женись на той, которую ты полюбил. Но только учти: твой тесть - человек
крутой. К тому же у него есть сила: он царь Аравии, у него многочисленное
войско. Ясно, что он это дело так не оставит и пойдет против тебя войной...
- Ты прав! Но я безумно люблю свою возлюбленную!!!
- Ну и влип же ты, бедняга! Я искренне тебе сочувствую... Ты ведь знаешь,
Антипа. как я тебя люблю. Ты можешь на меня рассчитывать. Если твой тесть
вторгнется на твою территорию, я приду тебе на помощь, даю слово.
- Спасибо, Филипп.
- Итак, женись снова! На свадьбу-то меня, надеюсь, пригласишь?
- Филипп, я скажу тебе все... Я хочу развестись с женой, но я не могу
жениться на той, которую люблю.
- Почему?
- Увы, она замужем...
- Ну так похить её!
- Какой ты шустрый!.. Иногда бывают обстоятельства, с которыми нельзя не
считаться... Я думаю, если бы ты влюбился в жену своего лучшего друга, ты бы
не стал её похищать?
- Да, случай весьма затруднительный.
- Если бы можно было договориться с другом, если бы он был настолько
предан, что уступил бы свою жену, тогда все было бы в порядке!
- А ты попробуй. Антипа. Сходи к этому другу и откровенно ему признайся.
- Он меня пошлет ко всем чертям!
- Как знать? Не все же сходят с ума от страсти, как ты, мой бедный
Антипа. Есть и другие. Вот я, например. Для меня жена вроде мебели, да к
тому же ещё и не самой важной.
Антипа вздохнул с облегчением и уже смелее добавил:
- Филипп, ты вселяешь в меня бодрость. Я обещал тебе все сказать... и я
все тебе скажу...
- А я знаю твою возлюбленную?
- Знаешь.
- Может быть, я могу посредничать в этом деле?
- Можешь.
- Тогда скажи мне имя мужа, и, если он принадлежит к той категории, о
которой я тебе говорил, я берусь убедить его развестись со своей женой,
чтобы доставить тебе удовольствие.
- Но, понимаешь ли, Филипп... дорогой Филипп...
- Что ещё?
- Понимаешь ли...
- Да говори же ты, черт подери!
- Сказать?.. Ты хочешь?.. Так слушай же: муж - это ты!
- Ах, вот оно что! Значит, ты любишь Иродиаду?
- Если бы я только любил!.. Но я её обожаю, я боготворю её! Отныне
Везувий уже не в Неаполе, Филипп, он в моей груди!..
С этими словами Антипа изо всех сил ударил себя кулаком по животу. Филипп
был потрясен. Но когда первое удивление прошло, он разразился хохотом.
- Вот так номер! - воскликнул он.- Никак не ожидал!.. Ты любишь мою жену
и до сих пор молчал об этом?
- Что поделаешь, Филипп! Бывают случаи, когда не станешь кричать о своей
любви на всех перекрестках!..
- Словом, ты влюблен, ты разводишься и хочешь, чтобы я тоже развелся...
Последний вопрос: моя жена тебя любит?
- Бог ты мой!.. Клянусь тебе, твоя честь ни капельки не запятнана...
- Мне довольно твоего слова... Ну хорошо, Антипа, дорогой мой Антипа, раз
ты любишь Иродиаду, которая, в конце концов, обоим нам доводится
племянницей, я уступаю её тебе. Я разведусь, женись на ней на здоровье!
- А я не смел и заикнуться об этом.
- Ну и дурень!
И братья нежно расцеловались.
Кому такой поворот дела доставил удовольствие, так это Иродиаде. Зато
жене Ирода Антипы он пришелся не по вкусу. Не дожидаясь, пока о её разводе с
мужем будет объявлено в официальной прессе, она с достоинством удалилась в
крепость Махер, расположенную на одной из гор, окаймляющих с востока Мертвое
море.
Филипп сдержал свое слово: развод был совершен полюбовно, и Антипа
женился на Иродиаде. Бывший супруг присутствовал во время свадебной
церемонии, и можно даже предположить, что он подписался в качестве
свидетеля, если, разумеется, в ту эпоху существовал такой порядок.
