И если он объяснял эту неестественность в женщинах тем, что они, как
существа, стоящие на более низкой ступени развития, еще не окончательно
вырвались из первобытности, отошли от темных звериных инстинктов, то
относительно мужчин он терялся. В их преклонении, восторге перед природой
он усматривал либо вранье, либо набивание себе цены (вот, дескать, какой я
утонченный), либо банальную ненормальность. Ну не может здравомыслящий
человек испытывать счастье при виде заката, пусть и самого необыкновенного,
или семейства найденных случайно зверюг. Может, все это действительно
красиво, но ведь неинтересно же, неинтересно.
Человека должно трогать человеческое, потому что общение, а
следовательно, и контакт возможны только на равных.
"Воздух сыр и, как мышь, насторожен..." Надо же, прицепилась такая
гадость. Саша зевнул, глянул хмуро на часы. Еще целый день ни за что ни про
что мучаться, слушать бред про птичек, который сейчас начнет выдавать Дед,
смотреть в далекое пустое небо, на неровный частокол кривых голых сосен,
перекрывших дорогу к речке, на черные груды валежника, опутанного противной
клейкой паутиной, на колючую рыжую хвою под ногами и нахальных, лезущих под
рубашку муравьев. Да и речка - одно название, полметра глубиной, полсажени
шириной.
И все это - терпеть, терпеть, терпеть.
Театрально взгромоздившись на пень, раскинув широко руки, как бы
обращаясь к колдующей у костра Матери, Дед безо всякого предупреждения
начал:
Я помню раненую птицу,
Что по воде крылами била,
И брызги падали в ресницы,
И ты ловила их, ловила.
Нет, слушать т а к о е было совершенно невозможно и, осторожно
приподнявшись, Саша отполз в сторону. Что интересно: сам же и пристрелил
тогда эту птицу в прошлый выезд, пристрелил - и тут же состряпал стишок.
Неплохо. Нет, лучше уж так, как у него: полное безразличие. Никто никого не
трогает, все как бы само по себе.
"Вот еще одна идиотка, - подумал он отрешенно, скашивая глаза на
проползающую мимо него улитку. - И куда, интересно, приспичило ей ползти?
Ну сидела бы, жрала свою биомассу".
Совсем рассердившись, Саша поднялся.
Он не мог понять, зачем все это? Теснота в палатке, грязь, отсутствие
теплой воды, закопченые кастрюли, пропахшая дымом пища, костер - к чему все
эти неудобства? Ради чего?
И все в безумии простила, -
долетало до него, -
Та птица стае отлюбившей.
Лишь по воде устало била
Крылом, безжизненно повисшим.
Саша прошел частокол сосен, затем густой кустарник, облепивший его
паутиной, и вышел на какой-то луг. Луг самый обычный, затрапезный, с
цветочками, названия которых Саша никогда не мог запомнить, и на нем он
услышал какие-то всхлипы. Даже и не всхлипы, а не то шорохи, не то
причитания. Он покрутил головой туда-сюда, улавливая направление звуков, и
заметил некое движение, возню среди лопухов.
Осторожно, стараясь не дышать, Саша подошел ближе и, раздвинув лопухи,
увидел ползающего на карачках человека, который, принюхиваясь ко всему,
пришептывал:
- Надо же, потерять такую вещь. Ну куда она могла закатиться? Нет,
нет, запахи здесь для нее слишком резкие. Сюда бы мастодонта, а так -
бесполезно, бесполезно. Вот я раззява, упустить такую редкость.
Саше стало жаль так сильно сокрушающегося человека и, присев на
корточки, он решительно произнес:
- Здравствуйте. Может, я вам чем-нибудь помогу? У меня зрение хорошее.
Человек поднял голову, и Саша увидел, что у него ярко-зеленые, как
трава, глаза и что они как будто без ресниц, круглые и навыкате. И все лицо
его чем-то смахивало на морду кузнечика - такое же вытянутое вперед, узкое,
со скошенным подбородком.
- Иди сюда, - позвал его человек, нисколько не удивившись, - тебя как
звать? Сашей?
- Сашей. А вы откуда знаете?
