рвал у меня из рук малокалиберку, лихо
выбросил затвором стреляную гильзу и пе-
резарядил. Потом поднял голову, вскинул
винтовку и выстрелил. На снег,трепыхаясь,
упала подбитая галка Все в восхищении за-
мерли.
- Вот так... Понял? - удовлетворенно
сказал он.
Контуженый вынул из кармана шинели
чуть смятые бумажки-мишени и пошел к
стенке.
Не ожидая команды "На огневые пози-
ции - марш", я, дурашливо-разгоряченный
похвалой, упал на маты и поэтому дальней-
шее видел с уровня земли, отчего все пока-
залось мне особенно неожиданным, опас-
ным и нелепым.
В руке Асафьева мелькнула темно-зеле-
ная нарезная граната-"лимонка". Через се-
кунду она была уже у кого-то другого... Ка-
залось, что не ребята отнимали ее друг у
друга, а она сама скачет, как живая, от од-
ного к другому.
Военрук скорее услышал или догадался,
чем увидел, что происходит за его спиной.
Он поймал взглядом гранату в тот мо-
мент, когда Асафьев сдернул с нее кольцо
и сунул в руку анемичному Зыкину, который,
пораженный испугом, сжимал ее изо всех
сил, зачем-то прижав к животу.
- Бросай! - надрывно, хрипло крикнул
Контуженый и прыгнул в сторону, надеясь
успеть вырвать у него "лимонку".
Зыкин не бросил, а скорее выронил гра-
нату, и она покатилась к стенке.
- Ложись!!! В угол!!! На землю! - услы-
шал я дикий крик военрука и почувствовал,
как надо мной пронеслось его тело, задев
лицо полой колючей шинели.
Мгновение была тошнотворная темнота
и лезущий в горло частый-частый стук серд-
ца. Потом я услышал короткий, похожий на
девичье хихиканье смех и открыл глаза. Во-
26
енрук лежал, вдавившись телом в угол меж-
ду стенкой с мишенями и землей.
В его позе было такое напряжение, буд-
то он не закрывал собой гранату, а душил
кого-то живого и сильного.
- Она же без запала, - тонким заикаю-
щимся голосом сказал Асафьев. - Разби-
раться надо.
Ребята снова захихикали, нестройно и
выжидательно.
Контуженый приподнялся и посмотрел на
Асафьева. От прыжка у него слетела шапка
и целлулоидная чаплашка. Не без насторо-
женного интереса ребята смотрели на ро-
зовую выемку за левым виском, где пульси-
ровала нежная кожа.
- А еще... пионер, - беззлобно сказал
военрук и отвернулся, ища шапку. Было так
тихо, что мы слышали каждый тяжелый и
хрипящий вздох Контуженого. Говорили, что
все легкие у него порезаны осколками.
Асафьев поднялся, резко повернулся в
своих нелепых валенках и направился в сто-
рону выхода.
Он шел по городу медленно, как чело-
век, знающий цену затраченному на каждый
шаг усилию. В канун Нового года в Юрьев-
це выпало столько снега, что по городу было
почти невозможно ходить... По улицам в
разных направлениях медленно двигались
люди, неся на коромыслах ведра, полные
черного пенистого пива. Асафьев с трудом
расходился с ними на узких, протоптанных
в снегу тропинках и не слышал, как они по-
здравляли друг друга с наступающим пра-
здником. Никакого вина в продаже, конеч-
но, не было, но зато в городе был пивной
завод, и по праздникам жителям разреша-
лось покупать пиво в неограни- ченном ко-
личестве.
Через некоторое время его силуэт мельк-
нул у ограды Симоновской церкви, что
стояла посреди пологого холма. Асафьев
карабкался к его вершине. Там он остано-
вился - дальше подниматься было некуда.
И незачем. В трудности этого подъема не
было для него избавления от стыда и горя.
В слезах, наполнявших его глаза, горо-
док двоился и размывался. Дальше, за ре-
кой, немногочисленные ориентиры засне-
женной русской равнины отодвигались до
неразличимости, и весь этот декабрьский
предсумеречный мир казался Асафьеву сей-
час долиной ожесточения, безвыходности и
возмездия.
26
Птицы, символизирующие жизнь и смерть - излюбленный прием А.Тарковского.
(иллюстрация)
Мне с удивительной постоянностью
снится один и тот же сон. Будто память моя
старается напомнить о самом главном и
толкает меня на то, чтобы я непременно
вернулся в те, до горечи дорогие мне мес-
та, где я не был вот уже более двадцати
лет. Мне снится, что я иду по Завражью,
мимо березовой рощи, покосившейся, бро-
шенной бани, мимо старой церковки с об-
лупленной штукатуркой, в дверном проеме
которой видны ржавые мешки с известью и
поломанные колхозные весы. И среди вы-
соких берез я вижу двухэтажный деревянный
дом. Дом, в котором я родился и где мой
дед Николай Матвеевич - принимал меня
на покрытом крахмальной скатертью обеден-
ном столе сорок лет тому назад. И сон этот
настолько убедителен и достоверен, что ка-
жется реальнее яви.
Вы верите в то, что снова может
начаться война?
Я знаю, Вы любите музыку. Скажи-
те, пожалуйста, она Вам когда-ни-
будь вот так, реально что ли, по-
могла? Следите ли Вы за мелодией,
за движением музыкальной ткани, или
28
Вы скорее относитесь к тем людям,
которые просто забываются в кон-
цертном зале?
Вы умеете ненавидеть? Помните ли
Вы зло? Если бы Вам дано было вы-
полнение одного желания, было бы
возможно, что это - МЕСТЬ?
Вы любите ходить в кино? Легко
Вы верите в происходящее на экране?
Какой период в своей жизни Вы
считаете счастливым? Вы вообще счи-
таете себя счастливым человеком?
Меня поразил трамвай: красный, почти
пустой, с открытыми окнами, под которыми
было написано "не высовываться", он мчался
по Бульварному кольцу. Напротив меня си-
дела мать, держа на руках спящую сестру.
Был сорок третий год. Мы возвращались
в Москву.
Я вернулся в этот город. Там, в эвакуа-
ции, мне казалось, что я помнил, какой он.
Теперь я сидел, растерянно-счастливый, и
хотя видел и мелькающие за окном дома, и
противотанковые ежи на улицах, оставши-
еся с сорок первого года, и пирамиды
разряженных зажигалок, и зелень деревьев
в окнах трамвая, все равно я еще себя чув-
ствовал здесь чужим.
Я осторожно встал и подошел к проти-
воположному окну. Перед моими глазами
летела сплошная стена зелени. У меня за-
кружилась голова. Я закрыл глаза и вдруг
почувствовал, что очень хочу есть. Чтобы не
думать о еде, я вытянул из окна руку и схва-
тился за ветку. Вырвавшись, она больно
обожгла мне руку, а на ладони остались
грязные следы и несколько серых листьев.
Я посмотрел на них и увидел, - что листья
не такие, как там, в Юрьевце. Тогда я понял,
почему мне плохо. Воздух! Здесь он был
плотный, как поднявшаяся пыль, освещен-
ная солнцем.
И я серьезно подумал, что, наверное,
никогда не смогу жить в Москве, потому что
задохнусь.
Тут я почувствовал, как по мне, около уха,
что-то ползает. Я быстро взглянул на мать,
зная, как она будет расстроена, если уви-
дит. Но она сидела задумавшись и не смот-
рела в мою сторону.
Я провел рукой за ухом, поймал и неко-
торое время не знал, что с этим делать. А
потом незаметно выбросил в окно. И листья,
которые держал в другой руке, тоже выбро-
сил.
Затем встал, тихо подошел сзади к ма-
тери и увидел, как ее легкие светлые воло-
сы чуть развеваются от движения воздуха.
Я осторожно дунул на них...
- Мы домой сейчас поедем? - спросил
я.
- Нет, к Марии Георгиевне. Ты же зна-
ешь, в нашей комнате еще живут.
Хорошо, что мать ничего не видела. Ведь
там, в Юрьевце, обычно говорили: "Вши-то
ведь от тоски заводятся".
Трамвай остановился, и мать очень за-
торопилась.
- Возьми сумку, - сказала она мне, а
сама, держа одной рукой сестру, другой
чтобы я взял еще оставшийся узел.
Трамвай задержался, и пока мы выхо-
дили, водитель внимательно смотрел на нас.
Это был очень старый человек.
У Вас есть любимый цвет? А цвет
одежды, который Вам больше всего
идет?
Вы хорошо плаваете? Вам бы хоте-
29
лось сейчас уехать на несколько
месяцев на море? Где было бы мало
народу и Вы могли бы ни о чем не
думать? Ну, представьте, что это
возможно. С кем бы Вы поехали?
В каком возрасте Вы в первый раз
помните себя?
В какой стране Вам бы больше всего
хотелось побывать? Есть ли у Вас
такие места в каком-нибудь городе
за границей, которые Вы знаете по
книгам, очень точно себе пред-
ставляете? Вам бы хотелось самой
пройтись по нему? По его площадям,
по улицам?
Вы когда-нибудь испытывали уни-
жение, которое, как Вам тогда каза-
лось, Вы не сможете перенести?
Скажите, Вы считаете себя добрым
человеком? А другие? А Ваши дети
как считают? Вы были близки с ними
в детстве или когда они выросли?
Какое время года Вы любите боль-
ше других?
Вы часто видите сны? Расскажите,
пожалуйста, один из снов, который
произвел на Вас неизгладимое впе-
чатление.
Кого из близких Вам людей, или
исторических личностей, или лите-
ратурных героинь Вы считаете для
себя идеалом женщины?
Как Вы думаете, смогли бы Вы вы-
жить вместе с детьми в блокадном
Ленинграде?
Вы помните тот день, когда Вы
поняли, что станете матерью? Рас-
скажите о нем.
Вы мнительны?
Я поднял голову и увидел, как верхушки
деревьев раскачиваются от слабого ветра.
Родные березы, ели - не лес и не роща
- просто отдельные деревья вокруг дачи, на
которой мы жили осенью сорок четвертого
года.
Я смотрел вверх и думал: "Почему же
здесь, внизу, так тихо?" Мне хотелось за-
лезть на березу и покачаться там, на ветру.
Я представил себе, как оттуда, наверное,
хорошо видно железную дорогу, станцию и
дальний лес за водокачкой.
С самого утра мне было не по себе. Це-
лый день я ходил какой-то отупелый, и мать
спросила:
- Ты чего сегодня такой?
- Какой "такой"?
Я пожал плечами, потому что я, действи-
тельно, не знал, почему я сегодня "такой".
И вот теперь мать буквально выгнала нас
с дачи собирать сморчки. Сестра отчего-то
веселилась, бегала неподалеку и то и дело
кричала: "Смотри, я еще нашла! .." В другое
время меня бы это задело, а сейчас я толь-
ко кивал головой, когда она издали показы-
вала мне очередной найденный ею гриб.
Я бесцельно бродил среди деревьев,
потом наткнулся на лужу, наполненную та-
лой водой. На дне, среди коричневых лис-
тьев, почему-то лежала монета. Я накло-
нился, чтобы достать ее, но сестра именно
в это время решила испугать меня и с кри-
ком выскочила из-за дерева. Я рассердился,
хотел стукнуть ее, но в то же мгновение ус-
лышал мужской, знакомый и неповтори-
мый, голос:
- Марина-а-а!
И в ту же секунду мы уже мчались в сто-
рону дома. Я бежал со всех ног, потом в
груди у меня что-то прорвалось, я спотк-
нулся, чуть не упал, и из глаз моих хлынули
слезы.
Все ближе и ближе я видел его глаза,
его черные волосы, его очень худое лицо,
его офицерскую форму, его руки, которые
обхватили нас. Он прижал нас к себе, и мы
плакали теперь все втроем, прижавшись как
можно ближе друг к другу, и я только чувст-
вовал, как немеют мои пальцы - с такой
силой я вцепился в его гимнастерку.
- Ты насовсем?.. Да?.. Насовсем?.. -
захлебываясь, бормотала сестра, а я толь-
ко крепко-крепко держался за отцовское
плечо и не мог говорить.
Неожиданно отец оглянулся и
выпрямился. В нескольких шагах от нас
стояла мать. Она смотрела на отца, и на лице
ее было написано такое страдание и счас-
тье, что я невольно зажмурился.
Я навсегда запомнил слова Леонардо,
которые читал мне отец. Отец, видевший
страшные битвы на открытых полях, покры-
тых взрытым и закопченным снегом, горы
трупов, танковые атаки и артиллерийские
обстрелы.
Не забыть нам и сгоревших городов, и
испепеленных деревень. И солдат, расстав-
шихся с жизнью на мертвых полях войны,
для того чтобы вражеские руки не коснулись
нас.
31
Кадр из фильма, Хроника. (иллюстрация)
Мы помним и победы, добытые крова-
вым потом на опрокинутых полях, и взды-
бившуюся землю, стоившую сотен челове-
ческих жизней на каждый квадратный метр.
И вспоминая о потерях, о тяжести пре-
одоления смерти ради победы, думая об
исстрадавшейся земле, о цене нашей сво-
боды, мы не можем не обернуться, чтобы
взглянуть назад, ради радостного чувства
узнавания истоков величия нашего свобо-
долюбия.
К концу ночи выносливый, втоптанный в
грязь ковыль распрямился. Островки его в
бескрайнем Куликовом поле вздрагивали не
от ветра, а от слабости выздоровления.
Туман над Доном оцепенел в его пойме
