которой так нуждалась его пересохшая глотка, он решил пококетничать с
самарянкой.
- О! - воскликнул он в ответ.- Есть вода и вода. Как известно, вещь вещи
рознь. Я прошу у тебя пить, а ты мне отказываешь. Если бы ты знала, кто к
тебе обращается, ты бы не отказала, а сама просила бы у меня воду живую.
- Да ты смеешься надо мной! - сказала самарянка.- Как, интересно, ты её
почерпнешь? Ведь колодец глубокий, а у тебя нет ни ведра, ни кувшина. Неужто
ты можешь перехитрить отца нашего Иакова, который дал нам этот колодец и сам
из него пил, и дети его, и скот?
С этими словами красотка, в глубине души существо очень доброе, набрала
кувшин воды, поднесла его Иисусу, и тот напился.
- Послушай,- снова начал он,- вода из этого колодца ничуть не утоляет
жажды, а вода, о которой я говорю, избавляет от нее навсегда. Если ты
напьешься из моего источника, то уже вовек не попросишь пить.
"Ну и забавник",- подумала самарянка и произнесла вслух:
- За это время ты уж мог бы напоить меня своей водой, чтобы я никогда
больше не хотела пить. Иисус хитро подмигнул:
- Сходи за своим мужем и приведи его сюда, я охотно с ним познакомлюсь.
Самарянка разразилась хохотом.
- Но у меня нет мужа,- сказала она.
- Кому ты это рассказываешь? У тебя нет мужа? Да ты счет им потеряла! У
тебя был один, другой, третий, четвертый, пятый - целая куча! И тот,
которого сейчас имеешь, не муж тебе. Уж я-то, матушка, знаю!
Женщина пристально посмотрела в лицо Иисусу и воскликнула:
- Ей-богу, ты меня просто сразил! Ты обо всем догадался с первого
взгляда!.. Может быть, ты колдун? Значит, мне верно говорили, что
иерусалимским книжникам все известно... Теперь-то мне ясно, что ты
иерусалимский книжник...
А по твоей неприглядной одежде этого не скажешь. Впрочем, возможно, ваши
ученые всегда ходят в лохмотьях... Смотри, однако, как легко можно
столковаться... Оба наших народа разделяет сущий пустяк: наши отцы молились
богу вот на этой горе, а ты говоришь, что место, где должно поклоняться,
находится в Иерусалиме...
Иисус привлек к себе самарянку.
- Поверь мне,-сказал он ей,-наступает время, когда и не на сей горе, и не
в Иерусалиме будете поклоняться отцу. Тот, кому вы станете поклоняться,
душечка, будет мессией, Христом.
- Верно, верно, так говорили в храме, что должен явиться какой-то мессия
и что он нас кое-чему поучит. Где же он, этот мессия?
- Да это я и есть!
- Вот так, так!..
- Уверяю тебя, можешь поверить мне на слово.
Самарянка, как и все женщины легкого поведения, была очень набожна. Ей
ничего другого не надо было, только бы кому-нибудь поклоняться. Она
бросилась к ногам нашего бродяги и стала целовать ему руки. Иисус радовался
своему успеху.
Вдруг появились ученики.
"Вот, черт,- выругался про себя Иисус,- принесла же их нелегкая как раз в
тот момент, когда красотка разнежилась".
Самарянка, смутившись, что её застали целующей руки мужчине, быстро
вскочила и убежала прочь, оставив свой кувшин.
Жители Сихаря, встретив её на дороге в таком замешательстве, стали
спрашивать:
- Что с тобой стряслось? Куда ты так несешься? Да на тебе лица нет!
- Ещё бы! - отвечала женщина.- Я встретила человека, которого никогда
раньше не видела, и оказалось, что он все про меня знает. Он сказал, что он
Христос. А вдруг это правда?
Жители Сихаря, разумеется, сразу же направились к колодцу, где находился
странный субъект, о котором им только что рассказала женщина.