- Мысли читаю, - серьезно ответил человек, - а точнее, вижу образы,
порождаемые чьим-либо мозгом. Это совсем нетрудно. Я, честно говоря, и не
думал, что в эту глухомань кто-то заберется. Так что я рад, рад. Вообще-то
мне страшно некогда, меня уже давно ждут в Москве. И если бы я не свалился
здесь в эту яму и не рассыпал бы всю мою коллекцию - я был бы уже далеко.
Но самый главный экземпляр, тот, с которым меня ждут в Москве, я найти не
могу. Вряд ли ты мне, Саша, можешь помочь, хотя... хотя...
- Чего искать-то? - напрямик спросил Саша, заглядывая под лопухи.
- Осторожно, осторожно, - попросил человек, - да, зови меня Архимедом.
Ты вот что: ложись и нюхай, все подряд. Как только незнакомый для себя
запах обнаружишь на чем-то, ну совсем необычный - то и хватай.
- А что это?
- А-а... ты все равно не знаешь. Это запах триасового леса. Лучше бы я
потерял что-то другое.
- Какого леса?
- Триасового. Его давно уже не существует, я едва успел его застать.
Произрастал он за двести миллионов лет до нашей эры. Изумительный был лес.
Между прочим, мой самый любимый пейзаж. Только не осталось от него ничего.
Так, какие-то гнилушки, отпечатки, пыльца цветочная - все окаменевшее,
мертвое. А у меня был запах этого леса, настоящий, живой. Вот тебе, разве
не интересно, как пах триасовый лес? Многим, ты знаешь, это не только
интересно, а просто необходимо: узнать, как он пах. А что мне, жалко? Бери
и нюхай. Потому что многие запахи лечат человека, любую болезнь, да. А люди
разучились их различать, вот в чем наша беда. Потеряли чувствительность к
миру, то есть открытость своих систем; впрочем, все это очень сложно. Для
тебя.
- А мне вот, например, нравится запах машинного масла, - сказал Саша.
- Это ужасно, - всплеснул руками Архимед, - ты не представляешь, как
это ужасно! Просто катастрофа. Вот я, например, сейчас собираю запахи всех
биосистем, спешу, потому что случится так, все вымрет, основные природные
ландшафты исчезнут, и люди будут рады, когда им хоть запахи кто-то вернет.
Вот смотри, сколько их у меня, - человек развернул свою сумку, и Саша
увидел кучу каких-то аптекарских пузырьков, таблеток, обрывков бумаги, коры
или просто обыкновенных картонок. На всем этом барахле были аккуратно
расклеены этикетки с названием запаха, с указанием года и местности, с
номером и штампом, среди которых Саша прочел: "Сагновое болото",
"Кедровник", "Сосновый бор", "Дикая степь", "Морская лагуна", "Дыхание
морской коровы", "Течка приматов" и так далее, и тому подобное.
- Для неспециалистов моя коллекция представляет, так сказать,
эмоциональную ценность. Для специалистов же она - просто клад. Ну ты ищи,
ищи, или я обзову сам себя шарлатаном.
Саша приклонился к земле и послушно пополз на коленях; человек ему
понравился, и он искренне хотел помочь ему. Он уловил слабый запах болота,
степной травы и багульника. Желтые мелкие цветы бессмертника щекотали ему
лицо, глаза слепили яркие сиреневые соцветья шалфея; между ними скромно
тянулась к свету таволга, а разлапистый древний папортник гордо и
отчужденно возвышался в этом позднем буйстве цветов, как напоминание о
бесцветковом растительном прошлом.
- Все, время вышло, - неожиданно резко и обреченно вымолвил человек и
поднялся, и Саша увидел, что он совсем, совсем небольшого, даже прямо-таки
маленького, роста, где-то около метра шестидесяти.
И, взглянув на него, Саша вдруг заприметил что-то блеснувшее за ним на
солнце в ветвях. Приподнявшись, он автоматически протянул к ветке руку, но
на траву упал лишь кусок бересты, обглоданной зайцами.
- Вот, вот он, запах моего триасового леса! - буквально завопил
человек, переворачивая кусок бересты и с удовольствием принюхиваясь к нему.
- А-ах! Какой лес был, какой лес! На, понюхай и ты, хоть тебе это ни о чем
и не говорит.
Он, потерев, ткнул Саше бересту в самое лицо, и Саша осторожно вдохнул
в себя какой-то сладковато-прелый запах, который ни с чем знакомым не
ассоциировался. Пряный душок гниения был ему даже неприятен, и он
поморщился.
- Не нравится, - подытожил человек. - Зато, представь, очень нравится
беременным женщинам в тот период, когда их зародыши проходят стадию
головоногих моллюсков. Ну, ты меня просто вернул к жизни. Какое чутье! Я и
не подозревал. Взамен я могу тебе подарить один из запахов. Это не так уж
мало, мой мальчик, - поспешил он добавить, заметив Сашину ухмылку. - Эти
запахи не только лечат. Выделяемые ими экстрагонные вещества возбуждают
определенные участки мозга, стимулируя творческую активность и вскрывая
потенциально неограниченные возможности мозга. Но запахи эти слышны лишь
тем, кто получает их из моих рук. Ты можешь многого добиться, если
захочешь, стать, например, великим человеком или даже властелином природы.
Настоящим, не придуманным властелином. Ведь ты хотел бы этого, да?
- Чего именно? - не понял Саша.
- Ну, полного слияния, - смутился человек, словно сказал что-то
неприличное, но тут же встряхнулся, подмигнул Саше весело. - Тебя
раздражает ведь, что его нет. А на разного рода уловки ты размениваться не
хочешь. Верно? - Он заглянул Саше в глаза, и Саша увидел себя в его зрачках
перевернутым, как на экране при неверно вставленной кинопленке. "Так не
бывает", - успел подумать он и удивился, потому что понял: бывает все.
- Я подарю тебе образ леса, - продолжал человек, - через который ты
обретешь истинные связи с миром. Потому что в твоем мозгу, дружок, есть
все: все истины, знания и прошлое, в нем спрятана вся память, которую надо
только пробудить. Даже внешний облик исходит от мозга, это так, хотя все вы
совершенно не можете этим управлять, у вас все происходит стихийно. А я вот
даю тебе концентрат, который поможет все упорядочить в твоей голове,
подчинить внешнее внутреннему. Однако... однако, правда, при одном условии,
нарушив которое, ты перестанешь чувствовать мой концентрат. Совсем. Условие
вовсе нетрудное. Ну? Так что ты хочешь? Какой запах?
- А вот этот, триасовый, - ни секунды не раздумывая, сказал Саша.
Человек достал кусок коры, потер его о свой эталон и вручил Саше.
Тот понюхал и вновь уловил тлетворный, вызывающий тошноту запах.
- Да, условие не забудь, - напомнил человек, пряча все свои
принадлежности в портфель, - условие существования канала связи между тобой
и мной, то есть всем. Оно одинаково для всех: не оставляйте... следов.
Понял? Ну пока.
- Каких следов? - переспросил Саша, но человек уже исчез среди
лопухов, и только обыкновенный кусочек коры в руках мальчика остался
напоминанием об этом необычном знакомстве, которое то ли было, то ли
привиделось.
И тут Саша услышал, что его, надрываясь, зовут родители. Он
выпрямился, обвел взглядом местность, вспоминая, откуда вышел и
одновременно воображая, как он, великий человек, стоит над миром,
подчиненным ему.
Ничего не изменилось вокруг, абсолютно.
Розовыми, светящимися исполинами упирались в небо величавые сосны,
нисколько не забирая света у раскидистых тайнобрачных папортников. Совсем
близко, окутанная голубоватой мягкой дымкой, подступала излучина реки, и в
ее мелководьи подымались огромных размеров хвощевые с коричневатыми
шишечками созвездий на концах. Расколотые молнией толстые вековые стволы
перегораживали пространство леса, обрубками гигантских пней постоянно
напоминая о бренности всего этого великолепия. Возле них непривычно и
скромно ютились низкие малорослые представители саговниковых с короткими
бочонковидными стволами, покрытыми крыпными разноокрашенными цветами.
Некоторые из них уже вытянулись метра на три, распустив над собой роскошную
пальмовидную крону.
И небо, розоватое, прозрачное, ничем не подпорченное небо расстилалось
над всем этим необыкновенной красоты миром, в котором он был своим. Он
добился этого, он был своим и, значит, великим.
Где-то над собой он услышал голос, доносящийся как бы сквозь некую
толщу:
- Куда ползешь, идиотка?
Улыбнулся в ответ снисходительно-отстраненно - властелину природы это
