только покашливание Василия Темного. Тогда король заколотил и заорал изо
всей силы: "Эй, есть здесь кто-нибудь?!" И с облегчением услышал, хоть и
приглушенный расстоянием, но достаточно пронзительный крик королевы-матери,
не то "Варфутоночек!", не то "Где ты шляешься!" "Почему, мать, ты не берешь
трубку?" -- кричал, припадая к двери, Варфоломей. "Почему ты не звонил?" --
кричала в ответ мать. "Я ключи в доме забыл!"--орал Варфоломей. "Не знаю,
куда ушел твой сын",-- отвечала мать. "А где твоя Мэгги?" "Мадлен сегодня не
придет, к ней приехали внуки!" "Телеграммы не было?" "Узел какой-то
принесли!" "С чем? какой узел?" "Я сейчас поищу твои ключи... ключи твои
найду, говорю!" "Только, бога ради, не ползай опять по квартире!!"--вопил
Варфоломей. "Твой азиат принес!.." "Что этот подлец унес??" "Что случилось?
-- кричала мать.--Что он поранил?!" "Бога ради, не трогайся с постели!" "Он
живой??" "Как ты мне их подашь? я же с другой стороны!"
"А я тебя всюду ищу!--ворчал Форцепс, отрывая его от двери.-- Не вопи
так громко! ничего не случилось, я машину пригнал". В окно лестничной
площадки Варфоломей увидел на глазах растущую стрелу автокрана, в люльке
болтался рабочий, целясь на Варфоломеев балкон. "Ты не видел внизу коляску?"
-- на всякий случай спросил Варфоломей. "Нету. Сперли. Да ты не горюй, я
тебе пригоню другую. А где моя елочка?" "И елочки нету..." -- согласился
Варфоломей. "Ну, ты и шляпа, ваше величество,-- расхохотался Форцепс,
расстегнул свой саквояж и отхлебнул из него.-- Я вот его никогда из рук не
выпускаю!" С этими словами он расстелил у двери стерильную хирургическую
салфетку и извлек пинцет, ланцет, ручную хирургическую пилу и щипцы, завитые
невероятным винтом. Разложив все это, он достал из кармана кошелек, порылся
и в нем, достав наконец то, что нужно. Он слегка обстукал замок вокруг,
приникая ухом, как к спине больного, вставил монетку в прорезь и, легкими
движениями ланцета удалив из замка что-то ненужное, как опухоль, повернул
монетку -- замок умиротворенно щелкнул, и дверь распахнулась. По коридору
гулял морозный сквозняк, навстречу им шел ликующий человек в строительной
каске. Будто две бригады проходчиков, которые долбили туннель с двух концов
и наконец сошлись,-- так они встретились посреди квартиры, обоюдно довольные
своей точностью, как люди годами делающие одно дело, но ни разу друг друга
не видевшие. "Все в порядке,--докладывал бригадир Форцепсу.-- Пришлось
выставить раму. Сейчас я вам открою дверь". "Открывайте",-- согласился
Форцепс.
И бригадир послушно направился к двери с выражением медленно
проворачивающегося недоумения на лице, чтобы с таким именно лицом отворить
ее перед герцогиней с Варфушенькой-младше-младшего на руках.
Нога все-таки. Слава богу. Нога у младшенького была обернута всеми
шарфами, обута в шапку-ушанку, и тесемки бантиком наверху, будто нога была
вверх ногами... "Кто вы такой! что здесь творится?!" --раздается ее
пронзительный серебряный голосок, который как же не узнать после разлуки...
"Где ухо?" -- приступает немедленно к делу профессиональный Форцепс.
"Форцепс, милый! -- сменив диапазон, заворковала герцогиня.-- Как я рада,
что вы уже здесь... что это именно вы... Какое ухо?!"--взвизгнула она.
"Нормально, оторванное, в мешочке..." Прервемся. Вздохнем. Несколько
счастливых сцен... У бригадира заело стрелу, и она так и торчит в окнах
Варфоломеевой резиденции, как большая елочная игрушка, радуя
Варфушумладше-младшего своей упорной, пожарной окраской; сам бригадир
устанавливает назад выставленную раму, после знакомства с аптечкой Форцепса
все более успешно, но не сразу...
