезнел. -
А теперь, тезка, ложись и дай отдохнуть твоему ребенку.
  Севайин покорно улеглась на койку, которая едва ли была шире
солдатской. Вадин снова превратился в главнокомандующего и ушел.
  Севайин размеренно дышала, стараясь побороть боль в горле. Здесь, в
уединении, слыша отдаленный гул армии, похожий на шум прибоя, она
видела все намного яснее, и это ее не утешало. Она пока ничего не спасла.
  Из-за нее все могут погибнуть.
  Юлан посмотрел на нее своими зелеными глазами, моргнул и зевнул. Ему
не нравилось это скопище крикливых людей. Он нуждался в свободе и
вольном воздухе. Но если ей придется спрятаться в берлогу со своими
детенышами...
  - С одним детенышем, - сказала она, - и для этого пока еще рано,
братец нянька.
  Ах вот как? Ну тогда он лучше пойдет погулять. Севайин положила свою
золотую руку на его голову. Под весом божественного клейма Юлан
пригнулся к земле. Попрощавшись с ней взглядом горящих зеленых глаз, он
выскользнул из шатра.
  Несколько мгновений Севайин лежала без движения. Внезапно она
вскочила. В ногах кровати, на сундуке, как всегда, стояло вино. Она
наполнила кубок и уставилась на него. Ее желудок не желал принимать вина.
  - Это необходимо, чтобы набраться сил и мужества, - сказала она,
опустошая кубок.
  Это было настоящее вино варьяни, сладкое и пьянящее, с пряным ароматом
специй. Оно укрепило ее.
  Она повернулась к той, что стояла у входа в шатер. Так, глядя друг другу в
глаза, они не стояли уже очень давно. И еще никогда Севайин не видела в
этих глазах такого выражения. Да, оно уже было в глазах князя Орсана, когда
он предоставил ей выбор, который мог стать для нее смертельным. Но она не
ожидала увидеть подобного в глазах его дочери. Это было выше боли.
  - Мама, - сказала она тихо и спокойно.
  Элиан подошла к ней, взяла кубок из ее рук, наполнила его и осушила
одним махом, чуть не поперхнувшись. Севайин пристально глядела на нее.
  Элиан ответила ей таким же пристальным взглядом. Отчуждение между
ними постепенно таяло.
  - Я надеюсь, ты довольна собой.
  Севайин резко выпрямилась. И это все, что ей может сказать тот
единственный в мире человек, в котором она рассчитывала найти
понимание? Ее мать, которая предвидела все это и подготовила ее к этому?
  Но которая не смогла принять это полностью.
  - Ты поставила всю армию с ног на голову, - сказала Элиан. - Ты
показала им, ради чего на самом деле они проливали кровь. Ты поразила
своего отца и до самого основания потрясла все, что он сделал. Ты довольна?
  - А ты? - огрызнулась Севайин. - Ведь ты видела все, что видела я. И
что ты сделала, чтобы остановить меня? Разве ты попыталась хотя бы
замедлить развитие событий?
  - Тогда мне следовало бы задушить тебя в колыбели.
  Севайин начала дрожать.
  - Остальные мирятся с тем, что не в силах изменить. Ты не хочешь
мириться с этим. Почему? Разве для тебя имеет значение, хожу я как мужчина
или как женщина? Или ты боишься, что я стану твоей соперницей?
  Элиан отвесила ей звонкую оплеуху. Севайин не уклонилась от удара и не
ударила в ответ.
  - О, великолепно, мама? Когда ты не можешь ответить, ты всегда бьешь.
  Я предала тебя, верно?
  - Ты предала своего отца.
  - Об этом не тебе судить, - сказала Севайин. - Но я предала и тебя. Ты
любила облик, который я когда-то носила, и ненавидишь меня за то, что я
отказалась от него.
  - Я никогда не смогу ненавидеть тебя.
  - Тогда это презрение. Отвращение. Возмущение.
  - Нет, это печаль. - Элиан заплакала. Это было душераздирающее
зрелище: ее лицо застыло, слезы безудержно текли по щекам. - Должно
быть, ты ужасно страдала. То, что тебе пришлось отказаться... от... всего...
  - От чего бы я ни отказалась, я получила свою награду. Я получила моего
принца, мама. Я получила моего сына. Ко мне вернулась моя сила, и теперь
она становится еще сильнее, чем прежде.
  - Но какой ценой и какой болью тебе это досталось, - сказала Элиан.
  Севайин уже вполне превратилась в женщину и почти стала матерью. Но
она оказалась не в состоянии понять эту женщину - свою мать. Элиан
рассмеялась сквозь слезы.
  - Это великая тайна, дитя мое. Женщины не понимают друг друга. Я была
уверена, что смогу справиться с собой, когда это случится и если случится. А
потом я увидела тебя, и это было невыносимо. - Она прижала руки к
животу. - Не так давно я сильно болела. Я потеряла ребенка. Твою сестру.
  Севайин покачнулась, почувствовав боль матери. Протянула к ней руки,
чтобы облегчить ее страдания, чтобы горевать вместе с ней.
  Элиан уклонилась от ее объятий.
  - Она не должна была родиться. Мы с твоим отцом знали об этом, но
дерзнули познать радость. Мы надеялись, что нам удастся как-нибудь
справиться с этим, удастся победить. Мы думали, что ты излечишься и мы
будем жить в мире вместе с нашим сыном и дочерью. И тогда, - продолжала
Элиан, - пришла боль. Что бы мы ни делали, она не прекращалась. Это было
самой ужасной мукой, какую я только познала. Мне казалось, что от меня
отрывают мою собственную плоть.
  Севайин опустилась на пол, прикрывая руками свою плоть, своего ребенка,
который должен был родиться, увидеть свет и жить.
  - Бог взял ее, - сказала Элиан. - И маги. Я знала, Саревадин. Я знала,
что они рождают тебя. Завладевают моей силой. Отнимают неродившегося
ребенка, чтобы изменить ребенка, которого я уже родила, отнимают с
божественным бесчувствием. Это было невыразимо ужасно.
  Севайин содрогнулась. Если бы она умерла, когда маги творили над ней
свое колдовство, ее сестра осталась бы жива, выросла и превратилась в
женщину. Хирел пережил бы войну; ждал бы и горевал, быть может,
находясь в заточении. Но в конце концов он все-таки получил бы свою
Солнцерожденную королеву.
  - Аварьян, - сказала Севайин. - Нет никакого Аварьяна. Есть только
Уварра. - Она подняла голову. Мать смотрела на нее без жалости. -
Неудивительно, что ты ненавидишь меня.
  - Я уже сказала тебе, что это не так. - Элиан села рядом с дочерью, но не
очень близко. - Ты не знала, что делаешь. Тебе хотелось спасти всех нас. Ты
заплатила цену даже более высокую, чем я, и перенесла боль сильнее моей. Я
никогда не переставала любить тебя. Я пытаюсь простить тебя.
  Севайин прерывисто вздохнула.
  - Я не нуждаюсь в твоем прощении. Мне необходимо твое одобрение. Я
хочу, чтобы ты была рядом со мной, когда я предстану перед Керуварионом.
  Она посмотрела на Элиан и поняла, что просит слишком многого.
  Императрице стоило огромных усилий прийти сюда, встретиться с дочерью
один на один и сказать правду. Вряд ли она сможет дать больше этого.
  Севайин поникла головой, сокрушенная своим поражением, и не видела
способа изменить ситуацию.
  - Не знаю, смогу ли я одобрить твой поступок, - сказала Элиан, - но
стоять рядом с тобой я буду.
  Севайин полупривстала от удивления. Элиан удержала ее и вновь усадила.
  Легкое прикосновение принесло ей боль. Горькую, но целительную боль.
  Императрица порывисто обняла ее. Обе они дрожали, измученные
пережитым.
  - Пойдем, - сказала Элиан. - Твой народ ждет тебя.
  
  Севайин не вышла к своему народу обнаженной, но она предстала перед
ним как женщина, как жрица и как королева.
  Для этого ей понадобилась вся ее гордость. И не справилась бы с задачей,
не призови она на помощь самообладание.
  Наиболее тяжелое испытание ей пришлось пережить вовсе не из-за простых
людей. Им нужно было лишь посмотреть на нее, убедиться, что она здорова и
сильна, что ее жертва стала ее победой. Севайин знала, как сделать их своими
приверженцами.
  Но лордам было недостаточно выслушать ее и принять ее условия. Снова
повторился прежний безрезультатный спор. Лорды и капитаны Керувариона
не желали становиться союзниками Асаниана. Они не хотели подчиняться
асанианскому принцу. Они отказывались признать законность брачного
союза без брачного договора и свидетелей.
  Это переполнило чашу ее терпения. Севайин не кинулась на идиота,
сказавшего такую глупость: побоялась, что убьет его. Она просто поднялась
со своего сиденья, установленного перед шатром ее отца, улыбнулась,
оскалив зубы, и очень тихо спросила:
  - Вы называете моего ребенка незаконнорожденным? Она не обратила
внимания на нестройные отрицания из толпы. Поведение простолюдинов
поддавалось логическому объяснению. Если они ненавидели, то на это была
какая-то причина. Лорды же напоминали сенелей-жеребцов. Они бросали
вызов и дрались, фыркали и бодали рогами воздух, громко кричали при
малейшем намеке на угрозу.
  От изумления лорды тут же замолчали. Некоторые из них казались
испуганными и, возможно, действительно испытывали страх.
  - Я выслушала вас, - сказала Севайин. - Я услышала все, что мне
нужно было услышать. Это ничего не меняет. Я выбрала в мужья Высокого
принца Асаниана. Отказываясь от него, вы отказываетесь и от меня. - Она
взглянула на своего отца. - Ну что же, зверь станцевал перед твоим народом.
  Хорош ли был танец? Понравился ли он тебе? Должен ли бедный зверь
теперь вернуться в свою клетку, или ему позволят воссоединиться с
супругом?
  Мирейн не рассердился. Казалось, он даже гордится ею. К тому же он
никогда не вмешивался в дела, с которыми его наследник прекрасно
справлялся сам. Он откинулся на спинку кресла, скрестил на груди руки и
сказал:
  - Нам с тобой необходимо рассмотреть некоторые вопросы. На принятие
решения уйдет целая ночь. Задержишься ли ты ради этого?
  Севайин могла бы отказаться. Он предложил это ей, однажды уже
обманувшей его доверие. Но Мирейн Ан-Ш'Эндор всегда дарил
провинившемуся еще одну возможность. После этого он становился
беспощадным.
  - Я останусь до утра, - был ее ответ.
  Он кивнул. Севайин не раздумывая подошла к нему, встала на колени,
поцеловала его руку и взглянула ему в лицо. В его ясных и спокойных глазах
вспыхивали искорки силы. Севайин вздрогнула. Перед ней был король и
император, великий военачальник, маг и жрец, и смерть всегда следовала по
правую руку от него. Но сейчас, взглянув на него, она увидела, что смерть
положила свою печать на его темную блестящую кожу.
  
