создать для больной атмосферу, благоприятствующую выздоровлению. Поскольку,
по случаю столь драматических фамильных событий, Варфоломей был не вполне в
себе, он нанял без рекомендации первого попавшегося турка да еще и оставил
его в квартире одного, и тот выкрал в Вар-фоломеево отсутствие из никогда не
запиравшегося дедовского стола немногочисленные ценные бумаги (пакет,
вернее, пакетик акций), доставшиеся в наследство от отца и только потому еще
не проданные,-- собственно, единственное и все фамильное достояние. Он
обокрал, но не был пойман с поличным, и лишь на следующий день, и то
случайно, Варфоломей обнаружил исчезновение бумаг.
Совершенно растерявшись от обилия несчастий, Варфоломей не обратился в
полицию, которую недолюбливал со времен своих странствий, а вызвал турка и
на подмогу двух друзей: одного востоковеда, чтобы тот поговорил с турком на
его наречии, а другого -- поопытнее, приятеля по юношеским странствиям --
для юридической части разговора. Востоковед оказался не при деле, поскольку
турок оказался не турком, а неведомым Варфоломею езидо м, опытный же
приятель был в самую пору, пригрозив турку, или езиду, повесить его (их
обоих) частным образом, без обращения в полицию, причем повесить даже не за
шею и не за ноги. Но Вор был стоек, ушел в глухую несознанку, и достать его
оттуда не представлялось возможным, кабы не все та же "Британика". Отыскав в
ней езидов, Варфоломей постиг редчайшую их особенность, а именно, что они
дьяволопоклонники и что самое страшное для них -- это начать ругать
нечистого в их присутствии. Варфоломей так и поступил, и, что весьма
неожиданно, его чистый опыт возымел прямое действие.
Скуля и причитая, турок-езид, хотя и не сознался в краже, но по
стечению обстоятельств, столь драматически сложившихся не в его пользу,
обещал вернуть вышеозначенную сумму, но не иначе как "долг чести", чтобы
спасти свое имя, ибо у него была невеста, он собирался на ней жениться,
чтобы иметь от нее детей (как видите, все это и у дьяволопоклонни-ков -- так
же...). Но, учитывая огромность пропавшей не по его вине суммы, он берется
отдать завтра только половину, а вторую половину -- с рассрочкой в течение
месяца. На том они и расстались.. "Извини меня, Варфоломей,-- молвил его
друг с богатым прошлым,-- но такого, как ты, разболтая я еще не видывал. И
если он принесет завтра тебе эту половину, то иди в храм и ставь самую
толстую свачу, потому что тогда окажется, что ты такой не один на свете, а
есть еще один, еще больший чудозвон, а именно твой Вор. Только каким бы он
ни оказался долбанутым, второй половины ты не жди ни при каких
обстоятельствах". Скепсис Друга с богатым прошлым не оправдался на первую
половину, укрепив присущую Варфоломею веру в людей, но вполне оправдался во
второй части пророчества, укрепив веру Варфоломея в мудрость друга,
Но одно дело верить чужой мудрости, а другое -- ей следовать, и
Варфоломей продолжал время от времени навещать Вора с требованием второй
половины, и тот еще ни разу не отказался ее возместить в следующий раз,
причем точно и непременно. Турок ни разу его не обманул, вот в чем дело. Он
и женился сразу же и даже специально приходил приглашать Варфоломея быть
почетным гостем на свадьбе, но польщенный Варфоломей на свадьбу все-таки не
пошел. И теперь, когда он являлся к Вору за "долгом его чести", тот в
искреннем стремлении этот долг погасить каждый раз пытался снять с руки жены
обручальное кольцо, чтобы отдать его в счет долга, и Варфоломей удалялся,
пристыженный.
Только однажды случилось так, что Вор пришел к нему пригласить на пир в
честь рождения первенца, а в этот же самый момент Варфоломей получил
известие, что брат жив, хотя и в Южной Америке. Счастливый счастьем своей
матери, Варфоломей, растрогавшись, сказал Вору так: что если тот сейчас
сознается в краже, то будет тут же прощен и освобожден от долга. Вор, как ни
странно, не на шутку обиделся и ушел. В глубине души Варфоломей, будучи
уверен, что Вор -- именно вор и никто другой, иногда на один процент
сомневался, бросая украдкой взгляд на взрослеющего сына. О, знал бы он, в
какую пропасть вверг себя своим щедрым, выражаясь по-судейски, частным
определением!
Вор оказал ему королевские почести. В искренности его радости от
лицезрения Варфоломея уже трудно было бы усомниться. Иногда Варфоломею
казалось, что и брат с Вором поменялись судьбами: он не мог еще пока так
сформулировать, что брат стал Вором, но что Вор стал братом, это было
похоже. Долг он продолжал не отдавать, но зато охотно брался за разные
мелкие поручения, тоже их, однако, не выполняя, но согревая сердце
Варфоломея своей готовностью. Вот уже год, как вызвался он добыть новую
коляску для королевы-матери, и вот теперь елочку к Рождеству непременно
завтра же принесет... Для отсрочки выплаты всякий раз находилась весомая
причина: болезнь матери (это Варфоломей пони. мал), поручительство старшего
брата с предъявлением такового (тоже турок, может быть, и брат...), беда с
тем же братом -- тот попал под суд (и это Варфоломей мог понять)... на этот
раз Вор выкатил на середину комнаты бочку с медом в качестве безусловной
гарантии скорой выплаты: родственники прислали, надо только пойти на базар и
продать, и он тут же Варфоломею вернет, вот только некогда все -- работы
много (когда бы ни заходил Варфоломей, Вор всегда бывал дома), а если не
верит, может бочку прямо сейчас себе забрать -- в ней меду с лихвой на долг
хватит, Варфоломей бочку не брал.
Старший воренок, любимец Варфоломея, уже сидел у него на коленях, так и
норовя не ограничиться врученной ему конфетой, а распространиться на
авторучку или зажигалку, так что Варфоломей постепенно превращался в
жонглера, вылавливая из воздуха то одно, то другое, то носовой платой, то
часы, чтобы водворить их на место; младший ползал на четвереньках с
удивительной скоростью, как тараканчик; жена носила из кухни в комнату и
обратно свое огромное третье пузо -- все это зарождалось и рождалось на
памяти Варфоломея. Он замерз и отогревался у этого очага, забыв зачем
пришел. На кухне что-то жирно булькало и источало пряный турецкий запах и
вот-вот было готово, пусть Варфоломей отведает...
В доказательство своей чистосердечности Вор продемонстрировал, наконец,
Варфоломею его шубу, которую вызвался починить еще летом и буквально силой
вырвал у Варфоломея, несмотря на все его робкие отговорки. Шуба эта была
долгие годы предметом особой гордости Варфоломея: волчья, вывезенная им с
Аляски, такой ни у кого не было, никто бы и не решился, кроме него, такую
надеть... королевская шуба! По особо торжественным случаям, но то ли случаи
становились все менее торжественными... но когда Варфоломей наконец достал
ее -- само время вылетело из нее, как дух вон, с характерной траекторией
моли. Вор, видя его горе, горячо взялся помочь: у него для этого был
двоюродный турок, высшего класса, будет, как новая. Варфоломей что-то
лопотал, что новой ей никак не быть... напрасно. Вор уволок ее под мышкой,
как живую, и будто она даже сопротивлялась ему, как чужая собака.
Так что теперь к разговорам о "долге" равноправно прирастал разговор о
шубе, и уже непонятно становилось, что важнее (Варфоломей был уверен, что
она побывала на базаре, где еще не побывал чей-то мед...) -- шуба или 'долг?
одно вытесняло другое, и получалось почти так, что возвращение чего-либо
одного покрывало возвращение другого. "Опять спо-ловинил!"--восхищенно
сообразил Варфоломей и засмеялся, довольный собственной опытностью и
сообразительностью. Оказывается, он это даже произнес вслух. И тут Вор
обиделся так искренне, как только воры и умеют обижаться. "Обижаешь, ваше
величество,-- сказал Вор и решительно вытащил неряшливый узел из-за бочки с
медом,-- Вот! -- торжествовал он, столь несправедливо заподозренный.-- Вот!"
И руки и спина его будто рыдали, пока он развязывал. Острые, воровские
лопатки так и ходили под майкой. Наконец узел развалился на стороны и открыл
взору то, что было когда-то Варфоломеевой шубой. "Мы пытались сделать все,
что могли! -- страстно поведал Вор, загребая горстями клочки шерсти и снова
просыпая их в кучу, будто перебирая драгоценности, как Али-Баба из
сундука.-- Но сам видишь! Мездра..." И с этими словами он выхватил клок
побольше, еще казавшийся целым, и принялся рвать его для убедительности на
тонкие полоски, как бумагу. Бедный Варфоломей стал хватать его за руки...
"Но мы еще что-нибудь придумаем,-- успокаивал его Вор.-- Один скорняк
хочет взять эти обрезки для ремонта и предлагает в обмен почти новый
шиншилловый жакет. Правда, дамский. Но зато -- шиншилла! и доплата совсем
крошечная..." Непосредственность Вора растрогала Варфоломея, и он
рассмеялся, радуясь возвращающемуся чувству юмора. "Ладно,-- согласился
Варфоломей,-- когда деньги-то вернешь?"
Он не хотел'так уж огорчать Вора. Это было коварно со стороны
Варфоломея с такой легкостью перескочить через проблему шубы. Вор как бы
укоризненно качал головой, как бы повторяя: опять за свое!..
Варфоломей только рукой махнул, так он опаздывал, и бросился через
ступеньку вниз по лестнице. "Постой!--крикнул Вор вниз.--Ты вправду не
потребуешь с меня денег, если я сознаюсь?" Варфоломей прямо-таки повис в
воздухе на бегу: наконец-то! Конечно, денег было жаль, но зато -- какая
свобода! Так их можно 'было бы и оставить навечно -- Варфоломея, повисшего в
воздухе с повернутой, как у карточного короля, головой, и его придворного
Вора, в майке, свесившегося через перила в пролет... (так бы их и оставить
чеканной формулой их союза, как своеобразный вензель, если бы рассказ мог
кончиться на этом). "Вот те крест!"--воскликнул никак неожидавший такого
поворота Варфоломей. Крест Варфоломея не убеждал демонологию Вора. "Я же дал
слово!"-- возмутился Варфоломей. "Я верю тебе",-- сказал Вор убежденно. "Ну!
-- нетерпеливо топнул ногой Варфоломей (наконец приземлившись).-- Ну же! Я
опаздываю". "Ты не представляешь, как я тебя уважаю,-- прочувствованно
сказал Вор,-- ты мне как старший брат!" Варфоломей вздрогнул и передернул
плечами, как от озноба: не думал ли он только что теми же словами?.. "Ты мне
за отца родного,-- развивал далее Вор,-- ты думаешь, я не понимаю, что ты
для меня сделал? ты же меня из тюрьмы выпустил, ты же детей моих сиротами не
оставил... да я для тебя... когда тебе только что-нибудь понадобится! зови!
я тотчас..." "Так ты что, признался наконец?" -- спросил обрадованный и
огорченный Варфоломей. С Вором начались корчи, заветное слово готово было
сорваться с его губ... "Ты что, мне не веришь?!"--грозно воскликнул
Варфоломей и ногой топнул. "Что ты! верю! как я могу тебе не верить..." --
разубеждал его Вор. "Так --да или нет?!"-- вскричал Варфоломей. "Ну что ты
сердишься? -- отступил от перил Вор.-- Я просто так спросил... чтобы точно
знать..."
Куда уж точнее... Варфоломей наконец выскользнул из этой своей "тысячи
и одной ночи", почти бежал и усмехался на бегу: ведь слово в слово, как в
прошлый раз и в позапрошлый... Правда, тогда еще без шубы было...
(Варфоломею жалко шубы.) "Он знает, и я знаю...-- размышлял он привычно.-- И
он знает, что я знаю, и я знаю, что он знает, что я знаю... И он верит, что
я сдержу слово. И я его сдержу, хотя мне жалко этих денег. Господи! как они
бы пригодились к Рождеству!.. Что я от него требую... он просто не может