Наш герой, увидев себя в центре всеобщего внимания, не преминул тут же
пустить пыль в глаза: когда друзья предложили ему поесть, говоря: "Кушай,
учитель", он громко, так, чтобы все слышали, ответил:
- Напрасно, друзья мои, вы предлагаете мне еду. Спасибо вам, но у меня
есть пища, которой вы не знаете. Удивленные ученики говорили между собою:
- Вероятно, кто-то уже накормил его, не иначе как та женщина, с которой
мы его застали.
"Однако Иисус вовсе не имел в виду пищу телесную,- замечает один
богослов.- Он очень радовался тому, что заронил искру своей божественной
любви в душу самарянки, сердце его насытилось этим, и поэтому он забыл о
всяком другом голоде".
Вот почему Иисус сказал:
- Моя пища есть творить волею пославшего меня и совершать дело его.
Жители Сихаря подумали:
"Если он рассчитывает на эту курочку, то его просто жаль".
Иисус продолжал, обращаясь к своим товарищам:
- Возведите очи ваши и будьте так любезны взглянуть на ваши нивы. Вы
говорите, что время жатвы наступит через четыре месяца. А я утверждаю вот
что: нивы уже побелели и поспели к жатве. И я добавлю: часто бывает, что
один сеет, а другой жнет. А между тем и тот и другой довольны. Поймите
правильно мой намек: я послал вас жать необходимое для пропитания, и пока вы
были далеко, сюда явилась женщина, которую я сжал.
Пока Иисус балагурил в таком духе, его обступили любопытные. Многие, в
восторге от того, что им довелось услышать сына божьего, пригласили его
остаться в их городе, и он два дня пробыл там.
Самарянка, встретившая Иисуса у колодца, всем рассказала о своем новом
знакомом, который, по её словам, был просто очарователен.
Жители Сихаря отвечали самарянке:
- То, что он тебя удивил, это вполне возможно, он и нам порассказал
всякую всячину. Послушав его, мы уверовали, что он на самом деле Христос и
что он будет спасителем мира.
Так, по крайней мере, говорится в евангелии. Поскольку сам я при сем не
присутствовал, я не могу дать гарантии, что сихаряне произнесли именно такие
слова. Но я и не отрицаю этого, отнюдь нет. Я лишь констатирую и обращаю
ваше внимание на то, что даже в евангелии мы не находим ни одного
сколько-нибудь убедительного признака обращения целого города.
Жители Сихаря объявили, что Иисус является Христом и что он спасет мир.
Однако ни один из них не присоединился к небольшому эскорту Иисуса. Так что
в общем это обращение носило довольно платонический характер.
Таким было первое явление Христа своим соотечественникам (Иоанн, глава 4,
стихи 1 - 42).
Начал он с того, что сотворил чудо в угоду пьяной компании. В Иерусалиме
он впервые прославился, по сути дела, как скандалист. А когда он решил
наконец открыться людям, то прежде всего покорил сердце недостойной женщины.
Ибо все комментаторы сходятся на том, что самарянка, встретившаяся Христу у
колодца, была потаскушкой.
Глава 24.
ПЕРВОЕ ФИАСКО.
Услышав это, все в синагоге исполнились ярости. И, встав, выгнали его вон
из города, и провели на вершину горы, на которой город их был построен,
чтобы свергнуть его; но он, пройдя посреди них, удалился.
Лука, глава 4, стихи 28-30
Закончив свои пропагандистские выступления в Самарии, Иисус возвратился в
Галилею и направился в Назарет.
Насмешки, которыми его встречали назаретяне после событий в Кане, не
давали Иисусу покоя, но он не отчаивался и мечтал когда-нибудь удивить
земляков, знавших его простым плотником. Слух о скандале в Иерусалиме, думал
он, должен дойти и до Назарета. Если по дороге ему удастся ещё чем-нибудь
упрочить свою славу, то в своем скромном городке его ждет настоящий триумф.
Ради этой цели он повсюду, где только представлялся случай, выдавал себя
за ученого, весьма сведущего во всех богословских вопросах.
Его принимали в синагогах и просили выступить с проповедями. Предоставляю
читателю судить о том, насколько охотно наш миром помазанный сын голубя
давал свое согласие и ловко ли работал он языком.