  - Саревадин!
  Она стояла у края рядов кавалерии и смотрела поверх разрушенных стен
города туда, где садилось солнце и лежал лагерь Асаниана. Она знала только
то, что Хирел жив, и ничего больше. Их разделял щит магии. Севайин
пыталась пробить в нем брешь, но все ее усилия были бесплодны и
приносили лишь боль.
  Когда за ее спиной раздался голос отца, она уже была готова вскочить на
Брегалана, послать к чертям все обещания и устремиться на выручку своему
принцу. Она порывисто повернулась к Мирейну, охваченная испугом и
чувством вины.
  Взгляд Мирейна устремился туда, куда только что смотрела Севайин. Он
пришел один. В своем простом килте, в кожаном плаще, подбитом овечьей
шерстью, и с волосами, заплетенными в косички, император напоминал
обыкновенного воина-наемника. Он похлопал Брегалана по холке, и жеребец
перестал щипать зимнюю пожухлую траву, поднял голову и нежно фыркнул в
знак приветствия. В этом мире у него было всего несколько двуногих
братьев, и одним из них был Мирейн. Такой же, как Севайин и Хирел.
  Севайин слегка дрожала. Солнце село, ветер крепчал, а ее платье было
роскошным, но не таким уж теплым.
  Мирейн укутал ее своим плащом. Она было воспротивилась, но вздохнула
и подчинилась. В плаще оказалось намного теплее, чем без него, а кроме
того, она не видела никаких причин отвергать отца. Он делал лишь то, что
должен был делать.
  Она закрыла глаза. Он делал это снова. Будучи Солнцерожденным.
  Искушая ее разум своими безумствами. Именно он начал эту войну; именно
его непреклонность привела ее сюда, и было очень похоже, что эта
непреклонность станет причиной его гибели.
  - Почему? - требовательно спросила Севайин. - Почему ты делаешь все
это?
  Он не торопился с ответом.
  - Потому, что я сын моего отца, - сказал наконец он. - Я был рожден
для того, чтобы покорить Золотую империю. Чтобы заставить мир
поклоняться Аварьяну. Чтобы принести свет туда, где его никогда не было.
  - И вторгнуться в страну, правитель которой предложил мир?
  - Я подарил ему мир. Целых десять лет мира. Я ждал и наблюдал, как он
укрепляет свои армии, подстрекает племена моих приграничных земель к
бунту и позволяет своим работорговцам шнырять поблизости от моих границ.
  Он переманил гильдию магов в Кундри'дж. Он послал своих колдунов даже в
Эндрос, и они принялись нашептывать простым людям, чтобы те вернулись к
старым черным ритуалам и как можно больше убивали во имя давно и
прочно забытых богов.
  - Но разве ты не делаешь то же самое во имя Аварьяна?
  Мирейн вздохнул и чуть крепче обнял ее за плечи.
  - По моему приказу не брали рабов и не приносили в жертву детей.
  - Верно, но тем не менее города лежали в развалинах, а твои армии
пресытились кровью их детей.
  - Война всегда отвратительна, Саревадин. Но я приношу справедливость
туда, где ее не знал никто, кроме князей. Этот край опустошен, и его народ
ограблен тысячей богов, а я несу им свет одного, истинного бога.
  Она повернулась к нему лицом и прижала к его груди дрожащие руки, еле
сдерживая гнев.
  - Это случилось бы и без твоей войны. Неужели ты не понимаешь?
  Неужели не видишь? Мы сделали это, отец. Пока вы, великие императоры,
вызывали друг друга на поединок, угрожали друг другу и собирали ваши
армии, мы с Хирелом заключили наш собственный мир.
  - Я понимаю, - сказал он спокойно. - Я понимаю, что гильдия магов
ухватилась за безрассудную и нелепую идею и воспользовалась ею, чтобы
добиться собственной выгоды. - Севайин хотела было запротестовать, но он
не дал ей говорить. - Я не против брака по любви. Я и сам так женился.
  Много лет назад я поклялся, что если бог дарует тебе такое же счастье, то я не
стану препятствовать ему. Во мне нет неприязни к твоему избраннику. При
других обстоятельствах я сам бы настоял, чтобы ты выбрала его. Но мы уже
миновали черту, за которой остались логика и простота. Мы пересекли ее еще
до того, как ты отдалась в руки магов.
  У Севайин перехватило горло. Она с трудом произнесла:
  - Ты не хочешь бескровного конца. Ты хочешь поставить ногу на грудь
Зиад-Илариоса, хочешь увидеть, как будет умирать его народ. Потому что
они молятся не тем богам. Потому что они считают, что твой отец - ложь и
вымысел.
  Мирейн коснулся ее обруча.
  - Но ведь это и твой бог, Саревадин.
  Она отбросила его руку от себя, разорвав его чары.
  - Мой бог - это не твой бог. Мои видения не похожи на твои. Ты
считаешь мою надежду наивной, словно я ребенок, желающий остановить
смерть при помощи лаврового венка и песни. Но ребенок не я, а ты. Образ, по
которому ты пытаешься создать мир, неверен, как неверна и вредна
разрушительная деятельность черных колдунов. Ты слеп, потому что
считаешь врагом единственного человека, который мог бы стать твоим
союзником.
  - Асанианская дружба - это дружба змеи: красота снаружи, яд внутри.
  Севайин глубоко вздохнула, приказывая себе сохранять спокойствие и
думать. Помнить, что люди умирали за слова менее обидные, чем те, которые
она бросила ему в лицо и которые он воспринял с почти пугающим
спокойствием.
  - Отец, - сказала она, - давай предположим, что ты позволил нам
осуществить наш замысел. Это не причинит тебе вреда. Если все получится,
ты станешь основоположником великого мира. Если наш план провалится,
ты скажешь, что мы, дети, убедили тебя с помощью магии и нашего
юношеского безрассудства. И тогда ты сможешь возобновить войну. Ты
знаешь, что победишь. На твоей стороне бог.
  - Это мне известно, - сказал он.
  - Но у тебя больше нет сына.
  Мирейн отступил назад. В свете угасающего дня его лицо казалось
высеченным из камня, а глаза как будто сошли с его портрета: обсидиановые
зрачки, слоновая кость белков и черное дерево кожи.
  - Я не могу стать прежней, отец. И не только потому, что эта попытка
может убить меня. Я слишком горда.
  - Ты всегда была такой.
  - А чья в том вина?
  - Моя, - сказал он, - потому что я дал тебе жизнь. - Он не улыбнулся.
  - Если моя смерть предрешена, Саревадин, то есть ли у тебя право мешать
этому?
  - У меня есть все права. - Севайин подняла белое сияние своей руки,
отбрасывавшее золотые искорки на темное лицо Мирейна. - Вот почему я
смогла пережить превращение. Я уже знала, что такое боль, и многие годы
училась терпеть ее. Но мой сон о твоей смерти - это совсем другое. Умрешь
не только ты, но и мама. Я видела, что она умрет первой. И хотя с тех пор
прошли долгие годы, боль не утихала и не давала мне передышки. Она
становилась все ужаснее. Поэтому я и выбрала путь, сулящий нам хотя бы
крупицу надежды: возможность, что вы останетесь жить.
  - И все же, - сказал Мирейн, - если я умру, это обеспечит тебе мир. А
живой я буду лишь противостоять тебе.
  - Нет, если я сумею убедить тебя принять мою сторону.
  - Зачем? Зачем продлевать агонию, если я могу стать повелителем мира к
завтрашнему рассвету?
  - Повелителем мира - может быть. Но Элиан Калириен умрет.
  Он тряхнул своей надменной упрямой головой.
  - Ты не пророк, Дочь Солнца.
  - В этом я пророк, - сказала она.
  Воцарилось молчание. Севайин устремила горящий взгляд на Брегалана,
который, подняв голову, упивался ночным ветром. Ее отец казался едва
различимой тенью. Спустя какое-то время Севайин сказала:
  - Завтра ты сможешь возобновить свою войну. Я не останусь здесь и не
увижу этого.
  - Конечно, не останешься. Беременной женщине не место на поле битвы.
  - Дело даже не в доспехах. Ни одни не подойдут мне по размеру, а
времени на изготовление подходящих нет. Но мне предстоит другая битва. Я
должна вернуться назад в Сердце Мира и помешать магам, которые
замыслили заговор против меня.
  Она услышала, как отец судорожно вздохнул, но его голос был спокоен.
  - Ты же знаешь, что не можешь сделать этого.
  - Если у меня будет достаточно силы, то смогу. Маги Асаниана захотят
поддержать меня, чтобы сохранить жизнь своему императору. Некоторые из
твоих магов могут решить то же самое. Им все равно нечего делать, ведь твои
армии прекрасно справляются с войной.
  - Совсем наоборот. Мои маги препятствуют асанианским колдунам и
охраняют мою армию от нападения с тыла.
  - В этом не будет необходимости, если установится перемирие и все мы
объединимся против заговорщиков.
  - Свет и мрак вместе?
  - А почему бы и нет?
  - Ты не можешь сделать этого.
  - Я попытаюсь.
  - Не смей. Твой ребенок...
  Севайин рассмеялась.
  - Ах, какие вы все заботливые! И все же вряд ли кто-нибудь из вас знает,
что может сделать магия с еще не родившимся ребенком.
  - Нам это известно слишком хорошо. Сила разрушает растущую душу.
  Если телу повезет, оно тоже умрет.
  - Человеческая душа. Человеческое тело. А как насчет рожденного в
магии? Как насчет того, кто обладает Касаром?
  - Ты хочешь узнать ответ? Значит, ты более чем безумна.
  - Разве у меня есть выбор? Иначе они убьют тебя и маму вместе с тобой. А
я по крайней мере могла бы дать тебе возможность встретить смерть в бою.
  Мирейн схватил ее.
  - Ты не сделаешь этого!
  - Ты меня не остановишь.
  - Вот как?
  Она взглянула в его сверкающие глаза.
  - Я сделаю это, отец. Ты не можешь направить всю свою силу на меня и
при этом держать в руках армию и продолжать войну против Зиад-Илариоса.
  Я отправила ему послание: если я не появлюсь к рассвету завтрашнего дня,
он не станет придавать значения твоим словам, даже если это будут слова о
мире, и обрушится на тебя, объединив все свои силы. А их у него больше, чем
ты думаешь, отец. Его колдуны вовсе не ослабли, а еще меньше они боятся
защиты твоих магов. Они благодарны за эту милость: она освобождает их от
необходимости заботиться об охране, пока они будут открывать ворота.
  Ворота Миров, отец. И адские драконы - это меньшее из того, с чем тебе
придется тогда столкнуться.
  Его руки были как сталь, лицо слилось с ночным мраком. У Севайин не
осталось больше страхов. Она использовала вторую возможность. Теперь ей
предстоит увидеть, с каким лицом он встретит предательство.
  Мирейн сдавил ее еще крепче. Она сжала зубы, чтобы не закричать от боли.
  Внезапно его хватка ослабла, но ее плечи продолжали ныть от пульсирующей
боли.
  - Что, если ты останешься здесь, а я - нет? - хрипло спросил он.
  Севайин едва осмеливалась дышать. Она не может победить. Мирейн
никогда не откажется от битвы.
  Но он мог бы, скажем, отступить. Чтобы собраться с силами. Чтобы пойти
в новую атаку. Да, он мог бы сделать так.
  - Я предстану перед этими предателями и положу конец их заговору.
  - В одиночку?
  - Мои чародеи последуют за мной.
  - Но только вместе со мной. Потому что, кроме заговорщиков или членов
гильдии, дорогу туда знаю только я.
  Мирейн молчал так долго, что Севайин засомневалась, слышит ли он ее. А
может быть, она зашла слишком далеко? И вдруг, к ее удивлению, он
рассмеялся.
  - О, ты действительно вся в меня? Ты заставила меня плясать под твою
дудку, а теперь хочешь, чтобы я плясал вместе с асанианцами?
  - И ты способен вынести это?
  Он поразмыслил.
  - Ради такой причины... наверное, да. Но это будет только перемирием,
Саревадин. Я не окончу войну, пока Асаниан не покорится мне и не признает
меня своим властелином.
  - Но сейчас ты нуждаешься в силе Асаниана. Без него ты не сможешь
встретиться с той силой, которая собралась в Сердце Мира. А с ним ты,
возможно, не только выдержишь, но и преодолеешь ее.
  - Ты в этом не уверена, принцесса?
  - А в чем вообще можно быть уверенным? - Ей хотелось ударить отца.
  Он уступал ей, но все равно упрямился, пытаясь командовать там, где
потерпел поражение. - Я поведу вас в Сердце Мира и буду противостоять
нашим врагам вместе с вами.
  - Вместе с другими нашими врагами, которые примут нашу сторону. -
Мирейн взял Севайин за руки и взглянул ей в глаза. - Ты поведешь нас, но в
битве участвовать не будешь.
  Она отвела глаза и уставилась в землю.
  - Если удержусь.
  - Уж пожалуйста, удержись.
  - Я пойду и буду драться при необходимости. Если ты попытаешься
остановить меня, я буду бороться и с тобой так же жестоко, как с любым
магом. Это моя священная клятва перед лицом бога, который дал тебе жизнь.
  Его гнев огнем опалил ее кожу и разум. Севайин выстояла, не пытаясь
ответить ударом на удар, хотя он вынуждал ее к этому. Она просто
отказывалась уступить. И тогда уступил Мирейн. Она продолжала стоять на
своем, опасаясь западни. Он сказал:
  - Да будет так, дитя мое. А теперь может ли простой и смиренный
император просить тебя хотя бы о том, чтобы ты поберегла собственного
ребенка?
  - Я постараюсь, - обещала она.
  Вряд ли этого было достаточно. Но Мирейну пришлось этим
удовлетвориться.
  
  ГЛАВА 24

  Севайин, одна-одинешенька, дремала в шатре, стоящем стена к стене с
шатром ее отца. Через дубленую кожу, из которой были сделаны стены
шатра, до нее доносились голоса магов и военачальников. Она ушла с совета,
потому что ее присутствие лишь омрачало их мысли. А она смертельно
устала. Ей пришлось смириться со своим одиночеством. Она слишком устала,
чтобы изображать королевскую наследницу; слишком устала, чтобы думать и
даже чтобы спать.
  Шатри стоял на страже возле входа в шатер. Увидев Севайин, он сначала
побледнел, но потом пришел к решению поклониться ей. Это поклонение
было вполне терпимым: от Севайин требовалось только присутствовать здесь
и иногда улыбаться. Позже она объяснила ему, что она не святая и не богиня.
  Но сегодня у нее не оставалось сил для этого.
  Она лежала на боку, дрожа под меховыми шкурами, и пыталась не слушать
бормотание голосов за стеной. Ребенок был неутомим: даже такой
крошечный, он брыкался как сенель. Ее рука немного успокоила его, сила
Касара заставила притихнуть эту веселую искорку.
  Севайин почувствовала на ногах знакомую тяжесть. Родное теплое тело
прильнуло к ней, рука скользнула по груди, поцелуи покрыли ее шею и
остановились в уголке рта. Ребенок подпрыгнул до самого сердца.
  Она осторожно повернулась. Хирел, хмурясь, смотрел на нее. Она
нахмурилась в ответ.
  - Ты даже одну ночь не можешь прожить без меня?
  - Не могу. - Его рука была гораздо нежнее голоса, она провела линию по
щеке Севайин, пригладила ее спутанные волосы. - Они были с тобой
жестоки?
  - Мой народ - по-прежнему мой народ. А как ты?
  - Я остаюсь Высоким принцем Асаниана.
  - Даже несмотря на твою возмутительную женитьбу?
  - По указу моего отца ты являешься принцессой первого ранга. Кто
осмелится дурно отозваться о тебе, тот умрет.
  - Какая строгость! - Она взглянула на освещенную фигуру мужа. На нем
был черный костюм олениай; облегающий капюшон закрывал подбородок,
резко выделяясь на фоне белой кожи. Его веки были покрыты золотым
порошком. Она коснулась их кончиками пальца. - Тебе не стоило
появляться здесь.
  - Я не находил себе места. - Он был сердит, но внезапно рассмеялся. -
У одного глупца хватило наглости заявить, что я стал жертвой суккуба. А я
ответил ему, что нет рабства слаще.
  - Надеюсь, что, когда ты это сказал, он был еще жив и мог тебя услышать.
  - Мой отец тогда еще не издал указ. - Хирел поцеловал ее и отстранился.
  - Вайин, мне необходимо поговорить с твоим отцом.
  - Это опасно.
  - А что не опасно?
  Он встал, поднимая ее за собой. Севайин вздохнула, подумала и подавила
желание возражать ему. Она молча взяла меховую мантию с бархатной
подкладкой, которую дала ей мать, и закуталась в нее. Нетерпение Хирела
нарастало, оно отражалось в его глазах. Она взяла его за руку и вывела из
шатра.
  У них был достойный эскорт. К ним присоединился Юлан, который
оставил свое теплое гнездышко в ногах ее кровати, ослепительно
улыбающийся Зха'дан в просторном черном плаще и Шатри. Мальчик
поклонился Хирелу с глубоким и искренним уважением. Севайин почти
влюбилась в него за это.
  
