1813 г.; правительство не решалось пустить в ход оружие, пока Наполеон был
в России. Только в июне 1813 г. был послан в "бунтующую вотчину" Башкирский
полк, который стрелял в крестьян и убил 24 человека, переранил гораздо
больше и восстановил "порядок". Часть крестьян укрылась в вологодских лесах
и лишь постепенно вернулась домой. Несколько зачинщиков (или, как
выражаются документы, начинщиков) было отдано под суд и приговорено к 200
ударам кнута. К сожалению, из бумаг не видно, ни сколько именно человек
было осуждено, ни сколько из осужденных выжило после наказания. Известно,
что даже и 100 ударов было более чем достаточно для умерщвления
наказуемого. Стрельба и усмирение произошли лишь в нюне 1813 г.[2] То же
неповиновение и по тем же причинам оказали Яковлеву крестьяне Череповецкого
уезда Новгородской губернии.
Только из нескольких неясных слов в кратком протоколе заседания комитета
министров мы узнаем о "неповиновении" заводских (приписанных к заводам)
крестьян Пермской губернии; что это "неповиновение" охватило 20 тысяч
человек; что посылалась воинская команда и т. д.[3] Зачинщики взяты были
под стражу. Что с ними дальше было, неизвестно. В июне 1812 г.
"неповиновение" "совершенно прекратилось".
К сожалению, эти известия именно осенью 1812 г. были особенно скупы. Вот
образчик: "В Бельском уезде крестьяне восстали непослушанием против своего
помещика Лыкошина, его убили, начальник отряда Дебич, по исследовании,
двоих велел расстрелять, деревню сожгли, и тем восстановлено послушание"
[4].
Были волнения и в Тверской губернии, и комитет министров в заседании 24
сентября 1812 г. слушал дело "о взбунтовавшихся крестьянах Волоколамского
уезда и об одном священнике, который соучаствовал с ними". Крестьяне "вышли
из повиновения", "разграбили господское имение, хлеб, скот, лошадей, убили
крестьянина деревни Петраковой из пистолета".
Во всей окрестности крестьяне тоже взбунтовались, и губернатор должен был
обратиться к генералу Винценгероде, командующему войсками в Тверском
округе. Комитет министров, заслушав дело, положил: "Барону Винценгероде
предписать, чтобы он на место к взбунтовавшимся крестьянам отрядил
достаточную команду и, изыскав начинщиков возмущения, в страх другим велел
их повесить"[5]. К счастью, Винценгероде разобрался в деле и не только
никого не повесил, но выяснил гнуснейшее поведение помещиков и их
приказчиков, сознательно подводивших крестьян под обвинение в
государственной измене. Посланный им генерал-майор Бенкендорф донес
следующее (донесение на французском языке, конечно, потому что русского
языка Винценгороде не знал): "Позвольте мне говорить с вами без обиняков.
Крестьяне, которых губернатор и другие власти называют возмутившимися,
вовсе не возмутились. Некоторые из них отказываются повиноваться своим
наглым приказчикам, которые при появлении неприятеля, так же как и их
господа, покидают этих самых крестьян, вместо того чтобы воспользоваться их
добрыми намерениями и вести их против неприятеля... Имеют подлость
утверждать, будто некоторые из крестьян называют себя французами. Они
избивают, где только могут, неприятельские отряды, отправляют в окружные
города своих пленников, вооружаются отнятыми у них ружьями и защищают свои
очаги... Нет, генерал, не крестьян нужно наказывать, а вот нужно сменить
служащих людей, которым следовало бы внушить хороший дух, царящий в
народе"[6]. Слух о возмущении крестьян - лживая выдумка. "Я отвечаю за это
своей головой" (подчеркнуто в тексте). "Я пользуюсь крестьянами для
получения известий о неприятеле", - так кончает Бенкендорф свое донесение.
Крестьянские настроения в 1812 г. нашли свое отражение в выступлениях
крестьян, только что одетых в ополченскую форму, но от этого не переставших
быть крестьянами.
Осенью 1812 г. в Пензенской губернии сформировалось ополчение в составе
четырех пехотных полков, одного конного и артиллерийской роты. Каждый полк
был численностью в 4 тысячи человек. Ополчение здесь, как и всюду, заметим,
в 1812 г., удивляло начальников своими быстрыми успехами в деле воинского
обучения: "Усердие к пользе отечества производило чудеса", - пишет
очевидец, офицер этого ополчения Шишкин в своих выступлениях "Бунт
ополчения 1812 г.". Ополчение было готово выступить лишь к 10 (22) декабря,
т. е. когда Россия уже была очищена от неприятеля совершенно и когда
начинался заграничный поход. Совершенно неожиданно в ополчении вспыхнул
бунт. Ратники требовали, чтобы их привели к присяге. Не забудем, что среди
множества слухов, носившихся в воздухе в 1812 г., была и весть, будто всех
присягнувших ополченцев по окончании войны уже не вернут в крепостное
состояние, а объявят свободными. Более чем вероятно, что требование привода
к присяге в данном случае и было вызвано этим слухом. Взбунтовался 3-й полк
ополчения и в полном вооружении вышел на площадь, - стоял он в городке
Инсаре. Полк разгромил квартиру полковника, квартиры офицеров, запер
офицеров, полковника избили до крови, так же как майора и других. Выбрав
себе из своей среды начальника, солдаты собрались покончить с офицерами.
Жители Инсара подверглись также нападениям со стороны разбушевавшихся
ратников и часть их разбежалась из города. Ратники овладели городом и
перевели офицеров в тюрьму. Офицеров обвиняли в том, что они скрывали
царский указ о присяге и что они не берут дворян в ополчение, а берут
крестьян, тогда как царь велел брать дворян. Перед тюрьмой ратники
воздвигли три виселицы и объявили офицерам, что всех их перевешают. На
четвертый день в город вступили посланные из Пензы войска с артиллерией, и
восставшие ратники сдались. Одновременно в других полках этого же
пензенского ополчения происходили волнения, но в более слабой форме.
Военный суд присудил прогнать сквозь строй, к кнуту, каторжным работам, к
ссылке на поселение и к отдаче навсегда солдаты в дальние сибирские
гарнизоны в общей сложности более 300 человек. "Три дня лилась кровь
виновных ратников, и многие из них лишились жизни под ударами палачей", -
пишет очевидец Шишкин, к сожалению, не уточняя в этом месте свое
повествование. Остальные (за вычетом этих 300 с лишком) участники восстания
были отправлены в поход и уже в походе получили "всемилостивейшее
прощение".
Необычайно характерна для всей политической атмосферы 1812 г. цель заговора
ратников, выяснившаяся на военном суде (потому что это был заговор, и
условлено было всем полкам выступить в один день - 9 декабря): "Цель
мятежников заключала в себе безрассудное намерение людей, погруженных в
невежество: они хотели, истребив офицеров, отправиться целым ополчением к
действующей армии, явиться прямо на поле сражения, напасть на неприятеля и
разбить его, потом с повинной головой предстать перед лицо монарха и в
награду за свою службу выпросить себе прощение и вечную свободу из владения
помещиков". Несмотря на то что репрессии были весьма свирепы, несмотря на
пытки ("строгие меры при допросах", - пишет благонамеренный Шишкин),
ратники не назвали инициатора движения: "Кто был первый, у которого
родилась такая нелепая мысль, кто был первый, принявший на себя исполнение
дерзкого намерения, того никакие розыски, никакие строгие меры не могли
открыть, это осталось навсегда глубокой тайной".
В этом пензенском ополчении бродили мысли и стремления, наиболее
характерные для крепостной массы в год нашествия Наполеона, и именно во
вторую половину войны, когда уже всякие легенды об освобождении из рук
вторгшегося завоевателя крестьянством были окончательно отброшены: изгнать
неприятеля из отечества и за это получить свободу по воле царя, которого
отделяют от народа дворяне-помещики, скрывающие благодетельные царские
указы. Чувство мести к иноземному завоевателю, ненависть к помещичьему
классу, монархическая легенда о народолюбивом царе - все это смешалось
воедино и породило инсарское движение 1812 г.