Короче говоря, Филипп отнесся к Антипе воистину по-братски, и Антипа не
знал, как выразить ему свою признательность.
Среди любовных излияний он говорил Иродиаде:
- Другой на его месте, наверное, поступил бы иначе... Филипп просто
золото, а не человек!
И он прижимал Иродиаду к своему сердцу.
- Филипп всегда хорошо ко мне относился,- отвечала она.- Нашим счастьем
мы обязаны его великодушию.
Она нежно склоняла свою головку на плечо Антипы, и влюбленные шептались,
награждая друг друга поцелуями:
- Да ниспошлет господь долгие дни нашему замечательному Филиппу!
Но нашелся один господин, которого эта братская сделка привела в
неистовство. То был Иоанн Креститель.
Когда странники приходили к нему в пустыню, чтобы получить себе на голову
ушат воды, он делился с ними своими соображениями о поведении Ирода.
- Какая мерзость! Сущий скандал! - рычал Иоанн.- Этот царь - дважды
кровосмеситель: его новая жена приходится ему и племянницей и невесткой
сразу! Позор! Позор!
- Простите,- возражали некоторые.-Что касается брака между дядей и
племянницей, то такое под небесами совершается не впервые, и сами же вы не
находили ничего предосудительного, когда на Иродиаде женился её дядя Филипп.
Что же касается вашего замечания относительно невестки, то, раз Филипп
развелся по своей доброй воле и на законном основании, что вы можете иметь
против?
- Что я могу иметь против?.. Мне это не нравится - и дело с концом!
- Но частная жизнь людей совершенно не должна вас касаться.
- Она меня касается! Я не желаю, чтобы этот ненавистный мне союз
продолжался!
- Ну, и как же вы мыслите с ним покончить?
- Я буду кричать с утра до вечера и с вечера до утра о том, что Ирод -
негодяй, а Иродиада ему подстать.
- И ничего вы этим не добьетесь. От того, что вы будете кричать и
возмущаться, царь едва ли вернется к прежней жене.
- Будь что будет, а кричать вы мне не запретите.
- Да ведь вас засмеют! Кончится тем, что Ирод разозлится и посадит вас за
решетку.
- Он не посмеет.
- Рассчитывайте на худшее!
Иоанн Креститель не слушал добрых советов. Он стал распространять об
Ироде всякие сплетни.
Поначалу тетрарх находил забавным этого торговца ушатами с водой, который
взялся осуждать его поведение. Но в конце концов это ему надоело, и он
потребовал, чтобы ясновидец с берегов Иордана оставил его в покое. Но Иоанн
Креститель и в ус себе не дул. Так как предупреждение не возымело действия,
Ирод отдал строгий приказ. К Иоанну Крестителю явились полицейские.
- Пока вы ограничивались тем, что устраивали людям водные процедуры,
никто вас не беспокоил,- обратился к нему старший полицейский.- Фарисеи
сообщали, что у вас с головой не в порядке, однако ваши безвредные
чудачества ещё можно было терпеть. Но теперь вы стали опасны. Вы
систематически поносите правительство. Вы утверждаете, что проповедуете
религию, а ведь религия учит повиновению властям. Выходит, что вы
противоречите самому себе, а это доказывает, что вы дошли до полной
невменяемости. А поскольку это продолжается уже довольно долго, мы имеем
честь вас арестовать.
Крестителя схватили, ушат конфисковали, а лачугу опечатали. После чего
его заточили в крепость Махер, в ту самую, куда бежала первая жена Антипы.
Но только разница состояла в том, что разведенная жена жила на свободе, а
Иоанн Креститель сидел за железной решеткой и под надежным замком -
положение не из веселеньких, особенно для жителя пустыни и любителя широких
горизонтов.
Вместо того чтобы подействовать на предтечу успокаивающе, арест
совершенно вывел его из равновесия. Когда ласточка, вспорхнув с крепостной
стены, устремилась в пространство, Иоанн Креститель, потрясая руками сквозь
решетки, кричал ей как оглашенный:
- Милая ласточка, лети к Ироду и скажи ему, что он потерял все мое
уважение и это принесет ему несчастье!
Глава 23.
