политику.
Пег презрительно фыркнула.
- Вот уж действительно, типично мужская глупость. Чушь это все
собачья! Из-за того, что у тебя не стручок, а дырочка, никакой особой
мудрости у тебя нету. Ухаживай за ней, и она тебя отблагодарит, но как
источник мудрости - ха-ха! Нужды ее простые, не так их много. Мудрость
живет здесь, - она коснулась лба Джейн, - и здесь, - она дотронулась до
груди там, где сердце. - У мальчиков тоже есть и голова, и сердце.
Правда, они не всегда ими пользуются. Джейн смущенно сказала:
- Большое спасибо. Большое, большое вам спасибо. - Больше нет
вопросов?
- Нет. - Но тут же спохватилась: - Нет, есть еще один вопрос. Кто это
у вас в бутылке? Глаза Пег потемнели. Она улыбнулась.
- А, это? Это хахаль мой был. Да вот весь вышел. - Она сдернула с
бутылки покрывало. - Надо и тебе послушать, красавчик, про тебя
разговор.
Он глядел пустыми глазами, молча.
- Когда я его повстречала, он троллем был. Усищи - во, зубищи - во!
Желтые-желтые! Ростом с гору, плечи широченные. Да, это был мужик! Пахло
от него - козел бы задохнулся. Пернет - как гром грянет. А уж до этого
дела охочий - эх, что говорить!
Ухаживал он грубовато, но мне это и нравилось. А если я его ловила с
какой-нибудь лесовицей или кикиморой, я ей в волосья вцеплялась, а он
только ржал да инструментом своим размахивал. У нас и мебели-то не
осталось, я все об его башку расколотила. Но мы на это не смотрели.
Молодые были, любовь есть любовь.
Но однажды за ним пришли тильвит-теги. Я уж не помню, в чем дело
было, вроде он чью-то собаку сожрал. Видно, хозяин-то был важная шишка,
раз тильвит-теги вмешались. Мы жили в комнатке над баром, и на окнах
были решетки от воров. Снимать их времени не было. Пришлось ему
спрятаться в чулане.
Они вдвоем пришли, тильвит-теги. Тощие оба, как борзые, глаза
блестят, скулы острые, хоть хлеб режь. Один поднял голову, принюхался -
он здесь, говорит, я его чую.
Я говорю: конечно, чуете, и на кровать показываю. Мы, говорю,
простыни месяц не меняли. Нет, говорит, запах слишком сильный. Это,
говорю, значит, вы не его чуете - и посмотрела со значением.
Они переглянулись и дыбиться начали. Ты что же, другой говорит,
хочешь нас подкупить своим телом?
Да уж, конечно, говорю, на деньги не рассчитывайте, не дождетесь.
В общем, удовлетворила я их обоих на этой самой незастеленной
кровати, которая моим голубчиком вся пропахла насквозь. Вот она,
коррупция-то где! А еще тильвит-теги!
Пег сощурилась.
- И зря ты морду кривишь, будто лимон съела. Уверяю тебя, они
остались довольны. Ты меня, может, уродиной считаешь, так напрасно!
- Нет, нет, - поспешила заверить ее Джейн, - я совсем так не думаю.
Она говорила правду. Ее ужаснула сама эта история. Она не ждала от
секса слишком многого, но он оказался еще более жалким, безвкусным,
циничным, чем она предполагала.
- Так на чем я остановилась? Да, значит, прыгали мы на этой койке
целый час, а главное, мне-то что смешно - что он тут же, за стенкой, и
все это может в щелочку наблюдать. Небось, думаю, сам возбудился и тоже
там подпрыгивает. Вот уж, думаю, посмеемся, когда они уберутся!
Но, когда они ушли и я его выпустила, оказалось, что ему вовсе не
смешно. Ни капельки даже.
Зачем, говорит, ты это сделала? А я говорю, а зачем ты позволил? Если
тебе это не нравилось, вышел бы да сказал. Как, говорит, я мог выйти,
они же меня арестовали бы.
Ну так кто же ты, говорю, после этого такой, коли ты им позволил это
со мной сделать, потому что боялся?
Тут он отвернулся. Ладно, говорит, забудем что было.
Только я-то забыть не могла. И он уже не казался мне таким большим.
Вроде как бы малость съежился.