  Члены военного совета Мирейна докричались до полной тишины. Князья
нашли отдохновение в кубках с вином, маги-жрецы опустили глаза,
скрестили на груди руки и приняли непроницаемый вид. При появлении
Севайин все повернулись и уставились на нее. Так было всегда, сказала она
себе: рыжая грива гилени, смуглое лицо янонца и благоговение перед
наследницей Солнцерожденного. Она предстала перед ними с самым вызы-
вающим видом, сверкая белыми зубами и черными глазами, рассыпая
огненные пряди по темному платью.
  - Как дела, мои господа? Все идет как по маслу?
  Мирейн встретил ее ироничным взглядом блестящих глаз и улыбкой,
напоминавшей оскал волка. Он кивнул головой Хирелу, появившемуся из-за
ее спины и вставшему рядом с ней.
  Остальные, в том числе маги, узнали его не сразу. Они обратили внимание
на асанианское лицо и впились в него острыми взглядами, но даже князь
Халенан поначалу решил, что перед ними всего-навсего вражеский воин.
  Хирел подыграл им: он напряг ноги, принял подобающее выражение лица и
схватился за рукоятки двух мечей, висящих на ремне, крест-накрест
обхватывающем его одеяние. Севайин ощутила его озорное настроение.
  - Я принес послание от моего императора, - сказал он на языке гилени,
что было вежливостью, граничащей с оскорблением. - Соблаговолит ли
повелитель Керувариона выслушать его?
  - Повелитель Керувариона был бы рад выслушать новый совет, - сказал
Мирейн.
  Это пробудило всех остальных. Вадин был приятно удивлен. Двое жрецов
побледнели: они увидели магическую связь между Севайин и принцем. Ее
мог бы заметить даже простой человек, так сильна была эта связь,
становившаяся все крепче перед лицом этих чародеев. Глаза Хирела казались
расплавленным золотом. Севайин не могла и не хотела сопротивляться. Она
влилась в эти глаза и снова выскользнула из них, без всяких усилий, словно
вода.
  - Это отвратительно!
  Не имело значения, кто сказал эти слова. Дети ограниченного ума, не
способного видеть свет, они лопнули, столкнувшись с обручем солнечного
жреца. Севайин вспомнила о том, что в сердцах здесь царит мрак и пылает
огонь. Она простерла свои руки, черную и огненно-золотую, и заговорила так
мягко как не говорила никогда:
  - Мы - ваш мир. Мы, рожденные для неумирающей ненависти; мы,
которых вообще не было бы на свете без вмешательства силы. Бог пожелал
этого. Он в нас. Смотрите, мои господа. Откройте глаза и смотрите.
  - Я вижу, - сказал Мирейн, хотя эти слова дались ему нелегко. -
Говори, Высокий принц. Что привело тебя сюда?
  - Твоя дочь, лорд Ан-Ш'Эндор. - Некоторые улыбнулись, услышав эту
шутку. Хирел улыбнулся в ответ. - И конечно, мой отец. Он предлагает
двухдневное перемирие, в течение которого его маги уладят некоторые
проблемы, он велел мне убедить тебя, что эти проблемы не имеют к тебе
никакого отношения и твой народ не пострадает из-за их разрешения.
  - Но мы уже заключили перемирие до завтрашнего утра, - подчеркнул
Мирейн.
  - Сегодняшней ночью несколько кроватей останутся холодными, -
весело сказал Вадин, не спуская, однако, глаз с Хирела. - Зачем, принц? Что
такое они хотят сделать в течение ночи и двух дней?
  - Может быть, это и не займет столько времени.
  Хирел взглядом заставил одного из капитанов освободить сиденье, на
которое преспокойно усадил Севайин. Она подчинилась, главным образом из
желания узнать, что он сделает дальше. Принц Асаниана сел у ее ног,
разглядывая присутствующих и заставляя их томиться в ожидании. Наконец
он произнес:
  - Когда я разговаривал с принцами и моим отцом, появился мой старший
брат с немногочисленной свитой и без всякой помпезности. Увидев меня, он
вовсе не был удивлен. Он появился отчасти и ради моего спасения, принеся
новости чрезвычайной важности. Магам известно не только о том, что мы
сбежали. Они знают и о нашем появлении на этом поле, и о наших
дальнейших действиях. Это им совсем не понравилось. Они заявляют о том,
что хотят мира, но этот мир должен быть установлен в соответствии с их
пожеланиями.
  - Это сказал тебе Аранос? - спросила Севайин.
  Она и сама могла бы догадаться, но хотела знать наверняка.
  - Он, и никто другой, - ответил Хирел. - Он сказал, что устал от этого
заговора, который больше не служит на пользу Асаниану, а угрожает
уничтожить всех нас. Уже установлены время и место, маги приготовились.
  Оба императора будут убиты при встрече, тебя они заберут, а меня будут
держать в колдовской тюрьме, чтобы ты снова не попыталась сбежать.
  Все заговорили разом, возмущенные услышанным. Перекрывая гул
голосов, Севайин сказала:
  - Я не верю этому змеенышу.
  - А кто верит? - спросил Зха'дан, выходя в круг света. - Но его слова
правдивы.
  - Насколько правдивы, хотела бы я знать?
  - В достаточной мере. - Все взгляды устремились на Мирейна, гневный
ропот затих. - Итак, принц, ты хочешь разыскать магов, положить конец их
заговору и предоставить нам право самим установить мир. - Он подался
вперед. - Но почему ты просишь только о перемирии?
  - Я не прошу этого, - сказал Хирел. - У моего отца не осталось
надежды на большее и нет желания мириться с твоим отказом. Если ты не
согласен на перемирие, то хотя бы попридержи своих магов, пока маги моего
отца будут спасать твою жизнь.
  Мирейн рассмеялся, не обращая внимания на молчаливое недовольство
окружающих.
  - А если я предоставлю в его распоряжение моих магов? Он их примет?
  - Может ли он доверять им?
  - В моем присутствии им придется быть честными.
  Хирел преклонил перед ним одно колено.
  - Я так и сказал моему отцу. Я поклялся, что приведу тебя с собой.
  - А еще говоришь, что ты не маг. - Мирейн встал, поднимая принца с
колен и церемонно заключая его в объятия. - Я помогу тебе сдержать
клятву.
  
  Они прибыли в асанианский лагерь в самый глухой час ночи. В их отряде
были четыре жреца-мага, хранившие в себе совокупную силу их ордена, а
также Мирейн, Элиан, Вадин, Зха'дан и князь Халенан со Старионом -
сильнейшим в магии из всех его детей. Впереди скакал Хирел, а рядом с ним
  - Севайин. Опасность приятно волновала ее, и она забыла о своей усталос-
ти, чувствуя легкое острое возбуждение, как всегда перед битвой. Остальные
тоже были взбудоражены. Хирел соскочил со своей кобылы и, подхватив
Севайин, опустил ее на землю. Она сорвала у него поцелуй, и он жадно
прильнул к ней, прежде чем отпустить.
  Зиад-Илариос уже ждал их. Словно золотое изваяние, он сидел в самом
центре своего золотого шатра, где крыша открывала взглядам ночное небо,
усыпанное звездами: сплетение огня и мрака. Его окружали маги - девять
мужчин и женщин, одетых как жрецы, как придворные или как члены
гильдии. Все они были окутаны покровом силы. Она вздыбилась перед
варьяни подобно стене. Вновь прибывшие остановились, стараясь держаться
как можно ближе друг к другу. Их сила собиралась воедино, изгибаясь
упругой волной. Юлан тихо заворчал, хотя Севайин успокаивающе положила
руку на его голову.
  Воздух дышал враждебностью. Севайин погрузилась в нее. Она заставила
себя взглянуть на эту неприязнь как на спутницу своей силы и увидела ее
такой, какая она есть: рожденной богом, как и сама Севайин, необходимой,
неизбежной. Тело Севайин не желало смиряться с этим. Ее разум испытывал
к этому отвращение. Лишь одна воля заставляла ее двигаться вперед, открыть
свой разум, принять в свое сердце и мрак и огонь.
  Севайин остановилась перед Зиад-Илариосом. Юлан был рядом с ней, а по
правую руку стоял Хирел. Она поклонилась императору, как подобает
королеве. Он снял свою маску и взглянул в глаза Севайин.
  - Помоги мне встать, дочь моя, - сказал он.
  Она была очень осторожна и все же причинила ему боль. Император
выглядел даже хуже, чем сегодняшним утром. Смерть наложила на него свой
отпечаток.
  - Нет, - прошептала Севайин, - невозможно, чтобы и ты тоже.
  Зиад-Илариос улыбнулся и провел по ее щеке распухшим пальцем.
  - Представь мне тех, кто тебя сопровождает, - велел он.
  Она назвала их, одного за другим. Они низко склонялись перед ним, даже
Старион, повиновавшийся строгому взгляду Мирейна. Только Элиан не
поклонилась. Она подошла к императору, умело скрывая потрясение, и
улыбнулась ему тепло и немного неуверенно. Он взял ее за руки, поднес их к
губам. Ни он, ни она не проронили ни слова. Они могли бы сказать друг
другу так много - и так мало. Севайин, глядя на них, с трудом проглотила
ком в горле. Она знала, что случилось с ними в прошлом. Об этом было
сложено столько песен. Она знала, что Зиад-Илариос все еще любит ту,
которую когда-то потерял, но не подозревала, что ее мать тоже все еще
немного любит его. Быть может, даже больше, чем немного.
  Элиан отступила назад. Ее улыбка померкла, и она отвернулась, чтобы
император не увидел ее затуманившихся слезами глаз. Но Севайин увидела
их и молча сжала ладонь матери, такую хрупкую и холодную. Элиан не
отдернула руку, а еще сильнее сжала пальцы Севайин, найдя в этом минутное
успокоение.
  Мирейн взглянул на своего соперника. Он имел все, чем не обладал Зиад-
Илариос: крепкое здоровье, силу, молодость тела и могущество силы. Но
было у них кое-что общее: величественность. Мирейн сознавал это. Он
наклонил голову и взмахнул рукой в знак почтения.
  - Кажется, в конце концов мы стали союзниками, - сказал он.
  - И родственниками, - ответил Зиад-Илариос. - Я нахожу это не таким
уж неприятным.
  - Моя дочь сделала хороший выбор, хоть поступила и не совсем мудро.
  - Мой сын сделал свой выбор так, словно у него не было другого выхода.
  Мы должны последовать его примеру.
  - А как же твой старший сын? Я его не вижу. Что выбрал он?
  - Свою выгоду. - В иронии Зиад-Илариоса не было горечи. - Он
вернулся к своим прежним союзникам, иначе они заподозрят, что он предал
их. Он будет помогать нам, как сможет.
  - Лучше бы он умер.
  Зиад-Илариос с ужасающей мягкостью улыбнулся.
  - Может быть, ты и прав. Но он должен предать меня открыто. Даже если
бы он не был моим сыном, я не приговорил бы его к смерти по простому
подозрению. - Он поднял руку, закрывая эту тему и приглашая Мирейна
занять место рядом с собой. - Ворота ждут, чтобы мы открыли их. Ты готов
начать, сын Аварьяна?
  Мирейн поклонился в ответ. Маги Солнца заняли указанные их
повелителем места, вплетаясь в круг асанианцев. Все были напряжены, все
чувствовали внутреннее сопротивление. Блестели глаза, гневно вспыхивали
лица.
  Старион, этот необузданный юнец, разбил стену отчуждения. Его
напарницей в магии оказалась юная и красивая девушка, по счастливой
случайности белый маг, жрица Уварры. Его тело устремилось к ней; его
волосы привлекли ее внимание, а потом она разглядела его лицо, покраснела
и улыбнулась. Они сошлись прежде, чем поняли это, взялись за руки,
объединились в силе и рассмеялись, испытывая радость и удивление от
встречи.
  Тогда и остальные двинулись навстречу друг к другу. Свет и мрак
сталкивались, пронзали друг друга, сопротивлялись, изгибались и
сплетались. Их ненависть превратилась в силу, она разделяла и связывала их
крепче кованой стали, она притягивала их и заставляла отталкиваться друг от
друга.
  Они сплелись, и случилось чудо. Их охватила радость, смешанная со
страхом. Они были сильны.
  Источником страха была Севайин. Ее тело, крепко прижавшееся к Хирелу,
и ее сила, становившаяся мощнее в его присутствии, образовали центр круга.
  Вместе они были сильнее всех. Даже сам Мирейн во всем великолепии своей
пламенеющей силы был слабее их.
  Их двоих и ребенка, которому они подарили жизнь. Потому что она и
Хирел были теми, кем были: Солнцем и Львом, соединенными друге другом
перед всеми существовавшими богами. Третий, еще не родившийся, наделял
их силой, которой никто из них не обладал поодиночке.
  Круг был в руках Севайин. Можно сказать, упал ей в руки. Ей даже не
нужно было притворяться, что ее сила еще не владеет мастерством. Это
мастерство помогло ей собрать воедино всю их магическую мощь. Когда
настало время передать ее в руки отца, она напряглась. Помедлила.
  Он не участвовал в сплетении света и мрака, хотя и находился в круге,
принимая его как досадную необходимость. Севайин чувствовала в нем
слабость, с которой он не в силах был справиться. Он не мог возвести ворота.
  Не мог побороть нежелание соединиться с мраком.
  Ее любовь к отцу граничила с болью. И эта боль придала ей сил, чтобы
удержать круг. Чтобы сделать его своим орудием. Чтобы воззвать к тем, кто
составлял этот круг, и построить ворота в иные миры.
  Севайин строила их камень за камнем, каждый из камней - душа мага,
скрепленная с другими при помощи силы. Плодом этой магии стали
немеркнущие ворота в Сердце Мира, высочайшее из магических творений,
венец черного колдовства, ибо ради того, чтобы ворота выдержали, магам
приходилось приносить в жертву свои души. Это испытание не требовало
много времени - ровно столько, чтобы разгромить заговор. Менее слабые
души, превратившиеся в эти камни, почувствовали бы в конце лишь
усталость или легкую боль, а возможно, и нечто большее. Старион очень
увлекся своей новой подругой по братству. Их охватил сильнейший порыв,
подобный любви, и они слились в радостном единении.
  Севайин творила и улыбалась, несмотря на усталость. Оставалось положить
последний, центральный, камень в своде ворот. Она выбирала его с особым
тщанием, зная, что необходимый ей человек будет сопротивляться. Он был
частью Мирейна. Он не желал быть приговоренным к беспомощному
ожиданию, в то время как его названый брат станет играть в кости со
смертью.
  <Халенан, - прозвенел ее голос внутри круга. - Халенан из Хан-Гилена,
ты должен подчиниться. Никто, кроме тебя, не обладает необходимой силой.
  Никто другой не сможет удержать ворота под напором магов>.
  Она увидела, как он поднял голову, как напряглось его тело, как в его
глазах загорелся огонь сопротивления. Но он покорился, склонил свою
гордую голову и вложил свою силу в ее руки.
  Севайин приняла ее как величайший дар и возложила на вершину ворот.
  Сила потекла свободным, полным потоком. Севайин сложила ладони,
концентрируя свою волю. То, что она сотворила с помощью чистой магии,
обрело форму в реальном мире: перед ней высились самые настоящие ворота,
потому что она видела их именно такими, сложенными из белых и черных
камней, с высокой аркой, увенчанной замковым камнем из сияющего золота.
  Создавшие это чудо маги лежали на полу, образуя круг, держа друг друга за
руки, и, казалось, спали. На груди Стариона покоилась светловолосая
головка. Над ними мерцала магическая сила.
  Двенадцать остальных стояли над ними: четыре королевские особы,
четверо магов, присягнувших на верность асанианскому императору, Вадин,
Зха'дан, Юлан и сам Зиад-Илариос. Он не обладал силой, но у него
оставалась его крепкая воля. Он мог идти с ними. Он должен был стать
свидетелем этого великого похода и увидеть его конец.
  Хирел стал его опорой, несмотря на все протесты. У Севайин не было сил
заботиться о них. Разум Юлана прикасался к ее разуму: он не мог отдать ей
свою силу, но предлагал себя самого как могучего и преданного помощника.
  Это придало ей бодрости. Она повернулась спиной к своей судьбе и
взглянула в лицо пустоте, увлекая всех за собой.
  