ИИСУС ПОКОРЯЕТ САМАРЯНКУ.
Женщина сказала в ответ: у меня нет мужа. Иисус говорит ей: правду ты
сказала, что у тебя нет мужа; ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого
ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала.
Женщина говорит ему: господи! вижу, что ты пророк.
Иоанн, глава 4, стихи, 17-19
Хотя Иисус обладал всемогуществом, его никак нельзя было отнести к той
категории людей, которых принято называть храбрецами. Больше того, было в
его натуре что-то трусливое.
Узнав об аресте Иоанна Крестителя, он подумал, что вскоре может наступить
его черед, и поспешил сменить местопребывание.
Стараясь несколько смягчить комичное впечатление, производимое таким
трусливым бегством, евангелие указывает, что Христос пошел на этот шаг не по
собственной воле, а по наитию свыше: святой дух вмешался и на сей раз. Так
удачно объяснить это обстоятельство сумел не кто иной, как святой Лука
(глава 4, стих 14).
Итак, поскольку в то время наш странник крестил на границах Идумеи и
решил направить свои стопы в Галилею, ему надо было пересечь всю Иудею, а
затем Самарию.
Апостол Иоанн взял на себя труд поведать нам об этом путешествии.
Около полудня - до чего же точен Иоанн в своих воспоминаниях - Иисус
пересек границу между Самарией и Иудеей. Подумать только, Иоанн писал свое
евангелие девяностолетним старцем. Какая удивительная память! И вот слева от
дороги показался самарийский город Сихарь, окруженный садами и пастбищами.
Однако, утомленный ходьбой, Иисус не пошел в город. Он остановился у
колодца, как раз в том месте, где начиналась долина, в которой лежал
городок.
Ученики же его направились к Сихарю, ибо провизия у них была на исходе, и
им пришлось подумать о том, чтобы где-то раздобыть себе пропитание.
Оставшись один, Иисус уселся на скамью под навесом (на Востоке колодцы
обычно укрыты навесом и имеют скамьи). Он стал размышлять, из чего бы ему
напиться: ведра поблизости не было, на вороте висела только веревка. Люди,
приходившие за водой, приносили свой собственный кувшин, привязывали его за
веревку, набирали воду и уносили кувшин домой.
Иисус изнывал от жажды, и ему оставался единственный способ утолить её -
пососать пропитанную водой веревку. Он уже готов был это сделать, как вдруг
увидел на дороге женщину с кувшином на плече. Это была самарянка - молодая,
стройная и красивая.
"Как нельзя кстати",- подумал про себя наш бродяга и стал ждать её
приближения.
Тут ему пришла в голову мысль, что вид незнакомого мужчины может испугать
сихарскую красавицу, и она, чего доброго, повернет обратно. В самом деле,
восточные женщины на редкость застенчивы и пугливы. Обычно они не ходят за
водой вот так, среди бела дня. Зная, что мужчины - народ предприимчивый, они
идут к колодцу не иначе как целой гурьбой и притом под вечер. Между тем эта
женщина шла совершенно одна и нисколько не испугалась даже тогда, когда
заметила, что у колодца на скамейке развалился здоровенный детина. Ясно, что
она была не слишком добродетельна,- сомнений тут быть не могло.
Женщина привязала свой кувшин к веревке, опустила его в колодец и
зачерпнула воды.
- Дай мне пить! - с места в карьер выпалил Иисус. Самарянка взглянула на
незнакомца. Видимо, учтивость не составляла главного его достоинства. По его
выговору и по одежде красотка поняла, что имеет дело с иудеем.
- Странно,- ответила она не без иронии,- как ты, будучи иудеем, просишь
пить у меня, самарянки?
А надобно знать, что между самарянами и иудеями существовала глухая
неприязнь. Гордые сыны Иудеи считали своих соседей из земли Самарийской
недостойными существами.
Однако Иисус был не склонен проявлять высокомерие:
ему слишком хотелось пить. Но вот странная штука: этот ловкий фокусник,
сумевший на свадьбе в Кане сделать вино, здесь, в Сихаре, оказался не в
состоянии сделать себе воду.
Бедняга изнывал от жажды, и, чтобы получить несколько капель влаги, в