И любовь поменьше стала. Тут много было разного, я тебе только еще
один случай расскажу. Прихожу я однажды домой, гляжу, снадобий моих нету
и половина одежды тоже пропала. Что делать? Беру бейсбольную биту,
которая у нас при двери всегда лежала на случай грабителей, и иду его
искать.
Ну, долго искать не пришлось. Смотрю, у мусорной печи собрались и в
три семерки играют - он, еще пара троллей и рыжий гном. Мой пьяный, как
семь сапожников, а у гнома на шее мой лучший кружевной лифчик черный
повязан, вместо шарфа.
Я как заору, как на них наскочу! Они кто куда, только бутылки
прихватили да вещички, на какие играли. Так я этого лифчика больше и не
видела. А он, правда, не побежал, но, когда я на него замахнулась этой
битой, он отскочил. Представляешь? Отскочил! Меня это просто убило.
- Почему?
- А вот будут у тебя свои мужики, тогда поймешь. Ладно. Ухватился он
за биту и тянет. Так мы с ним ее тащили друг у дружки, и никто не мог
одолеть. Стал он тогда ростом с меня.
А дальше быстро пошло. Стал он хитрить. Была там одна, из обезьян
горных, титьки до земли болтались, так он к ней на свиданки аж в
кобольдову деревню бегал. А раньше он бы ее в нашей же койке и поимел,
только б я заснула. Бывало, помню, когда-то, я ему денег не давала,
нету, говорю, так он грозился, что на улицу меня отправит зарабатывать.
А теперь стал у меня тихонько из сумочки таскать. Лживый стал,
плаксивый, в глаза не смотрит... Я б его живо за дверь выставила, да мы
именами успели обменяться. Так и шло день за днем, и все он в моих
глазах становился меньше да меньше - стал уже размером с ежа. И под
конец пришлось мне его посадить в эту бутылку. И тут он и останется.
Она наклонилась к гомункулусу и стала ласково ему нашептывать:
- Не печалься, маленький, не грусти, хорошенький. Придет когда-нибудь
принцесса, красотка молодая, да посмотрит тебе в глаза - и просить не
придется, сама поймет, чего ты хочешь. Подымет она молот с наковальни да
взмахнет им так быстро, что глазу не уследить. А ты поразишься так, что
и понять ничего не сможешь. И опустится молот, как громовой удар,
разобьет темницу твою на тысячи кусочков и выпустит тебя на волю.
Она выпрямилась и бросила взгляд на Джейн.
- Но это еще не сегодня будет.
***
Когда Саломе три дня подряд не пришла в школу, все поняли: что-то
случилось. Кошкодав объяснил, что она упала с мотоцикла и теперь в
больнице. Он сказал, что это доказывает, как опасно развлекаться без
присмотра старших, и предложил им всем извлечь для себя урок из этого
происшествия.
Но в коридорах рассказывали совсем другое. На перемене к Джейн
подошли Скакун-и-Свинтус, неловко ковыляя на трех ногах. Их средний глаз
почти уже зарос и глядел обреченно. Они самодовольно ухмылялись.
- Слышала насчет Саломе?
- Нет, - ответила Джейн, - только то, что в классе сказали.
- Она беременна! Ее отослали на детферму, и она никогда не вернется.
А догадайся, кто виноват? Не кто иной, как Хебог!
- Откуда вы это все знаете?
- Не ахти какой секрет - Сучок об этом трезвонит налево и направо.
После уроков Джейн увидела Хебога за школой, у футбольного поля. Он
подбирал с дорожки кусочки гравия и выкладывал их в линию, а потом,
действуя палкой как клюшкой, подбрасывал в воздух. Он сообщил, что его
вызывают в Низший Суд.
- И что с тобой сделают?
Хебог пожал плечами, наподдал по очередному камешку, попробовал удар
слева.
- Не знаю. Наверное, на завод отправят. Важное преступление для
нашего брата, сожительство с дылдами вроде тебя. Извини за выражение.
- Хебог, послушай, я тебе хочу сказать...
- Не хочу слышать. Подавись своим сочувствием. Это моя жизнь, и
нечего ее обслюнявливать дешевыми сантиментами.
Джейн пошла домой и подсоединилась к дракону. Она уже перестала
заговаривать с ним, но пристрастилась наблюдать за жизнью мерионов. Их
цивилизация переживала нелегкие времена. С начала холодов пищи стало не
хватать. У них не было ни ферм, ни зернохранилищ, ни складов.
Приходилось совершать грабительские набеги на соседей. Солдаты обшарили
окрестности на пару сотен метров вокруг. Но чем дальше они забирались,
тем уязвимей становились продотряды для партизанских акций, так что
вылазки делались все менее продуктивными.
Экономический кризис повлек за собой упадок материальной культуры.
Аккуратные домики из консервных банок превратились в лачуги. Голодные
мерионы бесцельно бродили по улицам. Всюду шныряли бронированные машины
военной полиции - патрульные, не расслабляясь, держали руки на прицеле
автоматов. Джейн довелось наблюдать голодный бунт, после которого
полиция провела облаву в районе трущоб и сотни крошечных государственных
преступников были схвачены и казнены.
Джейн глядела на них часами, думая о том, как бессмысленно жестока
жизнь.
***
Новый год приближался. Однажды Гвен, поймав Джейн на перемене,
вручила ей два картонных билетика.
- Только что из типографии. Первый ряд, середина! - радостно сказала
она. - Пора тебе начать с кем-то встречаться, Джейн, ты вполне взрослая.
Я знаю, что ты у нас немного застенчивая, но пригласить мальчика, просто
так, для начала, - ничего тут такого нет.
- Да, конечно, очень мило с твоей стороны, но...
- Ты можешь пригласить Крысобоя. Я знаю, ты ему нравишься.
Джейн похолодела. Так бывает после укуса пчелы: сначала онемение,
потом боль.
- Не нужны мне твои дурацкие билеты! - Она сунула их в руку Гвен и
бросилась прочь.
Гвен догнала ее, ухватила за руку, и когда Джейн вырвалась, сгребла
ее за плечи и втолкнула в пустой класс, ногой захлопнув за собой дверь.
- А ну, говори, в чем дело!
- А то ты сама не знаешь!
- Нет, не знаю!
- Очень плохо, что не знаешь! - Джейн заплакала.
Гвен смягчилась. Она попыталась успокоить, обнять Джейн, но та
сердито вырвалась, и Гвен в растерянности отступила.
- Ну, не знаю, что на тебя нашло. Понятия не имею.
Снаружи бушевал холодный грозовой осенний ливень, барабанил по
стеклам, покрывая их сплошной пеленой воды. Классная комната, ярко
освещенная флюоресцентными лампами, защищенная от внешних шумов
антиакустическим заговором, казалась нереальным островком спокойствия в
океане грозы и бури. Рука Джейн сама, без ее участия, опустилась в
карман, вытащила листок бумаги, с которым Джейн не расставалась после
посещения директорского кабинета, и развернула его.
- Питер-с-холма, - прочла она вслух, - осмотрен нижеподписавшимися
сего числа, Секирной луны в день Жабы сто семьдесят третьего года от
воплощения Турбогенератора, и признан, что данным свидетельством
удостоверяется, девственником, невинным и свободным от плотского
познания, пригодным в жертву во славу Богини и для отвращения ее гнева и
грозных желаний. - С горящими глазами Джейн повторила: - Девственником!
- Откуда это у тебя?
- Какая разница, откуда? Здесь написано, что Питер - девственник.
- Но, Джейн, ты ведь должна понимать, что Богине не нужен...
Молния ударила в далекое дерево, и у Гвен перехватило дыхание. Но
Джейн и глазом не моргнула. Энергия грозы гневом текла в ее венах,
наполняя ее силой. Волоски на теле поднялись дыбом. Гвен вся как-то
съежилась и отпрянула от Джейн, словно тень от света.
Комната задрожала от громового раската.
Джейн трясла бумагой перед лицом Гвен:
- Я хочу знать одно: если ты с ним не спишь, то что ты с ним
делаешь?
- Он мой... спутник жизни.
- Что это значит?
- Питер... он облегчает мою боль. Он делает жизнь для меня легче.
В один миг в голове потрясенной Джейн, как при ударе молнии, сошлись
воедино клочки и обрывки когда-то услышанного, и слепящая истина озарила
ее.
- Он твой болеуловитель! Верно? Гвен ответила не сразу. Колебание
выдало ее, отрицать было невозможно.
- Если и так, что тогда?