Первый попавшийся стих из Библии служил ему темой для бесконечных
словоизлияний.
Заметьте, что, хотя Иисус и не получил образования, он с полным правом
называл себя доктором богословия. То, что являлось бы незаконным со стороны
другого, с его стороны выглядело совершенно естественно: ведь он был сыном
голубя и был семи пядей во лбу и чушь, которая могла сорваться у него с
языка, являлась пророчеством, поскольку она исходила от божественного
существа. Только голубь, его отец и компаньон по святой троице, нес
ответственность за его речи; они были внушены голубем, и в случае какой-либо
промашки вина, разумеется, пала бы все на того же голубя.
Итак, Иисус продолжал делать свое дело, не опасаясь критики. Придя в одно
селение, он прежде всего поспешил в синагогу, где как раз шла служба.
В то время все синагоги строились на один манер. Они отличались друг от
друга лишь богатствами и размерами - соответственно значению города. Все они
представляли собой длинный зал, расположенный между двумя портиками, в конце
которого находилось святилище. В синагогах не было ни икон, ни алтаря, но
зато стоял деревянный сундук, где под покрывалом хранились "священные" книги
Израиля. Этот предмет меблировки, по форме напоминавший ящик, в котором
сидел бог во время ночного разговора с юношей Самуилом, занимал в синагоге
почетное место.
Самой же высокочтимой частью синагоги было святилище. Именно там
находились сиденья, на коих покоились почтенные зады книжников и фарисеев;
там же были места, предназначенные для наиболее состоятельных верующих, ибо
толстосумы во все времена пользовались особым уважением церковников, а
святая мошна была и есть для них святейшее из святых.
Посредине синагоги находилось возвышение, своего рода эстрада. С нее
раввин читал "священные" книги и наставлял верующих.
Что же касается паствы, то ей предоставлялось устраиваться в нефе,
разделенном барьером на две части - одна для мужчин, другая для женщин.
Перед ковчегом со "священными" книгами день и ночь горел неугасимый
светильник.
Крыша синагоги должна была возвышаться над всеми окружающими домами, а
если не крыша, то хотя бы высокий шпиль, отдаленно напоминающий колокольни
современных церквей или минареты мусульманских мечетей.
На колоннах у входа висели кружки для сбора пожертвований, всегда готовые
поглотить приношения доверчивых простаков.
Как видите, основатели христианской религии скопировали все изобретения
иудаизма до мельчайших подробностей.
Во главе каждой синагоги стояли раввин и совет старейшин (их называли
пастырями). Этот синклит руководил всеми религиозными отправлениями, судил,
рядил, карал и даже изгонял из общины смельчаков, не принимавших всерьез
весь этот святой балаган. В крайних же случаях, когда дерзость богохульника
переходила в святотатство, совет пастырей мог заковать провинившегося в цепи
и отправить в синедрион, высший духовный совет Иерусалима.
Главную роль в синагогальном совете играл персонаж, носивший не лишенное
приятности имя,- его называли ангелом. Чаще всего это был какой-нибудь
согбенный старик, беззубый, слюнявый, сморщенный, как гриб, и лысый, как
страусиное яйцо. Тем не менее его величали ангелом, хотя вследствие этого у
верующих могло возникнуть не слишком высокое мнение о небожителях.
Следующим за достойными старцами шел так называемый шаззан,
священнослужитель второго разряда, в обязанности которого входило подавать
чтецу "священные" книги, открывать и закрывать двери и делать все
необходимые приготовления для обрядов.
Что касается порядка службы, то он был раз и навсегда определен особыми
предписаниями. При входе нужно было омыть пальцы в "святой" воде, так
сказать умыть руки. Вытянув омытые руки перед собой, жрец читал молитву.
Затем все присутствующие затягивали псалом. Каждый старался петь более или
менее в такт, но все равно какофония стояла невообразимая, и лишь
пронзительные выкрики чтеца прорезали несвязный рев. Затем священник
обращался к молящимся с увещеваниями, и те хором отвечали ему: "Аминь!"
После этого шли восемнадцать благословений и, наконец, основное блюдо -