Форцепс, разобрав наконец, где у пациента нога, а где голова, разложив
точно так же, как у двери, свой инструмент (пилу тоже) и с великими трудами
разобрав всю эту постройку из шапки, шарфов, бинтов и шины ("Какой коновал
натворил вам это?"), забрав его милейшую, чуть припухшую, слегка грязноватую
ножку в свои красные вареные лапищи, нежно, как бы лаская и согревая ее,
вдруг резким и страшным движением будто отрывает ее напрочь и тут же
приставляет обратно; Варфушенька, как сказал один, хотя и янки, но
достаточно точно, "опережая звук собственного визга", взлетает под потолок и
там порхает некоторое время, кружа вокруг лампы, как ангелок; герцогиня
лежит в обмороке, а когда приходит в себя, видит уже приземлившегося,
совершенно здоровенького сына и нехорошо выражающегося Форцепса, пытающегося
прибинтовать назад, шину, но это безнадежно.
"У вас дверь настежь",-- говорит Варфоломей просто-младший, вводя
прехорошенькую девицу, которую Варфоломей не надеялся больше увидеть.
"Мэгги! -- восторженно восклицает королева-мать.-- Как я рада вам, милая!
Поправьте мне чуть-чуть, у меня, кажется, сбилось..." И пока прекрасная
Мэгги взбивает ей обратно что-то невероятное--башню XVIII века; пока старший
сын отчитывается перед матерью (к счастью отца, от него сегодня ничем таким
не пахнет и лишь чуть-чуть пивом); пока Форцепс складывает свой инструмент в
саквояж, доставая оттуда аптечные пузырьки... Варфоломей наконец обращает
внимание на большой и грязный узел, и ему кажется, что где-то он его уже
видел... Ну да, это ошметки его шубы! С большим интересом развязывает король
узел: что бы там могло быть?..
Когда король Варфоломей входит в общую залу в этой шубе, то неудержимое
веселье поселяется в его резиденции, и больше оно не исчезнет из нашего
повествования, по крайней мере пока не кончится Рождество, а мы не знаем,
что будет за ним, ибо Рождество -- СЕГОДНЯ.
Шуба, если можно было бы такое вообразить,-- целая! Она сложена в более
прихотливом, чем шахматный, порядке, где оставшиеся волчьи лоскутки
соседствуют с огненными шкурками пока еще неведомого животного, то ли
кролика, то ли кошки. Во всяком случае, шуба цела, но неспокойна: кажется,
клубок дерущихся, как и положено кошке с собакой, животных входит в комнату
-- а это король Варфоломей в своей шубе... То ли гибнет в волчьей пасти
бедный зайчик?.. но скорее все-таки кошка, ибо Василий Темный насторожился и
выгнул спину и отошел к батарее центрального отопления, у которой при-грелся
бригадир, и каска его съехала набок. А может, не шубы вовсе, а самого
Варфоломея сторонится степенный кот, видя такую утрату королевского
достоинства: в шубе, надев бригадирскую оранжевую каску, заняв у
королевы-матери колокольчик для вызова прислуги, Варфоломей выплясывает
посреди залы, как собственный королевский шут, ко всеобщему восторгу и
удовольствию...
"У вас дверь вся нараспашку...-- говорит уже давно стоящий в дверях и
наблюдающий пляску Варфоломея его придворный Вор с пушистенькой елочкой в
руках.-- Что, нравится шубка?* -- спрашивает он с нескрываемой гордостью. "К
нам, к нам, дорогой Самвел!" -- приглашают его к общему веселью, но турок
серьезен, как никогда: "Можно вас на минутку, ваше величество?" -- вызывает
его в коридор,
В коридоре, поблескивая всеми своими марсианскими частями, стоит
пропавшая с утра коляска, "Это последняя модель!--гордо говорит турок.--Вы и
не мечтали о такой. Американская. Она стоит не менее нескольких тысяч
долларов. Примите ее от меня в счет нашего расчета, а также в знак почтения
к вашей глубокоуважаемой матушке..." Варфоломей лишается дара речи и лишь
переводит взор с коляски на Самвела с елочкой, меняя последовательность:
елочка, Самвел, коляска -- коляска, елочка, Самвел и т, д. "Ладно,--
соглашается наконец он.-- Не будем больше торговаться. Квиты. Только скажи
мне все-таки, почему ты так и не сознался, что украл?" Глубокая печаль,
равная несправедливости Варфоломея, отражается во взоре турка: опять
начинается... "Да как же вам сознаешься, когда вы, может, слова своего не
сдержите..." "Значит, опять не можешь?" "Ох, не могу..." -- скорбно вздыхает
Вор. "Так мы же один на один! -- вдруг осеняет Варфоломея.-- Это же не
доказательство. Ну, что тебе стоит? Ну, пожалуйста... Христом богом тебя
прошу... Ради Рождества..." "Один на один--это вы правильно... О ты, имени
которого вслух не произнесу, дай мне силы!" Судороги пробежали по телу турка
-- он не мог. "Ладно, бог с тобой, ты свободен!" -- вздохнул Варфоломей.
"Совсем-совсем?"--ожил Вор. "Совсем-совсем",--согласился Варфоломей.
"Навсегда?" -- все еще не мог поверить подозреваемый. "Конечно". Вор
опустился на колени и поцеловал Варфоломею руку; Варфоломей нагнулся его
поднять, мол, что ты, что ты... и, когда нагнулся. Вор быстровато и горячо
зашептал ему в ухо: "Да это я, я украл у тебя, у тебя украл я тогда, тогда я
у тебя украл... Да как же я мог не украсть, когда ты сам мне показал,
где!..-- вдруг разгневался он, вскакивая с колен.-- Ты сам, ты сам!.." Так
они обнимались, целовались и рыдали на плече друг у друга, наконец-то в
полном расчете. "Пошли к нам, отметим!" -- приглашал счастливый Варфоломей
вновь обретенного брата, и турок было отказывался, но уже соглашался, как
вдруг -- елочка, Самвел, коляска, Самвел, коляска, елочка... "Позволь,--
опешил Варфоломей,-- а елочку с коляской ты разве не у меня...
позаимствовал?.." "Э, нет!--рассмеялся Вор.--Это уж дудки. Это вот точно
нет. Елочку мне троюродный брат принес, он елочный базар держит... А
коляску... а коляску... лучше и не спрашивайте, чего мне это стоило! Мне
прямо сейчас на улице сто франков за нее предлагали!" Вор, а вернее, теперь
уже и не Вор, а турок, и даже не турок, а дорогой сердцу Варфоломея Самвел,
был готов расплакаться от обиды и неправого подозрения и уже мог совсем уйти
от этой обиды, так что пришлось и Варфоломею перед ним поизви-няться...
И вот елочка горит огнями; Самвел очень ловко справился с перевязкой, и
теперь Варфушенька-млад-ше-младшего катает по коридору бабулю в новенькой
коляске, и оба визжат от восторга: и нога у него как здоровенькая, и
прическа у королевы невероятная; старший сын, от которого ничем не пахнет,--
то он выйдет за Мэгги из комнаты, то она от него уйдет под испытующим
взглядом герцогини, то они оба войдут; из кухни доносится запах пирога,
который печет Мэгги с подручными Вором и бригадиром,-- турок, как всегда,
переложил пряностей...
И вот все в сборе, вокруг пирога и вокруг елки, и Варфоломей думает,
может ли быть одновременно столько счастья... даже страшно. "Между прочим,--
провозглашает Варфоломей, известный энциклопедич-ностью своих познаний,-- по
восточному календарю нынче наступает год Кота!" Все начинают ловить Василия
Темного, чтобы водворить его на самое почетное место. Герцогиня гладит кота,
и Форцепс гладит кота, Варфуша-младше-младшего гладит кота, и
Варфуша-средний гладит кота, и Мэгги гладит кота, и бабуля-королева гладит
кота... и Варфоломею-королю некуда руку просунуть, потому что все гладят
кота; Форцепс гладит кота, думая, что гладит руку герцогини, а на самом деле
не ведает, что гладит руку вдовствующей королевы-матери, которая думает, что
ей гладит руку ее любимый сын Варфоломей, а Варфоломей-средний гладит кота,
думая, что гладит руку Мэгги, а сам гладит ручищу Форцепса, а сам кот уже
давно убежал, а сама Мэгги... а где Мэгги? Варфоломей вдруг чувствует, что
кто-то ласково перебирает его волосы, но это не мать и тем более не
герцогиня... Варфоломей улыбается счастливо, и тут новая волна
непоправимости и отчаяния охватывает его, и он тихо выскальзывает из-под
этой ласки, как бы забыл что-то, как бы зачем-то проходит к себе в кабинет и
там запирается изнутри. Там он сидит, тихо подвывая: за что. Господи!