  <Пустота стремится принять форму, так же как форма стремится снова
превратиться в пустоту>, - учил ее князь Орсан много лет назад. Его голос
звучал в голове Севайин как живой, словно он стоял рядом с ней, спокойный
и бесстрашный, но все-таки любящий ее. Она отбросила мысли о любви и
извлекла из его слов холодный смысл, знание, понимание. Находясь в пус-
тоте, превратившись в звено в цепи силы, она концентрировала свою волю.
  Маги из ее круга были сильны и могущественны. Они не знали страха.
  Севайин бегло прикоснулась к каждому из них, придавая им сил.
  Дорога была простой и не требовала больших затрат силы, а уверенность
души подсказывала Севайин, что этот путь охраняется. Однако был и другой
путь, намного короче, но труднее. Воспользуйся она им, и к месту битвы они
прибудут без сил.
  <Выбери его>, - велели ей Мирейн и Элиан, пламя и пророчество, а
вместе с ними и основа их единства - повелитель Северных княжеств,
спокойный и уверенный в своей силе.
  Вслед за ними эхом отозвались семь голосов, среди которых Севайин
услышала отчаянную мольбу Хирела: <Отец не вынесет долгого пути. Иди
быстрее, Вайин. Иди и не заботься о цене>.
  Она подчинилась, создавая форму и очертания, управляя. Пустота,
превращаемая в вещество, сопротивлялась, желая обрести форму в
соответствии со своей волей. Севайин призвала на помощь всю мощь своей
силы. Хаос не покорялся. И тогда она сокрушила его.
  
  Холодные камни. Холодный до горечи воздух. Тепло огня. Севайин не
могла ни видеть, ни слышать. Из нее вытекала сила. В отчаянии она
уцепилась за нее. Только не это. Ради всех богов, пусть это не повторится
снова.
  - Вайин.
  Это был Хирел, напряженный и все же пытающийся успокоить ее. Он был
в ее разуме; она не потеряла его. Вспыхнул свет, освещая его лицо. Севайин
будто в первый раз поразилась его красоте. Она улыбнулась. Он нахмурился,
чтобы не расслабиться и не улыбнуться в ответ.
  - Вайин, нам удалось. Мы находимся в Сердце Мира. Но...
  - Что но?
  - Здесь никого нет, - сказала ей незнакомка из Асаниана, жрица в алом
одеянии с черным окаймлением.
  <Интересно, какому божеству она служит?> - мимоходом подумала
Севайин. Впрочем, здесь это не имело значения.
  Севайин с трудом поднялась на ноги. Она находилась возле огня, который
по-прежнему без устали пылал в центре зала. Между очагом и кругом
мерцали их ворота, возле которых плотной группой, суровые и усталые,
стояла большая часть прибывших. Мирейн бродил по залу, будто кот,
оказавшийся в чужом логове. За ним тенью следовал Юлан, тихо рыча на
формирующиеся стены миров.
  - Это засада, - сказал Зиад-Илариос. Он сидел там, где обычно любил
располагаться князь Орсан. Его голос и лицо изумили Севайин, потому что
теперь они были полны энергии, словно магия укрепила его. Его глаза
прояснились, они сияли и завораживали. Его взгляд охватывал все
помещение. - Покажитесь нам, - потребовал он и объяснил: - Они
искушают нас пустотой. Они ждут, что мы сами предадим себя, что нас
погубит самодовольство, что мы ослабим защиту.
  Мирейн замер, резко повернулся на каблуках.
  - Да. Да, я их чувствую. - Он вернулся к огню. Склонился над ним.
  Рассмеялся и простер руки. - Враги мои, выйдите ко мне, покажитесь.
  - Мы стали твоими врагами не по собственной воле.
  Магистр гильдии появился в зале, опираясь на посохи. За его спиной
мерцали ворота мира, изменяя форму. И так было с каждым, трижды по
девять ворот, трижды по девять магов, светлый в паре с темным. Они
замкнули круг. Севайин узнала Байрана из Эндроса, ведьму зхил'ари и
Орозию, которая не смела взглянуть ей в глаза. Остальные казались ей
знакомыми незнакомцами, похожими на ее тюремщиков, безмолвных и без-
ликих. Некоторые улыбались. Кто-то из них был неумолим.
  Последним появился Аранос в полном убранстве принца. Он не улыбался,
но и не был неумолим. Его лицо вообще ничего не выражало.
  Мирейн упер кулаки в бедра и наклонил голову. Он был похож на
мальчишку: молодой петушок, которому неведом страх.
  - Ну и ну, магистр! Неужели тебя заставили подготовить мое убийство?
  - Это ты заставил меня, - сказал магистр.
  - Потому что я никогда не отрекусь от моей правды ради вашей груды
обманов?
  - Потому что ты хочешь разрушить все, что не кажется тебе правдой.
  Мирейн весело рассмеялся.
  - Вот так разрушение! Всего-навсего издержки войны: пали несколько
городов. Но я сохранил жизнь там, где считал нужным ее сохранить, и после
того как мои маги покончили с разрушением, они по моему приказу
приступили к восстановлению. Если я и был жесток, то только там, где
милосердием ничего нельзя было добиться. Такова судьба короля, магистр, и
его суровый долг.
  - Допустим, - охотно согласился магистр. - Ты был хорошим
правителем, тебя почти не испортила безмерность твоей силы, которая одна
только и смогла убедить меня, что ты действительно сын бога. Но все же ты
наш враг. Ты уничтожил все религии, кроме той, что признавала Аварьяна,
ты убил или выслал всех магов, оставив лишь светлых. Причем не просто
светлых, а именно тех, кто признавал лишь твой совет, кто поклонялся только
твоему богу и признавал тебя единственным и высочайшим властелином.
  Твой Аварьян не признает над собой верховных божеств; твоя магия не
терпит более высоких сил.
  - Все остальные силы - это искажение правды.
  - Искажение? А может быть, ее истинное лицо? Ты громогласно
проклинаешь жертвоприношения Уварре. Ты найдешь и разрушишь ее
храмы, убьешь всех жрецов до последнего послушника, отменишь все
ритуалы и превратишь в пепел все культовые принадлежности; и что же
дальше? В каждом храме происходит одно жертвоприношение в год, или,
если уж быть до конца точным, во время каждого новолуния Великой Луны.
  Ты говоришь: <Отвратительно! Ужасно!> И не важно, что почти все эти люди
умирают по доброй воле. А сколько людей гибнет во время твоих очищений?
  Сотни? Тысячи? Сколько отправляется в огонь, сколько принимает смертную
муку в наказание за то, что они воззвали к богине? И все это ради спасения
единственной жизни в каждый цикл Великой Луны?
  Веселость Мирейна улетучилась. Он выпрямился; его лицо стало суровым.
  Озорной мальчишка исчез. Величественный король сбросил все свои маски.
  - Когда тьма восстает против меня, я сокрушаю ее.
  - А что такое тьма? - спросил маг. - Возможно, это всего лишь то, что
осмеливается противостоять тебе? Ты истинный король; обуздывая гнев, ты
проявляешь милосердие. Ты даже смиряешься с тем, что твои подданные
оспаривают твои суждения. Кроме единственного. Поклоняться Аварьяну
следует только так, как это делаешь ты. Силой следует распоряжаться только
так, как укажешь ты.
  Голос Мирейна зазвучал еще мягче, чуть громче шепота:
  - И за это я должен умереть? Моя вина в том, что я пользуюсь своей силой
не так, как вы?
  Маг печально улыбнулся.
  - Без сомнения, в твоих глазах это так и выглядит. Ты уже проявил себя не
способным воспринять правду, которая выше магии. Свет могуществен и
прекрасен, он наиболее благоприятен для человеческого духа. Но ни один
человек не сможет вечно жить при свете солнца. Оно обжигает, оно сушит и в
конце концов пожирает. Вспомни о Солнечной смерти твоего ордена.
  - Она была намного быстрее, чем холодная смерть богини.
  - И то и другое - крайности. И необходимость. День всегда должен
заканчиваться ночью. У света должна быть темная сторона. Миры находятся
в равновесии. Оно хрупко, но законы его непреложны. Видишь огонь? Для
каждого его язычка есть копье ночи. Добро невозможно без зла; на каждый
радостный день приходится день печали. И одно не может существовать без
другого.
  - Софистика, - с холодным презрением сказал Мирейн. - Богиня
сбрасывает свои оковы. Я должен обуздать ее как можно скорее.
  - Сделай это, и ты уничтожишь нас всех. Таков закон. Если сейчас правит
свет, значит, потом наступит очередь мрака. Если твой бог будет царствовать
над нами тысячу лет, через тысячу лет будет править наша богиня. Мы
можем жить в свете, хотя в конце концов он превратит нас в пепел. Во мраке
же мы вымрем.
  Мирейн отвернул лицо и разум от этого видения.
  - Я заключу ее в оковы. С мирового трона я сделаю это, и никто не
сможет мне помешать.
  - Сначала, - сказал магистр, - ты должен получить этот трон.
  Он медленно приблизился, а вместе с ним приблизился и весь его круг,
смыкаясь вокруг пришельцев и их мерцающих ворот.
  Мирейн занял свое месте в круге. Он был спокоен, собран, неустрашим. В
нем концентрировалась сила. Элиан и Вадин присоединились к нему. Спустя
мгновение с ними оказалась и Севайин. Верный страж Юлан уселся рядом с
ней, а Хирел встал рядом со своим отцом. Умное дитя. Севайин крепче
уперлась каблуками в пол, чтобы облегчить тяжесть своего бремени, и
превратила все свое существо в чистую силу, которая, словно рукоятка
волшебного меча, легла в руку ее отца.
  Удар магов был жестоким и стремительным, вся его мощь обрушилась на
Мирейна. Он пошатнулся. Его руки уцепились за двоих, стоявших по бокам
от него, - за повелителя Янона и за владычицу Хан-Гилена. Маги не
замечали их, не обращали внимания на их единство, снова и снова направляя
поток силы в самый центр. Не оставалось времени, чтобы защититься, пере-
вести дух, увернуться... Магов было слишком много, они обладали силой и
хотели уничтожить Мирейна. Они добивались его смерти любой ценой.
  Севайин не могла даже протестующе вскрикнуть. Сильнейший удар выбил
ее из круга и вернул в реальный мир. Она сжалась, стараясь справиться с
дыханием. Все ее маги были повержены, вихрь магии заставил ее отца, мать и
их названого брата опуститься на колени. С невероятным усилием они подня-
ли руки, из которых вырвался огонь. Пронзительно взвыл ветер и яростно
обрушился на них.
  Севайин с трудом разогнула спину. Рядом с ней лежал Юлан. Его разум
был окутан мраком, его бока не вздымались. Ее окружили люди. Маги.
  Чужаки.
  Один из них подошел к ней, и она все поняла. Аранос не улыбался. Почти
не улыбался.
  Ее взгляд скользнул за пределы круга, и она увидела еще один круг. Там
сидел Зиад-Илариос. Хирел бился в сильных руках врагов. Собрав силу, она
нанесла удар.
  Он обратился против нее, повалил, отрезал от родных. От четвероногого
брата. От принца. От всех.
  Чьи-то руки поглаживали Севайин, стараясь успокоить, но доводили ее
этим до сумасшествия.
  Ее держали маги. Они были сильны. Она плюнула в лицо Араноса.
  Он спокойно посмотрел на нее, все еще улыбаясь.
  - Я сделал выбор уже давным-давно, - сказал он. - Мой брат выполнил
свое предназначение: зачал ребенка, который будет править обеими
империями. Можешь оставить его при себе, если хочешь, хотя нам придется
вырвать его когти. Лишить его силы, сделать пригодным для службы в
гареме.
  - Разве только ты испытаешь это первым.
  Он повеселел, хоть и был слегка смущен.
  - Придется оставить тебе возлюбленного, как я вижу. И ребенка. Тогда
мне удастся приручить тебя.
  - Чтобы приручить меня, тебе придется убить меня.
  - Нет, этого я не сделаю. Я хочу, чтобы ты была жива и послушна.
  Неужели в тебе нет ни капли признательности? Мои прежние союзники
могли бы убить тебя. А я оставляю тебе не только жизнь, но и твоего
возлюбленного. Я буду лелеять тебя, Солнечная Леди, и воспитаю твоих
детей как моих собственных.
  Аранос был очень доволен собой, упивался своим великодушием. Он
ожидал от Севайин неповиновения и не был чувствителен к ее язвительным
уколам. То, что великая война магов ревела и пылала без его участия,
совершенно его не заботило.
  - Ну же, - сказал он, - прояви мудрость. Твой отец должен пасть, к чему
ты сама приложила немало стараний. Мой отец уже мертв. А мой брат умрет,
если ты не смиришься с неизбежностью.
  Она уставилась ненавидящим взглядом на эту миниатюрную насмешку над
лицом Хирела.
  - Ты сделал это из-за меня, - сказала она.
  - Я сделал это ради трона двух империй. Но и из-за тебя тоже, с тех пор
как увидел тебя, - признал Аранос. - Я не опозорю тебя плотским
желанием. Я лишь хочу иногда любоваться твоей красотой.
  Севайин рванулась, захватив врасплох тех, кто держал ее. Она обрушилась
на Араноса. Он действительно был настоящей змеей, более сильной, чем
казалось на вид, и ядовитой. Перед глазами Севайин блеснула сталь. Ее рука
взметнулась, перехватывая тонкое, как клинок, запястье. Она вырвала у него
кинжал, неуклюже поднялась на ноги и развернулась кругом. Враги
отступили. Она рассмеялась и ударила по второму кругу.
  Хирел выругался. Он был почти свободен. Сверкнули мечи. Севайин
бросилась к нему.
  Острое лезвие коснулось его горла. Она замерла, задыхаясь от ужаса.
  Лезвие чуть-чуть отодвинулось. Тот, кто держал его, улыбнулся, одобряя ее
благоразумие. Едва ли Севайин понимала это. Она видела лишь струйку
крови, стекавшую по шее Хирела.
  Она медленно повернулась. Никто к ней не прикоснулся. Зиад-Илариос
упал со своего сиденья и лежал лицом вниз в луже крови.
  Аранос поднялся на ноги. Он больше не веселился.
  - В тебе все еще силен дух мужчины, - сказал он. - Но будь уверена,
моя госпожа, я уничтожу его.
  Он подошел к Севайин. Круги сплотились вокруг него. Руку он держал на
весу. Возможно, она была сломана. Он остановился, чтобы бросить на своего
брата равнодушный, лишенный ненависти или удовлетворения взгляд; над
отцом он задержался дольше и сказал:
  - Мне жаль. Он заслуживал лучшей смерти.
  - Лучшей? Какой лучшей? В своей постели? От яда?
  - В постели, во дворце, и не от чего иного, как от болезни.
  - Которой он, без сомнения, был бы обязан тебе.
  - Нет, - сказал Аранос. - Я не стал бы убивать его так медленно и
мучительно. - Он вытянул свою не пострадавшую руку. - Пойдем.
  В одно простое слово он вложил силу, убеждение и непоколебимую волю.
  Севайин узнала ее черты и вспомнила ее вкус.
  Вкус таинства и жертвоприношения. Ни один бог не может сделать
уродливое прекрасным, вернуть тепло туда, где от тепла отказались.
  Холодное сердце. Холодная личность, замкнувшаяся на себе, забывшая о
радости, отказавшаяся от плотских желаний.
  Для него Севайин была светом. Светом и огнем. Он отступил на шаг и
вдруг ринулся вперед, направив на нее всю свою силу.
  Ее совсем смяло. Одна, отрезанная от центра своей силы, она не могла
противостоять ему. Аранос протянул к ней руки. Его сила сплела цепи,
которыми он хотел сковать Севайин. Его скрюченные пальцы были готовы
сомкнуться вокруг ее запястий, предъявить на нее права. Аранос улыбался,
наслаждаясь победой.
  Севайин ударила его стальным клинком. Он отступил, но слишком
медленно. Сталь рассекла его плоть: бровь, висок, щеку. Брызнула кровь.
  Маг с ножом вскрикнул, позабыв о пленнике, и метнул в Севайин свое
оружие. Медленно, слишком медленно. Все их движения были медлительны.
  Нож просвистел возле нее, разрезав воздух там, где только что было ее горло.
  Аранос не проронил ни звука. Он прыгнул и повалил Севайин на спину.
  Первый жестокий удар обрушился на ее руку. Нож выпал из дрожащих
онемевших пальцев. Боль обострила силу Араноса, кровь укрепила ее, и она
сомкнула челюсть на разуме Севайин.
  Красота, лишенная воли, все-таки остается красотой. Красота без мысли,
без духа, без сопротивления.
  - Ты будешь моей, - сказал Аранос. - Я буду владеть тобой целиком и
полностью.
  Севайин полоснула ногтями по его кровоточащему лицу. Он задохнулся от
боли, но рассмеялся. Она лишь слегка оцарапала кожу: воины коротко
стригут ногти, чтобы лучше управляться с кинжалом и мечом. Аранос поднял
один из своих украшенных драгоценностями когтей и очень-очень осторожно
коснулся ее лица прямо под глазом.
  - Может быть, ты покоришься, когда я ослеплю эти красивые глаза? Или
уступишь мне сейчас, пока все твои органы чувств целы?
  Она вонзила зубы в его руку. Ее сила оживлялась, разворачивалась во всю
мощь.
  Чья-то тень мелькнула за его спиной. Севайин задохнулась от отчаяния.
  Аранос застыл, почувствовав боль тела и боль разума, удивление и
недоверие. Он изогнулся назад, вырывая руку из зубов Севайин. Она
давилась его кровью. Он вывернулся, взмахнул когтями.
  Юлан завизжал от ярости и боли и вскинул окровавленной головой. Сделав
внезапный бросок, он вцепился в тонкую шею и разорвал ее.
  Глаза Араноса изумленно расширились. Беспомощно взмахнув руками, он
рухнул на пол, как хрупкая безделушка из костей, крови и разодранной кожи.
  И все же он улыбался, словно все это было великолепной шуткой: из всех
смертных людей именно ему выпало умереть как зверю. А ради чего? Ради
чужеземной красоты и чужеземного огня.
  Хирел оказался рядом с Севайин. Она чувствовала его любовь и желание,
не омраченное пороком или развращенностью. Он ли помог ей подняться,
или она сама с трудом встала на ноги? У нее не было ни времени, ни сил
разбираться в этом. Слуги Араноса были сметены, растерянны, смущены,
ослаблены страхом. Некоторые сбежали. Никто не пытался снова взять
принцев в плен.
  Севайин и Хирел склонились над Юланом. Он истекал кровью, но
испытывал мрачное удовлетворение, считая это убийство своей величайшей
победой.
  Он отдал им свою силу. Они соединили руки на его спине. Скорбь Хирела
потрясла Севайин: он горевал не только об отце, но оплакивал и того, кто, в
конце концов, был его братом. Это оружие Севайин вложила в ножны своей
силы. Для горя и гнева сейчас не было времени. Аранос лишил Мирейна ее
поддержки, ослабив таким образом весь союз магов. Все они были
повержены, лишены силы или скованы магическими узами. Теперь с
Мирейном остались только те двое, кто составлял с ним единую душу.
  Он держался. Не сдавался и не отступал под градом ударов. Его маги пали,
отдав свои силы для увеличения его мощи.
  Но она стремительно убывала. Врагов было слишком много, врагов очень
сильных и безжалостных. Вела их не ненависть и не месть, а холодное,
неумолимое желание сломить Мирейна.
  Севайин оскалила зубы, охваченная ненавистью. Она сконцентрировала
свою силу, преломив ее через огненное стекло, которым был ее
возлюбленный. Огонь, пылавший в ее руке, освободил эту силу, и она
устремилась к Мирейну. Боль была ужасной, невыносимой. Но Севайин
перенесла еще более страшные страдания в огне превращения. Воспоминания
об этом укрепляли ее волю.
  И маги дрогнули. Их удары потеряли точность. Один из них, юноша в
фиолетовом одеянии, упал с пронзительным криком, опаленный огнем
Касара.
  Хирел остался с Юланом, зачарованный совершенством силы, а Севайин
медленно двинулась к Мирейну. Маги не осмеливались нанести по ней удар:
  ее ребенок был слишком важен. Они подняли свою силу словно руку и
обхватили ею запястье Севайин, пригибая ее все ниже и ниже, отталкивая
принцессу все дальше и дальше. Она позволила им погасить Касар, ловко
освободилась и устремилась к отцу. Упав на пол, она резко вскрикнула,
больше от неожиданности, чем от боли. Но ее пальцы уцепились за руку отца.
  Она прильнула к нему, обвила его руками, крепко обняла.
  Воцарилась оглушительная тишина. Севайин подняла голову и встретила
взгляд магистра.
  - Ну, - сказала она, - убей его.
  - Отпусти его, - велел магистр.
  Она еще крепче прижалась к отцу. Мирейн неподвижно застыл на коленях,
закрыв глаза. Его рука с божественным клеймом лежала на бедре и едва
заметно дрожала. Его боль была двойником боли Севайин.
  Какое-то время никто не двигался. Постепенно Элиан и Вадин поднялись
на ноги. Хирел подошел к ним, еще не вполне очнувшись, но с ясными
глазами и улыбкой на губах. Они взялись за руки, словно танцующие дети, и
замерли.
  - Саревадин, - сказал магистр, - ты поклялась. Неужели ты забыла?
  -Я ни в чем не клялась, - ответила она. - Ты сделала это, согласившись
на превращение, принимая новое обличье ради мира. Теперь ты понимаешь,
что, пока он жив, равновесие не установится и война не закончится. Будешь
ли ты соблюдать наш договор или станешь клятвопреступницей?
  Тело Севайин стало тяжелым как свинец. Мирейн казался каменным
изваянием в ее объятиях.
  - Я не договаривалась смотреть, как вы будете убивать моего отца.
  - Мы поклялись добиться мира. Но пока он жив, это невозможно.
  - Вы не...
  Мирейн сжал ее запястье и отстранил от себя. Его глаза пронзили ее душу.
  - Ты поклялась, - сказал он. - Выполняй свои обещания.
  Севайин пыталась возражать:
  - Я никому ничего не обещала! Это они обещали мне, что ты будешь
жить.
  - Ты отдалась в их руки, пожертвовала телом мужчины ради мира. Их
мира, который возможен только если я буду мертв.
  - Вы все сошли с ума! - Она освободилась от его хватки и стремительно
обернулась. - Я получу мой мир. Когда на двух тронах восседали два
императора, я вышла замуж за наследника Асаниана, и наш сын унаследует
обе империи. Конец войне. Конец убийствам. Конец постоянной,
неослабевающей и безжалостной вражде. Вы образумитесь, или мне
применить мою силу?
  - Для благоразумия уже поздно, - сказал магистр.
  - Слишком поздно, - подхватил Мирейн, поднимая свою руку.
  Маги бросились в атаку. Сверкнули кинжалы. Хирел вскрикнул.
  Окровавленными руками он поддерживал оседающего на пол Вадина.
  Севайин закричала от ярости и отчаяния. Они пришли сюда для того,
чтобы помериться силой магии, а не орудовать бронзой и сталью. Только
Юлан был доволен. Он зарычал и прыгнул вперед. Кто-то из магов упал, на
камни брызнула кровь.
  Севайин цеплялась за остатки магии. Хирел уложил Вадина на пол и
прикрыл жену своим телом. Он держал два меча олениай, тонкие и острые,
словно кошачьи когти. Севайин неожиданно вырвала один из них у Хирела.
  Никто ее не тронул. Юлан припал к земле у самой границы огня. Мирейн
стоял спиной к спине с Элиан, и у обоих в руках были мечи.
  Вадин поднялся на ноги. Залитый кровью и шатающийся, он все-таки был
жив и с ухмылкой смотрел на магов.
  - Итак, - сказал он, - вот честь вашей гильдии. Честь со спрятанным за
спиной мечом. Честь предателя. - Он рассмеялся и выхватил меч и длинный
острый нож. - Эй вы! Я могу сражаться не хуже любого мага.
  Все еще смеясь, он стремительно развернулся, прыгнул и пронзил ведьму
зхил'ари. Один из магов, охваченный жаждой убийства, бросился на него и
встретил в полете нож Элиан. Он растянулся на полу, ухватившись за нее.
  Она споткнулась, пошатнулась. Умирая, маг пытался утащить ее за собой.
  Элиан яростно сопротивлялась, стремясь освободиться от смертельной
хватки врага. Наконец она вырвалась и выпрямилась.
  О ней забыли, да и обо всех других тоже. Лезвия ножей сверкали вокруг
Мирейна. В его разум проникла разноголосица сил, туманя его и истощая. В
одиночку он не мог совладать с таким количеством. Он припал к земле,
сверкая глазами и обнажив зубы в яростной улыбке барса. Он всегда любил
битву.
  Элиан перехватила клинок, готовый вонзиться в спину Мирейна, и,
отвернув его от мужа, столкнулась с тем, кто держал его в руках.
  - Нет, - прошептала Севайин.
  Она видела это во сне. Именно так. Каменный зал, разукрашенные стены,
пламя. Магистр стоит в стороне, бесстрастно наблюдая за происходящим.
  Асанианский император лежит возле деревянного трона. Мирейн,
окруженный магами, сражается за свою жизнь. Вадин Утханьяс вновь ранен,
на этот раз смертельно, а у его господина нет ни сил, ни времени, чтобы
вернуть его назад. Хирел оставляет поле битвы, опираясь на большого серого
кота, ослепленного и ошеломленного потерей волшебной связи.
  И, наконец, самое ужасное: Элиан Калириен, сплетенная в схватке с
черным колдуном, высоким, сильными ловким мужчиной, яростным в своей
ненависти ко всему, что она собой воплощает.
  - Нет, - громко сказала Севайин.
  Она крепче сжала рукоятку меча. Это было надежное оружие, но оно не
придало ей уверенности. Противники кружились, сплетались. Маг хотел
схватить Элиан за волосы, но она хлестнула его по лицу. Он отпрянул.
  Севайин приготовилась к прыжку, но чье-то сильное тело оттолкнуло ее в
сторону, чья-то могучая рука вырвала клинок из ее рук. От изумления она
чуть не задохнулась: ведь совсем недавно прямо на ее глазах Зиад-Илариос
упал замертво!
  Он должен был умереть. Его рана была смертельной. Им двигало лишь
усилие воли и еще что-то пророческое. Он пришел ради этого и ради этого
выжил. Он прыгнул и вонзил меч. Маг взревел, закружился, ударил сплеча.
  Элиан была ранена в руку, Илариос поражен в сердце. Их глаза встретились
поверх напряженного тела их врага. Они обменялись быстрой улыбкой,
ослепительной, бесстрашной, дерзкой перед лицом смерти.
  Тонкая асанианская сталь пронзила плоть и кость. Маг удивленно разинул
рот и рухнул бездыханным.
  Зиад-Илариос медленно опустился на пол. Золотые одежды стали алыми.
  Жизнь вытекала из его тела вместе с кровью. Его улыбка померкла, а вместе с
ней угасло и последнее сладкое безумие. Но он был счастлив.
  - Она жива, - отчетливо произнес он. - Я умер вместо нее. Лучшей
смерти я и не желал.
  Севайин покачнулась. Ее сердце гулко билось. Ребенок замер от слабого
укола боли. Она успокоила его, коснувшись одеревеневшими руками и
непослушным разумом. Ей было страшно взглянуть на свою мать.
  Под безжизненным телом в плаще шевельнулось другое тело. Севайин
оттащила мертвеца в сторону, начиная понимать, что произошло, и плача от
нежелания поверить в это.
  Элиан лежала на спине в луже крови. Но не крови ее противника: клинок
все еще был в его теле. Севайин упала на колени. Элиан взглянула на нее и
улыбнулась. Вся ее одежда стала алой. Ее горло.
  Сознание Севайин было очень ясным. На какое-то мгновение она
возблагодарила всех богов за то, что Зиад-Илариос умер прежде, чем узнал,
что его жертва оказалась напрасной. В последние мгновения жизни
умирающий маг вспомнил о своем оружии. Может быть, Элиан сама неволь-
но помогла ему, схватившись за его руку и отведя ее вбок. Под тяжестью его
тела она пыталась отстранить смертоносный клинок от своих глаз или
сердца, и он поразил незащищенное горло. Ее неистовое сердце билось, и
вместе с потоком крови, струящимся из раны, уходила жизнь. Севайин не
могла остановить ее.
  Мирейн. Мирейн был величайшим целителем, намного сильнее Севайин.
  Если бы только она смогла остановить кровотечение. Если бы он смог...
  Послышался волчий вой.
  Это был Мирейн, яростно сражавшийся за свою свободу, окруженный
кольцом обнаженных мечей и магической силы. Он обезумел, словно дикий
зверь в западне.
  - Отец! - вскричала Севайин.
  Ее сила прорубила все преграды магов, вобрала в себя силу Хирела,
столкнулась с силой Мирейна и жадно присосалась к самим магическим
воротам.
  Клинки вспыхнули и расплавились, роняя на пол раскаленные капли
металла. Ворота не могли выдержать такого удара огненной силы Севайин.
  Души, составлявшие камни ворот, корчились от невыносимого страдания.
  Они были недостаточно сильны. Они не могли выполнить ее желание.
  Но ради Мирейна они сделают это. Севайин беспощадно распоряжалась
ими. Души извивались в ее крепких руках. Одна из них возвышалась
отдельно от других и все же стремилась соединиться с ними. <Вадин>, -
прошептал ее разум, не желая принимать этой жертвы. Он умирает. Он не
должен делать этого. Не должен.
  Сила Вадина сама втиснулась в ее руки. Умирая второй раз, он был крепок
и не боялся смерти. Он и Севайин вместе боролись за освобождение его
названого брата.
  Ворота пошатнулись. Еще немного, умоляла она. Чуть-чуть. Она питала
огонь самой своей сущностью.
  <Нет, - ясно прозвучал в ее мозгу голос Вадина. - Ты хочешь убить
своего сына? Сейчас же назад. Эта битва - моя>.
  Севайин отказывалась подчиниться. Вадин не обладал ее силой, тем более
сейчас, но мастерству он обучался у самого Мирейна. Он отодвинул ее в
сторону, помедлил, обдумывая свои действия, затем превратился в копье и
изо всех сил ударил в стену магов.
  Она рассыпалась дождем огненных искр; копье рассыпалось вместе с ней,
озарив зал ликующим сиянием.
  Мирейн стоял над телом своей жены и плакал. Ворота исчезли. Вадин
погиб. Элиан умерла, несмотря на то что Мирейн пытался воскресить ее.
  Но он умел побеждать смерть и не испытывал перед ней благоговения.
  Душа Элиан ускользала от него, и он стал преследовать ее. Он Сын Солнца.
  Он не позволит ей умереть.
  <Оставь меня>. К нему обращалась вовсе не бездумная отлетающая душа,
опьяненная своей свободой. Она преграждала путь даже ему, который
наполовину был богом. Может быть, она сожалела, что ей приходится делать
это. Она была сурова к нему и ко всем этим молчаливым беспомощным
магам. <Боги не шутят. Иди, Мирейн Ан-Ш'Эндор. Оставь меня в вечном
покое>.
  Мирейн не желал смириться с этой истиной. Ему было известно множество
способов умереть, только они не касались его лично. Теперь он жаждал
смерти и раздумывал над этим.
  Но он был Солнцерожденным, причем задолго до того, как жена и
названый брат составили вместе с ним единую душу. Он был сыном
верховного бога. Мечом Аварьяна, повелителем восточного мира. Повелитель
запада умер. Отныне весь мир принадлежал Мирейну.
  Он повернулся в грозном молчании. Безумие не исказило его лица. Он
выглядел спокойным, разумным и очень усталым. Его пальцы сжимались и
разжимались, но поблизости не было меча, который они могли бы ухватить.
  Севайин уничтожила все мечи.
  Мирейн опустился на одно колено, бережно приподнял головы своей
императрицы и своего брата, обнял их и принялся укачивать, бормоча какие-
то слова. Потом он так же аккуратно положил их на пол, сложил на груди их
руки, пригладил волосы, закрыл глаза. Не спеша поцеловал их в лоб и губы.
  Затем он поднялся, и Севайин вздрогнула. Его спокойствие ужасало. Он
поднял руку.
  Здесь все еще оставались дважды по девять магов. Многие из них были
ранены. Но они не боялись его. Они лишили его большей части его души.
  С большой осторожностью они снова сплотились в единое целое. Подняли
свои щиты и стали ждать, когда обрушатся молнии.
  
  Часть пятая
ХИРЕЛ УВЕРИАС

  ГЛАВА 25

  Мир рухнул. Хирел взирал на это без всякого замешательства. Его шея
болела в том месте, где ее коснулся нож, но тот, кто сделал это, был уже убит
или убежал. Никто больше не трогал его. Он превратился в тень пустоты - в
спутника Дочери Солнца. В нем больше не было силы, а с его мечом они
встречаться не желали. Он не мог принудить их к этому. Когда-то давным-
давно или всего миг назад он испытывал гнев. Теперь это не имело значения.
  Ничто не имело значения, кроме того, что его ждала смерть. У нее было
странное прекрасное лицо. Лицо Уварры.
  Если бы ему суждено было выжить, он бы горевал, оплакивая отца, лорда
Вадина, леди Калириен. Но если он должен умереть, то пусть умрет рядом со
своей женой. Теперь она стала его императрицей. Подумав об этом, он
иронически улыбнулся и обнял Севайин за плечи. Она почти не осознавала,
что он рядом, но ее тело прижалось к нему. Она дрожала от страха, усталости
и боли, которую Хирел едва мог стерпеть. Он затаил дыхание, сжал зубы и
обнял ее крепче. Сверкнула молния.
  В этом зрелище были величие и мощь, подобные горному обвалу или
морскому шторму. Весь замок сотрясался до самого основания. Плеть
огненных молний ударила поверх их голов. Магический огонь с ревом
взметнулся к потолку; стены завертелись в бешеном безумном вихре.
  В самом центре этой бури белым пламенем сиял Мирейн. Маги ошиблись в
своей надменной мудрости. Они убили двоих, которые составляли единство
его души, думая, что этим ослабят его, подчинят своей силе. Так и случилось
с той его частью, которая была смертным человеком и казалась его
подлинной сущностью. Но она была лишь завесой, скрывающей истину,
узами, сковывающими свет.
  Сын жрицы из Янона исчез. Перед ними во всем своем ужасающем
великолепии появился сын Аварьяна, воплощение чистой силы и чистого
гнева, бестелесный и ослепительный. Он мог уничтожить тех, кто убил его
императрицу и его брата; он знал, что это будет стоить ему жизни, но думал
об этом не больше, чем бог, который восстает в своей ярости.
  - Отец, - сказала Севайин тихо, но отчетливо. - Отец.
  Она повторяла это снова и снова. Один раз она попыталась успокоить его
прикосновением своей магической силы, но заплатила за это великой болью.
  Даже ради божественного света, горевшего в ней, он не желал отступиться от
своего намерения.
  - Мирейн, - прозвучало как удар гонга. - Мирейн Ан-Ш'Эндор!
  Его пламя дрогнуло, взметнулось и устремилось к магическому огню. Он
излучал силу, которую огонь поглощал словно вино. И вновь раздался низкий
голос:
  - Мирейн Ан-Ш'Эндор!
  В огненном сиянии, в которое превратился Солнцерожденный, мелькнуло
лицо, глаза, темные и почти спокойные, как будто их владелец погрузился в
транс; улыбающиеся губы. Собрав пригоршню молний, эта сила направила
их прямо в магический огонь.
  Оттуда, как из ворот, появился человек, юноша в облачении зхил'ари. Его
имя замерло у Хирела на языке, Зха'дан. Хирел думал, что он погиб, Зха'дан
был ранен и хромал, но по-прежнему оставался неукротимым Зханиеданом,
который с глубоким уважением уступил дорогу тому, кого привел с собой, -
сгорбленному седому старцу, закутанному в черный плащ.
  Старик выпрямился. Он был высок, широк в плечах, несмотря на свой
возраст, и силен, вопреки кажущейся немощи.
  Князь Хан-Гилена отбросил свой плащ, оказавшийся не черным, а темно-
зеленым, повернулся к огненному столбу и слегка коснулся его вершины. У
него вырвался вздох, как единственная дань этой ужасающей силе.
  Хирел покачнулся от внезапно наступившей темноты. Пламя потухло. Его
место заняла тень - Мирейн на коленях в своем черном килте с золотым
поясом, золотыми браслетами, обручем, серьгами и косичками, кажущийся
слабым мерцанием после того величественного зрелища, которое он только
что явил всем. Он поднял голову. Его лицо напоминало маску человека,
лишенного молодости и надежды, но по-прежнему полного сил.
  Красный князь прошел мимо него и опустился на пол возле тела Элиан.
  - Дочка, - сказал он с невыразимой скорбью. - Ах, дочка, если б ты
только согласилась немного подождать, этого никогда бы не произошло.
  Его голос затих. Он поцеловал Элиан в лоб и с трудом поднялся на ноги.
  Все смотрели на него. Хирел удивлялся, не понимая, почему маги не нанесли
по нему удар.
  - Потому что он один из них, - сказала Севайин отчетливо и сурово. Она
выпрямилась. - Ну что же, дедушка. Давай, убей его, пока он не опомнился.
  Старик не взглянул на нее. Он смотрел на Мирейна, который хмурился как
человек, тщетно пытающийся что-то вспомнить. Вспомнить, зачем ему надо
это вспоминать.
  - Он руководил ими! - вскричала Севайин в гневе и отчаянии. - Он
начал все это. А теперь закончит. Теперь уже все конечно.
  Слегка наклонив голову, Мирейн изучал лицо своего приемного отца.
  - Ну разумеется, это ты. - Он едва заметно улыбнулся. - Это всегда был
ты. Я заметил твой отпечаток на душе моей дочери, только принял это за ее
любовь к тебе и за тот след, который оставило твое обучение, когда она еще
была моим сыном. Кто, как не ты, мог сотворить такое превращение?
  - Конечно, я, - ответил князь Орсан. - Это был мой замысел, мое
творение. А теперь, как говорит моя госпожа, я должен закончить.
  - Или я. - Мирейн легко и быстро встал на ноги. - Трижды по девять
магов не смогли победить меня. Не хочешь ли теперь попробовать и ты, о
князь предатель?
  - Мне это не нужно. Асанианский император мертв. Его наследник на
стороне твоей дочери, и души их слиты воедино. Убьешь ли ты их? Или
подаришь им мир, за который они так отважно сражались?
  - Нет никакого мира, кроме смерти.
  - Для тебя это действительно так, - сказал князь.
  Мирейн горько рассмеялся.
  - Как же все вы должны ненавидеть меня!
  - Нет, - сказал князь почти нежно. - Нет, Мирейн. Ты не хочешь
признать свое поражение? Но ведь по большому счету это победа.
  - Моя жена всегда говорила мне, что я не умею проигрывать красиво.
  Честно говоря, я никогда не проигрывал. Я не терпел поражений, князь. Я не
знаю, что это такое.
  - Может быть, пришло время научиться.
  - Нет, - сказал Мирейн. - Я хотел бы превратить наш мир в оплот
света. А ты навечно приговорил его быть землей мрака.
  - Так тому и быть, - сказал князь Орсан.
  Мирейн вздохнул и поник головой, словно усталость победила его.
  Красный князь простер к нему руки, может быть, из сострадания, может
быть, предостерегая. Мирейн змеей ринулся на него.
  Севайин вырвалась из рук Хирела и встала между своим отцом и отцом
своей матери. Ее сила пронизала мозг Хирела.
  Для выбора ей потребовалась доля мгновения, которая длилась целую
вечность. Отец - и дед. Свет - и свет вместе с тьмой. Любовь - и любовь,
превратившаяся в ненависть. Горе - и горе без тени радости, без надежды,
без утешения.
  Она ударила. Это чуть не убило ее, но сила Мирейна едва заметно
дрогнула. В этот момент слабости князь Орсан пронзил его защиту, проникая
все глубже и глубже, пока наконец не коснулся сердца и не сжал его.
  Глаза Мирейна распахнулись перед лицом смерти. Он узнал ее. Понял ее.
  Понял все: и неизбежность предательства, и горечь выбора. Сделав последнее
отчаянное усилие, он схватил князя и свою дочь и толкнул их в огонь.
  Раздался оглушительный рев. Горло Хирела свела судорога. Он ослеп,
оглох, он был ошеломлен. Севайин исчезла. У него ничего больше не
осталось. Только смерть.
  Глядя в пустоту, он засмеялся. Если бы Севайин поняла истину, она
вернулась бы к нему; если бы он знал путь через миры, а смерть была бы
простым забвением, это не имело бы значения.
  Ни один разумный человек не стал бы так сильно любить женщину.
  Ни один разумный человек не подарил бы свою душу Севайин Ис'кириен.
  Все еще смеясь, он упал в объятия огня. Но огонь не обжигал. Он оказался
страшно холодным и нанес Хирелу миллион ударов: все его тело было
растерзано, расщеплено на атомы, каждый из которых терпел собственную
ужасную муку. И все же то, что осталось от его существа, продолжало
смеяться. А вдруг, очнувшись от этой боли, он обнаружит, что превратился в
женщину? Тогда вся безумная комедия начнется сначала.
  Боль не желала, чтобы над ней смеялись. Она впилась в его тело ледяными
когтями, обволокла его измученный разум и швырнула на самое дно, оставив
в неподвижности.
  Вся его плоть превратилась в сплошной кровоподтек. Неужели мертвец
может чувствовать такую ничтожную боль? Хирел пересчитал свои кости -
все они были целы. Его голова оставалась его головой, как и руки, и все тело.
  Даже мертвый, он безусловно оставался мужчиной.
  - Если это ад, - сказал он, глядя в молчаливый мрак, - то здесь
довольно мило. Где страшные мучения? Где агония приговоренного?
  - Может быть, мы попали в рай, - с сарказмом ответил ему низкий голос.
  Хирел услышал, как что-то шевелится. Чья-то рука нащупала его руку и
сжала ее. Разум Хирела содрогнулся от внезапного прикосновения, легкого,
как крыло бабочки. Постепенно светлело.
  - А ты, - сказал князь Орсан с холодной радостью мудреца, - сильнее,
чем я думал.
  Хирел произнес самое короткое ругательство, которое знал. Неужели
ничего еще не кончилось?
  - Кто я - свеча, чтобы посветить какому-нибудь магу?
  - Вряд ли, - сказал князь. - Я хозяин твоей жены. Ее сила переплетена с
моей, а значит, твоя сила - тоже.
  - Мы не погибли.
  Голос Хирела звучал безжизненно. Он встал, не обращая внимания на
безмолвный протест своего тела, и осмотрелся. Увиденное привело его в
легкое замешательство: он был источником света, золотым сиянием, которое
становилось ярче по мере возрастания его силы.
  Если бы кто-то стоял в центре бриллианта; если бы в этом центре был
изъян, черный провал без света, очертаниями напоминающий простой
алтарь; если бы по обе стороны этого <алтаря> застыли две фигуры, мужская
и женская, закутанные в черное, а в ногах у них свернулся большой серый
кот, то это было бы как раз тем местом, где оказался Хирел.
  - Это Андал'ар'Варьян, - сказал князь Орсан. - Башня Солнца на
вершине Трона Аварьяна в Эндросе Солнцерожденного. - Он произносил
эти слова с суровой торжественностью и с оттенком отчаяния. - Мы
находимся в самом сердце силы Солнцерожденного.
  Мирейн повернулся. Человек и бог снова воссоединились в одном теле.
  Однажды Хирелу уже довелось видеть его, стоящего перед Троном Солнца.
  Горе не уменьшило его величия, потеря не сломила его. Он по-прежнему
оставался Мирейном Ан-Ш'Эндором, могучим правителем и непобедимым
королем.
  Душа Хирела сжалась и затрепетала. Рядом с ним оказалась Севайин. Он не
заметил, как она подошла. Он взглянул на нее: она была всем, чем был ее
отец. И даже больше того. Потому что она была смертна, и это сковывало ее;
потому что она оставалась самой собой.
  Он открылся перед ней, готовый к предстоящей неизбежной битве.
  - Нет, - сказал князь Орсан, - все великие войны завершены. Правление
Солнцерожденного закончилось.
  Он вошел в круг света. Он не казался крепче и моложе, но его сила не стала
меньше. Мирейн тихо попросил:
  - Сейчас, когда мы оказались здесь и все уже кончено, скажи мне, кто мой
отец?
  - Ты сын Аварьяна, - ответил ему Красный князь.
  Мирейн вытянул свою пылающую руку.
  - Поклянись этим, о ты, кто плетет паутину. Поклянись, что не имеешь
отношения к моему зачатию.
  - Я не могу.
  Мирейн рассмеялся. Его смех звучал легко и свободно.
  - Ты не осмеливаешься. Я думаю, что это ты создал меня, как говорят
многие. Сто Царств нуждались в короле, поэтому ты сотворил меня, поместил
в утробу чужеземки и наложил на нее заклинания, сплетенные из лжи и снов.
  Но твои козни увенчались таким успехом, о котором ты не помышлял в своих
самых безудержных мечтах, который не являлся тебе в самых черных
кошмарах. Сам бог пришел к тебе на помощь. С этой точки зрения он,
безусловно, подарил мне жизнь, правда, с помощью твоей плоти и твоего
семени.
  - Я призвал его, - сказал Красный князь. - Таков был ритуал, как ты
знаешь: призывание бога к его невесте. Предвидение заставило меня
поступить так; бог назвал имя своей избранницы посредством моей силы. Но
что было после, я не помню. Возможно, он воспользовался мной. Возможно,
нет. Но я не стремлюсь обозначить границы божественного.
  - Твоя работа, - сказал Мирейн. - Все это твоя работа, хоть ты и
отрицаешь. Мир принял такую форму, какую ты пожелал придать ему.
  Неужели ты смеешь думать, что я тоже подчинюсь?
  - Что еще тебе остается? Твоя жена мертва. Твой названый брат
отправился назад в объятия ночи, откуда ты когда-то вернул его.
  - Я был Мирейном и до того, как они стали частью меня.
  - Ты можешь жить без них? Можешь терпеть пустоту сердца и силы?
  Мирейн напрягся. Его глаза закрылись, челюсти сжались. Горестная
гримаса исказила лицо. Усилием воли он овладел собой.
  - Меня ждут мои армии. Моя война еще не кончена.
  - Я думаю, что это не так, - сказал Красный князь. Он указал на двоих,
безмолвно стоящих рядом: на Хирела, не принимавшего участия в разговоре,
и на Севайин, которая не могла найти нужных слов. Хирел сжимал ее руки,
сложенные на животе, где был ребенок. - Это конец войны. Ты отрицал его.
  Будь же мудр наконец, сын моего сердца. Прими то, по чему ты так долго
тосковал.
  - А как же я?- спросил Мирейн. - Неужели я должен пасть от
собственного меча?
  Севайин рванулась из рук Хирела.
  - Нет, отец. Ты можешь править как раньше, до тех пор, пока бог не
возьмет тебя. Керуварион принадлежит тебе. Асаниан - мой и моего
императора. Наш сын будет владеть обеими империями.
  Он мог бы согласиться. Севайин прочла это в его глазах, почти
улыбающихся. Но князь сказал:
  - Как долго ты будешь мириться с этим? Сколько пройдет времени,
прежде чем это начнет терзать тебя? Ты нанес удар в самое сердце Асаниана.
  Не станешь ли ты потом утверждать, что все завоеванное тобой сейчас
принадлежит тебе?
  - Он еще ничего не завоевал, - возразил Хирел.
  Севайин стремительно повернулась к нему, а затем опять к отцу.
  - Да, - сказал князь Орсан. - Пока ты жив, Мирейн Ан-Ш'Эндор, миру
не бывать.
  - Тогда тебе самому придется убить меня, - ответил Мирейн.
  Севайин очень тихо произнесла:
  - Если ты собираешься сделать это, то знай сначала тебе придется убить
меня.
  Красный князь обвел всех взглядом. В его глазах сверкнул необузданный
гнев гилени.
  - Неужели еще кому-нибудь, кроме меня, приходилось сталкиваться с
династией столь непреклонных монархов? - В три быстрых шага он
оказался перед Мирейном, возвышаясь над Солнцерожденным, словно
башня, и Севайин подумала, что нет человека выше него. Он сделал то, чего
Хирел при всем желании не смог бы сделать: положил руку на плечи
Мирейна и взглянул сверху вниз в его глаза. - Я убью тебя, если это будет
необходимо. Я молюсь, чтобы этого не случилось.
  Да, он сделал бы это. Мирейн улыбнулся. И все же он любил его, этого
повелителя и наставника королей, этого мастера заговоров, коварством
превзошедшего даже хитрый ум асанианцев. Он любил и ненавидел его.
  - Названый отец, - сказал он почти с нежностью. - Скажи мне.
  Князь Орсан ответил на его усмешку мудрой и неумолимой улыбкой.
  - Есть другой способ.
  - Отлично, - сказал Мирейн.
  Князь помедлил.
  - Чары. Великое Заклинание. Долгий сон, лежащий у смертной черты.
  - Но не во владениях смерти. - Мирейн откинул голову, чтобы взглянуть
в глаза князя. - И какая же в этом выгода? Будет лучше и удобнее, если я
умру. Тогда по крайней мере моя душа снова обретет целостность.
  - Для тебя, возможно, и нет выгоды. Но для мира, которым ты правил и
который все еще можешь разрушить... Твоя дочь наконец пробудилась для
мудрости. Она поняла, что свет и мрак составляют единое целое; она
действительно знает, что такое сила. Ты тоже можешь познать эту истину. И
если мои дурные предчувствия меня не обманывают, то пройдут годы, и
снова возникнет угроза для равновесия в мире. И тогда Аварьяну вновь
понадобится Меч, который он выковал.
  - Весьма экономно, - сказал Мирейн, - и трудно. Ты разве поручал
кому-нибудь легкое задание?
  Он спросил это не только у князя Орсана, но и у того, кто незримо
присутствовал здесь. В его словах не было ни страха, ни благоговения. Хирел
восхищался им.
  - Если я не сделаю этого, - Мирейн теперь обращался только к князю, -
как ты поступишь?
  - Тогда я сделаю все возможное, чтобы убить тебя.
  - Ты можешь потерпеть неудачу.
  - Могу, - спокойно согласился князь.
  Внезапно Мирейн радостно засмеялся.
  - А если я соглашусь - тогда свершится чудо. Превосходная легенда:
  самое великое из моих деяний. Но цена... - Он помрачнел. - Цена очень
высока.
  - Высокая цена никогда не дается дешево.
  Мирейн сверкнул глазами в сторону Севайин. Его взгляд на секунду
потеплел.
  - Верно, - сказал он.
  Воцарилась тишина. Никто не двигался. Широко раскрыв глаза, Мирейн
смотрел в темноту. Хирел так ясно читал его мысли, словно тот говорил
вслух. Сон подобен смерти, но все же это не смерть. Пройдут долгие годы.
  Сознание будет заточено в темницу бесконечной ночи. А в самом конце будет
мерцать надежда, слишком хрупкая, чтобы называться пророчеством.
  Предвидение князя может обернуться обманом. И тогда Мирейн проснется в
страшном одиночестве, всеми забытый и покинутый, и окажется в мире,
недоступном зрению пророка.
  Лучше избрать простой путь - битву с помощью оружия или магии. Если
он проиграет, его ждет смерть. Если победит, то получит империю и жизнь.
  Князь силен, но он стар и ему не под силу сражаться с Мирейном в поединке.
  Ибо в мире нет силы, равной силе Солнцерожденного.
  Мирейн прерывисто вздохнул. Он взглянул на дочь и на ее возлюбленного.
  Они бессознательно взялись за руки и прижались друг к другу. Его качнуло
от боли. Он протянул руки, словно силясь найти тех, кто покинул его; его
сила оплакивала свое одиночество. Один, один навечно. Но смерть...
  Он не боялся ее. Он совершенно точно знал, что это такое. И все же...
  - Я молод и силен, - сказал он. - Мне отпущены еще долгие годы
жизни.
  Никто не сказал ни слова. И в самом деле годы, подумал Хирел. Годы
войны.
  Мирейн снова откинул голову. С болью, яростью и королевской
непреклонностью у него вырвалось:
  - Я не готов!
  - Ты прав, - сказал князь Орсан. - Бог примет тебя, если ты придешь к
нему. Но он не требует, чтобы ты предстал перед ним.
  Мирейн закрыл глаза и раскрыл ладони. Глаза Хирела не могли выдержать
блеска Касара.
  - Я призван, - тихо сказал император, - но не для этого. Отец! -
воззвал он. - Отец, ты немилосерден.
  - Но ведь он всегда был жесток, - ответил Орсан, понимая, что Мирейн
обращается не к нему.
  Мирейн улыбнулся, как подобает сильному человеку, несмотря на
жестокую боль. Он вытянул руки: одна из них была воплощением ночи,
другая - воплощением огня.
  - Теперь ты видишь: воле бога повинуется даже Солнцерожденный. - Он
склонил голову. - Я твой, о орудие в руках моего отца. Делай со мной все
что хочешь.
  Красный князь низко поклонился.
  - Не ради меня, мой господин и мой император, а ради того бога, который
стоит над всеми нами.
  Мирейн лег на стол, который мог бы стать и его смертным одром, и
алтарем. Долгое время князь Орсан смотрел в темноту и ничего не делал. Он
призывал силу, но она не была похожа на сплетение огня и света, как ожидал
Хирел. Она была спокойной, непреклонной, беспредельной. Мирейн не
двигался в ее потоке, лишь однажды его кулак сжался и медленно разжался.
  Красный князь возвышался над ним. Его глаза блестели. Он чувствовал
сопротивление и сожалел о своем выборе.
  Севайин дрожала в объятиях Хирела, вспоминая и снова переживая ужас
великой магии, когда выбор уже сделан, но действо еще не началось. Она
снова видела над собой суровое темное лицо, безжалостное, словно лик бога.
  Хирел пытался передать ей спокойные мысли, придать ей силы.
  Князь Орсан положил руку на лоб Мирейна; другая рука легла на его грудь.
  Мирейн прерывисто вздохнул.
  - Сейчас, - сказал он тихим хриплым голосом. - Сделай это сейчас.
  Князь кивнул головой.
  - Спи, сын мой, - сказал он. - Спи, пока бог не прикажет тебе
проснуться.
  Мирейн улыбнулся. Воздух наполнился силой. Она пульсировала и пела.
  Она переполняла Хирела. Она отнимала у него волю и разум и не давала
очнуться.
  Он схватился за единственную надежную опору - темную тень в огненной
короне. Севайин вернула его назад в мир.
  Они склонились к человеку, лежавшему на холодном камне. Он еще не
спал, хотя сознание его уже затуманилось; он увидел их и улыбнулся.
  - Дети, - пробормотал он. - Дети, которые любили друг друга и не
надеялись на чью-либо помощь. Я понимаю... я рад... в конце концов... - Его
голос прерывался. - Любите друг друга. Будьте счастливы. Счастливы...
  сча...
  Севайин не выдержала и расплакалась. Ему не суждено было узнать об
этом. В своем сне он остался королем, молодым и спокойным, с легкой
улыбкой на лице. Продолжая плакать, Севайин расправила складки его килта,
сложила руки на груди, заботливо уложила косичку. Когда Хирел попытался
помочь ей, она отстранила его руку.
  Затем она медленно выпрямилась. Ее глаза горели, слезы высохли.
  - Подобных ему никогда не было. И не будет.
  - Он был сильным королем, - сказал Хирел, - истинным королем и
императором.
  - Он был Мирейном Ан-Ш'Эндором, - добавил Красный князь.
  Севайин поцеловала отца. Запоздалая слеза скатилась из ее глаз и блеснула
на его щеке.
  - Спи спокойно, - тихо сказала она. - Спи долго. И когда проснешься,
может быть, ты научишься мудрости. Научишься видеть мрак. Понимать его;
переступать его пределы.
  - Иначе лучше тебе не просыпаться. - Князь Орсан коснулся застывшего
лба. Там, где скользнула его рука, разливался свет, благословляя миры и
переплетая их. - Запомни, о сын моей души. Помни, что я любил тебя. - Он
медленно отвернулся. Он плакал как король, как сильный человек, отвернув
окаменевшее лицо. - Теперь Мирейн далеко от нас. Я не могу видеть его
конца. Возможно, для него он не настанет никогда. Но нас ждет целый мир.
  - Князь склонялся все ниже и ниже. - Императрица, моя душа, мое тело,
моя сила и мое сердце принадлежат тебе. Я в твоей власти.
  Севайин вздрогнула, услышав этот титул. Она в гневе подняла стиснутые
кулаки. Князь ждал и ничего не говорил. В ее власти было отнять у него
жизнь. Его титул, его сила, все, что было им, теперь принадлежало ей. Она
могла убить его, могла сослать, могла бросить здесь, обрекая на безумие и
смерть. Ибо это была скала Эндроса Аварьяна, а князь Орсан был смертным
человеком, и над всеми ними довлело страшное проклятие.
  Ее руки упали; она тяжело дышала и дрожала. Она шагнула к деду. Он не
двинулся.
  - В конце концов, ты мне нужен, - сказала она. - Пройдет очень много
времени, прежде чем я смогу простить тебя. И больше никогда я не смогу
полностью тебе доверять. Но любовь... любовь не знает логики. - Ее голос
зазвучал яснее и резче. - Поднимись, дедушка. С каких пор ты кланяешься
мне?
  - С тех пор, как ты стала моей императрицей.
  - Ты никогда не склонялся перед мамой или перед отцом. Прекрати эту
ерунду и лучше помоги мне. У меня нет сил, чтобы восстановить волшебные
ворота, а другого выхода из этого места нет.
  - Есть, - поднимаясь на ноги, сказал он и взял ее за руку. Севайин
напряглась, потом медленно расслабилась и наконец разжала пальцы. В ее
ладони сиял и пылал Касар. - Вот то, что открывает все двери.
  - Но ведь здесь нет дверей.
  - Кроме этой. - Он встретился с ней глазами. - Этот путь прост. Вход
  - через Касар. Выход - через Сердце Мира.
  Севайин нахмурилась. У нее почти не осталось сил. Хирел отдавал ей все
что мог, плохо понимая, как ему это удается. Мало-помалу ее разум
прояснился.
  - Вход, - сказала она, направляя свою силу на мир, - внутрь. - Она
собрала воедино три их разума. - Внутрь.
  Касар запылал, становясь все больше и больше, пока не окружил их со всех
сторон потоком огненного золота. Миры вихрем взметнулись вокруг них.
  
