выговорить такие слова -- хочет и не может!" Какая-то особая честность Вора
показалась Варфоломею в этом.
На прием к Визирю Варфоломей опоздал. Визиря уже не было на рабочем
месте. Досада на Вора оказалась недолгой. Как только Варфоломей узнал от его
секретарши, что Визирь вообще не приходил еще сегодня, не то что к часу,
назначенному для встречи с Варфоломеем,-- досада его перенеслась на Визиря.
Зато свое место Варфоломей успевал занять вовремя.
"Совсем работать не хотят..." -- ворчал он, проходя в свою приемную
залу, раскрывая для просушки зонтик, так что тот всю залу и занял. Снял плащ
и пиджак и повесил их аккуратно на плечики. Надел черные бухгалтерские
нарукавники, взбил на стуле вытертую подушечку и уселся на свой трон.
Придвинул к себе тощенькую папку неотложных государственных дел, сделал
подобающее для такого рода дел лицо и, сказав "можете войти", раскрыл ее...
Русский маршал, при всех наградах, от горла до пояса (и что-то еще ниже
пояса болталось на сабле...), лежал первым. Фотография была цветная и, хотя
маршала никто в редакции не знал, оказалась наиболее впечатляющей во всей
русской коллекции. Она затмевала великих Петра и Екатерину и более поздних
русских вождей, и главный редактор настаивал на непременном ее присутствии в
издании. Оставалось лишь придумать ему биографию, поскольку даже фамилия
маршала не была в точности известна, причем, по нормам издания, статья не
могла быть меньше самого портрета. Судя по количеству наград, он должен был
проиграть очень крупное сражение...
Из семи статей и трех иллюстраций, уже не помещавшихся в макет издания,
надо было предпочесть пять и две. Или сократить статьи так, чтобы уместилось
все. И это было во власти Варфоломея.
Если упразднить, то кого? Варфоломей расположил перед собою картинки.
Маршал остается, пусть и неизвестна его битва... С ним конкурировала некая
рыбка и некая шайба, носившая имя инженера, ее выдумавшего. Вот ведь судьба!
о самом инженере статьи не полагалось, лишь о его шайбе, а о маршале --
полагалось, хотя его битва и менее удачна, чем шайба... Что уж тут говорить
о рыбке! Рыбка была презабавной, прозрачной, с клювиком, к тому же
чрезвычайно древней и редкой, но -- сквозь триллионы лет своего победного
выживания -- совсем уж никому не известной. У маршала было более известно
его поражение, чем он сам. Шайба затмила своего изобретателя... Шайба вообще
была из всех наиболее знаменитой.
Варфоломей расположил маршала посредине, между рыбкой и чертежиком
шайбы. Шайбу никак нельзя было сократить по объективным причинам, маршала --
подчиняясь приказу, а рыбка была всех милее самому Варфоломею... Иконостас с
медалями, древняя рыбка или гениальная шайба?
О, Энциклопедия! Варфоломей рассмеялся от удовольствия власти.
Вот во что воплотился его экзотический опыт! Как бывший экспедиционный
художник он был не только литературным, но и художественным редактором --
совмещение редкое, хотя и явно недооцененное руководством, но все-таки
обеспечившее куском хлеба, но ему хотелось--с маслом. По этому поводу и
хаживал он периодически на Олимп, к Председателю. Председатель же
Редакционного Совета, с одной стороны, высоко ценил достоинства Варфоломея
как работника, с другой -- отчасти как бы уже и бегал от него.
Мешала Варфоломею его фамилия! Особенно здесь, во Франции... Не
фамилия, а кличка. Таких, как он, в одной лондонской телефонной книге не
менее тридцати страниц, даже в любимой "Британике" одних великих--более
тридцати: от Адама (экономиста) до сэра Вильяма (адмирала), которым
Варфоломей особенно восхищался. Еще 'работая в "Британике", давшей ему
первую оседлую работу из милости, в честь заслуг его отца, когда тот умер, а
Варфоломей женился, брат пропал, а мать обезножела,-- подвигал он этого
адмирала, хоть и замыкавшего список однофамильцев, повыше по ступеням
энциклопедической иерархии, подводя его к родству с одним небольшим
религиозным философом, зачисленным им же, Варфоломеем, себе самому в
двоюродные прадеды. Он довел адмирала уже до целого столбца в энциклопедии и
почти достиг убедительного с ним родства, как пришлось прервать это невинное
злоупотребление и отнюдь не из-за того, что 'его кто-нибудь вывел на чистую
воду, а из-за католичества брата, приобретшего вдруг скандальную, чуть ли не
политическую окраску. И вот -- вместо высокого родства с сэром Вильямом
(адмиралом) -- нашлись в редакции внимательные коллеги, подыскавшие, помимо
брата, еще одно нежелательное родство, чуть ли не ирландское (по материнской
линии). Всего этого вкупе оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя
нежелательным в столь респектабельном и ответственном учреждении и лишиться
куска хлеба (без масла). И пришлось ему переезжать в женину Францию, можно
сказать, почти эмигрировать.
Варфоломей вздохнул и погнал с глаз долой ностальгически-туманные
образы. Теперь он поменял местами шайбу с рыбкой: рыбка стала старше, а
шайба младше военачальника по званию, хотя строго по алфавиту было
наоборот...
"Сколь славен алфавит!--размышлял Варфоломей.-- Все подчиняется
букве... Варфоломей Смит -- это король, это адмирал, Смит Варфоломей -- это
уже двоечник и солдат. В середину чаще тычут пальцем, чаще вызывают к доске.
Середины -- больше, из нее труднее выбиться в люди, Смиту -- надо быть
гением. Смиту нужен Вессон, иначе он не стреляет. То ля дело на букву А...
автоматически возглавляешь список, и вызывают на ковер реже, попадают, лишь
когда промахиваются. "А" может прожить безошибочно, характерно для легкой
карьеры. Кому и быть Председателем, как не Адамсу!..-- (Недовольство
Визирем, как и всем сегодняшним утром, нарастало в Варфоломее...) -- Но и
последним по алфавиту быть тоже не худо... Подожди, подсидит тебя Якобе! В
тени, в хвосте, замкнув список... он-то умеет держать спину: за ним не
встанешь. Из буквы А--выше не подымешься и назад не вернешься, Якобсу же
видна вся цепочка от Я до А... Когда стадо поворачивает вспять, последний
баран становится первым! Характерно для переворота...*
Да не покажется нам мышление Варфоломея несколько высокомерным -- у
него был свой опыт. При взгляде сверху вниз, со своего энциклопедического
Олимпа, на все наше земное копошение с древнейших, не то что дочеловеческих,
но и догеологических времен, кое-что да покажется ясным... Например,
карьерный спектр. Варфоломей слыл для себя великим прогнозистом. Опыт
художественного редактора помогал... Глядя на фотографию вновь образованного
кабинета, мало он интересовался центральной фигурой, выдвинутой историей
вперед, а более присматривался к крайним, что слева, что справа. Это у них
-- свободное плечо, это они налегли с краев, выдавливая центральную фигуру,
как пасту из тюбика, за пределы представительной фотографии. На десять лет
вперед предугадывал Варфоломей: левый сместится вправо, а правый влево, в
середине они столкнутся в предвыборной борьбе. Стоят незаметненько и
скром-ненько, ничем как бы и не отличаясь: левый помладше, правый постарше,
а оба -- помоложе; одеты одинаково, под центральную фигуру, а у левого,
глядь, пиджачок невидимо в талии обужен, а брючки расклешены (или наоборот,
в зависимости от поколения), тоже невидимо, но по последней моде, стрижечка
тоже почти такая, а не совсем... правый же, наоборот, хотя и тоже не
отличишь, незаметно тяготеет к моде уже миновавшей -- пиджачок потире, брюки
поуже,-- к правлению минувшему... казалось бы, невыгодно, ан нет, повисят
они вот так, в неудобной позе крайнего положения, в мертвой точке маятника,
да и пойдут годика через два к центру: второй с краю, четвертый... все
ускоряясь, пока не сшибутся лоб в лоб посередке. Знал кое-что Варфоломей и
даже уже понимал. Да толку что...
Обходили его и слева и справа. Не годился ему его чистый опыт. Десять
лет вкалывать за десятерых без повышения... Еще раз рассердился Варфоломей,
еще раз взлетел прозрачным лифтом на вершину Олимпа, к Адамсу...
Изловил. В последний момент, на самом излете, с выражением предстоящего
ленча на лице. Почти и не выказал Адаме своей досады -- самообладание
подвело: слишком тут же засветилось радушием его лицо, демократичности
перебрал -- засуетился. А кто такой Варфоломей, чтобы перед ним так
суетиться?
А -- король. Он -- соль земли. Он несвергаем и вечен. На нем вся
энциклопедия, то есть весь мир держится. А кто такой Адаме? А -- тлен, прах,
ничто. Прошел -- и вот нет его. Знает свое место, трепещет перед
Варфоломеем. Знает кошка... Испугался Адаме и сам не заметил, что испугался.
Не так испугался, как Якобса, скажем, а иначе, страшнее испугался. Будто в
лице Варфоломея светилось будущее: только взгляни в глаза -- поймешь, что
обречен, то есть что -- уже... скоро... Поэтому Адаме и отводит глаза и не
может видеть Варфоломея. Это ему только кажется, что он Варфоломея не
переносит, а это он сам непереносим; это ему только кажется, что
замешательство он умеет так ловко скрыть под личиной простоты, застенчивости
и чуткости к подчиненному: не показать бы превосходство, только бы не задеть
самолюбие...-- всего лишь ему одному это и кажется. А все остальные, которые
снизу, его видят. А быть видимыми для адамсов -- смерть.
Увидел его Варфоломей -- и Адаме тут же это понял (вот где чуткость! --
в этом им не откажешь..,), и--заоправдывался, заоправдывался: и туда он с
прошением Варфоломея ходил, и к Самому обращался... он может и у секретарши
справиться: она ему документ покажет... "Вот через месяц уж точно,-- говорит
Адаме, а сам уже и на лифте вниз съехал мысленно, и дверцу лимузина своего
распахивает, и поджаренный хлебец русской икоркой смазывает...-- Вы через
месяц заходите ко мне, и я лично, снова, проконтролирую, сам. Самому..." И
нет Адамса -- весь вышел.
"Ну, до чего же точно! -- восхитился Варфоломей.--Ну, пенни в пенни,
ну, просто турок, и все тут, один к одному". Открытие это обрадовало
Варфоломея неоспоримой точностью. Что турок, что Адаме -- даром, что ли,
сводил он их в один день! Вот, оказывается, почему... Потому что они -- один
человек. Вор и вор. Даже жесты те же и словечки -- из одного теста. Только
Вор получше будет. Почест-нее. И теплотой согрелось сердце Варфоломея от
воспоминания. Еще сильнее привязался он к придворному Вору.
И только вернувшись на место, заняв свой трон, понял вдруг Варфоломей,
как опять обошел его Адаме: куда турку с его шубой! Вор половинил, а Визирь
-- удваивал. Понял Варфоломей, сев на свой трон, что опять занял свое место.
Это Адаме его поставил НА место. То есть халтурно наобещав, небрежно
польстив -- "Только вы... только с вашей квалификацией... на вас вся
надежда... выручите, ради бога... (Вор, тот дьявола поминает, и то про себя,
а этот -- Бога и не краснеет..,) большая ответственность... только с вашим
опытом и диапазоном..." -- и всучил, и Варфоломей не заметил, что принял, и
нахлобучил сверху на него, на него, загруженного по самое горло, нахлобучил
сверху так, что теперь и по уши... всю работу по дополнительному тому! Нет,
силен еще Адаме! Адаме--все еще Адаме. Зато и Варфоломей -- Варфоломей.
Разозлился король. Одной рукой звезду погасил, другой дерево с корнем
вырвал... Осман-паше нанес не отмеченное пока историками поражение в XV
веке. Это -- за турка. Неповинного Адамсона казнил -- сократил напрочь, как
не бывало,-- это за Адамса.
На освободившееся место картинку пристроил было непошедшую,
сокращенную; колесование во Франции в XV веке. Хорошая картинка, подробная:
