позволительно.
Какая-то цветистая, необыкновенных размеров бабочка, медленно и
неровно подрагивая полупрозрачными, в радужных разводах, крыльями,
пролетела над головой, искажая движением воздуха видимость. На крыльях ее
были изображены черные магические знаки, значение которых Саша без труда
расшифровал для себя, но, расшифровав, тут же забыл. Избыточной информации
и так хватало, и хранить ее было бессмысленно и расточительно. Покружив,
гигантская бабочка скрылась за лесом; пространство после нее колыхалось
некоторое время, как бы входя в резонанс с произведенным ею возмущением, а
затем необыкновенно четко прояснилось, улеглось.
Саша ощутил в себе новую, неведомую ранее легкость, вызванную
состоянием восхищения и радости. Он смутно чувствовал, что властелинов
природы должно быть много и что им подвластно многое же - они не боятся
катаклизмов, смерти или вымирания и могут пережить все; неуничтожаемая и
совершенная сила, которая таится в них, заключается в том, что они могут
ПРЕВРАЩАТЬСЯ. Никто другой не обладает этим свойством и потому вымирает. А
властелины, овладев искусством свертки, то есть превращением в почти
неживое, могут выжидать десятки, сотни и тысячи лет - пока условия не
станут вновь подходящими для развертывания генетической программы. Большего
им просто не надо.
Саша оглянулся, обострившимся цепким взглядом охватывая дальнее,
исконно свое пространство, представшее перед ним в безгранично
раздвинувшемся диапазоне обзора. Оно было странным, как будто вытекающим
откуда-то изнутри.
Как здорово быть властелином, как приятно, оказывается, быть просто
НЕ-ОСТАВЛЯЮЩИМ-СЛЕДОВ! Да и возможно ли оставить следы в том, частью чего
ты являешься?
Саша поднял голову. Небо уже порыжело, заискрилось от наплыва красок.
Оранжевое солнце, размазанное по небу в овальный вытянутый блин, поднялось
над макушками самых высоких деревьев - поднялось обыкновенно и просто, как
поднималось миллиарды лет, подчиняя весь мир ритму своего движения.
И, словно приветствуя это, яркая жгучая радуга засверкала над хвощевым
отцветшим лугом...
Саша очнулся: пора было включаться, тело получило уже достаточно
энергии, разогревшей его окоченевшие, но не ведающие холода члены. Он
пошевелил ими и, высвободив тонкие ноги из трясины, призывно жужжа,
расправил негнущиеся жесткие крылья, блеснул светлым хитиновым боком - и
легко и свободно, как будто делал это не один раз, взмыл в напоенный особой
утренней свежестью воздух. Властелином.
________
(c) "Техника - молодежи", N11 за 1996 г.
Клуб любителей фантастики
Кэтрин Л. МУР (США)
КРАСАВИЦЫ МИНГИ
Нортвест Смит откинул голову, почувствовав затылком стену склада, и
посмотрел на темное ночное небо Венеры. Как обычно, с наступлением ночи над
портовыми кварталами нависла мертвая тишина, вызывавшая смутное ощущение
затаившейся смертельной угрозы. Несмотря на то, что единственными звуками,
доносившимися до ушей Смита, были бесконечно повторяющиеся всплески
небольших волн, ритмично набегающих на опоры причала, он хорошо представлял
себе опасности, грозившие случайно оказавшемуся здесь прохожему. Не
последнее место среди них занимала мгновенная смерть, внезапно бросающаяся
на вас из засады немых теней.
Иногда казалось, что в нем просыпается легкая ностальгия, в
особенности когда он смотрел на тучи, скрывавшие прекрасную зеленую звезду,
которая находилась (он очень хорошо знал это) совсем низко над горизонтом,
- его родную планету, его Землю. Но, пожалуй, если он и думал о ней так,
эти мысли могли вызвать лишь легкую сардоническую усмешку - слишком давно
оборвались все нити, связывавшие его с Землей, и вряд ли она приняла бы с
благосклонностью блудного сына.
Он по-прежнему неподвижно сидел в темноте. Из прорезанного прямо над
ним окна в стене склада на влажную набережную падал тусклый прямоугольник
света. Смит отодвинулся еще дальше в густую тень и устроился поудобнее,
обхватив руками колени.
Внезапно он услышал чьи-то тихие шаги. Возможно, что он и ожидал
чего-то подобного, так как мгновенно повернулся всем телом в ту сторону и
застыл, прислушиваясь. Шаги явно не принадлежали мужчине - слишком легко
ноги касались дощатого настила. На лбу Смита прорезались глубокие борозды
морщин. Женщина? Ночью, на погруженной во мрак набережной? Даже самые
отпетые портовые шлюхи не осмеливались появляться в этих кварталах Эднеса
ночью, в часы, когда не взлетали и не приземлялись космические корабли. Тем
не менее звуки порхающих женских шагов доносились до него все отчетливее.
Вжавшись в темный угол, Смит терпеливо ждал. Вскоре на темно-сером
фоне появился еще более темный силуэт женщины, и только небольшой светлый
треугольник лица немного выделялся. Когда она пересекла пятно света,
падавшего из окна склада, Смит понял, почему эта женщина осмелилась
проникнуть ночью в портовые трущобы: ей было дозволено все. Ее фигура
скрывалась под длинным черным плащом, но хорошо различимое лицо, похожее
очертаниями на сердце, призрачно светилось под небольшим трехрогим убором
из бархата, распространенным среди обитательниц Венеры. Смутно виднелась и
волна пышных волос цвета красной меди. По этому восхитительному лицу, по
огненным волосам Смит безошибочно понял, что перед ним - девственница
Минги.
Это действительно было одно из чудесных созданий, воспитывавшихся в
цитадели Минги с доисторических времен, идеал женской красоты и изящества;
их лелеяли точно так же, как на Земле выращивают породистых скаковых
лошадей. С самого раннего детства они обучались наряду со многим и многим
другим искусству обольщать мужчин. На всех трех планетах не было уважающего
себя владетеля, не стремившегося - разумеется, если позволяло состояние
казны - иметь при своем дворе какое-нибудь из этих изысканнейших существ с
непринужденной грациозной походкой, кожей ослепительно молочного цвета,
огненными волосами и прекрасным страстным лицом.
Короли и герцоги, князья и бароны разных стран и народов бросали свои
сокровища к вратам цитадели Минги, и девушки, похожие на изваянные искусной
рукой статуэтки из золота и слоновой кости, разъезжались по тысячам
городов, дабы украсить собой бесчисленные дворцы и замки. Так было всегда с
тех пор, как на берегу Великого Моря возник Эднес.
Девушка шла совершенно спокойно, не опасаясь, что кто-нибудь осмелится
чем-либо досадить ей; она была надежно защищена своей красотой и
происхождением. Тяжелая десница властелина Минги простиралась над ее
очаровательной головкой, пылающей медью волос, и ни один мужчина в порту не
осмелился бы даже коснуться пальцем молочно-белой кожи девственницы Минги,
зная о неизбежной жестокой каре. Пираты и бродяги космоса опасливо
перешептывались, намекая на нечто страшное, собравшись в притонах разных
стран за столами вокруг бутылок с водкой "сегир"; если верить слухам, то
это были наказания жестокие, загадочные, неописуемые, несравненно более
свирепые, чем все то, что может причинить человеку нож или термопистолет.
Неизъяснимые опасности стояли также и на страже ворот цитадели.
Недаром фразы о целомудренности девушек Минги давно превратились в
поговорку. Любая из них могла чувствовать себя в самых жутких ночных
трущобах Венеры гораздо спокойнее, чем монашенка, бредущая днем по
какому-нибудь бедному кварталу земного города.
И все равно девушки крайне редко покидали стены цитадели, к тому же
никогда не выходили в город без сопровождающих. Смиту еще ни разу не
приходилось встречать их вблизи. Он немного передвинулся, чтобы лучше
разглядеть и проходившую мимо девушку, и эскорт, который должен был
следовать за ней. Это легкое движение привлекло ее внимание. Она
остановилась, внимательно вгляделась в темноту и сказала нежным и
мелодичным, словно звуки арфы, голосом:
- Не хотите ли вы заработать золотую монету, добрый человек?
Неосознанная вспышка сарказма заставила Смита отказаться от обычного
для него грубого жаргона, и он ответил максимально изысканным тоном на
безупречном диалекте высшего общества Венеры:
- Нет, благодарю вас, о прекраснейшая из дам.
Девушка застыла на мгновение, безуспешно пытаясь разглядеть в темноте
лицо говорившего. Он, напротив, хорошо видел в падавшем из окна тусклом
свете прекрасные, несколько напряженные черты ее лица, на котором едва
заметно проступило изумление. Затем она распахнула плащ, и отблески
неверного света заиграли на металлическом цилиндре электрического фонаря.
Нажала на кнопку, и вспышка белого света ослепила его.
В тот момент, когда луч фонаря осветил его лицо, он продолжал сидеть,
небрежно откинувшись назад и опираясь спиной о стену здания. Он выглядел
весьма живописно: затянутый в кожаную куртку космического навигатора,
местами прожженную или разорванную, с кобурой термопистолета низко на
бедре, с повернутым к ней смуглым обветренным лицом, на котором недобро
светились слегка прищуренные глаза. Он явно чувствовал себя как рыба в воде
на этой пустынной набережной, на этих сумрачных опасных улицах. Он
принадлежал к известному типу людей, нередко встречающихся в подобных
местах, - оказавшихся вне закона космических бродяг, единственной опорой в
жизни которых является термопистолет. Их образ жизни полон опасностей, и
они стараются как можно реже попадать в поле зрения межпланетной полиции.
Однако на повернутом к свету бронзовом лице читалось и нечто большее.
Девушка, безжалостно ослепившая его, не могла не заметить следы воспитания,
намеки на принадлежность к высшим слоям общества; его претензии на
использование высокого стиля в разговоре не казались шокирующими. Но в
прозрачных, холодных, как сталь, глазах явно таилась насмешка.
- Нет, - сказала девушка, выключив фонарь, - я дам вам не одну золотую
монету, а сто. И совсем за другую работу, а не за ту, что я хотела поручить
вам сначала.
- Благодарю вас, - вежливо ответил Смит, продолжая сидеть, - и
извините - я отказываюсь.
- Пятьсот монет, - хладнокровно сказала она своим мелодичым голосом.
Смит нахмурился. Ситуация приобретала фантасмагорический оттенок. Но
почему?
Она мгновенно уловила его недоумение.
- Да, я понимаю вас. Это кажется нелепым. Видите ли, я узнала вас,
когда включила свой фонарь. Может быть, вы все же согласитесь? Вы наверняка
сможете выполнить мою просьбу. Но я не могу объяснить вам все прямо здесь,
на улице.
Смит долго молчал, и у него в голове с бешеной скоростью сменялись
самые невероятные предположения. Потом он улыбнулся, что осталось
незамеченным в темноте, и сказал:
- Я приду. - И мгновенно оказался на ногах. - Где я должен быть и
когда?
- Там, где Замковая улица подходит к крепости Минги. Третья дверь
налево от центральных ворот. Скажите сторожу: Водир.
- Это...
- Мое имя. Вы сможете прийти через полчаса?
Смит продолжал испытывать колебания; внезапно ему очень захотелось
опять отказаться. Но затем он пожал плечами.
- Да.
- Значит, примерно в три часа ночи вас будут ждать.
Она попрощалась с ним по венерианскому обычаю странным движением руки
и, закутавшись в плащ, словно растворилась в темноте. Только острый слух
Смита еще долго улавливал, как непривычное эхо ее шагов постепенно замирало
вдали.
Смит остался на прежнем месте, терпеливо ожидая чего-то, но если бы
его спросили, то вряд ли бы смог ответить, чего ждет. Постепенно им все
больше овладевало недоумение. Неужели ставшие легендой рассказы о
недоступности Минги - досужая болтовня? Неужели красавицы из цитадели,
находящиеся под строжайшим надзором, могут позволить себе прогуливаться в
одиночестве по ночному городу и договариваться о свиданиях? Или
произошедшее было всего лишь какой-то непонятной мистификацией?
Вековые традиции гласили, что ворота цитадели Минги охраняются
настолько бдительной необычной стражей, что даже мышь не может проникнуть
за стены без ведома Алендара, загадочного властелина Минги. Следовательно,