  Часть шестая
СЕВАЙИН ИС'КИРИЕН

  ГЛАВА 26

  Этому не было конца. Такова истина, подвластная лишь богам. Севайин
могла бы стать великим мудрецом, если бы мудрость хоть на йоту
интересовала ее.
  Внутрь - через Касар. Назад - через Сердце Мира. Просто и неизбежно.
  Когда она вынырнула из темноты, все изменилось. Маги пали ниц к ее ногам
и называли ее императрицей. Она посмотрела на них сверху вниз, понимая,
что не найдет радости в отмщении, и на своего супруга.
  Хирел бросил взгляд на их клинки олениай, на раболепно скорчившиеся
фигуры. Вспомнил всю ненависть, которую питал к ним.
  Потом он протянул к Севайин руки, гневаясь и все же чувствуя горькую
радость.
  - Все прошло, - сказал он. - Совершенно все. Я даже не могу их
презирать.
  - Я тоже. Но кое-что мы можем сделать. Мы можем править ими.
  - В этом и заключается наш замысел, - сказал магистр. Севайин не
верила в его правдивость и не доверяла ему. Однако он покорился ей, как и
все остальные маги, поскольку у нее была сила, чтобы сдерживать его. Она
заставила их присягнуть на верность Хирелу и добилась от них клятвы, что
они не причинят вреда ни ей, ни ее супругу, ни ребенку, которого она носила.
  Совместными усилиями они усыпили ее здесь, в том месте, где не
существовало земного времени. Она не желала подчиняться им. Ее тело
сопротивлялось. Но она была измучена, и ей следовало позаботиться о
ребенке, который спал в ее теплой темной утробе, сияя своей силой как
бриллиант. Маги боялись за него. Придется им к этому привыкать. Если бы
на его месте находился обыкновенный смертный ребенок, свершившееся этой
ночью принесло бы ему смерть.
  Он будет совершенно другим, этот наследник Солнца и Льва. Он будет
чудом.
  - Ну конечно, - с непоколебимой уверенностью сказал Хирел, - ведь
это наш ребенок.
  Севайин еще не была готова к тому, чтобы снова начать смеяться. Но она
улыбнулась, поцеловала мужа и сказала:
  - Мне кажется, я люблю тебя, Хирел Увериас.
  Она спала в своей прежней комнате, укачивая сына, пока Хирел укачивал
ее. Если сновидения и посетили ее, она их не помнила. Проснувшись, она
поела, потому что так было надо, но ее мысли унеслись куда-то далеко. Она
едва заметила тех, кто проводил ее из спальни в зал с очагом.
  Ее ворота были разрушены. Она сама разрушила их. Вадин, Старион, ее
бедные маги... Внутрь - через Касар. Назад - через Сердце Мира.
  
  Всходил Аварьян. Его лучи нежно ласкали мертвого. Вадин Утханьяс,
встретившийся наконец со смертью, умер бесстрашно и радостно, чтобы
другие могли жить. Его тело находилось в прекрасном обществе
асанианского императора и императрицы варьяни. У Севайин еще будет
время оплакать их. Когда для этого настанет время, она поразмыслит и о
своей вине. А сейчас ее ждали две армии, охваченные взаимной ненавистью.
  Принцы и князья горели желанием начать войну. Две империи, две столицы,
два дворца с суетящимися придворными. И только два человека, закаленные
в битвах, которые могли соединить эти два мира воедино.
  Стоя над мертвыми, Севайин рассмеялась, потому что больше всего на
свете ей хотелось разрыдаться. Все смотрели на нее. Все маги отныне
принадлежали ей: те, кто хотел смерти императоров, и те, кто стремился
спасти их. Каждый из этих замыслов удался только наполовину. Один был
жив, как обещала ей коварная судьба, другой умер, как и хотел; и оба попали
туда, где никто не повредит им и где они сами не смогут никому причинить
вреда. Еще столько предстояло сделать! Севайин раскрыла ладони.
  - Смотрите, - сказала она, - настало утро. Мы выиграли войну. Теперь
мой принц и я, мы заявляем о наших правах на трон. Кто осмелится
противоречить мне?
  -Я.
  Потрясенная и разгневанная, она обернулась к Хирелу. В утреннем свете
его волосы казались золотыми. Его одежда превратилась в лохмотья, под
глазами пролегли темные круги, но воля оставалась твердой. В руке у него
была маска императора Асаниана. Он поднял ее и прикрыл ею свое лицо.
  Через маску его голос звучал отчужденно и равнодушно.
  - Я, - повторил он. - Я, император Асаниана. Свою власть я не уступлю
ни одному человеку. По-кошачьи мягко Севайин подошла к нему.
  - Мужчине - безусловно, - сказала она. - А как насчет женщины,
Хирел Увериас? Женщины, происходящей от сверкающего бога? Мага,
королевы и матери твоего будущего сына?
  Золотое лицо было неподвижным, нечеловеческим, величественным. Оно
ничего не обещало и ничего не уступало.
  Маска медленно опустилась. Севайин увидела сначала глаза Хирела, а
затем и все его живое прекрасное лицо.
  - И моей возлюбленной? Не правда ли, мадам?
  - Да, твоей навсегда. Но прежде всего я - императрица Керувариона.
  - Так.
  Хирел оглядел ее с ног до головы. Его брови сдвинулись. Он опустил глаза
на маску, повертел ее в руках, что-то долго и тщательно обдумывая.
  Севайин терпеливо ждала. Даже ради любви к нему она не уступит своей
половины трона.
  - Только половины? - спросил он ее.
  - Ни больше и ни меньше, - ответила она.
  Хирел поднял руку. Севайин подняла свою. Его глаза сощурились от блеска
Касара. Он соединил свою ладонь с ее пылающей ладонью. Его лицо было
неподвижно, но глаза излучали золотое сияние.
  - Да будет так! - произнес император Асаниана.
- Да будет так! - произнес император Асаниана.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: