лишь Ему одному,-- бесспорный факт,
Так что, после Создателя, власть его была с л е-дующе и. А поскольку у
Создателя это и не власть, а Он сам, то можно считать, что Варфоломей в
своем царствовании обладал властью, которой человечество не знало во всю
свою историю.
Власть его не была обременительной для его подданных, поскольку была
абсолютной. Ее не замечали, как воздух, как воду. Она ни в ком не могла
вызвать ни сомнения, ни подозрения, потому что никто не был способен ощутить
ее насилие -- настолько оно было велико (не обсуждаем же мы власти силы
тяжести, ибо она не может быть легче, а -- какая есть...). Время подчинялось
Варфоломею. Он властвовал над Славой Мира, являясь единственным ее
наследником, конечной его инстанцией. Он был Итог всего. Он всегда стоял в
конце всей череды царьков и императоров, от наших дней до шумерских. И не
только потому, что живая собака лучше дохлого льва, а именно потому, что
последний и есть Единственный. Предыдущих -- тьмы. Варфоломей вел за собою
весь мир за эту ниточку, и тот следовал за ним покорно, будто и сам туда
шел.
Варфоломей пробудился от непонятного стука. И стук был непонятен, и
источник его. Было еще темно. "Это немудрено,-- подумал сонный Варфоломей,--
сегодня самая длинная ночь в году... Однако который час?" Он включил
ночничок и добрался до лежащего на тумбочке будильника. Будильник показывал
три часа и не тикал. Он давно уже прихрамывал при ходьбе; мания величия у
королевского будильника дошла до того, что он показывал время только в том
случае, если его ось была установлена строго параллельно оси земной,
которая, как известно, несколько сама наклонена в отношении своей орбиты,
Перед сном Варфоломей подолгу добивался для гордого аппарата этой
астрономической точности. Сейчас прибор не оживал ни в каком положении,
совсем умер, видимо, не пережив столь длинной ночи. Стук повторился, и
проснувшийся Варфоломей определил источник его.
То вдовствующая королева-мать стучала своим скипетром по утке..
При всей своей власти, Варфоломей никогда не забывал своего сыновьего
долга, ибо он и есть самый королевский долг перед подданными, его детьми:
каков может быть отец, если он не исполняет свято долг сыновний? Варфоломей
спустил ноги на пол и одну туфлю нащупал сразу, а другой не было. Он пошарил
-- не было. Он вспомнил, какой сегодня день... Сегодня -- очень важный день,
быть может, за весь год и, кто скажет, вдруг и за всю жизнь. Во всяком
случае, не весь ли год готовимся мы к дню завтрашнему, копя силы, экономя
ежесекундно на трате их, а поскольку и к самому году готовимся мы, прожив до
него всю свою предыдущую жизнь, то можно считать, что и всю жизнь мы
готовимся именно к тому дню, который вчера называли "завтра"... Не есть ли
сегодня -- Итог всего? Сегодня во власти Варфоломея было низвергнуть
какое-нибудь небольшое царство, или осушить море, или развенчать героя, ибо
как раз сегодня завершалась ежегодная общая картина мира, которой и быть
таковой в грядущих веках... и именно сегодня он не собирался развлекаться
своей властью подобным образом, ибо именно сегодня пришел наконец момент
свести и кое-какие личные счеты, тяготившие его на протяжении последней
жизни, счеты с двумя-тремя людьми, так неосмотрительно пересекшими однажды
пути его власти... И в такой день!.. Куда запропастилась проклятая туфля?!
Бес раздражения окончательно овладел им, когда он наконец обнаружил ее на
той же тумбочке, что и будильник. Полузасыпая, не зная, как добиться от него
ходу, не найдя ничего под рукой, он подпихнул под будильник туфлю, добившись
наконец искомого наклона,-- воспоминание развеселило его, раздражение слегка
улеглось, и сумел он без него с должной сыновней почтительностью забрать у
королевы-матери утку.
Следуя с уткой в руке по коридору, услышал он и еще непонятные звуки,
доносившиеся из кухни,-- род всхлипываний. Кто бы это мог там плакать?..
Минуя ванную и туалетную комнаты, все с той же плещущей уткой в руке, в
одних подштанниках, король Варфоломей, естественно, заглянул на кухню, чтобы
увидеть там патлатую босоногую девицу в короткой рубашонке, хлещущую с
жадными всхлипами, обливаясь, прямо из бутылки холодное молоко (дверь
холодильника была распахнута). Девица пискнула, как крыска, прыснула молоком
и порскнула по коридору в комнату наследного принца (Варфоломея-младшего,
или Среднего, потому что был еще и другой Варфоломей-младше-младшего, или
Варфоломей-младшенький... но его как раз и не было -- они отбыли с
герцогиней в Опатию лечить ее спинку...) -- Варфоломей-король вздохнул вслед
одной из многочисленных фавориток принца Варфоломея, которых уже не
различал. Король потянул догадливо носом и уловил этот пряный запашок, за
который и имел некоторые счеты с Александром Великим, относясь к нему в
целом с симпатией, до некоторой степени обвиняя именно его в том, что,
пристрастившись в своих войнах, переродившихся в странствия, к наркотикам,
Александр проторил этой дури обратный путь в Европу. Принц в последнее время
поверхностно увлекался Востоком, всякими правдами и неправдами накуриваясь
ежедневно до смерти. И Варфоломей опять вспомнил, какой сегодня день, и бес
раздражения на помеху ближних поперек великого дела с новой силой вошел в
него. Который, однако, час? И фамильные женины часы в виде Троянского коня,
еще дона-полеоновские, эпохи расцвета герцогов де О, часы, за исправный бой
которых велась последовательная, непрекращающаяся наследная битва во многих
поколениях, эти часы тоже стояли.
Он их озлобленно пнул, и они забили своим копытцем, застоявшись, за всю
ночь сразу. Тридцать семь ударов насчитал Варфоломей -- это не могло быть
временем. Варфоломей' рассмеялся -- чего-чего, а чувства юмора у короля было
не отнять,-- взглянул в окно, оно слегка серело, что означало десятый час!
Великое утро давно наступило, и Варфоломей опаздывал.
Завершив туалет королеве-матери, напоив ее кофи-ем с гренками, он
заботливо пересадил ее в трон-каталку, укутал в горностаевую мантию, до того
ветхую, что уже без хвостов и лапок, так что напоминавшую даже кротовью, но
все еще весьма теплую, и выкатил, вернее, выволок (коляска была без колеса,
с приспособленной ломаной полулыжей...) этот трон на открытую террасу, где в
углу в кадке чахла березка и открывался вид на сырые крыши Парижа, столицы
французской провинции Варфоломея, родины его жены, в настоящее время
приютившей его резиденцию. "Эх, эмигрантское житье..."--вздохнул Варфоломей.
Он не любил этот город. "Если бы не женитьба..." -- вздохнул он, выпустив
облачко пара в сырой туман, в сторону родины, где и положено находиться
Альбиону, в тумане.
Уже в плаще и с зонтиком заглянул он в комнату сына. Принц спал поверх
одеяла, одетый. Чего же тогда девица была раздетая? -- усмехнулся печально
король. Но фаворитки уже не было: улизнула -- Варфоломей и не заметил. В
комнате удушливо пахло дурью. Король поморщился, распахнул форточку, укутал
принца пледом. Тот не шелохнулся, безжизненный, задрав к потолку острый нос,
за ним острый кадык, за ним острую грудь -- Варфоломею так и показалось,
укутывая, что он заворачивает в плед птицу. Король вздохнул и выложил на
столик пять франков, еще вздохнул и добавил еще пять.
Совсем уже в дверях был король, как изволил проснуться Василий Темный
(названный так в честь московского князя XV века, главным образом потому,
что Варфоломей пока не установил, почему князь носил прозвище Темный...) и
пошел, требовательно и грузно топая, зевая и мявкая, ему навстречу -- ог
ромный, морозный белый кот, не кот -- медведь (почему и темный и
русский...). Роняя зонтик, король ссудил его рыбиной, погладил вялой рукою
тирана, утомленного властью, и еще раз вздохнул: кто в поднебесной обладает
большею властию, чем царь?.. Его любимый кот.
И теперь уже все: кухарка приходит к двенадцати, и все трое доживут до
ее прихода.
По лестнице король спустился пешком (лифт ходил только вверх...). Внизу
проверил почту; отсутствие письма от жены и новая пачка счетов вызвала его
последний вздох, ибо и тут его не покинуло чувство юмора, которым он так
гордился: ему нравилась новая система ящиков, установленная третьего дня,--
защитного цвета, с никелированными замочками, напоминавшая почему-то Военное
министерство и периодическую таблицу элементов (многие настаивают, что она
русская...). Все номера были в строю, выровняв замки и щели, в строгом
порядке, и только королевский номер выходил из ряда вон, как положено
королевскому: подряд до тридцати двух, а потом его--двадцать восьмой... С
Россией сегодня еще тоже, между прочим, предстояло разобраться: на полдень
им была назначена аудиенция одному видному русскому военачальнику... Так что
надо было поспевать до полудня.
Как Гарун аль-Рашид, ничем не отличаясь от обык-новенного служащего,
король Варфоломей, скрываясь от любопытных взглядов под зонтиком, быстро
скользил по лоснящимся плитам, будто на коньках: сегодня Вор его величества
должен был выплатить окончательно свой долг или чистосердечно сознаться в
содеянном.
Вор был пожалован придворным саном уже лет пять тому назад, когда
обокрал Варфоломея. История выглядела простой с любой точки зрения, кроме
королевской: ворочая исторические судьбы и передвигая светила, Варфоломей
очень уж не любил вершить суд человеческий. Потому что у Варфоломея был
брат.
Правильнее сказать, Варфоломей был братом... В какой момент Судьба
перепутала их? так что судьба Варфоломея досталась брату, судьба брата --
Варфоломею? Это брату было -- царствовать, а Варфоломею -- странствовать, а
вышло наоборот. Они оба были Близнецы, но брат был постарше, и по всем
принципам престолонаследия...
Да что говорить! Варфоломей с пеленок попользовался безответственными
правами младшего, а брат, с приготовительных форм, нес на своих нешироких
плечах обязательства наследника. Это именно Варфоломей стал чуть позднее
двоечником, а брат уже был отличником. Это брат обладал феноменальной
памятью, множил в уме трехзначные числа и запоминал наизусть энциклопедию,
генеалогические древа всех выдающихся родов Альбиона и толстенный справочник
трансатлантических линий, подавая уже в пятилетнем возрасте гудок по
прибытии в любой порт точно по расписанию, дуя в их общую детскую трубу.
Надо было только спросить: где мы? а он уж вам точно отвечал, в Тринидаде
или Майорке,-- после чего оставалось только взглянуть на циферблат, а затем
в справочник -- совпадали и часы и минуты, брат никогда не опаздывал, а
маленький Варфуша уже не слышал его... он стоял на самом носу, пристально
вглядываясь в очертания незнакомой бухты, и сердце его спрыгивало на берег
прежде него самого, хотя он и сам спрыгивал первым из всей команды: мулатки,
кокосы, белые штаны... Да что говорить, уже из коляски брат свободно
считывал все уличные вывески с конца до качала без запинки: яаксрехамкирап!
яво-нысиревуг! Зетуайиксдаблыо...-- шпарил он алфавит,-- дисибиэй! А
Варфушенька не слышал и уже не видел брата, потому что в сомкнутых джунглях,
под верещание попугаев и обезьян, его окружали дикари -- навели на его
распахнутую широкую грудь свои стрелы и копья, выражая угрозы на никому
неведомом наречии: ппирг1 нирипсарэуаб!..--в трех пальцах от сердца входил
ему под мышку мертвенно поблескивающий, леденящий клинок градусника.
Медленный караван бесконечно брел сквозь жар Патагонской пустыни смерти --
Ангины, Варфушу укачивала мерная поступь дромадера и звон его коло-кольца...