Если о восстании полка в Инсаре мы имеем сведения от очевидца Шишкина, то
об одновременном выступлении другого полка пензенского ополчения в Саранске
нам дает понятие секретное донесение пензенского губернского прокурора
министру юстиции, сохранившееся в архиве[7]. В Саранске движение не приняло
таких решительных форм, как в Инсаре. Ополченцы "азартно кричали", что их
посылает не царь, а дворяне и что их по пути морят голодом. Было подобное
же выступление и в Чембаре, причем в Чембаре ополченцы покорились лишь
после стрельбы в них со стороны присланного на усмирение воинского отряда.
Было убито при этом пять человек и ранено 23, а уже 24 декабря начала свои
действия комиссия военного суда[8].
Некоторые уточнения относительно жертв расправы мы находим в архивном деле:
оказывается, что засечено до смерти из числа приговоренных к кнуту и
шпицрутенам было в Инсаре 34 человека, в Чембаре - 2, а затем попозже еще 2
из чембарских осужденных и 4 из инсарских, а в каторгу пошло 43 человека.
Но ни сроков каторги, ни того, куда пошло большинство из 300 арестованных,
мы из дела не узнаем.
Мы видим, что ополченцы связывали неразрывно мысль об освобождении от
крепостной неволи с мыслью об освобождении родины от вторгнувшегося врага.
Ожесточение, которое было почти незаметно, пока Наполеон не пошел из
Витебска на Смоленск, которое стало резко проявляться после гибели
Смоленска, которое уже обратило на себя всеобщее внимание после Бородина,
во время марша "великой армии" от Бородина до Москвы, - теперь, после
пожара столицы, дошло среди крестьян до крайней степени. Крестьяне вокруг
Москвы не только не вступали, несмотря на все зазывания и посулы, в
торговые сношения с французами, но ожесточенно убивали тех фуражиров и
мародеров, которые попадали им живыми в руки.
Когда казаки вели пленных французов, крестьяне бросались на конвой,
стремясь отбить и лично уничтожить пленных.
Когда фуражировки сопровождались большим конвоем, крестьяне сжигали свои
запасы (выгорали целые деревни) и убегали в леса. Застигнутые отчаянно
оборонялись и погибали. Французы крестьян в плен не брали, а иногда, на
всякий случай, даже еще только приблизясь к деревне, начинали ее
обстреливать, чтобы уничтожить возможность сопротивления.
Партизанское движение, начавшееся, как увидим дальше, сейчас же после
Бородина, достигло огромных успехов только благодаря деятельнейшей
добровольной, усердно оказываемой помощи со стороны русского крестьянства.
Но неутолимая злоба к захватчикам, разорителям, убийцам и насильникам,
неизвестно откуда пришедшим, проявлялась больше всего в том, как шли в 1812
г. на военную службу и как сражались потом русские крестьяне.
Народный характер этой войны мог проявиться сразу же в организованных
формах, в армии. В Испании народная война приняла совсем иные формы, потому
что там долго не налаживалась организация армейских единиц, но по
неукротимой ненависти к иноземным насильникам и грабителям, по жажде отдать
свою жизнь для уничтожения жестокого и хищного врага, по крепкому сознанию
своей внутренней правоты русский народ в своей борьбе против Наполеона
ничуть не уступал испанскому.
Дальше, при описании отступления великой армии, я говорю подробно о
партизанской воине, об участии в ней крестьян. О подвигах Четвертакова,
упорно и ожесточенно боровшегося со своим крестьянским отрядом против
французских кавалеристов, о Герасиме Курине, который со своими
односельчанами очистил Богородский уезд от мародеров, я говорю дальше также
о геройском поведении старостихи Василисы и других партизан, вышедших из
рядов крестьянства. Это были позднейшие партизаны. Но следует отметить, что
уже и в первую половину войны, когда и главный пионер партизанского
движения Денис Давыдов не выступал еще со своим предложением, крестьянская
масса уже начинала партизанскую борьбу. Степан Еременко, рядовой
Московского пехотного полка, раненный и оставленный в Смоленске, бежал из
плена и организовал из крестьян партизанский отряд в 300 человек. Самусь
собрал вокруг себя около 2 тысяч крестьян и совершал смелые нападения на
